Анархист часть 1

Мужчина оказался на редкость крупным, пудов шесть не меньше. Кам хоть и слыл в молодости сильным, но где та молодость... С большим трудом удалось взгромоздить полуживое тело на лошадку. Рану Каначак закрыл комком мха, кровавую лужу закидал прошлогодней листвой и продолжил свой путь вверх по течению Сунгая. Таким путём можно пройти, не опасаясь привлечь внимание к странной поклаже. Если, конечно, русские деревни стороной обходить.

— О, Алтай-Хангай, Агаш-Таш, Ай-Кюн и Ак-Арык! Быйан болзын! — негромко поблагодарил местных духов больших и малых старик, когда запахи последней русской деревни остались позади. Ещё полчаса и можно будет отдохнуть. Проверить бы неплохо, жив ли ещё его спутник, а то давно ни стона не было слышно.

Подъем через густые заросли маральника Каначак и не заметил, а вот лошадка его заметно притомилась. Под тяжёлой ношей бока её тяжело поднимались и опускались. Почти человеческий взгляд больших черных глаз умолял об отдыхе.

— Сейчас, сейчас маленькая моя, — ласково потрепал кобылицу по загривку Каначак. Крякнул, поднатужился и сбросил полуживое тело на землю.

— Сейчас мы с тобой этого багатура будем в порядок приводить, — продолжал он беседовать с лошадью. — Смотри, он уже и не дышит. Заскорузлые пальцы знаменитого на весь Алтай целителя легли на яремную вену. Пульсация была редкой и слабой, но Григорий всё-таки был жив.

Нет, до Шанты он не протянет... — задумчиво произнёс Каначак. — Придётся, моя маленькая Айгюль, нам здесь тело его учить, чтобы не вздумало душу отпускать раньше срок. Вот сядет солнышко и начнём. А пока дам ка я ему капельку настоя, что оставил дед. Ох, он сильный кам был! Вот только как подействует на русского это алтайское зелье? Хотя, что-то мне кажется, что не такой уж он и русский. Каначак снова взял руки раненого в свои и начал их внимательно рассматривать.

— Точно! Смотри Айгюль, русский он только по отцу, а вот по матери он как есть настоящий тубалар, да ещё и, кажется древнего ойротского рода. — Каначак не удивился. Он знал, что духи любят его и всегда ведут правильным путём. Спасти потомка древнего рода — великая честь для всякого целителя. Настроение его поднялось. С губ его начали срываться какие-то обрывки древней мелодии:

Кара талай тюбинде

Кармап тапас дьёжже бар

Кайрыканнын тюбинде

Кайрап дьетпес салам бар

Как всегда перед камланием он почувствовал прилив сил и разгорающееся в чреслах движение великой Змеи. Ещё чуть и он перестанет осознавать себя. Пока это не произошло, надо надеть свой маниак с беличьими и куньими хвостами, застегнуть пояс с железными духами, вон они щерят свои большие пасти в ожидании угощения. Нельзя забыть очеле на голову намотать, бахрому на лицо опустить и перья орлиные и совиные правильно воткнуть.

Последнее перо руки Каначака втыкали уже машинально, по многолетней привычке. В то время как голова его начинала слегка подёргиваться, а из глубины тела вырывались низкие рокочущие звуки. Тихонько позвякивали бубенчики на бахроме очеле.

Вот руки сами собой ухватили бубен. Он тут же благодарно отозвался тихим невнятным гудением. Заскорузлыми сильными пальцами он слегка пробежал по желтоватой поверхности. Душой Каначак уже слился со своим самым близким другом.

Гын — гын — гын — г-ы-ы-ы, гын — гын — гын — г-ы-ы-ы, — разнеслась по округе странная мелодия.

— Тяжело всё-таки бестелесным... — последняя мысль покинула голову кама. Раздался дребезжащий грохот, постепенно достигший силы громовых раскатов. По нижнему, среднему и верхнему миру разносилась песня шамана. Хотя можно ли назвать это песней? Он призывал Ульгена, он призывал Эрлика, он просил великих духов дать ему силы вылечить найденного богатыря. Кам уже ни капли не сомневался в том, что этот батыр, ниспослан великим Тенгри, защитить алтайские народы от чужеземцев.

Однако, что— то пошло не так. Тело Каначака, словно подброшенное пружиной, взлетело над кустами маральника. Следует череда резких движений вправо, потом влево, неистово гремит бубен, по лесу разносится: — Ок-пуруй! — Усиливая и затягивая слова, шаман продолжает мистерию:

— Я, кам Каначак, сын сынов и внук великого шамана Карамеса, обманувшего самого Эрлика7, ок-пуруй! — Шаман всё повышает голос.

— Я смело поднимаю от земной пыли подол моих одежд... Я ставлю ногу в стремя, звонкое, как крик марала в августе. Я сел на моего коня... Вот я закрыл глаза...

Ускоряя пляску, расширяя её круги, шаман ревёт нечеловеческим голосом полной грудью гулко и хрипло:

— Ок-пуруй! Ок-пуруй! Буланый конь галопом зыбким меня умчал... Ок-пуруй! Буланый конь понёс меня на небеса... К Ульгену!.. Ульген даст мне силы, откроет мне прошлое и будущее, чтобы не совершил я ошибок вольных и невольных.

Каначак лупил в бубен, вертелся волчком, подпрыгивал, как одержимый. Он и был сейчас одержим, вызванными им из невидимых миров, духами. Казалось, это камлание будет продолжаться вечно, но, наконец, верхушки деревьев начали светлеть.

Когда первые лучи раннего июльского солнца сдёрнули полог ночи, Каначак упал на землю, раскинув руки. С уголка губы стекла тоненькая струйка густой крови. Он обнимал землю, как любимую женщину. Вот только дыхание его больше не было слышно. Даже кобыла, привычная к 'чудачествам' хозяина, беспокойно запрядала ушами и начала обнюхивать тело хозяина.

...

Григорий почувствовал на лице острый холод ледяной воды. Тут же вернулась память. Он вспомнил, как проворонил удар Митяя, как тот выстрелил ему в лицо, как удалось чудом уйти от пули, подставив плечо. Вспомнил и как полз недолго по лесу, пока не провалился в сумрак небытия. Тут же тупой болью напомнило о себе простреленное плечо.

— Хороший знак, — подумал Григорий, — раз больно, значит жив, а раз жив, значит ещё повоюем.

Он не додумал мысль до конца, когда снова почувствовал, как на лицо опять льётся ледяная вода. Правой рукой вытер глаза, а когда убрал руку, увидел над собой сморщенное смуглое лицо, поросшее редкими волосами.

— Ты кто? — удивился такой встрече Григорий. Хоть и была его родная бабка по матери чистокровной алтайкой, но не очень он жаловал этот лесной народ, считая его диким и отсталым.

— Я кам Каначак, — медленно произнёс старик. — Тебя спасать, лечить, да-а... Тебе сейчас к людям нельзя. Ищут тебя, убить хотят, да-а. Моя камлать для тебя. Много узнал. Что было, узнал, что будет, узнал. Ты не прост, да! Большие дела тебе предстоят.

Григорий недоверчиво усмехнулся, хотел махнуть рукой, но скривился от боли. Рана хоть и не кровоточила, но и удовольствия не доставляла.

— Ты лежать, меня слушать! — строго продолжал шаман. — Твой бабушка Марыс сильная удаган8 был, хорошо камлать, редко у нее женщины родами уходить. Жаль, умер рано. Большие камы говорить, что муж её виноват, без её воли в жёны взял. А в тебе часть её силы осталась, поэтому духи наши будут тебе помогать. Лежи! Лежи, моя сказать!

Кам поднялся и устало побрёл к речке, набрал в кожаное ведро воды и вернулся.

— Это третье! Последнее на утро. Сейчас я отвар из алтын-корня сварю. Выпьешь. Рану промоем. Берестой перевяжем. Пойдёшь дальше сам. Кобылка устала. Тяжёлый ты. А идти до моего аила ещё дня три. Там я тебя долечивать буду, от врагов прятать.

Все процедуры заняли еще, наверное, с полчаса. Еще через час странная парочка была уже достаточно далеко, бредя вдоль уреза воды. Идти Григорию было тяжело, но с каждым шагом он чувствовал, как силы возвращаются. Как постепенно отступает боль в плече.

— Вся река сегодня до самого Чумыша целебная. — Негромко бормотал Каначак. — Духи хорошо работать. Ты им нравиться. Говорят, много хорошо можешь сделать для их земли. Ещё говорят, что можешь уйти рано, но если не уйдёшь, то будешь жить долго и станешь ойротским и русским кааном! О!

— Попом что ли? — С явным пренебрежением спросил Григорий. Он как убеждённый анархист презирал этот род деятельности

— Тьфу-тьфу-тьфу... Никаким не попом, — расфыркался Каначак. — Каном! Кам не священник, не поп. Кам проводник, помощник духов. Духи иногда нас слушают и делают, что мы просим. Если мы хорошие жертвы им приносим. Иногда и без жертвы могут помогать, как тебе. Ты бы тоже поблагодарил бы духов, они как-никак вывели из мира теней тебя. А кааном ты будешь, такова судьба. Ни одно ещё существо в этом мире от судьбы уйти не смогло.

— Посмотрим, — недоверчиво буркнул Григорий, — поблагодарить действительно надо, но тебя! Это же ты меня спас, а вовсе не духи там, какие-то. Да и не знаю я как благодарить того, у кого тела нет.

— Это просто! Я тебе вечером дам кумыс целебный. Ты его выпьешь. Только оставь на дне немного. Часть брызнешь в костёр, часть в реку, а часть в лес. Только делать это надо, думая о своей благодарности. В голове у тебя только благодарение должно быть. Вот сейчас пока едем, учись. Никаких чтобы в этот момент сомнений, ни каких воспоминаний. Только слова благодарности!

...

Наступил вечер третьего дня пути. Григорий за эти три дня вымотался так, как не выматывался даже на германском фронте. Хорошо хоть рана почти не беспокоила. То ли действовали нужные мхи и травы, которыми обрабатывал рану Каначак, то ли действительно духи были ему подвластны. Питались они в дороге только подножным кормом, благо, что летом на Алтае съедобной зелени достаточно, да и хариус с чебаком в горных речках пока не перевелись. От этой пищи Григория уже подташнивало, но голод заставлял выкапывать по дороге луковицы саранки и корни репейника.

— Вот, сейчас по распадку спустимся, немного влево пройдём и увидим мой аил — сказал как-то на очередном привале Каначак. — Там у меня мука был, масло был, можно лепёшки испечь.

Через полчаса пути он внезапно остановил Григория, с силой схватив его за локоть.

— Ыгоры, стой! — тихим, но властным шёпотом остановил шаман спутника. — Гарью пахнет! Чужим человеком пахнет! Давай за тем камнем посидим, посмотрим, что тут происходит. Нельзя сейчас к аилу идти нам.

Валунов и скальных выступов вокруг было много. Каначак притаился за одним из них. Григорий тихо поднялся на вершину сопки, чтобы проверить тылы. К счастью, наверху никого не было. Зато в той стороне, куда вёл его Каначак, над тайгой поднималась тонкая струйка дыма.

— Кажется, понятно, откуда в тайге запах гари. — Пробурчал про себя Григорий, — сожгли лихие людишки каначакову заимку. Искали там что, или самого Каначака ждали? Расспросить бы, да где ж их теперь поймашь...

Побеседовал так сам с собой минуту, постоял, оглядывая окрестности, и быстро спустился к старику.

Каначак встретил его, молча. При этом он как дико размахивал руками и таращил глаза. Тише, мол, не шуми! И точно, стоило Григорию улечься, как внизу со стороны тропы, по которой они пришли, послышались голоса.

— Федька, а тебе кто трепанул-то, что Каначак с золотом вернётся? — проворчал недовольный мужской тенорок, — ты, Федь, этого говоруна встретишь, так и за себя и за нас хлебало ему начисти. Три же дня тут как дурни просидели!

— Начищу, Ванятка, начищу, за мной не заржавеет, — отвечал ему солидный бас, — уж я энтому дикарю ижицу по всей харе расплескаю.

— Да, будет вам, мужики, — начал успокаивать их третий, — ну, не укараулили, мало ли, как оно бывает. Если шаман с золотом идёт, так его же и свои могли по дороге грохнуть. Золотишко ещё никому жизнь не удлиняло. Может и к лучшему, что мы Каначака не дождались. Грех это — человека живого убивать за просто так...

— Ну, ты Егорка скажешь! — уже затихая, засмеялся тенорок Фёдора, — инородца убить, это не грех. Он же в бога не верует, с бесями дружит, чертям ворожит. Как есть... — наконец, речь слилась с шумом реки и стала совсем неразборчива.

Григорий с Каначаком молча поднялись к пепелищу. От природы смуглый, старый кам потемнел лицом ещё сильнее. Он ссутулился, сжался и даже будто стал меньше ростом. Ноги привычно несли его по знакомой тропе всё ближе и ближе к месту, которое было ему чем-то особенно дорого. Григорий молча поднимался следом, внимательно всматриваясь в землю. Он уже заметил, что из троицы только один носил сапоги. Двое были босы. У одной босой ступни не хватало мизинца.

Каначак заметил внимание своего спутника к следам. Остановился, оглянулся и вдруг усмехнулся:

— Твоя, Ыгоры, не трать время, духам следы не нужны. Духи обижены. Духи сердятся. Ты думать, мне плохо, что мужики моя аил сожгли? — Он ударил себя ладонями по бёдрам. — Не-е-е-ет! Моя жалеть тех людей, что теперь без вины пострадают. Духи же не будут разбираться, сожгут деревню со всем народом и всё. Буду сегодня камлать, буду духов молить, чтобы простили этих дураков. А аил мы с тобой новый построим! Сейчас пойди и принеси какой-нибудь еды. Мне надо сил набрать, камлание много сил берёт.

— А ведь я тебя сегодня от смерти спас! — вдруг поделился озарившей его мыслью, Григорий. Если бы ты со мной не возился, а пришёл на пару дней раньше, то эти ухорезы тебя бы порешили. Судя по разговору, им человека прикончить, как высморкаться...

— Считай, если хочешь, что мы теперь с тобой квиты, — усмехнулся Каначак. — И хватит уже сидеть, болтать ты много. Только долго не броди, до заката надо успеть. Как солнце сядет, так надо с духами договариваться.

Действительно, Григорию удалось в ближайшей деревне свернуть головы паре куриц, да накопать в крайнем огороде прошлогодней картохи. Похоже, что хозяин сгинул где-то в лихолетье последних времён.

Довольный удачной охотой Григорий чуть не промахнулся мимо нужного распадка, а когда всё-таки нашёл нужный, не увидел там своего спасителя.

— Вот же старый пень, — с пониманием ругнулся он. — Схоронился где-то дедок. Хрен его теперь найдёшь. Правильно, конечно, как теперь русскому доверять?

— Дядька Каначак! — негромко позвал он.

Ответа не последовало, и Григорий отправился в сторону сожжённого жилища.

Аил не столько сгорел, сколько был сломан и загажен. Обугленные личины древних алтайских духов беспомощно глядели с земли, кругом летали пёстрые ленточки, помятые жестяные изображения странных чудовищ. Сизый дым ещё поднимался над сваленными в большую кучу жердями и досками, посреди которой стоял, воздев руки к небу, кам Каначак. Он стоял неподвижно. На мгновение Григорию показалось, что воздух над его руками формируется в какие-то неясные фигуры.

— Тьфу, пропасть, — сплюнул он тихо, — так и в самом деле умом тронуться не долго.

— Каначак, колдун старый, — крикнул он уже достаточно громко, чтобы привлечь внимание, — будешь курей сам готовить? Я ж не знаю, как там у вас у шаманов правильно.

— Да, также как и у вас. — В тон ему ворчливо ответил шаман, опуская руки и поднимаясь с колен. — Духи готовы ночью со мной поговорить. Сердиты они, страсть! Особенно Эрлик. Его кукла совсем сгорел.

Закончив свою долгую речь, Каначак повернулся к Григорию лицом. — Молодец, что двух курей поймал. Одну духам отдадим.

Шаман ловко отрубил голову одной из птиц и обрызгал кровью всё вокруг. Затем разрезал тушку на части и раскидал куски мяса по всем направлениям. Окровавленные руки мыть не стал. Наоборот нанёс кровавыми пальцами по лбу и щекам ярко-красные.