Анархист часть 4

— Доброго дня, товарищ предревкома! — по должности, как положено к старшему по чину обратился Щербак к главе Бийска. — Губернское руководство в лице товарища Астахова поручило мне узнать, как дела в вашем Бийске. Хотелось бы услышать коротко, но ёмко, так сказать...

...

— Всё в порядке? Точно? А то слухи ходят про какие-то странные выборы...

...

— Значит приглашаете? На бронепоезде? Всё и в самом деле так серьёзно?

...

— Товарищ Правда? Михаил Петрович! Алё?! Алё!... Девушка! еще раз с тем же номером соедините!... Как нет связи? Только что... — Щербак с досады шваркнул трубку на рычаги так, что она подскочила.

— Похоже, что Бийский предревкома прав. Сильный отряд надо отправлять, что-то там странное творится. Стоял, вроде, в депо бронепоезд, надо спросить, да батальон туда послать и вечером он уже в Бийске будет. На БЕПО и радиостанция есть. А смотрится это чудо инженерной мысли, ух... Страху нагоним на всех бийчан, кто бы они ни были, и какие бы там выборы не проводили.

...

БЕПО №9 «Революционер», собранный на Сормовском заводе попал в депо Барнаульской станции совершенно случайно. При его передислокации из-под Читы в Самару, на перегоне между Тайгой и Новониколаевском что-то случилось с цилиндрами паровоза. Ближайшим свободным депо оказалось Барнаульское, куда и пришлось командировать бронепоезд. Сейчас бронированный монстр из двух бронеплощадок с трёхдюймовкой и двенадцатью пулемётами на каждой готов продолжить следование в пункт назначения. Командир БЕПО Николай Гоманов ждал только приказа. Поэтому сообщение нàрочного от Алтайского ревкома не стало для него неожиданностью. А вот направление на Бийск, да ещё и с ротой чекистов, вызвало некоторое недоумение. Гоманову казалось, что целей для его любимого детища в Сибири уже не осталось.

Весь день ушёл на подготовку к экспедиции. Так как двигался БЕПО на ремонт, то ни боезапаса, ни должного пехотного сопровождения, кроме командира, паровозной бригады из пяти человек и отделения охраны, на его борту не имелось. Пока притащили цинки с патронами, пока прицепили платформы с углем, пока разместили на борту всё необходимое в бою, солнце начало клониться к закату. Базу3 решили не брать. Рота чекистов легко разместилась на бронеплощадках

Около четырёх часов пополудни, лязгая буферами, паровоз-овечка коротко просвистел и загрохотал на стыках рельс серым стальным чудовищем. Город провожал их спокойно. Через час наступили ранние зимние сумерки, а когда миновали Троицкое, окончательно стемнело.

Несмотря на наличие парового отопления в стальных коробках холодно. Ветер быстро выдувал тепло, а с металлических плит свисала изморозь. Бойцам особого отряда губЧК во главе с Матвеем Ворожцовым не привыкать к холоду. При свете электрических лампочек мужики травили байки, курили вонючую махру и не ждали никаких сюрпризов, ощущая себя в полной безопасности.

Через четыре часа, когда все уже ждали огней Бийского вокзала, машинист поезда увидел на путях коренастую фигуру в тулупе до пят. Какая-то баба махала над головой масляным фонарём из стороны в сторону. Машинист дёрнул ручку тормозных кранов, и колодки давлением воздуха из резервуаров прижались к колёсам. От падения при такой резкой остановке машиниста спасло только то, что он крепко держался за поручень, но лбом о перемычку он приложился знатно. Под грохот и звон ведер и ящиков на пол посыпались бойцы на бронеплощадках. этот грохот тут же перекрыт чудовищным по силе взрывом. Резко накренились стены и потолок бронированных вагонов, резко качнувшись, погасли лампы под потолком. По листам дюймовой брони застучал горох пулемётной очереди. Казалось ещё чуть, и всё полетит кувырком, но крен, не успев миновать центра тяжести, отбросил бронеплощадки в обратное положение. С жутким стуком вагоны опустились на стальные полосы рельс. Ещё мгновение и серая туша замерла неподвижно. Баба с путей исчезла, будто её никогда тут и не было.

Не выдержала только сцепка, соединяющая паровозный тендер и бронеплощадки. Паровоз завалился на бок, окутав окрестности облаком белого пара из разбитой системы отопления.

Крутился потолок, гнулись стены, пахло горелым мясом — откуда, почему? И гудел не переставая паровоз:

— О-у-у-у, в-з-з-з, о-е-е-е-и сш-ш-ш-ш.

Как и положено командиру, Гоманов отреагировал первым. Оттолкнув упавшего на него заместителя, он поднялся и начал отдавать приказы.

— Фонари зажечь! Пулемётчики, по местам! Огонь открывать по готовности. Задать жару бандитам!

Постепенно тусклый дрожащий свет масляных фонарей вынудил тьму отступить в дальние углы железной коробки, открывая перед глазами картину погрома. К счастью, ни убитых, ни раненых не было. Не считать же за ранение синяки и шишки. Через пять минут чахоточный кашель пулемётных очередей выплёвывал свинец густым веером, засыпая все окрестные кусты смертельными градинами. Били пулеметы, били вагоны пулеметами, пулеметы были горячие как кровь… Шум и треск разрывал уши бойцов сидящих в вагонах. Казалось, что от этого шума можно сойти с ума, особенного от резкого визга гильз сыпавшихся вокруг дюжины пулемётов.

Темно-багровый мрак трепещущими сгустками заполнял внутренности железных ящиков. От висков колючим треугольником — тупым концом вниз шла и оседала у сердца коробящая тело жаркая, зябкая дрожь. Всем бойцам хотелось быстрее покинуть это надежное, но страшное место.

В Барнаул ушла радиограмма с просьбой о срочной помощи. Ответа Гоманов ждать не стал.

Теперь у команды бронепоезда выбора не осталось. Оставаться на ночь в холодных промерзающих насквозь броневагонах — верная гибель. Только прорыв в Бийск, до которого, судя по карте, не больше десяти вёрст.

Под прикрытием плотного пулемётного огня часть чекистов залегает под насыпью. На их счастье у партизан только один пулемёт и совсем мало патронов. Поэтому очереди из кустов внезапно оборвались. На степь опустилась вязкая как патока тишина.

Часа через три рота добралась по шпалам до северной окраины Бийска. Ни в одном окошке не видно ни огонька. Ясно одно — Бийск во власти контры. Каковы силы, кто командир, чем эта сволочь вооружена — неизвестно. Без разведки соваться в центр Гоманов посчитал глупостью и решил встать в Чемровке, выставив усиленные караулы.

...

Грохот взрыва, подорвавшего паровоз бронепоезда, был прекрасно слышен в центре Бийска. Там, прямо в здании ревкома собрался штаб отряда Новосёлова.

— Шо, Мыкола Петрович, — повернулся к председателю уездного исполкома Вязилкин, — чуешь, як бронепоезд подорвался. Гарно наши хлопцы сработали. Дуже гарно. Жаль только весь аммонал пришлось на этот дело извести. С другой стороны, тащить меньше. Конягам легше.

Счас я парней в Чемровку отправлю, они всё узнают. Кто, сколько и зачем к к нам в гости пожаловал.

Правда сидел мрачнее тучи. Он прекрасно понимал, что теперь если попадёт в руки ЧК, то долго не проживёт. За сдачу уездного города, а особенно за потерю бронепоезда его расстреляют у ближайшей стенки.

Утром роту чекистов порубали сонных. Так как этих ребят партизаны любили как собака палку, то и агитировать их за анархизм не стали.

Поняв, что теперь следует ждать серьёзных сил, Новосёлов приказал срочно собираться и уходить в тайгу. Всем умеющим держаться в седле, предложили присоединиться к войску Новосёлова.

— Придётся тебе, товарищ предревкома вместе с твоими дружками к нам присоединяться. Твоё начальство тебя не пожалеет... Ты и сам прекрасно знашь. — Прямо заявил Правде Новосёлов. — Да не боись. За нами не пропадёшь.

Утром, получив донесение разведки, Новосёлов решил, что с чекистами можно и посчитаться. Ещё по темноте на северную окраину города выдвинулся отряд, выросший до трёх сотен сабель. Выставленные чекистами караулы появление партизан не проспали, но силы были слишком неравны. Ворожцов пытался бежать в степь, но был пойман и расстрелян, как враг трудового крестьянства. Чекисты оказали упорное сопротивление, поэтомувсех пустили в распыл. Потери Новосёлова составили два десятка убитых и около трёх десятков раненых.

18. МОСКВА НЕ СРАЗУ ГРАБИЛАСЬ

— Тыдык — тыдык, тыдык-тыдык, — Колёса размеренно стучат на стыках рельс. Военно-грузовой поезд движется из Самары в Москву. Можно было бы заснуть под этот ритм дальних дорог, но мотает вагоны на давно неремонтированных путях так, что легко можно удариться головой, к тому же, в поезде жутко холодно. Кондуктор топит по самому минимуму. С огромным трудом удалось в Нижнем с боем вырвать немного угля и дров. Хорошо, что до прибытия осталось недолго.

В вагоне начальника поезда возвращается экспедиция Московского сельскохозяйственного института под руководством профессора социологии Питирима Сорокина. Профессором его называют по привычке. Новая коммунистическая власть зачем-то упразднила все научные звания и степени. Теперь он по должности он просто — преподаватель. Только что миновали Рязань. Как же мучительно долго тянется время в холоде. Мёрзнут пальцы, хоть и не снимает бывший профессор старую профессорскую шинелку. Слава богу, скоро уже Москва.

Экспедиция получилась совсем не радостная. Разруха, царящая в богатом когда-то Поволжье, ужасает. Настроение у группы преподавателей и студентов по этой причине подавленное. До поездки всем казалось, что это только в пролетарской столице царят мрак и запустение. Оказалось, что в Самаре ещё хуже — заводы, мельницы, крупорушки стоят, торговля, как и по всей стране скатилась к полулегальному «чёрному рынку». Хлебный паек и топливо стали самыми острыми вопросами дня. Чтобы занять голову и скоротать тягости оставшегося пути Питирим Александрович решил написать письмо старинному другу Николаю Кондратьеву4.

«... Друг мой, Николенька, пишу тебе, с дороги, чтобы скоротать тягучее как смола время дороги. Наша экспедиция в Центральное Поволжье приоткрыла нам грядущую катастрофу всероссийского масштаба. Деревня, куда от голодухи бежало городское население, находится на грани жизни и смерти. Избы стоят покинутые, без крыш, с пустыми глазницами окон и дверей. Соломенные крыши давным-давно сняты и съедены. Не слышно в деревнях ни лая собак, ни мычания коров. Животные — будь то коровы, лошади, овцы, козы, собаки или кошки съедены тоже. Мертвая тишина стоит над занесенными снегом улицами...»5, — письмо не предполагалось отправлять по почте, поэтому Сорокин не боялся писать правду.

...

Тем временем в Кремле.

— Транссиб перерезан? Нет движения поездов уже неделю? Это чёгт знает, что! — Ленин метался как зверь в клетке, лохматя остатки рыжеватых волос на плешивой голове. — Феликс Эдмундович, от вас как от наркома внутренних дел и главы ВЧК, я т `ебую, нет, я п `иказываю восстановить поставки п `одовольствия из Сибири в срочнейшем порядке! Да-с! Именно в срочней-шем! — от волнения Ильич картавил сильнее, чем обычно.

— Владимир Ильич, дорогой мой, — Дзержинский спокойным и даже ласковым тоном пытался успокоить холерический ленинский темперамент. — Боюсь, что срочно может не получиться. Между Омском и Челябинском уже больше недели бесчинствуют кулацкие банды. Они даже пытались захватить и удержать ряд городов, но тут мы показали этому отребью почём фунт лиха. Сейчас в Челябинске и Омске собраны 26, 28, и 29 дивизии пятой армии. За прошедшую неделю нами очищены от повстанцев Ишим и Ялуторовск. Ими пока удерживается Петропавловск, Обдорск и Сургут, но эти города не препятствуют движению поездов. Беда только в том, что нет движения поездов между городами так как разрушены целые участки полотна, взорваны мосты, водокачки и ремонтные депо.

— Феликс Эдмундович! Что вы цацкаетесь с этими бандитами! Почему привлечены только три дивизии? — Ленин, похоже, начал успокаиваться. Он привычным жестом сунул большие пальцы в проёмы жилета и подошёл к огромной во всю стену карте России. — Пятой армией у нас командует Матиясевич?

— Точно так, Владимир Ильич. В Омске он с апреля прошлого года. Только напомню вам, что мне Матиясевич не подчиняется. Это вотчина Льва Давыдовича, а он, сами знаете, очень ревниво относится к покушению на свои полномочия — Дзержинский спрятал в усы усмешку.

— Хорошо! Т `оцким займёмся позже. Он замечательный организатор, возможно даже великий полководец, но иногда позволяет себе прямо какой-то бонапартизм! Он же у нас ещё и наркомпуть6! Я с ним лично переговорю, чтобы активнее привлекал РККА к подавлению всяческих восстаний. Он в Москве? — Ленин успокаивался так же быстро, как загорался.

— Да, вернулся третьего дня из Самары. — Дзержинский с осуждением качнул козлиной бородкой. — Он всё на своём «Ноевом Ковчеге» разъезжает... Доведет наркомвоенмора любовь к роскоши до цугундера.

— Имеет право, — Ленин остановился, покачиваясь на носках. — Народ ему доверил один из важнейших постов... Даже не один, а целых два. Да-с.

— Владимир Ильич, — Дзержинский решил, что время для серьёзного разговора подошло. — Беда ещё в том, что не только Тоболькая губерния полыхает. Кулаки продолжают бесчинствовать и на Тамбовщине, в Чувашии, в Якутии. На Украине Фрунзе никак не может додавить Махно... И самое важное! Сибревком сообщил, что неделю назад бандиты, пользуясь отсутствием войск, захватили крупный уездный город Бийск в Алтайской губернии.

— Феликс Эдмундович, дорогой, на фоне Украины и Тамбовщины, временную потерю одного города даже и уездного вы называете важным... — Ленин подошёл почти вплотную к Дзержинскому, наклонился к нему всем корпусом и даже приложил ладонь к уху. — Я весь внимание!

— По сообщениям с места, бандиты в этот раз не стали никого грабить, не проводили реквизицию и мобилизацию. Они организовали хоть и не самые демократические выборы, но всеобщие, прямые и равные. Самое для нас печальное, эти политиканы доморощенные догадались опубликовать результаты выборов на одной из Бийских типографий и распространить по всему Алтаю. Оттуда они растекаются по всей Сибири. Хорошо, у нас мужик в большинстве неграмотен.

Дзержинский закончил и пристально взглянул на председателя СНК7 — Это даже важнее чем Махновская анархическая агитация.

— Нет! Какая безмегная подлость! На что только не идут контреволюционеры, чтобы отвратить от нас симпатии населения. Сколько голосов набрали большевики? Или они вообще не участвовали? Не должны были участвовать! — Ленин снова начал распаляться. — Только бойкот! Только затягивание процедур...

— Увы только пятнадцать процентов, а Бийские товарищи участвовали в процедуре. Они вместе с бандитами ходили по домам и фиксировали результаты своими подписями. Предревкома Бийска печатью и подписью заверил результаты подсчётов, и всё это снято на фотографические карточки.

— Какая всё-таки подлость! — Ленин в гневе хлопнул себя по бёдрам. — Никакого стыда и никакой совести, это в сто раз хуже политической проституции... Что сделано для ликвидации?

— Сибревком дал команду губернским властям освободить город. Барнаульский ревком послал бронепоезд с чекистами.