Старая сказка

Увидев Сэнди, "тетя Катерина" мерзко улыбнулась.

— Уже нагулялась, милочка?.. Тогда займись делами.

Сэнди притворилась, что она совершенно раздавлена последними событиями, и весь день до самого заката исполняла все приказы ведьмы. А потом, дождавшись, когда все уснут, тихонько выскользнула из своей постели, бесшумно спустилась по скрипучей лестнице, не потревожив ни одной ступеньки, и, накинув плащ, попробовала открыть дверь... которая, кроме обычного засова от непрошенных гостей, внезапно оказалась заперта еще и на замок.

Сэнди услышала за своей спиной смех — и, резко обернувшись, увидела "тетю Катерину", наблюдавшую за ней с верхней площадки лестницы.

— Ничего у тебя не выйдет, — встретившись с гневным взглядом Сэнди, заявила мачеха. — Ты думаешь, что твоя главная забота — это выскользнуть из дома так, чтобы я не узнала, что ты вздумала сбежать? А вот и нет... Твоя самая главная забота — это сделать так, чтобы, пока ты будешь бегать по столице и разыскивать того, кто тебя выслушает и придет к тебе на помощь, с твоим отцом не случилось ничего плохого. Как ты думаешь, каковы шансы, что он доживет до появления кого-нибудь из Братства?.. Я сказала бы, один к пятидесяти. Или даже к ста.

Сэнди ощутила, что у нее по спине ручьем течет холодный пот.

— Но вы не сможете скрываться вечно. Вас разыщут и казнят. Разве не лучше в вашем положении оставить нас в покое, чем добиться, чтобы вас казнили за убийство?.. — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо и не выдавал ее испуга.

Мачеха прищурилась.

— Если в Братстве узнают о моем существовании, мне будет уже совершенно все равно, обвинят ли меня в убийстве твоего отца. Убью я его или нет — это на мою дальнейшую судьбу никак не повлияет. Так что у меня нет никаких причин его щадить.

Так Сэнди поняла, что ее мачехе уже случалось убивать с помощью своей магии, и в случае ареста ее ожидает только эшафот. А значит, не было никакой надежды на то, что она не решится пойти до конца и предпочтет сбежать.

Может быть, ведьма просто-напросто пыталась ее запугать. А может быть, и нет. Проверить это можно было только одним способом. Но Сэнди не рискнула проверять. Вся ее жизнь с этой минуты превратилась в череду постыдных отступлений. Она делала все, что требовалось мачехе и ее двум ленивым сестрам, и к вечеру ее уже не держали ноги — а отец, что самое обидное, был искренне уверен в том, что Сэнди абсолютно счастлива. За столом Анна и Мария всегда говорили что-то вроде "мы гуляли, мы сшили новое платье, мы нашли в лесу лисенка...", и отец не понимал, что гуляли и играли с лисенком Анна и Мария, а платье им шила Сэнди. Если же Сэнди, выведенная из себя бесстыдной болтовней сводных сестер, пыталась намекнуть, что все было не совсем так, взгляд у отца мгновенно делался пустым, и он, казалось, переставал воспринимать человеческую речь.

Сначала Сэнди думала, что мачеха захочет всегда держать ее дома, чтобы оградить себя от неожиданностей, но ведьма, должно быть, рассудила, что если Сэнди внезапно перестанет навещать своих друзей и крестных в Тилфорде, то это вызовет лишние подозрения, поэтому Сэнди время от времени — хоть и гораздо реже, чем когда-то — удавалось выбраться в столицу и там погостить у Марты с Петером. Такие дни были единственным просветом в ее невеселой жизни. Разумеется, мачеха всякий раз предупреждала, что она должна быть очень осмотрительной и поменьше болтать — иначе дело может кончиться большим несчастьем. И Сэнди старалась не болтать. Ее попытки сделать вид, что она совершенно счастлива и любит мачеху и сводных сестер, конечно, никого не обманули. Но Марта и Петер думали, что Сэнди с новыми родными просто не сошлись характерами. Им не приходило в голову, что Сэнди могут притеснять, поскольку они точно знали, что ее отец души не чает в своей дочке и никому не позволит ее обижать. А то, что некоторым людям, хоть убей, не удается чувствовать себя комфортно вместе — неприятно, разумеется, но ничего тут не поделаешь. Единственное, чем они могли помочь — это почаще приглашать Сэнди к себе. Но ей далеко не всегда удавалось принять их приглашение, поскольку мачеха и сестры не очень хотели отпускать из дома безотказную служанку, вынужденную выполнять их малейшие капризы. Сэнди превратилась в пленницу в своем собственном доме, и единственным, кто чувствовал, что ее положение куда серьезнее, чем кажется со стороны, была ее подруга Герта.

"Эта женщина тебя с ума сведет, — сердилась лучшая подруга Сэнди. — Мама с папой, может, и не видят, как ты изменилась, но я не слепая. С того дня, как она поселилась у вас в доме, ты стала похожа на свою собственную тень. Так что не говори мне, что дело тут не в ней!.. Почему твой отец не видит, что она тебя совсем замучила?"

Сэнди пыталась улыбнуться. "Ты преувеличиваешь. Неужели ты действительно считаешь, что отец позволил бы кому-то плохо со мной обращаться?.." — спрашивала она Герту.

Та не знала, что сказать, поскольку уважала "дядю Бена" и не сомневалась в его любви к Сэнди. Но, немного помолчав, Герта упрямо встряхивала головой.

"Нет, Сэнди, здесь что-то не так... Но ты ведь знаешь, что на меня можно положиться, правда? От меня тебе не нужно ничего скрывать. Я всегда буду за тебя" — и, сказав это, она выжидательно смотрела на подругу.

"Да, я это знаю" — соглашалась Сэнди. А про себя добавляла — беда в том, что ты ничем не можешь мне помочь.

Никто не может. Тут не помогли бы даже рыцари из Братства. То есть они помогли бы... но такой ценой, что при одной лишь мысли о таком вмешательстве по спине Сэнди шел озноб.

В детстве Сэнди была самой обычной девочкой — ну, может быть, немного симпатичнее других. Но со временем она стала ослепительной красавицей. Люди, увидев ее в первый раз, буквально замирали с приоткрытым ртом. Ее сводных сестер это ужасно раздражало, но еще сильнее это почему-то злило мачеху. Сэнди никак не могла взять в толк, в чем тут причина — ведь ее злобная мачеха и сама была достаточно красивой женщиной и, если бы она хотела, чтобы люди обращали на нее внимание, ей следовало бы, по крайней мере, чаще появляться в Тилфорде. Но вместо этого она предпочитала жить в лесу и почти никогда ни с кем не видеться. Так что трудно было себе представить, чтобы у нее были причины позавидовать тому вниманию и восхищенным взглядам, которые, как магнит, притягивала к себе Сэнди. В конце концов Сэнди рассудила, что мачеха обижается не за себя саму, а за Анну с Марией. Какая же мать не хочет, чтобы ее дочерей считали самыми красивыми, самыми умными и вообще самыми лучшими на свете?.. Даже злые ведьмы вроде "тети Катерины" могут искренне любить своих детей и желать им добра.

Сэнди было семнадцать лет, когда мачеха в первый раз решилась выбраться из добровольного затворничества в лесном домике и съездить в Тилфорд. Повод был достаточно весомым — король Эдвард решил устроить пышное празднество в честь девятнадцатого дня рождения наследника, и в городе несколько месяцев только и говорили, что о приготовлениях к этому празднику. Было известно, что Эдвард решил открыть для всех желающих дворцовых парк, устроить фейерверк и бал для знати, а для остальных гостей готовил небывалый пир. Несмотря на то, что торжество вроде бы посвящалось принцу Адриану, по столице ползли слухи, что это — совсем не демонстрация родительской любви, а, если можно так сказать, совсем наоборот — чуть ли не форма наказания. Эдвард был недоволен собственным наследником, и, откровенно говоря, у него были поводы для недовольства. Адриан был нелюдимым юношей, который сторонился молодых придворных, не умел вести себя в обществе дам и, вопреки всем настояниям отца и матери, вел исключительно уединенный образ жизни. Видимо, Эдвард решил, что время для более мягких мер прошло, и решил вынудить наследника — хочет он того или нет — встречать гостей и принимать бесчисленные поздравления, чтобы заставить его наконец-то осознать, что ни король, ни королевский сын не в состоянии позволить себе такой роскоши, как спокойная жизнь и одиночество.

Анна с Марией тут же заявили, что они хотят отправиться в столицу, гулять в королевском парке, танцевать и смотреть праздничные фейерверки. Мачеха пыталась воспротивиться, поскольку отпустить своего мужа в город одного для нее было бы настолько же рискованно, как самой ехать в Тилфорд вместе с ним. О том же, чтобы отпустить любимых дочек в Тилфорд без присмотра, не могло идти и речи. Так что "тетя Катерина" полагала, что им всем нужно остаться дома. Но она довольно быстро поняла, что удержать двух избалованных до крайней крайности девиц не проще, чем остановить взбесившуюся лошадь на скаку. Конечно, она бы могла применить свою магию, чтобы заставить их сидеть с отвисшей челюстью, забыв о празднике, но, видимо, превращать в безвольного истукана отца Сэнди — это одно дело, а проделать что-нибудь подобное с любимыми дочурками — совсем другое, так что мачеха в конце концов сдалась, не выдержав упреков, слез и топанья ногами. Так что следующие несколько недель Сэнди только и делала, что шила, расставляла в талии и украшала вышивкой платья сестер и мачехи. Да еще и терпела злобные истерики по поводу того, что она якобы нарочно хочет извести все шелковые ленты и все кружево на платье Марии, чтобы Анна выглядела хуже. И наоборот. Сэнди вполне могла бы поинтересоваться, для чего ей это делать — ей-то что за выгода помогать кому-то из них в ущерб другой? Но Сэнди было уже все равно. Она страшно устала, потому что на рассвете в ее комнату врывалась одна из сестер — а иногда и обе сразу — с очередной потрясающей идеей относительно того, что должно сделать их неотразимыми, а каждый вечер Сэнди приходилось сидеть над шитьем до поздней ночи, когда все остальные дела по дому были уже переделаны. Глаза у нее от работы при свечах болели так, как будто в них насыпали песка, и все, о чем она мечтала — это чтобы идиотский праздник, наконец, остался позади, и у нее была возможность наконец-то выспаться.

Когда настал день праздника, и сразу после завтрака — к которому ни Анна, ни Мария почти не притронулись, чтобы у них не начал выпирать живот — мачеха с сестрами, наконец, разрядились в пух и прах, уселись на принадлежащую отцу двуколку и отправились гулять и веселиться в городе, Сэнди бессильно опустилась на крыльцо, и в первый раз за много месяцев расплакалась.

Тот, кто увидел бы Сэнди со стороны, наверняка решил бы, что она плачет от обиды — все, кроме нее, будут развлекаться в городе, смотреть на акробатов и глотателей огня и отдыхать, а ее ждет только тяжелый, монотонный труд. Ни мачеха, ни сестры не убрали со стола, и Сэнди знала, что, когда она поднимется в их комнаты, то там будет страшный бардак — такой, как будто там прошелся ураган. А ее собственный отец даже не обернулся, чтобы посмотреть на Сэнди, потому что его затуманенном мозгу, вероятно, представлялось, что она сидит в двуколке вместе с ними, разнаряженная и счастливая, как Анна и Мария. Но на самом деле горе Сэнди было куда глубже, чем детское огорчение, которое она могла бы испытать из-за того, что ей не удалось поехать в город. Она так устала, что, если бы даже у нее была возможность отправиться в Тилфорд вместе с остальными членами семейства, она все равно бы предпочла остаться дома. И именно это было самым худшим. Грета с ее замечанием о призраках была не так уж далека от истины. Но Сэнди еще никогда с такой отчетливостью, как сейчас, не ощущала, что она уже не может быть самой собой. Долгая жизнь под одним кровом с мачехой и сестрами высосала из нее всю способность к радости, и будущее представлялось ей абсолютно беспросветным.

"Я так больше не могу, — мысленно повторяла Сэнди, вжавшись лбом в колени, обтянутые старой заплатанной юбкой, по которой быстро расползалось мокрое пятно от слез. — Не могу, не могу, не могу..."

— В чем дело, милая? Кто тебя так расстроил?

Женский голос, неожиданно раздавшийся над головой у Сэнди, был высоким, чистым и на редкость мелодичным. Сэнди осознала, что, пока она сидела на крыльце, забыв закрыть ворота и полностью погрузившись в чувство жалости к себе, кто-то зашел на двор и обнаружил ее в таком жалком состоянии.

Она быстрым и яростным движением утерла слезы.

— Со мной все в порядке... Кто вы? О-о... Вы заблудились? — к этому моменту Сэнди успела поднять глаза на свою собеседницу — и обнаружила, что эта женщина явно не из деревни. Ни одна крестьянка никогда не стала бы ходить по лесу с длинными, распущенными волосами. Да еще в таком роскошном бархатном плаще, заколотом у горла синим камнем. Незнакомка явно была знатной дамой. Так что оставалось совершенно непонятным, где остались ее спутники и слуги. Женщины в таких костюмах никогда не ездят в лес без своих егерей, пажей, телохранителей, а чаще — вообще охотятся в компании кого-нибудь из рыцарей или придворных из столицы.

Женщина, не отвечая на ее вопрос, склонила голову к плечу.

— Тебе, конечно, лучше знать, но я бы не сказала, что у тебя все в порядке. Выглядишь ты исключительно несчастной.

— Ерунда. Просто зубная боль, — сказала Сэнди, рассудив, что надо все-таки как-то объяснить свои опухшие и красные глаза, иначе сострадательная дама не отвяжется.

— Вот оно что, зубная боль!.. — сказала женщина. И, неожиданно шагнув вперед, взяла ее за подбородок, чтобы заглянуть Сэнди в глаза.

Сэнди сердито отшатнулась, уже собираясь возмутиться и сказать что-нибудь вроде "Что вы себе позволяете?.." То, что она сидит тут в старом заштопанном платье, которое бы показалось жалкими обносками даже какой-нибудь поденщице из Тилфорда, еще не дает незнакомке права так бесцеремонно хватать ее за лицо. Но тут их взгляды встретились, и Сэнди не смогла издать ни звука, потому что у нее внезапно закружилась голова, и ей почудилось, что нет больше ни её платья, ни крыльца, ни неудобной позы, нет даже её самой — только этот пристальный взгляд, от которого у неё начиналось головокружение и звон в ушах. Глаза у незнакомки были светлыми, сияющими, как серебряные омуты, и Сэнди ощутила холод в животе, поняв, что эта женщина — отнюдь не заблудившаяся в лесу дама из столицы. Она вообще не человек. Она из страны эльфов, из Полуночного мира.

"Фея. Господи, живая фея..." — со смесью изумления и ужаса думала Сэнди.

Встреча с эльфами не обещает людям ничего хорошего. В детстве отец всегда говорил Сэнди, чтобы, если она встретит в лесу эльфа, она никогда не разговаривала с ним, не слушала его, а со всех ног бежала бы домой. Иначе она никогда, никогда больше не вернется в мир людей, и не увидит ни его, ни Герту, ни земное солнце, ни свой дом. "И мое сердце этого не выдержит" — добавлял Бен тогда.

А ведь сейчас он бы, возможно, даже не заметил, что она исчезла.

На глазах у Сэнди снова против воли выступили слезы. В старых детских страхах не осталось никакого смысла. Все так плохо, что сейчас ей было бы гораздо лучше, вздумай кто-нибудь из эльфов заманить ее в Полуночные земли.

— Так, — сказала фея. — Вижу. У тебя большое горе. И, конечно, если ты захочешь, я могу забрать тебя с собой — и через пару дней ты вообще не вспомнишь ни эту мерзавку, ни свои несчастья. Но, увы, тогда ты позабудешь и все остальное — свое детство, своего отца, своих друзей... Мы можем сделать лучше, девочка моя. Вытащим твоего отца из лап у злобной ведьмы, а ее саму заставим поплатиться за все зло, которое она вам сделала. О, ты даже не представляешь, как я сейчас зла! Твоей мачехе страшно повезло, что она укатила в город... А то я бы сейчас показала ей, чего стоят ее ярмарочные фокусы в сравнении с эльфийской магией.