Старая сказка

Сколько Сэнди себя помнила, они с отцом всегда жили вдвоем. Крестная Сэнди, тетя Марта, говорила, что раньше, до смерти ее матери, у отца Сэнди был дом в Тилфорде, на той же самой улице, где жила тетя Марта и ее семья. Но, когда мама Сэнди умерла — а это случилось тогда же, когда появилась сама Сэнди — Бен сказал, что он больше не может видеть этот дом, и принял должность королевского лесничего, переселившись в старый, сделанный из дерева и камня дом, построенный его предшественником. А, возможно, даже и не им, а человеком, который служил лесничим до него.

Для Сэнди этот дом, стоящий в чаще леса, был тем местом, в котором она жила с самого детства, и она никогда не променяла бы его на дом в столице — даже несмотря на то, что тогда у нее была бы возможность каждый день видеться с живущими в Тилфорде друзьями и родными.

Лет до девяти Сэнди считала, что, кроме их дома, в лесу на много миль вокруг нет никакого человеческого жилья, но как-то раз Бен сообщил ей удивительную новость — оказалось, он наткнулся у Черного озера, где всегда было много уток и где жила целая семья бобров, на ветхую, заброшенную хижину, о чьем существовании он раньше даже не подозревал, поскольку у него не было никакой необходимости перебираться на тот берег озера. Но как-то утром Бен заметил дым, и, заподозрив, что наткнулся на стоянку браконьеров, поспешил туда — но вместо потайной коптильни браконьеров наткнулся на хижину, из полуразвалившейся трубы которой поднимался привлекший его внимание дымок. В домике обнаружились жильцы — женщина с двумя дочками лет десяти. Судя по виду дома, они поселились здесь совсем недавно.

Сначала отец Сэнди очень удивился, что женщине с двумя маленькими девочками вздумалось поселиться в глухом лесу совсем одной. Но женщина сказала, что после смерти горячо любимого мужа ей не хотелось никого видеть, и сердце у Бена дрогнуло.

Вдове с двумя детьми было, конечно, куда тяжелее, чем ему. Он держал коз, так что у Сэнди всегда было молоко и сыр, а Бен способен был добыть сколько угодно кроликов и птицы. Кроме того, он мог наколоть для себя с дочкой столько дров, чтобы хватило на всю зиму, и не испытывал никаких затруднений с тем, чтобы залатать прохудившуюся крышу... а в доме у этой бедной женщины топили хворостом, который они с девочками собирали в лесу и складывали под навес в сарае! Бен решил, что он просто обязан чем-нибудь помочь. Сэнди была уже достаточно большой, чтобы он не боялся оставлять ее одну, а дом у них был крепким и надежным, так что Бен вполне мог уделить немного времени вдове с ее детьми. Сэнди он объяснил, что одной бедной женщине и ее дочкам нужна помощь, и поэтому он хочет отвезти им дров. На следующий раз Бен решил починить для вдовы ее прогнивший, покосившийся забор, а после этого — помочь добыть и закоптить немного мяса на зиму...

Сэнди была неглупой девочкой и быстро поняла, что за всеми этими делами есть что-то еще, какая-то более важная причина, заставлявшая отца снова и снова ездить к этой незнакомой женщине. Тем более, что ничто не мешало Бену брать ее с собой, но вместо этого он всякий раз оставлял Сэнди дома. Она догадалась, что отец неравнодушен к той вдове, и поняла, что он боится сказать ей об этом — думает, что она разозлится или скажет, что он просто врал о том, что любит маму.

Но Сэнди не злилась — она была почти рада. До сих пор его тоска по маме и те приступы тяжелой меланхолии, которые случались у отца каждую осень, в годовщину ее смерти, были для Сэнди единственным, что отравляло их счастливую и спокойную жизнь. Она была уверена, что даже мама бы, наверное, порадовалась, что Бен теперь перестанет, вырезая миску или наставляя рыболовные крючки, внезапно забывать о своем деле и сидеть, уронив руки на колени, с абсолютно мертвым взглядом. Любовь или нет, но это выглядело душераздирающе. В подобные моменты Сэнди становилось страшно за него.

В конце концов Бен все же познакомил ее со вдовой и ее двойняшками, которые были почти ровесницами Сэнди — всего на год с небольшим старше неё. Их звали Анна и Мария, и в целом они с Сэнди поладили. Сэнди не было с ними так интересно, как с ее лучшей подругой Гертой, и они не вызывали у нее такой симпатии, как многие ее знакомые из Тилфорта, но она постаралась быть с ними любезной, и Анна с Марией отвечали тем же. А вдова, их мать, и вовсе вела себя так, как будто для нее большое счастье встретить Сэнди. Она не переставала сыпать комплиментами — какая Сэнди умная, самостоятельная девочка, как она замечательно справляется с хозяйством и сколько всего умеет делать... А какая она скромная, какой у нее чудный голосок, какое ангельски-красивое лицо, какие благородные манеры, прямо как у настоящей юной леди, хоть она и выросла с отцом в лесу.

Бен, слушая все эти восхваления, краснел от удовольствия, и Сэнди постаралась сделать вид, как будто ей тоже приятно, хотя в глубине души она бы предпочла, чтобы гостья не засыпала ее комплиментами. Когда она иногда оставалась в городе в гостях у Герты, то ни ее братья, ни ее родители, Марта и Петер, никогда не говорили ни про ее волосы, ни про ее манеры, ни про ее голос, но она при этом точно знала, что она им нравится, и что в их доме ее любят и считают за свою — это чувствовалось и в том, как Марта наливала ей чашку молока с утра, и в том, как Колин, маленький брат Герты, дергал ее за рукав, чтобы показать свою новую игрушку, и в том, как улыбался Петер, когда Сэнди приносила им плетенку из лесных цветов, чтобы украсить дом. И новая знакомая отца, пожалуй, поступила бы гораздо лучше, если бы не пыталась взять сердце Сэнди штурмом, а дала бы им обоим время, чтобы проникнуться искренней симпатией друг к другу. Но, в конце концов, намерения у нее — как Сэнди думала тогда — были самыми добрыми, а это само по себе важнее, чем все остальное. Некоторым людям просто тяжело выражать свои чувства. Либо они выглядят холодными и равнодушными, либо, решая все же выказать кому-нибудь симпатию, перегибают и кажутся грубыми льстецами — тогда как на самом деле они, может, просто-напросто застенчивы и не привыкли к обществу чужих людей.

Бен сказал Сэнди, что их гостью зовут Катериной, и что она может, если хочет, называть ее "тетей", как свою крестную Марту, но Сэнди казалось, что это не настоящее ее имя. Во всяком случае, однажды Сэнди сказала Марии — "Тетя Катерина попросила сделать то-то", и та фыркнула — "какая еще тетя Катерина?..". Но потом, увидев удивление на лице Сэнди, Мария сильно смутилась и сделала вид, что она просто пошутила. Бен сказал, что Анна и Мария, жившие очень уединенной жизнью, просто никогда не слышали, как кто-то обращается к их матери по имени, и так привыкли слышать друг от друга только "мама", что совсем забыли, что у "тети Катерины" вообще есть имя. Но все-таки это было странно. Взрослым вроде Бена свойственно считать сверстников Сэнди дурачками, но Сэнди-то понимала, что Анна с Марией были не настолько маленькими девочками, чтобы совершить подобную ошибку.

Через пару месяцев после того, как Сэнди в первый раз увидела вдову и ее дочек, отец, наконец, решился сказать ей, что собирается жениться второй раз.

— У тебя будет кто-то, кто заменит тебе маму, а Анна с Марией станут твоими сёстрами. Здорово, правда?.. — голос Бена звучал неуверенно.

— Здорово, — покладисто согласилась Сэнди. До сих пор она вовсе не чувствовала, будто в ее жизни чего-нибудь не хватает, и никогда не завидовала Герте, у которой был не только Петер, но и Марта. Отец заменял ей всю семью. И даже если бы она мечтала иметь мать, едва знакомая чужая женщина в подобной роли была Сэнди совершенно не нужна. Но, раз она была нужна отцу, Сэнди готова была потерпеть. К тому же, она полагала, что жизнь с мачехой будет не слишком отличаться от того, к чему она привыкла. Хозяйство у них было большим, и раньше им с Беном приходилось поднапрячься, чтобы успеть переделать все дела. Несколько лишних рук не повредит, а дом вместе с пристройками и службами такой большой, что, если она не захочет лишний раз видеться с сестрами и мачехой, можно будет встречаться с ними только за столом. И поначалу все именно так и было. Но чем дальше — тем чаще ее новые сестры, Анна и Мария, уходили на весь день гулять или залеживались допоздна, ничем не помогая Сэнди, а ее новая мачеха, которая в самом начале была очень вежливой и говорила Сэнди — "милая, будь так любезна, сделай то или другое, пока я займусь вот этим", стала просто говорить — "пойди и сделай то-то", а сама при этом часто даже не пыталась сделать вид, что она чем-то занята.

Позднее Сэнди думала — почему мачеха поначалу притворялась вежливой и доброй? Может быть, ей требовалось время, чтобы основательно завладеть Беном, а может, ей просто не хватало смелости на то, чтобы сразу же начинать открытую войну. А может, дело просто в том, что никакое зло не утверждается на свете в одночасье. И в доме у Сэнди перемены тоже происходили постепенно, так, что поначалу их трудно было заметить невооружённым глазом.

Сэнди сперва терпела все более явную несправедливость, но потом стала сердиться. И однажды, в ответ на очередную просьбу — а точнее было бы сказать, приказ, поскольку мачеха чем дальше, тем меньше заботилась о том, чтобы придать своим распоряжением видимость просьбы — резко возразила: "Пусть этим займется Анна. Или же Мария. Я и так уже успела переделать кучу дел, а они еще даже не вставали!".

Мачеха ничего не сказала, но за ужином Сэнди внезапно обнаружила, что вся доставшаяся ей еда была никуда не годной. Ячменная лепешка заплесневела, похлебка была похожа на помои, сваренные из гнилых, прогорклых овощей, а молоко в ее стакане скисло. При этом все остальные домочадцы ели, как ни в чем ни бывало, хотя Сэнди сама видела, что мачеха разливает похлебку из одного котелка, а молоко — из одного кувшина. А ячменные лепешки лежали в одном и том же холщовом мешочке, сшитом самой Сэнди, так что оставалось совершенно непонятным, как одна из них могла заплесневеть, если другие оставались свежими и вкусными. Сэнди сидела над своей тарелкой, в некотором замешательстве вращая ложку в миске с дурно пахнущей похлебкой и гадая, что же все-таки случилось — то ли вся еда действительно испортилась, то ли что-то случилось с ней самой?..

— Ты почему не ешь? — забеспокоился отец, заметив, что Сэнди не прикоснулась к ужину.

— С едой что-то не так, — сказала Сэнди. — Она вся прокисла.

Бен придвинул к себе ее миску, попробовал суп и удивленно посмотрел на дочь.

— Нет, все в порядке. Ты не заболела?..

— Может, она просто не голодная, — сказала мачеха. — Со мной это тоже бывало в ее возрасте. То ешь, как волк, а то тебя тошнит от одного запаха еды.

— У меня было по-другому. Я просто все время чувствовал себя голодным и готов был уничтожить все съестное в доме. Все говорили — это потому, что я расту. И я на самом деле за два года вырос так, что сам бы себя не узнал. Но я в то время был постарше Сэнди, — с сомнением сказал Бен.

— У девочек все по-другому, — заявила мачеха. Отец удовлетворился этим объяснением и вернулся к еде. А Сэнди начала подозревать, что странное преображение еды может быть как-то связано с утренней стычкой с мачехой. Хотя, конечно, трудно было объяснить, как мачеха сумела испортить ее еду, да еще так, что Бен ничего не почувствовал.

На следующий день мачеха снова с самого утра решила навалить на Сэнди кучу самых разных поручений, а когда та с раздражением спросила, что намерена заняться сама "тетя Катерина", и что будут делать Анна и Мария, мачеха прищурилась.

— Ты что, хочешь опять сидеть голодной?..

Сэнди вскинула голову. Она полночи проворочалась в кровати, думая о том, как бы заставить мачеху проговориться и признать, что вчерашнее происшествие было подстроено — а это оказалось куда проще, чем она вообразила!

— То есть вы признаете, что это ваших рук дело? Отлично. Тогда я все расскажу отцу.

— Он тебе не поверит.

— Вы так думаете?.. — спросила Сэнди презрительно. — Вам кажется, что, если вы умеете морочить людям голову и заставлять их думать, что еда у них в тарелке тухлая, то вам удастся повернуть дело так, чтобы папа считал меня лгуньей? Попытайтесь.

Но все вышло куда хуже. Когда Сэнди удалось найти отца, и она попыталась рассказать ему о том, что с ней произошло, Бен не усомнился в ее словах и не обвинил ее во лжи — он ее просто не услышал. Взгляд у него сделался пустым и отрешенным, как будто мысли его витали где-то очень далеко от Сэнди, а когда она повысила голос и спросила, слушает ли он ее, Бен машинально отозвался — "Да, котенок", и по его лицу было видно, что он не понял ни слова из того, что она ему говорила. Сэнди стало жутко. До нее мало-помалу начинало доходить, что "тетя Катерина" куда более опасна, чем казалось поначалу.

Заморочить человека и внушить ему, что он видит или же ест совсем не то, что есть на самом деле, могут многие. На майской ярмарке иногда объявлялись чародеи, которые вызывали из толпы любого добровольца, а потом проделывали с ним разные штуки — например, заставляли его есть сырую репу или вообще морковную ботву, при том, что сам он был искренне убежден, что это яблочный пирог или медовая коврижка. Но ярмарочным чародеям для подобного эффекта нужно было находиться рядом с человеком и воздействовать на него непосредственно — взглядом, голосом или же прикосновением. Воздействовать на разум другого человека на расстоянии, путать его сознание и превращать его в сомнамбулу никто из них не мог. А значит, "тетя Катерина" была самой настоящей ведьмой.

Нужно было срочно бежать в город и позвать кого-нибудь на помощь. В Братстве странствующих рыцарей определенно были люди, которые уже сталкивались с ведьмами и знают, как нужно с ними бороться. Кто-нибудь из них поедет с ней и разберется с "тетей Катериной", как она того заслуживает...

Рисковать и возвращаться в дом за обувью было нельзя, так что Сэнди отправилась в Тилфорд, как есть — босой и в том же старом платье, в котором она доила коз. Ничего страшного, она завернет к тете Марте и возьмет у Герты платье, в котором не стыдно будет появиться перед кем-нибудь из Братства. Вообще — странствующим рыцарям, конечно же, не привыкать, а на прекрасную деву из сказки Сэнди все равно не тянет, так что членам Братства совершенно все равно, явится она к ней босой и в затрапезном платье, или же в самом красивом платье Герты. Но Сэнди полагала, что она почувствует себя гораздо более уверенно, если ей не придется чувствовать неловкость за свой внешний вид. А тетя Марта с дядей Петером подскажут ей, что делать, и наверняка даже проводят ее во дворец.

Сэнди бежала по тропинке со всех ног, и... сама не заметила, когда деревья расступились, и Сэнди застыла на краю большой поляны, увидев прямо перед собой их дом.

В этот момент ее страх перед ведьмой превратился в настоящий ужас.

Ей хотелось зажмуриться и заорать, но Сэнди полагала, что мачеха должна наблюдать за ней — и решила не доставлять ведьме такого удовольствия. Вместо этого она стиснула зубы и на деревянных ногах двинулась обратно к дому. Маски были сброшены — а значит, нужно было посмотреть врагу в лицо.

Увидев Сэнди, "тетя Катерина" мерзко улыбнулась.

— Уже нагулялась, милочка?.. Тогда займись делами.

Сэнди притворилась, что она совершенно раздавлена последними событиями, и весь день до самого заката исполняла все приказы ведьмы. А потом, дождавшись, когда все уснут, тихонько выскользнула из своей постели, бесшумно спустилась по скрипучей лестнице, не потревожив ни одной ступеньки, и, накинув плащ, попробовала открыть дверь... которая, кроме обычного засова от непрошенных гостей, внезапно оказалась заперта еще и на замок.

Сэнди услышала за своей спиной смех — и, резко обернувшись, увидела "тетю Катерину", наблюдавшую за ней с верхней площадки лестницы.

— Ничего у тебя не выйдет, — встретившись с гневным взглядом Сэнди, заявила мачеха. — Ты думаешь, что твоя главная забота — это выскользнуть из дома так, чтобы я не узнала, что ты вздумала сбежать? А вот и нет... Твоя самая главная забота — это сделать так, чтобы, пока ты будешь бегать по столице и разыскивать того, кто тебя выслушает и придет к тебе на помощь, с твоим отцом не случилось ничего плохого. Как ты думаешь, каковы шансы, что он доживет до появления кого-нибудь из Братства?.. Я сказала бы, один к пятидесяти. Или даже к ста.

Сэнди ощутила, что у нее по спине ручьем течет холодный пот.

— Но вы не сможете скрываться вечно. Вас разыщут и казнят. Разве не лучше в вашем положении оставить нас в покое, чем добиться, чтобы вас казнили за убийство?.. — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо и не выдавал ее испуга.

Мачеха прищурилась.

— Если в Братстве узнают о моем существовании, мне будет уже совершенно все равно, обвинят ли меня в убийстве твоего отца. Убью я его или нет — это на мою дальнейшую судьбу никак не повлияет. Так что у меня нет никаких причин его щадить.

Так Сэнди поняла, что ее мачехе уже случалось убивать с помощью своей магии, и в случае ареста ее ожидает только эшафот. А значит, не было никакой надежды на то, что она не решится пойти до конца и предпочтет сбежать.

Может быть, ведьма просто-напросто пыталась ее запугать. А может быть, и нет. Проверить это можно было только одним способом. Но Сэнди не рискнула проверять. Вся ее жизнь с этой минуты превратилась в череду постыдных отступлений. Она делала все, что требовалось мачехе и ее двум ленивым сестрам, и к вечеру ее уже не держали ноги — а отец, что самое обидное, был искренне уверен в том, что Сэнди абсолютно счастлива. За столом Анна и Мария всегда говорили что-то вроде "мы гуляли, мы сшили новое платье, мы нашли в лесу лисенка...", и отец не понимал, что гуляли и играли с лисенком Анна и Мария, а платье им шила Сэнди. Если же Сэнди, выведенная из себя бесстыдной болтовней сводных сестер, пыталась намекнуть, что все было не совсем так, взгляд у отца мгновенно делался пустым, и он, казалось, переставал воспринимать человеческую речь.

Сначала Сэнди думала, что мачеха захочет всегда держать ее дома, чтобы оградить себя от неожиданностей, но ведьма, должно быть, рассудила, что если Сэнди внезапно перестанет навещать своих друзей и крестных в Тилфорде, то это вызовет лишние подозрения, поэтому Сэнди время от времени — хоть и гораздо реже, чем когда-то — удавалось выбраться в столицу и там погостить у Марты с Петером. Такие дни были единственным просветом в ее невеселой жизни. Разумеется, мачеха всякий раз предупреждала, что она должна быть очень осмотрительной и поменьше болтать — иначе дело может кончиться большим несчастьем. И Сэнди старалась не болтать. Ее попытки сделать вид, что она совершенно счастлива и любит мачеху и сводных сестер, конечно, никого не обманули. Но Марта и Петер думали, что Сэнди с новыми родными просто не сошлись характерами. Им не приходило в голову, что Сэнди могут притеснять, поскольку они точно знали, что ее отец души не чает в своей дочке и никому не позволит ее обижать. А то, что некоторым людям, хоть убей, не удается чувствовать себя комфортно вместе — неприятно, разумеется, но ничего тут не поделаешь. Единственное, чем они могли помочь — это почаще приглашать Сэнди к себе. Но ей далеко не всегда удавалось принять их приглашение, поскольку мачеха и сестры не очень хотели отпускать из дома безотказную служанку, вынужденную выполнять их малейшие капризы. Сэнди превратилась в пленницу в своем собственном доме, и единственным, кто чувствовал, что ее положение куда серьезнее, чем кажется со стороны, была ее подруга Герта.

"Эта женщина тебя с ума сведет, — сердилась лучшая подруга Сэнди. — Мама с папой, может, и не видят, как ты изменилась, но я не слепая. С того дня, как она поселилась у вас в доме, ты стала похожа на свою собственную тень. Так что не говори мне, что дело тут не в ней!.. Почему твой отец не видит, что она тебя совсем замучила?"

Сэнди пыталась улыбнуться. "Ты преувеличиваешь. Неужели ты действительно считаешь, что отец позволил бы кому-то плохо со мной обращаться?.." — спрашивала она Герту.

Та не знала, что сказать, поскольку уважала "дядю Бена" и не сомневалась в его любви к Сэнди. Но, немного помолчав, Герта упрямо встряхивала головой.

"Нет, Сэнди, здесь что-то не так... Но ты ведь знаешь, что на меня можно положиться, правда? От меня тебе не нужно ничего скрывать. Я всегда буду за тебя" — и, сказав это, она выжидательно смотрела на подругу.

"Да, я это знаю" — соглашалась Сэнди. А про себя добавляла — беда в том, что ты ничем не можешь мне помочь.

Никто не может. Тут не помогли бы даже рыцари из Братства. То есть они помогли бы... но такой ценой, что при одной лишь мысли о таком вмешательстве по спине Сэнди шел озноб.

В детстве Сэнди была самой обычной девочкой — ну, может быть, немного симпатичнее других. Но со временем она стала ослепительной красавицей. Люди, увидев ее в первый раз, буквально замирали с приоткрытым ртом. Ее сводных сестер это ужасно раздражало, но еще сильнее это почему-то злило мачеху. Сэнди никак не могла взять в толк, в чем тут причина — ведь ее злобная мачеха и сама была достаточно красивой женщиной и, если бы она хотела, чтобы люди обращали на нее внимание, ей следовало бы, по крайней мере, чаще появляться в Тилфорде. Но вместо этого она предпочитала жить в лесу и почти никогда ни с кем не видеться. Так что трудно было себе представить, чтобы у нее были причины позавидовать тому вниманию и восхищенным взглядам, которые, как магнит, притягивала к себе Сэнди. В конце концов Сэнди рассудила, что мачеха обижается не за себя саму, а за Анну с Марией. Какая же мать не хочет, чтобы ее дочерей считали самыми красивыми, самыми умными и вообще самыми лучшими на свете?.. Даже злые ведьмы вроде "тети Катерины" могут искренне любить своих детей и желать им добра.

Сэнди было семнадцать лет, когда мачеха в первый раз решилась выбраться из добровольного затворничества в лесном домике и съездить в Тилфорд. Повод был достаточно весомым — король Эдвард решил устроить пышное празднество в честь девятнадцатого дня рождения наследника, и в городе несколько месяцев только и говорили, что о приготовлениях к этому празднику. Было известно, что Эдвард решил открыть для всех желающих дворцовых парк, устроить фейерверк и бал для знати, а для остальных гостей готовил небывалый пир. Несмотря на то, что торжество вроде бы посвящалось принцу Адриану, по столице ползли слухи, что это — совсем не демонстрация родительской любви, а, если можно так сказать, совсем наоборот — чуть ли не форма наказания. Эдвард был недоволен собственным наследником, и, откровенно говоря, у него были поводы для недовольства. Адриан был нелюдимым юношей, который сторонился молодых придворных, не умел вести себя в обществе дам и, вопреки всем настояниям отца и матери, вел исключительно уединенный образ жизни. Видимо, Эдвард решил, что время для более мягких мер прошло, и решил вынудить наследника — хочет он того или нет — встречать гостей и принимать бесчисленные поздравления, чтобы заставить его наконец-то осознать, что ни король, ни королевский сын не в состоянии позволить себе такой роскоши, как спокойная жизнь и одиночество.

Анна с Марией тут же заявили, что они хотят отправиться в столицу, гулять в королевском парке, танцевать и смотреть праздничные фейерверки. Мачеха пыталась воспротивиться, поскольку отпустить своего мужа в город одного для нее было бы настолько же рискованно, как самой ехать в Тилфорд вместе с ним. О том же, чтобы отпустить любимых дочек в Тилфорд без присмотра, не могло идти и речи. Так что "тетя Катерина" полагала, что им всем нужно остаться дома. Но она довольно быстро поняла, что удержать двух избалованных до крайней крайности девиц не проще, чем остановить взбесившуюся лошадь на скаку. Конечно, она бы могла применить свою магию, чтобы заставить их сидеть с отвисшей челюстью, забыв о празднике, но, видимо, превращать в безвольного истукана отца Сэнди — это одно дело, а проделать что-нибудь подобное с любимыми дочурками — совсем другое, так что мачеха в конце концов сдалась, не выдержав упреков, слез и топанья ногами. Так что следующие несколько недель Сэнди только и делала, что шила, расставляла в талии и украшала вышивкой платья сестер и мачехи. Да еще и терпела злобные истерики по поводу того, что она якобы нарочно хочет извести все шелковые ленты и все кружево на платье Марии, чтобы Анна выглядела хуже. И наоборот. Сэнди вполне могла бы поинтересоваться, для чего ей это делать — ей-то что за выгода помогать кому-то из них в ущерб другой? Но Сэнди было уже все равно. Она страшно устала, потому что на рассвете в ее комнату врывалась одна из сестер — а иногда и обе сразу — с очередной потрясающей идеей относительно того, что должно сделать их неотразимыми, а каждый вечер Сэнди приходилось сидеть над шитьем до поздней ночи, когда все остальные дела по дому были уже переделаны. Глаза у нее от работы при свечах болели так, как будто в них насыпали песка, и все, о чем она мечтала — это чтобы идиотский праздник, наконец, остался позади, и у нее была возможность наконец-то выспаться.

Когда настал день праздника, и сразу после завтрака — к которому ни Анна, ни Мария почти не притронулись, чтобы у них не начал выпирать живот — мачеха с сестрами, наконец, разрядились в пух и прах, уселись на принадлежащую отцу двуколку и отправились гулять и веселиться в городе, Сэнди бессильно опустилась на крыльцо, и в первый раз за много месяцев расплакалась.

Тот, кто увидел бы Сэнди со стороны, наверняка решил бы, что она плачет от обиды — все, кроме нее, будут развлекаться в городе, смотреть на акробатов и глотателей огня и отдыхать, а ее ждет только тяжелый, монотонный труд. Ни мачеха, ни сестры не убрали со стола, и Сэнди знала, что, когда она поднимется в их комнаты, то там будет страшный бардак — такой, как будто там прошелся ураган. А ее собственный отец даже не обернулся, чтобы посмотреть на Сэнди, потому что его затуманенном мозгу, вероятно, представлялось, что она сидит в двуколке вместе с ними, разнаряженная и счастливая, как Анна и Мария. Но на самом деле горе Сэнди было куда глубже, чем детское огорчение, которое она могла бы испытать из-за того, что ей не удалось поехать в город. Она так устала, что, если бы даже у нее была возможность отправиться в Тилфорд вместе с остальными членами семейства, она все равно бы предпочла остаться дома. И именно это было самым худшим. Грета с ее замечанием о призраках была не так уж далека от истины. Но Сэнди еще никогда с такой отчетливостью, как сейчас, не ощущала, что она уже не может быть самой собой. Долгая жизнь под одним кровом с мачехой и сестрами высосала из нее всю способность к радости, и будущее представлялось ей абсолютно беспросветным.

"Я так больше не могу, — мысленно повторяла Сэнди, вжавшись лбом в колени, обтянутые старой заплатанной юбкой, по которой быстро расползалось мокрое пятно от слез. — Не могу, не могу, не могу..."

— В чем дело, милая? Кто тебя так расстроил?

Женский голос, неожиданно раздавшийся над головой у Сэнди, был высоким, чистым и на редкость мелодичным. Сэнди осознала, что, пока она сидела на крыльце, забыв закрыть ворота и полностью погрузившись в чувство жалости к себе, кто-то зашел на двор и обнаружил ее в таком жалком состоянии.

Она быстрым и яростным движением утерла слезы.

— Со мной все в порядке... Кто вы? О-о... Вы заблудились? — к этому моменту Сэнди успела поднять глаза на свою собеседницу — и обнаружила, что эта женщина явно не из деревни. Ни одна крестьянка никогда не стала бы ходить по лесу с длинными, распущенными волосами. Да еще в таком роскошном бархатном плаще, заколотом у горла синим камнем. Незнакомка явно была знатной дамой. Так что оставалось совершенно непонятным, где остались ее спутники и слуги. Женщины в таких костюмах никогда не ездят в лес без своих егерей, пажей, телохранителей, а чаще — вообще охотятся в компании кого-нибудь из рыцарей или придворных из столицы.

Женщина, не отвечая на ее вопрос, склонила голову к плечу.

— Тебе, конечно, лучше знать, но я бы не сказала, что у тебя все в порядке. Выглядишь ты исключительно несчастной.

— Ерунда. Просто зубная боль, — сказала Сэнди, рассудив, что надо все-таки как-то объяснить свои опухшие и красные глаза, иначе сострадательная дама не отвяжется.

— Вот оно что, зубная боль!.. — сказала женщина. И, неожиданно шагнув вперед, взяла ее за подбородок, чтобы заглянуть Сэнди в глаза.

Сэнди сердито отшатнулась, уже собираясь возмутиться и сказать что-нибудь вроде "Что вы себе позволяете?.." То, что она сидит тут в старом заштопанном платье, которое бы показалось жалкими обносками даже какой-нибудь поденщице из Тилфорда, еще не дает незнакомке права так бесцеремонно хватать ее за лицо. Но тут их взгляды встретились, и Сэнди не смогла издать ни звука, потому что у нее внезапно закружилась голова, и ей почудилось, что нет больше ни её платья, ни крыльца, ни неудобной позы, нет даже её самой — только этот пристальный взгляд, от которого у неё начиналось головокружение и звон в ушах. Глаза у незнакомки были светлыми, сияющими, как серебряные омуты, и Сэнди ощутила холод в животе, поняв, что эта женщина — отнюдь не заблудившаяся в лесу дама из столицы. Она вообще не человек. Она из страны эльфов, из Полуночного мира.

"Фея. Господи, живая фея..." — со смесью изумления и ужаса думала Сэнди.

Встреча с эльфами не обещает людям ничего хорошего. В детстве отец всегда говорил Сэнди, чтобы, если она встретит в лесу эльфа, она никогда не разговаривала с ним, не слушала его, а со всех ног бежала бы домой. Иначе она никогда, никогда больше не вернется в мир людей, и не увидит ни его, ни Герту, ни земное солнце, ни свой дом. "И мое сердце этого не выдержит" — добавлял Бен тогда.

А ведь сейчас он бы, возможно, даже не заметил, что она исчезла.

На глазах у Сэнди снова против воли выступили слезы. В старых детских страхах не осталось никакого смысла. Все так плохо, что сейчас ей было бы гораздо лучше, вздумай кто-нибудь из эльфов заманить ее в Полуночные земли.

— Так, — сказала фея. — Вижу. У тебя большое горе. И, конечно, если ты захочешь, я могу забрать тебя с собой — и через пару дней ты вообще не вспомнишь ни эту мерзавку, ни свои несчастья. Но, увы, тогда ты позабудешь и все остальное — свое детство, своего отца, своих друзей... Мы можем сделать лучше, девочка моя. Вытащим твоего отца из лап у злобной ведьмы, а ее саму заставим поплатиться за все зло, которое она вам сделала. О, ты даже не представляешь, как я сейчас зла! Твоей мачехе страшно повезло, что она укатила в город... А то я бы сейчас показала ей, чего стоят ее ярмарочные фокусы в сравнении с эльфийской магией.

Сэнди почувствовала, что таращится на незнакомку с приоткрытым ртом. Ее не слишком удивило, что фея каким-то образом узнала о ней все, что пожелала, просто заглянув ей в глаза. То, что некоторые из обитателей Полуночного мира могут, если захотят, проникать в мысли и воспоминания людей, не было для нее секретом. Но Сэнди всегда считала, что эльфам плевать на все, что происходит за пределами их собственного мира, а на людей они смотрят только как на странных, чуждых себе существ, за счет которых иногда можно неплохо поразвлечься. Ей никогда не приходило в голову, что феи могут принимать так близко к сердцу чьи-нибудь страдания. Хотя, конечно, может быть, это тоже одна из их обычных шуток, и стоящая перед ней женщина просто играет с ней, изображая бурное негодование. С чего бы ей переживать из-за несчастий Сэнди и ее отца?..

Женщина покачала головой.

— Детка, я вовсе не играю. Я действительно возмущена до глубины души. Ведь, хотя ты меня и не помнишь, мы все-таки не чужие друг для друга. Разве тебе никогда не приходило в голову задуматься, почему ты так непохожа на всех прочих девушек? Ты c детства носишь на себе печать Полуночной страны. Ты получила в дар каплю эльфийской магии, и получила ее от меня. Пользуясь вашей, человеческой терминологией, можно было бы назвать тебя моей крестницей. Ты связана со мной ничуть не меньше, чем со своей крестной Мартой или Петером. И мне совсем не все равно, что какая-то мерзкая злобная ведьма отравляет тебе жизнь. Уверена, если бы эта гадина с самого начала знала, с кем связалась, она бы держалась от тебя с твоим отцом подальше. Но она не сумела сразу разглядеть на тебе след эльфийской магии, а потом было уже слишком поздно. Я уверена, эта мерзавка себе руки сгрызла до локтей, когда начала понимать, что у тебя есть друзья среди эльфов. Она боялась, что однажды кто-нибудь вроде меня придет и вмешается в ее козни.

— Тогда почему же вы не приходили? — вырвалось у Сэнди.

На лице у феи отразилось сожаление.

— Время в Полуночной стране течет не так, как в вашем мире. С моей точки зрения, прошло всего несколько дней с тех пор, как я стояла у твоей колыбельки — и вот ты уже совсем большая девочка... То есть, прости, уже взрослая девушка. Я знала, что для тебя между нашими встречами пройдут годы — но я надеялась, что они пройдут счастливо. И уж никак не думала, что ты проведёшь их в плену у мерзкой ведьмы... Пойдем в дом, поговорим. Я не люблю яркого солнечного света. Никто из Полуночной страны его не любит. Мы предпочитаем либо звезды и луну, либо сумерки, либо, на худой конец, лесную тень.

— Солнце вас обжигает? — против воли заинтересовалась Сэнди, бросив взгляд на светлую, гладкую кожу незнакомки.

— Обжигает?.. А, в смысле загара, волдырей и покрасневшей кожи?.. Нет. Мы, жители Полуночного мира, никогда не обгораем. Но солнце ужасно утомительно. Все эти резкие очертания, бьющие в глаза краски... Я могу без всякого труда разглядеть каждую сосновую иголку, лежащую на земле, при свете одних только звезд, когда луна закрыта облаками. Свет от солнца, без которого вы, люди, не способны ничего увидеть у себя под носом, похож на удар кузнечным молотом по голове.

Сэнди чуть не спросила свою гостью, как ее зовут, но вовремя вспомнила, что подобный вопрос для обитателя Полуночного мира — страшная бестактность. Назвав человеку или же кому-то из своих сородичей собственное имя, эльф вручает ему огромную власть над самим собой. Например, зная имя эльфа, его можно позвать в любое время. Не факт, что он непременно явится, но, во всяком случае, ты сможешь докричаться до него, где бы он ни был и чем бы ни занимался. Так что, проявив определенную настойчивость, можно заставить его бросить все свои дела. И это еще мелочи, доступные любому человеку, а уж если ты и сам из жителей Полуночной страны, владеющих эльфийской магией, то ты становишься в буквальном смысле господином своего сородича, доверившего тебе свое имя... И поэтому эльфы не открывают его никому, кроме разве что сюзерена и возлюбленной.

Когда они вошли в дом и уселись в кухне, Сэнди предложила гостье все, что предлагают в таких случаях — вишневую наливку, вчерашний пирог с повидлом и орехами, травяной чай, домашний сидр... но гостья отказалась от всех этих предложений и предпочла холодное молоко из подпола. Сэнди напомнила себе, что вин и сладостей в Полуночной стране наверняка сколько угодно, и еще получше, чем у них, а вот коров, овец и коз эльфы не держат.

Фея сбросила свой бархатный, переливающийся плащ, оставшись в длинном белом платье, выглядевшим гладким и блестящим, словно оно было сделано из лебединых перьев. Она совсем по-человечески прихлебывала молоко из глиняной кружки, которая у нее в руках казалась грубой, неуклюжей и тяжелой, и рассказывала Сэнди об их первой встрече, которую Сэнди не запомнила, поскольку ей тогда было не больше месяца.

— Ты была такой маленькой, но уже осталась без матери. Мне стало тебя жалко. Конечно, у тебя был хороший и добрый отец, но всё-таки без матери жить трудно. Так что я решила сделать для тебя что-нибудь хорошее и подарить тебе частичку своей магии. Я не могла сделать тебя отважной или доброй — это могут сделать только сами люди. Но я могла подарить тебе другие вещи — красоту, здоровье, ловкость и прекрасный голос. Ты ведь не болела в детстве?

— Нет, я вообще никогда ничем не болела...

— Замечательно!

— Да, это хорошо. Мне не хотелось бы болеть.

— И ты почти такая же красивая, как феи. Даже эти гадкие обноски не способны это скрыть.

— Да, люди часто говорят, что я красавица. Но радости от этого не много, — заметила Сэнди. — Мужчины не слушают, что ты им говоришь, поскольку таращатся на тебя, словно баран на новые ворота. Просишь у помощника портного пару ярдов кружев, а он стоит с отвисшей челюстью и отвечает — "Ааааууууэээ". — Фея расхохоталась, и Сэнди тоже помимо воли улыбнулась. Но потом закончила уже серьезно — И мачеху с сестрами это ужасно бесит. Ну, мачеха просто злая ведьма, и я думаю, что она ненавидит меня уже много лет, просто за то, что я единственный на свете человек, который знает ее тайну — знает, кто она такая, и, теоретически, способен ее выдать. Но, может быть, я смогла бы подружиться с ее дочками, если бы они не завидовали мне...

— Не думаю. Ведь твоя лучшая подруга, Герта, тебе не завидует?

— Нет, не завидует. Но Грета совершенно не такая, как Анна с Марией. Для чего ей мне завидовать? Вот если бы она была покрыта прыщами, как Мария с Анной, или не могла влезть в любимое платье...

Фея фыркнула.

— Твои сводные сестры — просто-напросто ленивые обжоры! Дело не в их внешности, а в том, что они злые, глупые девицы, которые ничего не делают и только объедаются сластями. А потом они сидят и злятся на весь белый свет, и думают, что их никто не любит, потому что у них недостаточно тонкая талия... Какая чушь! Мать Герты, Марта, всегда была кругленькой, как колобок, уж я-то знаю. И никто никогда не считал ее уродиной, совсем даже наоборот. Я помню её девочкой. Она была веселая, смелая, добрая, всегда была готова всем помочь. И все ее любили. А теперь у неё муж, который ее обожает, дочь, которая, судя по твоим словам, очень похожа на нее саму — если не внешне, то, во всяком случае, характером, — и ещё шестеро детей. А всего, значит, семеро, и пятеро из них — мальчишки, Боже правый... Марта — чересчур решительная женщина. Это же ужас, все равно что жить на майской ярмарке. У эльфов не бывает больше двух детей, и то — раз в пару сотен лет... Когда-то нужно же и отдыхать! Так вот, а твои сестры — злые и завистливые ничтожества, и будь они хоть первыми красотками на свете, это бы им не помогло. Они бы просто стали бы завидовать чему-нибудь ещё — тому, что Герта умнее и добрее их, или тому, что людям с ней приятно и легко, а с ними — нет.

— Но, может быть, они не виноваты. Это все их мать...

— Их мать, конечно, ведьма. В прямом смысле слова. Но никто же их не заставлял вести себя подобным образом. К ним она свою магию не применяет. Сколько им было, когда вы познакомились? Лет десять? Они вполне могли бы тебе посочувствовать или научиться хоть чему-нибудь хорошему у вас с твоим отцом. Но вместо этого они решили сесть тебе на шею и вести себя не лучше, чем их отвратительная маменька. Так что не надо их жалеть! А ты, милочка, тоже хороша. Вместо того, чтобы послушать Герту и бороться с этой злобной ведьмой, уступила ей свой дом и своего отца...

— Но что я могла сделать?

— Сказать людям правду — начиная прямо с Петера и Марты. Ты не думала, что эта дрянь не просто так выбрала для себя именно вас с твоим отцом? Вы слишком отдалились от людей и варитесь тут в собственном соку, поэтому ведьма и положила глаз на Бена. Тиранам и злодеям всегда нужно, чтобы их делишки оставались скрытыми от посторонних глаз.

— Я знаю... Но, если бы я попробовала с ней бороться, она могла сжить отца со свету. Если он не будет ей полезен, то для чего ей его беречь?

Фея сердито стукнула донышком пустой кружки по столу.

— Да она тебя просто запугала! Заставила верить в то, что ее магия всесильна, и что с ней нельзя бороться. Узнай о вашем деле Братство — мерзкой ведьме тут же стало бы не до того, чтобы кому-то мстить. Ну ничего... Теперь она за все ответит!

Сердце Сэнди забилось быстрее — разом от тревоги и отчаянной надежды.

— Что вы собираетесь с ней сделать?

— Я? Ну нет... Наткнись я на нее сегодня утром — я, пожалуй, сгоряча взялась бы за нее сама, не думая о том, чем это может кончиться. Но, по большому счету, это преступление против наших законов. Мы можем вмешиваться в жизни жителей Полуденного мира, но не напрямую. Можем их к чему-нибудь подталкивать, но не должны решать за них. Тот, кто не соблюдает эти правила, может серьезно поплатиться. В лучшем случае, он потеряет всякую возможность посещать ваш мир.

— Но почему? Разве избавиться от ведьмы — это не доброе дело? — удивилась Сэнди.

Ее "крестная" слегка поморщилась.

— Мы, обитатели Полуночного мира, не добрые и не злые, Сэнди. Ты считаешь меня доброй, потому что я когда-то в прошлом сделала тебе добро и желаю тебе добра прямо сейчас. Но это большая ошибка. Желать добра кому-то, кто нам нравится — это еще не признак доброты. К примеру, твоя мачеха желает добра своим дочкам — но это не делает ее хорошим человеком. Доброта определяется не чьей-нибудь способностью делать добро тому, кого он любит, а твердой решимостью не делать зла... и не способствовать какому-нибудь злу своим бездействием. И здесь ты очень ошибешься, если будешь считать обитателей Полуночного мира добрыми. Порой мы делаем людям добро, но мы — не ваши ангелы-хранители. И кстати, именно поэтому пожертвовать своими интересами ради кого-нибудь из вас мы можем только сгоряча — ну, например, в порыве гнева. Так что я не стану нарушать закон и чем-то рисковать ради того, чтобы избавить тебя от жестокой мачехи. Я тебе помогу... чуть-чуть... но делать все, что нужно, будешь ты. И для начала ты отправишься на бал.

Сэнди едва не подскочила от такого заявления.

— Зачем?! Я не хочу на бал. Что мне там делать? Я и танцевать-то не умею.

— А ты знаешь, для чего устроен этот бал?

— Ннну... Король Эдвард сердится не сына. Думает, что тот пренебрегает своими обязанностями принца. И хочет заставить его оторваться от своих фантазий и книг и выйти к людям.

— Именно! И тебе тоже давно пора выйти к людям. Так что вы с принцем Адрианом сможете помочь друг другу.

— Не понимаю, в чем тут связь, — сказала Сэнди.

— А тебе и не нужно меня понимать. Люди вообще никогда не понимают то, что очевидно жителям Полуночной страны. Твоя задача — следовать моим советам.

— Ну вот! Сперва вы упрекаете меня за то, что я напрасно шла на поводу у ведьмы и делала как раз то, что ей хотелось — а теперь вы хотите, чтобы я не возражала и не спорила, а просто согласилась делать то, что вы мне скажете, — не удержалась от сарказма Сэнди.

Фея-крестная весело рассмеялась.

— Справедливо!.. Но ведь я-то не прошу тебя выполнять мои требования всю твою жизнь. Я предлагаю тебе один раз поверить мне и поехать на бал. А потом поступай, как знаешь. В любом случае, там, при дворе, будут рыцари Братства, и, если ты не захочешь следовать моим советам и помогать принцу Адриану, можешь вместо этого разыскать леди Клеменс или самого Гильома, и все рассказать о ведьме. И, поверь, они сразу займутся твоим делом.

— Да, так, по-моему, будет куда разумнее, — сказала Сэнди, думая, что во дворце, на глазах у всего двора и рыцарей из Братства, ведьма вряд ли сможет причинить какой-то вред ее отцу.

— И все же это бал, и тебе следует одеться подобающим для бала образом. Встань, пожалуйста. Ну-ка, посмотрим, что тут можно сделать. Повернись. Встань на цыпочки. Подними руки. Хммм... Да, думаю, так будет в самый раз...

Сэнди уже хотела спросить, может ли она, наконец, перестать стоять посреди кухни, приподнявшись на мыски — но обнаружила, что что-то не дает ей встать на полную ступню. Ее стопы касалось что-то твердое, прохладное, как будто на ее босые ноги неожиданно надели башмачки на каблуке. Опустив глаза вниз, чтобы увидеть свои ноги, Сэнди охнула от изумления, увидев каскады серебряной парчи.

— Что это?!

— Твое платье, разумеется. И, можешь быть уверена, оно тебе идет.

— Ну, такое пойдет кому угодно!.. — пробормотала Сэнди, прижав к груди подбородок, чтобы лучше рассмотреть свой туго зашнурованный, расшитый жемчугом корсаж. — Но я... я не уверена, что я могу принять настолько дорогой подарок. Тут же серебро, и жемчуг, и парча... Даже не представляю, сколько это может стоить!

— Нисколько. Не уподобляйся тому дураку, который на закате решил начерпать из реки золота и чуть не утонул. Оно не настоящее. Магия будет действовать только до завтрашнего дня. В полночь чары рассеются, и твое платье снова превратится в старые обноски.

Сэнди вздохнула с облегчением, хотя, конечно, было жаль, что завтра чудесное платье навсегда исчезнет. Впрочем, истинная красота, наверное, всегда недолговечна и по-своему неповторима. Летние закаты, первый снег, цветы...

— До полуночи еще целая вечность. Для того, чтобы поговорить с сэром Гильомом или леди Клеменс, нужно куда меньше времени, — сказала Сэнди фее.

— Тем не менее, лучше не тратить его попусту. Пойдем, найдем тебе карету. Ты же ведь не собираешься идти до города пешком?

— Я не уверена, что вообще смогу в этом ходить, — сказала Сэнди, осторожно поднимая юбку и задумчиво разглядывая крохотные туфельки, смотревшиеся так, как будто бы их сделали из хрусталя, жемчуга и серебряной набойки на каблук. — Я в жизни не носила ничего подобного. Я запросто споткнусь и вывихну себе лодыжку. Нельзя ли мне что-нибудь попроще?

— Непременно... Башмак из коровьей кожи. Или деревянное сабо, — фыркнула фея раздраженно. — И не заговаривай мне зубы. Человек, который получает в дар частицу нашей магии, может, если захочет, плясать на канате, не то что ходить на каблуках. Так что перестань выдумывать всякие ужасы. Ничего ты себе не вывихнешь.

"Искать" карету не пришлось — коляска уже дожидалась Сэнди за воротами. И она была совершенно не похожа на двуколку, на которой укатили мачеха и девочки. Скорее, было в ней что-то от древних колесниц, в которых победители въезжали в завоеванные города. Сиденье было маленьким, но с подлокотниками и высокой спинкой, словно королевский трон, и его покрывал роскошный белый мех — пушистый и густой, как волчья шкура, если бы только существовали волки сливочно-белого окраса. Хотя кто их знает, может быть, в Подлунном мире в самом деле водятся такие волки...

Сэнди сразу поняла, что самой править лошадьми ей не придется. Парой белых коней правил возница, чья легкая, узкая в кости фигура сразу выдавала его эльфийское происхождение. Эльф обернулся — и сверкнул мальчишеской улыбкой, заметив потрясение в глазах у Сэнди. До сих пор ей никогда не пришло бы в голову, что кто-нибудь из обитателей Полуночного мира может уронить свое достоинство настолько, чтобы прислуживать человеку. Хотя, вероятно, этот эльф старался вовсе не для нее. Наверное, он был вассалом ее "крестной". И, в отличие от лошадей с каретой, он определенно не был плодом магии — ни один чародей не может создавать себе подобных. Разве что этого эльфа вообще не существует, и он ей просто мерещится. Но тогда можно пойти дальше и сказать, что фея-крестная ей тоже примерещилась. Или что она вообще все это время спит в своей постели.

Сэнди обернулась к фее.

— А лошади, карета и все остальное, что я вижу — тоже ненастоящее? Как мое платье?.. — спросила она.

— Да, тоже ненастоящее.

— Но как ненастоящая карета может довести меня до города? — наморщив лоб, спросила Сэнди. — Если я на самом деле доберусь до Тилфорда, то это может означать только одно — что я ехала на всамделишной карете. Иначе надо признать, что весь наш мир — такая же иллюзия, как это платье и коляска.

Фея прищелкнула языком.

— Умная девочка... На самом деле все эти слова — "реально", "нереально", "настоящее", "ненастоящее" — передают только какую-то часть правды. Что-то, что реально в нашем мире, нереально в вашем — и наоборот. А когда эти части мира сталкиваются друг с другом, понятие "реального" вообще становится довольно зыбким. Но тебе сейчас не об этом нужно думать.

Сэнди была вынуждена с этим согласиться. Сперва нужно разобраться с ведьмой, а потом, когда жизни ее отца и самой Сэнди будут в безопасности, можно будет на досуге поразмыслить об эльфийской магии.

По лесу они мчались с такой скоростью, что Сэнди видела только мелькающие с двух сторон деревья. Она вжалась в спинку своего "трона", стиснув подлокотники от непривычно быстрого движения, но ей не было страшно — было весело, и было жаль, что здесь нет Герты, которая могла бы разделить с ней это невероятное приключение. Они бы сейчас хохотали от восторга, не стесняясь даже сидевшего рядом эльфа... Подумав об этом, Сэнди в самом деле рассмеялась — так свободно и легко, как не смеялась уже много месяцев и даже лет. Она еще не победила ведьму, но больше не чувствовала себя загнанной в ловушку и беспомощной.

Когда они доехали до Тилфорда, лошадям пришлось перейти на шаг. На улицах буквально яблоку негде было упасть — повсюду толпились празднично разодетые люди, на площадях играли уличные музыканты и стояли празднично раскрашенные балаганы, и карета продвигалась в сторону дворца так медленно, что временами Сэнди думала, не лучше бы ей было выйти из коляски и идти пешком. Но это было невозможно, потому что она непременно поскользнулась и сломала бы каблук на неровной булыжной мостовой. А сбросить туфли и идти босой, держа серебряные башмачки в руках... Сэнди невольно фыркнула, вообразив подобную картину. Жители столицы пребывали в таком эйфорическом праздничном настроении, что никому не приходило в голову внимательнее приглядеться к ее кучеру и опознать в нем эльфа. Но на леди, которая подобрала юбку из сияющей серебряной парчи и топает по городу босой, словно обычная крестьянка, они точно обратили бы внимание.

В итоге, когда Сэнди добралась до парка, окружающего замок Эдварда, наступил вечер, и город наполнился мерцающим огнем от множества свечей, масляных ламп и фонарей. Такое количество огней Сэнди раньше случалось видеть разве что в соборе. Завтра продавцы свечей сделают себе состояние, поскольку после окончания гуляний ни в одном столичном доме не останется даже огарка свечки или ложки лампового масла...

В дворцовом парке тоже было светло, как днем. Его величество действительно открыл вход в королевский парк для всех желающих, и прямо перед воротами стояли длинные столы, заставленные угощением, и слуги то и дело протискивались через толпу, чтобы поставить на стол поднос с выпечкой или кувшин вина или унести пустые блюда. У столов была такая толчея, что слугам приходилось поднимать подносы высоко над головой, чтобы протиснуться к столу. Над толпой плыли обложенные зеленью печеные фазаны, жареные поросята и искусственные лебеди из взбитого с сахаром и запеченного яичного белка. Каждую новую диковинку, созданную руками королевских поваров, встречали восхищенным гулом, смехом и аплодисментами. Над воротами парка красовался вензель принца Адриана, сделанный из золоченой проволоки и живых цветов.

— Остановите у дальних ворот, пожалуйста, — попросила Сэнди своего кучера. Ей казалось, что в толпе возле столов с бесплатным угощением у нее больше шансов нос к носу столкнуться с мачехой или попасться на глаза кому-то из сестер. Уж Мария и Анна ни за что на свете не упустят случая поесть пирожных, марципанов и конфет...

Кучер кивнул. За всю дорогу он не сказал ей ни слова, и Сэнди была этому рада. Ее "крестная" была совсем не страшной — может, потому, что она разговаривала с Сэнди так, как будто бы и в самом деле была ее родственницей, помнила тетю Марту девочкой и вообще, по-видимому, с большим интересом относилась к жителям Полуденного мира. Но от этого юноши с мальчишеской улыбкой и прозрачными, словно ручей, глазами Сэнди пробирал озноб.

Сойдя на землю, Сэнди ощутила себя человеком, которому в первый раз в жизни приходится думать о том, как ходить. Не обращать внимания на свои ноги, и просто переставлять их, как обычно, в этом платье и в туфлях было немыслимо — она бы тут же наступила на свой собственный подол или споткнулась бы на ровном месте. Но, в конечном счете, ее "крестная" была права — Сэнди быстро приноровилась к неудобной юбке с каблуками, и со стороны никто, наверное, не заподозрил бы, что она чувствует себя неловко, словно на ходулях.

— Вы, случайно, не знаете, где сейчас леди Клеменс?.. — вежливо спросила Сэнди у привратника, который принял ее за знатную даму и отвесил Сэнди обескураживающе почтительный поклон.

— Она на верхней террасе, смотрит выступление жонглеров с акробатами, — с готовностью ответил тот.

— А сэр Гильом Орси?

— Не знаю, моя леди. Но почти наверняка он где-то рядом с леди Клеменс. Они везде появляются вдвоем.

Сэнди вздохнула. Обратиться со своей просьбой к леди Клеменс или к знаменитому Гильому уже было страшновато, но обращаться сразу к ним двоим — это, пожалуй, было ещё хуже. Сэнди уже не была той девочкой, которая способна была с детской непосредственностью заявиться во дворец и попросить у первого же встречного отвести ее к кому-то из Братства. То есть — умом она понимала, что та девочка была права, и что именно так и следовало поступить. Но обращаться с просьбой к совершенно незнакомым людям, которые вообще-то не планировали никого спасать, а собирались отдохнуть и хорошо провести время, все равно было неловко.

Королевский парк покрывал весь холм, на вершине которого стояла крепость Эдварда, и, хотя Сэнди никогда еще здесь не была, нетрудно было догадаться, как попасть на верхнюю террасу — нужно было идти по засыпанной мелким речным песком дорожке, огибавшей холм и постепенно поднимавшейся наверх. Людей почти не было — большинство знатных гостей собралось наверху, под стенами дворца, а большая часть горожан предпочитала оставаться поблизости от ворот, где можно было угощаться, танцевать под скрипки и рожки и дожидаться полной темноты и праздничного фейерверка. Глаза Сэнди привыкли к темноте, а тишина, царившая в этой части парка, слегка пригасила ее лихорадочное возбуждение. Она была уверена, что она здесь одна, поэтому, когда от статуи, стоящей у дорожки, отделилась чья-то темная фигура, Сэнди едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Простите, — сказал человек сконфуженно. — Я не хотел вас напугать.

Судя по голосу, это был не взрослый мужчина, а юноша немногим старше Сэнди. Его лицо было плохо видно в полумраке, но зато Сэнди сразу же разглядела золотой обруч на его волнистых темных волосах.

— Ваше высочество... — Сэнди присела в реверансе. Дамы не кланяются даже королям, но ведь она не совсем дама. Она дочь лесничего, который служит Их Величествам, а ее платье из серебряной парчи даже не существует в настоящем смысле слова, а являются только иллюзией, яркой обманкой вроде тех, которые так любят жители Полуночной страны.

Сэнди очень хотелось спросить принца, что он делает в самой пустой и темной части парка. Разве он не должен сейчас быть с гостями?.. Но, конечно, это было бы невежливо. И, в сущности, даже бессмысленно. После всего, что Сэнди слышала о принце Адриане, можно было догадаться, что принц просто-напросто сбежал от праздничного шума и предусмотрительно нашел себе укрытие не во дворце, где его было бы не сложно отыскать и привести назад, а в самой темной и безлюдной части парка.

Король Эдвард, надо думать, просто вне себя...

— Я им не нужен, — сказал принц, явно прочитав мысли Сэнди по ее лицу. — Я только стесняю их своим присутствием. Мешаю людям веселиться. И сам тоже не испытываю никакого удовольствия от их попыток меня развлекать. Это же просто-напросто бессмысленно — выбросить столько денег на устройство праздника, а потом портить его и себе, и окружающим. Я на сегодня выслушал уже достаточно торжественных речей. Да и придворные, в конце концов, тоже имеют право отдохнуть. А вы почему бродите здесь в полном одиночестве? Я поначалу даже испугался, что меня нашли...

Сэнди начала понимать, почему принца Адриана называют странным юношей. При дворе правили законы куртуазности, и, хотя Сэнди почти ничего не знала о придворной жизни, она понимала, что вежливый кавалер должен вести себя совсем иначе. Не обсуждать с незнакомой дамой свои личные дела, даже если он точно знает, что она в этот момент думает именно об этом, а вежливо поприветствовать ее и поинтересоваться, не может ли он ей чем-нибудь помочь.

— Я только что приехала, милорд, — сказала Сэнди. — Я должна найти сэра Гильома. Или леди Клеменс. Или вообще кого-нибудь из Братства.

— Гильом был наверху; он помог мне сбежать. Но для чего вам рыцари из Братства? У вас что-нибудь случилось? — в голосе наследника звучало удивление — и любопытство. Хотя наследник Эдварда должен был лично знать самых известных странствующих рыцарей Алларии, ему, скорее всего, еще не случалось видеть, как они находят свои подвиги — или, точнее, как их подвиги находят их. Такие, как Гильом, обычно отправляются за приключениями очень далеко от таких мирных и обжитых мест, как Тилфорд, где есть судьи, стража, королевские гвардейцы, и где никогда не появляются драконы, василиски или великаны. Так что рыцарям из Братства приходится ездить по большим дорогам и прочесывать самые отдаленные части страны. О Гильоме и леди Клеменс говорили даже, будто они побывали в Нижнем мире, в королевстве троллей, и сумели выбраться оттуда невредимыми, хотя Сэнди это казалось маловероятным.

— Это слишком долго объяснять, мой принц, — ответила она. — У меня не так много времени, и я должна спешить.

— Тогда я провожу вас, — решил Адриан. — Чему вы улыбаетесь?..

— Это очень великодушно с вашей стороны, милорд — пожертвовать своим покоем и вернуться к тем самым придворным, от которых вам пришлось скрываться с помощью сэра Орси, — сказала Сэнди, осознав, что она в самом деле улыбнулась, когда принц внезапно вызвался ее сопровождать. — Но мне почему-то кажется, что в данном случае ваше стремление помочь не вполне бескорыстно. Вы, наверное, надеетесь, что в благодарность за услугу я все расскажу вам по пути на холм?..

— Знаете, почему я не люблю беседовать с людьми? — очень серьезно спросил Адриан, не отвечая на ее вопрос. — Я совершенно не умею это делать. Другим людям постоянно кажется, что я хочу сказать совсем не то, что я действительно хочу сказать. Даже не знаю, в чем тут дело. Я как музыкант, который не способен взять ни одной ноты, не сфальшивив. Но это неважно... Если у вас мало времени, то вам не стоит идти наверх самой. В этой широкой юбке нельзя не то что бежать, а даже идти быстрым шагом. И я почему-то думаю, что обувь у вас тоже не особенно удобная. Побудьте здесь. Присядьте на скамейку и ни о чем не беспокойтесь. Я сам поднимусь наверх и вызову Гильома, а потом вернусь сюда.

И прежде, чем Сэнди успела его поблагодарить, принц уже развернулся к ней спиной и решительно зашагал наверх, на поиски сэра Орси — действительно, куда быстрее, чем могла бы сейчас сделать сама Сэнди. На мгновение она задумалась, смогла бы она обогнать Адриана в обычной одежде и в удобной обуви? И тут же поразилась этой мысли — что за глупости, можно подумать, что наследник Эдварда был кем-то вроде братьев Герты, с которыми можно бегать наперегонки... Хотя, надо признаться, Адриан и в самом деле вел себя не как королевский сын, а как самый обычный юноша. Точнее, не совсем обычный юноша, чья необычность заключается совсем не в том, что он — наследный принц. Сэнди решила, что вживую он гораздо симпатичнее, чем в городских сплетнях, которые выставляли Адриана либо нелюдимым и высокомерным снобом, либо безвольным лентяем, бегающим от своих обязанностей и желающим проводить целые дни в бездействии и тишине.

Адриан быстро шел вперед, отчаянно досадуя на то, что не спросил хотя бы имя незнакомки — может статься, что сэру Гильому оно хорошо известно, и, услышав это имя, рыцарь без дальнейших объяснений понял бы, в чем дело. Но, конечно, возвращаться ради этого вопроса было уже слишком поздно.

Эта девушка, наверное, сочла его страшным невежей. Адриан смутно подозревал, что он даже не поздоровался. А теперь он пойдет и передаст Орси, что его ищет какая-то дама.

Боже, какой он дурак... Хорошо еще, что он додумался усадить леди на скамейку, а не просто бросить ее в полной темноте посреди парка. Хотя, может быть, это все равно было неучтиво. Нет, не "может быть", а точно — он ведь даже не дождался, пока собеседница одобрит его план — просто сорвался с места и исчез. Кошмар.

"Отец напрасно тратит время, — сумрачно подумал Адриан. — Я совершенно безнадежен. Пора бы ему это понять".

В отличие от Сэнди, Адриан в детстве болел очень часто. Когда у него переставали болеть уши, то сразу же начинали болеть зубы. С возрастом здоровье у наследника значительно окрепло, но в детстве принц очень легко простужался, и поэтому зимой и осенью почти не покидал дворец, а оставался в своих хорошо натопленных комнатах и читал книжки.

В результате голова принца Адриана была заполнена самыми дикими идеями и фантазиями. Например, маленький принц категорически отказывался учиться охотничьим премудростям, потому что ему было жалко убивать зверей. А когда первый рыцарь королевства, сэр Гильом, попробовал сказать ему, что это бессмысленно, раз уж он ест рыбу и мясо, как все остальные, восьмилетний принц отнесся к этому возражению очень серьезно, и с тех пор не прикасался ни к чему мясному, так что сэр Гильом был уже сам не рад, что решил взывать к логике наследника.

Эдвард пытался убеждать сына, что не годится будущему рыцарю и королю питаться зеленью, хлебом и яйцами, и что это диета для монаха, но Адриан упрямо стоял на своем, и королю, бывшему, в общем, мягким человеком, пришлось уступить. Да и Гильом тогда сказал — "Ваше величество, может быть, мальчику и не стоит подрывать свои силы таким бессмысленным постом. Но королю и рыцарю полезно научиться следовать своим решениям. Разрешите поварам и слугам готовить принцу все, что он захочет, только для начала запретите им вместо мяса с рыбой кормить его сладостями, чтобы "бедный мальчик" не уморил себя голодом. Поглядим, как долго он продержится".

Гильома Эдвард уважал, и потому последовал его совету. Адриан получил право есть все, что ему угодно, но лишился почти всех своих любимых лакомств — медовых коврижек, пряников и сдобных булочек. Тем не менее, принц упрямо продолжал питаться овощами, яйцами и кашами, не прикасаясь к мясу. Гильом, до этого не обращавший на наследника особого внимания — Орси в те годы был холостяком, которого трудно было представить уделяющим внимание какому-то ребёнку — проникся к Адриану интересом. Гильом уважал упрямство в любом виде, так что между ним и нелюдимым принцем вскоре завязались неожиданно тесные отношения.

Когда принца начали учить фехтованию, и Адриан показал себя совершенно неспособным учеником, Гильом даже вздумал помочь, поскольку сам он был первоклассным фехтовальщиком и слабо представлял, как хоть какой-нибудь мальчишка может не мечтать о подвигах с мечом в руках. Но после первых же уроков с принцем Гильом пришел к мысли, что наследник совершенно безнадёжен. Адриан не был ни хиляком, ни неуклюжим увальнем, но все же он не отличался ни необходимой ловкостью и силой, ни той быстротой реакции, которая необходима настоящему бойцу. Но это было только полбеды — и силу с ловкостью, и быструю реакцию можно развить в себе при помощи упорных тренировок. Куда важнее было то, что Адриану это вообще не нравилось. Он откровенно тяготился необходимостью учиться фехтовать. Его нисколько ни манила и не соблазняла мысль о том, чтобы одерживать победы на турнирах. И, хотя принц с удовольствием читал о подвигах героев, он никогда, ни на минуту, не загорался мыслью стать одним из них.

Азарт борьбы при этом не был ему совершенно чужд. Играя в шахматы, Адриан не на шутку увлекался. Но с мечом в руках он равнодушно выполнял чужие указания — и просто терпеливо ждал, когда его отпустят и позволят ему заниматься тем, что ему нравится.

О том, чтобы со временем стать членом Братства или же просто хорошим рыцарем, при таком подходе не могло идти и речи. Так что к девятнадцати годам принц все ещё не прошел рыцарское Посвящение, а его успехи в обращении с оружием остались более чем скромными. Это, естественно, не прибавляло ему популярности — но ещё хуже было то, что принц был нелюдимым и не умел располагать к себе людей, а уж паршивее качества для короля нельзя даже представить.

Адриан способен был вести себя более-менее приемлемо только с людьми, которых он хорошо знал и которым он доверял. Все остальные считали его высокомерным и заносчивым, хотя на самом деле Адриан, скорее, был отчаянно застенчив.

"Может быть, оно к и лучшему, что у нас с Эйслин нет других детей, — вздыхая, говорил Гильому Эдвард. — Представляете себе, если бы у бедняги Адриана был амбициозный младший брат, который рвался бы управлять государством и переживал, что он родился вторым сыном?.. В лучшем случае, оба страдали бы из-за того, что каждый чувствовал бы себя не на своем месте. Ну а в худшем — это дело вообще могло закончиться братоубийственной войной".

Гильом отделывался неопределенным мычанием, которое со стороны могло сойти за знак согласия. Про себя рыцарь думал, что, будь у наследника амбициозный младший брат, готовый и способный сесть на трон, принц Адриан бы первым ухватился за возможность отречься от престола и сбросить с себя обязанность оправдывать чужие ожидания, которые казались ему непосильными. Но какой смысл говорить об этом Эдварду? Его величество все равно не сумел бы ничего поправить в этом деле. А стараться видеть в любой ситуации хоть что-нибудь хорошее — ценное качество. Во всяком случае, так полагал Гильом Орси.

Оставшись в одиночестве, Сэнди сначала радовалась, что может немного посидеть и отдохнуть, но ей довольно скоро стало холодно. Летняя ночь была прохладной, а ее роскошное серебряное платье оставляло плечи, руки и верхнюю часть груди открытой, так что руки Сэнди покрылись мурашками, а кожа стала абсолютно ледяной. Сэнди поднялась на ноги и прошлась взад-вперед, растирая предплечья ладонями, пожалела об оставшейся дома шерстяной шали — и невольно захихикала, вообразив, как бы она сейчас смотрелась, если бы набросила поверх эльфийского наряда эту грубую старую шаль. Принц и сэр Гильом точно были бы сражены таким костюмом наповал.

Услышав за спиной чьи-то шаги, Сэнди сперва подумала, что принц вернулся — может быть, даже с Гильомом — но, поспешно обернувшись, вскрикнула от неожиданности, потому что перед ней стояла ее мачеха. В том самом темном платье, которое Сэнди шила две последние недели. Но в остальном — не считая ее платья — ведьма была не особенно похожа на ту женщину, которая сегодня утром укатила из их дома на двуколке. Ее лицо было бледным, губы яростно кривились, а глаза казались двумя черными провалами. Она схватила Сэнди за руку, и ее острые длинные ногти глубоко впились в ее запястье.

— Ты думала, я не узнаю, что ты затеваешь? — прошипела мачеха. — Я никогда бы не уехала и не оставила тебя одну, не позаботившись о том, чтобы за тобой наблюдать. Запомни раз и навсегда — ты никогда не сможешь меня обмануть! Даже с помощью твоей феи из другого мира... которая, кстати говоря, сама призналась, что она ни во что не станет вмешиваться. В Полуночном мире вообще не любят неприятностей и обязательств. Твое счастье, что ты еще не успела выболтать ничего важного. Убирайся отсюда, дрянь. Иди домой...

Сэнди вырвала руку из лап ведьмы, ощутив, что на запястье осталось несколько свежих царапин.

— Нет! — сказала она с неожиданной для себя яростью. — Я не пойду "домой". У меня вообще давно уже нет дома. С тобой и твоими дочками — это больше не дом. Это тюрьма. И знаешь, что? Ты возьмешь Анну и Марию, и ты уберешься вон. Сегодня же. Прямо сейчас. И тогда, может быть, у тебя еще хватит времени, чтобы покинуть этот город прежде, чем тебя найдет Гильом Орси. И даже не надейся снова запугать меня словами, что ты убьешь моего отца. Ты слишком держишься за собственную жизнь, чтобы пожертвовать ей ради мести.

— А кто тебе сказал, что мне необходимо убивать его собственноручно?..

Сэнди злобно рассмеялась.

— Ну конечно! Тебе, видимо, достаточно закрыть глаза и пожелать, чтобы он умер, да?.. Будь ты на самом деле такой страшной и такой неуязвимой, как пытаешься изобразить, тебе никогда не пришлось бы прятаться в глуши...

Ведьма прищурилась.

— Знаешь, я всегда знала, что однажды этот день настанет. Даже когда ты целыми месяцами не бросала на меня своих обычных "ты-об-этом-еще-пожалеешь" взглядов, я все равно знала, что ты никогда не успокоишься. Ты уступала, ты делала все, что тебе скажут, но в твоих глазах я всегда видела ту же самую мысль, что и в тот день, когда ты босиком сбежала в город. "Я тебя не боюсь" — думала ты. Ты каждый день твердила это про себя, ведь так? Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь, — передразнила ведьма тонким голоском. — У меня в голове звенело от того, как громко ты об этом думала. Мелкая, надоедливая дрянь...

— Я боялась тебя всю свою жизнь. Но я клянусь, что, начиная с нынешнего дня...

— О нет. Ты меня не боялась. Ты боялась за отца. И именно поэтому меня не слишком беспокоило, что рано или поздно тебе надоест твердить "я тебя не боюсь" у себя в голове, и ты решишь бросить мне вызов вслух. У меня было в запасе одно верное средство на подобный случай. Когда стало ясно, что мне придется ехать в Тилфорд, я предприняла кое-какие меры — и против тебя, и против Братства. Знаешь, что я сделала?

— Не знаю и знать не хочу, — резко сказала Сэнди.

— Неправда, хочешь, — осклабилась ведьма. — Я воспользовалась древним ритуалом, который соединяет судьбы двух людей. Это заклятие делает узы, соединяющие двух людей, в буквальном смысле нерасторжимыми. Меня нельзя убить, так как это прикончит твоего отца.

— Ты лжешь! — процедила Сэнди. Она больше не позволит этой мерзкой ведьме запугать себя. — Кому вообще могло понадобиться создавать такое заклинание?

— Одному эльфийскому магу, чья возлюбленная — обычная человеческая женщина — была больна и умирала от своей болезни. Он не захотел ее терять — и он решил рискнуть. Его здоровье и его удача — против той болезни, которую не могли победить врачи, и которая не желала поддаваться даже обычной эльфийской магии. И тогда он соединил их жизнь и смерть, их счастье и несчастье, воедино. Поставил на кон свое бессмертие и свою жизнь. Либо она поправится, либо они погибнут вместе... Ты можешь не верить, что такая магия и в самом деле существует, но поверь — Гильому кое-что о ней известно. Так что он не посмеет меня убить, а королевский суд при всем желании не сможет возвести меня на эшафот. Мне очень не хотелось идти на такие крайности, поскольку, сама понимаешь, моя жизнь теперь тоже зависит от благополучия твоего отца. И если его задерет в лесу медведь или укусит ядовитая змея, то я тоже умру, а мне это совсем не нравится. И такой долгой жизни, как у других ведьм, которые способы жить по три или четыре века, у меня теперь не будет... ну да что там говорить. К худу или же добру, наши с ним жизни связаны. И если ты надеешься, что я по доброй воле сдамся и позволю посадить меня в тюрьму до конца моих дней — ты очень ошибаешься. Я постараюсь воспользоваться своим преимуществом, чтобы убить Гильома, к которому у меня есть давний личный счет. И, учитывая то, что Орси будет вынужден меня щадить, мне, очень может быть, удастся его победить. А если нет — что ж, пеняй на саму себя... Никто ведь не просил тебя вмешивать в это дело Братство и губить тем самым своего отца.

Произнеся эту тираду, ведьма развернулась и как ни в чем ни бывало зашагала вниз, оставив Сэнди в полном одиночестве. Если бы мачеха осталась здесь и попыталась силой помешать ей встретиться с Гильомом, Сэнди бы решила, что все ее предыдущие слова были обманом. Но она ушла — и Сэнди поняла, что ведьма не лгала. Почти наверняка, все сказанное было правдой. Убедиться в этом можно было только одним способом. Ведьма сказала, что Гильом кое-что знает о том заклинании, которое связало ее с отцом Сэнди. Значит, нужно подождать Орси, все рассказать ему, а после этого спросить...

Нет. Гильом — странствующий рыцарь. Если рассказать ему о ведьме, убеждать его не вмешиваться в это дело и не рисковать жизнью ее отца будет уже бессмысленно. Он скажет, что приложит все усилия, чтобы сохранить ведьме жизнь, но что не трогать ведьму только потому, что она держит кого-то в заложниках — преступный, противоестественный поступок, не имеющий ничего общего с великодушием и милосердием. По спине Сэнди поползли мурашки.

Нельзя ничего рассказывать Гильому. Или вообще кому-нибудь из Братства.

Никто ничего не должен знать.

Принц нагнал Сэнди, когда она почти дошла до ворот.

— Куда же вы?.. — едва переводя дыхание, спросил Его высочество. — Я обежал весь парк, прежде чем догадался поискать вас у ворот. Я вас обидел?.. Меня слишком долго не было?..

Адриан встревоженно заглядывал ей в глаза. Сэнди сейчас было совсем не до него, но, когда она встретилась с ним взглядом, ей все равно на секунду стало его жаль. Принц убежден, что люди с трудом в состоянии теперь его присутствие, так что неудивительно, что ее неожиданный уход он тоже принял на свой счет.

— Дело совсем не в вас, милорд, — с тяжелым вздохом сказала она. — Я просто... я должна была уйти.

— Я не нашел сэра Гильома, но послал за ним слугу. Разве вы не хотели с ним поговорить?

— Хотела, но... Боюсь, что обстоятельства несколько изменились. Мне больше не нужна помощь рыцарей из Братства.

— А моя?.. — внезапно спросил Адриан.

Сэнди вскинула на него глаза, несколько удивленная таким вопросом — и медленно покачала головой.

— Нет. Вы ничем не сможете помочь. Никто не сможет. Но спасибо за ваше участие. Прощайте, принц.

Сэнди боялась, что принц станет спорить или же удерживать ее, но Адриан ничего не сказал. Однако он пошел за ней, держась на некотором отдалении и, судя по всему, не зная, как ему поступить дальше — последовать недвусмысленно выраженному желанию дамы и оставить ее в покое, или все-таки окликнуть Сэнди и попробовать продолжить разговор. Впрочем, через пару минут это будет уже неважно, — мысленно сказала себе Сэнди, подходя к своей коляске.

Но тут Адриан внезапно удивил ее. Забыв свою растерянность, он неожиданно решительно шагнул к ее карете, в упор глядя на ее возницу, и совсем другим тоном, чем до этого, сказал :

— Эй, братец, посмотри-ка на меня!..

Эльф неохотно обернулся — и глаза Его высочества сверкнули в темноте.

— Похоже, у меня сегодня гости из Полуночного мира, — сказал он звенящим голосом. — Спускайся на землю, эльф... Раз уж ты приехал на мой праздник, невежливо будет уезжать, даже не поприветствовав хозяина.

— Гони, — вскричала Сэнди, прыгая в коляску.

Эльф усмехнулся — и хлестнул вожжами лошадей. Кони Полуночного мира рванулись вперед. Адриан возмущенно закричал — но Сэнди не смогла разобрать слов. Ее возница, очевидно, не признавал полумер и компромиссов, и слово "гони!" воспринял чересчур буквально.

— Мы так кого-нибудь собьем, — пробормотала Сэнди, когда коляска резко свернула за угол, и ее чуть не выбросило на дорогу.

— Здесь никого нет. Все празднуют, — ответил эльф, но прозвучало это так, как будто бы на самом деле он хотел сказать — "а если и собьем — невелика беда". Сэнди испуганно вцепилась в подлокотники. Днем бешеная скачка через лес казалась ей совершенно упоительной, но сейчас что-то поменялось. То ли дело было в том, что Сэнди и так уже было холодно, а от ночного ветра она окончательно замерзла, то ли причина была в том, что ее кучер наконец-то соизволил обратить внимание на Сэнди и начал с ней разговаривать, заставив ее пожалеть о той поездке, когда он смотрел только вперед, не обращая на сидевшую позади Сэнди ни малейшего внимания.

— Ваш паладин, по-моему, твердо намерен нас догнать, — сказал ее возница полным исключительно недоброго веселья голосом.

— К-какой еще паладин?.. — спросила Сэнди, клацая зубами.

— Ну, ваш принц...

Сэнди изумленно оглянулась, пытаясь понять, как Адриан способен их преследовать — ведь не бегом же?.. Впрочем, оказалось, что принц успел где-то раздобыть коня, и преследует карету верхом. Глядя на то, как он все время подгоняет свою лошадь, прижимаясь к конской шее, Сэнди вдруг подумала, что здесь не обошлось без магии — ведь всем известно, что всадник на лошади значительно быстрее, чем упряжка из двух лошадей, которым приходится тянуть за собой коляску! Принцу давно полагалось их догнать — но расстояние между ним и ее каретой нисколько не сокращалось. Они выехали из города, промчавшись через открытые в честь праздника ворота, словно ураган, и Сэнди еще успела расслышать сзади гневные окрики стражников. Она успела понадеяться, что разозленные стражи порядка остановят принца и, пока он будет объясняться с ними, они успеют скрыться в лесу, но Адриан, похоже, не отреагировал на приказание остановиться. Брань за спиной сделалась еще отчетливее, и Сэнди поняла, что принц пронесся сквозь ворота вслед за ними, и хорошо, если при этом не сбил никого с ног.

Возница назвал принца "ее паладином"... Может быть, Его высочество считает, что она — пленница жителей Полуночной страны? Но ведь она сама велела эльфу уезжать, когда принц распознал в нем чужака и приказал ему, чтобы он спешился... Да, но до этого она сказала, что ей нужна помощь Братства... Адриан, наверное, считает, что ее похитили и запугали.

Вокруг них со страшной скоростью мелькали темные деревья.

— Полночь, — сказал эльф. Он оглянулся на нее через плечо, и его мелкие белые зубы матово сверкнули в темноте. — Вам лучше спрыгнуть, моя леди. Иначе эта коляска завезет вас куда дальше, чем вы можете себе представить.

— Спрыгнуть?! — эхом повторила Сэнди.

Лошади мчались галопом. Если она выпрыгнет на всем скаку, то свернет себе шею или, в лучшем случае, переломает себе ноги. Чтобы послушать подобного совета, нужно было окончательно сойти с ума. Но в насмешливом и беззаботном голосе ее возницы было что-то такое, что Сэнди мгновенно поняла — раздумывать и колебаться некогда. Она рывком поднялась с сиденья, покрытого белым мехом, зажмурилась и прыгнула, почувствовав, как ее внутренности сжались в ожидании удара. И она наверняка разбила бы себе голову о ствол какого-нибудь дерева, если бы холод и попавшая за воротник вода не подсказали ей, что она угодила в тянувшийся вдоль дороги глинистый овраг, по дну которого бежал ручей. Вода и мягкий ил смогли смягчить ее падение, и Сэнди, выплюнув попавшую в рот тинистую воду, обследовала свои руки и ноги и удостоверилась, что ничего не сломано. Ей стало ясно, что удачное падение было, если можно так выразиться, прощальной улыбкой магии, которая оберегала ее жизнь в момент ее безумного прыжка.

Поднявшись на ноги, Сэнди осторожно выглянула наружу — и тут же испуганно присела, обнаружив, что Его высочество добрался до того места, на котором она выпрыгнула из кареты, и бросив коня, мечется по дороге взад-вперед, как человек, который думает, что он сошел с ума. Ну правильно, ведь, с его точки зрения, принц Адриан преследовал карету, запряженную парой лошадей, а потом она просто растворилась в воздухе. Даже следы колес и отпечатки от подков, оставшиеся на земле, скорее всего, просто обрывались посреди дороги, как будто бы карета взмыла в воздух.

Это при условии, что Адриан вообще обнаружит на земле какие-то следы, — подумала она мгновение спустя. Ведь, может статься, кони из Полуночной страны вообще не тревожат пыли на дороге и не приминают за собой травы, как сказочные кэльпи.

Если ей повезет, то к завтрашнему дню, поспав, Его высочество вообще усомнится, что их встреча и эта безумная погоня ему не приснилась.

Но тут Адриан внезапно обнаружил на земле что-то такое, что привлекло его внимание, и бросился к своей находке, словно коршун. Сэнди привстала на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что он нашел — и с изумлением увидела в руках у принца узкую, сверкающую туфельку, должно быть, соскользнувшую с ее ноги в момент прыжка. В том, что серебряная туфелька не удержалась на ее ноге, не было ничего особо удивительного — особенно по сравнению с чудесным приземлением в овраг. Но то, что туфелька до сих пор оставалась в этом мире, когда и карета, и ее возница, и ее прекрасное серебряное платье растворились в воздухе, едва пробило полночь — это было в самом деле необычно. И противоречило всему, что говорила фея.

"Давай же, исчезай!.." — пробормотала Сэнди, сверля взглядом туфельку в руках у принца.

Но та даже не подумала исчезнуть.

Сэр Гильом давно уже не чувствовал себя настолько глупо. Сперва ему пришлось бросить свою жену и отправиться на поиски принца, которому он, как ему передали, зачем-то понадобился в самый разгар праздника. Что было неприятно само по себе. Но когда Гильом спустился к мраморной скамейке возле грота, где его должен был ожидать наследник, и никого там не обнаружил, Орси ощутил, что начинает сатанеть.

Если принц не способен сам повеселиться на собственном дне рождения, то неужели непременно нужно портить удовольствие всем остальным?.. Ну хорошо — пускай даже не всем, а одному-единственному человеку, который старался (видит Бог, старался!), быть для Адриана другом и наставником, и по возможности смягчать все трения между наследником и Эдвардом.

Сэр Гильом был человеком вспыльчивым, и, хотя люди утверждали, будто бы женитьба сделала его гораздо мягче, сам Орси не ощущал особой разницы.

Впрочем, когда первая вспышка раздражения прошла, Гильом задумался. Адриан совершенно точно не был таким беззаботным дураком, чтобы забыть, что он послал кого-то за Орси. Если он не дождался Гильома на том месте, которое сам назначил — у этого должна быть какая-то причина.

Может статься, принцу нужна помощь.

Гильом обошел весь парк, пытаясь найти принца, но никто не знал, куда запропастился Адриан. Орси уже стал не на шутку беспокоиться, когда кто-то из королевской стражи огорошил его заявлением, что к ним явился чиновник из городского магистрата с жалобой на принца.

— Что-что?.. — спросил Гильом, приподнимая бровь. — Он, видно, перебрал на празднике.

— Он вообще не пил. Он только что приехал, — возразил на это стражник. — Он утверждает, что столкнулся с принцем у главных ворот, и тот буквально скинул его с лошади, а после этого забрал его коня. Меня послали доложить Его величеству.

— Но ты не будешь ничего докладывать, — крепко беря солдата за плечо, сказал Орси. — Пошли со мной. Проводишь меня к этому чиновнику.

— ...Это неслыханно, — негодовал член магистрата. — Его высочество мчался, словно угорелый. Он стащил меня с седла, а потом украл мою лошадь. Да, украл!.. Я понимаю, что он принц, но как еще это назвать, когда кто-то садится на чужую лошадь и, ни слова ни сказав, уносится на ней неведомо куда?

— Прошу вас, успокойтесь, сударь, — с легким раздражением сказал Гильом. — Уверен, у поступков принца есть какая-то серьезная причина. Я знаю Его высочество с раннего детства, и ни разу до сегодняшнего дня не видел, чтобы он грубо толкнул кого-то или взял чужую вещь. Так что, пожалуйста, доверьте это дело мне и погодите жаловаться королю. Я все улажу. Если вы хотели поехать домой, то я распоряжусь, чтобы вам выдали любую лошадь с замковой конюшни.

— Мне не нужна чужая лошадь, — обиженно возразил чиновник. — И потом, я только что приехал и не собираюсь уезжать. Но мой костюм... вы только посмотрите на меня! Что я должен сказать, если кто-нибудь спросит, почему я весь в пыли?

— Скажите, что споткнулись и упали — и считайте меня своим вечным должником, — сказал Гильом. — Принц Адриан — мой друг, и я бы не хотел, чтобы Его величество сердился на своего сына в его день рождения. К тому же принц — вовсе не такой грубиян, как может показаться человеку в вашем положении. Уверен, что, когда я найду принца и узнаю, что за неприятность вынудила его так спешить, Его высочество охотно извинится перед вами.

Чиновник, видимо, уже успел остыть.

— Вы правы. Если человек берет чужую лошадь, потому что он опаздывает на пожар или преследует преступника...

— Вот-вот. Я рад, что мы друг друга поняли, — кивнул Гильом. — Благодарю вас, сударь, вы очень любезны. Если вам когда-нибудь понадобится помощь Братства — не стесняйтесь обращаться непосредственно ко мне.

Поколебавшись, Гильом отказался от идеи сразу же садиться на коня и отправляться на поиски принца — и, похоже, принял верное решение, поскольку еще через час к нему пришли с докладом, что какой-то всадник, похожий на принца Адрина, выехал из города через ворота у Старого моста, и что Его высочество преследовал открытую коляску, в которой, по утверждению городских стражников, была девушка в светлом платье и какой-то совершенно сумасшедший кучер, который гнал по улицам так, что оставалось удивляться, что он не расколотил коляску вместе с сидевшей в ней дамой об угол какого-нибудь дома.

Ситуацию это особенно не прояснило, но, во всяком случае, Гильом получил доказательства того, что где-то с час тому назад принц все еще был жив и невредим и, судя по всему, не подвергался чересчур большой опасности. Во всяком случае, в коляске, которую он преследовал, сидел только один мужчина, и, если бы даже этот сумасшедший кучер вздумал причинить наследнику какой-то вред, Гильом надеялся, что Адриан, после всех потраченных на него часов лучших бойцов Алларии, и прежде всего самого Орси, уж как-нибудь сумеет себя защитить.

Гильом велел дворцовой страже доложить о возвращении наследника ему, не беспокоя этим короля. Это было тем проще, что Его величество, вынужденный взять на себя роль гостеприимного хозяина на празднике, под утро совершенно выбился из сил и устал даже злиться, так что прислушался к настояниям своей жены и пошел спать, не изъявляя ни малейшего желания сперва дождаться возвращения наследника. Орси это не удивило. Их величества, в отличие от него самого, не знали, каким экстравагантным способом принц покидал дворец, а потому не слишком беспокоились о нем.

Адриан обнаружился в замковой оружейной.

— Ваш отец просто вне себя, — заметил рыцарь, войдя в зал. — Вы никому ничего не сказали, а просто исчезли с праздника.

— Передайте ему, что я сожалею, — сказал Адриан, пробуя пальцем острие кинжала. На подошедшего к нему Орси наследник не смотрел и, кажется, даже не придавал его словам особого значения. Поколебавшись, принц все-таки вложил кинжал в ножны и отложил его в сторону.

— Не хотите извиниться сами?.. — предложил Гильом. Принц мотнул головой.

— Не могу. Я вернулся только затем, чтобы собрать кое-какие вещи.

— "Кое-какие вещи" — это весь дворцовый арсенал?.. Положите на место этот цеп, если вы еще раз им взмахнете, то наверняка снесете себе голову. Если хотите взять оружие — берите меч. Им вас, по крайней мере, худо-бедно научили пользоваться. Но сначала расскажите мне, с кем вы собрались воевать.

— Я сам еще не знаю, — честно сказал Адриан. И, наконец, переключил свое внимание с оружия на собеседника, развернувшись к Орси и подробно пересказав ему историю своих недавних приключений.

— ...Думаю, что тут не обошлось без магии, — закончил он. — Та девушка искала вас или кого-нибудь из Братства — значит, ей была нужна помощь. Она показалась мне очень решительной и точно знавшей, чего хочет. Но когда я увидел ее второй раз, она была такой несчастной и такой измученной, как будто только что случилось что-нибудь очень плохое... Что могло так сильно ее напугать на празднике, в двух шагах от дворца? И как так вышло, что я не сумел догнать ее коляску, хотя был верхом? И куда делись лошади и кучер? Я уверен, тут замешаны какие-нибудь злые чары.

— Да, все это звучит тревожно. Если я вас верно понял, вы хотите найти эту девушку?

— Да, — кивнул наследник, надевая перевязь с мечом. Адриан не любил носить оружие, и с непривычки получалось у него довольно плохо. Гильом закатил глаза, подошел к принцу и поправил перевязь.

— Поедем вместе, — сказал он. Но принц внезапно воспротивился.

— Нет, Орси. Не в этот раз. Я должен сделать это сам.

Гильом приподнял брови.

— Вы что, влюбились?

— Нет. Но когда она сказала — "вы ничем не сможете помочь. Никто не сможет", я понял, что я должен что-то сделать. Я не знаю, где сейчас может быть эта девушка. Ее коляска... я не потерял ее из виду, она просто-напросто исчезла. Растворилась в воздухе. Так что, вполне возможно, эту девушку нужно искать не в нашем мире. Может, она пленница Полуночной страны. И у меня такое чувство, что, если со мной будет кто-то еще, то мы можем искать ее хоть сотню лет, и никогда ничего не найдем. Это звучит безумно, но...

— Ничего страшного. Я понимаю, — задумчиво отозвался сэр Гильом.

Адриан с облегчением вздохнул. Он надеялся, что Орси его поймет. В конце концов, Гильом ведь был не только полководцем и придворным, но и странствующим рыцарем. И ему уже приходилось — и даже не один раз — встречаться с народом Полуночной страны.

— Но если вы не ошибаетесь, и эта девушка — жертва какой-то темной магии, то как вы собираетесь помочь? — спросил Гильом. — У вас нет никакого опыта в борьбе со злыми чарами.

— Я знаю.

— И к рыцарским странствиям вы тоже не привыкли. Я как-то не очень себе представляю, как вы ночуете под открытым небом. Вы даже костер развести не сумеете. И вы определенно не охотник.

— Да, я не охотник.

— И вы никуда не годный фехтовальщик, — добавил Орси.

— Да, сэр Гильом, я знаю, — с прорвавшимся раздражением ответил принц. — Вам не обязательно перечислять мне все, чего я не умею делать. Это отняло бы у нас слишком много времени. К тому же, я и так все помню.

— Я просто хотел удостовериться, что вы по-прежнему в своем уме, — невозмутимо сказал рыцарь. — И все же вы желаете отправиться на поиски вашей прекрасной дамы, причем непременно в одиночестве?..

— Да. У меня такое чувство, что, хотя мы с ней почти не говорили, сам факт, что она рассказала, что ей нужна помощь, создал между нами связь, которая поможет мне ее найти. Может быть, именно поэтому эта туфелька не исчезла, как все остальное... капля магии, которая осталась в нашем мире, потому что что-то продолжает удерживать ее в нашей реальности, пока именно я держу ее в руках. В общем, я должен сделать это сам, — закончил Адриан.

— Тогда у нас только одна проблема.

— И какая же?.. — сумрачно спросил принц. — Вы не позволите мне ехать одному — это вы собираетесь сказать?..

— Нет. Я хочу сказать, что эта девушка искала здесь меня или кого-нибудь из Братства. Она, правда, отказалась от идеи обращаться к нам, но, судя по вашим словам, не потому, что передумала, а потому, что ее запугали. Значит, орден странствующих рыцарей обязан отправить кого-нибудь за ней. А поскольку я первым узнал об этом деле и вызвался в нем участвовать, то это буду я.

— Э нет! — воскликнул принц. — Первым об этом деле узнал я!

— Но вы не рыцарь, Адриан.

— Ну, тогда посвятите меня в рыцари. Это гораздо лучше, чем использовать ваш Кодекс, как уловку, чтобы навязаться со мной в качестве телохранителя. Это просто нечестно.

— Тэ-тэ-тэ, — насмешливо сказал Гильом. — Я в своей жизни посвятил нескольких юношей, но вы, мой принц, ведете себя как ребенок. "Уловку", "нечестно", словом — посвятите меня в рыцари, если вам так приспичило, и отвяжитесь. Вы еще ногами бы затопали...

Адриан покраснел.

— Вы правы. Это было глупо.

— И?..

— Прошу вас, сэр Гильом — если вы верите, что я достоин чести вступить в Братство, посвятите меня в рыцари, чтобы я мог отправиться на поиски той девушки.

Орси не стал злорадствовать. Почти. Он ограничился коротким : "Так уже гораздо лучше", и, не издеваясь над ним дальше, потянул из ножен меч.

— Преклоните колена, принц.

* * *

Дождавшись, когда принц сядет на лошадь и уедет, Сэнди выбралась из оврага и, слегка прихрамывая, зашагала к дому. Но пару минут спустя в голову Сэнди неожиданно закралась мысль, что она поступает глупо. До сих пор она прислуживала мачехе и сестрам и безропотно выполняла любые их приказы, потому что "тетя Катерина" могла навредить ее отцу. Но с этой пресловутой "магией судьбы" ведьма поймала в капкан не только Сэнди, но и саму себя. Теперь, что бы Сэнди не сделала, она не сможет убить ее отца. А значит, не было никакой причины возвращаться домой и продолжать терпеть бессмысленные издевательства. Вместо этого она должна узнать, как снять заклятие, связавшее ее отца с проклятой ведьмой. Тогда "Катерина" снова станет уязвимой, и кто-нибудь вроде Гильома Орси сможет её убить.

Сэнди шла вперед все медленнее, а на этой мысли вообще остановилась.

Снять заклятие... Мачеха говорила, что их с Беном жизни теперь невозможно разделить, но ведьме было выгодно, чтобы Сэнди так думала, так что она вполне могла солгать. Или же не солгать. Ее досада, связанная с тем, что заклинание лишает ее того долголетия, которым отличались остальные ведьмы, выглядела вполне убедительно, так что можно было поверить в то, что "Катерина" не рассчитывала снять заклятие потом, когда она будет чувствовать себя в безопасности. Но мачеха может сама не знать всей правды об этом заклятии. При всех своих зловредных фокусах, она — едва ли такой светоч в магии, как она хочет показать. Иначе для чего ей Сэнди? Приказала бы метелкам самим выметать из ее спальни пыль, а яйцам, маслам и муке — самим делать пирог... ну нет, это, конечно, сказки. Но все-таки мачеха не так опасна и не так искусна, как она пытается изобразить. Скажем, она была способна спутать мысли Бена и погрузить его в состояние, похожее на сон, но она не могла на самом деле управлять чужими мыслями и чувствами. Например, она не способна была сделать так, чтобы Бен разлюбил родную дочь. Или чтобы Сэнди не видела, что она злая ведьма, и не замечала бы, что ее сестры — беспросветные лентяйки, а считала "Катерину" любящей, заботливой и доброй, и от всей души стремилась бы ей угодить.

Кто может знать, как снять заклятие, тоже было понятно. Его изобрел эльфийский маг, значит, ответ следует искать у эльфов. Сэнди едва не закричала от досады, осознав, что всего полчаса назад она могла легко попасть в Полночную страну — достаточно было остаться в своем экипаже. Если бы не принц, который вздумал догонять ее коляску, ей бы не пришлось покидать город в такой спешке, и она, возможно, успела бы все обдумать и попросить своего возницу доставить ее к своим. Но встреча с Адрианом выбила ее из колеи, а детский страх перед эльфами довершил дело. Сердиться на наследника было бессмысленно — он ведь хотел, как лучше! — но Сэнди все равно испытала мимолетную досаду.

Одно было совершено ясно — в одиночку ей с этим делом не справиться. Сидеть и ждать, пока ее снова решит проведать ее "крестная", тоже было бессмысленно — это запросто может произойти ещё через семнадцать лет. Значит, можно рассчитывать только на человеческую помощь. У Сэнди был только один человек, на которого можно было положиться целиком и полностью. Герта поможет ей придумать, как отыскать путь в Подлунный мир и как спасти отца, не обращаясь к рыцарям из Братства. Марта и Петер тоже захотели бы помочь, но они будут помогать, как взрослые, которые привыкли видеть в Сэнди маленькую девочку. То есть — все сделают по-своему, решив, что Сэнди просто слишком многого не понимает, и что умнее всего в подобной ситуации довериться кому-нибудь вроде Орси. А если Сэнди в чем-то и была уверена — так это в том, что все "разумные" решение проблемы ни к чему не приведут, поскольку этого ведьма от них и ждет — и значит, к этому она способна подготовиться.

Сэнди вернулась в город, предусмотрилтельно дойдя до других ворот, чтобы дозорные не опознали в ней ту девушку, которая сидела в бешено несущейся коляске. Маловероятно, что кто-нибудь смог бы связать даму в платье из сияющей парчи с мокрой и вымазанной глиной замарашкой, но, в конце концов, на то они и стражники, чтобы быть наблюдательными и запоминать любые подозрительные лица... Сэнди пришлось выслушать несколько шуточек по поводу того, что она опоздала на праздник, несомненно, потому, что слишком долго выбирала для себя наряд (наверное, дозорным в самом деле еще никогда не приходилось видеть девушку в настолько грязном платье), но, в конечном счете, она всё-таки благополучно оказалась внутри городских стен, и направилась к дому Петера и Марты.

Когда Сэнди наконец-то оказалась на знакомой улице, ночная темнота успела потускнеть, и начало светать. Все ставни в переулке были наглухо закрыты. Праздник кончился, и горожане вернулись в свои дома и легли спать. Сэнди подумала, что все успели так устать на празднике, что завтра город будет выглядеть пустым и мертвым. Даже пекари, скорее всего, не начнут готовить свежий хлеб раньше восьми, а то и девяти утра. Сэнди перелезла через низкую ограду — в детстве она постоянно лазила через нее с Гертой и ее братьями, но за последние три года это, кажется, был первый раз, когда Сэнди решила сделать что-нибудь подобное — обошла дом и нашла лестницу, при помощи которой Петер забирался на чердак и сбивал груши с растущего в саду дерева.

Сэнди забралась на приставную лестницу и постучала в окно Герты их условным стуком. А потом еще раз. И еще раз. Сэнди повторяла условный сигнал настойчиво, но тихо, потому что ей совершенно не хотелось разбудить кого-то, кроме Герты. Наконец, пару минут спустя из комнаты раздался звук снимаемой с окна задвижки, и ставни открылись.

— Сэнди?.. — заспанное лицо Герты выглядело удивлённым. — Что ты здесь...

— Можешь меня впустить? Но только тихо, чтобы никого не разбудить. Есть важный разговор.

Герта, естественно, не подвела — она тихо спустилась вниз, открыла Сэнди кухонную дверь и провела ее наверх. И, не успев еще дослушать ее сбивчивый рассказ о мачехе, дала Сэнди ночную рубашку.

— Надевай и залезай в мою постель. Ты вся дрожишь. Подоткни одеяло, а потом рассказывай...

Ночное совещание продолжалось до тех пор, пока снаружи окончательно не посветлело. Герта одобрила идею Сэнди — не вмешивать в это дело Братство, а спасать отца самой. И ничего не говорить Петеру с Мартой. То есть — совсем ничего им не сказать было нельзя, надо же было как-то объяснить внезапное появление в доме Сэнди. Но они с Гертой условились сказать, что Сэнди захотела погостить у крестных и упросила возвращавшегося с праздника отца, чтобы Бен не ехал сразу к городским воротам, а сперва завез ее сюда. Но когда они добрались до дома Марты, там все уже спали — кроме одной Герты, которая, разумеется, сказала Бену, что ее родные будут только рады, если Сэнди на несколько дней останется у них, и уложила её в своей комнате. Версия была так себе, поскольку Бен никогда в жизни не повез бы Сэнди к крестным среди ночи, как бы она его ни просила — он бы посчитал это невежливым, и был бы совершенно прав. Но, раз уж Сэнди находилась у них дома, то такое объяснение покажется Петеру с Мартой куда более естественным, чем всякое другое. Им просто не придет в голову, что Сэнди могла убежать из дома — с какой стати ей оттуда убегать?..

Все остальное Герта с Сэнди решили обсудить утром, на свежую голову. И, кое-как устроившись в кровати Герты — в детстве они часто спали на ней вместе, но сейчас кровать определенно стала тесноватой — мгновенно заснули.

Гильом пожелал узнать, с чего Адриан собирается начать свои поиски, и принцу пришлось сказать, что никакого внятного плана у него нет. Он собирался просто возвратиться на то место, где совсем недавно исчезла карета незнакомки, сойти с дороги в лес и двигаться вперед наугад, надеясь, что серебряная туфелька действительно хранит в себе частицу капризной эльфийской магии. Если предположить, что эта магия стремится вырваться из чуждой и враждебной любым чарам человеческой реальности в привычный мир, то можно допустить, что с ее помощью ему удастся пересечь незримую границу, отделяющую Подлунную страну от человеческого мира.

Произнеся все это вслух, Адриан осознал, насколько глупо это все звучит, и приготовился к тому, что сэр Гильом поднимет его на смех, но Орси, к его большому удивлению, кивнул:

— Исходя из того, что мне известно о Полуночной стране, это, действительно, может сработать. Попытайтесь... Я провожу вас до места, где вы в последний раз видели эту коляску. Нет, Ваше высочество, это не обсуждается, — сказал Гильом, заметив, что принц хочет возразить. — Во-первых, мне придется завтра — то есть, собственно, уже сегодня утром — рассказывать о всем случившемся Его величеству. А я предпочитаю говорить о том, что видел своими глазами, а не просто знаю с чужих слов. А во-вторых, скажите, как вы собирались поступить с вашим конем? Оставить его посреди дороги, привязать к какому-нибудь дереву или, может, тащить его за собой через валежник, овраги и бурелом?

Адриан прикусил губу. Лес вдоль дороги, по которой он скакал за незнакомкой, в самом деле плохо подходил для путешествия верхом. А привязывать бедного коня к какому-нибудь дереву, когда не знаешь, куда ты идешь и когда сумеешь вернуться — вообще идиотизм. Но оставалось совершенно непонятным, почему Гильом, даже не видя того места, где пропали лошадь и коляска, сразу же сообразил, что Адриану придется идти пешком — а вот ему такая мысль даже не пришла в голову.

Гильом взглянул на принца и пожал плечами.

— Это называется "опыт", Адриан. Вы даже не представляете, сколько различных глупостей я сделал в первые годы службы Братству... и, предупреждая ваш вопрос — нет, я не собираюсь вам о них рассказывать. Ни сейчас, ни "когда-нибудь потом"... Я возьму вашу лошадь и верну ее обратно на конюшню. А вы сможете заняться поиском пути в Подлунный мир. В большинстве известных мне случаев люди пересекали границу между нашими мирами незаметно для себя и совершенно не желая этого. Причем, как правило, они даже не сознавали, что они находятся уже не здесь, а там, и понимали это только в тот момент, когда нос к носу сталкивались с эльфами. Но, может быть, вам повезет, и с помощью вашего талисмана, — Орси прикоснулся к туфельке, которую Адриан до сих пор держал в руках, — вы в самом деле сможете попасть в мир эльфов добровольно и сознательно.

Эльфы возникли перед Адрианом так внезапно, словно они вышли не из-за деревьев, а прямо из серых предрассветных сумерек. От неожиданности Адриан попятился назад, выхватывая меч. Эльфов было по крайней мере пятеро — сколько еще могло скрываться за деревьями, принц, разумеется, не знал, — и все они были вооружены. Под тусклыми, призрачно-серыми плащами виднелась тонкая вязь металлических колец.

Адриан, прочитавший в детстве все, что только можно было прочитать про эльфов и их земли, сразу понял, с кем столкнулся. Сумеречная Стража, воины Полуночного мира, охранявшие границу... значит, у него все-таки получилось. К худу или же к добру, но он сумел прорваться на ту сторону.

— Он что, угрожает нам этой своей железкой?.. — с недоброй усмешкой спросил эльф у своих спутников. — Какой отважный человек.

— Никто никому не угрожает, — сказал Адриан. — Я пришел с миром. А за меч схватился только потому, что вы застали меня врасплох.

Эльф рассмеялся.

— Люди всегда приходят с миром... и с железом, — издевательски заметил он.

— Вы, наверное, воображаете, что можете ходить тут со своим оружием, как в ваших городах, — мрачно сказал один из его спутников. Он, вероятно, был моложе остальных — во всяком случае, он еще не освоил высшего шика Сумеречных стражей — по возможности, не обращаться к людям напрямую, разговаривая только со своими, как будто присутствующий при разговоре человек был кем-то вроде камня или дерева.

— Я не враг жителям Полуночной страны, — возразил принц. — Я Адриан, сын короля Эдварда. Мой отец всегда уважал ваши обычаи.

Эльфы переглянулись.

В сущности, между Алларией и Королевством фей никогда не существовало таких тесных отношений, как между двором короля Эдварда и Нижним миром, которым владели тролли. Эльфы никогда не посылали в Тилфорд ни послов, ни дипломатов — какой смысл разговаривать о чем-то с королями, которые, по сравнению с обитателями Подлунной страны, были недолговечнее мышей-полевок? Но кое-какие древние соглашения между миром людей и эльфами, действительно, существовали. Не ставить в лесу крестов и алтарей, которые мешали жителям Полуночного мира свободно пересекать границу. Не тревожить эльфов колокольным звоном, который — увы! — был слышен в обоих мирах... Но главное — люди дали торжественную клятву, что никогда не используют те дни, когда границы истончались, и Подлунный мир делался уязвимым для вторжений, для каких-либо враждебных действий против эльфов.

В соответствии с этим старинным обещанием, в дни Имболка, Лугнасада и Мабона, не говоря уже о Самайне и Бельтайне, людям следовало, по возможности, сидеть в своих домах и городах, не выходя наружу и не мешая эльфам веселиться и справлять великое Соединение миров. А жители Полуночного мира, в качестве ответной любезности, обещали никогда не нарушать границу в пасхальные праздники и в Рождество. Но, разумеется, держали они это слово по-эльфийски, то есть — никогда не упуская случая вывернуть смысл договора наизнанку. Например, не посещая мир людей самим, отправить туда Белого оленя, чтобы устроить переполох среди придворных и заставить самого короля Эдварда, как глупого мальчишку, гоняться по лесу за любимцем Королевы Фей.

Однако эльфы, постоянно нарушавшие если не букву, то, по крайней мере, смысл древних соглашений с Полуденным миром, очень не любили, когда кто-то из людей следовал их примеру.

— И что же ты здесь делаешь, принц Адриан? — сурово спросил глава эльфийского дозора. — Мы наблюдали за тобой последнюю пару часов. Не похоже, чтобы ты уважал наши обычаи или наши границы. Я даже не помню, чтобы до тебя кто-то так откровенно и нахально ломился в Полуночные земли. Разве ты не слышал, что к нам может войти только тот, кого мы пригласили сами? Мы не любим тех, кто, словно вор, пытается пролезть в наш дом в отсутствии хозяев!

Поняв, что полюбовно с эльфами договориться не удастся, Адриан махнул рукой на дипломатию — и дерзко ухмыльнулся.

— Кто бы говорил!.. Вы, эльфы, сами воры. Постоянно пробираетесь в наш мир, чтобы тащить оттуда все, что подвернется под руку. Вы не только детей воруете — вы даже крынкой молока и кругом сыра не побрезгуете, если подвернется случай... И вы утащили к себе девушку, которой я хочу помочь. Поэтому я искал вас — а так ваша граница и ваш мир мне даром не сдались...

Кошачьи глаза эльфа сузились.

— Ну что ж, ты нас нашёл! Но стоит ли тебе этому радоваться — это, человек, уже другой вопрос... — и, обернувшись к своим спутникам, глава дозора приказал — Обезоружить. И связать.

Принц понимал, что против пятерых бойцов одновременно у него нет ни малейших шансов, но все получилось еще хуже. Стоило ему попробовать взмахнуть мечом, чтобы заставить эльфов держаться подальше от него, как запястье у принца онемело, и вся правая рука ниже плеча как будто отнялась.

Внезапно вспомнилось, что ему говорил Гильом — если хочешь сражаться с эльфом, не вступай в переговоры. Что бы он тебе не говорил — не отвечай ему, и, если сможешь, не смотри ему в глаза. Или просто сдавайся, — добавлял Орси, вспомнив, с кем говорит, и трезво оценив шансы ученика выстоять в таком поединке. Эльфы никогда не убивают пленных — но своими пленными они считают только тех, кто сам вручил им свою жизнь. А вот того, кого они захватят в плен в бою, с оружием в руках, в Подлунном мире считают врагом, с которым можно поступать, как тебе заблагорассудится.

Видимо, странствующий рыцарь из него вышел такой же скверный, как наследный принц...

Меч выпал из его руки, и один из дозорных тут же подобрал его, завернув в снятый с себя плащ. Эльфы ковали свои мечи и кольчуги из лунного серебра, но терпеть не могли железо. Вряд ли оно в самом деле обжигало их, как утверждали старые легенды — скорее, оно просто раздражало эльфов, как людей обычно раздражает неприятный вкус или противный, резкий запах.

Адриан почувствовал, что его руки связывают крепкими веревками, которые нисколько не напоминали грубые плетеные веревки человеческого мира, а, скорее, походили на тонкие серые шнуры. Но, хотя выглядели эльфийские путы так, как будто их сумел бы разорвать даже не самый сильный человек вроде Его высочества, принц Адриан довольно скоро убедился, что они куда прочнее, чем кажется на первый взгляд.

Адриан понадеялся, что эльфы удовлетворятся тем, что они отобрали у него оружие и накрепко связали ему руки, но глава эльфийского дозора, гадко улыбаясь, подошел к нему и натянул принцу на голову мешок.

— Я задохнусь, — заметил принц, стараясь, чтобы это прозвучало, не как просьба о пощаде, а как констатация факта.

— Запросто — если я в придачу к этому мешку прикажу вставить тебе кляп. Так что лучше бы тебе не испытывать мое терпение и помолчать, — сказал дозорный.

"Не надо мне было говорить ему, что они сами воры, — тяжело вздохнув, подумал Адриан. — Это настолько близко к истине, что он просто не мог не озвереть..."

Кто-то из эльфов толкнул его в спину, и Адриан осторожно двинулся вперед, приподнимая ноги выше, чем обычно, чтобы не споткнуться о какой-нибудь торчащий из земли корень.

— Смелее, Ваше высочество, — насмешливо сказал кто-то из эльфов. — Пока вы с нами, вы не разобьете лоб о дерево, не налетите на корягу и не провалитесь ни в какую яму.

— Если мы, конечно, этого не захотим, — ехидно добавил кто-то из его товарищей.

Адриан пару секунд размышлял, следует ли расценивать услышанное как угрозу — или все-таки как ободрение, но наконец рискнул и, сделав над собой усилие, заставил себя шагать так же широко и быстро, как обычно. Эльфы оказались правы — ощущения были такими же, как если бы он шел по ровной, заросшей травой лужайке в королевском парке. А между тем, Адриан точно помнил, что столкнулся с эльфами в самом что ни на есть густом лесу.

— Вы всегда так ходите?.. — спросил он своих спутников.

— Я, кажется, велел тебе молчать, — напомнил один из его конвойных — но не слишком злобно. Видимо, явное восхищение их пленника эльфийской магией польстило его спутникам.

— Это потрясающе, — заметил Адриан.

На этот раз дозорный воздержался от каких-либо ремарок и угроз, и Адриан напомнил самому себе, что эльфы обожают лесть. Единственной проблемой было то, что эльфы в этом смысле не были похожи ни на троллей, ни на великанов. Жителей Полуночного мира невозможно было обмануть при помощи искусного притворства или мастерской игры — если бы даже Адриан был выдающимся льстецом и дипломатом, это бы ему сейчас не помогло. Эльфы жаждали восхищения со стороны людей — но только неподдельного и искреннего восхищения. А неподдельно восхититься чем-то, кроме их способности перемещаться по лесу, Адриан все равно не мог.

Услышав от Гильома сообщение о том, что произошло прошлой ночью, Эдвард сразу позабыл про то, что он сердился на неподобающее поведение наследника на празднике, и заставил Гильома по три раза повторять для него каждую деталь и вспоминать каждую фразу, сказанную принцем.

Сэр Гильом терпеть не мог дотошные расспросы и к тому же вовсе не считал, что титул Эдварда или же принесенная Орси вассальная присяга дают сюзерену право ему надоедать. Но для близкого друга, каким был для него Эдвард, он готов был сделать исключение. Кроме того, Орси, испытывавший к Адриану отчасти отеческие чувства, в глубине души понимал Эдварда. Приятно, чёрт возьми, когда твой сын впервые в жизни делает что-то такое, что ты в состоянии понять и поддержать. Эдвард всю жизнь мечтал, что у него появится возможность гордиться собственным наследником — и вот теперь Его величество мог, наконец, сказать "я в его годы поступил бы так же!.."

Это дорогого стоило.

— Как полагаете, мне сказать Эйслин правду — или лучше ей пока не знать, что Адриан вступил в Братство и отправился искать ту девушку? Она же будет страшно волноваться, — сказал Эдвард, вспомнив о Ее величестве и озабоченно нахмурившись.

— Хотите скрыть от королевы правду? Вы с ума сошли, милорд, — заметил Орси флегматично. — Скажу вам как женатый человек женатому человеку — те опасности, которым подвергается сейчас ваш сын, сущие пустяки в сравнении с такой чудовищной ошибкой... Кроме того — шутки в сторону! — Эйслин все-таки его мать. Она имеет право знать, что происходит с ее сыном. Разве вы сказали бы мне спасибо, если бы я предпочел вас не расстраивать, и помог Адриану скрыть от вас, куда он направляется?

— Вы, безусловно, правы, — вздохнул Эдвард с таким видом, как будто в последнюю секунду проглотил вертевшееся у него на языке "но". Выглядело его замешательство почти комично, и Гильом, не удержавшись, участливым тоном предложил :

— Если хотите, я сам все расскажу Ее величеству. Тогда, если ей нужно будет обвинить кого-то в том, что принц уехал...

— Имейте совесть, Орси, — поморщившись, сказал король. — Я признаю, что чуть не сделал глупость — но это определенно не дает вам права издеваться надо мной подобным образом.

Однако тут их разговор прервали, потому что в приемную Эдварда вошла — или, точнее было бы сказать, влетела — королева Эйслин собственной персоной. Она подошла к Гильому с Эдвардом и со стуком поставила на разделяющий их стол какой-то стеклянный, сверкающий предмет, отбросивший на деревянную столешницу веер солнечных зайчиков. Когда Ее величество убрала руку, Гильом разглядел, что это не бокал и не хрустальная солонка, а узкая дамская туфелька. И не какая-нибудь туфелька, а, несомненно, та же, которую он сегодня ночью видел в руках Адриана. Рыцарь вздрогнул.

— Откуда это у вас, Ваше величество?..

— Пару минут тому назад, — звенящим голосом сказала королева, — я вернулась в свои комнаты — и обнаружила в своей гостиной эльфа (даже странно, что он не вломился прямо в мою спальню!..). Этот эльф сказал, что он явился с поручением от Королевы фей к королеве людей. Правительница Полуночного мира утверждает, что наш сын без приглашения вторгся в их земли, угрожал оружием дозорным Сумеречной стражи и вообще вел себя — цитирую — "вульгарно, грубо и недостойно своего высокого происхождения". Он якобы оскорбил весь их народ, бросаясь разными несостоятельными обвинениями в бесчестности и вороватости, а кроме того, оказавшись в замке Королевы фей, продолжал клеветать на эльфов и настаивать, что они якобы украли человеческую девушку, которую насильно держат в своем мире. В доказательство принц предоставил эльфам туфельку, которую якобы потеряла эта девушка... которая, если я ничего не путаю, вчера была на празднике и попросила принца ей помочь, но потом заявила, что помощь ей не нужна, и уехала с праздника каким-то эльфом, который ее же и похитил! Я в жизни своей не слышала подобной ахинеи!.. — спокойное лицо Эйслин разрумянилось от гнева, и Гильом подумал, что, пожалуй, он поторопился, вызываясь принять удар на себя и объясниться с королевой вместо Эдварда.

— Ваше величество, а чего, собственно, от вас хотела Королева фей? Зачем она отправила вам эту туфельку?.. — спросил Орси, сказав себе, что это, без сомнения, куда важнее, чем история с пропавшей с бала незнакомкой.

— Ее эльфийское величество заявляет, что хозяйка этой туфельки по-прежнему находится в мире людей. Что обвинения эльфийского народа в похищениях людей, которыми бросаются невежественные крестьяне — это просто грубость, но такое обвинение со стороны наследника престола — это провокация и без пяти минут повод к войне. Поэтому Ее эльфийское величество желает, чтобы мы немедленно — а именно, сегодня до захода солнца — разыскали и отправили к ним эту девушку, чтобы они на месте разобрались в этом деле. И, конечно, чтобы принц принес ее двору — как представителям эльфийского народа — извинения за свою грубость. Они там, в Подлунном мире, очевидно, белены объелись!

— А тот эльф — он еще что-нибудь сказал? — встревоженно нахмурив брови, спросил Эдвард. — Их Королева гарантирует, что, если мы выполним их условия, то принц вернется к нам живым и невредимым?

Момент был самым неподходящим для веселья, но у Гильома все равно вырвался нервический смешок.

— Ваше величество, о чем вы говорите?.. Эльфы никогда и ничего не гарантируют — иначе это были бы не эльфы. С другой стороны, то, что в Подлунном мире обожают трепать людям нервы, не делает их кровожадными мерзавцами. Я думаю, самым разумным будет просто сделать то, чего они хотят. В конце концов, у нас нет никаких причин считать, что эльфы хотят смерти принца или же войны с людьми. А кстати, что случится на заходе солнца? — обернувшись к королеве, спросил он. — Эльфы снова явятся во дворец, чтобы забрать с собой ту девушку?

— Какую девушку? — сердито возразила королева. — Принц говорит, что девушка в Подлунном мире. Эльфы уверены, что она до сих пор в Алларии. И я не слишком удивлюсь, если окажется, что никакой девушки вообще на самом деле нет! Мы не знаем ни ее имени, ни ее возраста. У нас нет даже приблизительного ее описания. Эльф, которому полагалось сообщить хоть что-нибудь полезное об этой девушке, ничего толком объяснить не может — и валит вину на принца. Адриан, мол, видел ее только в темноте. Уверен, что она была очень красивая, но не может даже сказать, какого цвета у нее были волосы — темно-каштановые, черные или же темно-русые. И глаза тоже темные, но он не разглядел, какие — может, карие, а может, темно-синие, а может, темно-серые! Это не описание, а издевательство. Принца могли обмануть при помощи какой-нибудь магической иллюзии. Эту мифическую девушку никто не видел, кроме Адриана.

"И городской стражи" — мысленно сказал Орси, но, посмотрев в сверкающие гневом глаза Эйслин, предпочел промолчать. Ее величество все равно через несколько минут поднимет на ноги всю стражу и весь двор, чтобы восстановить мельчайшие детали вчерашнего вечера и ночи — вот пусть они ей все и объяснят.

— Иначе говоря, эльфы предполагают, что мы можем найти эту девушку с помощью одной только её туфельки, — сказал Гильом.

— Именно так. Они там, видимо, объелись своей пьяной ягоды. Или прокисшего крыжовника. Или что они там едят... Как бы там ни было, возьмите ее, сэр, и соберите ваше Братство. Всех, кто сейчас в Тилфорде. Может, вместе вы сумеете придумать, как нам отыскать хозяйку этой туфельки. Или как нам вызволить из плена принца Адриана, если отыскать эту девицу невозможно. Братству Странствующих рыцарей я доверяю больше, чем городской страже. У вас больше опыта во всем, что связано с эльфами, ведьмами и прочей нечистью.

Гильом почтительно наклонил голову, но не успел ни выпрямиться, ни поблагодарить Эйслин за оказанное его ордену доверие — Ее величество, крутанувшись на пятке, словно она была слишком зла, чтобы долго стоять на одном месте, вышла из покоев мужа. Орси обдало волной воздуха от её развевающихся юбок и тонким, похожим на аромат пирожного запахом духов.

— ...По мне, так эти эльфы просто лгут, — сказал Его величество после пары секунд неловкого молчания. — Чтобы Адриан угрожал оружием эльфийскому дозору... Вы себе такое представляете, Орси?

— С трудом.

— И обвинил их в вороватости!

— Это меня как раз не удивляет, — вздохнул рыцарь.

— Бросьте. Адриан, конечно, не образец куртуазности, но он не грубиян, — сердито возразил Его величество, явно забыв, сколько раз за один только последний месяц поносил манеры своего наследника в присутствии Орси. — Они дают нам время до заката. Я бы сказал, что эти эльфы просто издеваются над нами, но по-своему они правы. Если принц поклялся найти эту девушку и вызволить ее из плена, то он бы не ушел из королевства эльфов, даже если бы его не держали там силой. Так что эту девушку нужно найти немедленно. Адриан знает, что, попав в Волшебную страну, нельзя ничего пить и есть. Но сколько времени он сможет продержаться без еды и без питья — это уже другой вопрос...

— Не беспокойтесь, Ваше величество. Я найду эту девушку, — решительно сказал Гильом. Эдвард непонимающе взглянул на рыцаря.

— Но как? Вы же не собираетесь ездить по всей Алларии и заставлять всех женщин до единой мерить эту туфельку? Даже если бы у нас было время на такую глупость, это вряд ли бы к чему-то привело...

— Нет, государь, мой план гораздо проще, — возразил Гильом. И, ничего не объясняя, забрал туфельку и вышел в город. Можно было бы, конечно, потратить ещё пару минут, чтобы объяснить Эдварду, что он намерен делать, но это было бы далеко не так эффектно, как явиться к королю с разгадкой затруднительного дела — и только потом все объяснить Его величеству. Наверное, его жена была права, когда ехидно говорила, что от недостатка скромности Гильом определенно не умрет.

Сэнди с Гертой проспали почти до полудня — благо, после бессонной ночи на празднике никто не собирался их будить — потом спустились вниз и наскоро позавтракали, а потом спросили Марту, могут ли они посидеть наверху — или же ей нужна какая-нибудь помощь по хозяйству.

— Ладно уж, сидите у себя, — сказала Марта, ловко отрывая от большого куска теста маленькие круглые куски, которым предстояло вскоре превратиться в булочки с изюмом. — Вы почти месяц не виделись, а если вы начнете болтать прямо здесь, я этого не вынесу. Трещите лучше наверху!..

Звучало это так, как будто ей не терпится от них избавиться, но Сэнди знала Марту слишком хорошо, чтобы поверить в то, что ей может мешать их болтовня. Она просто хотела сделать вид, что отсылает их наверх ради самой себя, чтобы им не было неловко как ни в чем ни бывало торчать в своей комнате, пока она хлопочет по хозяйству. В другое время компания тети Марты Сэнди совершенно не стесняла, и они могли поговорить в ее присутствии о чем угодно, хоть об ухажерах Герты — но сейчас, действительно, никак нельзя было бы обсуждать свои дела внизу.

Однако, когда они поднялись в маленькую комнату Герты, вслед за ними туда просочился одиннадцатилетний Колин, который явно уже позавтракал и полагал, что лучший способ как-нибудь развлечься до обеда — это мешать своей сестре спокойно побеседовать с ее подругой.

— Пошел вон отсюда, Колин!.. — рявкнула на брата Герта. — У нас важный разговор.

Сэнди всегда считала, что ее подруга слишком резко обращается с младшими братьями, ведь они казались ей ужасно милыми, и Сэнди всегда нравилось считать, что она может договориться с Колином и его братьями, не прибегая к подзатыльникам и окрикам.

Но, с другой стороны, назойливость младшего брата Герты никогда не казалась Сэнди такой несносной и несвоевременной, как в это утро.

— Ой-ой-ой, подумаешь, "важные разговоры", — развалившись на кровати Герты, передразнил Колин. — Внеочередное заседание Малого королевского совета...

— Колин, я серьезно, — прорычала Герта. — Между прочим, мама запретила тебе входить в мою комнату.

— А я и не к тебе пришел, а к Сэнди.

Герта мрачно покосилась на нее, как будто хотела сказать — я же тебе говорила, с ними нельзя по-хорошему! Сэнди признала, что опыта правильного обращения с настырными младшими братьями у Герты, несомненно, было больше, и, состроив максимально зверское лицо, сердито рявкнула:

— Уйди отсюда, Колин!

Это сработало, и Колин, наконец, оставил их в покое, хотя и состроил оскорбленное лицо. Сэнди подумала, что теперь он, пожалуй, на нее обидится, но Герта только отмахнулась — "не бери в голову. Он об этом забудет еще до обеда". Потом она подперла входную дверь тяжелым сундуком, чтобы обезопасить их от новых непредвиденных вторжений, села рядом с Сэнди на кровать и предложила:

— Повтори еще раз все, что ведьма говорила о заклятии.

Сэнди начала добросовестно перечислять, стараясь дословно повторить то, что слышала от "Катерины" прошлой ночью.

— Значит, она говорила, что сэру Гильому "кое-что известно" о подобной магии?.. Это довольно любопытно, — протянула Герта. — Сэр Гильом женат. Что, если они с леди Клеменс...

— Не выдумывай. Это какая-то огромная натяжка.

— Давай рассуждать логически! — сказала Герта, поджимая ноги под себя. — Гильом не маг и не какой-нибудь ученый. Я не думаю, что на досуге он занимается изучением эльфийской магии. Но зато они с леди Клеменс — члены Братства. Оба. Вот ты захотела бы совершать подвиги вместе с любимым человеком, постоянно думая о том, что с ним что-то может случиться, и что ты в любую минуту можешь его потерять?.. А это заклинание — что-то вроде веревки, которой могут обвязаться два человека, когда им нужно забраться на скалу. Если один сорвется, то другой его удержит...

— Или же они сорвутся вместе.

— Да. Но это — оправданный риск. Если те люди, которые забираются на скалы, предпочитают делать это в связке с кем-то из товарищей, то в положении Орси тем более логично страховать друг друга.

— Домыслы!

— Ничего подобного! Тебе просто не хочется признать, что я права, поскольку это возвращает нас к Гильому, которого ты боишься. То есть — ты боишься не его, а его Кодекса, который не позволит ему ни во что не вмешиваться и позволить тебе действовать, как ты считаешь нужным.

Сэнди вздохнула. В этом была доля истины.

Внизу протяжно тренькнул колокольчик, извещающий, что в мастерскую Петера зашел какой-то посетитель.

— Моя жена уверена, что вы — лучший башмачник в этом городе, — сказал Гильом, заходя в лавку в конце Яблоневой улицы.

Бородач за прилавком — Клеменс говорила, что мастера звали Петером — услышав это заявление, польщенно улыбнулся.

— Приятно это слышать, сэр, — весело сказал он. — Что вас интересует? Если вы хотите что-то заказать...

— Не в этот раз. Сегодня мне нужно только задать вам несколько вопросов.

— Хорошо, — растерянно сказал башмачник, явно не привыкший к таким заявлениям от своих посетителей. Гильом выложил на прилавок хрустальную туфельку с жемчужной пряжкой и спросил:

— Что скажете?..

— Эльфийская работа, — не раздумывая, отозвался Петер.

— Это ясно. А размер?

— На фею, — чуть пожав плечами, сказал бородач.

— Будь он на фею, я бы вас не спрашивал, — парировал Гильом. — В нем была человеческая девушка. Вы знаете кого-нибудь из девушек и женщин с таким размером ноги?

— Нет. Разве что... — лицо башмачника застыло. — Не знаю... есть, конечно, дамы с маленькой ногой... надо подумать, может, я кого-нибудь и вспомню, — сказал он, делая вид, что полностью поглощен изучением хрустальной туфельки — видимо, для того, чтобы не поднимать глаза на собеседника. Башмаки этот Петер, вероятно, в самом деле делал первоклассно, а вот врать он совершенно не умел. — А в чем, собственно, дело, сэр?

— Хозяйке этой туфельки необходима помощь Братства. У меня есть основания считать, что эта девушка сейчас находится в большой опасности.

Лицо башмачника расслабилось.

— Нет, сэр, боюсь, что я не знаю девушку, которую вы ищете.

— Сейчас вы говорите правду. Но до этого вы лгали, — глядя Петеру прямо в глаза, сказал Орси. — Вы определенно знаете какую-то девушку, которой подошла бы эта туфелька.

— Среди моих клиентов — сотни девушек. Вы же не думаете, что я помню всех?.. Может быть, и была какая-нибудь с такой крошечной ступней. А может быть, и нет...

— Но девушка, которую вы не хотите называть — не просто ваша покупательница. Это человек, которого вы хорошо знаете. И которого вы готовы защищать. Может быть, кто-то из ваших друзей или родных.

— Ну да, конечно, у меня все родные ходят в жемчугах, — не удержался от сарказма Петер. — Не знаю, чего вы от меня хотите, сэр, но лучше бы вам уйти и поискать хозяйку вашей туфельки где-нибудь в другом месте. Я понятия не имею, кто вам нужен, и у меня куча недоделанной работы, так что...

На лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги, и в лавку одна за другой спустились две совсем молодых девушки.

— У тебя покупатель, па? Нужно чем-то помочь? — спросила первая из них — но, увидев Орси, споткнулась на нижней ступеньке лестницы. — Д-доброе утро, — дрогнувшим голосом произнесла она.

— Доброе утро... сэр, — сдавленным голосом добавила та девушка, которая была пониже ростом. И быстро переглянулась со своей подругой. Обе они совершенно неприличным образом таращились на посетителя, но к этому Орси было не привыкать. В Тилфорде на него все время пялились, как будто бы он был ходячей и говорящей статуей. Мраморным памятником самому себе.

— Доброе утро, дамы, — вежливо сказал Гильом. И, повернувшись к Петеру, спросил — Это, видимо, ваши дочери?..

— Моя дочь Герта и моя крестница Сэнди, — с явной неохотой отозвался тот, кивнув сперва на девушку повыше, а потом — на ее более миниатюрную подругу.

— И они обе были с вами на вчерашнем празднике? — спросил Орси.

— Да, — не задумываясь, солгал его собеседник. Петер делал определенные успехи — в этот раз ложь в его исполнении звучала вполне убедительно. К несчастью для него, Гильом успел заметить удивленный взгляд, который метнула на Петера одна из девушек, и окончательно удостоверился, что этому башмачнику есть что скрывать.

— Сэнди, вы не могли бы на секунду подойти сюда?.. — спросил Гильом, решив начать с той девушки, которая была пониже ростом. Раз она в принципе меньше, то, наверное, нога у нее тоже должна быть меньше, чем у ее подруги. Или нет. Гильом никогда раньше не задумывался о размере женских ног.

Когда крестница Петера медленно подошла к нему — с такой опаской, словно он был злой собакой, и Сэнди боялась, что в ответ на слишком резкое движение Гильом способен ее укусить — рыцарь придвинул к ней хрустальный башмачок.

— Вам не знакома эта туфелька?

Синие глаза девушки расширились.

— Нет, — сказала она. Голос звучал спокойно, и Гильом понял две вещи — во-первых, Сэнди совершенно точно видит лежавшую на прилавке туфельку уже не в первый раз. А во-вторых, что бы он с ней ни делал, эта Сэнди ничего ему не скажет. Орси хорошо знал это выражение лица — холодную, сосредоточенную отрешенность человека, которого взяли в плен и привели на допрос в самое сердце вражеского лагеря, откуда никак не сбежать и где бессмысленно ждать помощи.

— Как думаете, Сэнди — это ваш размер? — мягко спросил Гильом.

— Да, — согласилась девушка. Гильом одобрительно кивнул. Все правильно, он бы на ее месте тоже не стал отрицать того, что легко можно опровергнуть.

— Хотите примерить?

— Нет, спасибо.

Гильом усмехнулся.

— Я все-таки вынужден настаивать. Примерьте.

Сэнди молча вынула ногу из грубого деревянного сабо, поставила туфельку на пол — и вложила в нее ногу, даже не потрудившись снять чулок.

— Она вам, кажется, великовата, — заметил Орси.

— Нет, не слишком, — безразличным тоном возразила Сэнди.

— Думаю, если бы вы побежали, она соскользнула бы у вас с ноги.

Сэнди посмотрела на него — и в ее глазах в первый раз мелькнуло что-то человеческое. Насмешка.

— В таких туфельках не бегают, — заметила она. Гильом не смог удержаться от улыбки. Эта упрямая девчонка ему нравилась.

— В самом деле. Я об этом не подумал, — сказал он. — Позвольте, я расскажу вам одну историю. Вчера, на дне рождении наследника — который вы, насколько мне известно, проводили с вашим крестным и его семьей — какая-то девушка явилась во дворец, чтобы найти меня или какого-нибудь рыцаря из Братства. Адриан вызвался ей помочь и сам отправился меня искать — но так случилось, что, пока Его высочество отсутствовал, девушка передумала. Или же кто-нибудь заставил ее передумать. В любом случае, она внезапно решила, что встречаться с рыцарями Братства ей уже не нужно. А когда принц нагнал ее у самых парковых ворот, она сказала, что никто — ни принц, ни кто-нибудь другой, — не сможет ей помочь. Потом она села в коляску, которой, по-видимому, правил эльф, и покинула город. Принц преследовал коляску, но коляска вместе с девушкой, возницей и упряжкой лошадей в буквальном смысле слова растворилась в воздухе, и все, что он сумел найти на том месте, где она исчезла — это эта туфелька.

— Я же вам с самого начала говорил, что это была фея! — воспрял духом Петер. — Что тут непонятного?.. Туфелька явно сделана в Подлунном мире. Коляска и лошади — тоже оттуда. А вы тут пытаетесь припутать мою крестницу к этим эльфийским пакостям!

— Да-да, я понимаю ваше возмущение, — кивнул Гильом. — Но, видите ли, принц был абсолютно убежден, что девушка — в отличие от эльфа, который правил коляской, — была человеком. Поэтому он решил, что она попала в беду, и что эльфы держат ее в Подлунном мире против ее воли.

— Даже если так, я все равно не понимаю, какое отношение это имеет к Сэнди. Моя крестница никогда не была в Подлунном мире! — вставил Петер.

— На празднике вместе с вами она тоже не была, так что не будем цепляться к словам, — дернул плечом Орси. — Речь не об этом. Речь о том, что принц отправился спасать ту девушку, считая, что с помощью этой туфельки он сможет отыскать дорогу в Полуночный мир. И, судя по всему, он её отыскал... Во всяком случае, туфельку Эдварду... простите, я хотел сказать — Его величеству — прислали от имени Королевы фей с требованием разобраться в этой ситуации. Если не ошибаюсь, это первый за пятьсот лет случай, когда Неблагой двор чего-то от нас требует. Но в данном случае дело не только в дипломатии и в мире между нашими народами, но и в жизни наследника. Поскольку непохоже, что эльфы готовы его отпустить, не получив сперва исчерпывающих объяснений, что произошло, а заодно и компенсации ущерба.

Сэнди смотрела в пол — то ли рассматривала свою ногу в маленьком хрустальном башмачке, то ли просто не желала поднимать взгляд на рыцаря.

— И что же они хотят получить в обмен на принца?

— Было бы невежливо ответить "вас", поскольку вы пока что ни в чем не сознались. Но эльфы хотят видеть у себя хозяйку этой туфельки — ту девушку, которую искал принц Адриан. И, согласитесь, это подрывает вашу версию о том, что с принцем Адрианом разговаривала фея, — повернувшись к Петеру, сказал Орси.

— А что, собственно, нужно эльфам от хозяйки туфельки? — спросила Сэнди. Гильом изогнул бровь.

— Это признание?..

— Это вопрос, — сердито возразила Герта, которая до этого молча слушала их разговор. — Я бы на вашем месте начала именно с этого, а не бегала по городу с этой туфлей. Вот вы сказали, что желание эльфов найти хозяйку туфельки якобы подрывает версию о том, что это фея, а на самом деле — вовсе нет! Может быть, Королева хочет найти фею, которая нарушает их законы, чтобы покарать ее — вместе с ее подручными — за ее своеволие. А эльфы, которые чем-то рассердили Королеву фей, вполне способны прятаться в мире людей. Почему нет?! Солнце им неприятно, да, ну так и троллям тоже — а послы Нижнего мира при этом спокойно живут в Тилфорде.

Гильом дождался окончания этой тирады — и несколько раз хлопнул ладонью о ладонь.

— Браво, сударыня... Я, правда, с вами не согласен, но мое несогласие основывается на личных встречах с эльфами, а личный опыт к делу не пришьешь. Формально, ваше рассуждение вполне логично. К сожалению, я не могу сказать, чего на самом деле хочет Королева фей. Эльфы не потрудились объяснить, чего они хотят от девушки, которая владела этой туфелькой. Жители Подлунного мира вообще никогда ничего не объясняют. Не скажу, что пути эльфов неисповедимы — это было бы невежливым и даже святотатственным сравнением — но они, как минимум, крайне извилисты. И узнать, что они там задумали, возможно только одним способом — позволив им осуществить задуманное. Вот тогда они будут в таком восторге от собственной ловкости, что соизволят что-то объяснить. Позволят людям осознать, в чем состоял их тонкий и великолепный план, чтобы те могли восхититься их умом и дальновидностью. Эльфы хвастливы, беззаботны и безжалостны, как дети. Но, с другой стороны, у них есть и другие детские черты — порывистость, великодушие и жажда справедливости. И, хотя я не знаю, зачем Королева фей желает видеть девушку, которую искал принц Адриан, я сомневаюсь, что вашу подругу в мире эльфов ждет что-то дурное. Мне, во всяком случае, правительница Подлунного мира помогла в важнейшем деле, и я слишком сильно ей обязан, чтобы в чем-то ее упрекать.

— И, видимо, слишком сильно, чтобы оставаться объективным! — вставила Герта.

Гильом лениво улыбнулся.

— Вы, сударыня, точно понравились бы моей жене. Но бог с ней, с моей объективностью, не о ней сейчас речь... Что скажете, Сэнди? Принц не колебался ни минуты, прежде чем отправиться в Подлунный мир, чтобы выручить вас.

— Это была не Сэнди!.. — гневно сказал Петер. Герта, кажется, всецело разделяла его возмущение. И только Сэнди, по-прежнему стоящая в хрустальной туфельке поверх грубого полотняного чулка, оставалась до странности спокойной.

Она печально посмотрела на Гильома.

— Вам не следовало его отпускать, — с укором в голосе сказала она рыцарю.

— Может, и нет. Но тут ничего не поделаешь. Его величество был членом Братства, прежде чем надеть корону. Дед и прадед принца тоже в свое время были странствующими рыцарями. Тот, кто не был членом Братства, никогда не сможет стать хорошим королем.

— Вы умеете ездить верхом?.. — спросил Гильом, подсаживая Сэнди на коня. — Хотя это не важно, вам достаточно просто держаться за меня. Править буду я сам, — рыцарь подобрал повод и, не оборачиваясь, посоветовал. — Можете обхватить меня за пояс. Мне бы не хотелось, чтобы вы упали.

— Я не упаду. И кстати, я умею ездить! Только без седла, — самокритично уточнила Сэнди. — У моего отца есть лошадь.

— Крестьянская лошадь и рыцарский конь вроде Тиманта — не одно и то же, — мирно возразил Гильом. — Держитесь крепче.

Сэнди, видимо, решила показать ему, что она вполне обойдется без его советов — но, когда конь Гильома с места взял в галоп, девушка клацнула зубами — и довольно предсказуемо вцепилась в рыцаря.

Гильом беззвучно усмехнулся.

— Как вы меня нашли?.. — прокричала Сэнди рыцарю в ухо, несколько освоившись.

Орси невольно восхитился. Первый раз скакать таким аллюром — и пытаться поддерживать светскую беседу — это впечатляло. Сам Гильом на месте девушки предпочел бы держать рот на замке, чтобы не откусить себе язык при слишком резком повороте.

— Не кричите так — я рядом с вами, а не на холме, — проворчал он.

— Это не ответ, — упрямо возразила Сэнди, хотя и гораздо тише.

Гильом рассмеялся.

— Видите ли, я считал вас знатной дамой — а знатные дамы одеваются у лучших мастеров. Лучшие мастера, как правило, живут в столице. И поэтому вместо того, чтобы искать ваши следы по всей Алларии, я решил сходить с этой туфелькой к лучшим башмачникам в столице и узнать, у кого из их клиенток такой маленький размер ноги... На бал можно поехать в туфельках, сделанных эльфами, но ведь никто не станет носить подобную обувь каждый день. А значит, моей даме нужна и простая, человеческая обувь. Я, естественно, не мог предположить, что леди, которую я ищу, окажется вовсе не леди, а обычной горожанкой в деревянных башмаках. Но сути дела это не меняет, верно?..

— Победителей не судят, — согласилась Сэнди, то ли констатируя общеизвестный факт, то ли — что представлялось Орси более правдоподобным — пытаясь иронизировать, чтобы не показать ему своего страха.

Гильом ухмыльнулся.

— Побеседуем о победителях, когда вы вытащите принца Адриана из Полуночного мира.

— Думаете, у меня получится?.. — в голосе за его спиной внезапно прорезалась неуверенность. Рыцарь вздохнул. Семнадцать лет — прекрасный возраст. То можно поклясться, что самоувереннее такого юнца нет никакого на свете — а мгновение спустя он начинает выглядеть ребенком, который отчаянно нуждается в поддержке и совете кого-то более опытного, взрослого и сильного, чем он.

— Не сомневаюсь ни одной минуты, — со всей доступной ему убежденностью сказал Гильом.