Эсташ Доже и его дьявол

Интересно, что сделал бы маршал де Грамон, застукав своего сына с кем-нибудь неподобающим? Наверное, сказал бы что-то вроде: "Превосходно, Арман, не стану вам мешать. Как закончите, будьте любезны зайти ко мне, у меня есть для вас поручение". Почему, интересно, у одних отцы — разумные светские люди, а у других — свиньи и варвары? Почему одни отцы блистают при дворе сами и пропихивают своих сыновей, а другие в здравом (вроде как) рассудке отказываются от места в самой непосредственной близости от особы господина кардинала и добровольно удаляются в пикардийскую глушь?

Об этом размышлял Эсташ на богослужении Страстей Господних в часовне замка Руасси-ан-Бри, которое, по случаю прибытия отца Лактанса, пришлось посетить и хозяину, и всем гостям. Даже одна из шлюх, которых от греха подальше заперли на чердаке, упросила, чтобы ей разрешили пойти к мессе, и теперь благоговейно простиралась ниц, когда священник (не Лактанс, а местный) снимал покров с распятия и троекратно возглашал: "Се древо креста, на котором был распят Спаситель мира". "Придите, поклонимся", — послушно бормотала паства. Герцог де Фуа был мрачнее тучи и сдерживался из последних сил. Его брат краснел от взглядов де Гиша, не понимая толком, что они означают. Наблюдать за тем, как граф де Гиш обрабатывает очередную жертву, было, безусловно, увлекательно (ибо следить за работой истинного мастера всегда интересно и поучительно), но все-таки Эсташ приехал сюда не для этого. Главное, хоть он никому об этом не рассказывал, это был его последний выход в свет — на неопределенный срок, если не на всю оставшуюся жизнь: деньги совсем вышли, взять было неоткуда, и оставалось только возвращаться в родовое гнездо, к матушке и батюшке. Эсташ и приглашение-то в Руасси-ан-Бри принял только потому, что несколько дней в деревне не предполагали совсем никаких расходов. Ну что ж, вот он, бесплатный сыр.

Однако ж интересно, Лазар предсказал ему карточный выигрыш просто так, как все подобные типы 'предсказывают' первое, что сорвалось с языка, или... за этим действительно что-то стоит? У Эсташа было при себе несколько монет — сумма настолько ничтожная, что пожертвовать ей ради эксперимента было не обидно. После мессы он предложил партию герцогу, барону де Пажону и де Трессану. Все трое охотно согласились, и Эсташу удалось рассадить их так, как советовал Лазар.

И он действительно выиграл, да как выиграл! Герцог был не в духе, бесился от проигрышей и безрассудно повышал ставки. В конце концов Эсташу досталось почти триста экю — пожалуй, больше, чем он выиграл за всю свою жизнь (хотя, конечно, капля в море по сравнению с тем, что он проиграл). Возможно, он получил бы даже больше, если бы их не застукал отец Лактанс.

— Что это, господа?.. — сказал он укоризненно. — Как можно предаваться игре в такой день?

И тут неглубокая чаша герцогского терпения окончательно переполнилась.

— Да сколько можно, наконец?! — заорал де Фуа, в ярости расшвыряв по комнате карты, и прибавил ругательство, от которого бедный отец Лактанс втянул голову в плечи. — Никто, святой отец, запомните, никто, даже ваш Мазарини, не смеет указывать в моем собственном доме, что я должен делать!

Священник сначала испугался этой вспышки, отступил на шаг и заморгал глазами, но, опомнившись, с достоинством выпрямился.

— Ваша светлость, я никогда не посмел бы вам указывать, но мой пасторский долг...

— Подите к дьяволу с вашим пасторским долгом! Меня тошнит от вашей постной рожи! Убирайтесь! Видеть вас не могу!

На крики прибежал граф де Руасси, успокаивающе обнял брата за плечи, но герцога было уже не остановить.

— Ну, сколько раз я должен повторять?! Катитесь! Или вам помочь найти дверь? Или вас вышвырнуть?! Эй, слуги! — разъяренный герцог наступал на отца Лактанса и вдруг толкнул его.

Бледный и спокойный священник поправил воротничок, любезно наклонил голову и пошел к дверям, не оглядываясь.

— Грех-то какой, — прошептала девица Татан, оказавшаяся среди свидетелей этой сцены. — Тем более, в Страстную Пятницу...

— Что-о?! — вскинулся герцог. — От одного богоеда отделались, так тут же выискались еще желающие проповедовать?! Молчи, потаскуха, тебя не для этого сюда звали! — торжествующе оглядев своих изумленных и несколько испуганных гостей, герцог добавил: — Надо было сразу гнать попа в шею. Столько времени из-за него потеряли. Ладно! Наверстаем. Где наши дамы? Тащите их сюда!

И, так как все молодые люди стремились продемонстрировать друг другу, что изгнание священника вовсе не смутило их души и плевать им на последствия как на этом свете, так и на том, замок Руасси-ан-Бри в скором времени стал прибежищем самого непотребного веселья, пожалуй, чрезмерного даже по сравнению с тем, что они творили обычно, потому что каждому хотелось забыться и прогнать дурные предчувствия. Оргия, которая началась с оскорбления, нанесенного духовному лицу, сохраняла свой антиклерикальный дух и далее. Гости были голодны и потребовали жаркое. Герцог де Фуа принялся кривляться, изображая отца Лактанса: как, мол, можно есть мясо в Страстную Пятницу? Тогда решили перекрестить свинину в рыбу. Живого поросенка притащили из кухни прямо в замковую часовню, где его торжественно, с соблюдением обрядов окрестили Карпом. Священника продолжал изображать герцог де Фуа, у которого эта роль хорошо выходила, родителями поросенка были графы де Гиш и де Руасси, крестными — шевалье де Трессан и одна из девочек. Поросенок истошно визжал, а когда его окунули в купель, еще и нагадил там. Надо сказать, что не всем пришлась по вкусу эта игра. Татан была смущена и подбивала своих подруг взбунтоваться: они здесь для того, чтобы развлекать господ, а не для всяких богохульств и кощунств, да еще в такой день. Как бы чего не вышло из этой скверной игры.

Эсташ почти не принимал участия в этих забавах, поглощенный мыслями о своем баснословном выигрыше. С такими деньгами возвращение в отчий дом откладывалось на неделю, а если экономить, то и на две (вообще-то трехсот экю хватило бы ему на месяц безбедной жизни, но в компании с графом де Гишем деньги утекали как вода в песок). Ему даже не верилось, и он поминутно запускал руку в приятно тяжелый карман, нащупывая монеты. Кто же такой Лазар? Хотя у него нет ни хламиды, расшитой загадочными знаками, ни таинственных амулетов, хотя он не бормочет при каждом шаге заклинания и не несет ахинею про духов земли, огня и воздуха, видимо, он-то и есть самый настоящий чародей. В конце концов заинтригованный Эсташ не выдержал и заговорил о Лазаре с герцогом. Давно ли они знакомы?

— Да вот уже лет пять, — ответил герцог. — Он сам ко мне пришел и попросил дозволения жить в лесу, обещая за это свои услуги.

— Что же это за услуги? — вмешался де Гиш. — Бьюсь об заклад, порошки наследников он составляет мастерски.

— Нет, Лазар таким не занимается, — серьезно ответил герцог. — Ни за что. Он сразу меня предупредил.

— Тогда какой от него прок, скажите на милость? Вино он гонит неплохое, с этим я не спорю, но разве вина достаточно, чтобы держать его на своей земле, вызывая подозрения и привлекая шпионов Мазарини? Ах, дайте-ка я угадаю: однажды он вылечил вашу любимую собаку. Собака, правда, выздоровела сама, без всякой связи с его приплясываниями, песнопениями и окуриваниями дымом, но вы с той поры уверовали в Лазара и верите до сих пор, несмотря даже на то, что следующих собак и лошадей он благополучно уморил.

— Вы зря смеетесь, Гиш, — бросил герцог. — Лазару подвластно... многое. Однажды я пристал к нему так же, как вы ко мне: дескать, что ты можешь для меня сделать? И он вызвал... — герцог запнулся, облизнул губы, сглотнул слюну. — Вызвал дьявола. Я не шучу. Клянусь вам. А у дьявола, мой дорогой, можно просить все, что угодно, и никакие порошки наследника и прочий мусор уже не нужны.

— Стесняюсь спросить, о чем же вы попросили своего дьявола, — продолжал глумиться Гиш. — Чтобы мадам де Лонгвиль раздвинула ноги? Больше я не припоминаю никаких волшебных перемен в вашей судьбе за последние пять лет.

— Я ни о чем его не просил! — с горячностью ответил герцог. — Это же настоящий дьявол! Я чуть не преставился со страху, когда он явился. Это вам не шутки. Если бы вы только знали, вы бы никогда не смеялись... — он осекся, встретившись с ироническим взглядом Гиша, разозлился и осведомился с вызовом: — Может быть, Гиш, вы бы сами хотели испытать это?

— О нет, увольте. Однажды я уже вызывал дьявола, это занято полночи, а то, что нам в конце концов явилось, оказалось переодетым лакеем. Я не хочу полночи выполнять разные нелепые ритуалы, чтобы посмотреть на одного из ваших лакеев.

— Никаких ритуалов. Лазар просто попросит вас взять в руку один амулет и держать. Хотя, — расплылся в улыбочке герцог, — вижу, вам не по душе эта идея, так оставим ее.

— Да чтоб вам пусто было, де Фуа! Ладно уж, зовите своего Лазара. Я достаточно выпил и, пожалуй, действительно увижу дьявола даже без его помощи.

Лазар сначала пытался отговорить герцога, упирая на то, что его затея в такой большой и легкомысленной компании может иметь непредсказуемые последствия, ведь у кого-то непременно сдадут нервы. Но герцог был непреклонен, и тогда Лазар с помощью уголька из камина начертил на стене небольшой аккуратный круг. Граф де Гиш остался недоволен: что за халтура?! Где пентаграмма, где зловещие знаки? Колдун не умеет рисовать? Лазар не обратил внимания на насмешки и со своим обычным смиренным и застенчивым видом вручил ему стеклянный шарик на ниточке, заполненный, как показалось всем, воском. Но де Гиш заявил, что знает это вещество, оно светится в темноте, и если колдун собирается произвести на него впечатление с помощью этого фокуса, то лучше закончим прямо сейчас, господа, и выпьем-ка еще.

— Да, я только что сам хотел предупредить господина графа, что phosphorus mirabilis самопроизвольно светится в темноте, — спокойно подтвердил Лазар. — И это не фокус. Это вещество, открытое одним немецким алхимиком. Прошу вас, господин граф, когда в этой комнате погасят свечи, освещать с помощью шарика круг на стене. Просто поднимите его повыше, и пусть свет падает на круг.

Хотя на улице уже стемнело, окна все равно плотно закрыли ставнями. Свечи унесли не только из комнаты, где собралось общество, но и из смежных покоев. И вот в наступившей кромешной темноте стал разгораться бледным призрачным светом шарик в руках графа де Гиша. Все ахнули.

— Нет, хватит, не хочу! — пискнула одна из девиц. — Принесите свет!

— Тише ты, дуреха, это же просто балаганный трюк, — цыкнул на нее Гиш. — Я тебе потом объясню, как тут все устроено.

Но девушка продолжала хныкать и бубнить молитвы. Другая ее товарка захотела убежать, и ее пришлось держать за руки и уговаривать, как ребенка. Гиш высоко поднял шарик, направляя свет на круг на стене. Однако он внимательно смотрел по сторонам и успел заметить (и незаметно указать глазами Эсташу), что Лазар тихо выскользнул из комнаты. Эсташ не знал, как ко всему этому относиться. Умом он желал бы разделить скепсис друга, но в сердце вползал страх, совсем как в лесу. В свете фосфора все лица казались мертвыми, особенно у девиц — эти, застывшие от ужаса и вытаращившие неподвижные глаза, были все похожи на удавленниц. Кавалеры пытались улыбаться, но в зловещем освещении улыбки выходили похожими на оскалы. Герцога де Фуа заметно трясло — он помнил эту обстановку по своему прошлому опыту, и воспоминания определенно были не слишком приятные.

— И в самую Страстную Пятницу, — бормотала Татан, — прости нас, Господи, в Страстную Пятницу...

— Клянусь тебе, киска, еще раз ты произнесешь слова 'Страстная Пятница'... — начал барон де Пажон, но Эсташ перебил его:

— Тише! Слышите?

Из-за створчатой двери, неплотно прикрытой, послышался как будто шорох плотной ткани, который становился все громче, все прерывестее. Нет, это был не шорох ткани, а дыхание, все утяжелявшееся, с какими-то хрипами на выдохах, с рычанием. Сначала оно звучало почти как человеческое, но человеческого в нем оставалось все меньше.

Не сговариваясь, барышни забормотали:

— Господи владыка...

— Сохрани и помилуй...

— Пресвятая Матерь Божья...

— Спаси нас грешных...

— Святая Люсия и святой Антоний...

Герцог де Фуа зажмурился, как ребенок.

Вдруг раздался хриплый, скрежещущий голос, как будто заржавевший от долгого неупотребления, как будто исходивший из глотки, которая с трудом издавала человеческую речь, сквозь рычание, влажное дыхание и подвывания:

— Эсташ! Эсташ Доже де Кавуа!

— Что это, дьявол зовет тебя, Доже, хотя главный скептик тут я? — усмехнулся Гиш. — Видимо, перепутал. Что ж, бывает.

Никто не засмеялся. Все приросли к своим местам, не сводя глаз с двери. Створки медленно, с натужным скрипом открылись. Пахнуло звериной шерстью. Что-то темное показалось в проеме. Что бы это ни было, оно стояло на четвереньках.

— Пожалуйста, хватит! — взмолился маркиз де Буффлер. — Пусть оно уйдет.

— Будет вам, Буффлер, — рассмеялся Гиш, — это же спектакль. Сейчас я посмотрю, кого они вырядили. Подержи, — и он сунул Эсташу фосфорный шарик.

Круг на стене погрузился во мрак. Дьявол вдруг поднялся на задние лапы, как человек, и убежал во тьму. Но той секунды, что он стоял, выпрямившись во весь рост, хватило, чтобы рассмотреть его силуэт: косматая шерсть, собачья голова с острыми ушами, остальное тело совершенно человеческое, но колени выгибаются назад, как у собаки. Началось безумие: девицы завизжали и заметались по комнате, герцог де Фуа лишился чувств, остальные звали на помощь и требовали принести немедленно свечи. Один только Гиш погнался за дьяволом, но налетел в темноте на тяжелое готическое кресло. Откуда-то из анфилады темных зал послышался истошный женский крик, который подхватило эхо и разнесло по всему замку, точно плач привидения.

Наконец прибежали бледные от ужаса лакеи со свечами. Еще один лакей привел рыдающую, как безумная, служанку. Она тоже видела дьявола, он пробежал мимо нее, цокая по полу когтями, и даже задел ее своей зловонной шерстью. Появился невесть откуда и Лазар, очень бледный и усталый. Он заботливо приподнял своего господина герцога и поднес к его носу склянку со снадобьем. Герцог открыл глаза и посмотрел на него как пьяный.

— Я ведь говорил вам, мой господин, — почтительно упрекнул его Лазар, — что выйдет один только беспорядок. Хорошо еще, что никто не пострадал.

— Ладно... — простонал герцог и слабо шевельнулся, пытаясь вывернуться из его рук. — Уйди... Не хочу видеть тебя сейчас.

— По крайней мере, это было эффектно, Лазар, — снисходительно молвил Гиш. — Даже мне в какой-то миг стало жутко, хотя твой дьявол слишком быстро ретировался, стоило мне выразить намерение посмотреть на него поближе.

Колдун поднял на него свои разноцветные глаза.

— Вы перестали освещать круг, господин граф, вот ему и пришлось уйти. Только поэтому.

— Н-ну-ну, конечно, — протянул Гиш, подмигнул и похлопал его по плечу, после чего шагнул на середину комнаты и провозгласил: — А теперь вина нам!