Циклоп, схожий с покойным царём не только лицом, "украшенным" чёрной повязкой, скрывавшей пустую глазницу, сформировал не сишком большую, но постоянную армию, обученную по македонскому образцу. Она стала ему надёжной опорой, как и горстка верных людей, уцелевших в череде несчастий, что обрушились на македонян, лишив их родины. Пердикка, Селевк, Гарпал, Леоннат и другие, разделили судьбу Антигона Одноглазого, его победы и неудачи. Про себя они давно уже наделили его царским венцом, хотя и не провозгласили это вовсеуслышанье. Не пришло ещё время.

Тот, кто волен распоряжаться судьбами, решил видать, что чаша бедствий испита македонянами до дна, и можно до поры оставить их в покое. На владения Циклопа почти не покушались соседи, и часть Азии от Эгейского моря до Таврских гор на какое-то время превратилась в островок мира и спокойствия посреди бурного моря кипящих людских страстей.

Эллины, как и в прежние времена, постоянно ссорились между собой, заключали и расторгали союзы, воевали друг с другом, мирились, но почти не заглядывались на Ионию. Афины, вновь примерившие звание гегемона, избавившись от грозного северного медведя и приручив слабого, неуверенного в себе медвежонка (в чём были совершенно уверены), спешили загрести под себя как можно больше чужого, не слишком задымываямь, что заглатывают кусок, который вряд ли способны переварить. Впрочем, чаши весов в Эгеиде, качнувшись, все же удержались в равновесии. Все больше усиливался Родос, без пламенных речей и бряцанья оружием, тихо и незаметно создававший собственную морскую державу, уже способную испортить аппетит афинянам. Все больше полисов задумывались над тем, чью сторону принять в грядущем противостоянии. Тлеющие угли прокатившегося по Элладе пожара грозили разгореться с новой силой.

Впервые за пару столетий эллины оказались предоставлены сами себе. Некогда могущественное персидское царство трещало по швам, и царю царей было совсем не до западных соседей. Теряя силы в борьбе с разбегающимися сатрапами, многих из которых посетила мысль, что неплохо бы сбросить с плеча ослабевшую руку Ахеменидов, Дарий смирился с тем, что земель, захваченных Монофтальмом, не вернуть и, наконец, прислал к Антигону посольство с предложением мира.

В конце осени первого года сто четырнадцатой Олимпиады, Каувайча, сын Артавазды, прибыл в Сарды, нынешнюю резиденцию Циклопа, во главе многочисленной свиты. Антигон принял посольство радушно и три дня развлекал Каувайчу пирами и охотами. На четвёртый день начались переговоры.

Почти всю зиму персы пользовались гостепримством македонян, а ближе к весне, не дожидаясь разлива рек, засобирались восвояси. О чём Антигон и Каувайча договорились, ведали немногие, но обе стороны всенародно объявили, что остались довольны друг другом и мир заключён на вечные времена. Антигон обеспечил Каувайче почётный эскорт гетайров во главе с Селевком, кои должны были проводить посла до границы сатрапии Ариарата. Кроме того, в Вавилон отправлялось ответное посольство, которое возглавлял Автолик, сын Агафокла, один из двух братьев погибшего при Адане гетайра Лисимаха. Македонского посла сопровождала сотня "друзей".

Вот, наконец, и мост. Каувайча, придержав коня, приказал своим людям переходить на противоположный берег.

— Ну, будь здоров, посол, — Селевк, протянул вперёд правую руку.

Перс дружелюбно сжал предплечье македонянина.

— Да благословят тебя Пресветлый Михр и Ахура Мазда, достойный сын Антиоха. Может быть, Благие Бессмертные ещё позволят нам увидеться. Воистину, те месяцы, что я наслаждался вашим гостеприимством, со всей ясностью показали мне, как хорошо дружить с вами, македоняне, и как скверно воевать.

— Все в руках судьбы! Пусть она будет к тебе благосклонна.

— И к тебе! — Каувайча поворотил коня, ударил его бока пятками.

Селевк повернулся к Автолику. Он сдружился с ним за последние годы, чувствуя за собой вину, что тогда, на берегах Сара, не сумел выручить его брата, погибшего практически у него на глазах в самом страшном испытании, что когда-либо выпадало на долю македонян.

— Будем ждать тебя к осени, брат. Возвращайся с добрыми вестями. Нам нужен мир с персами. Слишком много дел на западе требуют внимания.

— Не будем прощаться, брат, — улыбнулся Автолик и, широко раскрыв ладонь, на которой белел шрам от ножа, отворившего некогда кровь для братальной чаши, сжал предплечье Селевка.

Загрохотали по мосту колеса телег с имуществом послов и дарами, зацокали копыта лошадей.

Сын Антиоха некоторое время смотрел вслед удаляющимся персам и своим товарищам. Дорога, пробежав пару стадий открытого пространства, повернула к северу и скрылась за скалами. Сотня македонян, что осталась с Селевком, двинулась в обратный путь. Настроение у всех было приподнятое. Воистину, лучше вместе пить, чем воевать.

"Страна прекрасных лошадей" — не скифская степь, а каменистое безлесное плоскогорье. По обе стороны от дороги хаотично громоздились скалы, остро заточенные ветрами, словно драконьи зубы. Временами каменный лес редел, и колонна достигала обширного открытого пространства, но даже здесь взгляд упирался в усеянные пещерами белые склоны далёких утёсов.

Люди здесь почти не занимались земледелием, на бедной почве мало что росло. Потому каппадокийцы — скотоводы. Отчаянный народ, разбойничий.

Через каждые четыре парасанга[9] на Царской дороге был устроен заезжий двор для путешественников, со свежими лошадьми для гонцов, комнатами для ночлега. Все сатрапы, по землям которых шла дорога, обязаны были её охранять, для чего здесь регулярно проезжали отряды конных стражей. Памятуя об этом, персы свиты посла несколько ослабили бдительность. Если на чужой территории они чувствовали некоторое напряжение, то теперь перебрасывались шутками и, мешая эллинские и персидские слова, переговаривались с македонянами. До очередного заезжего двора оставалось совсем немного.

[9] Парасанг — персидская мера длины, равная 5549 м.

Дорога пересекла бурую равнину и вновь углубилась в частокол скал-зубов. По левую руку громоздился утёс, словно рукой человека расчерченный горизонтальными полосами разных оттенков серого. Неровная стена, собранная на манер хитона в бесчисленные складки, возвышалась на пятьдесят локтей.

С вершины утёса за колонной следил одинокий всадник. Его заметили.

— Пастух? — спросил Автолик.

— Может быть. Что-то он мне не нравится, — ответил перс.

Каувайча повернулся к воину, что ехал в десяти шагах позади послов.

— Тиркам, возьми десять человек и проследуй вперёд, проверь, что там за поворотом, — он повысил голос и крикнул остальным, — эй, прекратить пустые разговоры. Смотреть в оба!

— Опасаешься разбойников? — спокойно поинтересовался македонянин, — неужели думаешь, что нападут на отряд, вооружённый до зубов? Видно же, что это не охрана купеческого каравана. Да и сколько их должно быть, чтобы они совсем страх потеряли?

— Бережёного бережёт Ахура Мазда. От купцов приходили доносы на Ариарата, что, дескать, плохо дорогу охраняет. Расплодилось головорезов...

Несколько персов унеслись вперёд.

Каувайча вновь посмотрел на всадника на утёсе и вдруг заорал:

— К оружию!

Автолик вздрогнул, схватился зе меч. Его лошадь с жалобным ржанием взвилась на дыбы, переступила задними ногами и рухнула за землю, придавив своей тушей ногу македонянина. Мгновенная острая боль вышибла из сына Агафокла сознание.

Македоняне и персы закричали все разом, хватаясь за оружие. Некоторые уже хрипели и корчились на земле, судорожно хватая скрюченными пальцами древки стрел, впившихся в тело. Те летели в колонну со всех сторон.

На вершине утёса расположилось множество стрелков, которые практически безнаказанно избивали свиту послов. Отчаянно ржали раненные лошади, кричали люди. Многие персы и македоняне ринулись в каменный лес по правую руку от дороги, но и оттуда в них целилась смерть.

Каувайча, бранясь чёрными словами, выдернул из горита лук, стрелу, но не успел даже растянуть тетиву — правое плечо обожгло болью. Спустя мгновение ещё одна стрела ударила его в печень. Перс слетел с коня, спиной плашмя впечатался в землю, ударился затылком.

Засаду неведомый враг обустроил грамотно. Никто из персов и македонян не смог вырваться ни вперёд, ни назад. Нападавшие стремились выбить лошадей, после чего люди становились совсем несложной добычей. Мало кто из македонян и персов смог добежать до таившихся за скалами убийц и схватиться врукопашную. Как ни искусны в ратном деле персы, их задавили числом. Врагов было очень много и они не оставили своим жертвам ни единого шанса.

Вскоре все было кончено.

Воины, устроившие засаду, вышли на дорогу из укрытий и принялись методично добивать раненных, собирать трофеи, ловить немногих уцелевших каким-то чудом лошадей.

Каувайча был все ещё жив. После удара головой, перед глазами стоял кровавый туман, но он различал голоса.

— Господин, начальник яванов жив! Добить?

— Нет! Дай-ка взгляну! — голос, звучащий, как из глубокого колодца, показался послу смутно знакомым.

— У него, похоже, всего лишь раздроблена нога. Зажмите в лубки, возьмём с собой.

— Прости, господин, — свистящий шёпот, — зачем он тебе?

— Пригодится.

Кто-то наклонился над Каувайчей.

— Какая приятная картина! Век бы любовался!

Чья-то оскаленная в ухмылке бородатая рожа. Знакомая.

— Жаль, шелудивый пёс, породивший тебя, уже подох, а я этого не видел. Ты сейчас к нему присоединишься. И до всех твоих братьев я рано или поздно доберусь.

— На... бар... зан? — прохрипел Каувайча.

— Он самый!

Схватив посла за волосы, Набарзан рубанул его по шее акинаком. Хлынула кровь. Каувайча дёрнулся, захлёбываясь, и замер. Набарзан ударил снова. Потом ещё раз. И ещё. Вытер клинок об одежду убитого, вложил в ножны. Поднялся и протянул голову посла одному из своих людей, подошедшему с кожаным мешком.

— Багавир, проверить, чтобы ни одной живой твари здесь не осталось. Собрать все ценное. Трупы стаскать на сотню шагов за скалы, бросить зверям.

— Вдруг найдут?

— Да кто тут их найдёт? Пастухи? От страха в штаны наложат. Останешься старшим. Заканчивай здесь. Я возвращаюсь.

— Слушаюсь, господин!

Набарзану подвели коня, он вскочил ему на спину и, в сопровождении двух десятков воинов, чьи лица были скрыты длинными головными платками, умчался прочь. Поперёк спины одной из кобыл лежал бесчувственный Автолик.

Варвары раздевали убитых догола, не церемонясь отрезали пальцы, дабы добраться до колец и перстней, вырезали из тел стрелы.

Над побоищем, предвкушая обильную трапезу, уже описывал круги белоголовый сип.

* * *

— Очнулся?

— Ты... кто... такой? — выдавил из себя Автолик.

— Это не имеет значения. Достаточно того, что я знаю, кто ты, Автолик, сын Агафокла.

— Знаешь... — посол облизал губы, попробовал пошевелиться, но был наказан острой болью, едва не швырнувшей его обратно во тьму. Застонал.

— Не дёргайся. У тебя сломана рука, раздроблена нога. Скверные переломы. На ноге нет живого места. Её, скорее всего, придётся отнять. Если лекарь за тебя немедленно не возьмётся, умрёшь. Знаешь, от чего зависит его появление здесь?

— Догадываюсь... — прошептал Автолик и чуть громче, с усилием, спросил, — чего ты хочешь?

Набарзан приблизился, вынырнув из полумрака слабо освещённой коптящим масляным светильников комнаты, но Автолик так и не смог различить его лицо: глаза отчаянно слезились. Впрочем, он бы всё равно не узнал этого человека. Они не встречались прежде. Судьба развела их в битве при Адане, но даже если бы им суждено было столкнуться там и разойтись невредимыми, едва ли они смогли бы запомнить лицо противника.

— Я знал, как зовут посла, знал, сколько у него людей, когда он пересечёт Галис. Мне многое известно о тебе, сын Агафокла, а ещё больше о нём.

С этими словами Набарзан, который своё имя македонянину так и не назвал, водрузил на стол возле ложа Автолика какой-то предмет, похожий на...

Посол сжал зубы.

— Зачем вы напали? — прошептал он, глядя в мёртвые глаза Каувайчи, — кто вы, чего хотите?

— Мне неинтересно отвечать тебе, македонянин, — сказал перс, — мне интересно спрашивать.

— Я ничего не скажу тебе, ублюдок, — прошептал Автолик, закрыв глаза.

Он хотел протереть их, ничего не видел за мутной пеленой, но не смог поднести левую, уцелевшую руку к лицу: словно налитая свинцом, она отказывалась слушаться, пальцы дрожали, как у пьяницы,

Набарзан прикоснулся к покалеченной ноге. Автолик взвыл, дёрнулся, причинив себе ещё большую боль.

— Может, и не скажешь, — согласился Набарзан, — по правде сказать, я на это не рассчитывал. Не собирался брать пленных. То, что ты здесь и ещё жив — лишь прибавка к моей удаче, которая и без того велика.

— Не будет у тебя никакой удачи.

— Ты заблуждаешься, но это не важно.

Автолик, замерев, пытался успокоиться, но боль никуда не делась. Тупая, пульсирующая, она не давала сосредоточиться. Мысли неслись бешенным галопом, сменяя друг друга и ни одна не задерживалась дольше, чем на мгновение. Голова кружилась, ему казалось, что ложе под ним норовит перевернуться и дабы не упасть, он судорожно вцепился в него здоровой рукой.

— Что вам предложил хшаятийя?

Набарзан говорил на ионийском наречии довольно чисто, но титул царя царей произнёс на персидском. Это не помешало Автолику понять, о ком идёт речь: за время общения с персами он довольно неплохо изучил их язык, что послужило одной из причин, почему послом к Дарию Антигон отправил именно его.

— Иди... к воронам...

Набарзан некоторое время молчал.

— Ты будешь умирать очень медленно, и мне для этого не придётся даже пальцем пошевелить. Скоро у тебя начнётся жар. Нога распухнет, почернеет. Если её не отрезать, ты умрёшь. В страшных мучениях.

Автолик не ответил. Попытался приподнять голову, чтобы сглотнуть скопившуюся в горле слюну. Неудачно. Закашлялся, забился, едва не скатившись в бездну небытия, удержавшись на краю пропасти чудом.

— Что вам предложил хшаятийя?

— И... ди... к во... ро... нам...

— Дурак, — сказал перс, — запираясь, ты мне не вредишь. Я же сказал, что не собирался брать пленных. Узнаю всё равно. Невесть, какая тайна. У меня достаточно людей и в Сардах и в Келенах. Даже в Милете есть мои люди. Неужели столь важно для тебя сохранить тайну на месяц-другой? Ведь до твоего возвращения из Вавилона Антигон всё равно ничего не предпримет, а я уже буду знать твои планы. Ты лишь незначительно усложнишь мне задачу, но не сделаешь её невозможной.

Автолик молчал.

— Вижу, тебе тяжело говорить. Я помогу тебе. Скажи только "да" или "нет" и будешь спасён. Останешься калекой, но будешь жить! Царь царей отказался от притязаний на весь южный берег Понта? Да или нет?

Посол не отвечал.

— Что он потребовал взамен? — допытывался Набарзан.

Автолик сообразил, как можно сбежать от допроса. С искажённым лицом, собрав все силы и волю в кулак, он рванулся, хватаясь за пустоту и ослеплённое вспышкой боли сознание мгновенно померкло. Он ударился затылком о доски, но уже не почувствовал этого.