По Колчаковским тюрьмам

— МЕРИНОВ?

— Я, ваше высокоблагородие.

— Ты солдат?

— Так точно, Ваше высокоблагородие.

— Ну, живи до утра, я тебя утром разстреляю.

После этих слов у меня окончательно лопнуло терпение. Я, лёжа в 2-х шагах от этой всей кошмарной истории, говорю в ухо своему соседу Миненко: "Надо кончать, броситься, схватить за горло Начальника и держать пока не здохнет или пока меня не прикончат". Но мой сосед победил меня одним лишь словом: "Не смей, авось пригодимся". Вот это "пригодимся" удержало меня. Я не выполнил своего плана.

На утро МЕРИНОВ в адамовом костюме бегает по барже и распевает песни, лишился разсудка.

— Чего кричит, — поступает вопрос с верху.

— Больной, — отвечают.

— Давайте, вылечим, — и спускают веревку в окно на корме баржи. — Привязывайте.

Привязали, 3-е тащат, и четверо вокруг [9] окна стоят со штыками, и только поравнялся с палубой, подхватили на штыки и за борт.

— Ха, ха, ха, вылечили.

И так продолжалось наше путешествие сорок двое суток, и из всей этой огромной армии 1450 челов. в Томск привезли 147 челов. не людей, а живые трупы. И когда население узнало, что все умирающие и растреленные кидаются за борт, стало протестовать, стали складывать на палубе и вывозить за реку, там как скот зарывали.

На второй день прибытия в Томск на баржу прибыла комиссия Американского Красного креста, в главе которой стоял Толстой Сергей Николаевич. Он открыто в присутствии Начальства заявляет: "Американское Правительство не верило до сих пор, что мы писали в газетах и журналах, так пусть посмотрит подлинные снимки, как русское правительство обращается с своим народом".

На 2-е сутки после прибытия в Томск я был увезен в Томскую тюремную больницу, в которой все корпуса и бараки прошол с 5 Сентября по 1 декабря. К Первому Декабря я выправился не много и был выписан в общую камеру. Когда пришол в камеру, то я тут встретил опять знакомых по Тобольскому Централу, которыя подробнейшим образом расказали о Тобольском возстании и о тех лицах, которыя особо отличались в подавлении его. Из них один особенный защитник белых старший надзиратель оказался в Томской тюрьме.

Начинаем собирать материалы с фронта, где, что и как. Получаем данные, что Омск пал, и Красные движутся на Новониколаевск. Получаем вторые сведения, что работает комиссия по ликвидации Тюрем (по разгрузкам), которая делит заключенных на три группы: 1-й активныя работники Советской власти подлежит растрелу, 2. Молодняк, солдаты белой армии и прочие мелкие преступники — в армии и 3-я гр. уголовных элементов — на свободу. Ждём, что будет, настроение у всех напряжённое. Поступают данные, что Н-Николаевск взят, идут дальше. Ставится усиленная охрана тюрьмы, вместе с Егерями становятся юнкера. 16 Декабря в 12 часов впервые меня вызывают в "Контору". Ну, за чем и почему, понятно. Прихожу, меня здают в руки [...]. Их 6 человек, смотрят на меня, как хищныя волки на свою добычу. Пошли за кем то ещё. Надзиратель в дверях кричит:

— БУРОВ здесь?

— Я.

— Идём со мной.

Конвой спрашивает:

— Вести?

— Подождите, он сейчас вернётся.

Конвой остаётся в конторе, а я вслед за Надзирателем бегу в низ, на денег спуститься. У дверей стоит помощник и надзиратель. Помошник говорит: "Открывайте дверь". Намереваюсь спросить, в чём дело, помощнику мигает: "Крой". Спрашивать дальше нечего, вылетаю на улицу. [11]

Декабрьский Сибирский мороз, на мне летняя фуражка, летния в заплатах брюки, рваные сапоги и рваный грязный пиджак. Тип подозрительный.

Отскочив от ворот тюрьмы, сам себе не верю. Где я? Куда бежать? Вдруг перед глазами женщина: "Вы, товарищ, политический, квартира у Вас есть?" При белых женщина называет товарищем. Подозрительно окидываю взглядом с головы до ног. Пролетарское чутьё говорит, своя. Отвечаю:

— Да, политический, первый раз в городе.

— Идём.

И пошли. Проходим по улицам, меня знакомят: "Вот тут пулемётчики, тут артилерия, тут такая то часть и т. д."

Приходим в квартиру, Протопоповский переулок Љ2, 17 квартира, и все члены партии работают под флагом Красного креста. Захожу в дом.

— Проходите, товарищ, дальше. А моего мужа там не видели?

— Как фамилия?

— Крупин.

— Да, в 5 номере он самый.

— Как-бы выручить?

— Сам то не знаю, как вышел.

Выясняется, что Помощник Начальника Губернской тюрьмы — член партии, и он меня спас. Женщина, встретившая меня, оказалась ВАСИЛЬЕВА, сама отправилась в тюрьму и к утру ещё двух привела: тов. Крупина и одного из Челябинска. Моментально знакомимся с положением на фронте, которое оказалось блестяще. Знакомимся с товарищами, с положением организаций, начинается подготовка к возстанию и с 17 на 18 ночью с оружием в руках разбиваем Егерей, захватываем дом науки — главный штаб белогвардейцев Пепеляевской армии.

Заработала Типография, выпустили листовки за ними приказ Љ1 Томского Военнореволюционного комитета: "Всем солдатам и офицерам бывшей Колчаковской армии, с сего числа власти Колчака не существует, вся власть принадлежит Томскому Военревкому. Приказываем здать оружие или переходить на нашу сторону. Штаб и Комитет помещается Магистрацкая Љ 8". И к 10 утра все части, кроме Юнкеров, здались и перешли на сторону Советов, а в я поехал освобождать тюрьму и по пути выбивал Юнкеров, которыя ещё не заявили о здаче. По дороге к корпусу даю распоряжение сложить оружие, безоговорочно здаются, обезоруживаем юнкеров и к тюрьме и освободили сразу 1742 человека со всех концов нашей советской страны. 18-19 полная власть наша, но регулярных войск нет. Запрашиваем, когда пожалуют. Ответ: вот идут, вот 60 вёрст, 30 вёрст, и наконец 20 Декабря с музыкой встречаем дорогих долгожданных гостей. Первый вошол 17 Уральский полк 30 стрел. дивизии.

Передав полностью им власть, поработав с ними до 3 Января 1920 г., после чего нас сформировали 195 человек в сторону Урала, провожали на вокзал. Распростившись с товарищами, мы поехали по своим местам, где кто раньше работал.

БУРОВ [11]

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.190.Л.3-11.