| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Галина Николаева отмечает деликатность Дмитрия Ивановича, которая сочетается у него с энергичностью и напористостью, его уважительное отношение не только к начальству, но и к подчинённым. Таким, видимо, и должен быть директор международного научного центра, и не случайно, что именно ему, а не кому другому Курчатов предложил создать "Восточный" институт, известный сейчас как "Объединённый" **.
ЧТО ЗА ЛЮДИ ТЕОРЕТИКИ
Дмитрий Иванович приглашает писательницу к теоретикам на семинар. Докладывает молодой физик Николай Черников. Тема: "Кинетическая теория релятивистского газа". Судя по всему, это была предзащита: несколько месяцев спустя докладчик защитил докторскую.
В записной книжке писательницы появляется описание интерьера: "Комната для семинаров, так называемая "комната научного трёпа". Кресла, пюпитры, две больших чёрных доски, окна, чёрная стена. Много молодёжи". Женским взглядом Галина Евгеньевна замечает: "Модно одеты — пуловеры и пиджаки с разрезом. Большинство в очках. Высокие лбы..." И добавляет, что за окнами — "серый дождливый день..."
Докладчик закончил, следуют вопросы и замечания, время от времени переходящие в дискуссию. Теоретики так быстро обмениваются репликами, что Галина Николаева едва успевает записывать их фразы — надо научить своих будущих героев не только грамотно произносить физические термины, изъясняться не только книжным языком, на котором физики пишут свои статьи, но и разговорным, как в жизни, на семинарах и в кулуарах, будущие герои должны усвоить профессиональный жаргон физиков и уверенно на нём говорить. Чтобы будущие читатели-физики узнали себя, как они узнали себя в герое "Девяти дней одного года", созданного Иннокентием Смоктуновским.
Один день Галина Николаева посвящает встрече с молодыми теоретиками. Осторожно изучает их, присматривается, подобно терапевту, перед которым сидит новый пациент. Молодым теоретикам внимание писательницы лестно, но они это и не показывают, но когда она спрашивает их о чём-то, они охотно отвечают. Некоторые чуть ли не исповедуются. "Руками ничего делать не могу, вся надежда на голову", признаётся один. Голова для теоретика — двигатель мысли. Иногда этот двигатель даёт сбои, начинает работать на холостых оборотах, и тогда теоретик идёт пить кофе.
— Гусь может плавать, летать, бегать. Но плавает он хуже пингвина, летает хуже орла, бегает хуже страуса. А в науке нужны орлы и страусы...
— На заводе всё ясно, там показатели. А у нас какие показатели? У нас нет показателей...
— Мышление экспериментатора менее абстрактно. У теоретиков — через математику, у экспериментаторов — на пальцах...
— Теоретики чем-то отличаются. Едем в поезде, познакомились с девушками. Представились: я — повар, а я — бухгалтер. Они говорят: хватит трепаться, вы физики-теоретики...
НЕМНОГО ФИЗИКИ ЭЛЕМЕНТАРНЫХ ЧАСТИЦ
Административные, организационные дела, в которые с неизбежностью погружён был директор межправительственной организации ОИЯИ, Дмитрий Иванович называл "делами собачьими". О научных проблемах современной физики элементарных частиц он рассказал во второй беседе с ней. По окончании Галина Николаева с удивлением заметила: "Он такой активный рассказчик, что нам с Максимушкой слова не удавалось вставить!" А ей так хотелось поделиться с Дмитрием Ивановичем своими впечатлениями от бесед с молодыми физиками, которых он ей рекомендовал...
К тому времени эпоха великих потрясений в физике осталась в прошлом. Умонастроения физиков 1962 года Дмитрий Иванович выразил следующим образом: старшее поколение живёт ожиданием новой научной революции, а молодёжь довольствуется изобретением приёмов и методов, которые позволяют хоть что-нибудь посчитать. В физике частиц господствует дисперсионщина, большие надежды возлагаются на "исчисление Редже" — реджистику на профессиональном жаргоне (которая вскоре, после появления "кварков", отошла на второй план)... Два года спустя, подводя итоги проходившей в Дубне Рочестерской конференции, Блохинцев скажет: "Я убеждён, что мы стоим на пороге глубочайшей научной революции, которая, как это всегда случалось и ранее, повлечёт за собой новую эпоху в технике и в жизни человечества".
Галина Николаева покорена: "Интеллектуальная глыба". Оказывается, он ещё и художник, с удивлением добавила она, увидев у директора ОИЯИ картину "Мальчик перед бездной". А он ещё и поэт, с удовольствием усилил её удивление Тяпкин. Стихи? — с интересом переспросила Галина Евгеньевна...
А Дмитрия Ивановича приятно удивила осведомлённость писательницы не только в физике, но и в философских вопросах квантовой механики, она знает даже о многолетней дискуссии его с Нильсом Бором по этому поводу.
ПРОСТРАНСТВО-ВРЕМЯ В МИКРОМИРЕ
В записной книжке Галины Николаевой подчёркнута фамилия Кадышевский. Для Галины Николаевой этот человек — писательская удача. Автор должен любить своих героев, в противном случае его ждут крупные неприятности, советовал Михаил Булгаков. А тут и советов никаких не нужно было. Высокий обаятельный красавец, восходящая звезда советской теорфизики. Не успев окончить аспирантуру, Кадышевский защитил кандидатскую диссертацию. Две статьи в "Докладах Академии наук", одна уже напечатана, другая ждёт своей очереди. Три года спустя Блохинцев напишет о нём в дневнике: "Такими бывают гении..."
Писательница вспоминает слова Дмитрия Ивановича о том, что старшее поколение физиков живёт в ожидании очередной научной революции, а молодёжь довольствуется частными методами и радуется, когда что-нибудь удаётся посчитать. Мир как будто перевернулся: романтики отцы и прагматики дети... Это — не о Кадышевском. Этот человек не боится колебать мировые струны. Он не из прагматиков, он — романтик. Он чувствует в себе силы замахнуться на Теорию Всего...
Галина Николаева в восторге. Она готова взять этого человека в будущий роман целиком, таким как он есть, без всякой литературной обработки. Кадышевский говорит увлечённо, хотя и медленно, словно раздумывает над каждым словом.
Галина Николаева записывает...
Теоретики похожи на художников. Работа пьянит. Чувствуешь свою посвящённость чему-то высшему. Самообман? Может быть... У экспериментаторов этого нет. Там коллектив. Обезличка...
Молодой физик развивает теорию основанную на новом представлении о геометрии в малом. Потревожены имена классиков естествознания, упомянут Эйнштейн, затронуто пространство-время в микромире. Эйнштейн изменил наши представления о пространстве-времени во Вселенной, Кадышевский развивает теорию о пространстве-времени в микромире. Но Эйнштейн говорил об искривлении пространства, а Кадышевский говорит о его дискретности
* * *
.
Греческий ум почти исчерпал все мыслимые теории для объяснения Вселенной, и современные гипотезы это всего лишь продолжение неудавшихся попыток древних, писал в конце XIX века историк физики Ф. Розенбергер. Идея дискретности пространства и времени восходит к Демокриту, к проблеме, с которой столкнулись греческие философы после того как Парменид объявил бытие неделимым и неподвижным, а его ученик Зенон на примерах показал, что понятие движения внутренне противоречиво. В то время ещё не владели понятием бесконечно малых, они и в XVII веке оставалась загадкой, и не умели суммировать бесконечно убывающие геометрические прогрессии. Парадоксы Зенона смущали их чрезвычайно. Демокрит решил проблему, запретив делить отрезки до бесконечности — всему есть предел, делению на отрезки в том числе. И парадоксы Зенона развалились, в том числе самый известный из них, в котором Ахилл никогда не догонит черепаху — вот почему Демокрита называют не только отцом античной атомистики, но и основателем дискретной математики.
Дискретность пространства-времени в микромире, однако, имеет другое происхождение: она выросла не из проблем античной философии, а из проблем теории поля, в которой на пути к конечному результату в расчётах появляются бесконечности, от которых приходится избавляться, как сказал Фейнман, "заметанием мусора под ковёр", что вызывает у теоретиков ощущение собственной неполноценности.
Дискретность пространства в микромире не только избавляет от бесконечностей, но и открывает возможность решить так называемую проблему спектра масс. В современной теории массы частиц вводятся, как говорят физики, "руками", вычислять их сейчас в принципе невозможно — как эти две универсальные константы, постоянную Планка и скорость света не крути, размерность массы не получишь, а вот если к ним добавить фундаментальную длину, это можно сделать. А что говорит Его Величество Эксперимент? Путь от теории к практике и далёк, и долог. Теория пока ребёнок, он ещё в пелёнках, выход на эксперимент — дело будущего...
Неожиданный вопрос: почему физики мало пьют? Бережно относятся к своей голове. А к своим избранницам они относятся так же бережно?
И снова Галина Николаева в восторге. Переворот в науке! Её поражает только, что доклад молодого учёного на семинаре встречен был весьма сдержанно. Докладчика вежливо выслушали, задали вопросы, получили ответы обсудили, рекомендовали к публикации — и разошлись. Обычные научные будни. Теория не принята, но и не опровергнута. Писательница поделилась своим удивлением с Алексеем Тяпкиным: Алексей Алексеевич, почему так? Крупные открытия в науке редки, мягко, почти по-отечески ответил ей Тяпкин. УА в моём романе, сказала писательница, сообщение молодого учёного о новой теории будет встречено аплодисментами!
"МОЛОДЁЖЬ СЕБЯ ЕЩЁ ПОКАЖЕТ"
Директор Лаборатории высоких энергий В. И. Векслер согласился на беседу не сразу. Когда Зоя Иосифовна, его секретарь, в первый раз сообщила ему, что с ним хотят встретиться советские писатели, Владимир Иосифович, владевший русским языком во всей его полноте, рассеянно ответил, а не пошли бы они по популярному в России адресу. В очередной раз кладя трубку, он со вздохом сказал: "Ну и настырный народ эти писатели! Придётся принять..." Правда, поставил условие: не больше двадцати минут. А беседа растянулась на час с лишним. Это отметили ожидавшие своей очереди в приёмной — они засекли время.
Векслер, восторженно: "Какая умница! Знает физику не хуже научного сотрудника!" А Галина Николаева поражена размерами царь-ускорителя и восхищена полётом мысли её создателя. Всего пять лет назад им была взята планка 10 ГэВ, а он уже работает над ускорителями в 1000 ГэВ!
А как директор крупной научной лаборатории Векслер Галине Николаевой не показался. Царь-ускоритель, при всём его величии (один магнит массой 36 тысяч тонн!) — это только прибор, инструмент познания. Одна частица с его помощью открыта, а что дальше? Царь-ускоритель больше не флагман в физике высоких энергий. К нему много и других претензий. К нему и к его создателю. Для Векслера он в прошлом, а для молодых физиков, со всеми его недостатками, — в настоящем, им на нём работать. А у Векслера на первом месте новые методы ускорения, физические результаты и аппаратура — на втором и третьем. А молодёжь? Пусть молодёжь занимается своим делом. Если человек чего-то стоит, то он обязательно пробьётся. Молодёжь меня не подведёт, она ещё себя покажет, говорит Векслер. Лаборатория беспризорников...
Что-то похожее было в своё время и в старейшей Лаборатории ОИЯИ, беспризорники были и там. На вопрос, что мешает советской экспериментальной физике, Роман Суляев, как ни странно, ответил, что в первую очередь — это проблема молодых кадров. На Западе вчерашний дипломник сразу попадает в опытный коллектив, "а у нас этого нет". Почему? "До войны ядерной физикой занимались считанные единицы. Сейчас эти люди возглавляют лаборатории и институты и занимаются в основном организацией науки, а не самой наукой. Как формировалась Лаборатория? Приходила молодёжь, только что окончившая вузы. Помощи ждать было не от кого. Учились, читая американские журналы. Многое дублировали, набирались опыта... Пришёл Понтекорво, звезда первой величины в физике, — и с его приходом многое изменилось..."
Выписки из лабораторной стенгазеты, в которой молодые сотрудники Лаборатории обмениваются мнениями о статье академика П. Л. Капицы "Теория, эксперимент, практика", как будто подтверждают сделанные писательницей выводы:
— Мне кажется, что вопросом научного роста физиков должны заниматься их руководители. У нас же, по-видимому, действует принцип: "спасение утопающих — дело рук самих утопающих".
— А мне кажется, что такого понятия как научный руководитель у нас в Лаборатории вообще не существует. Научный отдел рассматривается как стадо, которое пастух перегоняет с одной научной работы на другую.
— В нашей Лаборатории живут по принципу: один токарь лучше двух физиков. Научное начальство смотрит на физиков как на рабочую силу, административное старается "держать на табеле", профсоюзное считает существование научного отдела помехой, а начальник отдела проводит политику "материального сдерживания".
— Наша дирекция не прочь найти хороших экспериментаторов на стороне — мыслящих, самостоятельных, энергичных, но ничего не делает для того, чтобы вырастить их у себя.
— У нас в Лаборатории гоняются за "гениями", собирают по институтам. А они — бездари...
— У нас люди со способностями идут учиться, а бездари — в лаборанты, заполняют штат. У них (в ЦЕРНе) с кадрами гибче...
— Труд экспериментатора чёрен и неблагодарен. У экспериментатора нет времени на чтение литературы, осмысление фактов, изучение теории...
— Вывод один. Науку делают люди. А чтобы сделать хороший эксперимент, нужно сделать хороших экспериментаторов.
Есть в записных книжках Галины Николаевой и следы её беседы с Марией и Михаилом Шафрановыми:
"Открыли вроде бы D-частицу... Объявили на Рочестерской конференции в Киеве... Вернулись, просмотрели 10 тысяч снимков — никакой частицы нет. Назревал скандал. Доложили же на самом высоком уровне... Вы — молотки! За два месяца "дооткройте" частицу. Кто согласен взять на себя ответственность за D-мезон?.. Вечная трагедия отставания. С антипротоном нас опередили американцы. С антинейтроном — тоже. Теперь пытаемся не отстать от ЦЕРНа..."
Галина Николаевна и сама могла бы стать "следопытом микромира". Такой вывод сделал Анатолий Кузнецов, первооткрыватель антисигма-минус гиперона, после того как писательница, прервав его объяснения, продолжила самостоятельно рассказывать, что же запечатлел тот самый, единственный из 40 тысяч снимок, на котором антисигма-минус гиперон оставил свой "автограф". А закончив, с комсомольским задором спросила:
— Ну что, Анатолий Алексеевич, взяли бы вы меня в лаборанты?
На что Анатолий Алексеевич, по возрасту годившийся своей ученице в сыновья, с покорностью ответил:
— Ну что вы, Галина Евгеньевна, я бы взял вас сразу в младшие научные сотрудники...
ПАССИОНАРИЙ ТЯПКИН
Галина Николаева полгода грызла гранит науки физики и четыре месяца провела в окружении физиков Дубны. Хватило бы ей знаний и впечатлений, чтобы передать атмосферу институтской Дубны? Думаю, да. У неё были хорошие учителя. Познать физику не просто как сумму знаний и методов, а как профессию, ей помог Алексей Тяпкин. Блохинцев обрисовал состояние физики частиц как её видят теоретики, Тяпкин помог Галине Николаевой взглянуть на физику второй половины XX века глазами экспериментатора. Алексей Алексеевич вводит писательницу в курс дела. Скоро они станут друзьями. В физике элементарных частиц много новых фактов, ни один не противоречит теории, но и теории по большому счёту нет. Как сказал Тяпкин, экспериментаторы уподобились каменщикам, которые начали класть кирпичи, не дожидаясь, когда архитекторы разработают проект будущего здания... От Тяпкина Галина Николаева узнала и о "кухне" советской физики, о затянувшейся вражде академиков Л. Д. Ландау и И. Е. Тамма с профессорами физфака МГУ, о борьбе с физическим идеализмом в квантовой механике. И о многом другом, о чём нельзя было прочесть в книгах.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
