Жанна. Глава 9

В дверь его покоев громко постучали.

— Эй, Риу! Грейг! Ты там?..

— Ладлоу?.. — удивился Грейг, распахивая дверь. — Прости, я совсем про тебя забыл... Как твоя рана, тебе уже лучше? Выглядишь ты вроде бы неплохо.

— Я в порядке, — отмахнулся Джеймс, заходя внутрь. — А вот ты, похоже, нет. Да оно и неудивительно...

Грейг качнул головой.

— Дело вовсе не во мне.

— Правда?.. — спросил Ладлоу. Он прошел в глубь комнаты и бесцеремонно налил себе вина из той бутылки, которую принес Кайто. — А по-моему, ты просто хочешь, как обычно, делать хорошую мину при плохой игре. Но передо мной тебе не нужно притворяться. Уверен, ты сейчас чувствуешь себя паршиво. Я на твоем месте бы на стенку лез. Да кто угодно выйдет из себя, если ему внезапно сообщить, что любимая женщина выходит за другого!

— А что ты сам думаешь об этом браке?

— Думаю, что Ее величество сыграла с тобой очень дурную шутку, — прямо заявил Ладлоу. — Никогда бы не подумал, что какая-нибудь женщина способна обойтись подобным образом с мужчиной, которого она любит.

Грейг, хоть и испытывал потребность в дружеском сочувствии, при этих словах закатил глаза.

— Боже, Джеймс!.. При чем здесь вообще любовь? Это политика. И Жанна — не "какая-нибудь женщина". Она королева. Не всем везет так, как Бьянке и Людовику.

Джеймс рухнул в кресло, которое жалобно заскрипело от такого варварского обращения, и вытянул свои длинные ноги в сторону камина.

— Так-то оно так, — задумчиво произнес он, покачивая кубок. — Но ведь Жанна не такая, как другие королевы и принцессы. Когда ей чего-то хочется, ей плевать на политику, законы и традиции. Она все эти годы совершенно не скрывала вашей связи, и ей было начхать на то, что об этом подумают в Алезии или за границей. Церковники попробовали было что-то вякнуть, но она так их отбрила, что они до сих пор зализывают раны. Припомнила и фавориток других государей, и епископских "племянников", которым подыскали теплое местечко в церкви... Я, в общем-то, только за — этим ханжам давно кто-нибудь должен был дать укорот. А то они держат своих бастардов на виду и раздают им церковные должности, и в то же время не стесняются читать нам, грешным, проповедь о целомудрии! Но согласись, что после всего этого как-то не ожидаешь, что Жанна внезапно решит соблюдать обычные условности и выйдет замуж просто потому, что это, мол, политика...

— Да?.. А чего ты ожидал?.. — с сарказмом спросил Грейг. — Что Жанна выйдет за меня и сделает меня своим принцем-консортом? Все наши аристократы были бы в восторге, если бы им предложили присягнуть бастарду и сыну простой крестьянки, а потом считать своим законным королем его детей!.. А соседи? Думаешь, они были бы только рады признать подобный брак и проявлять ко мне положенное уважение?.. Ты прав, Жанна умеет постоять за себя и за собственные интересы. Но она же не сумасшедшая. Мы и так уже пережили слишком много потрясений. Думаешь, ей хотелось бы, чтобы люди, которые только что сражались за ее права на трон, оказались сразу же после этого втянуты в новую войну или в какой-то внутренний мятеж? Нет, Джеймс... Это все чушь. Я всегда знал, что Жанна _никогда_ не сможет быть моей женой. Просто все эти годы мы оба вели себя так, как будто бы в мире не существует ничего, кроме нашей любви, а наша единственная забота — это одолеть Франциска. Но в глубине души мы всегда знали, что когда-нибудь это должно закончиться... И сейчас у меня нет никакого права делать вид, что меня кто-то обманул. Но мне сейчас нужно понять другое — я хочу любой ценой расстроить этот брак из-за того, что я ревную Жанну к ее будущему мужу, или же я _действительно_ уверен, что она будет несчастлива?..

Ладлоу несколько секунд задумчиво смотрел на Риу.

— Ты очень сильно ее любишь, да?.. — спросил он, наконец.

Грейг с раздражением повел плечом.

— А ты не знал?

— Да нет, я не об этом... Знаешь выражение — "ослеплен ревностью"? Ты, кажется, впал в другую крайность — ты ослеплен самоотверженностью. Ты не допускаешь даже мысли, что, возможно — заметь, я не утверждаю, я всего лишь говорю — "возможно"!... — Жанна просто тебя разлюбила или увлеклась кем-то другим. Ну сам подумай, Грейг — мы же последние пять лет бывали в Ньевре разве что наездами. Сколько вообще времени ты провел с Жанной за последний год?.. Разве не может быть такого, что в разлуке её чувства к тебе охладели, или что кто-нибудь сумел ей понравиться, пока тебя здесь не было?..

— Например, кто?

На этот раз Ладлоу молчал, должно быть, целую минуту. Очевидно, Джеймсу тоже не очень легко давался этот разговор.

— Тебе не кажется, что королева чересчур близка с ее астрологом? — негромко спросил он, глядя Грейгу в глаза.

— С Ксаратасом? — повторил Риу удивленно.

— Она принимает его у себя в покоях поздно вечером. И они вечно переглядываются, как люди, у которых есть общая тайна. Многие считают, что они любовники.

— Как Бьянка с Гвидо Пеллерини? — спросил Грейг с издевкой.

Джеймс отвел глаза.

— Я понимаю... Мне и самому противно повторять такие сплетни. И я бы не стал этого делать, если бы речь не шла о тебе. Что, если охлаждение между тобой и королевой связано не с тем, что ей пришлось принять решение о браке, а с тем, что у нее появился новый любовник?.. Нас ведь долго не было. А этот шарлатан все время увивался вокруг Жанны. Развлекал ее, играл с ней в шахматы... Обвинял тебя в том, что ты не можешь закончить войну... А Жанне наверняка было одиноко.

Грейгу захотелось ударить своего друга. Он сдержал этот порыв и ограничился лишь тем, что взял Ладлоу за предплечье и слегка сжал, как бы подчеркивая этим важность своих слов.

— Послушай, Джеймс, я ценю твою дружбу и твое участие... Но давай остановимся на этом. Я не собираюсь обсуждать поступки или чувства Жанны. Ни с тобой, ни с кем-нибудь ещё.

Наутро Жанна и ее придворные покинули столицу, выехав навстречу жениху и его свите. Генрих, вообще-то говоря, не вправе был рассчитывать на такой жест. В конце концов, он был только наследником эрцгерцога, не обладающим пока реальной властью, а его невеста — королевой. Но Жанна решила проявить любезность, чтобы не задеть своего будущего мужа дополнительным напоминанием о разнице в их статусе.

Грейга в состав свиты Жанны не включили. Что и понятно — кто захочет видеть рядом со своей невестой ее бывшего любовника? Аркнейские послы наверняка уже успели описать Генриху лорда Риу, а учитывая его внешность, у Грейга не было ни малейших шансов затеряться среди остальных придворных. Так что будущего мужа Жанны Грейг увидел уже в Ньевре, когда свадебный кортеж медленно двигался в сторону кафедрального собора. Генрих был темноволосым, голубоглазым и, пожалуй, чересчур самоуверенным. Он был хорош собой — и явно хорошо об этом знал. С одной стороны, Жанне повезло, что ее будущий супруг не оказался кривоногим, лысым или же горбатым (ведь парадные портреты беспардонно врут, а лично Генрих с Жанной никогда еще не виделись), а с другой стороны — Генрих выглядел человеком, убежденным, что весь мир вращается вокруг его персоны, и что, стоит ему улыбнуться, как любая женщина тотчас же падет жертвой его чар.

Вдобавок ко всему, Генриху было двадцать лет, в то время как его отцу успело перевалить за шестьдесят. Рождению Генриха предшествовала длинная череда выкидышей и мертвых младенцев, а также единственная выжившая дочь, Анна, которую никто в семье не принимал в расчет, так как Альбрехт не допускал даже возможности передать государство женщине, и не оставлял попыток зачать сына.

Много лет назад, когда Грейг с Жанной обсуждали эту ситуацию во время своих верховых прогулок в Рессосе, Жанна с присущей ей бескомпромиссной жесткостью сказала — "этому болвану, герцогу Альбрехту, стоило оставить свою жену в покое года на два. Но он был так одержим своей идеей поскорей зачать наследника, что не хотел признать, что она просто-напросто истощена этими бесконечными беременностями. А после этого ее же еще и винили в том, что она не способна доносить младенца! Идиотство... Он, видимо, думает, что женщины — как курицы, которые способны каждые два дня нести ему по новому яйцу!"

Себастьян с Катрин тогда смотрели на свою кузину-королеву круглыми от потрясения глазами, да и немудрено — Грейг не способен был представить себе герцога Сезара, который третировал бы королей соседних государств болванами или пренебрежительно высказывался об их личной жизни. Себастьян с Катрин наверняка даже не думали, что кто-нибудь из их семьи способен рассуждать о таких деликатных вопросах с такой почти солдатской прямотой. Но Грейг не мог не согласиться с Жанной. На второй год брака жена Альбрехта родила живую и здоровую дочь. Потом, почти сразу же вслед за этим — сына, который тоже родился крупным и вполне здоровым, но при этом умер, не дожив до года, от обычных в таком возрасте болезней. А потом пошло-поехало — одна неудачная беременность за другой, выкидыши, недоношенные младенцы... Почему-то никто в окружении Альбрехта не способен был сказать ему того, что было хорошо известно любой неграмотной крестьянке — что вынашивание и рождение ребенка не дается даром его матери.

Когда, наконец, родился Генрих, а следом за ним — его брат Рихард, было уже слишком поздно — даже радость от рождения наследника не смогла помирить Альбрехта и его жену после двадцати с лишним лет обид, попреков и взаимной неприязни. Однако Генрих, судя по всему, при этом все же пользовался совершенно исключительной любовью обоих родителей. Им восхищались, его берегли, его достоинства превозносили до небес, а недостатки называли милыми детскими шалостями. И в том, как Генрих улыбался Жанне, чувствовалось убежденность, что его улыбка и его внимание — это ценный подарок, который способен привести любую женщину в восторг.

Грейг, наблюдавший за процессией издалека, не без труда протиснулся сквозь плотную толпу и ушел раньше, чем Жанна и её спутники вошли в собор. Он вернулся в свои покои во дворце, упал ничком на застеленную кровать и несколько часов лежал, почти не шевелясь и едва ли о чем-то думая. Но потом ему все же пришлось встать, переодеться и спуститься вниз на свадебный пир. Сидеть на нем до самого конца, когда начнутся так называемые "проводы новобрачных", Грейг не собирался, но правила приличия требовали хотя бы показаться на пиру, чтобы не проявлять неуважения к Ее величеству.

Все следующие недели были заняты разнообразными праздничными торжествами. Многие придворные и иностранные послы, стараясь угодить Ее величеству, устраивали за свой счет приемы, торжества и развлечения в честь королевской свадьбы, и Жанна с ее супругом каждый день участвовали в каких-нибудь новых развлечениях. В голове Грейга эти дни слились в какую-то пеструю ленту бесконечного притворства. Он посещал очередной прием, изображал невозмутимость, улыбался и шутил с хозяевами, танцевал, кланялся, делал комплименты дамам, возвращался в свою комнату уже под утро, совершенно оглушенный танцами, вином и постоянно подавляемым страданием, валился на постель и спал без снов.

Все эти дни он продолжал исподволь наблюдать за Генрихом. В общем-то, супруг Жанны не производил какого-то особенно отталкивающего впечатления. Он был самодоволен и слишком беспечен, но вряд ли по-настоящему испорчен. Он играл свою роль новобрачного и принимал общие поздравления с заметным удовольствием, и ему явно нравилось, что они с Жанной образуют красивую пару и отлично смотрятся во время танцев, но при этом было совершенно не похоже, что он проявляет какой-нибудь более глубокий интерес к своей жене.

Казалось бы, можно порадоваться, что между ними не возникло настоящей близости, и что чувства Генриха к его жене остаются на уровне обыденного увлечения, не угрожая, судя по всему, перерасти в серьезную влюбленность или в истинную страсть. Но, как ни странно, вместо удовлетворения Грейг чувствовал бесплодный гнев.

Да что вообще этот Генрих знал о Жанне?!.. Для него она была просто женщиной в роскошных платьях и с королевским венцом на голове. Эта женщина была достаточно красива, молода и соблазнительна, чтобы мысль об исполнении супружеского долга доставляла ему удовольствие, но, видимо, не стоила того, чтобы стараться заслужить ее доверие или узнать ее получше. Генрих не способен был понять, какие мысли и какие чувства скрываются за натянутой улыбкой Жанны и её притворным оживлением — да он и не желал этого знать. Ему было вполне достаточно красивой оболочки. И такой человек все время находился рядом с Жанной, прикасался к ней, как будто бы имеет на это полное право, спал с ней в одной постели!.. Да Грейг бы убил его за это — если бы только все это не происходило бы по воле Ее величества, которая принесла себя в жертву государственной необходимости.

Грейг снова — уже раз, должно быть, в сотый — размышлял об этом, возвращаясь в свои комнаты после очередного затянувшегося пира, когда неожиданно увидел свет, который пробивался из-под двери швейной комнаты Бьянки. Мать Жанны, несмотря на обилие других дел, время от времени все-таки шила в обществе своих придворных дам, и, кажется, в этой комнате до сих пор стоял станок с начатой Бьянкой вышивкой, которую некому стало закончить. Жанна рукодельем не интересовалась вовсе, и с тех пор, как избавилась от надзора фрейлин своей матери, ни разу не взяла в руки иглу, так что при ней швейная комната, заброшенная при Франциске, большую часть времени стояла запертой. Однако сейчас в комнате, несмотря на поздний час, явно кто-то был, и Грейг замедлил шаг, гадая, стоит ли приоткрыть дверь и посмотреть, кто здесь, или же лучше тихо пройти мимо. Наверняка комнату отпер кто-нибудь из фрейлин Жанны, думая, что здесь можно будет незаметно встретиться со своим любовником — так чего ради мешать чужому свиданию?..

А может быть, и нет. Может быть, кто-то из аркнейцев, которые наводнили замок и во все суют свой нос, подкупил королевскую прислугу, чтобы посмотреть, что хранится в этой закрытой комнате, и теперь роется в шкатулках Бьянки в надежде найти что-нибудь такое, что можно будет включить в свое очередное донесение Альбрехту.

Грейг уже далеко не в первый раз за последние недели натыкался на сопровождающих и слуг кого-то из аркнейских дипломатов, которые находились там, где им явно нечего было делать, или подслушивали разговоры алезийцев, старательно притворяясь, что не знают местного языка. Ничего особенного в этом, безусловно, не было — у Жанны тоже имелись личные осведомители при дворах иностранных государей, и было бы странно не воспользоваться таким случаем, как свадьба, чтобы получить полный отчет о жизни алезийского двора.

Но все же если это кто-то из аркнейских шпиков — надо его выставить, — подумал Грейг, и, подойдя к двери, слегка приоткрыл створку.

К его изумлению, в рабочей комнате Бьянки оказались не аркнейцы и не ищущие уединения влюбленные. За большим полированным столом, предназначавшимся когда-то для того, чтобы рисовать выкройки или раскладывать обрезки ткани, опираясь на него рукой, сидела Жанна.

Она выглядела изможденной. Лицо у нее осунулось и побледнело — надо полагать, не только от официальных церемоний и от бесконечных танцев. Подобное многодневное веселье было бы утомительно даже для счастливых новобрачных, а Жанне приходилось изображать довольство и лучиться счастьем, которого она вовсе не испытывала.