Вздохнув, девушка умостила голову на плече Джона. Впереди уже вырисовывались башни британского военного космодрома. Номерной режимный объект. Впрочем, для провожающих там всё так же как в гражданском космопорте.
Ей предстоит очень долго смотреть вслед Джону, уходящему к тоннелю, выводящему в зал челноков. Это последнее, что она видела тогда, когда он улетал по срочному вызову на Акузу...А потом вернулся оттуда на медицинском транспорте и сразу стал надолго пациентом военного госпиталя.
Как же она тогда боялась за него! Ведь он... остался один в живых из десятка спецназовцев. Эти черви... молотильщики...Дэйна мало знала о происшедшем там, разве что в пределах информации, предоставленной новостными агентствами Земли. По-разному в новостных выпусках описывались события, в которых принял участие Джон. А сам Шепард...Он никогда и не "грузил" её рассказами о происшедшем на Акузе. Скрывал, не хотел, видимо, волновать. Она была за это ему благодарна, хотя понимала — ему пришлось там очень нелегко.
И сейчас ему — тоже нелегко. Непонятный этот приказ. Непонятная форма. Боевой приказ?! Кругом — мир, никакой войны ни с кем человечество вне Солнечной Системы не ведёт — и вдруг такое. Конечно, Джон — особый человек, эн-семёрка, спецназовец. Может быть, для них такие приказы обычное дело, а вот для неё — это, конечно, волнения и — острая тревога. И ей теперь постоянно, буквально каждую секунду кажется, что встретится теперь она с Джоном...очень уж не скоро.
Выгрузившись из флайера у пассажирского терминала зоны отлёта, Дэйна огляделась: здесь мало что изменилось. Конечно, космодром был военным, поэтому особых вольностей здесь не допускали, но, как она и предполагала, для провожающих здесь каких-либо необъяснимых ограничений не было.
Я поправила форму, нажатием нескольких сенсоров на своём офицерском наручном инструментроне отпустила машину, подхватила тревожный кейс и сумку с провизией, после чего взглянула на напрягшуюся девушку.
— Дей? — тихо спросила я, видя, как она продолжает оглядываться по сторонам. Я знала, что она любопытна, не видел в этом ничего плохого, полагая обычной личностной особенностью, но сейчас Дэйна явно тянула время.
— Я... я сейчас, Джон, — она продолжала оглядываться по сторонам, благо здесь было на что посмотреть — отсюда открывался прекрасный вид на стартовые площадки.
Челноки и шаттлы взлетали, садились, зависали, люди прилетали, улетали, работали на обозначенных как безопасные зонах посадочного и стартового полей.
— Мало изменений. Очень мало, — она тряхнула головой, отчего её распущенные волосы покрыли плечи сплошной чёрной волной. — Идём, — решительно сказала она, подхватывая свою сумочку.
У стойки регистрации я предъявила приказ молодцеватому старшине ВКС Альянса. Тот, проведя мгновенную идентификацию, кивнул, вернул бланк приказа мне, выдал посадочное предписание — небольшой листок плотной сероватой пластобумаги.
Дэйна из-за моего плеча прочла номер и код посадочного терминала, огляделась по сторонам, выделила взглядом нужный, но торопиться уходить от стойки не стала.
Я поняла её нежелание торопиться, решительно направилась к рядам сидений зоны ожидания.
— Джон. — Дэйна снизу вверх мягко, но требовательно посмотрела на меня. — Неспокойно мне... Прошу...Помни о том, что я тебя жду...Живого. Остальное — не важно. Я приму тебя любого. Главное — возвратись. Возвратись живым...Прошу, — она не стала стремиться к тому, чтобы я непременно обнял её, прижал к себе.
Такой она была всегда — независимой и в то же время — ранимой. Для меня. Для других — стойкой и цельной. Мало кто знал Дэйну так, как знал её я.
Я помедлила, затем медленно, очень медленно, так, чтобы она это запомнила, кивнула. Я понимала — она воспримет кивок так, как надо. Без слов. Слова в нашем общении, в нашем отношении давно уже играли не основную роль. Дэйна понимала меня без слов, я — без слов понимала Дэйну.
Несколько минут мы стояли друг против друга рядом с "лентами" пустых полумягких кресел. Привыкшие к сценам прощания сотрудники космодрома проходили мимо, не задерживаясь, не глядя на парня и женщину.
Прозвучал короткий мелодичный сигнал, затем синтезированный приятный женский голос чётко объявил о прибытии к выходу, указанному в отлётных документах, пассажирского челнока.
На орбиту Земли прибыл доставщик — небольшой военный пассажирский космический кораблик, выполнявший регулярные рейсы от станции "Арктур"до орбиты Земли.
— Прибыл, — выдохнула Дэйна, не торопясь подхватывать свою сумку. Я подняла с пола свой кейс и сумку, медленно повернулась и направилась к нужному терминалу входа.
Дальше провожающих не пускали и я, предъявив документы и приказ младшему лейтенанту — дежурному по терминалу, обернулась к Дэйне.
"Младлей" уткнулся взглядом в экран своего пульта — он понимал, что офицеру нужно проститься со своей спутницей здесь, поскольку дальше путь для неё закрыт.
— Дэйна... Спасибо тебе. — Я обняла девушку, та приникла ко мне, скрывая желание заплакать. — Я... я вернусь. Ты пиши...Я буду писать тебе, Как только будет возможность...Напишу обязательно. — я легонько прижал её к себе, она обняла его покрепче.
Сильная. Физически и духовно сильная и цельная. Настоящая подруга для меня, воина и офицера. Не умеющая разнюниваться по пустякам, знающая, что такое дисциплина и порядок на собственном богатом опыте. И в то же время — способная раскрыться перед ним, предстать нежной и ранимой.Доверяющая ему всю себя раз за разом.
— Джонни... — Дэйна назвала меня так, как называла только меня. С той же интонацией, с тем же тембром, что и в первый раз... — Возвращайся... живым. Я... я жду тебя и я... люблю тебя. Возвращайся, — она посмотрела на него снизу вверх, дала ему вытереть пальцами выступившие в уголках её глаз слезинки, отшагнула, понимая, что времени больше нет. — Вернись живым... прошу... -её пальцы нервно затеребили ручку сумочки.
— Я люблю тебя, Дэйна, — сказала я, подхватывая кейс и сумку, поворачиваясь к открывавшимся дверям посадочного входа и делая шаг за порог. Я не слишком хорошо умела прощаться, тем более — с Дэйной.
В салоне челнока я кивком поприветствовала других офицеров и сержантов со старшинами — протокол и ритуал, никуда не денешься.
Гражданская, а теперь уже — и мирная жизнь остались за порогом арки посадочного входа. Там, где осталась Дэйна, провожавшая его взглядом до тех пор, пока я не ступила на ленту травелатора, уносящего меня вниз, к тоннелям выходов к челнокам. Я чувствовала её взгляд -напряжённый, любящий, нежный, зовущий.
Многие люди посчитали бы, что такие отношения странны и неприемлемы. Многие. Я знала, что далеко не всегда те, кто становились для людей первой любовью, в дальнейшем пересекали грань платонических отношений, выходили на путь, ведущий к образованию семьи, к рождению общих желанных детей. Но у Джона и у Дэйны, воспитанников детдома, всё было по-иному. Они выстраивали свои отношения несколько лет и потом, когда вышли из детдома в самостоятельную жизнь, получили первые квартиры, не стали отдаляться друг от друга.
Шепард никогда не давил на Дэйну, не ограничивал её в праве вести свою собственную жизнь, встречаться с подругами, с друзьями. И она... она решила сохранить с ним отношения. Не только сохранить, но и развить. Она проводила его в армию, когда он улетал в "учебку" из такого же терминала отлёта военного космодрома. Она писала ему письма, она отвечала на его письма.
Да, редко, но писала. Ведь и у неё жизнь была напряжённой: она ещё в детдоме приняла нелёгкое решение уйти в профессиональный спорт. И с тех пор для неё череда тренировок, сборов, выездов, соревнований, чемпионатов, олимпиад стала привычной.
Она быстро добилась значительных успехов, убедилась, что эта жизнь ей подходит, что она для неё приемлема. За каждой медалью, за каждым дипломом стоял её огромный труд. Потому-то Дэйна так точно, глубоко и полно понимала Шепарда, решившего попробовать стать профессиональным спецназовцем. Да, они встречались очень редко. На очень короткое время. И Дэйна умела эти минуты встреч наполнить до отказа. Смыслом. Содержанием. Ценностью. Для неё Джон был важен.
Мы пока что не думали о ребёнке, о свадьбе. Встречались, любили друг друга. Дэйна многое знала о работе и о службе Джона, он многое знал о её спортивной карьере. И мы раз за разом говорили во время встреч не только об этом. Мы говорили и о многом другом. Ходили по музеям, выставкам, на концерты, новые фильмы. Мы были свободны в своём выборе и удивительно подходили друг другу.
Я не торопила Дэйну. Не говорила о свадьбе, о детях. Хотя, конечно же, подразумевала всё это. Но — не торопила. Не настаивала на том, что всё это должно случиться вот так — очень быстро и — в самом ближайшем будущем.
Дэйна с восторгом и удовлетворением восприняла известие о том, что её Джон стал слушателем Академии "Эн-Семь".А потом... потом искренне поздравила меня, своего Джона с присвоением высшей квалификационной категории. Ей это было очень важно — в способности Джона достигать вершин она никогда не сомневалась.
Провожая его уменьшавшуюся фигуру взглядом, Дэйна понимала всё острее, что теперь... теперь что-то очень важное и очень большое изменилось. Не в их отношениях, нет. Здесь всё оставалось по-прежнему и потому она не акцентировала на этом своё внимание.
Здесь, в зале отлёта космопорта она почувствовала, что перед Джоном встаёт что-то чёрное. Что-то такое, что уже не позволит ему столь же часто писать ей, столь же часто прилетать к ней. И это чёрное способно поглотить не только Джона, но и многих других воинов. Ей стало очень неспокойно на душе. Она не смогла бы объяснить это словами, но...опасалась, беспокоилась и боялась.
Сейчас Джон уходил не просто на службу, он уходил... на войну. Что ей стоило сказать"на войну", сказать внутренне, безмолвно, знала, наверное, только она.
Такой боязни за Джона она не испытывала даже тогда, когда он написал ей, что получил приказ о вылете на Акузу. А потом... потом она узнала о гибели девяти спецназовцев, попавших под атаку молотильщиков.
Конечно, в выпуске новостей Экстранета многое было сказано...весьма обтекаемо, но она-то почувствовала. Ощутила сердцем, душой, открытой для Джона всегда и везде.
Она почувствовала, что Джон чудом избежал гибели. Почувствовала, что он улетел на Акузу именно для участия в этой операции. О которой столь мало сказали в общепланетных "новостях". Так, в очень смазанном, нечётком виде. А она почувствовала — такие, как Джон идут только на такие вот, сложнейшие и труднейшие операции... И он так изменился после прихода в себя в госпитале. Но что-то в нем осталось прежним.
Как он тогда сказал однажды? "Боестолкновения". Девять его коллег полегли тогда в результате атаки змеечервей. Она даже не сразу узнала, что он выжил. Не была уверена, боялась, плакала. Ей же ещё нужно было готовиться к очередным соревнованиям, участвовать в сборах...
Прямо со сборов она улетела в госпиталь, куда перевели Джона. Увидела его... провела несколько часов рядом с его постелью и поняла, что только он важен для неё. Никто другой. Да, у неё было много друзей, приятелей, знакомых, но только с Джоном она могла позволить себе быть самой собой в полной мере. Он принимал её такой, какой она была на самом деле, когда не пыталась казаться.
И сейчас она ощущала, что Джон улетел на войну. Которая ещё не началась, но которая уже пододвигалась к Солнечной системе, к Земле. Улетел, чтобы эта война не затронула очень многих людей. Гражданских людей. Улетел, потому что всегда был воином. Кому как не ей знать об этом, ведь она провожала его в армию, ей он писал письма из учебной дивизии, к ней прилетал в редкие увольнительные и в отпуска. Кому как не ей?
Как она вернулась в опустевшую личную квартиру Джона — сама не помнила. Да, она знала, что Джон закрепил за ней право жить здесь постоянно — его статус это позволял, всё же спецназовец, эн-семёрка, офицер, коммандер. Потому она не стала собирать свои вещи в сумки, не стала заказывать билеты на обратный рейс в городок на юге Британии, где была её личная квартирка.
Решила остаться здесь, поскольку Джон был здесь кругом. Везде были следы его присутствия. Пусть так и будет. Пока. Пока он не пришлёт несколько писем, несколько сообщений с "Арктура". А если возможно — то и оттуда, куда улетит после "Арктура".
Давно уже для неё станция "Арктур" перестала быть только правительственной. Это была также очень крупная и одна из важнейших военных станций ВКС Альянса.
Тридцать лет человечество уже присутствовало в Большом Космосе. Тридцать лет. Многое изменилось, многое произошло за эти годы всякого-разного.
Станция "Арктур" была сдана в эксплуатацию всего через два года после того, как родился Джон. Её открыли в 2156 году, а Джон родился 11 апреля 2154 года. Эту дату Дэйна знала не только разумом, но и сердцем. Помнила о ней всегда.
Да, для неё, как для женщины, даты имели особое значение. Тем более — такие. Она никогда не забывала поздравить Джона с днём рождения. Не было ни одного года, когда бы она забыла это сделать вовремя. День в день.
Через год началась война Первого Контакта — люди вступили в вооружённый конфликт с первой инопланетной расой — турианцами. Этот конфликт был странным, над его осмыслением и ныне работали огромные научные коллективы. С тех пор человечество вышло в Большой Космос. Дэйна благодарила всех известных ей богов, а случалось — и неизвестных — за то, что Джон был тогда ещё очень мал: она понимала, что будь он постарше, то непременно бы постарался принять в этой войне личное участие.
Да, она привыкла бояться за Джона, потому что... потому что любила его. Любила с тех пор, как испытала чувство первой любви, избрав для себя Джона как наиболее близкого человека. И была очень рада и горда тем, что и Джон выделил именно её, Дэйну среди других девочек-воспитанниц того небольшого детского дома. Выделил и сделал своей главной. Пусть только... платонически, но сделал главной.
Она купалась в его чувствах, в его эмоциях — он дарил ей лучшее из того, что становилось для него самого в ту пору взросления доступным. Она чувствовала себя защищённой и счастливой. И старалась сделать счастливым Джона. Да, она знала, что далеко не все люди переступают грань платонических взаимоотношений, когда чувство первой любви начинает угасать, уступая пространство, уступая место большой реальной главной любви.
Может быть, если бы они оба росли в обычных семьях, они бы спокойно и свободно разошлись в разные стороны, но детдом — особая среда обитания, его воспитанники немногим, но отличаются от детей, выросших даже в неполных семьях. И тем более отличаются от тех детей, кто вырос в семьях, где были и мама, и папа.
Хорошо, что у неё ещё в детдоме появилось дело, которому она отдавалась почти полностью — большой профессиональный спорт. Она подчинила спорту всю свою жизнь и знала, что Джон тоже сделал свой выбор — он пожелал стать офицером-спецназовцем и в последние несколько лет пребывания в детдоме начал серьёзно готовиться к реализации своего выбора. Так же как и она стала готовиться к вхождению в сферу большого спорта.
