Омегаверс Цвет сирени ч.5 (начало)

— Именно. Мы ничего не создаём, а копаемся в прошлом. И кто нас знает, что мы найдём среди пыльных полуистлевших книг и свитков... Да, одна из моих курсовых работ помогла уладить обострившийся конфликт на юге без лишней крови, но когда я работал над ней, то нашёл несколько нестыковок, на которые прежде не обращали внимания... либо просто закрывали глаза. Это мелочи, на первый взгляд, но некоторые мелочи способны вкорне изменить всю картину. Как думаешь, что будет, если люди вдруг узнают, что всё, во что они верили веками, всего лишь ловко выстроенная кем-то ложь?

— Начнётся смута, под которую кто-то захочет получить выгоду.

— Верно. Мы с тобой читали мой пятитомник и уже кое-что нашли, а ведь эти наши находки — капля в море. Сейчас, когда идёт перестройка, важно сохранять наше общество целым, я согласен, но почему нельзя подсобрать данных, чтобы потом, когда придёт время, начать дозированно выбрасывать их на суд населения? И, как я понял, на исторические изыскания деньги выделяются крайне неохотно. А ведь наша наука и её смежные отрасли могут быть полезны не только в теории, но и на практике. Методы датировки, которые мы сейчас используем, не дают точных цифр, и если мы разработаем другие, то сравнение их результатов даст нам точные даты плоть до нескольких лун или даже дней. Те же методы могут быть использованы и в криминалистике, разработка технологий продвинет вперёд и другие науки... Это всё взаимосвязано, но кто-то не хочет такого масштабного развития научной мысли. Они спонсируют только то, что может быть им полезным. Одна из причин, по которым нам так мало платят, заключается именно в этом — рассчитывают, что кафедра потеряет часть сотрудников, а остальные станут послушными.

— И всё же ты выбрал историю, а не юриспруденцию...

— История — это моё призвание. То, чему я готов посвятить свою жизнь. То, что ты мне поведал, помогло кое-что разглядеть среди всех этих многовековых наслоений, заглянуть вглубь и увидеть опасность для нашего народа. Сейчас историческая наука особенно важна, но средств на неё выделяется крайне мало. Поэтому я и выступлю с докладом, чтобы объяснить необходимость этих затрат.

— Понимаю.

— Выступить могли только двое — доктор Тьюринг или я. Мы самые ярые фанатики истории, но доктор Тьюринг слишком заметно картавит, так что доклад буду читать я. Плюс я молодой, а доктор уже в годах.

— Ты уж выступи так, чтобы все вздрогнули, — хмыкнул Альвар.

— Посмотрим. Химики тоже хотят, чтобы им больше денег выделяли, инженерная кафедра требует денег на разработки новых видов вооружений... Деньги нужны всем. И я слышал, что кто-то пользуется не самыми чистыми методами, чтобы выбить очередной грант.

— Например? — поёжился Салли.

— Например, я знаю, что старший сын Гудериана с кафедры геологии — не его родной. За очередное финансовое вливание он заплатил собственным мужем во время первой течки — женился и привёл его на очередную презентацию, чтобы похвастаться. Министр по науке, который был там, положил на Янека глаз — я видел сам, как он облизывался — а сейчас уже видно, что Рассел на старшего отца совершенно не похож. Зато на счёт кафедры тогда перевели солидную сумму.

— И ты тащишь туда Салли??? — Альвар резко затормозил и обернулся. — С ума сошёл?!!

— Я понимаю, что это опасно, но уже ничего не переиграешь — руководство особенно настаивало, чтобы Салли присутствовал.

— Снова интриги Арчибальда?

— Возможно. Но наш малыш по-прежнему снится, значит, ничего не будет.

— Во время течки, может, и не будет, а вот до или после... Салли слишком вкусный, к тому же он последний потомок Спенсеров...

— Ты забыл про моих старших братьев, — напомнил Салли, вцепившись в руку мужа.

— Не забыл. Они же альфы, а ты омега, вот и весь сказ.

— Если бы я остался дома, то было бы ещё хуже, — насупился Салли.

— Так что вы делать будете, если на Салли кто-то глаз положит? — продолжал бурчать альфа.

— Придумаем что-нибудь. Мы тоже не пальцем деланные.

— Кстати, это выражение может иметь и другое значение, — вдруг сказал Салли.

— Какое? — удивился Альвар.

— Это какой должен быть палец, чтобы от него родился ребёнок? Божественный, не иначе.

— А, может, это палец Деймоса?

— Как вариант.

Смех немного разрядил обстановку, и экипаж поехал дальше.

Вот они въехали в Университетский городок, и Салли весь подобрался. Весна набирала обороты, снега активно таяли, и на всех дорогах творилось Деймос знает что. Но Салли, собираясь на приём, нервничал не только из-за подготовки — весной его рудневские ухажёры становились особенно наглыми, словно весна их раззадоривала. Рейган говорил, что это везде так... Оставалось только ни на шаг не отходить от Тобиаса и держать нос по ветру.

Рядом с ними катился ещё один экипаж, и Салли увидел сидящего в нём неожиданно низкорослого пожилого бету в тёплой шинели и с тростью в руках. Тобиас обернулся на приветствие и широко улыбнулся.

— Здравствуйте, доктор Тьюринг! Как ваше здоровье?

— Хвала Иво, пока неплохо, но колени уже побаливают. Весна... А кто это с тобой? Уж не твой ли очаг'овательный супг'уг, о котог'ом столько слухов ходит?

— Да, сэр, это мой Салли. Скоро я вас познакомлю.

Салли почтительно склонил голову — о докторе Тьюринге он уже немало слышал от мужа. Тобиас всегда отзывался об этом человеке очень уважительно. Этот бета никогда не был женат, незаконных детей у него, вроде бы, тоже не было, но зато он был преданным служителем исторической науки. Ещё во времена своей молодости Элиас Тьюринг систематизировал известные на тот момент методики исследований, выпустил несколько книг, активно выбивал деньги на экспедиции, признавал только чистые факты без примесей и давно уже мог войти в высшее руководство, если бы не собственная принципиальность и сволочизм отдельных представителей ректората. Пару раз его грозились вообще выгнать из университета, и если бы не ценность его профессиональной и педагогической деятельности, то так бы и сделали. Тьюринг не раз бывал консультантом на всевозможных переговорах, давал козыри дипломатам и помогал журналистам в написании статей, разъясняющих населению о причинах медленного изменения существующего порядка — он считался одним из самых авторитетных прогностов. Именно доктор Тьюринг был научным руководителем Тобиаса и готовил своего протеже к написанию кандидатской диссертации и присвоению первого настоящего учёного звания, которое дало бы возможность проводить уже не заказные, а свои собственные исследования. Наблюдая за тем, как Тобиас работает дома, Салли всё больше понимал, насколько трудно в нынешнее время быть настоящим учёным. Периодически собачась с руководством, доктор Тьюринг пользовался вполне заслуженным уважением студентов и своих учеников. Салли давно мечтал познакомиться с этим беспорно интересным человеком.

У парадных ворот университета уже протолкнуться было невозможно — два шикарных автомобиля — чёрный, как ночь, "Фаэтон" и лаково-красный "Вольт" — никак не могли разъехаться. Судя по всему, на них прибыли какие-то особенно важные гости, и их водители спорили за право проехать на территорию первыми. Гудение клаксонов, вонь выхлопных газов и ядрёная ругань вынудили Салли поморщиться — споры не стоили выпавшего молочного клыка альфы. Какая разница, кто подъедет к крыльцу первым? Эта свара вынуждала лошадей нервничать и шарахаться. Только людей задерживают! Сколько ещё будет сохраняться затор?.. Вот, наконец, договорились, и "Фаэтон" начал неспешно въезжать в ворота. Альвар сквозь зубы ругал богачей, которые без понта "даже в сортир сходить не могут". Салли вспомнил выезды на приёмы на личном автомобиле семьи Кристо и не смог не согласиться с другом. Похоже, что доктор Тьюринг был того же мнения, поскольку наблюдал за происходящим, сокрушённо качая головой, и оттого этот старик стал Салли ещё симпатичнее.

Двор тоже оказался запружен, и тем, кто подъехал последним, предстояло идти до крыльца пешком. Дорожку и площадку расчистили, и всё же Тобиас не позволил Салли марать идеально начищенные сапожки весенней грязью — спустился сам и подхватил своего омегу на руки. Салли, краснея, отвернулся, прижимая папку с основными тезисами речи к груди — на них все смотрели. И от этих взглядов становилось не по себе. Во время примирения Тобиас рассказал, как его доставали расспросами о юном супруге — тот факт, что полунищий аспирант самой убогой кафедры умудрился жениться на самом настоящем отпрыске знаменитого дворянского рода, многих повергал в недоумение. Над Тобиасом смеялись, вопрошая, чем он кормит мужа и на что собирается одевать его... Что-то объяснять было бессмысленно, и Тобиас только отмахивался. Эти-то подколки и были главной причиной вспыхнувшего гнева в день знакомства с Лориеном.

Ссаживаясь у крыльца, Салли, крепко держась за мужа, осторожно всматривался в толпу и вдруг заметил возле "Фаэтона" знакомого. Омега оторопел, а потом испугался. Это был один из его старших братьев, Симон.

— Салли, в чём дело? — заметил его беспокойство Тобиас.

— Симон... мой брат... он здесь...

Тобиас едва не споткнулся.

— Симон? Наверно, он приехал в качестве представителя Союза Предпринимателей, который часто спонсирует университет.

— Что же делать?

— Во-первых, перестань трястись. Это официальный приём и потому скандалы недопустимы. Во-вторых, я сильно сомневаюсь, что Симон будет тебя преследовать. В-третьих, мы не для того приехали, чтобы беспокоиться о твоих родственниках-альфах. У нас важное дело. Сосредоточься на нём, а дома поговорим о Симоне подробнее. Хорошо, что твой отец не заявился лично...

Слова мужа немного подбодрили омегу, и Салли просто отвернулся.

С парой приехал не только Тобиас — многие представители кафедр и гости прибыли с эскортом. И отнюдь не всегда это были законные мужья. Поскольку не все позволяли появляться мужьям на столь важных мероприятиях, а иметь приличный аксессуар в виде омеги, чтобы подчеркнуть свой статус, хотелось многим, в столице работала служба эскорт-услуг, которая предоставляла отлично вымуштрованных омег с приятной внешностью и запахом, которые и выполняли эту роль. В их обязанности входило лишний раз не открывать рот, мило улыбаться, демонстрировать хорошие манеры, отвечать на задаваемые им вопросы кратко и расплывчато... а заодно ублажать нанимателей по первому требованию. Обычно таких омег снимали на вечер, а при соответствующей доплате и до поздней ночи. Все омеги сопровождения были молоды, ухожены, одеты по последней моде, и отличить их от законных мужей можно было только по предельно низким декольте, шейным украшениям — их бархотки, стоячие воротнички с узкими бантами из атласных ленточек и ожерелья больше походили на ошейники — и жёстким вычурным корсажам, которые не столько помогали держать спину прямо, сколько обрисовывали соблазнительные формы омег. Замужние омеги тоже часто носили корсажи, но это был скорее аксессуар, дополнение к костюму, если тот не предусматривал жилет.

Порой Салли поражался городской моде, которая настойчиво предписывала омегам одеваться отлично от альф и бет — практичные фасоны на каждый день обезличивали, размывали отличия типов друг от друга, и власти хотя бы так стремились разграничить людей по статусным приметам. В частности, практически все работяги были одеты одинаково — в кожаные куртки или короткие пальто, простые жилеты, а то и без них — Рейган, к примеру, носил жилет только в холода — широкие штаны и грубые сапоги или ботинки. Фасоны рубашек тоже не слишком отличались — разница была только в размере. Простые повседневные корсажи для омег из пёстрых тканей или грубой кожи, появившиеся после неудобных императорских корсетов, были чистой условностью и носились отнюдь не всегда — Рейган их, к примеру, терпеть не мог, заявляя, что он не шлюха, чтобы выделываться, а Оскару все эти "изыски" ещё со свадьбы запретил муж, заявив, что нечего привлекать к себе лишнее внимание. Такая одежда была самой дешёвой, шилась большими партиями из однотонных тканей, и потому фасоны унифицировались, чтобы ускорить производство. Выходные наряды для более зажиточных шили, в основном, на заказ, из более дорогих и качественных материалов, украшались самыми разными деталями и стоили соответственно. В повседневной жизни, например, Елеазар носил что-нибудь попроще, пусть и с серьёзным намёком на изыск, на приёмах и принимая гостей дома выбирал что-нибудь более броское, соответствующее статусу. Салли, перешивая купленную в лавке подержанную одежду для себя, после долгих мучительных раздумий решил всё же просто подогнать, а не кардинально перешивать. По-настоящему он сделал так, как хотел, именно готовя себе наряд на выход по особо торжественным случаям. Высшие слои общества старались сохранять хотя бы видимость пристойности и не допускали излишне откровенных фасонов для замужних, позволяя шиковать молодёжи, и всё же мода, особенно на молодость и свежесть, брала своё. Но самыми откровенными были наряды уличных проституток — штанины укорачивались до предела и нередко имели самый причудливый вид, голенища сапог иной раз достигали середины бедра — такие сапоги назывались "ботфорты" и считались особым шиком — высота и тонкость каблуков иной раз зашкаливала настолько, что было непонятно, как их вообще можно носить, не ломая ноги и не застревая в сохранившейся в тех районах брусчатке, а под расшитыми либо украшенными ремешками с фигурными застёжками кожаными корсажами едва угадывались нижние рубашки из полупрозрачного газа, некоторые — с разрезами по бокам и на рукавах. Летом проститутки часто наряжались в подобие восточных одежд — оно называлось "юбка" и избавляла от отдельных нюансов раздевания и лишней стирки. Естественно, при наличии такой одежды про панталоны и речи не шло — бельё было сугубо условным.

Обсуждая с друзьями самые разные нюансы жизни больших городов, а что-то и видя собственными глазами, Салли порой недоумевал, как такое вообще может существовать в нынешнее "прогрессивное" время, пусть и пронизанное лицемерием. Ведь все эти условности только усугубляют неразбериху среди простых людей! Рейган, который был лично знаком со многими уличными проститутками и даже бывшим омегой из эскорт-агентства, рассказывал, что, стараясь выглядеть как можно привлекательнее, эти омеги старательно прятали под аксессуарами метки, синяки и откровенные засосы, оставленные клиентами. С эскортом иной раз получалось даже хуже, чем с уличными шлюхами — среди этих парней не было ни одного свободного. Всех покупали на Ярмарках, работали они даже в дни течки и с юных лет пили настой от беременности... Разумеется, на приёмы в особые дни они не допускались, а обслуживали частных клиентов или большие вечеринки. Могли их продать и на более долгий срок — если клиент пожелает съездить на море развлечься. Само собой, что кого попало на эту работу не покупали, надзор за ними был очень суровым, если кто-то пытался бежать, то его довольно быстро разыскивали — нередко эскорт становился свидетелем того, что, обычно, скрывалось от публики — и тут уж кому как повезёт. В лучшем случае беднягу сдавали в аренду в банальный бордель, а в худшем — просто убивали. Рейган говорил, что для сопровождения на элитных приёмах отбирают самых ароматных, и оставалось только поражаться их выдержке и способности ничем не выдавать своего отвращения. Сам Салли худо-бедно притерпелся к вони высшего света и его мешанине ещё в Рудневе, наставления Орри тоже даром не прошли, и всё же выносить это всё порой было невероятно сложно.