| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Её, если верить данным альянсовской разведки, искали сотрудники разведки Матриархата. Искали. Но — не нашли. И тогда её поисками занялись сподвижницы и последовательницы, которых у неё, одной из религиозных лидеров расы, было, конечно же, не так уж и мало. Пока она здесь, на Иден-Прайме... вряд ли её найдут. Какая-то информация может где-то проскользнуть, но вероятность того, что именно на эту информацию будет обращено должное внимание — ничтожно мала.
Она понимает, что её ждёт опала. Понимает, держит всё внутри. Страдает молча. Ничего не говорит, никак не показывает душевного волнения, душевного смятения.
Этот смертельно опасный для врагов танец по поляне... Только средство ненадолго ощутить себя свободной. Свободной от жестокости окружающего мира. От несовершенства восприятия, свойственного разумным органикам, не любящим копаться в деталях. Тех самых деталях, от которых очень часто, да что там часто — почти всегда — зависит выбор, а потом... потом успех этого выбора.
Она постарела. Сейчас, когда на её голове нет этой ритуально-церемониальной шапки, я отчётливо, насколько позволяла ночная темнота, видела, насколько укоротились её головные отростки. Рисунок кожи стал ясно читаемым, крупные шестиугольники бывшей чешуи отмечались человеческим взглядом сразу, даже если не было необходимости подолгу приглядываться.
Только глаза остались прежними. Брови... Даже если они просто "наведены" чем-то вроде азарийской туши — всё равно они работают на создание целостного внешнего образа. Строгая, неприступная жёсткая матриарх. Да, пожилая. Но тут не только брови — они лишь выделяют и подчёркивают.
Бенезия стареет. Стареет сейчас — я по памяти сравнивала лицо той азари, какую я вытаскивала из Жнеца, из той пилотской кабины... Хотя, какая там "пилотская" кабина... Так, бутафория сплошная. Чтобы Жнец-Наблюдатель, разведчик, полумашина, полусинтет допустил каких-то там разумных органиков к прямому управлению кораблём?!... Нет. И азари и турианцу он создал только иллюзию управления и власти. Лицо той Бенезии, лежащей на стене той пилотской кабины, было не в пример моложе, чем лицо матриарха азари, сидящей сейчас рядом со мной.
Жаль её. Может действительно пойти на небольшое сближение.
Бенезия постарела. И она торопилась, пыталась восстановиться. Возможно, она даже была рада тому, что ей официально разрешено вернуться к биотическим тренировкам. Возможно, она понимает, что и эти "тренировки на пленэре" она может проводить с согласия командования фрегата-прототипа. Она пыталась восстановиться, но, вероятнее всего, понимала, что не сможет преодолеть возраст полностью. И всё же она продолжает делать новые и новые попытки. Она не хочет сдаваться.
— Вы правы, Джейн, не хочу. Не хочу сдаваться, — тихо сказала азари, опустив взгляд. — Явик рассказал мне о вас и вашей ситуации вообще. — Голова не опустилась, осанка сохранилась — гордая, прямая. — Я не читаю мысли, нет. Это, не знаю, к счастью или — к сожалению, мне... недоступно. Или, в чём я убеждена больше — малодоступно, — продолжала Бенезия. — Но сейчас я сдаваться не хочу. Не могу и потому — не буду. У меня есть дочь, я должна вернуться к ней. У меня есть Этита и я должна вернуть её в свою семью. Она... страдает, её эта общественная работа... ела поедом и, наверное, сейчас — тоже ест. А она ведь тоже... не молода. Я хочу вернуть её к себе и к Лиаре. Они должны пообщаться... как отец и дочь, — матриарх помолчала несколько секунд. — Я знаю, что меня ждёт. В общих чертах... и не в общих... Знаю. И пытаюсь, стремлюсь, стараюсь подготовиться к этому. Насколько это вообще возможно, — она снова сделала паузу, видимо, собираясь с силами. — Жизнь стандартна. В ней очень мало приятного, прекрасного, полезного. И очень, очень много... никакого. Слишком много. И это "никакое" топит всё. И — хорошее, и — плохое. Топит и мы, разумные органики любой расы, так и не успеваем за срок своей жизни понять, что же действительно такое "хорошо" и что же действительно такое "плохо". Потому вынуждены делать одни и те же ошибки, превращая единственную жизнь в шебуршение.
На этот раз молчание азари длилось дольше минуты:
— Я пока общалась с землянами, с местными жителями, с крестьянами, о многом подумала, Джон. Эти часы разговоров, эти часы общения дали мне очень многое. То, чего я не смогла бы познать, узнать, понять никаким другим образом. Я многое поняла о вас, землянах. Вы в считаные часы, дни, месяцы, годы часто вкладываете столько, сколько мы, долгоживущие азари... не можем вложить нередко даже в десятилетия. У каждой расы... своя жизнь и всё же она... очень похожа, потому что мы все живём в единой среде. В небольшой, очень небольшой Галактике, которая тоже когда-то родилась, сколько-то миллиардов лет, может быть — десятков миллиардов лет — проживёт, — азари подняла голову, вперив взгляд в чернеющее небо, — а потом... потом трансформируется во что-нибудь другое или... сольётся с другой галактикой. Даже тысяча лет перед такими масштабами — как вы, люди, часто говорите вслух и пишете — песчинка.
— Но это — наша песчинка... — тихо сказала я.
— Бена. Просто Бена, — тихо ответила матриарх. — Я хочу для вас быть Беной. Так зовёт меня Этита и мне это сокращённое имя нравится. Полное меня... старит, — она чуть опустила голову, повернулась ко мне. — Пожалуйста... — Хочет быть Беной, ладно.
— Хорошо, Бена, — согласилась я. Бенезия не стала улыбаться, её лицо осталось серьёзным, но я почувствовала — ей понравилось мое согласие. — Тогда... зовите меня просто — Джейн, только не на людях. Там лучше Джоном.
— Обязательно. Особенно, когда вокруг почти никого нет, — обрадованно кивнула матриарх.
Несколько минут они молчали. Ночные звуки стали привычными, а темнота уже совершенно не давила, не пугала и не напрягала.
— Мы — не одни, — тихо сказала Бенезия.
— Знаю. Рядом с нами — девочка и мальчик. Дети уже давно наблюдают за вами, Бена.
— И за вами, Джон, тоже, — согласилась матриарх. — Можно считать, что они наблюдают за нами обоими, — она соединила пальцы правой руки в щепотку и зажгла маленький, слабенький биотический огонёчек. — Не прячьтесь, идите сюда, — она посмотрела в сторону кустарника. Послышалась возня, треск веток и к Шепарду и Бенезии осторожно приблизились пятилетняя девочка и четырёхлетний мальчик. — Садитесь, — азари взглядом указала на поросший травой земляной холм рядом с собой. Дети уселись, выжидательно посмотрев на азари. — Я вас не напугала?
— Нет, тётя Бена, — сказал мальчик. — Вы... вы настолько быстро двигались по поляне... Это все азари так... умеют?
— Не все, но многие, — сказала матриарх, улыбнувшись и увидев ответные улыбки на детских лицах. — Протяни руку ладошкой кверху, я тебе положу этот огонёчек. Он не жжётся, едва-едва тёплый, — она подождала, пока мальчик подставит руку и опустила биотический огонёк на детские пальцы. Шарик скатился в ладошку. Мальчик заворожённо уставился на маленькое чудо, спокойно лежавшее у него в руке и действительно, как видел Шепард, не обжигавшее нежную детскую кожу.
— Он... тёплый и совсем не страшный, — выдохнул мальчик. — И светит так мягко и приятно... Как сказочный фонарик.
Бенезия посмотрела на девочку, уловила её настроение и зажгла такой же огонёк в своей левой руке:
— Возьми, подставь ладошку, — мягко негромко сказала она. Девочка обрадованно протянула руку, ощутила, как шарик скатывается по пальцам, устраивается на ладошке и улыбнулась. — Они — живые.
— Живые, — почти одновременно сказали мальчик и девочка, не сводившие взглядов со своих светлячков.
Интересно. Я уже давно заметила на полигонах, что местная биотика куда обштирнее стандартных воздейтсвий которыми владела та же Лиара и Аленко.
Несколько секунд — и мальчик поднимает на азари озабоченный взгляд:
— А сколько они будут светить? — спросил он.
Шепард видел, что тот же вопрос готова озвучить и девочка.
Бенезия, вероятно, ждала этого вопроса:
— Часов шесть, — сказала она.
— До-о-лго, — девочка поднесла ладошку со светлячком к лицу. — И они будут светить только рядом с вами?
— Нет, — ответила матриарх.
— Хорошо, — мальчик повернулся к своей спутнице, а она заворожённо смотрела на игру биотического пламени, заключённого в тонкую оболочку "светлячка". — Красиво.
— Очень, — согласилась Бенезия. — Такие светлячки азари учатся создавать, едва им исполнится три года.
— Даже младше меня?! — изумлённо выдохнул мальчик. Матриарх кивнула. — Расскажите, тётя Бена!
Бенезия не стала отнекиваться и рассказала. Сказать, что дети слушали рассказ матриарха едва дыша — не сказать ничего. Они были полностью поглощены рассказом. Бенезия плавно переходила с темы на тему и говорила, как видела я, о том, что было интересно и понятно именно таким детям. Несколько десятков минут пролетели как одно мгновение.
— Вот так. — Бенезия закончила свой рассказ. — А теперь — идите, покажите огоньки родителям и друзьям. Они будут светить ещё долго, — матриарх с едва заметной доброй улыбкой наблюдала, как первым поднимается на ноги мальчик, за ним — его спутница и дети, взявшись за руки, неспешно уходят по тропинке к посёлку, освещаемые всполохами биотического сияния "светлячков". — Ушли. Мне почему-то кажется, Джейн, что они ещё не раз вернутся.
— Вернутся, Бена, — согласилась я. — Мы пробудем здесь, на этой планете, ещё долго и они будут часто приходить к стоянке.
— Хорошо, что они пока не чувствуют приближения войны, — вздохнула матриарх. — Они живут своей, детской жизнью. В которой нет полного, взрослого понимания смерти, болезни. Нет понимания "никогда"... Наверное, мы, разумные органики, взрослея, действительно, многое теряем. Потом, возможно, всю жизнь ищем... И — не всегда находим, — она смешалась, взглянула на меня, словно ища поддержки. — Джейн...
— Садитесь ближе, Бена. — я поняла, что ждёт от меня азари, раскрыла наспинный рюкзак брони, достала куртку, набросила её на плечи матриарха, успевшей привалиться к моему левому плечу. — Такова, наверное, жизнь.
— Может быть. — Бенезия придержала куртку за воротник. — Джейн...
— Нет, Бена. Не расходуйте биотическую энергию. Ночь не слишком холодная, пока что это — только начало ночи.
— Для вас мне это не трудно, Джейн, — помолчав, сказала Бенезия. — Но если вы не хотите — не буду. — В её голосе послышалась тщательно скрываемая нотка усталости и беспокойства. — Они такие маленькие, а ходят по ночной планете... спокойно.
— А куда им деваться, Бена? Родители работают, сутки здесь — шестьдесят часов, но люди — упрямые существа, они везде заводят свои порядки. Для нас, землян, привычны двадцать четыре часа, значит и здесь, на другой планете, будет такой же график... А ночь — так ведь и на Земле есть полярные ночи по полгода. Куда там каким-то шестидесяти часам? По полгода солнца нет, кругом — только искусственное освещение. И всё равно — люди работают, действуют, творят, создают, — тихо сказал я. — Вот и здесь. К тому же, как сказал один мой преподаватель, пусть это и не было его любимым изречением, но он всегда так это мастерски озвучивал... Сейчас, вот настроюсь, попытаюсь, насколько смогу, воспроизвести: "Так ведь в космосе — всегда темно...", — я помедлила несколько секунд, затем продолжила. — Не знаю, насколько близко к оригиналу у меня получилось.
— Получилось очень близко, Джейн, — тихо сказала матриарх. — Очень близко.
— Рада, — коротко ответила я, чувствуя, что, несмотря на ощутимо потеплевший тон голоса, матриарх всё же напряжена и очень задумчива. — Бена...
— Да, Джейн. Простите. — Бенезия кинула на мое лицо сидевшей рядом быстрый взгляд, но затем опустила глаза. Я почувствовала, как она снова погружается в раздумья. — Я... Я сейчас больше думаю, чем говорю. И мне... мне очень важно, что вы сейчас рядом со мной... Мне намного легче, когда я вижу и чувствую вас рядом... Понимаю... что вы не сможете быть со мной круглосуточно, но... Очень бы хотела именно этого. Побывав в шкуре хаска, так, кажется, теперь иногда говорят люди, я сейчас особо чётко и точно ощущаю, насколько это... противоестественное для разумного органика состояние. Побывав там... по-другому, очень по-другому понимаешь, разумеешь и оцениваешь очень многое, что другие разумные органики воспринимают как совершенно обычные вещи... Знаю, Джейн, что я вроде бы и матриарх, вроде бы мне и немало лет, вроде бы я должна быть по-прежнему строгой, неприступной, даже суровой. Всё это так и в определённые моменты жизни мне надо быть именно такой. А сейчас я думаю о том, сколько же всего я упустила в жизни, не остановив тогда уходившую из дома Лиару...
Бенезия помолчала несколько секунд. По её рваному дыханию я чувствовала — она стремится справиться с волнением. Стремится — и не может полностью унять это волнение:
— Я тогда стояла, смотрела ей вслед. И — не могла двинуться с места. А надо было... Надо было побежать. Побежать настолько быстро, насколько это вообще возможно. Надо было остановить её... Тогда бы не было этих пятидесяти лет... Этих пятидесяти лет молчания, отчуждения... Теперь я уверена, что это промедление... Это это главная ошибка в моей жизни. Главная среди многих других ошибок... Вольных или невольных...
Она снова замолчала, теперь молчание продлилось несколько минут. Всё это время, как ощущала я, она смотрела куда-то вниз остановившимся взглядом:
— Пятьдесят лет, — тихо сказала матриарх. Пятьдесят лет мира... И я эти годы... упустила. Если бы Лиара... Если бы я смогла тогда остановить Лиару, наверное, не было бы и моей встречи с Сареном... Не было бы этих пятидесяти лет отчуждения. Я сейчас часто думаю, что я потеряла дочь навсегда. Та Лиара, которую я, может быть, увижу в ближайшем будущем, это будет уже взрослая, самостоятельная, зрелая азари. Она всегда отличалась от своих сверстниц. Очень отличалась. Её не привлекали танцы на подиумах у шестов, ей не нравилось рассматривать сколько-нибудь серьёзно перспективу стать наёмницей. За какой-то год она прочла столько книг, сколько средняя азари хорошо, если прочла за всю тысячу лет... И я... я не понимала тогда, насколько Лиара... другая! Не понимала, Джон! Я, мать, не понимала свою дочь, которую выносила и родила!... Вот что страшно! Да, вроде бы и считается, что большинство матерей-азари способны полностью отпустить своих дочерей, едва им исполнится сорок лет, но я... я никогда не думала, что я отпущу свою дочь вот так. Так отпущу, что она... совершенно исчезнет из моей жизни.
Бенезия замолчала. Несколько секунд — и она продолжает:
— Ни звонка, ни записки. Ничего. Долгие годы... И я... я окунулась в это варево политики Матриархата, стремясь заполнить возникшую внутри меня пустоту... Эта пустота привела меня в лапы Жнеца. И я пропала... Моя суть пропала из Галактики на эти... годы. Лиара, я почему-то убеждена в этом, она уверена в том, что я... погибла. Распространённый вариант... Очень распространённый. А раз я погибла... значит, Лиара ощутила самое страшное — одиночество. Ладно там любая другая азари, более стандартная, что ли. Но Лиара... её "повёрнутость" на протеанах была способна возмутить почти любую мою соплеменницу. А уж представители других рас вообще редко когда могли выдержать многословие моей дочери. Не пустое, нет. Она была... тогда... тогда была молода, она была слишком убеждена в том, что сделала что-то действительно ценное, важное. Наверное, в молодости это необходимо... такое вот ощущение уверенности в своей всемогущести ... И теперь Лиара в одиночестве работает, продолжает продвигать свои исследования, совершенствует свою теорию, мало признаваемую другими специалистами. Знаю, пыталась читать её старые статьи. Пыталась читать и новые... Вот читаю, а перед глазами — не протеане, а она... Как ни стараюсь, не могу вникнуть в суть статей, не могу, как ни пытаюсь. Всё время думаю о ней... А как вспомню, что прошло пятьдесят лет... Так... больно... Из-за моего исчезновения и Этиту могли "подвинуть" на менее значимые позиции. У чиновниц Матриархата это быстро... Кормушка, как везде, маленькая, а желающих оказаться как можно ближе к ней — много. Да почти все... желают. Противно, но это... Это жизнь, которой скоро может не быть. И я так глупо растратила пять десятков лет... Сначала потеряла Лиару, а потом... потом потеряла себя.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
