Пойдешь-не воротишься

Время стало клониться к закату, пора и о ночлеге с ужином подумать. Разжег костерок (при этом подумал, а нет ли сегодня какого праздника, в который не пилят дров и сучья не ломают),решил, что нечего выдумывать, пристроил котелок с будущим кулешом (я еще картофелину в него мелко покрошил-меня частенько тянуло на мешание нескольких видов еды в своей миске или горшке).Подготовил бурку и заплечный мешок как подушку, выложил умывальное добро для завтрашнего умывания и положил так, чтобы на нем не лежать...Занятие привычное и руки его сами делают. И было мне на душе легко и не давили воспоминания о том, его уже не будет.

Я к тому времени считал, что настоящий чай на ночь пить не стоит, ибо сон будет рваный. Конечно, если заваривать не всякую пахучую траву, там дух может быть богатый, но спать мешать не будет. Но тут решил против себя же и заварил чай в кружке

Поел, помыл посуду, оставил сушиться и стал пристраиваться поудобнее, ко сну готовясь. Ну и оружие проверил и устроил возле себя. Чего-то опасного я не ждал, хоть и в диком месте и вдали от людей. Людей я не опасался, а кабан и медведь... Отец утверждал, что ни один медведь из здешних пять пуль "Бульдога" в грудь и живот не выдержит. Кабан-да, может, но от него можно на дерево забраться и плевать сверху на его голову. Змея— тут просто надо под ноги глядеть и траву перед собой палкой пошевелить. Волков в окрестностях станицы второй десяток лет не видели. Так что я улегся, а "Бульдог" и большой кинжал меня охраняли от опасностей, лежа под руками. А дальше наступил сон или не сон, потому что не ощущал, что я сон не видел, а в нем жил и действовал. Со стороны водопада послышались шаги, причем легкие, как если была женщина или ребенок, а не крупный мужчина. И действительно, силуэт явно женский, приблизилась и при свете потухающего костра— действительно, женщина, и не в горском наряде, а одета. как иногородняя. Волосы собраны в косу, и она отливает цветом меди, в руках ничего нет. Так что бояться нечего-девки вообще пугаться стыдно, а черкесы верят в пару демониц, одна зовется цэунж, а вторую я забыл. как зовут, но выглядят они как старухи с железными зубами, а кто— то из них вообще имеет такие длинные груди, что, ей, чтобы ходить, надо их за плечи забрасывать, как русским лешачихам.

— — — —

Я встал гостье навстречу. Но револьвер таки держал за спиной.

Последние лет семь было много покушений. Идет себе приличная и приятная глазу барышня, подходит к генералу Мину и ... четыре пули в спине. Были еще убитые. В Минске, мне рассказывали, было покушение на тамошнего губернатора. Мужчина-террорист бросил бомбу, она не взорвалась. А девушка начала стрелять в там находившегося полицмейстера, но попала в двух других людей-солдата и какого-то постороннего мужика. Вдруг она меня приняла за жандарма? И стрелять умеет лучше этой минской девицы?

Девушка остановилась и глянула на меня. Я же отвесил что-то вроде полупоклона. Девушка продолжала смотреть и ничего не говорить. Тогда надо первым, и я попробовал по-русски. Еще я мог по-малорусски и по-черкесски, а иностранным языкам не обучен. Конечно. еще можно из нескольких языков вспомнить ругательства, но не за что девушку так полоскать.

Вот Череповых -даже надо.

-Вечер добрый! Милости прошу к костерку!

-Добрый! Спасибо, добрый человек.

Голос у нее был такой вот, чуть с хрипотцой. Потом я слышал такую хрипотцу у долго молчавших людей. Да, они тоже как бы расхаживали свой голос.

-Павлом меня зовут. Присаживайтесь на бурку, если хотите, костерок можно раздуть и чаю нагреть.

-Нет, спасибо, не надо чаю. А меня зовут...Алопикс.

Имени такого я не встречал, но знал, что в святцах помянуты многие имена, просто ими никто детей не называет. Обычно. Если семья с причтом не поссорится, и тогда быть младенцу Гаддом или Луппом, на радость злоязыким мальчишкам. А если мудро пообщаться с ним, то даже случайно не станешь Ампровсикакием. Родишься, как я, 5 января и батюшка наречет Макарием, Павлом, Василием и будешь носить обычное имя, не зазорное. Могут и Феодулом, и всяк вспомнит 'Федул, чего губы надул?', ну и далее. У причта тоже всякое случается, и любители хмельного среди них есть.

Девушка присела на бурку, а я чуть в стороне, на траву.

-Не страшно ночью по лесу ходить?

-Нечего мне в лесу бояться. И некого тоже.

-Как так? В лесу бывают медведи, кабаны, змеи.

Девушка улыбнулась:

-Я с ними договорюсь, и они меня не тронут!

Хорошая шутка, потому и я улыбнулся, но осторожно, чтобы не обидеть.

-А вы, молодой человек, сами не боитесь?

-Должно быть, тоже нет, раз в станице не остался в курене ночевать, а поехал сюда. Да и не первый раз я здесь под вечер оказываюсь.

-Я знаю, это было пять месяцев назад, хоть и не ровно пять.

-Но откуда вы знаете? Мы вроде бы раньше не встречались.

-Это не так, но раз не запомнили, так не запомнили.

Я ощутил себя как-то неудобно, но почему? Она же мне не родственница. чтобы забыванием ее смертно обидеть? Вместо этого спросил:

-А вам не холодно?

-Нет, конечно.

Она протянула ко мне руку и коснулась моих пальцев— и правда, руки теплые. И даже теплее моих. Но у меня всегда пальцы рук и ног мерзли, если их тщательно не закутаешь.

А девушка улыбнулась и таинственно сказала:

-Костер греет и ночью. И пламя его греет.

Я отчего-то спросил ее про то, какие животные водятся на Собер-Баше, она стала подробно рассказывать. Я слушал и себе удивлялся: зачем об этом спросил?

-Мне пора.

Девушка встала, причем так плавно, что я и не успел увидеть, как она встает. Рраз— и она уже стоит.

-А мне разрешено будет проводить?

-Разве что до конца поляны.

Я расхрабрился и поддержал ее под локоток, она была не против. Так мы и дошли до конца полны.

-Прощай, юноша.

-Как, мы больше не встретимся?

-Да. Не думай, что это оттого, что ты нехорош, и что-то сказал или сделал не так. Просто ты встретился с моей сестрой раньше, чем со мной и теперь я не должна проводить время с тобой. Даже касаться тебя, хотя я уже коснулась.

-Подожди, поясни мне свои загадки и намеки.

Я сделал быстрый шаг к ней, но она оказалась на пару шагов дальше, чем стояла. Хотя я снова не увидел, как она отходила с прежнего места.

-Прощай, юноша! Я не могу больше оставаться с тобой, сестра будет недовольна, хотя казачки, иногородние или черкешенки, чтобы ты ни делал с ними, ее не волнуют. Даже поповны!

И словно наткнулся на какую-то стену, только невидимую, и лишь смотрел ей вслед. Она ушла в лесную чащу, и ощущение невидимой стены пропало. Потом я побывал в Новороссийске во время боры, там я ощущал себя так же-перед тобой стена воздуха, через которую не пройдешь, и даже глоток воздуха из этой стены не сделаешь. Хотя бывает и слабее.

Я пошел к своим пожиткам, лег на бурку и веки мгновенно смежились. И проснулся уже на рассвете от холода, укутался получше и спал еще некоторое время. Но пора уже было просыпаться. И, пока чай закипал и настаивался, я продолжал думать о ночном видении. И-не находил пояснений всему произошедшему. Но и позже рассказать никому не спешил. Несколько раз спрашивал местных жителей. не видели ли они тут такой девушки. Нет, не видели. Значит, это мне приснилось или я придумал. Вдруг я будущий литератор, заснул здесь под кустами, напитался поэтическими вдохновениями от этого леса, а потом сел и написал что-нибудь. Ну, пусть не стихотворение, а прозаическую вещь.

Я не догадывался, что ее уже написали, за почти сто лет до этого

Зачем здесь, рыцарь, бродишь ты

Один, угрюм и бледнолиц?

Осока в озере мертва,

Не слышно птиц.

Какой жестокою тоской

Твоя душа потрясена?

...

'Страшись! La Belle Dame sans Merci

Владычица твоя!'

....

И вот — проснулся я в стране

Покинутых холмов.

Вот почему скитаюсь я

Один, угрюм и бледнолиц,

Здесь по холмам... Трава мертва.

Не слышно птиц.

Глава вторая.

В программу нашей станичной школы эти стихи не входили, поэтому узнал о них я сильно позднее. Жаль, конечно, возможно, я кое-что понял бы раньше. Отцу и матери я ничего про это не говорил, и священнику тоже, ни до службы, ни во время ее. Не ощущал я в священниках тех, кому доверю свои думы и произошедшее со мной. И даже теперь не могу сказать, что это неправильно. Ну сказал бы мне отец Тимофей, что это мара полуденная или козни бесовские и назначил епитимию-это сильно помогло бы мне? Ведь я не колебался в том, что надо мне что-то делать или ничего не делать? Тогда правильный выбор по слову отца духовного помог бы.

А когда все случилось-толку то от слов, что не ходи туда-то, ибо случится что-то, когда оно уже случилось?

Потом отец выкинул вот такую штуку: залез в свою кубышку и поехал в Екатеринодар, но пока не сказал, для чего. Он вообще до поездок старался не говорить куда, зачем и надолго ли, так, скажет пару слов и все. а вы пока знайте, что ни к черту на рога, и ждите, пока он не вернется, и тогда скажет. Я думаю, с матерью он-то переговорил куда и зачем, а это нам. детям и соседям отвечал: 'На кудыкину гору'!

Вернулся довольный, за ужином малость принял крепкой настойки, хотя обычно впивал чихирь, а крепким не баловался и сказал матери:

-Ликуй, Аграфена свет Михайловна! Пусть твоя душенька успокоится! Пойдет Павлушка на службу в пластуны, а не на коне!

Мама прямо сразу, прослышав про это, пошла к иконам и стала поклоны отбивать Богородице. Я говорил, что она боялась, что я тоже с коня упаду и будет со мной, как со старшим братом, либо что иное, но нехорошее. А тут буду на своих ногах ходить, и многие пуды лошадиного мяса на меня не свалятся. Если даже сосед по шеренге на ногах не устоит, он-то полегче.

Я отца поблагодарил, хотя особой радости от этого не чуял. Кого он упросил на это -не ведаю, возможно, генерала Гулыгу, у которого он прежде служил, когда еще будущий генерал не в таких чинах был. Может, и не его. Но решение он выпросил или выдавил, тут уж не знаю. и по нему с мной поступили. В этом были свои подводные течения, омуты и коряги. Пластуну не нужно было своим коштом приобретать строевого коня, что было очень неплохо. Но тот, кто служит пешим -считался как бы неполноценным, что ли. Об этом могли и прямо в глаза сказать тому казаку, у которого в семье денег на строевого коня не находилось. Особенно такое было в Донском и Терском войсках. На Кубани-с этим обстояло послабже, потому как у кубанских пластунов была слава и почет, хотя, конечно, нынешний пластун был не таким, как прежде, и три дня зверя или черкеса не выжидал, чтобы все претерпеть, дождаться

и застрелить. Но все равно, не в какой-то пешей команде служить при отделе по безлошадности.

Отец принял еще чарочку и раздобрел, не в смысле— брюхо отросло, а доброты прибавилось. Я его и спросил насчет того, что нам говорили, что тем, кого в пластуны возьмут, сначала испытание будет, годимся ли мы, а потом уже решат-туда или в этапную команду. яко неспособных.

-Не боись. Павлуша, не святые горшки обжигают, а люди поплоше. Я в Катеринодаре про это спрашивал, и мне сказали, что это те же старые сказки, что нам перед службой баяли, что отбирают тех, у кого отец и дед в пластунской команде служили, что заставляют великие испытания пройти без надежды, что возьмут и прочее страшное, что и нам прежде перед службой возвещали. Может, это когда-то и было, но сейчас все сильно не так. Посуди сам: прежде в пластуны брали тех, кому не менее тридцати лет от роду и другими качествам охотника не обижены. А сейчас? Ну чем Тихон Забила тебя лучше до службы был? Разве что голосом, тебе господь его громкий дал, а вот в церковный хор тебя не возьмут. Зато подымать казаков в лагере твоей трубой иерихонской -в самую тютельку. А Тихон в церкви пел, и красиво получалось. Но ведь на службе ему не надо было пением врага к себе в кусты заманивать? Так что не боись, тебя проверят, что ты можешь, а чему подучиться сугубо нужно, и будет тебя дядька из старых казаков показывать и проверять, как ты усвоил. Так же учат и в конном полку, и батарейцев тож.

Ту мама вклинилась с вопросом, а для чего он с собой столько денег взял.

-Для дела же. Господа атаманы, генералы и полковники не во всякий час ходатаев принимают, и другие просители у них есть, и иногда сказать не мешает, что начальник не в духе и к нему лучше тогда не подходить. Вот для того. чтобы тебя приняли, и в часы, когда атамана почечуй не тревожит, подходишь к писарям и иным служителям и нежно с ними говоришь. И, как девок, конфектами оделяешь. Кому просто так ручку позолотишь, с кем надо— пообедать и хорошо его покормить и графинчик заказать, потому как бумагу или монетку он не возьмет, не в ростовской полиции служит.

Потом мне сказал:

-Завтра мы с тобой посидим и подумаем, чего еще для службы надо будет справить. Собирали раньше на службу на коне, а вот теперь часть вещей пойдет Митрию. когда он вырастет, а тебе нужно кой-что добавить. я не только такое решение выбил. еще поговорил с парой знающих людей, и они мне сказали, что с собой лучше бы иметь. Не по арматурному списку, а еще и по делу, ну и по списку тоже. Авось хребет выдержит (тут он в бороду усмехнулся) все таскать. Пока скажу, что служба на Кавказе и сапог, и одежу изнашивает куда больше службы в Варшаве. И понятно: полез на гору по каменной осыпи или вниз сполз сквозь колючие кусты-вот и прореха, и подошва протерлась.

И правда, знающий человек ему попался и сказал, что надо бы иметь еще штуки три-четыре вязаных безрукавки и в холодное время носить на теле почти все, а потом промокшие от пота менять и сушить, и усиленный запас портянок и перчаток. а также вот такую хитрость с флягами. Иметь их две, одна пообъемнее, а вторая маленькая. на четвертинку приблизительно, но с широким горлом. Когда вокруг снег— набиваешь ее снегом и растапливаешь снег своим теплом, а потом этой водицей теплой с добавкой кое-чего жажду утоляешь. Летом же в эту флагу нужно налит малость чихиря или какое там будет виноградное вино и понемногу его пить, перед обедом или ужином. Кислое вино не дает брюху, как он сказал, шагать в сторону поноса, а тем паче холеры. Ну и покупать кое-какие приправы, благо на базарах их продают много и не сказать, чтобы задорого. Сварил себе кашу в котелке одинарном или тройном, а перед тем, как ее есть, посыпал приправами. А когда мясную порцию выдают живыми баранами-тут вообще жалеть приправ не надо.

Мама была 'пластунским маневром' довольна, но откуда ей, бедной, знать было, что на нас может свалиться! Пусть добрый конь не падет на ногу или тулово, но на турецкой границе и за ней для падения еще многое приготовлено! Горы на Кубани начинались за самой рукой или малость отступя, и они не так высоки. Та же Собер-Баш или Шизе возле станицы Эриванской-это прямо исполины средь окрестных горок. А меж Сарыкамышем и Эрзерумом горы раза в два выше, а то и больше, горы на побережье моря возле Ризе— тоже повыше будут. И вот как по таким гора ходить и не сорваться! Помнится, пошли мы в контратаку на турок, что с хребта скатились по снегу на собственных задницах и на нас двинулись. Когда мы устояли и их отбросили, кинулись они обратно, ан на крутой склон по снегу не влезешь быстро. Если бы мы на плечах не висели, то медленно и печально, прося своего аллаха о помощи, кое-как влезли бы, за исключением неловких, кто обратно скатился. А с нами рядом? Была турецкая рота и нет ее-поколоты, порубаны, прикладами побиты, а свалиться с такого обрыва-это не менее страшно, чем с конской спины. Дороги там тоже, если есть, то скорее тропы, где пройдет турок с ишаком, а не пройдет, то и шайтан с ним. И вот идешь по такой дороге, выбитой в обрыве, слева обрыв саженей больше полусотни, и на дне еле мерцает река, а справа другой обрыв, в котором эту дорогу вырубили. И ширина дороги под тобой четверть сажени, иногда даже меньше-сверху камень скатился и полдороги занял собой. Рассказывали мне, как при штурме Эрзерума по такой дороге пушки тащили, чтобы их на гору поднять, и доброе утро туркам добрым не показалось. В одном месте дорога была шириной около фута с осьмушкой. Вот и тащили пушку по этой полочке на людях с оттяжками: одни тащат, а другие не дают ей свалиться, потому что левое колесо идет впритык к стенке обрыва, а правое висит в воздухе, и пушка наполовину в воздухе тоже!