| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Эта обстановка — сразу видно, не из дешевых, и горячая вода, и сменное платье вырвали меня из сонного оцепенения, вызванного усталостью. Некоторые господа любили, когда мальчишки мылись ароматным мылом и облачались в чистое.
Дальше откладывать бегство было опасно. Я огляделся. Не сомневаюсь, что Сагитта далеко не ушла, небось, стережет у двери. Остается окно. Ну, уж этого умения мне не занимать! По-кошачьи я приблизился к окну. Оно выходило в глухой внутренний двор, однако при должной сноровке, цепляясь за трещины в камнях и оплетавшую стену растительность, можно было выбраться на крышу и перепрыгнуть оттуда на соседний дом с каменными горгульями. Любые горгульи лучше участи живой игрушки колдуна!
Я поставил ногу на раму.
Страшным ударом, пришедшим из ниоткуда, меня зашвырнуло обратно. Ощущение было как в детстве, когда меня лягнула лошадь, к которой по глупости я подошел чересчур близко. Я потер виски. Глянул на бадью, на аккуратно сложенную стопку одежды, потом на окно и снова на бадью. Жизнь научила меня верить в худший из возможных раскладов. Приятели рассказывали об одном любителе чистеньких мальчиков, который раскаленным кинжалом вырезал на их коже свои инициалы. Когда же мальчишки пытались бежать, он неизменно возвращал их, указывая стражам на свою метку.
Я представил разлапистую руну Альгиз у себя на спине, и это укрепило мою решимость. Я опять подошел к окну, выглянул с опаской. На улице было темно и тихо. Легкий ветерок ерошил мне волосы. Ободренный спокойствием, я свесился по пояс, скрестил наудачу пальцы. А потом я словно миновал незримую черту. В этот раз тряхнуло жестче, через комнату я отлетел к двери, где и лишился сознания. Когда я очнулся, во рту было солоно, а из носа капала кровь. Передо мной стояла Сагитта.
— Так и думала, что попытаешься сбежать. Разве помыться сложно? От тебя же разит как из сточной канавы!
— Я не цветок, чтобы меня нюхали, — огрызнулся я.
Колдунья протянула мне кусок ткани:
— Вытри кровь.
Я равнодушно прижал ткань к носу. Экая невидаль, разбитый нос!
Вот после кражи колье, когда целый мир против меня ополчился, я, помнится, перетрусил — не знал, кто раньше доберется: чужие ли, свои, — за каждым углом убийца мерещился. Или вот если брюхо от голода судорогой сводит, тоже приятного мало. А с зимой у меня был связан особый страх — околеть. Едва наступали холода, я крутился-вертелся по пол-ночи, все уснуть не мог. За нами одно время мальчонка таскался, совсем малой. Тихий он был, прозрачный — и прогнать жалко, и пользы никакой. Ну приютили мы его, тряпок в углу навалили, чтобы спать было потеплее, кормили, когда находилось, чем. Видать, плохо кормили, или тряпок осказалось мало, потому как посреди зимних морозов, в лютый месяц снегопляс, тот прозрачный мальчонка заснул и не просыпался боле.
А кровь из носа, разве это страх? Потечет, да и затворится.
— Окно закрыто сторожевым заклятьем. Оно не совсем живое, это заклятье, но с каждым последующим разом кусаться будет злее, потому и сторожевое. Пообещай, что ты не полезешь! Ничего худого мы тебе не сделаем. Альхаг бывает резок, однако он справедлив и ни разу не поднял руки на невиновного, а рыцари тебя не обидят, я прослежу.
Колдунья складно говорила. Ее увещеваниям хотелось внять, но жизнь давно отучила меня от легковерности.
— Зачем вам я нужен?
Сагитта покачала головой.
— Это не мое решение, — ясно, выполняет приказ варвара. А она почти начала мне нравится. — Могу я надеяться на твое благоразумие?
— Куда же мне отсюда деться? Ты все предусмотрела!
Я знал, когда нужно отступиться. Вновь оставшись один, я залез в бадью, подобрал колени, откинул голову на край. Ощущение от купания было странным, но не неприятным. Горячая вода снимала напряжение с мышц, и вскоре я стал казаться себе легким и невесомым. Мысли мои потекли по мирному руслу. Может, и не так все плохо? Кормят ведь, поят, Браго опять же не позволяют меня прикончить. Сагитта любезничает, выгораживает варвара. А что варвар? Ну, посмотрел, да мало ли недоброжелателей на меня заглядывалось? Бывало и проклятья слали, и порчу наводили, так я до сих пор живой, а недоброжелатели давно гниют в могиле!
Убаюканный своими мыслями, я не заметил, как уснул. Пробудился я от клацанья металла над ухом, с перепугу заорал и выскочил из бадьи в чем мать родила.
— Поосторожнее, молодой человек, вы уронили мой инструмент! Теперь он затупится, и как же я стану зарабатывать себе на хлеб? Как только вам не совестно!
Упреки сыпались от маленького человечка. С одежды его, с волос и даже с кончика крючковатого носа капала на пол вода, где и собиралась в большую лужу. В самом ее центре валялись ножницы. Человечек глядел укоризненно.
— Вот, решил доброе дело сделать, думаю, умаялся мальчик с дороги, пусть поспит, Отто-цирюльник и так с вихрами-то его управится... и верно говорят, благими намерениями вымощена дорога в ад!
— Цирюльник? — только и смог повторить я.
— Ну конечно же! — обрадовался тот. — А вы полагали, костлявая с косой по вашу душу явилась? Цирюльник я, цирюльник, нет у меня косы, только ножницы, которые вы вышибли из моих рук своими метаниями. Пожалуйста, извольте впредь воздерживаться от подобных экзерсисов!.. Будьте так любезны, почтеннейший господин, вернитесь на место и позвольте мне привести вас в надлежащий вид. Вот закончу, тогда и скачите нагишом в свое удовольствие.
Я оторопел. От изумления и еще со стыда я поспешил забраться обратно в бадью. Человечек увлеченно принялся за дело, бормоча себе под нос. Боясь его ножниц, я старался лишний раз не двигаться и даже не дышать. Вода стремительно остывала, но цирюльника это не беспокоило. Он стриг меня долго и вдохновенно. Закончив, Отто глянул на плоды своих трудов, пару раз прищелкнул ножницами, укорачивая одному ему заметные пряди, отошел и удовлетворенно сказал:
— Теперь вы похожи на уважаемого господина, а не на малолетнего разбойника. Еще вспомните с благодарностью старого Отто, еще спасибо скажете.
Я едва дождался, когда он уйдет — сидеть в холодной воде небольшое удовольствие. Выскочил, поспешил одеться. Не удержался и подошел к зеркалу. Оттуда на меня взирал незнакомец. Так вот почему Отто именовал меня господином! В молодом человеке с гордо вскинутым подбородком и пристальным взглядом льдисто-голубых глаз не было и намека на уличного вора. О, этот смело мог потягаться породой с баронетом!
Я повторил подсмотренный у лорденыша жест, каким подбирал он полу плаща, скопировал надменный прищур и презрительно изогнул губы. Сон и купание пошли мне на пользу, теперь я готов был встретить любые испытания. Рано унывать, Подменыш, страхам смотрят в глаза, а не под ноги!
II. Плен и спасение
Возможности взглянуть в глаза страхам мне не представилось ни в тот день, ни в один из последующих. Кроме моего внешнего вида не изменилось ровным счетом ничего. Я ждал, что хотя бы Сагитта отметит разительную перемену моей наружности — женщины особо чувствительны к смазливым лицам, но колдунья лишь коротко кивнула и сказала:
— На двери сторожевое заклятье. Ты не выйдешь, зато и незваных гостей опасаться не придется.
Конечно, я не устоял перед искушением опробовать ее заклятье на прочность, и, конечно, оно оказалось прочным, как все, что делала эта женщина.
Бешеная скачка продолжалась. Однажды я понял, что уже не так устаю, как в первые дни пути. Я начал оглядываться, запоминая дорогу. Целую жизнь провел я в четырех стенах, а тут мне открылся мир во всем его великолепии: сумрачная сень лесов, бескрайние поля, пышные гряды облаков, закаты и восходы с огненным шаром солнца, медленно всплывающим из-за горизонта.
Местность постепенно менялась: земля загорбатилась холмами, реки стали мельчать и ускорять свой бег — похоже, мы держали путь в горы. Альхаг по-прежнему уделял мне внимания не больше, чем приблудному псу, Сагитта держалась подле варвара и говорила чаще с ним, нежели с остальными, воины не торопились принимать меня в свой круг, лорденыш воротил нос ото всех. Я был предоставлен самому себе, и если бы не неведение, можно было сказать, что происходящее начало мне нравится. На постоялых дворах мне предоставляли отдельную комнату — где лучше, а где хуже, но все равно не сравнимую ни с чем из прежней моей жизни. То ли из-за этой роскоши, то ли от обилия сытной пищи, то ли благодаря заверениям Сагитты, спал я крепко. Я перестал беспокоиться, что колдун сделает меня жертвой кровавых ритуалов — глупо помещать барана, приготовленного для заклания, в загон из роз. Только на краю сознания зудела непрошенная блошка-мыслишка: что-то ты проглядел, Подменыш! Так хорошо быть не может.
Наверное, я накликал.
Я проснулся среди ночи. Темень сгущалась по углам и разбавлялась близ окна зыбким лунным светом. С улицы доносился лай собак, часы на площади отбили четыре удара. Чувство неясной тревоги снедало меня. Нечто неправильное было с этой ночью, с ветерком, холодившим воздух, и даже с самим лунным светом. Скверна таилась во тьме, как червь в сердцевине яблока. Когда с рождения спишь в обнимку с опасностью, учишься доверять своим предчувствиям. Я осторожно встал, оделся и сложил вещи так, чтобы могло показаться, будто на кровати лежит человек, а сам принялся ждать.
В предутренней тишине в окно проскользнула тень. Я затаил дыхание, рассчитывая, что магия Сагитты испепелит незваного гостя. Ничуть не бывало. Минуя незримый заслон, тень занялась свечением по контуру, брызнула искрами на дощатый пол и невредимая выпрямилась в квадрате лунного света. Я нащупал кинжал, который привык носить с собой — всегда знал, что холодное железо надежнее любой магии. Тень выпростала длинную длань, в которой свернул клинок, замахнулась на лежащие на кровати тряпки. Я метнул кинжал. Тот просвистел в воздухе и ушел в распахнутое окно. Молниеносно тень бросилась в мою сторону. Она оказалась не бесплотной, а вполне даже ощутимой. Последовала борьба. Мне удалось вырваться из цепкой хватки, я кинулся к двери, что стало моей ошибкой. В пылу борьбы я совсем позабыл о заклятии! Оно не заставило себя ждать — смешно, ведь магия призвана была охранять меня! Оглушенный, свалился я к ногам ночного гостя, и тому осталось лишь связать меня и вынести навстречу неизвестности.
Похоже, мне суждено было навеки возненавидеть лошадей. Я болтался поперек седла с мешком на голове и кляпом во рту. Меня мутило, перед глазами рябили мушки, отголоски заклятья набатом гудели в висках.
В полузабытьи меня сняли с коня и заперли в темноте. Пахло сыростью, где-то сочилась вода. Я испытывал сильнейшую жажду, но не мог напиться. Наглые крысы нюхали мои босые пятки, тычась в них мокрыми и холодными носами. Раз за разом передумывал я происшедшее. Чутье подсказывало мне, что пленение связано с последними событиями, ибо кого мог заинтересовать безродный воришка? А вот мои спутники, безусловно, заслуживали внимания. Эх, отчего только я не послушал Проныру! Сидел бы на рынке да горя не знал!
В окружении невеселых мыслей и крыс я провел несколько часов. Неизвестность сводила с ума. Я почти обрадовался, когда услышал шаги, натужный скрежет ключа в замке и приказ:
— Подымайся!
Затем были скользкие ступени наверх. С головы моей сдернули мешок, и яркий солнечный свет ударил по глазам. Против света стояла фигура в черном.
— Мы сбиваемся с ног, разыскивая ваше высочество, а вы, никого не поставив в известность, изволили отправиться в вояж в сомнительной компании прихвостня вашего папаши. В народе волнения — шутка ли, король мертв, а единственный наследник исчез без следа. Не приведи Создатель, дойдет до мятежа. Полагаете, великому Альхагу под силу подавить мятеж? Или, быть может, это путешествие не было вашим самостоятельным решением? Одного слова достаточно, чтобы предать изменника казни! Колдун похитил вас? Поведайте, как все было!
Голос потек патокой, стал вкрадчив и мягок. Человек в черном продолжал говорить, и постепенно я начал понимать его, а по мере этого понимания сердце мое наполнил ужас. Все стало на свои места: лорденыщ, и воины, и внезапная забота о моей персоне — цирюльники, платья, отдельные комнаты. Значит, надменный мальчишка в действительности.... О, Создатель милостивый и милосердный! Так вот почему он держался с таким высокомерием, вот почему его берегли воины! До нашей глубинки доходили слухи о смерти короля, но я не придавал им значения. Правители меняются, а деньги остаются деньгами, ведь на ценность солнцеликого не влияет выбитый на нем лик. Имя Альхаг могло бы меня насторожить, но так звали каждого второго гвинота, и увязать варвара с лейб-магом умершего короля я не догадался — колдун знал, что делает, примеряя на себя облик чужеземца.
Между тем мои пленители перешли от слов к действиям. На свет извлечены были пергамент, чернильница, зачиненные перья.
— А, впрочем, если компания варвара вашему высочеству интереснее судьбы королевства, мы можем совершить обмен. От Вас требуется сущая безделица, да-да, безделица — подпись на отречении, засим мы расстанемся полюбовно: вы продолжите путь, а я займусь государственными делами, ибо они в плачевном состоянии. Кивните в знак согласия, а после — вот вам мое слово! — клянусь доставить вас обратно к столь любимому вами варвару. Похоже, эта привязанность семейная.
Я замер. Я отнюдь не был героем, просто среди моих умений не числилось письма. Более того, я понимал, что пока заговорщики принимают меня за принца, это гарантирует мне хотя бы призрачную безопасность. Едва же я объясню, что вовсе не тот, кого они ищут, то сразу превращусь в лишнего свидетеля. А как решаются темные делишки, я был прекрасно осведомлен.
Мои колебания были истолкованы превратно:
— Надо же, ваше высочество, в кои-то веки вы решили продемонстрировать стойкость характера. Похвально, похвально, но абсолютно неуместно. К чему вам королевство теперь, коль скоро оно никогда не занимало вас прежде? О, вы беспокоитесь о замках и титулах? Они останутся при вас. Вам будет назначена рента, к примеру, в тысячу солнцеликих в год. Нет? Хорошо, пусть будет две тысячи — оцените мою щедрость. И вы сможете в свое удовольствие предаваться охоте и поединкам. Дела государственные отнимают время и силы. Я стар, во мне давно перегорели страсти, а вам-то, вам ужели хочется губить молодость на нудные обязанности?.. Но не стану давить. Думайте, считайте, время терпит. Сивор, проводи его высочество в покои. Обед подавать не нужно, голод способствует ясности мышления.
Я был водворен обратно в темницу. Развязать меня Сивор не потрудился, но спасибо, мешок на голову надевать не стал. Хотя много ли проку от зрения в кромешной тьме? Голодать мне не впервой, я умел отрешиться от голода. Я ерзал, пытаясь высвободиться из пут. Мелькнула шальная мысль: может, крысы перегрызут их? Помнится, раз на ярмарке выступал слепой музыкант, он играл на флейте, а две белые крысы, такие же слепые, став на задние лапы, кружились под музыку. Но местные твари отчего-то не спешили прийти мне на помощь. Наверное, секрет слепого музыканта заключался во флейте, которую мне взять неоткуда. Значит, придется обходиться своими силами.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
