— Вот ведь дочь купеческая. Хорошо, коли есть желание, зови стряпчего, составляйте договор и отправляйтесь к вашему старосте, чтобы руку приложил. Придешь с договором, я подпишу.

— Нет-нет... не надо к старосте... не надо договора... но... Вы ведь не обманете?

А и обманул бы, что староста деревенский против мага сделает? Собак спустит? Барону нажалуется? Неустойку потребует за несостоявшийся брак дочери купеческой с сыном баронским, в качестве res contraktus оговоренный?

Магия, которую творили собственным телом, была сродни щедрой, но строгой матери — отдавала без остатка, но и требовала сполна. Так, телесные колдуны обладали способностью чувствовать окружающий мир. Они безошибочно предсказывали погоду, что делало их желанными гостями на любом корабле. Они остро улавливали чувства людей и животных. Ежедневные упражнения даровали им здоровье и долголетие, — редко какой маг-телесник умирал прежде трехсот лет (это если, конечно, своей смертью). Контроль тела выливался в возможность метаморфоз — и ведь не вульгарная иллюзия личины, а истинные превращения — хочешь ядовитые когти, хочешь крылья за спину отращивай. Предметом зависти прочих магических школ было умение телесников черпать силу напрямую, без заклятий и артефактов — со своими любимыми детьми вселенная делилась беспредельно.

Маги подобия, иначе заемщики, как часто их звали, обречены были возить с собой реторты и перегонные кубы, создавать философские камни и переплетать фолианты кожей девственниц. Целители от зари до зари собирали коренья и травы. Маги души — все художники, поэты, менестрели, ваятели накрепко привязывались к своим инструментам. А равно к голосу, зрению, вдохновению, славе и еще множеству переменных.

И лишь для телесных магов единственным источником и инструментом было собственное тело. Оно же выставляло границы. Как старый вояка любовно полирует меч, так телесные маги оберегали свое тело и пуще того свой дух. Не ели мяса — мертвое преграждало путь энергии, не пили вина — оно ослабляло связь сознания и тела, не оскверняли уст ложью, а рук — пролитой кровью. За что и заслужили среди прочих колдунов прозвище "праведники".

— Не стану я из-за тебя ложью мараться, — снизошел до ответа Вивиан.

Лия ненадолго притихла, боясь нарваться на очередную грубость. Наконец собралась с силами, кивнула:

— Хорошо... я приду... и семь ключей отыщу... спасибо, спасибо огромное...

Порывисто поднялась, помяв-таки лелеемый магом плащ — вот ведь растяпа! — прижала книгу к груди и кинулась прочь из комнаты.

День спустя поутру к трактиру пожаловали баронские дружинники.

Двое бравых ребят, высоких и широкоплечих, топали так, что дрожала земля. Первого звали Риком. Был он крупный, с младенчески пухлым ртом, мясистым, не единожды перебитым носом и широкой дорожкой сросшихся рыжих бровей. Особого очарования рикову лицу добавляли веснушки. Приятель Рика — Дик ростом вышел чуть помельче, нос имел поровнее, но порода угадывалась сразу.

Гостей Вивиан ждал, однако менять удобный распорядок дня ради их встречи не стал — много чести будет. Гости гостями, а магия тела сильна ежедневными упражнениями.

В воздухе висел туман. Молочная пелена путала звуки и приглушала цвета: в серость — стволы деревьев и сухие травы, в мелкую крупу — мутный свет нарождающегося дня. Низкое небо пухло моросью.

Маг застыл сухой корягой в тумане, скрутился диким узлом, будто припадочный: сплел ноги, обхватил руками себя за плечи, того и гляди, пена изо рта пойдет. Неправильный маг какой-то — щита нет, меча не видно. Одет не по-осенему легко. Ни тебе опять же, шлема или кольчужки плохонькой, штаны да рубаха — шелковая, кружевная, щегольская рубаха, вот и весь страх. И чего все так этих магов трусят?

— Слышь, колдун, люди видели, девка к тебе приходила, — начал Рик. Из-за перебитого носа он неприятно гундосил.

— Лия, купца дочка, — эхом подхватил Дик. Этот гундосил тоже, за компанию.

Головы маг не повернул, но ответить изволил:

— Это вы девок по ночам в казарму водите, пока начальство спит.

— А ты про девок почем знаешь? — забеспокоились дружинники.

— Была девица. Вот только имя свое она назвать позабыла.

— Говорили о чем? — опять Рик.

— Говорили.

Маг неожиданно потек всем телом, расплетая первый узел и скручивая взамен другой ничуть не хуже. Не человек — живой кукиш. Воистину невозможным казалось так вот вывернуться, не переломав себе костей. Баронские дружинники помимо воли уставились на Вивиана.

— Слышь, колдун, ты не умничай. О чем говорили-то? — наконец опомнился Дик.

— О разном. Картинки срамные разглядывали.

Дружинники радостно заржали:

— Гнал бы ты ее взашей, ежели еще попроситься картинки смотреть.

Неуемный маг опять поменял положение: наклонился, зацепился за землю, свечкой поднялся на руках, задрав к небесам ноги. На голосе его, правда, это никак не отразилось:

— Может, и гнал бы, а может она мне понравилась. Ваша беда какая?

Рик подошел к колдуну вплотную, присел на корточки, что равносильно было подвигу — кожаный ремень нещадно сдавил дружиннику живот. Пропыхтел:

— Их прекрасномордие барон Леонид передать тебе наказал, чтобы не мешался не в свое дело. Не хочет мальчик жениться.

— Да, не хочет. Не нагулялся, — подпел приятелю Дик.

— Отчего ж их прекрасномордие сам не пришел?

— А мы тебе разве плохи?

— Вас я первый раз вижу, не знаю, кто вы, откуда...

Дружинники начали заводиться: колдун так и стоял вниз головой, и не понятно было, с кем говоришь — то ли с человеком, то ли с его босыми, перемазанными землей ножищами.

— Ты это, маг, не наглей. С дружины мы, с баронской.

— Да, с дружины.

— Отборные войска, значит.

— Самые отборные.

Вивиан едко улыбнулся. На элитные войска бравые ребята не походили. Вчерашние селяне, кое-как обученные держать меч, и то порой путавшие его с мотыгой. Разве перед девками красоваться.

— Короче, расклад такой: кончай циркачество, собирай вещички да топай подобру-поздорову, а не то хуже будет.

— Да, будет худо.

— Понятно.

Ноги мага плавно пошли вниз, установились рядом с лицом. По позвоночнику прокатилась волна, и лицо поднялось на ее гребне, глянуло любопытно и весело:

— Сколько времени на сборы даете?

— До вечера справишься.

— До сегодняшнего?

— До вчерашнего!

— Не получится — дело у меня осталось незавершенное, дня на три точно потянет.

— Да он издевается, — догадался Рик.

— Ты издеваешься над нами? — эхом откликнулся Дик.

Трудно ли поймать человека, в поклоне припавшего к земле?

Дружинники, конечно, больше привыкли к противнику в полный рост и желательно, чтобы бояться начинал еще заранее, но весьма заманчивым казалось толкнут нахального колдуна в траву, а потом придавить всем весом и ухватить за руки, за руки обязательно, дабы колдовать не вздумал. Рик и Дик опоздали всего на пол-вдоха.

Маг скользнул туманом — одно движение, растянутое в десяток шагов, левую ногу отвел назад, присел на правой, почти касаясь земли, соединил над головой ладони в немой мольбе.

Трудно ли двоим при полной амуниции воинам победить босого человека в рубахе, не взявшего даже палки для защиты?

Дружинники вспомнили-таки про оружие, рванули мечи из ножен и кинулись к магу с обеих сторон одновременно. Рик целил в голову, а Дик... понятное дело, тоже в голову. Руки, конечно, руками, но колдовать без головы не удавалось еще ни одному магу, кроме разве что легендарного Рас-Альхага. И снова им не достало мгновения.

Вивиан подхватил нити мироздания, крутанулся веретеном, натягивая их, и небрежным движением стряхнул сырую энергию. Пришли бы дружинники позже, дав ему впитать и преобразовать энергию, воздействие вышло бы более мягким. А так — винить некого. Слетевшие с мажьих ладоней искры настигли молодцев в прыжке, не причинив, казалось, никакого вреда. Что там вред, дружинники даже их не заметили. Напрасно! Знающие поспешили бы уклониться. Прыжок, красивый, как в учебном бою, увенчался позорным скольжением по мокрой траве и странным онемением в членах.

Трудно ли... да ну вас, в самом деле, заладили! Не трудно, попросту невозможно!

Рик и Дик упали друг на друга, не успев даже крякнуть — хорошее парализующее заклятье сковывает все мышцы и связки, включая голосовые. Моргать тоже не получалось. Дружинники лежали с широко распахнутыми глазами, которые уже принялись слезиться. С равнодушного неба сыпалась морось.

Вивиан вернулся к прерванной тренировке. Магия тела, знаете ли, не терпит лентяев.

В обеденной зале хозяйничали сквозняки: щекотали тяжелые шпалеры на стенах, играли бахромой паутин, выстужали воздух, пересвистывались задорно по углам. Сквозняки чувствовали себя полноправными господами старого замка. Они, да летучие мыши с чердака, и еще немного пауки да гончие псы, облезлые и злые от недокорма, а вовсе не Къертар, младший и единственный баронский наследник, и даже не сам милорд Леонид, что сидел, закинув обе ноги на стол, и ковырял в зубах куриным ребром. Честно сказать, неизвестно, что было чище — стол этот или сапоги его милости.

Былая доблесть искрошилась трухой запустения.

Под баронским седалищем скрипело высокое кресло о двух резных подлокотниках, в лучшие свои дни задуманное напоминать трон и наводить на мысли о величии. Второе точно такое же кресло валялось перевернутым поотдаль. Рядом лицом вниз лежала наследная гордость и последняя надежда барона — четвертый сын Къертар, упившийся до полного обездвижения. Ни в кресле, ни тем паче в Къерте величия не наблюдалось.

Эх, слаб сынок пить, подумал Леонид, отхлебывая вино через край кувшина. Прошедший немало боев, познавший победы и поражения, барон хотел бы сдаться на милость судьбы, но, увы, не мог позволить себе такой роскоши. Тощим плечам четвертого сына не выдержать груза ответственности. Именно этому сыну барон оказался никчемным отцом. И именно этим сыном, самым никчемным среди баронского выводка, побрезговала даже смерть. Леонид шевельнул Къертара носком сапога и оставил пустое занятие. Сам виноват, чего уж теперь! Только сжать зубы да надеяться, что когда-нибудь, пресытившись радостями титула, Кьертар вспомнит о налагаемых им же обязанностях. Надежда, право слово, отнюдь не сияла радужным семицветьем.

Вино как раз подходило к концу, когда в залу ввалились дружинники. Один — покрупнее, повыше и второй — помельче, но слепленный тем же поваром из того же теста. Барон вечно путал их имена — высокий, кажется, звался Риком, а тот, что покоренастее — Диком.

— Разрешите доложить, вашбронство! — выступил вперед Рик — он всегда начинал первым. Или это был Дик? А, маг их разберет!

Леонид кивнул, готовясь слушать.

— Что у вас?

— Маг очень сильный.

— Да, боевой маг, — дружинники прекрасно дополняли друг друга — один запевал, второй подхватывал рефреном.

— Мы его, как вы и приказали, вашбронство, принялись поперву пытать — кто он, откедова...

— Да про девку тоже спросили, как вы велели.

— А он и говорить не стал — сразу ка-ак приложит боевым заклятьем!

— Аж искры с глаз посыпались!

— А я почку застудил, покуда на земле валялся!

— Мы супротив магии никак не можем, вашбронство!

— Да, вашбронство, боевого мага простым мечом не возьмешь, это как пить дать. Тут к знахарке идтить надобно, чтоб наговор читала от порчи, от сглаза...

— ...от глаза дурного, от мага боевого. И амулет, опять же, пущай состряпает...

— Да что вы мне рассказываете?! — взревел Леонид.

В отличие от дружинников своих, набранных из селян и ни в одном сражении не участвовавших, барон по молодости частенько ходил с королевскими войсками. Боевые маги у короля были в почете. Леониду однажды довелось увидеть, как боевой маг сразу три десятка воинов положил. Не глядя рукой взмахнул — и будто траву ветром выкосило: были люди, пали замертво. Да мало ему показалось, следом в атаку кинулся — рожа в кровище, скалится цепным псом, зубы блестят, меч крутится чертовой мельницей. Кто там разберет, с магией ли, без магии — но еще десятка два прибавил, к полсотни подошло. Леонид-то и в лучшие годы разве что против троих мог выйти, куда там полсотни.

Только зачем бы боевому магу в свару деревенской девки да мелкопоместного барона мешаться? Пальба из мортиры по муравьям. Эх, глянуть бы на этого боевого...

Маг обнаружился в той самой рощице, о которой упоминали дружинники. И ведь неплохо устроился, шельмец — на поваленном дереве плащ сложен, рядом высокие сапоги вывернулись голенищами наружу, дорогие сапоги, тонкой выделки, войлоком изнутри выстланные, чтобы на нежных мажьих пятках не набился мозоль.

Колдун стоял на земле босой. Глаза его были закрыты, тонкогубый рот змеился улыбкой.

Боевой?

Оружия рядом не наблюдалось. Руки колдуна были пусты. Видом — обычный юнец, каких немало. Только лицо слишком спокойное — не прочесть ни эмоций, только движения текучие, плавные — не угадать порыва, не успеть выхватить меч. А ладно, случись чего, клинок не станет для мага серьезной преградой.

— Потолковать надо, — сказал барон.

— Можно, — согласился колдун.

— Я Леонид, сеньор здешних мест.

Маг открыл глаза. Посмотрел пристально, цепко — ничего не забыл. Иного ввели бы в заблуждение возраст и жирок на талии барона. Другой обманулся бы совьим взглядом из-под тяжелых век или посмеялся бы над простым палашом в вытертых ножнах. Но Вивиану барон понравился.

— Вижу, — кивнул маг совершенно серьезно. — Похож.

Леонид высокомерие сопляка стерпел. Присел на дерево рядом с вещами.

— Плащ подать не затруднит? — оживился колдун. — И сапоги.

Намеренно выводит из себя? Или какой-нибудь графский отпрыск? Тогда опять же, стал бы он по деревням ходить да услуги сомнительные за плату оказывать? Сидел бы себе в родовом замке, глядишь, и проблем бы меньше стало людям порядочным.

— Сына моего вертихвостка одна окрутила, а он, дурак, и рад. Женился бы, да я не позволяю. Не для того растил, чтоб девке безродной отдать, другие у меня относительно него намерения.

Маг пожал плечами: "Не касаются сильных мира сего беды землевладельцев захолустных".

"Ой ли? — в ответ прищурился Леонид. — Зачем тогда с дочкой купеческой разговоры рядить да по трактирам водить?"

Вслух, правда, спросил другое:

— Можно ли девице в помощи отказать? Коли в деньгах дело — любой услугой откуплюсь.

— Договор мы заключили, — отозвался маг.

— Когда это договор с вассалом был важнее договора с сеньором?

Вивиан молчал: "Эх, барон. Знаешь, за что нас, телесных магов, праведниками кличут? Больно, обидно, но прямо в тело, уж извини за каламбур. Юлить, изворачиваться, то торгашей дело. Мы врать не можем. Не умеем. Девица деревенская, конечно, стерпит, только магия, она ж не девица. Магии все едино, что барон, что босяк. Вот женится твой сын на этой самой безродной девице, ты бароном останешься, вот пропьешь ты имение свое или в карты проиграешь, даже помрешь если, что на могильной плите в семейном склепе выбьют? Верно, здесь покоится, мир праху его, барон. А мне без магии цена — так, фигляр площадный".

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓