Магия любви

Магия любви

Полетело, крылом кружа,

Частоколу рук не сдержать.

Талым жемчугом, палым ангелом

Отплясало оскалу ножа.

Половодьем губ не испить,

Седине в висках не сгасить,

Сердца пустошью, тела ветошью, —

Так и станет вовек искрить!

Вивиан, вчерашний выпускник классической школы телесный магии, подающий большие надежды маг духа, грезил великими свершениями. Весьма достойным казалось ему излечить деревню от чумы или отыскать древнюю книгу заклинаний среди руин заброшенного города. Подвигом мнилось поймать демона за рога и посадить на цепь. Еще занятнее было бы обучить того демона пляскам, вручить в лапы ему шарманку и водить по ярмаркам вроде медведя.

Только-только покинувший гнездо, шальной от собственной силы, птенец впервые расправлял крылья и хотел летать. Понятное дело, что мечты мечтами, а тот же мор в деревнях случается нечасто — к счастью ли, к досаде, сказать трудно.

Гордый, надменный, но не растерявший пока юношеского романтизма, маг бродил по пыльным трактам, то здесь, то там подбирая небольшие заказы. Магия — это все же не ремесло лудильщика или башмачника. Денег приносила достаточно, однако привычный к роскоши Вивиан за месяц успешно спускал то, на что иной прожил бы год. Действительно, стоило ли годами грызть неподатливый гранит науки, чтобы затем уподобляться скряге.

— Эй, хозяин! Неси-ка сюда... — Вивиан задумался на минуту и быстро принялся перечислять. — Овощи тушеные в горшочке под тестом — это раз. Карпа, запеченного без костей, — два. Да, кстати, в карпа добавишь розмарин, тимьян, петрушку, базилик и чабер — три. Сыр деревенский, чтобы свежий, со слезой. И последнее — кипятка кружку.

Трактирщик согнулся в глубоком поклоне. Непривычное движение отдало в поясницу прострелом. Перечить господину магу затея пустая и даже опасная — это, как господин маг изволили отметить, раз. Судя по одежке молодого колдуна, а также глядя в лицо его (что вы, что вы, исключительно искоса, знаем мы, чем чревата подобная непочтительность) — лицо удлиненное, с тонкогубым ртом уголками вниз и тонким же, острым носом, господин маг явно не простых кровей — то два. Но ведь...

— Возможно, ваше мажество изволит поросеночка? Молочный, нежнейший, в клюкве-яблочках томленый, медом сдобренный, пальчики оближешь, — и в подтверждение своих слов трактирщик смачно чмокнул сложенные щепоткой пальцы, вызвав брезгливую гримасу Вивиана. — Да винца к нему доброго кувшинчик али бражки? Свежей-ядреной...

По-женски тонкая бровь господина мага дернулась вверх и замерла.

Трактирщик зачастил быстрее:

— Понимаете, тут такая оказия, ваше мажество, приключилась, ихнее благородство господин барон нонче отобедали, с охоты возвращамшись с дружиной. Карпики-то того, съедены... а поросеночек вона бегает под окнами, токмо скажите, мы его мигом.

Ну не признаваться же, что повариха подслеповата и кости, тем более с рыбины речной, выбирать не станет. Да и то, баба она сварливая, может сковородкой приласкать, коли примешься настаивать. Собственной кухарки хозяин боялся не меньше колдуна: что колдун — ввечеру пришел, поутру ушел, а без кухарки так запросто не обойтись.

В барона Вивиан не поверил. Не располагал трактир к посещению его знатью. Тесный, мрачный, за широкими столами сельчане бражку потягивают свежую-ядреную. Да и лесов для охоты поблизости не проглядывалось. Это если рассуждать логически. Хотя, логика она больше магам-заемщикам пристала. Если же к чувствам прислушаться, то слишком ярко блестят глазки трактирщика, патокой льется голос — того и гляди уши слипнутся. А если уж совсем попросту, отсыпав крупицу силы, то слова тянут тленом и сыростью — ишь, порождение болота далеко не самой благородной души. Врет трактирщик, держа ихнее мажество за школяра. И магов-то, видать, до сей поры только в книжках и видел, коль скоро предложил Вивиану, ясно выразившему свои предпочтения, мало того убоину, так еще и с вином.

— Как думаешь, под силу барону наложить такое проклятье, чтобы удача твоя утекала стороной к соседу?

— Зачем его милости проклятья? Он и так трактир с землей сровняет, безо всяких там проклятий. Наш милорд Леонид — настоящий лев, — не без гордости ответствовал хозяин.

— Значит, не станет барон. А я не побрезгую. И другое проклятье добавлю, памятное: чтоб зубы твои после каждого лживого слова за язык тебя хватали.

— Ай, вспомнил, ваше мажество, вспомнил! Остался один карпик, жирный-сочный, случайно под камушек забился, вас поджидамши... Розмаринчик, тимьянчик, петрушечка, базилик... и сыр будет, и овощи.

— Чабер не забудь. Он аромат придает. Опять же, при кашле весьма полезен, — вдогонку крикнул Вивиан.

Заказ трактирщик справил споро. Суетясь, выставил на стол ароматные горшочки, присыпанного травами карпа, блюдо с козьим сыром и следом присовокупил кувшин вина "извиненьем, значится, чтоб мажество особо не серчало".

— Кипяток где? — озлилось мажество.

— Ну, так винцо-то за счет заведения...

— Так ты считаешь, будто я монет пожалел?!

Трактирщик вобрал голову в плечи, посерел, съежился. А ну как ихнее мажество счас жахнет по столу кулаком и обратит его в мышь сирую-убогую? Порскнул на кухню, вернулся с дымящейся кружкой. Кружку поставил перед магом и быстро-быстро посеменил к другим столикам.

Окликать трактирщика, чтобы забрал вино, Вивиан не стал. Пусть его стоит.

Отужинав, мажество затребовало комнату наверху, непременно со свежей постелью и без клопов. Бросив там вещи и припечатав заклятьем дверь, мажество отправилось гулять по окрестностям.

Вечер выдался холодным. Брат-близнец в веренице прочих вечеров осенних вечеров. Уже откипела карминовым закатом пена небес, и роса измочила пряжу засохших трав, уже царапнул облака нарождающийся месяц и на землю успели сбежать сумерки.

Лия все ждала.

Она наблюдала за магом издали, никак не набирясь смелости приблизиться. В спину толкало отчаяние, а ноги давил к земле страх.

Развернуться бы, уйти — тихо, незаметно, также, как и пришла, чтобы маг не увидел.

Развернуться бы, уйти, приладить петлю на шею или сигануть с обрыва в речку-сладкозвонку. А может, и смелости не хватит-то с обрыва. А может, и с петлей не получится — кто ж его знает, как верно петлю натягивать? Те, у кого получилось, точно не расскажут, а у неудачников и выспрашивать без толку. Лишь смеяться станут над бедой ее девичьей, дразнить, перешептываться.

В тонкой курточке, наспех накинутой поверх платья, в изящных сапожках с меховой оторочкой, Лия давно замерзла: озноб в кости вонзается, тело тепло не держит. И пальцы заледенели, непослушные. А магу осень, что летний зной. По пояс нагишом, он то вырастает тенью до звезд, то падает оземь в росяную траву, и ничегошеньки ему не делается. Кожа блестит — от росы ли, от пота, движения плавные, словно у танцора или канатоходца — знаем, цирк на ярмарку частенько приезжает, дыхание не сбилось ничуть. И кажется, звездный свет, какой ни есть, весь липнет к колдуну.

Ей бы развернуться, уйти, все-таки подглядывать за колдовским танцем — не на жениха гадать. Но Лия все комкала ворот курточки в кулаке и кусала губы. И еще слезы эти дурацкие размазывают свет вокруг мага холодным голубым огнем. Чародей уже не плясал, опрокинулся навзничь, прижался к земле, выставил лицо лепестку луны.

Лия решилась.

Вивиан отдыхал, чувствуя, как опустошенное тело заполняет свежая энергия. Горячечный жар высушил траву окрест. Лежать было хорошо. Тело, усталое и отяжелевшее, все глубже опускалось в землю, будто обрело корни, а душа прорастала вверх. Вивиан растворился в окружающем мире, стал его частицей, жизнью, дыханием, сиянием. Он был ветром, что перебирал ковыль на челе земли, и лунным дождем, проливающимся на полынные зонтики; он был слетевшим с ветки листом — ярко алым, резным, что плыл, покачиваясь, по волнам мироздания. Он был и самим потоком — пенным и пьяным, его сладостью и горечью, и ломотой в зубах, его звоном и молчанием, и самой гармонией. Счастливый, он заключал в объятия необъятное.

Поднялся медленно, нехотя.

Присутствие чужого существа вносило диссонанс. Унылое, беспокойное, существо источало хаос. Сливаться с ним не хотелось. Пару часов назад кольнуло бы раздражение. Сейчас умиротворенный Вивиан плотнее обернулся в кокон серебристо-серого тумана и направился в сторону трактира. Существо метнулось следом.

— Пожалуйста!

Вивиан остановился, не оборачиваясь.

— Пожалуйста! Вы ведь маг? Вы сможете помочь?.. Я заплачу. Все отдам, что угодно сделаю, только помогите! — осмелев или перепугавшись, что колдун уйдет, существо ухватило за руку, глянуло в лицо. Вивиан высвободился, отвернулся брезгливо — отчаяние ощутимо разило вином.

— Не уходите! Вы ведь поможете, правда? Беда у меня случилось, горе горькое... любила, так любила... а его отец, барон...

Снова барон, только и подумалось Вивиану.

— Он ничего для него не делал... а нынче вспомнил... наследником объявил... только пока другие сыновья у него были живу, он не вспоминал, а вот теперь вспомнил... мы жениться собиралась, он мне кольцо подарил ...

Девушка расстегнула ворот платья, достала цепочку с подвешенным на нее перстнем, принялась тыкать в лицо Вивиану.

— Я честная девушка, мы жениться собирались...

Маг по-прежнему молчал. Селянка не унималась. Видно, в поселке ее историю назубок заучили, а в пришлом колдуне она обрела нового слушателя, сыпала словами, шмыгала носом, икала, плакала.

— Я, по-твоему, ведун деревенский, чтобы приворотом заниматься? — наконец спросил маг.

Селянка было отшатнулась, но затем и вовсе вцепилась клещом.

— Не нужно приворота, он любит меня, любит, я знаю — вот тут, тут чувствую... — прижала раскрытую ладонь к сочной девичьей груди. — Только папаша его против... раньше-то, бывало, в углу притиснет да за зад ущипнет, а теперь пришел и говорит: сын у меня бароном будет, не пристало ему на селянке жениться... а он ну никак не может супротив воли родительской...

— Довольно! — не выдержал Вивиан. — Руку отпусти. Говори четко, что просишь. И реветь прекрати, наконец.

Уяснив, что маг не прогонит, девица успокоилась и принялась излагать. История оказалась известная. Влюбилась простая селянка в баронского сына. Да нет, Создатель упаси, не в первого, не во второго и даже не в третьего, в четвертого — последыша.

Если с первенцем сразу было ясно — любимец-наследник, то по мере старшинства отцовский пыл барона иссякал-иссякал, да под конец и выдохся весь. Со своей стороны, сынок четвертый великой ценности не являл: ни красив, ни дурен, ни глуп, ни умен, мечом владеет плохонько, арбалетом получше, крестик вместо подписи поставить умеет. А девица ему приглянулась. Опять же, сиятельный барон беднее некоторых селян своих был, из тех, что посметливее да похватче, а девкин папаша купец, день-деньской барыши по подсчитывает.

А потом грянула беда. Трое баронских сыновей померли один за одним. Двое старших головы сложили благородно, на войне, третий — по глупости, в кабацкой драке. Тогда-то и озаботился барон правом наследования, глянул на сына четвертого, до тех пор отцовской ласки не ведавшего. Только сын, оказывается, ласку уже нашел, вот-вот жену в замок приведет. Папаша откупные девке предлагал, та ни в какую — любовь, мол, не продам.

— Значит, продать не продашь, а купить — купишь? И почем любовь нынче?

Девкина любовь стоила дорого. Не меньше, чем иной боевой маг-наемник за заказ получает. Да и дело-то выходило без тонкостей. Только в который раз больно резануло по гордости: боевой маг с мечом против целого войска выходят, а он — против барона деревенского с... тьфу, пропасть!

— Следуй за мной, — согласился маг и двинулся к трактиру.

Провожаемые шепотками, они прошли через общий зал, поднялись наверх по шаткой лестнице. По знаку Вивиана с двери соскочило заклятье, обернувшись жабой, зашлепало по ступеням вниз. Щелкнув пальцами, Вивиан зажег свечу. Переполненный энергией, он переусердствовал, пламя взметнулось фейерверком, зацепилось за потолочную балку. Та было вспыхнула, но под взглядом колдуна быстро вернулась к первоначальному виду.

— Садись, — махнул рукой маг в сторону кровати. — Только поаккуратнее, вещи не трогай.

На кровати, расстелен был дорожный плащ колдуна: складки расправлены, рукава вольготно распахнуты по сторонам. Тут же стоял заплечный мешок, тяжелый и пыльный. Лия умостилась на самом краешке: сидела прямо, комкала подол платья вспотевшими ладонями.

Девица была хороша красой темной и томной. Крепкое ладное тело, толстая косища переброшена через плечо. Глаза блестят дико, лихорадочно, ресницы слиплись стрелами от слез, губы рдеют, точно маков цвет. И отец, сразу видно, денег на наряды не жалеет. Еще бы не такая зареванная...

— Отсюда по две щепоти будешь заваривать кипятком, настаивать полчаса и пить в течение дня часто, но по глотку, — девушке на колени упал полотняный мешочек. — Иначе с твоими мыслями никакая магия не поможет. Да, сбор пересыпь куда, а мешочек верни, ни к чему он тебе. Потом, здесь.

В руках у мага появилась книга. Легкий, в кожаном с золотым тиснением переплете томик легко было принять за дорожное издание какого-нибудь новомодного мэтра поэзии. Да и гравюры весьма под стать — загляни за плечо мага кто-нибудь любопытный, на первой же странице он увидел бы любовников, страстно лобзавших друг друга в лучших традициях романтизма.

— Я грамоте обучена, — тихо сказала Лия.

— Читать не нужно. Все нарисовано.

Маг перевернул титульный лист и принялся листать. Остановился, уткнул палец в найденную картинку, показал селянке.

— Эта страница. И следующая. И в конце главы самая последняя, — говорил быстро, коротко. — Выучишь. Так, чтобы повторить смогла. Если сомневаешься, лучше попробуй.

Девушка приняла книгу и, ахнув, и чуть было ее не выронила. Даже в свете свечи видно было, как Лия покраснела. Засопела обиженно, снова готовясь расплакаться:

— За кого вы меня держите? Я, может, и не из господ, но девушка порядочная. Не могу я такое...

— Ты о чем просила?

— Чтобы замуж выйти... чтобы барон препон не чинил союзу нашему.

— И что, по-твоему, я на любовь мечом колдовать должен?! Пойди, тогда убийцу найми, пусть он поколдует!

— Но это же... срам!

— Какой еще срам? Обычный учебник по магии любви.

— Я никогда такого...

— Ладно, — пожал плечами Вивиан, — никогда так никогда. Иди.

Лия молчала. Глядела в пол. Сцепила пальцы замком.

— Н-нет. Я сделаю.

Вивиан коротко кивнул, принимая.

— Последнее: придешь через три дня, ближе к полуночи. Поутру искупайся в семи ключах. Ну, или хоть вымойся, что ли. Учебник вернешь — не ценность, конечно, но новый долго искать придется. Деньги отдашь сразу все без аванса, недосуг мне тут вашу свадьбу стеречь.

Лия все-таки набралась смелости возразить:

— А коли не сбудется?

— Что значит — не сбудется? Я, по-твоему, пасьянс раскладываю али на ромашке гадаю?!

— Но все-таки деньги...

— Вот ведь дочь купеческая. Хорошо, коли есть желание, зови стряпчего, составляйте договор и отправляйтесь к вашему старосте, чтобы руку приложил. Придешь с договором, я подпишу.

— Нет-нет... не надо к старосте... не надо договора... но... Вы ведь не обманете?

А и обманул бы, что староста деревенский против мага сделает? Собак спустит? Барону нажалуется? Неустойку потребует за несостоявшийся брак дочери купеческой с сыном баронским, в качестве res contraktus оговоренный?

Магия, которую творили собственным телом, была сродни щедрой, но строгой матери — отдавала без остатка, но и требовала сполна. Так, телесные колдуны обладали способностью чувствовать окружающий мир. Они безошибочно предсказывали погоду, что делало их желанными гостями на любом корабле. Они остро улавливали чувства людей и животных. Ежедневные упражнения даровали им здоровье и долголетие, — редко какой маг-телесник умирал прежде трехсот лет (это если, конечно, своей смертью). Контроль тела выливался в возможность метаморфоз — и ведь не вульгарная иллюзия личины, а истинные превращения — хочешь ядовитые когти, хочешь крылья за спину отращивай. Предметом зависти прочих магических школ было умение телесников черпать силу напрямую, без заклятий и артефактов — со своими любимыми детьми вселенная делилась беспредельно.

Маги подобия, иначе заемщики, как часто их звали, обречены были возить с собой реторты и перегонные кубы, создавать философские камни и переплетать фолианты кожей девственниц. Целители от зари до зари собирали коренья и травы. Маги души — все художники, поэты, менестрели, ваятели накрепко привязывались к своим инструментам. А равно к голосу, зрению, вдохновению, славе и еще множеству переменных.

И лишь для телесных магов единственным источником и инструментом было собственное тело. Оно же выставляло границы. Как старый вояка любовно полирует меч, так телесные маги оберегали свое тело и пуще того свой дух. Не ели мяса — мертвое преграждало путь энергии, не пили вина — оно ослабляло связь сознания и тела, не оскверняли уст ложью, а рук — пролитой кровью. За что и заслужили среди прочих колдунов прозвище "праведники".

— Не стану я из-за тебя ложью мараться, — снизошел до ответа Вивиан.

Лия ненадолго притихла, боясь нарваться на очередную грубость. Наконец собралась с силами, кивнула:

— Хорошо... я приду... и семь ключей отыщу... спасибо, спасибо огромное...

Порывисто поднялась, помяв-таки лелеемый магом плащ — вот ведь растяпа! — прижала книгу к груди и кинулась прочь из комнаты.

День спустя поутру к трактиру пожаловали баронские дружинники.

Двое бравых ребят, высоких и широкоплечих, топали так, что дрожала земля. Первого звали Риком. Был он крупный, с младенчески пухлым ртом, мясистым, не единожды перебитым носом и широкой дорожкой сросшихся рыжих бровей. Особого очарования рикову лицу добавляли веснушки. Приятель Рика — Дик ростом вышел чуть помельче, нос имел поровнее, но порода угадывалась сразу.

Гостей Вивиан ждал, однако менять удобный распорядок дня ради их встречи не стал — много чести будет. Гости гостями, а магия тела сильна ежедневными упражнениями.

В воздухе висел туман. Молочная пелена путала звуки и приглушала цвета: в серость — стволы деревьев и сухие травы, в мелкую крупу — мутный свет нарождающегося дня. Низкое небо пухло моросью.

Маг застыл сухой корягой в тумане, скрутился диким узлом, будто припадочный: сплел ноги, обхватил руками себя за плечи, того и гляди, пена изо рта пойдет. Неправильный маг какой-то — щита нет, меча не видно. Одет не по-осенему легко. Ни тебе опять же, шлема или кольчужки плохонькой, штаны да рубаха — шелковая, кружевная, щегольская рубаха, вот и весь страх. И чего все так этих магов трусят?

— Слышь, колдун, люди видели, девка к тебе приходила, — начал Рик. Из-за перебитого носа он неприятно гундосил.

— Лия, купца дочка, — эхом подхватил Дик. Этот гундосил тоже, за компанию.

Головы маг не повернул, но ответить изволил:

— Это вы девок по ночам в казарму водите, пока начальство спит.

— А ты про девок почем знаешь? — забеспокоились дружинники.

— Была девица. Вот только имя свое она назвать позабыла.

— Говорили о чем? — опять Рик.

— Говорили.

Маг неожиданно потек всем телом, расплетая первый узел и скручивая взамен другой ничуть не хуже. Не человек — живой кукиш. Воистину невозможным казалось так вот вывернуться, не переломав себе костей. Баронские дружинники помимо воли уставились на Вивиана.

— Слышь, колдун, ты не умничай. О чем говорили-то? — наконец опомнился Дик.

— О разном. Картинки срамные разглядывали.

Дружинники радостно заржали:

— Гнал бы ты ее взашей, ежели еще попроситься картинки смотреть.

Неуемный маг опять поменял положение: наклонился, зацепился за землю, свечкой поднялся на руках, задрав к небесам ноги. На голосе его, правда, это никак не отразилось:

— Может, и гнал бы, а может она мне понравилась. Ваша беда какая?

Рик подошел к колдуну вплотную, присел на корточки, что равносильно было подвигу — кожаный ремень нещадно сдавил дружиннику живот. Пропыхтел:

— Их прекрасномордие барон Леонид передать тебе наказал, чтобы не мешался не в свое дело. Не хочет мальчик жениться.

— Да, не хочет. Не нагулялся, — подпел приятелю Дик.

— Отчего ж их прекрасномордие сам не пришел?

— А мы тебе разве плохи?

— Вас я первый раз вижу, не знаю, кто вы, откуда...

Дружинники начали заводиться: колдун так и стоял вниз головой, и не понятно было, с кем говоришь — то ли с человеком, то ли с его босыми, перемазанными землей ножищами.

— Ты это, маг, не наглей. С дружины мы, с баронской.

— Да, с дружины.

— Отборные войска, значит.

— Самые отборные.

Вивиан едко улыбнулся. На элитные войска бравые ребята не походили. Вчерашние селяне, кое-как обученные держать меч, и то порой путавшие его с мотыгой. Разве перед девками красоваться.

— Короче, расклад такой: кончай циркачество, собирай вещички да топай подобру-поздорову, а не то хуже будет.

— Да, будет худо.

— Понятно.

Ноги мага плавно пошли вниз, установились рядом с лицом. По позвоночнику прокатилась волна, и лицо поднялось на ее гребне, глянуло любопытно и весело:

— Сколько времени на сборы даете?

— До вечера справишься.

— До сегодняшнего?

— До вчерашнего!

— Не получится — дело у меня осталось незавершенное, дня на три точно потянет.

— Да он издевается, — догадался Рик.

— Ты издеваешься над нами? — эхом откликнулся Дик.

Трудно ли поймать человека, в поклоне припавшего к земле?

Дружинники, конечно, больше привыкли к противнику в полный рост и желательно, чтобы бояться начинал еще заранее, но весьма заманчивым казалось толкнут нахального колдуна в траву, а потом придавить всем весом и ухватить за руки, за руки обязательно, дабы колдовать не вздумал. Рик и Дик опоздали всего на пол-вдоха.

Маг скользнул туманом — одно движение, растянутое в десяток шагов, левую ногу отвел назад, присел на правой, почти касаясь земли, соединил над головой ладони в немой мольбе.

Трудно ли двоим при полной амуниции воинам победить босого человека в рубахе, не взявшего даже палки для защиты?

Дружинники вспомнили-таки про оружие, рванули мечи из ножен и кинулись к магу с обеих сторон одновременно. Рик целил в голову, а Дик... понятное дело, тоже в голову. Руки, конечно, руками, но колдовать без головы не удавалось еще ни одному магу, кроме разве что легендарного Рас-Альхага. И снова им не достало мгновения.

Вивиан подхватил нити мироздания, крутанулся веретеном, натягивая их, и небрежным движением стряхнул сырую энергию. Пришли бы дружинники позже, дав ему впитать и преобразовать энергию, воздействие вышло бы более мягким. А так — винить некого. Слетевшие с мажьих ладоней искры настигли молодцев в прыжке, не причинив, казалось, никакого вреда. Что там вред, дружинники даже их не заметили. Напрасно! Знающие поспешили бы уклониться. Прыжок, красивый, как в учебном бою, увенчался позорным скольжением по мокрой траве и странным онемением в членах.

Трудно ли... да ну вас, в самом деле, заладили! Не трудно, попросту невозможно!

Рик и Дик упали друг на друга, не успев даже крякнуть — хорошее парализующее заклятье сковывает все мышцы и связки, включая голосовые. Моргать тоже не получалось. Дружинники лежали с широко распахнутыми глазами, которые уже принялись слезиться. С равнодушного неба сыпалась морось.

Вивиан вернулся к прерванной тренировке. Магия тела, знаете ли, не терпит лентяев.

В обеденной зале хозяйничали сквозняки: щекотали тяжелые шпалеры на стенах, играли бахромой паутин, выстужали воздух, пересвистывались задорно по углам. Сквозняки чувствовали себя полноправными господами старого замка. Они, да летучие мыши с чердака, и еще немного пауки да гончие псы, облезлые и злые от недокорма, а вовсе не Къертар, младший и единственный баронский наследник, и даже не сам милорд Леонид, что сидел, закинув обе ноги на стол, и ковырял в зубах куриным ребром. Честно сказать, неизвестно, что было чище — стол этот или сапоги его милости.

Былая доблесть искрошилась трухой запустения.

Под баронским седалищем скрипело высокое кресло о двух резных подлокотниках, в лучшие свои дни задуманное напоминать трон и наводить на мысли о величии. Второе точно такое же кресло валялось перевернутым поотдаль. Рядом лицом вниз лежала наследная гордость и последняя надежда барона — четвертый сын Къертар, упившийся до полного обездвижения. Ни в кресле, ни тем паче в Къерте величия не наблюдалось.

Эх, слаб сынок пить, подумал Леонид, отхлебывая вино через край кувшина. Прошедший немало боев, познавший победы и поражения, барон хотел бы сдаться на милость судьбы, но, увы, не мог позволить себе такой роскоши. Тощим плечам четвертого сына не выдержать груза ответственности. Именно этому сыну барон оказался никчемным отцом. И именно этим сыном, самым никчемным среди баронского выводка, побрезговала даже смерть. Леонид шевельнул Къертара носком сапога и оставил пустое занятие. Сам виноват, чего уж теперь! Только сжать зубы да надеяться, что когда-нибудь, пресытившись радостями титула, Кьертар вспомнит о налагаемых им же обязанностях. Надежда, право слово, отнюдь не сияла радужным семицветьем.

Вино как раз подходило к концу, когда в залу ввалились дружинники. Один — покрупнее, повыше и второй — помельче, но слепленный тем же поваром из того же теста. Барон вечно путал их имена — высокий, кажется, звался Риком, а тот, что покоренастее — Диком.

— Разрешите доложить, вашбронство! — выступил вперед Рик — он всегда начинал первым. Или это был Дик? А, маг их разберет!

Леонид кивнул, готовясь слушать.

— Что у вас?

— Маг очень сильный.

— Да, боевой маг, — дружинники прекрасно дополняли друг друга — один запевал, второй подхватывал рефреном.

— Мы его, как вы и приказали, вашбронство, принялись поперву пытать — кто он, откедова...

— Да про девку тоже спросили, как вы велели.

— А он и говорить не стал — сразу ка-ак приложит боевым заклятьем!

— Аж искры с глаз посыпались!

— А я почку застудил, покуда на земле валялся!

— Мы супротив магии никак не можем, вашбронство!

— Да, вашбронство, боевого мага простым мечом не возьмешь, это как пить дать. Тут к знахарке идтить надобно, чтоб наговор читала от порчи, от сглаза...

— ...от глаза дурного, от мага боевого. И амулет, опять же, пущай состряпает...

— Да что вы мне рассказываете?! — взревел Леонид.

В отличие от дружинников своих, набранных из селян и ни в одном сражении не участвовавших, барон по молодости частенько ходил с королевскими войсками. Боевые маги у короля были в почете. Леониду однажды довелось увидеть, как боевой маг сразу три десятка воинов положил. Не глядя рукой взмахнул — и будто траву ветром выкосило: были люди, пали замертво. Да мало ему показалось, следом в атаку кинулся — рожа в кровище, скалится цепным псом, зубы блестят, меч крутится чертовой мельницей. Кто там разберет, с магией ли, без магии — но еще десятка два прибавил, к полсотни подошло. Леонид-то и в лучшие годы разве что против троих мог выйти, куда там полсотни.

Только зачем бы боевому магу в свару деревенской девки да мелкопоместного барона мешаться? Пальба из мортиры по муравьям. Эх, глянуть бы на этого боевого...

Маг обнаружился в той самой рощице, о которой упоминали дружинники. И ведь неплохо устроился, шельмец — на поваленном дереве плащ сложен, рядом высокие сапоги вывернулись голенищами наружу, дорогие сапоги, тонкой выделки, войлоком изнутри выстланные, чтобы на нежных мажьих пятках не набился мозоль.

Колдун стоял на земле босой. Глаза его были закрыты, тонкогубый рот змеился улыбкой.

Боевой?

Оружия рядом не наблюдалось. Руки колдуна были пусты. Видом — обычный юнец, каких немало. Только лицо слишком спокойное — не прочесть ни эмоций, только движения текучие, плавные — не угадать порыва, не успеть выхватить меч. А ладно, случись чего, клинок не станет для мага серьезной преградой.

— Потолковать надо, — сказал барон.

— Можно, — согласился колдун.

— Я Леонид, сеньор здешних мест.

Маг открыл глаза. Посмотрел пристально, цепко — ничего не забыл. Иного ввели бы в заблуждение возраст и жирок на талии барона. Другой обманулся бы совьим взглядом из-под тяжелых век или посмеялся бы над простым палашом в вытертых ножнах. Но Вивиану барон понравился.

— Вижу, — кивнул маг совершенно серьезно. — Похож.

Леонид высокомерие сопляка стерпел. Присел на дерево рядом с вещами.

— Плащ подать не затруднит? — оживился колдун. — И сапоги.

Намеренно выводит из себя? Или какой-нибудь графский отпрыск? Тогда опять же, стал бы он по деревням ходить да услуги сомнительные за плату оказывать? Сидел бы себе в родовом замке, глядишь, и проблем бы меньше стало людям порядочным.

— Сына моего вертихвостка одна окрутила, а он, дурак, и рад. Женился бы, да я не позволяю. Не для того растил, чтоб девке безродной отдать, другие у меня относительно него намерения.

Маг пожал плечами: "Не касаются сильных мира сего беды землевладельцев захолустных".

"Ой ли? — в ответ прищурился Леонид. — Зачем тогда с дочкой купеческой разговоры рядить да по трактирам водить?"

Вслух, правда, спросил другое:

— Можно ли девице в помощи отказать? Коли в деньгах дело — любой услугой откуплюсь.

— Договор мы заключили, — отозвался маг.

— Когда это договор с вассалом был важнее договора с сеньором?

Вивиан молчал: "Эх, барон. Знаешь, за что нас, телесных магов, праведниками кличут? Больно, обидно, но прямо в тело, уж извини за каламбур. Юлить, изворачиваться, то торгашей дело. Мы врать не можем. Не умеем. Девица деревенская, конечно, стерпит, только магия, она ж не девица. Магии все едино, что барон, что босяк. Вот женится твой сын на этой самой безродной девице, ты бароном останешься, вот пропьешь ты имение свое или в карты проиграешь, даже помрешь если, что на могильной плите в семейном склепе выбьют? Верно, здесь покоится, мир праху его, барон. А мне без магии цена — так, фигляр площадный".

— Стало быть, нет? — верно понял молчание мага Леонид.

— Ты не желаешь отступаться от своих обязательств. Чем я тебя хуже?

"А и отступился бы! Бросил бы все: землю, селян, балбесов из дружины, и сам женился бы на молодой. Отступился, кабы знал, что сын родового имени не посрамит. Все б ему оставил".

Нет, ни земель, ни именья, ни дружины Леонид оставить не мог. Готовился стоять до последнего. Из сына человека он сделает, родная кровь как-никак. Порол в детстве мало? Так то поправимо — в войско его, в дружину отборную к Дику с Риком и гонять, гонять с утра до вечера. С потом любая дурь сойдет. И недосуг, чтобы какая-то селянка поперек воли баронской встревала. Или излишняя порядочность пришлого колдуна.

К исполнению заказа Вивиан готовился с утра. Отплясал ритуал солнцеприветствия и дальше принялся творить особые упражнения — не обычные, каждодневные, а иные. Трактирщика совсем загонял.

"У-у-у, всех карпов сожрал колдун проклятый, — ругался хозяин, — травы без конца курит вонючести неимоверной, трактир пропах, приличные люди стороной обходят, крысы, и те поубегли! И зыркает, зыркает своими-то глазищами... Доброго дня вам, ваше мажество..."

Лия пришла, когда совсем стемнело. Робко поскреблась в дверь. Вивиан впустил позднюю гостью, а закрывая, добавил пару заклятий, чтобы нежеланные посетители не прерывали колдовства.

От девицы веяло прохладой и свежестью, да и выглядела она не в пример лучше прошлой встречи. Лия вернула пустой полотняный мешочек, дрожащими руками выложила книгу, явно стремясь скорее от нее избавиться, протянула магу расшитый бисером кошель.

— Пересчитывать надо? — спросил Вивиан, принимая плату.

— Здесь без обмана.

— Значит, не надо.

Лжи не чувствовалось. Все та же морозная свежесть.

— Пробовала? — маг кивнул в сторону книги.

— Къерту понравилось, — чуть слышно ответила Лия.

— Кто такой Къерт? Он что, волшебник?

— Нет... он жених мой ...

— Причем тут твой жених, когда я дал книгу тебе?

— Ну... вы же сами говорили... ну мы... я подумала, это колдовство такое.

— Я тебе разве думать велел? Это и есть колдовство. У тебя получилось?

Одна беда с этими стыдливыми девицами — Лия покраснела и принялась бессвязно лепетать. Так тихо, что Вивиану пришлось метаморфировать слух.

— Не знаю. Молний не сверкало, земля не дрожала. Все как обычно было. И его милость Леонид пока молчит. А что должно было получаться?

Вивиан застонал. Сжал голову руками. Кем она себя возомнила? Магии любви учатся годами, а эта деревенщина полагает, будто получив учебник и жениха, волшебство на нее само снизойдет с небес?!

— Что с вами? Вам плохо? Принести воды? — засуетилась Лия.

— Раздевайся, — приказал маг и, не теряя времени, принялся расстегивать манжеты.

Девица застыла на месте и зачем-то отвернулась.

— Сейчас время благоприятное: Венера как раз восходит к зениту, а это значительно усиливает любовную магию, так что не тяни.

— Для чего раздеваться-то? — не поняла Лия.

— Не хочешь — не надо, дело твое, только юбку задери повыше, чтоб не мешала. Ты, кстати, искупаться в семи ключах не позабыла? Да что опять?!

— Я... мы... вы и я... я и вы... а как же Къертар?

— Что Къертар? — девицына глупость начала выводить Вивиана из себя.

— Ну, он же жених...

— А я и не собираюсь на тебе жениться.

— Да нет, вы не так поняли...

— Что не понял? Заказ твой, не Къертара. Кабы он желал, ему следовало мага любви искать, мне с мужчиной магию любви творить без толку. Да что ты медлишь? Свечу задуть?

— Нет, нет, я не это хотела сказать... да, свечу тоже... но вы уверены, что так будет правильно?

— Конечно, уверен. Травы я подобрал верные, две сплетенные мандариновые уточки в юго-западном секторе спальни идеальны для привлечения любви и брака, особенно на пике Венеры. У тебя было время, могла и прочитать.

— Но... как же любовь?

— Ты ко мне за магией или за философией пришла? С точки зрения магии для любви все идеально. Раздевайся, не то Венера зайдет.

Лия зажмурилась и потянула с плеч платье. Она слишком далеко зашла, чтобы отступать. Маг обещал свадьбу и титул баронессы, который сделает ее благородной госпожой. Девушке уже мнились сражения в честь прекрасных глаз дамы Лии: топчущие турнирное поле кони, повергнутые в прах рыцари, цветные ленты на преломленных копьях. А еще... чего греха таить, проснулось обыкновенное девичье любопытство — говорят ведь, нет любовника лучшего, чем маг.

Не сдержалась, глянула на колдуна — тот уже обнажился и ждал, к собственной наготе равнодушный.

— Готова?

Одна из древнейших в мире, магия любви неудержима. Свое начало она берет у истоков мироздания. Цветной узор ее выплетается частоколом рук и наполняется половодьем губ. Она пахнет жасмином и мускусом, она сладка и солоновата на вкус. Но дважды, трижды ошибется тот, кто назовет ее любовью.

Минут пять Вивиану понадобилось, чтобы настроиться на волну Лии — на эмоциональном уровне это воспринималось как предельная близость. Он собрал энергию, что три дня тянул из дремлющей осенней земли, перекрасил ее в цвета Лииной души и без остатка скинул девице. Завершив колдовство, Вивиан поднялся с постели и принялся облачаться.

Разочарование Лии выплеснулось в обиженном:

— И это все? А я как же?

— Ты магии или удовольствия искала? Так прежде надо было предупреждать. Для восторгов к жениху своему обращайся.

Лия проглотила слезы. Вспомнилась и другая пословица, ходившая наравне с первой — нет любовника худшего, чем маг. Вот и проверила народную мудрость...

— Но как же... но следовало же ... а коли дитя?

— Вытравить не вздумай! А то помереть недолго и тебе, и барону твоему.

— Но отчего...

— О чем ты вообще думаешь? — в голосе Вивиана зазвенело раздражение. Вот ведь дурацкая у баб привычка лезть с разговорами, когда хочется тишины.

— А надо о чем? — не поняла Лия.

— О свадьбе своей. Мечтала, небось, ночами. Вот и теперь мечтай — самое время.

Подавившись обидой, Лия принялась представлять баронский замок, в котором после она сделается полноправной хозяйкой. Грязный и неприветливый, в ее умелых руках да при папиных деньгах замок обретал присталый благородному имению вид: натерты до блеска полы, мебель розового дерева источает аромат лимона и воска, дышат уютным теплом камины. Что удивительно, мечты более походили на воспоминания, настолько яркими они были. Вот Лия идет к алтарю, вот повернутое к ней лицо жениха — гордое, благородное. Таким, наверное, в молодости был и сам барон ...

— Как ваше мажество? Уже в путь? И даже рыбки не отведаете перед дорогой дальней? — всем своим видом трактирщик выражал огорчение, но ноги — предательские ноги! — готовы были пуститься в пляс.

Вивиан остановился, поправил заплечный мешок, а затем и вовсе его скинул.

— Твоя правда, когда теперь горячего поесть придется... Неси карпа.

— Мы это мигом, мигом, — засуетился хозяин, в душе ругая последними словами свой болтливый язык.

Мигом не получилось. Пока кухарка, костеря ранние капризы господ, потрошила да чистила рыбу, трактирщик развлекал колдуна беседой.

— Как вам наш край? Понравились ли у нас? Вернетесь ли?

Обычно молчаливый, колдун разговорился. И край ему по нраву пришелся, и вернуться он не откажется. С бароном на днях довелось познакомиться.

— Да, кстати... Подарок хочу оставить к свадьбе баронской.

— Ваше мажество ошибаться изволит: ихняя милость на могиле покойной супруги поклялись, что никогда больше не женятся. Ни-ни.

— Неужели? — удивился маг. — Так хороша была баронесса?

— Помилосердствуйте! Стервознее бабы свет не видывал. Ихняя милость все войны исходил, лишь бы от жены подальше.

— Вот значит, как. Ладно, магия разберется.

Так случалось, что вмешиваясь в судьбы людей, магия разводила их по совершенно иным тропкам, нежели те, что они сами себе определили. Магия жила своими законами — ухватывала события, находившиеся за гранью обычного понимания, и вписывала их в полотно бытия сообразно собственному разумению. Оттого и вошло в привычку у магов говорить "магия разберется", когда дело окончательно запутывались. Подхватив за магами их любимое изречение, обыватели, как водится, ничего не поняли, но переделали его на доступный лад, придав правилу оттенок ругательства.

— Как вы изволили сказать, ваше мажество? Оно и верно, маг их разберет, дела баронские... А вот и карпик ваш поспел, горячий-душистый, жир так и каплет, так и сочится. Угощайтесь, ваше мажество.

И трактирщик оставил Вивиана наедине с печеной рыбиной, а когда вернулся, колдун уже ушел. На столе возле пустой тарелки лежал небольшой сверток, перемотанный шелковым шнуром.

— Ваше мажество, ваше мажество! — кинулся за дверь хозяин, но колдуна и след простыл. В воздухе растворился, не иначе.

— Маг их заберет, — пробормотал себе под нос трактирщик и отправил сынка в баронский замок. Мы люди честные, нам чужого не нужно, а уж тем паче, имущества заговоренного, от которого только и могут беды разные приключаться. Недаром сказки о глупцах начинаются словами: подобрал селянин на дороге монету, да на беду свою не знал он, что монета та выпала из мажьего кошелька.

От жениха на добрый десяток шагов разило перегаром. Къертара порядком шатало, пока поддерживаемый заботливой рукой невесты он шел широким проходом к алтарю. Иная бы давно сбежала, но Лия была пьяна не меньше Кьертара, только не вином, а сбывшимся счастьем. Свершилось, свершилось! Не обманул волшебник!

Счастливые глаза невесты отображали баронского сына кривым зеркалом: обрюзглось в нем виделась мощью, заносчивость становилась благородством, подхалимство и лицемерие почитались за вежливость. Всякий жених непременно должен быть хорош собой, и этот, значит, тоже был, даром, что не просыхал последнюю неделю и вряд ли соображал, куда его ведут. Но ведь любовь, она творит чудеса.

Народу на свадьбу собралось немного. Пришли родные Лии — папаша, вон, зорко поглядывает на Къерта, братья с ноги на ногу переминаются. Рядом стоит мать с меньшой сестренкой на руках, в яркую стайку сбились подруги. Прочие деревенские стояли ближе к дверям, еще не решив, что для них важнее — то ли потешить любопытство, то ли избежать господского гнева, коли до барона дойдут слухи о бракосочетаньи.

Церковные своды заполняли торжественные звуки органа. Инструмент порядком фальшивил, и может статься, именно от этого музыка отдавалась на лице жениха глубочайшей мукой — думаете, если баронет, то уже и в тональностях не разбирается?! Запах ладана и воска вызывал дурноту. В дрожащем мареве свечей фигуры гостей расплывались и кружились, кружились, кружились дьявольским хороводом. Отчего святой отец медлит их остановить? Разве уместно плясать в церкви?

Лия крепче сжала руку и Къертара и тревожно глянула на него — выдюжит ли?

— Кажется, я говорил, что никакой свадьбы не будет?!

У дверей стремительно разрасталась суета. Барон, особо не церемонясь, освобождал себе дорогу кулаками, а где не хватило, добавлял окованные железом крепкие сапоги. И что там болтали завистники о надвигающейся дряхлости?

— Сын мой, негоже повышать голос во храме, — попытался вступиться священник. — Негоже входить в дом Создателя с ненавистью в сердце. Негоже...

— Ма-алчать! — рявкнул Леонид, и эхо его голоса громовым раскатом прокатилось под высоким сводом.

Кьертар дернулся и, не сумев вырваться из цепких рук невесты, тихонько заскулил. Купец подсчитывал в уме разницу между дочкиной честью и гневом сеньора. Хоть так, хоть этак, а гнев выходил тяжелее: одно дело пьяного баронета за шкирняк таскать, и совсем другое — Леониду перечить. Косясь на папашу, не торопились вмешаться и братья. Испуганно притихли шушукавшиеся подружки, и даже младенец на руках купчихи перестал пищать. Только церковный служка — худенький, сморщенный, будто печеное яблоко, продолжал нажимать на педали органа. Всю жизнь отдавший колоколам да этому органу, служка давным-давно оглох на оба уха, и никаким приказам было не под силу вернуть ему утраченное.

Лия с невесть откуда взявшейся яростью набросилась на барона — так чудно это было, будто телушка неожиданно обернулась волчицей.

— Постыдились бы, ваша милость, святой обряд прерывать.

— Чего еще мне стыдиться?!

— Кьертар дал обещание жениться на мне, целовал, кольцом одарил.

Леонид брезгливо указал на сына:

— Он-то? И сколько он выпил, прежде чем обещания да кольца раздаривать?

А вот этого Лия открывать не собиралась. В конце концов, не ей спорить с будущим мужем и отбирать у того кувшин с вином, тем паче что пьяный супруг куда сговорчивее трезвого.

— Я-то думал, куда мой перстень запропал. Часом грешил, пропил. А его стервец мой, стало быть, стянул.

— Так вот какова цена слову баронскому?

— Да что ты знаешь о баронском слове, девочка?!

Голосистая пигалица каким-то чудом исхитрилась перекричать даже орган, она глядела на сеньора снизу вверх и упрекала его во всех смертных грехах:

— А то и знаю, что если вы в карты проигрываетесь, то долги платите, и когда в прошлом году сосед жеребца вашего любимого свел, а вы отмстить ему обещали, то тоже слово сдержали: замок спалили и табун разогнали, и баб всех...

— Но-но, ты не путай, месть — угодна Создателю.

— И долги карточные угодны, скажете?

— Карточный долг отдать — вообще дело чести.

— Коли уж вы за свое слово держитесь, отчего сына осрамить желаете, когда он по отцовской науке поступает? Что люди скажут?

Увлеченные спором, ни Лия, ни барон не заметили, как в церковь влетел сын трактирщика, споткнулся о порог и, проехав порядочное на пузе расстояние, звездочкой растопырился у ног милорда.

— Прощения молю, ваша милость. А только папаня передать велел передать подарок к свадьбе... я, значится, в замок, тама сказали, вы в церкву ушли... ух, еле успел.

— Верни взад. Свадьбы не будет.

— Примите, ваша милость.

— Пшел вон, кому сказано.

— Колдун пришлый оставил, папаня с меня три шкуры спустит, не губите, ваша милость... — заканючил мальчишка.

Не обращая внимания на баронский гнев, Лия наклонилась к сыну трактирщика и приняла сверток из его рук. Как знать, может маг оставил особо сильное заклинание, предугадав, чем дело обернется. Мажий подарок добавил ей смелости.

— Венчайте нас, святой отец! — повернулась Лия к священнику.

До краев наполненная колдовской силой, уверенная в своем праве, она в этот миг смело могла приказать пастуху перерезать горло отаре овец — тот не отказал бы. Куда уж священнику!

— Ты так хочешь выйти замуж? Ну и черт с тобой! — и, противореча собственным словам, барон отпихнул в сторону Къертара, занимая его место.

— Сын мой, вы упомянули в храме врага рода человеческого! Мне придется наложить на вас епитимью!

— Я сам ее на себя наложу, — отозвался Леонид и взял Лию под руку. — Делайте, что велено, святой отец, да поскорее!

После того как священник, человек тихий и мирный, обвенчал сеньора с девицей, Леонид забрал у Лии сверток. Размотал шелковый шнур, неспешно развернул плотную ткань. Увидев подарок, барон неистово захохотал. Священник ни на минуту не усомнился, что это сам Создатель покарал милорда за грешную жизнь, полную убийств и святотатств помутнением рассудка.

— Пошли жена, подарок опробуем, — отсмеявшись, сказал барон.

В руках у него поблескивал позолотой легкий томик в кожаном переплете. Любопытные гости недоумевали: и каким чудом колдун догадался, что женившись на старости лет, милорд пожелает объясниться в любви жене языком сонетов?