Fever

...Мы всегда были такие разные, я — мачо, истязающий себя в спортзале, а Эшли — у него кроме стальных мышц были глаза сиротки, и он гениально умел этим пользоваться. Спрятать мускулатуру под широкой футболкой, разлохматить кудри, взмахнуть ресницами — ну какой изверг устоит против такого? Барышни от него млели, только его они интересовали лишь в качестве учительниц, закрывающих глаза на непосещение, билетерш в кинотеатрах на "взрослые" фильмы, позднее — секретарш в нужных конторах, барменш, наливающих за счет заведения, и т. п. Для него существовала одна женщина — Торн, а остальные были лишь особями женского пола, чем вышеупомянутые особи очень печалились. Любой девице независимо от степени привлекательности трудно понять, почему она хуже, чем маргиналка с шипастым именем, пользующаяся мелом вместо пудры, носящая только черное и имеющая пирсинг даже в местах, где его никто не видит. Любовь зла и слепа. Это мудрое изречение выручает всех без разбору и восстанавливает равновесие, которое всегда нарушается сочетанием дикого внешнего вида Торн Сазерленд и обаятельностью Эшли Янга.

Мне посчастливилось быть их серединой. Я знал, что Торн — серебро, а Эш — золото, и был вполне доволен своим богатством. Как я уже упоминал, мы с Эшем, будучи очень разными, мужественно делили друг с другом всякие дурацкие хобби, вроде спортзала — в моем случае, и мазни на курсах юных художников — в его. Эшли на самом деле была безразлична его физическая форма, и это легко понималось при одном взгляде на эту самую форму. Но он истязал себя вместе со мной, пока я не стал ему равным, и это было очень по-дружески. Так же по-дружески мы воспринимали его раздвоение личности, хотя насчет себя я бы так не формулировал.

У Эшли была Торн, а у меня все остальные. Накачанный торс в этом смысле не вред, а сплошная польза, я не успокоился, покуда не проставил галочки на всех дверях женской общаги и на многих еще дверях. Не знаю, зачем мне это было нужно. Пообсуждать с Эшем? Он не завидовал моей славе и потерял невинность в восемнадцать, когда я уже наматывал пятый круг. Внести свое имя в анналы школы, а потом и универа, как лучшего жеребца всех времен и народов? СТИВ-КОЛЛИНЗ-ПЕРЕТРАХАЛ-ВСЕ-ЧТО-ДВИЖЕТСЯ? Удивитесь, но нет. Причина оказалась чисто физиологической — проще говоря, мне некуда было девать энергию. Она виделась мне живой субстанцией, хозяйничавшей в моем теле на полных правах, жуткой и неуправляемой стихией. Как смерч или еще чего хуже. Торн утверждала, что это гормоны, но глядя на Эшли, воплощающего спокойствие без помощи рук, трудно было верить в существование гормонов как таковых. А поскольку энергия имела свойство накапливаться, чтобы упредить аварию на дамбе, приходилось уделять этому уйму времени. Спортзал, секс, футбол, секс, вечеринки, секс, танцы до утра, секс... — это помогало, но ненадолго. Я спал все хуже и всерьез начинал бояться, что если остановлюсь, это меня убьет, разорвет в клочья, как "Бетти-попрыгунья"... а это взяло и прекратилось. Внезапно. Хотя и не тем способом, который я бы для себя выбрал.

* * *

Запах лилий все еще висел в воздухе, что давало понять о неполной закрытости двери. Мое доверие Линди было безграничным, но иногда, как сейчас, к примеру, следовало подумать, как объяснить некоторые вещи. Например, то, что я валяюсь на столе среди всяких бумаг разной степени важности, как на пляже, а моя рубашка безупречнейшим образом висит на спинке кресла. Да, чем придумать достойное объяснение, легче дверь запереть, ей-богу.

Аддисон никуда не спешил, это было очевидно, но и не бездействовал.

— Какого черта ты прислал эти хреновы лилии? Ты не знал, что у меня на них аллергия? — спросил я, когда он очередной раз дал мне глотнуть воздуха.

— Знал, конечно, — ответил Аддисон обезоруживающе честно. — Просто мне нравится, как ты чихаешь. В следующий раз пришлю орхидеи, они не пахнут.

— Я не барышня, чтобы меня баловать, — сказал я устало.

— Так подари их Торн. Эш в этом смысле просто бревно, дарит ей вечно эти дикие побрякушки. Она похожа в них на сатанистку.

— Ох, какое благородство, и отчего только ты сам не влюбился в Торн?

— Она не слишком в моем вкусе. К тому же это усложнило бы все. Вы с Эшли просто умерли бы от ревности.

— Я бы не умер. Я обрел бы желанный покой.

— Я — твой желанный покой, Стивен.

После того, что он сделал в следующую минуту, спорить стало бессмысленно.

Меня периодически слегка пугало ощущение, что если закатить глаза слишком далеко, они просто не вернутся на место. Но они всегда возвращались, и одежда моя была в идеальном состоянии, и пуговицы все на месте, а прическа... да хрен с ней. Я полностью успокоился, купался в этом ощущении и сейчас хотел одного — поговорить с Эшем. Аддисон часто сваливал, не прощаясь, и это меня в нем радовало.

Я закрыл глаза, как обычно избегая возвращения. Когда открыл, Эшли сидел в кресле для посетителей, вцепившись в ручки, и глаза на меня смотрели вполне привычные и гораздо более спокойные, чем голос, услышанный в трубке. В чем Аддисона не упрекнешь, так это в отсутствии здравого рассудка, хотя этот паразит мог и дать мне немного времени прибрать бардак.

Эшли не было в собственном теле с полчаса, но он этого не заметит, если я не замечу. Какое счастье...

— Что произошло, Эш? — спросил я, не давая ему возможности поинтересоваться хаотичным видом моего стола.

— Не знаю... — Он запустил пальцы в волосы и дернул, как делал всегда, пытаясь вспомнить. Я рассеянно отметил про себя, что у Аддисона этого жеста не замечал. Да и вообще. Удивительно, я не уставал поражаться, как один человек может быть разным настолько, что вызывает два абсолютно непохожих отношения. Настолько различных, что мне никогда не приходилось чувствовать угрызения совести или неловкость. Никогда.

— То есть как "не знаю"?

— Образно. Я знаю, что произошло, но не могу это объяснить. — Эш вздохнул и перестал мучить свою прическу. — В магазине Торн ко мне подошла одна женщина...

— Прямо при Торн? — попытался я пошутить, но ему было не до шуток.

— Да уймись, ей наверное все лет шестьдесят. Старая и страшная, как ведьма.

— Ты же сказал, ей шестьдесят.

— Не знаю... такое впечатление, что она... ну, быстро постарела, что ли. Кожа в морщинах, волосы... Незакрашенная седина, понимаешь? Она долго смотрела на меня, а потом вдруг подошла, дотронулась вот так... — он показал на себе, положив ладони на щеки, и сам же отдернул руки. — И сказала: "Fever".

— Что сказала?

— "Безумие". Я уставился на нее. А она... будто хотела поцеловать меня, но передумала. Только сказала: "Я просто хотела еще раз тебя увидеть". И ушла.

— Вот так взяла и ушла?

Он кивнул.

— Взяла и ушла. Да же можно сказать, убежала.

— А Торн?

— Сделала вид, что ревнует. Душила меня цепью. Спросила, знаю ли я эту женщину. А я сказал нет, хотя у меня странное чувство.

— Что ты ее знаешь?

— Что-то во мне ее знает.

— Аддисон?

Нет, не устаю удивляться, как легко могу произносить это имя, глядя ему в глаза.

— Может быть... Стив, я ее в жизни не видел, клянусь.

— Верю, но не пойму, почему это тебя беспокоит.

— Потому что... Ты же помнишь, я записываю все свои... провалы в памяти. Я всегда с тобой или с Торн, кто-то из нас запомнил бы, не будь меня долго.

— И что, у тебя что-то записано?

— Да... то есть нет. Ночью. Это могло произойти ночью.

— А Торн?

— Не знаю... например, вчера она наелась колес, ни подтвердить, ни опровергнуть. Но Аддисон мог куда-то пойти.

— Мало ли что он мог, ты же не знаешь точно. Или на твоих красных башмачках стерлась подошва?

— Ха-ха. Юморист. Тебе легко, не у тебя раздвоение личности. Ты точно можешь сказать, где был и что делал.

— Забываешь о тех потрясных грибных трип-вечеринках у Аниты Орбах, — возразил я, и Эш наконец улыбнулся. — После них я даже не был уверен, что не убивал Кеннеди.

— Какого именно?

— Да любого.

Юмор юмором, но если серьезно... Да уж, я точно мог поручиться, что в мое присутствие Аддисон не помышляет о длительных поездках. Торн отпадает. Получается, что Аддисон мог куда-то ходить, когда Эш был один, но это... противоречило нашему с Аддисоном договору. И хотя на своем собственном месте я не доверял бы существу вроде него ни на миг, последние десять лет он держал слово. Да и записи Эшли это подтверждали. Так что до сего момента я вынужден был верить Аддисону и тем паче дневнику Эшли. То, что произошло (или не произошло) прошлой ночью, никак не продвигало нас к разгадке поведения странной дамы.

Я не нашел ничего гениальнее, чем сказать:

— А может, тебе показалось?

— Отлично. Теперь я законченный псих.

— Ты не псих, и десяток врачей это подтвердили, если помнишь.

— Так что же, Аддисон — плод нашего воображения? — выдал он резко, но в ответ я не смог сдержать дурацкой ухмылки. Ну, если так, тогда из нас двоих я куда больнее. — Тебе смешно, да?

— Вовсе нет.

— И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю забыть об этом, Эш. Как твой личный исповедник. Ну зря я что ли столько книжек по психологии перелопатил? Нет доказательств, что Аддисон куда-то ездил какой-то ночью, как и тому, что эта леди тебя ни с кем не перепутала, и что у нее все дома? Ты всегда меня слушал, послушай и сейчас.

Он посмотрел на меня глазами сиротки, только на этот раз непроизвольно.

— Ну подумай сам — Аддисон, старуха, безумие... или лихорадка, все равно. В этом нет смысла. Но если тебе станет легче, я у него спрошу.

— Он соврет.

— С какой стати?

На самом деле я и не собирался спрашивать — был уверен, что соврет. Эшли ничего не знал о нашем договоре.

— ОК, — согласился он со вздохом и протянул мне ладонь, чтобы я по ней ударил. — ОК, что это я в самом деле? Может, и правда она сама чокнутая. Она же сказала — безумие, может, это диагноз, и ей самой доктор нужен.

— Я не доктор, — заметил я.

— Ты лучший доктор из всех, которых я видел. Это от образования не зависит.

— А ты мой лучший бесплатный пациент.

Одновременно мы вспомнили известный анекдот: "Здравствуйте, бесплатный доктор!" — "Здравствуйте, безнадежный больной", и захохотали так, что я свалил со стола телефон. Раз подали признаки жизни, самое время послать Линди за кофе, а то подумает не дай Бог, что мы здесь сексом занимаемся. Абсурд...

Иногда все было как раньше, а иногда совсем наоборот. Не в смысле, что мы поменялись ролями. Просто я привык, что Эшли был из нас самый спокойный, а теперь — вот уже несколько недель — это был я. Уравновешенный одиночка. Эш, конечно, не начал бегать по женским общагам в поисках утраченного времени, но что-то с ним происходило.

Или кто-то.

Я понятия не имел, зачем он приходил. Но прямо перед уходом Эш сказал нечто, и это была первая фраза за сегодняшний разговор, насторожившая меня.

— Стивен... ты ведь... ты не изменишь ко мне отношение, если я сделаю что-то, когда буду Аддисоном?

"А ты простишь меня, если узнаешь, что я делаю, когда ты — Аддисон?" — мелькнуло у меня в голове, но вслух прозвучало:

— Я всегда буду за тебя.

Я говорил искренне.

* * *

Нам было по тринадцать, и мы решили устроить пикник. С бухлом и травой, как полагается, и Торн отправилась на отлов громилы с мрачным прозвищем Ящик, работавшего в местном магазине грузчиком. Этот Ящик был горячим поклонником Дэвила Сазерленда и за постер с автографом продал бы на органы всю свою родню. К счастью для них всех, Торн не требовала от него такой жертвы, он нужен был лишь для одного — купить нам пива. В тринадцать, сами понимаете, с этим проблемы.

Торн убежала, и мы остались вдвоем. За день до этого у меня произошла первая эрекция, и я все раздумывал, рассказать ли об этом полному составу или только Эшу. Если бы я знал, что эта эрекция — первая из миллиарда последующих, я бы ей-богу так не заморачивался.

Тогда это и случилось. Я посмотрел на Эша, а мой взгляд снова встретил кто-то другой.

Трудно объяснить то, что трудно объяснить. Ощущения колкого холода в лицо еще не было или я его не помнил. Я был поражен. А он смотрел.

Это было похоже на магическую картинку, на которой нарисовано одно, а если присмотреться, увидишь совсем другое. Я это и видел. Совсем другое, будучи тем же самым. Он просто сидел, подтянув колени к груди, и смотрел. Так... не знаю, жадно, что ли. Любопытно, оценивающе. Ох, если бы взглядом можно было съесть. Он смотрел, а мне хотелось подойти, дотронуться. И ничего не хотелось спрашивать.

— Вы чё, озверели? — Торн треснула меня банкой пива по голове, не больно, но отрезвляюще. Нехарактерное действие для пива.

Эш моргнул, прямо как в тот раз, год назад, и сказал:

— Тор-рнадо, ты еще здесь? А бухло?

— Оч. смешно, — пожала плечами Торн и открыла банку. Судя по тому, как ловко она это сделала, пиво в дьявольской семейке Сазерленд уважалось и поощрялось, хотя на пивной бутылке соска смотрелась бы забавно. Ночной кошмар работника социальной службы. — Да че это с вами, обкурились, что ли?

— Так косяк-то у тебя, — заметил я, и инцидент был исчерпан. На тот момент.

А насчет эрекции, для Эша это было не в новинку, позже мы хлебнули пива и подробно обсудили это с Торн, узнали, что в тринадцать можно забеременеть, но это если идут месячные, а у нее их еще нет, и т.д., и т.п... но как ни странно, темы секса нас никогда особенно не занимали, к тому же особенности анатомии друг друга мы выучили давным-давно. Да уж, нетипичные мы были дальше некуда.

Тот взгляд (как и моя эрекция) был лишь вторым из множества последующих, к тому же свидетелем некоторых стала и Торн. Я делал вид, что не обращаю внимания, это было легко. Эш сам облегчал мне задачу. Он гордился своими "припадками" и дотошно выспрашивал, как все выглядит, при этом сокрушаясь, что ничего интересного не происходит. Торн гордилась за компанию и проводила над ним псевдосеансы черной магии, а я — психоанализа, потом я втянулся в свой безумный ритм жизни, и ни на что больше не оставалось времени. Год я зарабатывал честные мозоли на руках и прочих частях тела, принимавших в этом участие, пока в четырнадцать меня лишила невинности девушка из выпускного класса по имени Мэгги Симпсон (не надо смеяться, ее действительно так звали), потом была Сара, потом, кажется, Саманта, потом близняшки Андерс, потом... Потом не помню. Я физически не мог встречаться с одной, даже нимфоманок Андерс хватило ненадолго. Эшли с Торн, затянувшие стадию поцелуев до абсурда, говорили, что моей маме надо дать Нобелевскую премию, за то что произвела на свет вечный двигатель. Но я-то двигался не потому что хотел, а потому что иначе не мог. Спортзал, футбол, секс... вспомнили, да? А потом...

Потом нам взяло и исполнилось восемнадцать.

Это был день рожденья Торн — самой последней. Мы отметили полное совершеннолетие нашей компании так дружно, что к полуночи полностью отрубились. Торн была привычна выпивать и не такие дозы, но в этот раз к спиртному присоединились еще какие-то таблетки, и мисс Нельзя-пить-но-можно-замуж ушла в нирвану одной из первых. Папаша подогнал ей "ягуар", черный как адская смола и с эмблемой группы — чертом, выдыхающим пламя. Мы мотались по городу и орали, пока хватало сил, а когда вернулись, Торн уже надо было выгружать вручную. Ее помада размазалась, и стало похоже, будто она напилась крови — да никто бы не удивился. Эш едва держался на ногах, поэтому я как самый трезвый и дееспособный отбуксировал их обоих на диван, а сам отправился в смежную спальню. Чтобы не мешать, если они проснутся и захотят... продолжить праздновать.