Ларош-Фиори

— Да как обычно.

Он только взглянул на меня долгим, изучающим взглядом и сказал:

— Закрой глаза.

— Зачем?

— Ну пожалуйста.

Я послушался — может показаться, что после Омута и короткой слепоты это должно стать фобией, но не стало. По крайней мере, не было до этого момента. Фиори выбрался из ванны, и какое-то время я не слышал ни шороха, ни дыхания, но как только я дрогнул, готовый открыть глаза, он меня коснулся.

А потом начал раздевать. Как ни странно, я ощутил себя обнаженным и беззащитным, уже когда шарф соскользнул с моей шеи и еле слышно упал у ног, а Bittersweet Symphony зазвучала резче. Даже не знаю, почему молчал — может, чтобы не выказать беспочвенной тревоги и не обижать его недоверием. Обидчивым он не был — хотя опять-таки, много ли мне известно?..

— Что ты делаешь? — спросил я наконец, почему-то шепотом, когда оказался в ванне, и тонкие лоскутки обволокли меня, как живые, будто они были водорослями придуманного моря.

— Забочусь о тебе, — ответил он, и я открыл глаза. Ощущение и впрямь интересное, только мне не до того было. Фиори смотрел в упор, спокойно, перебирая лоскутки — но я почувствовал себя идиотом. Достойная награда тому, кто считает идиотами других, а тем более тех, кто предположительно старше всех признанных сейчас богов. — Ты же заботишься обо мне. Хранишь мое спокойствие, даже если я об этом не просил.

Разумеется, он знал обо всем уже вчера, может, не факты — но настроение и тяжелые мысли мне было не скрыть. Поэтому и был таким ласковым — то есть он всегда таким был, просто вчерашней ночью вспомнил о некоторых точках давления, способных разговорить меня и заставить поделиться горестями. Но я продолжал молчать, и у него просто кончилось терпение.

— Я все улажу, — сказал я и, кажется, для Грейс это прозвучало убедительнее. Фиори все молчал, и это молчание вдруг оказалось действеннее ласк и вкусной еды.

— Ты помнишь, что сделала Грейс?

— Вытащила нас?

Я улыбнулся — но это вряд ли было шуткой. Видимо, он действительно считал двойное убийство слишком незначительным инцидентом, чтобы держать в памяти.

— Немного раньше, Фай. В общем, муж одной из тех девушек хочет докопаться до сути, но это не проблема. Тот адвокат из Бостона...

— Пояс который?

Я фыркнул, не сдержавшись — ну конечно, такие вещи запоминаются не в пример лучше.

— Да. Он обещал помочь, и мы разберемся, обещаю. Забудь об этом, оно не стоит твоего внимания.

"Однако стоит твоего", — читалось в его глазах, но он не возразил. Просто обнял все еще погруженными в лоскутки руками и несколько секунд был неподвижен, уткнувшись мне в шею. Потом вынул руки и сказал:

— Конечно, нет. И пояс... он был для К и сослужил свою службу. Давай есть.

Он часто говорил непонятно, но я был слишком утомлен разговором, чтобы переспрашивать. Голод и усталость одолевали меня примерно в равной степени, а с такими проблемами Фиори справлялся на раз.

Этой ночью он просто повесил гамак рядом с моей кроватью, и я засыпал под его едва слышное раскачивание. И засыпая, внезапно понял — мисс Айзенгарт никого мне не напомнила. И ничего. Как и Фиори, она была только самой собой.

* * *

Майк Норман уже ждал меня, хотя я явился на пять минут раньше. Он подстриг волосы, но я узнал бы его, даже побрейся он наголо. Такие лица не забываются.

— Я заказал нам пива.

— Не хотел тебя напрягать... — начал я, но он остановил меня жестом.

— Не говори ерунды. Поскольку теперь я работаю в окружной прокуратуре округа Саффолк, у меня волшебным образом появилось много друзей — в том числе и в Нью-Йорке.

— Так ты больше не адвокат?

— Знаешь... я всегда считал себя средним адвокатом — из тех, кто будет ждать старшего партнерства до старости. Конечно, Кортес и К, которые меня кормят, могут купить мне собственную фирму, но это же не то. — Он усмехнулся, отпивая прямо из бутылки. — А потом я понял, что просто неправильно понимал свою работу и своих клиентов — ведь чаще всего приходилось защищать виновных. Другие делают это за деньги, но я в них не нуждаюсь и, как выяснилось, не жажду даже славы... А в этом офисе я чувствую себя куда комфортнее, и даже должность окружного прокурора не так заоблачна.

— Значит, ты нашел место под солнцем?

— Скорее под луной. — Он потянулся, чтобы чокнуться бутылками. — В общем, я в курсе дел Берковиц и Райс, но...

— Как тебе удалось?

Он бросил на меня выразительный взгляд.

— Связи, я же сказал. Связи делают нас такими, как мы выглядим со стороны, но не делают нас нами, Мэтт. Но прежде чем я начну, не поделишься ли безопасным минимумом информации?

— Его не существует, — я вздохнул, осознавая опасность каждого слова, но не остановился. Я выложил все — ну, почти все. Все, что не касалось Фиори, преподнеся состояние Грейс как временное помрачение рассудка. Он выслушал, как и положено адвокату — безо всякого намека на ужас или шок, будто кровопролитие для него в порядке вещей.

— Понятно. В любом случае, особо переживать вам не стоит — дела практически нет. Мужу Джоанны Райс вообще наплевать, но муж Одри Берковиц связан и завещанием, и брачным контрактом, а еще он по-прежнему главный подозреваемый. В любом случае он получит деньги, только если ее признают погибшей, а это годы. Одри была богата, и к тому же отлично знала своего мужа, так что подготовилась. Ему позарез нужно ее тело или хотя бы доказательство смерти. Это случилось в доме?

Я кивнул, и он продолжил:

— Тогда вам лучше всего будет все-таки избавиться от него. И я не имею в виду продать.

Я задумался. Дом действительно бомба замедленного действия, как его ни отмывай — и даже не потому, что в нем могут найти, а потому, что вошедшие рискуют никогда не выйти. Это казалось здравой идеей — у меня не было привязанности к месту, а Фиори... он любит дом, но пойдет за мной куда угодно. По крайней мере, я на это надеялся.

— Возможно, тебе нужно обсудить это с тем, кто ждет тебя дома, — сказал Майк, и я ответил, даже не следя, что слетает с языка.

— Да уж, ждет... древнее беспощадное зло, и иногда я думаю, что понимаю его, а иногда это просто мрак полнейший...

Но вопреки всему Майк только осиял меня улыбкой, и на дне ее было все это — и зло, и мрак, и счастье. Только сейчас я заметил, что давно уже стемнело, и улицы залило ненастоящим светом.

— Надо же, сколько у нас общего. — Хотя у входных дверей никого не было, он указал туда через плечо. — Погоди, я познакомлю тебя кое с кем.

Он вошел в кафе минуты через три, на нем была куртка с капюшоном, скрывавшим пол-лица, а также шарф крупной вязки пронзительного травяного цвета. Я думал, что этот цвет не может идти никому, но он откинул капюшон, и мое мнение изменилось. А может, просто бывают такие люди — способные облагородить самую неподходящую вещь, прилагая ноль усилий. У него было приятное открытое лицо, брови густые и слишком темные на фоне волос, а еще широкие плечи и угрожающе высокий рост. Не знаю даже, почему я выбрал именно это слово...

— Генри, это Мэтт, — сказал Майк. Вошедший просто рассматривал меня без обиняков, держа руки в карманах, но когда я подал руку — пожал ее. Крепко. Если Майк был домашней кошкой, послушной, но хитрой, то Генри был горным львом. Даже волосы такого цвета.

— Значит, ты — К? — произнес я, прежде чем прикусил язык. У меня сегодня прямо вечер "ляпни не подумав".

— Прошу прощения?

— Я сказал, что меня кормят Кортес и К, — пояснил Майк, и я был готов обнять его за это. Генри сел рядом, отобрав у него бутылку с пивом и все еще не сводя с меня глаз. Меня невольно передернуло, будто воздух в помещении стал реже, а может, гуще. Кажется, беспокойство расползалось от нашего столика по всему кафе, если только у меня не паранойя, и мне вдруг очень захотелось домой.

— А, это да... — И тут напряжение резко спало, и он откинулся на спинку стула. Лампы сразу засияли ярче, а люди вокруг заулыбались. — Ларош, я вспомнил! Память у меня такая, — Генри нарисовал синусоиду в воздухе. — Сын Баффало?

— Знаешь его?

— О да. — Допив Майково пиво, он подозвал официанта и взял нам еще по бутылке. — Он бился в Колизее в ночь, когда ты родился. Славная была битва, насколько я не особо любитель. Тогда он и сказал, что стал отцом, а я отдал ему Клару...

— Клару? — переспросил я, стараясь удержать вместе осколки этой истории. — Мою няню Клару?

Генри вздохнул и жестом попросил Майка раскурить ему сигарету.

— Как сейчас помню наше неожиданное знакомство. Она сбежала из дому, потому что ее обижали в школе, но потом и рада была бы вернуться — но заблудилась. И я наткнулся на нее в таком районе, где ночью нечего делать маленьким девочкам — как, впрочем, и большим. У меня были другие планы, но все же я помог ей найти дорогу.

— До чего же мило с твоей стороны, — уронил Майк со спокойной, но слегка кривоватой улыбкой. — И все?

— О, это было только начало. Но сперва я выслушал ее, провел воспитательную беседу и даже поделился небольшой хитростью...

И в этот момент я даже понял, какой именно. Меня нечасто задирали в школе, но когда такое случилось, Клара посадила меня перед собой и сказала: "Мэтью, бывают случаи, когда можно разобраться миром, а иногда нужно говорить с людьми на понятном им языке — кулаков и оскорблений. Но если какая-то девчонка унижает тебя при всех, или какой-то умник считает, что может насмехаться, просто прерви их и тихо скажи..."

— "Ты себя выдаешь..." — произнес я тихо, и Генри коротко засмеялся.

— Верно. "Я не настолько жесток, чтобы заострять внимание, но знай — ты себя выдаешь. Пока твой секрет известен только мне, но если будешь продолжать — заметят все..." И во многих случаях это работает, не так ли? Ибо у всех есть свои темные тайны, даже у детей.

Я мог только кивнуть — кому, как не мне, знать.

— О, мне жаль было с ней расстаться после стольких лет, — сказал Генри и выпустил в потолок колечко дыма. Не уверен, что здесь можно было курить, но никто будто внимания не обращал. — Да и ей не хотелось покидать Бостон, но это было правильно, а важные вещи всегда лучше делать правильно и вовремя.

На вид он был моего возраста, ну может, незначительно старше, но я дал слово ничему уже не удивляться.

— У меня есть ее номер.

— У меня тоже, но я никогда не позвоню. Не забывай — правильно и вовремя, иначе все закончится слезами и смертями. Как говорят... — он наморщил лоб и произнес несколько слов на непонятном языке.

— Это гэльский, — сказал Майк с легкой усталостью. — Что-то типа "страшно не умереть, а страшно не жить".

— Умница. — Генри пригнул его голову к себе, чтобы поцеловать в макушку. — Умный и красивый, убийственная смесь. И как мне так свезло?

— Кто-то много молился.

Это прозвучало почти серьезно, но тот лишь весело фыркнул и сказал еще пару слов по-гэльски. Их Майк почему-то переводить не стал.

— Ты ирландец? — спросил я, и Генри взглянул на меня блестящими глазами пумы.

— Скажем, ирландской крови во мне немало... Я же все-таки из Бостона. — В следующий момент он вдруг снял шарф и повесил мне на шею. — Возьми, а то ты во мне уже дыру протер, глаз с него не спускаешь. Все равно я тебе больше должен, Мэтт Ларош.

Я уже собрался протестовать, но Майк как-то так посмотрел, что протест мой заглох в зародыше. Шарф оказался очень мягким, к запаху дорогих сигарет примешивался какой-то странный цветочный, отчего у меня даже закружилась голова. А еще, мельком взглянув на свое отражение, я оказался приятно удивлен результатом.

Кто бы мог подумать.

Все еще держа шарф вокруг моей шеи, как хомут, Генри потянул меня к себе — немного ближе, чем было уместно.

— А теперь кто-то другой не спускает глаз с тебя, — сказал он тихо. Я начал оглядываться — очевидно, у него очень развито боковое зрение, поскольку заметить оказалось не так просто. Хлоя Айзенгарт сидела за столиком вдалеке, глядя на нас. И взгляд был странный — одновременно отсутствующий и пристальный, будто она тщетно пыталась что-то вспомнить. Но когда наши глаза встретились, она расслабилась и помахала мне — мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

И уже в процессе я осознал, что хочу улыбнуться. Эта женщина следит за мной, чтобы закопать в землю за гонорар, а я отчего-то рад ее видеть.

— Мисс детектив? — спросил Майк, и я кивнул. — Хочешь разузнать и о ней?

— Ты и так очень помог, спасибо тебе. — Не знаю почему, мне не хотелось вмешивать его сильнее, чем уже вмешал, словно предчувствуя больше вреда, чем пользы. А еще очень хотелось, чтобы Генри наконец меня отпустил, что он и сделал через несколько долгих секунд. Не знаю, что меня так нервировало — его превосходство в росте или то, что он легко удержал бы меня, даже приложи я все усилия, чтобы сбежать.

— Я желаю тебе верных решений, Мэтт Ларош, — сказал он перед тем, как разжать пальцы. Это прозвучало пугающе церемонно и не вязалось с прежней манерой разговора, так органично сочетавшейся с его внешним видом и поведением. Однако этот тон как нельзя лучше подходил к излучаемой им угрозе. Той самой, которую он то скрывал, то показывал, словно узор на крыльях мотылька, и не поймешь — преднамеренно или по привычке.

Пробормотав благодарность, я пожал Майку руку, а Генри был уже у двери, будто утратив всякий интерес ко мне и всему происходящему. Ему явно хотелось поскорее туда, в ночь, пусть вспоротую огнями, обескровленную и выставленную напоказ — но все же ночь. Ее нутро не побороть парой сияющих витрин и лайтбоксов.

Так что через секунду я уже сидел напротив Хлои Айзенгарт, даже не помня, был ли приглашен или же воспользовался правом справедливо негодующего. И очень хотел бы знать, насколько верным или губительным было это решение.

— Вы меня преследуете?

— Разумеется, нет, — она демонстративно скрестила пальцы. — Хотя я детектив и преследовать людей — моя работа.

— А работа копов — судебные запреты.

— Может так статься, скоро у копов появится работа поинтереснее. Проголодались? — Я кивнул, и Хлоя махнула официанту. Кажется, и мои предыдущие спутники, и она обслуживались молниеносно, что о других столиках не скажешь. Правда, причина может быть разной, но какая разница, когда хочешь получить кофе горячим? — И раз мы уже так неожиданно встретились...

— Послушайте, мне нечем вас порадовать, — сказал я как мог искренне. — Хотел бы помочь,nbsp; но не могу. Я не знал ту девушку и...

— Одри. Ее звали Одри Берковиц. В девичестве Штерн. Из тех самых Штернов, что вторые после Маккензи в речном судоходстве. Названа в честь реки, а не Одри Хепберн, поскольку ее отец — родом как раз из тех мест. Родители оплатили ей колледж, но всегда знали, что учеба — не конек Одри, и потому поскорее выдали замуж... — Рассказывая все это, мисс Айзенгарт не сводила с меня глаз, а я слушал и удивлялся. Я должен был нервничать, испытывать чувство вины и еще пару других чувств, ведь ответственность за эту смерть лежала и на мне. Но мы сидели в кафе, нас обволакивали мягкий свет, приятная музыка и мерный рокот приглушенных разговоров. Ее волосы тревожно горели темным янтарем, и при этом я мог думать лишь о том, как давно не сидел вот так с девушкой и не слушал ее голос, какова бы ни была тема беседы. С Грейс мы никогда так не сидели, а что было до нее, давно исчезло за непроницаемым туманом. И несмотря ни на что мне было приятно. Возможно, то, что я узнал о деле, действительно меня расслабило — осталось решить вопрос с домом, и все станет историей. А в остальном Хлоя — она была такая... нормальная. Такая настоящая. С нормальным у меня в жизни был здоровский дефицит, как и с настоящим, так что я просто дал себе эти несколько минут — а может, никто меня и не спрашивал. Ел чуть пережаренный стейк с чуть недожаренной картошкой, пил отвратительный (хотя горячий, чего уж там) кофе и не хотел, чтобы это заканчивалось.