Ларош-Фиори

I'd turn my head. I'd back away.

I wouldn't want to know.

He scares me so.

I want him so.

I love him so.

J-C Superstar

* * *

После всего пережитого я был уверен, что мы никогда больше не пересечемся с Грейс. Я упомянул ее лишь единственный раз за этот год — когда Фиори захотел познакомиться с моими родителями — то есть с людьми, которым он должен быть благодарен, по его собственным словам. Я никак не мог найти внятный повод отказать, и он предложил:

— А хочешь, я покажусь им девушкой, с которой они и не мечтали тебя увидеть? Даю слово, они меня полюбят.

— Разве я уже не был женат на такой?

Он развел руками — тут возразить было нечего, но между тем мы все-таки поужинали с Аделиной и Баффало. Правда, через месяца два, поскольку застать их обоих в городе было проблемой, и я представления не имею, каким они увидели Фиори — да мне и не интересно было. Я аккуратно и незаметно напился и уснул в такси по дороге домой, а Фиори словно пометил галочкой сделанное дело и о них больше не спрашивал, что меня немало радовало. Мне не было дела до того, что нравится или нет моим родителям, и полюбят ли они мою жену, моего любовника или мое личное чудовище. Фиори же было дело только до меня и моих желаний, что тоже не радовать не могло.

Итак, то был единственный случай, когда я косвенно упомянул Грейс — хотя это не значило, что я о ней не думал, особенно проходя мимо одной из дверей и смотря на гвоздь, который почему-то так и не вытащил из стены. Но звонка от нее я не ожидал совсем.

— Мэтт, — сказала она, и меня словно окатило из ведра воспоминанием — так она часто со мной здоровалась, когда мы остались наедине без Фиори, не "привет", не "здравствуй", не "как дела?" а просто "Мэтт". Как будто тем она признавала, что я рядом с ней, именно я, а не кто-то другой.

— Привет, Грейс. Что-то случилось?

— Да. Случилось. — Она сделала паузу и будто через усилие проговорила: — Нужно встретиться, это не по телефону.

Хотя почему "будто" — уверен, ей действительно понадобилось усилие, и случилось что-то действительно важное, раз Грейс хотела видеть меня. Как и мне, чтобы ответить:

— Встретимся в полдень у кафе рядом с моим магазином.

Она положила трубку, не попрощавшись. Я взглянул на часы — еще сорок минут, так что как минимум полчаса можно потратить на чистку бронзовых дверных ручек. Просиживая в магазине целый день, я со скуки начал вникать в реставрацию и постепенно это увлекло меня, тем более что многие вещи нуждались лишь в небольшом вмешательстве, чтобы заблестеть. Иногда удивительно — стоит лишь открыть глаза и приложить каплю труда, как незаметный, ничем не выделяющийся предмет вдруг предстает почти шедевром, со своей историей, которую хочется услышать, с прошлым и секретами. Да уж, секреты, у кого их нет. Хотя таким, какой хранила Грейс, точно могла удивить далеко не всякая девушка ее круга.

Рассказать Фиори я даже не подумал. Не потому что хотел скрыть нашу встречу — ведь она была нашим общим прошлым. Я просто хотел, чтобы он оставался прошлым Грейс для ее же блага.

То, что она напугана, стало ясно как божий день, когда Грейс вынула сигарету, дважды щелкнула зажигалкой и уронила ее на пол, выругавшись от души.

— Не знал, что ты куришь, — это единственное, что пришло мне в голову.

— Я и не курю, — отрезала она, — и тем более так не выражаюсь. Прости, я просто... немного нервничаю.

Поскольку раньше на нервах Грейс перебирала паркет, подпевая Джуди Гарланд, я сам начал нервничать. И как выяснилось, не зря.

— Ко мне приходил частный детектив.

И только она произнесла эти волшебные слова, я все понял. Да, пряча трупы на дне колодца (или Колодца, как в нашем случае) мы надеемся позабыть о них навсегда, но все выходит иначе. В каком-нибудь романе на эту тему нас бы до смерти заело чувство вины, мы могли сойти с ума от преследования призраков или, наконец, самим пойти в участок и облегчить душу — но то был бы роман не о нас. Мы — забыли. Пока нам не напомнили.

— Я и не знал, что в расследовании есть подвижки.

— Нет, раз это был частный детектив, а не полиция, — Грейс сделала пару неумелых затяжек. Она все еще была розовым фламинго, сигарета шла ей невероятно, как и нервозность, и другие мужчины в кафе засматривались на нее. Все, кроме меня — я был на ней женат, я видел ее другой — такой, какой ни одна женщина не хотела бы стать. — Но она задавала вопросы, Мэтт. Ее нанял муж Одри Берковиц, когда полиция зашла в тупик.

— И что ты ей ответила?

— Конечно, ничего! Я же не спятила еще, — ответила она, и мне стало спокойнее — по крайней мере, Грейс держит себя в руках и не жаждет скинуть груз с совести. — Сказала, что у меня дела и я ничем не могу помочь. Но она придет к тебе, она так сказала, и ты должен быть готов.

— Она?

— Да, это девушка. Такая... не похожая на детектива совсем. Ее фамилия Изен... айзен... берг или что-то такое — я порвала визитку сразу же, так что не помню. Мэтт...

— Я все улажу, — сказал я убедительно. — Ты просто молчи.

Моей убедительности Грейс хватило — или же она просто хотела поскорее выбросить все это из головы.

— Их не найдут? — спросила она напоследок, понизив голос так, что я едва расслышал.

— Никогда.

Она кивнула. Хотя вряд ли понимала, что "никогда" в кои-то веки употреблено в своем прямом и непреклонном значении. Никогда. Нет ни единой вероятности, что тела ее подруг когда-нибудь всплывут в любом предполагаемом виде. Этому тайному не стать явным, хотя меня это почему-то на сто процентов не успокаивало. Теперь я знаю — то было просто дурное предчувствие.

Частный детектив, значит... Ну что ж, бывало и хуже.

* * *

Вернувшись домой, я застал Фиори на ковре, разбирающим пазлы. У него был оригинальный подход — он смешивал сразу несколько коробок и собирал нечто новое, и близко не напоминавшее ни один из оригиналов. Я всякий раз поражался, как четко подобранные кусочки, сотворенные только друг для друга и предназначенные самим создателем, в неожиданном союзе вдруг становятся совсем другими и сами творят собственный, неповторимый, никем не запланированный рисунок. В такие моменты судьба кажется просто инструментом порабощения и рутины.

— Что случилось? Я не ждал тебя так рано.

— Ничего, — машинально соврал я. На ковре вырисовывалось что-то смутно знакомое. — Это что, монумент Вашингтона?

— Не совсем, но мне нравится ход твоих мыслей. — Он усмехнулся мне в ухо. — Точно все в порядке?

— Просто устал.

— А вот это исправимо. Поужинаем на кухне или сюда принести?

— Не отвлекайся, я посижу пять минут. А потом можешь делать со мной что хочешь.

Он послушно стек с меня обратно на ковер — то, что я принял за монумент, оказалось гигантским и несколько устрашающим метрономом. Удивительно реалистичным для созданного из двух картин эпохи ренессанса. "Тик-так", — услышал я будто наяву, и вдруг покрылся гусиной кожей.

— Ну как?

— Изобретательно. Иди сюда.

Разместив последнюю деталь, Фиори подполз ближе, но не сел рядом, а положил голову мне на колени. Он заколол часть волос на затылке, остальные были разбросаны в беспорядке, открывая ухо — и почему-то я не мог оторвать от него глаз. Это было очень человеческое ухо, может, несколько вытянутое и чуть заостренное, но все равно настоящее. Странно, что я редко задумывался, как мало о нем знаю — да, у него текла кровь, билось сердце, он спал и ел, и чувствовал боль, и немало еще другого чувствовал. Но я не был уверен, что хоть что-то из перечисленного действительно ему необходимо, а не просто идет в комплекте притворства. Да, я видел его второй слой, его нездешние глаза и свечение в темноте — но не знал, как много от меня по-настоящему скрыто. Не то чтобы мне не было любопытно — было, даже несмотря на то малое, что я ощутил тогда, в заточении. Но мой вопрос о первом слое только рассмешил Фиори — он долго не мог поверить, что я серьезно.

— Мэтт, — сказал он тогда, — это совершенно невозможно. Ты и так видишь достаточно, а многого я не могу скрыть, даже если захочу. Такой уж ты. Неужели хочешь увидеть то, что обнимало тебя в Омуте?

— А если да? Не веришь, что я не испугаюсь?

Посерьезнев, он взял меня за руку и легонько сжал.

— О боги, я верю в тебя бесконечно — верю, что ты примешь меня каким угодно, и что ты очень смелый, Мэтт Ларош, и не только при солнечном свете. Но если я покажу то, что ты хочешь — тебя просто больше не будет. А я не могу допустить, чтобы тебя у меня не стало.

— То есть как? Я умру? Сойду с ума? Откуда тебе знать, Фай, ты прежде показывал себя людям?

Фиори лишь усмехнулся, глядя мне в глаза, и мне вдруг захотелось, чтобы он моргнул. Хотя бы пару раз.

— Мэтт, любовь моя. Прежде я и не скрывался... — Наконец он выпустил мою руку. — Но то были давние злые времена, они прошли и забыты.

Однако того, что я увидел в его глазах и услышал в голосе, мне хватило, чтобы больше не нарываться. Кусочек тех давних времен, о которых люди вспоминают с ужасом, а демоны — с ностальгией. Прошли — да, забыты — нет. Таковы уж они.

Сейчас, задумавшись, я пальцем обвел его ухо по контуру, и он повернулся:

— Можно мне спать с тобой сегодня?

— Почему ты вообще спрашиваешь?

— Потому что я не имею в виду принести гамак в твою комнату. Я имею в виду твою кровать.

— Да пожалуйста, — я пожал плечами. — Но гамак принеси, все равно ж потом в него уползешь.

— Это мы увидим.

— Увидим.

Он поцеловал мою руку, потом другую и потянул за них, помогая встать.

— Надеюсь, тебе понравится ужин — ты такого еще не ел.

И он был прав, не только насчет еды. По крайней мере я на время выбросил из головы двух мертвых женщин, и двух живых в придачу.

* * *

Я мог позвонить Джимми Бенедикту, все-таки ФБР, но почему-то опасался ляпнуть лишнего. Я позвонил Майку Норману — человеку, которого знал полчаса и понятия не имел, можно ли ему доверять. Он сразу взял трубку и, кажется, обрадовался мне.

— Я как раз в Нью-Йорке и поспрашиваю по твоему делу. Давай увидимся через пару дней — чем могу помогу.

Надо сказать, я почувствовал куда больше радости, чем перед встречей с Грейс. Поскольку детектив Как-ее-там еще не звонила, я подумал, что избегать ее еще пару дней не будет проблемой.

Как оказалось, я ошибался.

Я увидел ее уже на следующий день и даже не ожидал такой реакции — ну подумаешь, какая-то девушка расследует какое-то двойное убийство, которое даже не я совершил. Если за кого я и должен был переживать — то только за Грейс, однако впервые увидев Хлою Айзенгарт, я испытал острую тревогу. Если подумать, она кое-что напомнила — то, что я почувствовал, когда трое людей из Нового Орлеана вошли в мой магазин, чтобы разрушить нашу жизнь. Эта тревога была темной и вязкой, и лишь со временем до меня дошла ее причина.

У мисс Айзенгарт были рыжие волосы — не как у меня, а больше коричневые, но важно не это. Они были точь-в-точь цвета янтарной чаши с кровью Фиори, и бус, созданных для меня Тимми. А цвет этот совсем не ассоциировался у меня со спокойствием — будто дверь, которую больше не планировали открывать, вдруг среди ночи заскрипела на петлях.

Она была коротко подстрижена, так, что на затылке волосы вставали торчком, а еще на ней была короткая юбка и высокие сапоги, и в другое время я бы, конечно, обратил внимание на ее ноги. Сейчас же я думал только об одном — пройти мимо, словно это и не мой дом вовсе, или же подняться по ступенькам, игнорируя ее — но это получится вряд ли. Я молился, чтобы Фиори не вышел встречать меня — эта на вид безобидная ситуация отдавала катастрофой, как и всегда, когда в наши отношения вмешивались другие люди.

Мисс Айзенгарт решила все за меня. Она взглянула на часы, а потом просто пошла ко входной двери.

— Вам помочь? — спросил я уже после второго шага, мысленно умоляя, чтобы она отошла от двери подальше. Надеюсь, голос не прозвучал отчаянно. Она оглянулась на меня, потом на дверь и спустя долгие несколько секунд все-таки подошла, улыбаясь. Хлоя Айзенгарт действительно не была похожа на детектива, но изумило меня совсем не это. И не то, какой нормальной она была — хотя я внезапно осознал, что кроме покупателей, почти не общался с людьми все это время. Иначе нормальность девушки не бросилась бы мне в глаза так, как обычным людям бросается необычность.

— Мистер Ларош?

— Мэтт, — я протянул ей руку, надеясь, что пальцы не дрожат. Занавески на окнах были неподвижны. — А вы, надо полагать, мисс Айзенгарт?

— Хлоя, — улыбнулась она снова. — Как поживает мисс Грейс?

— Мы нечасто общаемся. — Я сделал несколько шагов, чтобы увести ее как можно дальше от входной двери. Занавески все еще не шевелились, а значит, была робкая надежда, что все обойдется. — И не думаю, что могу помочь вам с вашим делом.

— Никогда не знаешь, кто сможет помочь и с чем, — пожала плечами мисс Айзенгарт, и я заметил, что кожа у нее светлая, но не слишком, и без веснушек, а глаза на тон темнее волос. — Вы меня не пригласите?

— Извините, но это невозможно, — отдарил я улыбку так сердечно, как только мог. — Если хотите задать пару вопросов — давайте встретимся в конце недели, и я выделю вам час.

Она взглянула на дверь, и моя тревога выросла в размерах и ощетинилась шипами. Однако детектив настаивать не стала. Лишь сделала несколько шагов вдоль дома, словно стараясь рассмотреть его повнимательнее или запомнить.

Я лишь надеялся, что дом в этот момент не запоминает ее.

— Позвоните мне, если освободитесь раньше. — В мою руку лег бумажный прямоугольник терракотового цвета, и мне показалось, что пальцы Хлои удерживали его чуть дольше — пока я едва не выдернул визитку. Будто был заинтересован в ней. — Приятно было познакомиться, Мэтт.

Я промолчал, и она ушла не оглядываясь. Как только Хлоя Айзенгарт скрылась из виду, я вдохнул, посчитал до десяти и вошел в дом. Холл был пуст, только звуки Bittersweet Symphony, ниоткуда, будто бы из стен.

— Фиори?

— Я здесь, — раздался голос сверху. — Поднимайся.

Как только нас покинула Грейс, мы сразу прекратили притворяться, что наш дом и способ жизни соответствует хоть какому-то стандарту. Вследствие ныряния в Омут замылить мне глаза стало совершенно невозможно, но поскольку никаких особых требований я не выдвигал, то Фиори делал с домом что хотел — по крайней мере, на данный момент. Я помню, как он затянул синим шелком весь этаж — даже потолок, и это было словно другое измерение, а однажды выпросил у меня струны от сломанной арфы, и они звучали даже натянутыми на оконную раму, да так, что в тот вечер я выпал из времени часов на восемь. Сейчас он лежал в ванне, наполненной полосками ткани разных цветов и текстуры, их была уйма и понадобилась бы неделя, чтобы их нарезать — но у Фиори, видимо, были свои скрытые резервы. А может, время текло иначе.

— Я подозревал, что это будет приятно, но не настолько же, — потянулся он, потом поймал меня за руку. — Как все прошло?

— Да как обычно.

Он только взглянул на меня долгим, изучающим взглядом и сказал:

— Закрой глаза.

— Зачем?

— Ну пожалуйста.

Я послушался — может показаться, что после Омута и короткой слепоты это должно стать фобией, но не стало. По крайней мере, не было до этого момента. Фиори выбрался из ванны, и какое-то время я не слышал ни шороха, ни дыхания, но как только я дрогнул, готовый открыть глаза, он меня коснулся.

А потом начал раздевать. Как ни странно, я ощутил себя обнаженным и беззащитным, уже когда шарф соскользнул с моей шеи и еле слышно упал у ног, а Bittersweet Symphony зазвучала резче. Даже не знаю, почему молчал — может, чтобы не выказать беспочвенной тревоги и не обижать его недоверием. Обидчивым он не был — хотя опять-таки, много ли мне известно?..

— Что ты делаешь? — спросил я наконец, почему-то шепотом, когда оказался в ванне, и тонкие лоскутки обволокли меня, как живые, будто они были водорослями придуманного моря.

— Забочусь о тебе, — ответил он, и я открыл глаза. Ощущение и впрямь интересное, только мне не до того было. Фиори смотрел в упор, спокойно, перебирая лоскутки — но я почувствовал себя идиотом. Достойная награда тому, кто считает идиотами других, а тем более тех, кто предположительно старше всех признанных сейчас богов. — Ты же заботишься обо мне. Хранишь мое спокойствие, даже если я об этом не просил.

Разумеется, он знал обо всем уже вчера, может, не факты — но настроение и тяжелые мысли мне было не скрыть. Поэтому и был таким ласковым — то есть он всегда таким был, просто вчерашней ночью вспомнил о некоторых точках давления, способных разговорить меня и заставить поделиться горестями. Но я продолжал молчать, и у него просто кончилось терпение.

— Я все улажу, — сказал я и, кажется, для Грейс это прозвучало убедительнее. Фиори все молчал, и это молчание вдруг оказалось действеннее ласк и вкусной еды.

— Ты помнишь, что сделала Грейс?

— Вытащила нас?

Я улыбнулся — но это вряд ли было шуткой. Видимо, он действительно считал двойное убийство слишком незначительным инцидентом, чтобы держать в памяти.

— Немного раньше, Фай. В общем, муж одной из тех девушек хочет докопаться до сути, но это не проблема. Тот адвокат из Бостона...

— Пояс который?

Я фыркнул, не сдержавшись — ну конечно, такие вещи запоминаются не в пример лучше.

— Да. Он обещал помочь, и мы разберемся, обещаю. Забудь об этом, оно не стоит твоего внимания.

"Однако стоит твоего", — читалось в его глазах, но он не возразил. Просто обнял все еще погруженными в лоскутки руками и несколько секунд был неподвижен, уткнувшись мне в шею. Потом вынул руки и сказал:

— Конечно, нет. И пояс... он был для К и сослужил свою службу. Давай есть.

Он часто говорил непонятно, но я был слишком утомлен разговором, чтобы переспрашивать. Голод и усталость одолевали меня примерно в равной степени, а с такими проблемами Фиори справлялся на раз.

Этой ночью он просто повесил гамак рядом с моей кроватью, и я засыпал под его едва слышное раскачивание. И засыпая, внезапно понял — мисс Айзенгарт никого мне не напомнила. И ничего. Как и Фиори, она была только самой собой.

* * *

Майк Норман уже ждал меня, хотя я явился на пять минут раньше. Он подстриг волосы, но я узнал бы его, даже побрейся он наголо. Такие лица не забываются.

— Я заказал нам пива.

— Не хотел тебя напрягать... — начал я, но он остановил меня жестом.

— Не говори ерунды. Поскольку теперь я работаю в окружной прокуратуре округа Саффолк, у меня волшебным образом появилось много друзей — в том числе и в Нью-Йорке.

— Так ты больше не адвокат?

— Знаешь... я всегда считал себя средним адвокатом — из тех, кто будет ждать старшего партнерства до старости. Конечно, Кортес и К, которые меня кормят, могут купить мне собственную фирму, но это же не то. — Он усмехнулся, отпивая прямо из бутылки. — А потом я понял, что просто неправильно понимал свою работу и своих клиентов — ведь чаще всего приходилось защищать виновных. Другие делают это за деньги, но я в них не нуждаюсь и, как выяснилось, не жажду даже славы... А в этом офисе я чувствую себя куда комфортнее, и даже должность окружного прокурора не так заоблачна.

— Значит, ты нашел место под солнцем?

— Скорее под луной. — Он потянулся, чтобы чокнуться бутылками. — В общем, я в курсе дел Берковиц и Райс, но...

— Как тебе удалось?

Он бросил на меня выразительный взгляд.

— Связи, я же сказал. Связи делают нас такими, как мы выглядим со стороны, но не делают нас нами, Мэтт. Но прежде чем я начну, не поделишься ли безопасным минимумом информации?

— Его не существует, — я вздохнул, осознавая опасность каждого слова, но не остановился. Я выложил все — ну, почти все. Все, что не касалось Фиори, преподнеся состояние Грейс как временное помрачение рассудка. Он выслушал, как и положено адвокату — безо всякого намека на ужас или шок, будто кровопролитие для него в порядке вещей.

— Понятно. В любом случае, особо переживать вам не стоит — дела практически нет. Мужу Джоанны Райс вообще наплевать, но муж Одри Берковиц связан и завещанием, и брачным контрактом, а еще он по-прежнему главный подозреваемый. В любом случае он получит деньги, только если ее признают погибшей, а это годы. Одри была богата, и к тому же отлично знала своего мужа, так что подготовилась. Ему позарез нужно ее тело или хотя бы доказательство смерти. Это случилось в доме?

Я кивнул, и он продолжил:

— Тогда вам лучше всего будет все-таки избавиться от него. И я не имею в виду продать.

Я задумался. Дом действительно бомба замедленного действия, как его ни отмывай — и даже не потому, что в нем могут найти, а потому, что вошедшие рискуют никогда не выйти. Это казалось здравой идеей — у меня не было привязанности к месту, а Фиори... он любит дом, но пойдет за мной куда угодно. По крайней мере, я на это надеялся.

— Возможно, тебе нужно обсудить это с тем, кто ждет тебя дома, — сказал Майк, и я ответил, даже не следя, что слетает с языка.

— Да уж, ждет... древнее беспощадное зло, и иногда я думаю, что понимаю его, а иногда это просто мрак полнейший...

Но вопреки всему Майк только осиял меня улыбкой, и на дне ее было все это — и зло, и мрак, и счастье. Только сейчас я заметил, что давно уже стемнело, и улицы залило ненастоящим светом.

— Надо же, сколько у нас общего. — Хотя у входных дверей никого не было, он указал туда через плечо. — Погоди, я познакомлю тебя кое с кем.

Он вошел в кафе минуты через три, на нем была куртка с капюшоном, скрывавшим пол-лица, а также шарф крупной вязки пронзительного травяного цвета. Я думал, что этот цвет не может идти никому, но он откинул капюшон, и мое мнение изменилось. А может, просто бывают такие люди — способные облагородить самую неподходящую вещь, прилагая ноль усилий. У него было приятное открытое лицо, брови густые и слишком темные на фоне волос, а еще широкие плечи и угрожающе высокий рост. Не знаю даже, почему я выбрал именно это слово...

— Генри, это Мэтт, — сказал Майк. Вошедший просто рассматривал меня без обиняков, держа руки в карманах, но когда я подал руку — пожал ее. Крепко. Если Майк был домашней кошкой, послушной, но хитрой, то Генри был горным львом. Даже волосы такого цвета.

— Значит, ты — К? — произнес я, прежде чем прикусил язык. У меня сегодня прямо вечер "ляпни не подумав".

— Прошу прощения?

— Я сказал, что меня кормят Кортес и К, — пояснил Майк, и я был готов обнять его за это. Генри сел рядом, отобрав у него бутылку с пивом и все еще не сводя с меня глаз. Меня невольно передернуло, будто воздух в помещении стал реже, а может, гуще. Кажется, беспокойство расползалось от нашего столика по всему кафе, если только у меня не паранойя, и мне вдруг очень захотелось домой.

— А, это да... — И тут напряжение резко спало, и он откинулся на спинку стула. Лампы сразу засияли ярче, а люди вокруг заулыбались. — Ларош, я вспомнил! Память у меня такая, — Генри нарисовал синусоиду в воздухе. — Сын Баффало?

— Знаешь его?

— О да. — Допив Майково пиво, он подозвал официанта и взял нам еще по бутылке. — Он бился в Колизее в ночь, когда ты родился. Славная была битва, насколько я не особо любитель. Тогда он и сказал, что стал отцом, а я отдал ему Клару...

— Клару? — переспросил я, стараясь удержать вместе осколки этой истории. — Мою няню Клару?

Генри вздохнул и жестом попросил Майка раскурить ему сигарету.

— Как сейчас помню наше неожиданное знакомство. Она сбежала из дому, потому что ее обижали в школе, но потом и рада была бы вернуться — но заблудилась. И я наткнулся на нее в таком районе, где ночью нечего делать маленьким девочкам — как, впрочем, и большим. У меня были другие планы, но все же я помог ей найти дорогу.

— До чего же мило с твоей стороны, — уронил Майк со спокойной, но слегка кривоватой улыбкой. — И все?

— О, это было только начало. Но сперва я выслушал ее, провел воспитательную беседу и даже поделился небольшой хитростью...

И в этот момент я даже понял, какой именно. Меня нечасто задирали в школе, но когда такое случилось, Клара посадила меня перед собой и сказала: "Мэтью, бывают случаи, когда можно разобраться миром, а иногда нужно говорить с людьми на понятном им языке — кулаков и оскорблений. Но если какая-то девчонка унижает тебя при всех, или какой-то умник считает, что может насмехаться, просто прерви их и тихо скажи..."

— "Ты себя выдаешь..." — произнес я тихо, и Генри коротко засмеялся.

— Верно. "Я не настолько жесток, чтобы заострять внимание, но знай — ты себя выдаешь. Пока твой секрет известен только мне, но если будешь продолжать — заметят все..." И во многих случаях это работает, не так ли? Ибо у всех есть свои темные тайны, даже у детей.

Я мог только кивнуть — кому, как не мне, знать.

— О, мне жаль было с ней расстаться после стольких лет, — сказал Генри и выпустил в потолок колечко дыма. Не уверен, что здесь можно было курить, но никто будто внимания не обращал. — Да и ей не хотелось покидать Бостон, но это было правильно, а важные вещи всегда лучше делать правильно и вовремя.

На вид он был моего возраста, ну может, незначительно старше, но я дал слово ничему уже не удивляться.

— У меня есть ее номер.

— У меня тоже, но я никогда не позвоню. Не забывай — правильно и вовремя, иначе все закончится слезами и смертями. Как говорят... — он наморщил лоб и произнес несколько слов на непонятном языке.

— Это гэльский, — сказал Майк с легкой усталостью. — Что-то типа "страшно не умереть, а страшно не жить".

— Умница. — Генри пригнул его голову к себе, чтобы поцеловать в макушку. — Умный и красивый, убийственная смесь. И как мне так свезло?

— Кто-то много молился.

Это прозвучало почти серьезно, но тот лишь весело фыркнул и сказал еще пару слов по-гэльски. Их Майк почему-то переводить не стал.

— Ты ирландец? — спросил я, и Генри взглянул на меня блестящими глазами пумы.

— Скажем, ирландской крови во мне немало... Я же все-таки из Бостона. — В следующий момент он вдруг снял шарф и повесил мне на шею. — Возьми, а то ты во мне уже дыру протер, глаз с него не спускаешь. Все равно я тебе больше должен, Мэтт Ларош.

Я уже собрался протестовать, но Майк как-то так посмотрел, что протест мой заглох в зародыше. Шарф оказался очень мягким, к запаху дорогих сигарет примешивался какой-то странный цветочный, отчего у меня даже закружилась голова. А еще, мельком взглянув на свое отражение, я оказался приятно удивлен результатом.

Кто бы мог подумать.

Все еще держа шарф вокруг моей шеи, как хомут, Генри потянул меня к себе — немного ближе, чем было уместно.

— А теперь кто-то другой не спускает глаз с тебя, — сказал он тихо. Я начал оглядываться — очевидно, у него очень развито боковое зрение, поскольку заметить оказалось не так просто. Хлоя Айзенгарт сидела за столиком вдалеке, глядя на нас. И взгляд был странный — одновременно отсутствующий и пристальный, будто она тщетно пыталась что-то вспомнить. Но когда наши глаза встретились, она расслабилась и помахала мне — мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ.

И уже в процессе я осознал, что хочу улыбнуться. Эта женщина следит за мной, чтобы закопать в землю за гонорар, а я отчего-то рад ее видеть.

— Мисс детектив? — спросил Майк, и я кивнул. — Хочешь разузнать и о ней?

— Ты и так очень помог, спасибо тебе. — Не знаю почему, мне не хотелось вмешивать его сильнее, чем уже вмешал, словно предчувствуя больше вреда, чем пользы. А еще очень хотелось, чтобы Генри наконец меня отпустил, что он и сделал через несколько долгих секунд. Не знаю, что меня так нервировало — его превосходство в росте или то, что он легко удержал бы меня, даже приложи я все усилия, чтобы сбежать.

— Я желаю тебе верных решений, Мэтт Ларош, — сказал он перед тем, как разжать пальцы. Это прозвучало пугающе церемонно и не вязалось с прежней манерой разговора, так органично сочетавшейся с его внешним видом и поведением. Однако этот тон как нельзя лучше подходил к излучаемой им угрозе. Той самой, которую он то скрывал, то показывал, словно узор на крыльях мотылька, и не поймешь — преднамеренно или по привычке.

Пробормотав благодарность, я пожал Майку руку, а Генри был уже у двери, будто утратив всякий интерес ко мне и всему происходящему. Ему явно хотелось поскорее туда, в ночь, пусть вспоротую огнями, обескровленную и выставленную напоказ — но все же ночь. Ее нутро не побороть парой сияющих витрин и лайтбоксов.

Так что через секунду я уже сидел напротив Хлои Айзенгарт, даже не помня, был ли приглашен или же воспользовался правом справедливо негодующего. И очень хотел бы знать, насколько верным или губительным было это решение.

— Вы меня преследуете?

— Разумеется, нет, — она демонстративно скрестила пальцы. — Хотя я детектив и преследовать людей — моя работа.

— А работа копов — судебные запреты.

— Может так статься, скоро у копов появится работа поинтереснее. Проголодались? — Я кивнул, и Хлоя махнула официанту. Кажется, и мои предыдущие спутники, и она обслуживались молниеносно, что о других столиках не скажешь. Правда, причина может быть разной, но какая разница, когда хочешь получить кофе горячим? — И раз мы уже так неожиданно встретились...

— Послушайте, мне нечем вас порадовать, — сказал я как мог искренне. — Хотел бы помочь,nbsp; но не могу. Я не знал ту девушку и...

— Одри. Ее звали Одри Берковиц. В девичестве Штерн. Из тех самых Штернов, что вторые после Маккензи в речном судоходстве. Названа в честь реки, а не Одри Хепберн, поскольку ее отец — родом как раз из тех мест. Родители оплатили ей колледж, но всегда знали, что учеба — не конек Одри, и потому поскорее выдали замуж... — Рассказывая все это, мисс Айзенгарт не сводила с меня глаз, а я слушал и удивлялся. Я должен был нервничать, испытывать чувство вины и еще пару других чувств, ведь ответственность за эту смерть лежала и на мне. Но мы сидели в кафе, нас обволакивали мягкий свет, приятная музыка и мерный рокот приглушенных разговоров. Ее волосы тревожно горели темным янтарем, и при этом я мог думать лишь о том, как давно не сидел вот так с девушкой и не слушал ее голос, какова бы ни была тема беседы. С Грейс мы никогда так не сидели, а что было до нее, давно исчезло за непроницаемым туманом. И несмотря ни на что мне было приятно. Возможно, то, что я узнал о деле, действительно меня расслабило — осталось решить вопрос с домом, и все станет историей. А в остальном Хлоя — она была такая... нормальная. Такая настоящая. С нормальным у меня в жизни был здоровский дефицит, как и с настоящим, так что я просто дал себе эти несколько минут — а может, никто меня и не спрашивал. Ел чуть пережаренный стейк с чуть недожаренной картошкой, пил отвратительный (хотя горячий, чего уж там) кофе и не хотел, чтобы это заканчивалось.

— ...дом достался вам?

— Что?

— Я спросила, почему дом достался вам после развода? Он же не был совместно нажитым имуществом?

— Грейс... то есть Келли никогда его не любила, — пожал я плечами. — Она дитя Манхэттена. То время, что мы прожили в Риверсайде, и так можно считать вычеркнутым из ее жизни.

— Мне очень жаль, — сказала она, но мое лицо вряд ли выражало хоть крупицу сожаления. — А вы? Вы, насколько я знаю, тоже дитя Манхэттена?

— Мой дом где сердце, — попытался отшутиться я, но настроение тут же изменилось, словно было произнесено кодовое слово. И подумать, что Хлоя этого не заметила, значило бы оскорбить ее как профессионала. Но я уже пришел в себя — стоп, Мэтью, стоп. Ты свернул на опасную дорожку и лучше с нее проваливать, в какие бы райские кущи она ни вела. Все это закончится слезами и смертями, и в лучшем случае только первым, но вряд ли тебе стоит надеяться на лучший случай.

— Однако же он вам, видно, по душе. Дом. Вашему... другу тоже?

Я не ответил, чувствуя, как холод подбирается к кончикам пальцев, и Хлоя продолжила:

— Разумеется, я немного расспросила о вас, но показания настолько противоречивы, что я заинтригована. Не жду, что вы утолите мое любопытство — в конце концов, я здесь не за этим. Просто хочу открыть несколько карт.

— Зачем вам это? — отмерз я наконец, обрадованный сменой темы.

— Затем, что вы мне нравитесь.

Она говорила серьезно, я это видел — после пережитого у меня появилась повышенная чувствительность ко лжи, возможно, Омут был тому виной. Я чувствовал людей, которые лгут, как дышат, и просить их сказать хоть слово истины — значит перекрыть кислород. Я видел, как лжецы, открыв для себя жизнь без лжи, делают первые шаги и не могут этим надышаться — кажется, Майк Норман был как раз из таких. Я знал, что Фиори не лжет мне, но совсем не потому, что не может. Просто пока у него не было для этого причины.

Хлоя Айзенгарт, красивая, нормальная девушка из недоступной мне более жизни, говорила правду, и это радовало мало.

— И я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Мне просто надо знать, что произошло с Одри Берковиц.

...чтобы ее муж мог получить наследство, подумал я, но эта мысль немного привела меня в норму.

— Даже если одно противоречит другому?

— Вы что-то хотите сказать?

— Ничего кроме уже сказанного. Я не знал никого из подруг Грейс, она никогда не приглашала их к нам домой и после ее разрыва с п-п... — я чуть не сказал "принцем", — с Роджером сама с ними ни разу не созванивалась. Это все, что вам надо знать.

Вот так я не произнес ни слова лжи, и это она заметила тоже. Хлоя остро смотрела на меня какое-то время, а потом все же сказала:

— У меня появились сведения, что Одри Берковиц и Джоанна Райс за пару дней до исчезновения говорили о поездке в "какую-то дыру". Так услышала прислуга Райсов, и у меня есть версия на этот счет.

— И это, конечно, секрет.

— Прошу прощения, но Риверсайд — единственная дыра, где жил хоть кто-то из их знакомых. И это не секрет.

— Но-но, что за снобизм, — притворно возмутился я, и она засмеялась.

— И еще раз прошу прощения. Я пытаюсь рассуждать с точки зрения Одри, а она вряд было иной. Не стану даже спрашивать, как вы заманили сюда мисс Грейс.

— Хорошая работа, — заметил я, игнорируя последнюю фразу. — Вам в полиции место.

Тут она помрачнела — но всего на секунду.

— Уверена, они опрашивали прислугу и сделали собственные выводы — или никаких. Но моя версия стоит проверки.

— И денег Штернов.

— Каковы бы ни были мотивы мистера Берковица, они просто хотят найти дочь.

Я лишь надеялся, что краска не бросилась мне в лицо. В детстве я краснел как сигнал светофора.

— Прошу прощения, мне пора, — поднялся я, положил на стол купюру, и Хлоя не стала возражать. — Желаю вам поскорее разобраться с этим делом.

— Сделаю все возможное. Рада была встрече, Мэтт.

Я знал, что это правда. И ничего не сказал, потому что моя правда была у меня на лице. А потом я сделал то, чего никогда в жизни не делал — и удивил ее. По-моему, приятно.

Что ж, Одри и Джоанна все-таки посетили "дыру", и не предполагая, насколько она будет глубока... Хотя им-то уже было безразлично.

* * *

Открыв входную дверь, я натолкнулся на Фиори и чуть не заорал от ужаса. Не знал, что еще способен так пугаться. Он сидел на полу прямо у порога и смотрел на меня снизу вверх, а в глазах словно светлячки порхали.

— Ты чего?!

— Просто скучал по тебе. Переделал все дела и понял, что не могу ничем себя занять. Тогда я просто ждал.

— Извини, задержался. — Я протянул руку, и он встал, будто вырос из собственной тени. — Был разговор.

— Я помню.

Два разговора, но о втором ему знать не обязательно. Фиори прижался губами к моей щеке и замер, и я сам повернул голову, как иногда делал — лишь надеясь, что в этом привычном жесте не оказалось посторонних оттенков. Например, вины или еще чего. Он лишь чуть завис у губ, но потом все же ответил на поцелуй, и он получился какой-то... пробующий что ли. Не представляю, что там еще пробовать через столько лет. В процессе Фиори стащил с меня шарф, но почти сразу не без сожаления вернул.

— Он твой, — сказал он только, что бы это ни значило. Обычно такая ерунда, как собственность, его не останавливала — тем более если она интересного цвета и приятна на ощупь. — Как все прошло?

— Думаю, неплохо.

Попросив чашку кофе, я пошел мыть руки. И хотя Фиори не бродил за мной, как порой любил делать, я все равно постоянно чувствовал на себе его пристальное внимание, и это почему-то нервировало. Однако он не говорил ни слова — принес мне кофе с молоком и сел рядом.

Я взглянул в чашку, продолжая тянуть время, и вдруг заметил, что молоко продолжает двигаться по спирали, будто его до сих пор мешают ложкой. Воронка вращалась и вращалась, пока наконец я не сказал, удивившись раздражению в голосе:

— Останови это.

— Что, прости?

— Вот это. Меня... слегка пугает сверхъестественная хрень.

— Серьезно? — Фиори покачал головой, но кофе успокоился. — После тех мест, где мы побывали, тебя пугает сверхъестественная хрень?

— Извини. Просто тяжелый день.

Он промолчал — явно не самый тяжелый день в нашей биографии, чего уж там. И не самая сверхъестественная хрень. Ощущая себя загнанным в угол, я нашел из него кратчайший выход — начал говорить, о том, чем считал нужным делиться. И по мере того, как мой рассказ близился к концу, Фиори становился на самую малость мрачнее — я подумал, из-за дома, но настоящая причина как обычно ускользнула от меня.

— Значит, придется съехать?

— Похоже, у нас немного вариантов. Мне жаль.

— Почему? — удивился он.

— Мне казалось, ты привязан к этому месту.

— Я привязан к тебе. И пойду за тобой куда угодно, ты же знаешь.

— Куда угодно?

Фиори взглянул на меня с новой порцией чистого удивления. Пододвинул стул ближе, зацепился ногой за мою ногу привычным движением — так совпадают две детали пазла.

— Ты пошел за мной в Омут и ждешь от меня меньшего?

— Я... не жду. Не знаю. Не думал об этом. У меня ничего тогда не осталось — а у тебя есть целый мир.

— Есть такая поговорка... — начал он, но остановился от моего жеста. Слушать сейчас что-то про рай и шалаши был выше моих сил. И я представления не имел, как долго буду его миром, а он — моим. — Так где мы будем жить?

— Переедем в квартиру над магазином, а потом снимем другую, если захотим. Не знаю, есть ли смысл снимать целый дом. Но если захочешь...

— Я же сказал, Мэтт — делай, что считаешь нужным. Я просто пойду за тобой. — Фиори чуть улыбнулся. — Но насчет дома... как?

Тут я призадумался — на этом мой план пока заканчивался.

— Сравнять с землей?

— Это будет подозрительно, — пожал он плечами, и тут нельзя было не согласиться.

— Поджечь?... хотя нет, лучше попросим Сила. Уверен, Элайджа сможет сделать это, даже не приезжая сюда. Просто превратит в пыль и все.

— Но... он может промахнуться... и... Разве это не менее подозрительно? Вчера был дом, а сегодня нет.

Я хотел сказать, что нам уже будет безразлично, но не сказал. Хлоя Айзенгарт будет знать. Ничего не докажет — но будет знать, и эта глупая мысль останавливала меня.

— Что ты предлагаешь?

Он склонил голову к плечу — а потом медленно нарисовал спираль на моей ладони.

— Нет, Фай, — выдернул я руку, как только понял, к чему он клонит. — Нет, нет! Ты обещал!

— Я обещал не делать это во вред, — сказал он мягко, не выпуская мою руку. — Но подумай сам — как только завернется воронка, о доме просто все забудут. Проходя мимо, не заметят, услышав о нем — не удержат в памяти. Даже документы и все записи потеряют смысл. Помнить такое могут только люди вроде тебя и Тимми, но это огромная редкость. Позволь мне помочь.

— Я не могу...

— Любовь моя, у тебя нет причин отказывать — если доверяешь.

Что ж, Генри не зря пожелал мне правильных решений — вот дал бы еще магический шар с ответами... Можно сравнять дом с землей, но Хлоя Айзенгарт так просто не отцепится. Она может забыть про дом — но не про меня и не про весь Риверсайд, продолжит опрашивать всех и вся, и нет гарантии, что машину, а то и самих Одри и Джоанну никто не видел. За себя я был спокоен — но боялся, что Грейс в конце концов сломают. А чего я не хотел, так это чтобы Грейс сломалась снова — она ведь может уже не срастись. Вопрос доверия был очень даже сомнительным, но не мне сейчас бросаться камнями...

— Я в долгу перед Грейс, — он будто прочел мои мысли, и я сдался. С трудом верилось, что такой, как Фиори, понимает смысл слов "быть в долгу", но это явно были слова, которые я хотел услышать. — Доверься мне, пожалуйста.

— Это безопасно?

— Я делал это множество раз, если ты об этом.

— Не об этом. Ты говорил — это как сигареты, разве нет?

— А еще я говорил, что могу бросить в любую минуту, и это правда. — Фиори казался глобально спокойным, лишь поглядывая из-под ресниц. Если в его желании и было наркоманский голод — этого не показывал ни взгляд, ни жест. А мне так хотелось поскорее закончить разговор и забыть обо всем хотя бы до утра.

— В последний раз.

В последний раз, пока я жив, вот что имелось в виду — на большее я рассчитывать не мог. Он поцеловал мою ладонь, как раз в центр воображаемой спирали, потом снова. Где-то далеко ненавязчиво звучала Bittersweet Symphony, и мне следовало обратить на это больше внимания, но я не обратил.

— Тогда завтра соберем вещи.

Когда я вошел в спальню, меня ждал новый сюрприз — от пола до потолка тянулись ниточки с нанизанными стеклянными бусинками, и, сталкиваясь, они издавали тонкие и невыносимо нежные звуки. Еще несколько дней назад меня бы это очаровало, но сейчас я просто промолчал, будто и не заметил.

— Спокойной ночи, Мэтт, — сказал Фиори, не пересекая порог. Он хотел, чтобы я позвал его спать к себе, пускай всего лишь лежать и говорить или даже просто обняться и молчать, пока не усну — я всегда знал, когда он хочет. Но сейчас это было выше моих сил, и я даже не обернулся.

— Спокойной ночи.

Оставшись один, я провел руками по нескольким ниткам, а потом захватил их в горсть и резко дернул. Они оказались крепкими — кроме разве что одной. Она рассыпалась с едва слышным перезвоном, и мне стало нехорошо — от всего, от собственной неблагодарности, от недоступности нормального, от любви и заботы, окружавшей меня, а еще от красоты — и невозможности. Увы, наша жизнь — не вечный выбор, иногда один-единственный определяет ее всю. Глотая злые слезы, я собрал все, что мог, и под кроватью мои пальцы вдруг нащупали что-то другое.

Я вытащил ее и стряхнул пыль — это была янтарная бусина со связки Тимми. Когда-то нить не вынесла моих постоянных терзаний, и они рассыпались здесь, а я чуть с ума не сошел, выискивая каждую по углам. Надо же — ласкал их пальцами без числа раз, перебирал бесконечно — но не мог назвать точного количества... Выходит, одна все же заблудилась, и это было похоже на знак.

Засыпая, я крепко держал ее в кулаке, там же она и осталась по пробуждении. Фиори был занят сборами, и я ничего ему не сказал. Секреты — это же не совсем ложь, они есть у всех и от всех.

Но они никогда не были и не будут хорошим знаком.

* * *

Конечно, присутствовать я не собирался. Будто чувствуя свою скорую гибель, дом волновался, был враждебен и ласков одновременно — гладил портьерами, цеплял углами и зажимал дверьми. Когда ступенька вздыбилась у меня под ногами, а следом стул подставил подножку, Фиори мягко выставил меня за порог, и я повиновался. Мы взяли с собой совсем немного вещей — только самое ценное, а отказаться от остального оказалось очень даже просто. Жить здесь столько времени и не накопить вещественных воспоминаний — должно быть, это странно, но учитывая мои воспоминания — их я уносил с собой больше в памяти. Хотя многие предпочел бы и оставить.

У меня было смутное ощущение, что я что-то забыл, но ему не хватило настойчивости.

— Ступай на работу, — сказал Фиори, когда вещи были погружены. В квартире над магазином было достаточно мебели, так что я забрал с собой только матрац и гамак, бросив остальное без жалости. — Приду к тебе, как только смогу.

— Это займет время?

— Немного. Только запущу и понаблюдаю, а там завертится само, — улыбнулся он. Вроде привычно, но по коже все равно мороз продрал. Или же я искал признаки голода, которых не было, или он был умнее, дисциплинированнее и хитрее, чем я мог заметить. Чтобы развеять мои темные мысли, Фиори обнял меня, со всем возможным для его сущности теплом, и так долго целовал, что ощущение времени пропало напрочь. Бесстрастные часы, впрочем, показали, что это заняло не более двух минут. — Все будет хорошо, Мэтт.

— Раз ты так говоришь.

Под этими поцелуями я не то чтобы расслабился, но немного успокоился. Бросил на наше жилище последний взгляд и сел в машину — вряд ли я еще когда-нибудь захочу сюда вернуться. Любой, кто видел угасающий дом, понял бы меня без труда.

День прошел вполне обычно, зашли несколько покупателей, в остальное же время я колдовал над рамой от зеркала. Уверен, она засияет, как только научусь правильно разводить жидкость для чистки. Возможно, заставлять что-то сиять значило для меня уравновесить нечто гаснущее по моей вине, а может, я просто увлекся. Фиори меня не побеспокоил, когда бы ни вернулся — но поднявшись в квартиру около восьми вечера, я застал его там. Вещи были разложены, вкусный запах щекотал ноздри, а сам он выглядел ровно так же, как и утром — ни страшнее, ни счастливее.

После ужина мы завалились на мой матрац смотреть очередную серию Крейсера Галактики, и я спросил:

— Как думаешь, кто из них сайлон?

— Этот, — Фиори ткнул на полковника Тая без тени сомнения. — И вот этот. И вон та. — А на мой немой вопрос только пожал плечами. — Некоторые вещи просто знаешь.

Я только оскорбленно фыркнул, хотя он и был прав. Гамак все еще лежал сложенный, так что Фиори естественным образом остался в моей постели и не ушел из нее до самого утра. Вообще сомневаюсь, что он спал — его тело перепуталось с моим, а рука ласкала мои волосы, когда я засыпал, там же была и по пробуждении.

Следующий день прошел примерно так же, и я начал потихоньку проникаться доверием к пословице про шалаши. А потом решил позвонить Грейс.

У нее был очень удивленный голос. Честно говоря, думаю, она едва не бросила трубку.

— Чего ты хочешь?

— Ничего. Просто узнать, как ты.

— Я в порядке. Еще что-то?

— Грейс, извини, если я не вовремя. Просто хотел узнать, не беспокоили ли тебя.

— Беспокоили? — переспросила она таким тоном, будто я спросил что-то непристойное. — Кто?

— Мисс Айзенгарт, например. Она больше не звонила?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— А, — вспомнил я, — ты же выбросила визитку. Детектив, что к тебе приходила — ее зовут Хлоя Айзенгарт. Хочу сказать, чтобы ты больше не волновалась — я все уладил.

Грейс замолчала так надолго, будто никак не могла найти подходящих слов благодарности. Но как только я хотел прервать ее, сказала:

— Мэтт, я по-прежнему не понимаю, о чем ты. И впервые слышу о каком-то детективе и о визитке тоже.

От неожиданности я просто замолк, и она добавила:

— Если ты больше никогда не позвонишь, я буду очень признательна.

— Грейс, — выдавил наконец я, — ты же помнишь, что мы встречались на прошлой неделе?

— Не уверена, что это было на прошлой неделе, — ответила она, подумав, но уже с легким раздражением. — Просто случайно встретились в кафе, незачем делать из мухи слона.

Я бросил трубку. Не просто бросил — телефон выскользнул из моих вспотевших рук, от удара развалившись на части.

Потратив несколько минут, чтобы собрать его одеревеневшими руками, я набрал Хлою. Тишина. То есть полная тишина, никакой информации об абоненте или номере, никаких коротких или длинных гудков, никакой голосовой почты. И тут телефон выпал из рук снова, но в этот раз я оставил это без внимания. На самом деле не помню, когда мне прежде доводилось развивать такую скорость.

Фиори был на кухне, и как только я открыл рот, там сразу оказалась длинная ложка.

— Ну как?

— Что ты натворил?..

— Пересолено? — нахмурился он и попробовал тоже. — Не может быть.

— Хлоя, — произнес я невнятно.

— Что, прости?

— Айзенгарт! — наконец прорезался у меня голос. — Что произошло?

— Ну, насколько я помню, Саруман бросил все войска на Хорнбург, а в это время энты не оставили от башни камня на камне, — произнес он невозмутимо. — Что? Я видел фильм!

В другое время я расхохотался бы, но сейчас было как никогда не до этого.

— Фиори, прекрати! Ты знаешь, о ком я говорю!!

Он неспешно оперся о край стола. Волосы были заплетены, и глаза от этого казались больше. А может, оттого, что он уже не улыбался.

— Знаю, хотя и не от тебя. Я был удивлен, когда вчера утром она постучалась в нашу дверь.

— И ты...

— Впустил, напоил чаем, — продолжал он ровно. — Мы поболтали. А потом я ушел — а она осталась.

— Я же сказал, что все улажу! — заорал я, но на его лице и мускул не дрогнул. — Зачем было это делать?!

— Да что ты так расстроился, ей-богу? Ведь вы с Грейс теперь точно в безопасности.

— Отвечай!

Фиори не сводил с меня глаз, но они были спокойными только с виду, как одностороннее зеркало. Потом он выпрямился и, наклонившись, сказал:

— Ты принес ее запах.

И тут меня опять как огрело — какой же я тупой! Как до длинношеего доходит — тогда, после моих посиделок с Хлоей, он не просто целовал меня на входе — он хотел знать. И, кажется, узнал.

Я поцеловал ей руку тогда. Всего лишь легчайшее прикосновение губ стоило ей жизни...

— А я все ждал, когда ты расскажешь. Все ждал и ждал... Тайны между нами — это так...

Он замолк, предоставив мне возможность самому выбрать слово. Печально? Неправильно? Опасно? Меня затрясло, я схватил его за плечи и встряхнул тоже, сильно, снова.

— Фиори, ты совсем охренел?! Да когда ты жил в последний раз, все целовали руки всем подряд и это ничего не значит! Ничего!! Нельзя из-за...

— Она опаснее, чем кажется. Если хочешь знать, она смотрела на гвоздь, Мэтт, с момента как вошла. Мне даже не пришлось колебаться.

Я вот поколебался — но лишь на секунду.

— И это все, чертов гвоздь?! О боже мой. Вот что — немедленно верни ее назад!

Фиори качнул головой.

— Зачем?

— Затем, что я так сказал! — Охрипнув от воплей, я звучал ужасно — надеюсь, хотя бы не жалко. — Она не представляет опасности, и ты должен вернуть ее, иначе...

В моих глазах и так было видно, что иначе. Я не замечал, что продолжаю впиваться пальцами в его плечи, пока он аккуратно не отвел мои руки.

— Я никогда такого не делал. Не уверен, что смогу.

— Так попытайся, мать твою!!!

— Теоретически можно... но в этом много риска. Я могу пострадать. И даже больше. А для нее все уже может быть поздно.

— Слышать не хочу твои отговорки, — процедил я ему в лицо. — Мы теряем время.

Фиори замолчал, до самого Риверсайда я не услышал от него ни слова и был рад этому. Мне становилось дурно от одной мысли, что придется увидеть дом — и впечатления были ровно такими же, как и прошлый раз. Гаснущие дома напоминают раковые очаги на рентгене, и наш был таким же. Однако я взбежал по ступенькам и рванул дверь на себя.

— Хлоя! — закричал я, но звук умер на месте, будто здесь совсем не было эха.

Фиори шагнул за мной, и как только он переступил порог, дом приобрел контуры нормальности. Стены, окна, электрический свет — на вид все было прежним, но только на вид.

— Тебе ее не найти, — сказал Фиори, и я повернулся к нему с яростью.

— Так найди ты! Разверни вспять свою проклятую карусель, даже если умоешься кровью! Я предупреждал, что не шучу.

— Ты так просто рискуешь мной? Так мало меня ценишь?

— Это ни черта не просто! — Чувствуя подступающие слезы, то ли злости, то ли бессилия, я стиснул кулаки. — Речь о человеческой жизни! А ты... даже если наша планета развалится на куски, уверен — найдешь себе занятие. Разве нет?!

— Но спираль движется только в одну сторону, Мэтт, — сказал Фиори обманчиво бесстрастно, а я был слишком зол и напуган, чтобы вникать в нюансы. — Шансы очень невелики. Я могу погибнуть, да и она будет мало похожа на человека, если вернется, и все равно...

— Ты не уверен, сам сказал! Если есть хоть мизерный шанс — используй его!

— То есть... если я правильно понял, она не имеет значения, но ты жертвуешь мной ради нее?

Да, я ощущал в этом какую-то неправильность, но мне приходилось лишь раз видеть угасающего человека, и это вряд ли уйдет из памяти. Да, я умолчал о Хлое не потому, что она не важна, а во избежание именно такой реакции, но сейчас это казалось незначительным. Да, если бы она унесла гвоздь с собой... а, черт! Мысль о том, что где-то в доме она превращается в смутный сон, забивала все остальные, и я бросил:

— У меня нет времени объясняться! У нее нет! Делай, что можешь.

Секунду он молчал, опустив голову. Потом сказал:

— Не беспокойся. Я сделаю, что могу.

И тут на мгновенье, словно щелкнули вспышкой, комната стала как негативная пленка. Потом — снова нормальной, только окна, кажется, чуть оплыли, и контур двери, а когда я потер глаза — ощутил, что не могу пошевелиться.

Мои ноги словно вросли в пол.

Фиори смотрел на меня безучастно, склонив голову и обняв себя руками.

— Что происходит?..

— Делаю, что могу. Ты что же, действительно думаешь, что я пойду против своей природы ради какой-то девчонки?

— Ради меня... — прошептал я, провалившись в паркет по щиколотку. Равновесие удерживать стало все труднее и, в конце концов, я опустился на колени — ступни чуть освободились, зато увязли руки и колени. Свет не погас, но силуэт Фиори стал размытым — хотя, может, просто выступили слезы.

— Ради тебя?

Стены задрожали как желе, что-то черное брызнуло во все стороны, и настала ночь. Я зажмурился, а когда открыл глаза — по стенам скользили неровные блики, словно в океанариуме, только это не умиротворяло и не успокаивало.

— Ради тебя, с какой стати? — сказал тяжелый воздух вокруг меня, кое-где висели черные капли, удлиняясь нитями. — Ты же никогда меня не любил, просто использовал, потому что одинок. И сбежал бы при первой подвернувшейся возможности. Если бы осмелился.

Я рванулся, чтобы освободить руки, но чуть не вывихнул запястья. Нет, я не утруждал себя мыслями о будущем. Тем более сейчас, когда вокруг расплывалось, расползалось и разваливалось наше настоящее.

— Во-первых, я никогда не скрывал, что был одинок! — мой голос звучал резко, и на это шли последние силы. — Ты всегда это знал, все мои проблемы! И что боюсь — тоже говорил не раз. Что касается любви — разве ты меня не использовал? Разве это не ты меня нашел — единственного, кто хочет тебе счастья?! Без твоей магии, без влияний, без иллюзий — только тебе как есть!

— Значит, с тем, что не любишь меня, тоже не споришь?

— Кажется, уже все равно, что я скажу. Потому что все эти упреки — они и о тебе, ведь так?

— А вообще так. Я обходился без тебя — и обойдусь впредь. Наверняка ты не уникален. Я сотру с лица земли этот город и усну — а когда проснусь, будет новое место. Новый день и новые люди. Как тебе такое?

— Валяй! И сколько раз до этого тебе повезло?

— Теперь я понимаю, что ни разу...

Это прозвучало безжалостно. Твердо. И так неожиданно горько, что я содрогнулся. Комната помалу двигалась, входная дверь проплыла мимо, в то же время непостижимо оставаясь на месте. Отчаяние окутало меня, как петли гамака Фиори, так, что не продохнуть. И тут краем глаза я уцепился за яркое пятно цвета — шарф, забытый впопыхах на спинке стула. Я сделал вдох, не отводя глаз, не отпуская, будто канат. Сконцентрировался на зеленом... таком отчетливом на фоне кисельной сырости холла. Воскресил в памяти его запах — дымный, цветочный, немного солода и лимона, а еще каких-то химикатов. И скоро понял, что мое погружение приостановлено, а дышать стало чуть легче. Все по-прежнему было потекшим и размытым, но контуры окон немного четче, и наконец я смог пошевелить пальцами рук. Это не помогло бы мне выбраться, лишь дало немного времени, ровно на попытку.

— Ты себя выдаешь, — сказал я сдавленно.

Поначалу ничего не произошло. Потом снова желеобразно вздрогнули стены, вытянутые капли коснулись пола, и Фиори спросил:

— Что ты сказал?

— Ты себя выдаешь, — повторил я. — Не думай, что это можно скрыть... и у тебя плохо получается.

Через пару глубоких вдохов паркетные доски вытолкнули меня и снова обрели форму. Я поднял голову — Фиори стоял надо мной с сияющим, жестоким лицом, но на глазах оно смягчилось, и он опустился на пол рядом.

— Как ты понял?..

На самом деле я представления не имел, о чем говорю. До этой самой секунды. А потом это вдруг стало таким очевидным, что боль в легких, жжение в глазах и мысли о Хлое отошли на второй план. Или даже на двадцать второй.

— Всегда знал...

— Но я сам не знал до этой минуты — а ты знал? Как?

Вместо ответа я потянулся к нему и обхватил непослушными руками, но ему понадобилась пара секунд — чтобы прислушаться к своему телу или еще к чему. Потом он обнял меня в ответ, и поначалу это было хрупкое объятие — как тогда, перед Колодцем. Потом оно окрепло, а поскольку и ноги были как чужие, мы просто лежали на полу в пустом темном холле. По крайней мере, пол был твердый.

— Значит, я не могу навредить тебе, — его голос звучал даже удивленно. — Даже когда ты невыносимо злишь и обижаешь меня — не могу. Это так заметно?

— Среди сказанного было много правды, — проговорил я, уткнувшись в его шею. — Но далеко не всё.

— Согласен...

Время исказилось настолько, что трудно было понять — прошло ли много часов или несколько минут. Однако Фиори, прошептав что-то вроде "нельзя здесь разлеживаться", все-таки вытащил меня на божий свет — я лишь успел зацепить по дороге шарф. Дверь захлопнулась с глухим влажным звуком. Стоило мне выпрямиться, как из носа потекла кровь, и шарф пришелся очень вовремя.

— Это ничего, пройдет... Подожди тут, Мэтт.

— Подождать чего? — невнятно пробубнил я в пушистую зеленую шерсть.

— Я все-таки попытаюсь закончить.

У меня снова отняло речь, и Фиори отволок меня подальше от входных дверей, пока я придумывал, что сказать. А придумать-то ничего и не мог. Он усадил меня на бортик клумбы, и тут наконец я обрел силы для возражений. Хотя и не слова.

— Нет, я не... ты не... Ну как, неужели...

— Если и пробовать, то сейчас, — ответил он серьезно. — У меня или получится, или нет. Это ведь как у людей, да? Что-то получается, что-то нет.

&nbnbsp;sp; — Но ты можешь...

Шарф весь заляпался, но кровотечение остановилось. Убедившись, что я не завалюсь без сознания, Фиори отряхнул мою одежду, пригладил волосы, и в процессе вид у него был какой-то совсем человеческий.

— Не буду врать, что хочу спасти ее, — сказал он, и все человеческое вмиг улетучилось. — Но ты этого не забудешь, так ведь? Что я мог — но не попытался.

Он был прав, хотя... То, что я чувствовал сейчас, было много хуже врастания в паркет. Даже Омут ни в какое сравнение не шел.

— Я снова делаю это, Фай. Отсылаю тебя куда-то ради кого-то. То знаю, то не знаю, как правильно... и если все же правильно — то почему такое чувство ужасное?..

— Для того, кто кашу не заваривал, ты и так нахлебался.

— Это как сказать.

Он прижался лбом к моему лбу и отстранил.

— Знаешь, я тоже странно себя чувствую. Незнакомо. Не могу понять, что это.

— Страх...

— Думаешь, я не знаю страх?

— Этот настоящий.

Фиори промолчал — в самом деле, вряд ли он хоть когда-то всерьез боялся за свою жизнь. Посмотрел тем знакомым цепким взглядом, словно хотел запомнить. И сделал шаг к дому.

— Подожди! — вырвалось у меня тут же, и он остановился.

— Что?

— Нет, ничего. Фай! — окликнул я его снова уже через шаг.

— Черт, да перестань уже так делать, Мэтт, а то передумаю! — воскликнул он с легким раздражением, и страх слышался уже и в голосе. Фиори шел исправлять свою ошибку, да и мою в том числе, я хотел этого — и не мог допустить, хоть разорвись. Я поймал его за руку и обнял снова.

— Ты любишь меня, — сказал он с легкими нотками недоверия, даже восторга. — Все-таки любишь меня!

— Не ходи, — сказал я вдруг, чуть не разрыдавшись от звука собственного голоса. — Давай уйдем, и все. Просто забудем...

— Кое-кто неясно мыслит сейчас, а потом пожалеет.

— Тогда я пойду с тобой.

— Мэтт, не будь ребенком. У меня есть маленький шанс, но у тебя — никакого. К тому же я все время буду думать о тебе, а не о ней — и в результате ничего не выйдет, вас обоих потеряю. И все будет зря. Ты понадобишься ей, подумай об этом. И вот еще что... — он сделал паузу. А потом прошептал на ухо: — Я знаю, что у тебя в кармане.

Там была янтарная бусина, и моя рука непроизвольно к ней потянулась.

— Дашь ее мне?

— Зачем? Она поможет?

— Нет. Просто не хочу, чтобы ты наделал глупостей.

— Есть много способов... наделать глупостей, Фай.

— Но хотя бы не этот. Отдай.

— А что я получу взамен?

— Мою чашку. Обращайся с ней бережно, она такая единственная. Как ты, — сказал он, улыбаясь, и я ответил чем-то похожим на судорогу лица. — По-моему, честный обмен.

Я вложил перемазанную кровью бусину в его ладонь, и он крепко сжал ее вместе с моими пальцами.

— Жаль, это не тот случай, когда кровь имеет значение. По крайней мере, я буду ощущать тебя рядом.

— Ты можешь и не знать!

— Некоторые вещи просто знаешь, любовь моя, — возразил он. Я слышал от него эту фразу совсем недавно, мы лежали перед телевизором в обволакивающем уюте, и от контраста точно не полегчало. — Не прощаюсь, и все же будь готов к худшему.

Люди обычно делают упор на надежду, но то люди.

Что произошло дальше, было трудно удержать в памяти. Кажется, мы обнялись снова, может, даже поцеловались — хотя на его лице не осталось крови. Оно было чистым, бледным, а в глазах уже не столько страх, сколько любопытство, что-то такое... авантюрное. Почти предвкушение.

А потом его просто не стало. И дом продолжал висеть, слепленный из склизкого тумана, без признаков жизни, без единой искорки, а я — перед ним, с пустой, но тяжелой головой, наполненной такими же пустыми мыслями.

Спустя вечность дом выплюнул Хлою Айзенгарт.

Я даже не понял, как она оказалась на ступеньках. Потом не без усилий стащил вниз — ее глаза были широко открыты, и фарфоровая кукла Алистера, пережившая вторую мировую, выглядела не в пример более одушевленной. Нужно было вызвать "скорую", но вместо этого я просто оставил ее лежать на земле и сел рядом, не прикасаясь. Ее дыхание было слышно и так, ровное, как насос аппарата в реанимации. Мимо шли люди и нас не видели — видно, тень спирали тянулась и за пределы ее смертоносного вращения. Нет, я не хотел ее смерти, но на какой-то момент мне стало безразлично, умрет она или будет жить.

Через невразумительный отрывок времени Хлоя закашлялась, так, будто хотела извергнуть все внутренности, и привстала. Стоило ей принять вертикальное положение, как из носа хлынул целый фонтан, и я порадовался, что на шарфе еще остались чистые места. Вернее, порадовался — это не то слово, поскольку я не чувствовал ничего совсем. Просто безучастно протянул ей шарф, и она прошептала:

— Зеленое... было там...

В любом случае, зеленым шарф назвать было уже трудно — хотя возможно, в таком виде он бы Генри даже больше понравился. Эта мысль будто пробудила меня — раз все так сложилось, глупо теперь злиться, опускать руки и тем паче игнорировать Хлою. Она дезориентирована, и я ей нужен, даже больше, чем когда-то Грейс. Хотя нельзя сказать, что мисс Айзенгарт не добавила изрядно каши в котел, из которого потом и хлебнула.

Кровотечение прекратилось, но глаза у нее снова остекленели, и я прислонил ее спиной к бортику клумбы. Вид у нас обоих был кошмарный — будто пытались съесть друг дружку, а может, кто-то ел нас. На люди так лучше не показываться, да и за руль я бы сесть не рискнул — до машины еще дойти надо. Даже колонка, из которой Фиори поливал наши газоны, казалась запредельно далекой. Потому я просто сидел рядом с Хлоей молча, а когда заговорил, не мог остановиться. Это немного помогало смотреть на дом, потому что отвести взгляд хоть на секунду я пока что не мог.

— ...и я увешал бы стены цветами. Подсолнухами и фуксиями, расставил бы их на всех подоконниках, а еще сварил бы четыре разных сорта кофе в четырех углах комнаты... Он бы скучал, пока я готовлю ужасный обед, и едва удерживался от советов — а может, пел бы какую-нибудь песню с конца в начало и делал вид, что доверяет мне свою драгоценную кухню... Потом похвалил бы — а может, сказал бы правду, но так, будто все равно хвалит... Я бы позволил рисовать на мне сколько угодно, отмывать и рисовать снова... а он бы пересчитывал костяшки моих пальцев, пока не усну. И я никогда бы не называл его чудовищем. А он — меня.

— Подожди немного, и он придет. Когда будет готов. Только дождись его.

Я даже не сразу понял, чей это голос, я вообще про нее забыл. Повернул ее лицо к себе — кровь подсохла и уже не отливала глянцем, и потому выглядела чуть менее жутко. Самую чуть.

— Что...

— Некоторые вещи просто знаешь, — проговорила Хлоя и снова стала растением. Даже не уверен, что мне это не померещилось. Разум вполне мог играть со мной в свои жестокие игры, и я по-прежнему мог быть где угодно — в угасающем доме, в Омуте, в петле за секунду до того, как сломается шея... А Хлоя Айзенгарт — всего лишь тень и фантазия, порождение моих собственных внутренних войн.

* * *

Так что когда однажды фантазия окатила меня водой, я оказался совсем не готов.

— Что ты... — поперхнулся я, размазывая кровь по лицу. Оказалось, Хлоя обнаружила в клумбе садовый шланг и кое-как открыла воду — двигалась она еще тяжело, но в целом уверенно.

— Надо умыться, — сообщила она. — Иначе нас арестуют на первом же углу.

Я хотел сказать, чтобы она не трогала меня и вообще оставила в покое — но все же умылся и подержал шланг, пока умывалась она. Холодная вода для крови — самое то, и когда лицо Хлои стало белым — слишком белым — вернулся контраст с волосами, и она перестала быть похожей на обгрызенную жертву зомби-апокалипсиса. Кое-как приведя себя в порядок, мы все же решили вызвать такси, чтобы не упокоиться у первого же столба. Таксист попался молчаливый, и даже когда половина купюр из бумажника Хлои вдруг просыпались золотой пылью на сиденье, не повел бровью. И не такое видал, наверное.

— Верну тебе дома... — сказал я, а она сделала вид, что не услышала.

В квартире над моим магазином наконец можно было принять душ и переодеться. Джинсовая юбка Хлои почти не пострадала, и я нашел ей какую-то рубашку, не по размеру, но удивительно к лицу. Мы съели безвкусную еду, выпили то ли чаю, то ли воды из-под крана, не перекинувшись ни словом — даже не знаю, что она здесь на самом деле делала, почему тут же не сбежала, как Грейс. Это было бы так логично.

В комнате я вдруг споткнулся о какой-то мешок и чуть не упал. Это был упакованный гамак Фиори, который мы так и удосужились развесить, но когда я вытряхнул его, то ужаснулся. Непонятно как он превратился в кучу веревок без единого узла, и я рухнул на колени, ощупывая их обеими руками.

— Что с ним случилось? — впервые подала голос Хлоя, склонившись над этой бесформенной связкой, когда-то бывшей совершенством, и наконец меня затрясло. И так долго продержался.

— Ты не могла бы сейчас уйти? Уходи, пожалуйста, — я практически умолял, и это ее, кажется, напугало. Наконец хоть что-то ее напугало.

— С тобой будет все в порядке?

— Понятия не имею. Просто уходи...

Я даже не услышал, как хлопнула входная дверь, а была ли здесь Хлоя вообще?.. Все, что меня интересовало — веревки, я разложил их, внимательно изучая, как Фиори свои пазлы. Он переплетал новый гамак из старого чуть ли не каждую неделю, ни разу не повторяясь, я сотню раз наблюдал за каждым его движением. Это было не менее увлекательное зрелище, чем готовка. И вот теперь пытался воскресить в памяти хотя бы азы. С чего начать? Ему так легко это удавалось, словно и с закрытыми глазами смог бы.

Так я и сделал — закрыл глаза, и пальцы сами связали первый узел. Потом второй. Тело отвечало испариной и легкой дрожью, пара слезинок капнула на веревки, но у меня что-то получалось. Медленно и неуклюже. Никакого изящества.

— Это никуда не годится, — приятно прохладные руки легли на мои, направляя. — Если пропустишь эту петлю, то однажды можно просто задохнуться.

— Но я видел, как ты делал так!

— Не знаю, куда ты там смотрел и чем. Соедини вот эти три узла, и поймешь.

Да, у меня выходило. У нас то есть. Скоро я просто расслабился и отдался его мастерству, наслаждаясь тем, как наши руки движутся вместе.

— Ты настоящий? — спросил я в какой-то момент, и он коротко засмеялся.

— Иди-ка спать, любовь моя, тебя как с дыбы сняли. — Лишь после этих слов я ощутил дикую боль в шее и суставах, словно двое суток простоял вот так на коленях. Как оказалось, так оно и было. — Поговорим завтра.

— А ты будешь завтра?

Он засмеялся снова, не ответив.

— Только ложись со мной, ладно? Фай? Ляжешь?

— Так больше и некуда. Если продолжу доводить до ума твое усердие, управлюсь как раз к полудню.

Раньше всегда он просил о таком, не я, и не помню, чтобы когда-то чувствовал столько счастья и такого... разнообразного. Не помню, и как мы очутились на кровати, лишь внезапное осознание, что я так на него ни разу и не взглянул, видел лишь руки, а сам он старался держаться позади. Прикосновения, движения, голос — его составляющие, но не все.

— Можно на тебя посмотреть?..

— Давай уже утром, — ответил он, но я все же решился и не оборачиваясь коснулся его лица, будто вновь ослепнув. В нем было нечто неправильное на глубинном уровне, мало того — не предназначенное для понимания, однако оно снова ушло раньше, чем я осознал хоть что-то еще. И в этот раз мне не было страшно, как тогда в Омуте. Совсем нет. Фиори лишь обхватил меня, прижимаясь покрепче. — Отдыхай, Мэтт. Спи сладко.

И я заснул, забыв о том, как отчаянно боюсь проснуться.

* * *

Это действительно было самое страшное — открыть глаза, осознать, где находишься и с кем, а быть может, совсем один. Но Фиори был здесь. Мало того — он спал, я впервые видел его спящим на кровати. Думал, он и не умеет. Он лежал на животе, уткнувшись в изгиб своей руки, а вторую подсунув под меня, как пришвартованная шлюпка.

На вид в нем не было ничего нового, чужого и особенного. Я хотел разглядеть его спящего, но стоило мне сдвинуться, как Фиори открыл глаза.

— Выглядишь лучше, — заметил он.

— Хотел бы сказать то же самое, но ты ж вчера не дал себя увидеть.

— Поверь на слово — я тоже выгляжу гораздо лучше, — усмехнулся он и подполз ближе, вплотную, привычно оплетая собой мое тело, как хищная водоросль. — Надо бы закончить гамак, а то эта кровать меня убивает.

— Тебя любая кровать убивает. — Вот теперь, обретя уверенность, что он здесь целиком и полностью, я ощутил шелковистое и стойкое спокойствие. Ощутил всем телом, и Фиори это, кажется, тоже передалось. — Как ты справился?

— Неплохо. А вы?

Я поискал нужное слово, которое хоть в малой степени передало бы весь пережитый ад, но не нашел и позаимствовал у него:

— Неплохо.

— Я и не сомневался. Пригласи мисс Ортханк на ужин.

— Айзенгарт, — машинально поправил я, пока до меня доходил смысл слов.

— Да все равно. Пригласи ее — если, конечно, не возражаешь.

— Зачем?..

— По-моему, ей надо лучше питаться.

— А серьезно?

— Ну она же Девочка-которая-выжила, — улыбнулся Фиори всеми зубами. — Что? Этот фильм я тоже видел.

— Фай.

— Она нам нравится, нет? А еще она заслужила, и у меня есть для нее подарок.

— У тебя есть что?..

— Потом покажу. Мэтт, любовь моя, — он влез на меня верхом, будто на лекторскую трибуну, обеспечивая себе внимание. — Мы все много чего заслужили, так почему бы тебе не позвонить ей, пока я готовлю кофе?

— Я сам хотел приготовить кофе, — попытался я возразить, на что он просто наклонился и заставил умолкнуть. Губы у него были теплые и неправдоподобно мягкие, с легким соленым привкусом. Так бывает после сильного удара. Или нескольких.

— Этого только не хватало.

Не уверен, что это было — недоверие к моему кофе или желание мне угодить. Скорей всего, и то и другое.

Оставшись один, я помедлил, но набрал номер. Хлоя ответила не сразу, и я почти настроился на враждебный тон, обычно присущий Грейс. Как выяснилось, напрасно.

— Ты как?

— Неплохо. Ногти только отвалились, — сообщила она без особого расстройства, — но уже начинают отрастать. В остальном вроде все на месте. А у тебя?

— У нас тоже... все на месте.

В ее голос будто влилось теплое течение. От этого мне самому стало тепло.

— Я знала, что он не пропадет.

— Придешь на ужин?

— Серьезно? Он не против?

— Его идея, так что, полагаю, нет.

— А. Надеюсь, есть будут не меня?

— Ни в коем случае, — я усмехнулся совсем как Фай. — Хотел бы — съел бы.

— И то правда, — согласилась она, а потом добавила с сомнением: — Как мне себя вести? Я, честно говоря, немножко волнуюсь.

— Не делай резких движений, — пошутил я, и судя по смешку она поняла. — Да просто будь собой, как бы избито это ни звучало.

— Ну, этому меня учить не надо.

— Тогда ждем тебя в восемь.

На кухне я поймал Фиори возле плиты с его волшебной туркой, всегда добавляющей кофе свой неповторимый привкус. Сел рядом и впитывал глазами — на самом деле раньше он на меня так смотрел. А как я на него смотрел, сейчас уже не вспомню. Помню только, что иначе.

— Что, неймется? — понял он мой взгляд по-своему. — Потерпи минутку.

— Не спеши. Я просто хотел спросить про пакет у двери — прости, но от него несет падалью.

— А, это подарок для мисс Ортханк. Я же говорил.

— Айзенгарт, — снова поправил я. — Ты точно в курсе, что именно нравится девушкам?..

— Это ей понравится. По крайней мере, поможет закрыть дело.

В моей голове очень медленно повернулось колесико. Я оттеснил Фиори от плиты, перекрыл газ и отставил в сторону турку — он только смотрел, не сопротивляясь.

— Где ты это взял?

— Ты и сам уже знаешь.

— С ума сошел? — поинтересовался я. — Да что с тобой такое, Фай?!

— Мне нужно было подумать. — Он сцепил руки петлей вокруг моей шеи. — А нигде так хорошо не думается, как в Колодце.

— Как ты добрался до точки входа?..

— Все проще, любовь моя — и между тем сложнее. Тимми показал нам безопасную точку, но на самом деле туда можно войти из любого костра, хоть из камина. Я так и сделал. Просто обычно это очень опасно — в этот момент и Колодец, и Омут вплотную подходят к дому и могут никогда уже не уйти от его стен. Некоторые даже обезумевали целыми семьями, и это не самое впечатляющее последствие. А этот дом все равно потерян, так что... В общем, я навестил лабиринт, проветрился — и так уж вышло, что пара нужных вещей валялась неподалеку.

О, лабиринт я прекрасно помнил. И менее всего как место отдыха и релаксации.

— То есть я тут с ума сходил, а ты гулял?

— Ну прости меня. — Фиори коснулся губами моей щеки, потом лба, потом второй щеки — он даже целовал меня по спирали. — Прости. Не злись. Я привык, что вещи никогда не оказываются в определенном месте без причины, как зеленый шарф, или бусина в моем кармане, или записка в твоем, или кровь на ключе. А еще подумал, тебе тоже нужно время.

— Я не злюсь. И время мне не нужно... то есть уже не нужно. Просто интересно, почему ты переменил мнение о Хлое.

— Во-первых, за ней надо бы понаблюдать. А во-вторых, у нее действительно потрясающая интуиция, а нюх как не у всякой ищейки, но она не поборник справедливости, а лишь любитель распутывать клубки. Ее волнует истина, а не правосудие, и потому она не опасна. Закроет дело — и успокоится.

— Хочешь сказать, она социопат?

— Не знаю, что это, но звучит осуждающе, — фыркнул он. — Впрочем, чуть ли не каждый ярлык, что вы друг на дружку лепите, так звучит.

— Это значит, что она... ну типа способна на аморальные поступки.

Фиори посмотрел на меня с такой выразительной невинностью, что мне стало стыдно. В самом деле, нас всех впору камнями закидать с такой формулировкой, и Грейс в первую очередь.

— При случае спроси ее о Бостоне, — сказал он мне на ухо. А потом добавил во второе: — И о том, почему она ушла из полиции.

— И когда у вас было время болтать?

— Прежде ты не ревновал.

— Прежде я... — тут я запнулся, не зная как закончить фразу. — Пойду вынесу пакет в подвал, если не возражаешь.

— Пойди-пойди. А я наконец займусь делами — уже далеко не утро.

Он отпустил меня, вернувшись к плите — вернул турку на огонь, затем бросил мясо на разделочную доску. Эта кухня была в четыре раза меньше нашей прежней, но Фиори так грамотно использовал пространство, что разница почти не ощущалась.

— А вдруг Хлоя вегетарианка?

Он фыркнул.

— Смеешься? Она пережила почти три дня в центрифуге. Женщина с такой хваткой и силой воли просто не может питаться как скот.

Еще какое-то время я смотрел ему в затылок. Потом все же спросил:

— Скажи хоть два слова, Фай. Это было страшно? Хуже Омута?..

— Я не жалею, — чуть пожал он плечами. — Иногда хорошо узнать наконец пределы своих возможностей.

— И узнал?

— Не-а...

Он сказал это не оборачиваясь, продолжая резать мясо, но на миг я пожалел, что не задал вопрос глядя ему в глаза. И тут же выбросил это из головы. Еле слышно звучала Bittersweet Symphony — "...я не изменюсь никогда, никогда, это сущность моя, это сущность моя..." — вот какие слова были у этой песни, и игнорировать их оказалось слишком легко.

Так что я ушел в холл — взял подарочек двумя пальцами и, лишь спустившись вниз, все-таки заглянул внутрь. Там была груда какого-то окровавленного тряпья, и у меня мигом отпало желания копать до дна.

Хлоя зашла ко мне в магазин, прежде чем подняться. Все еще дико бледная и с расширенными, как у наркоманки, зрачками, но сейчас она показалась мне еще красивее, чем в нашу первую встречу. В этот раз она была в джинсах и зеленой блузке, придающей ее волосам еще более насыщенный янтарный блеск, а в руках — огромный пакет.

— Что думаешь?

Я заглянул — он был доверху набит пазлами, разных цветов и, кажется, даже форм. Выглядело как вызов.

— О, считай, у тебя появился новый лучший друг.

— Всего один?

Я пожал плечами.

— Расскажи мне о Бостоне.

Она будто и не была удивлена, хотя уверен — я не первый интересовался.

— Я ушла из полиции на первом году службы. Однажды во время патрулирования на нас напал какой-то монстр — то есть мы на него напали, но факт тот, что он бросил нашу машину о стену, как игрушку. Убил моего напарника. Я выжила каким-то чудом и до сих пор почти ничего о той ночи не помню. Но одно я поняла сразу — меня могут сто раз убить до того, как я дослужусь до детектива. Мне же хотелось совсем другого. А еще я почему-то не испытывала к тому монстру никакой ненависти, только страх и любопытство, и также поняла, что с таким отношением в полиции мне делать нечего. Там я должна прежде всего служить и защищать, а меня интересовали только тайны... Но вначале мне нужно было избавиться от страха перед чудовищами.

— И как?

— Среди моих предков был охотник, ее звали Зои Руссо. Она убивала монстров, пока не откусила кусок, который не смогла проглотить, и однажды главная мишень оборвала ее карьеру. Я выяснила, где он живет, приехала в Чикаго и украла из его коллекции арбалет Зои. Это очень подняло мою самооценку, знаешь ли. И уже после я позволила себе немного покопаться в том, первом инциденте.

— Получилось?

— Теоретически. Я не добралась до действующих лиц, но поняла смысл — а это уже немало. И с тех пор ни одна загадка не осталась без ответа.

— Нас ты тоже собралась разгадывать?

— Вас — нет. — После паузы Хлоя улыбнулась и всучила мне пакет. — Вы как на ладони.

Я улыбнулся ей в ответ, ощущая совершенно бесценную легкость. На самом деле не помню, с кем еще мне было так легко — и к черту ярлыки. К черту то, как могла изменить ее обратная спираль. К черту опасения. Некоторые вещи просто знаешь.

— Пойдем, а то Фиори очень трепетно относится к температуре подаваемых блюд.

Она вздрогнула, словно впервые услышала его имя — оно явно было ей известно, просто вряд ли произносилось вслух.

— Я безумно голодна.

— Плюс сто в твою пользу.

Вместе мы поднялись наверх, и лишь за секунду до того, как открылась в дверь, она очень тихо сказала:

— Слушай... ты поблагодари за шарфик, ладно?..

Я кивнул — в самом деле, надо бы.

Хлоя принесла еще кучу даров, вроде тех, что я сам носил Фиори в Колодец — божественные мелочи вроде стилизованной погремушки со змеиного хвоста и горсть старинных костяшек домино, которые он сразу рассовал по карманам. Не представляю, откуда она узнала, хотя некоторые догадки есть. Уверен, им пришлось далеко заступить в зоны комфорта друг друга там, посреди торнадо... Так что после ужина, когда они разложили миллиард кусочков пазлов по комнате так, что не пройти, стало ясно, что можно спокойно оставить их наедине.

Тогда я вышел и набрал Майка Нормана.

— Что хорошего?

— Все, — признался я. — Все хорошо. Просто... кажется, твой Генри спас мне жизнь. Дважды.

— О, да мы с тобой счастливое исключение из правил, — сказал Майк задумчиво. — Обычно он действует с точностью до наоборот.

Я вспомнил Генри и тут же поверил каждому слову.

— Хочешь сказать ему спасибо?

— А ты не... окажешь мне последнюю услугу?

— Сколько угодно, Мэтт, — засмеялся он. — Поблагодарю его за тебя так, что он не скоро забудет.

Повесив трубку, я еще пару секунд вслушивался в звуки из комнаты — смех Хлои и голос Фиори, что-то негромко рассказывающий, это было так до ужаса нормально, что поверить трудно. И в то же время не было, но одно пока не перевешивало другое. Шаткое, но такое восхитительное равновесие.

Привычным жестом я сунул руку в карман, однако что-то было не так. Записка, которую я носил с собой столько времени, уже почти развалилась на куски, а эта на ощупь казалась вполне целой. Я достал кусок бумаги и развернул.

Знакомым острым почерком Фиори там было написано всего несколько слов.

"И все-таки мне очень повезло".

Медленно я прочел их вслух — и они стали моими.

* * *

No change, I can't change, I can't change, I can't change

But I'm here in my mold, I am here in my mold.

And I'm a million different people from one day to the next

I can't change my mold, no, no, no, no, no, no, no...

The end

nbsp;

&

&

&

&

&

&

&

&

&