— Ну, может, оставил десяток или два. Не помню. В общем, женщина, которая меня родила, передала мне это... и был шанс ее наконец увидеть... и город... но... Я думал, что смогу вернуться в те края, когда пожелаю... но со временем факты обернулись мифами... и земли потерялись — то ли под слоями вулканического пепла, то ли канули в какую-нибудь трещину, а может, над ними разлился океан... В любом случае...

Это хуже всего — когда он говорит так, тихо и неторопливо, о каких-то вещах из прошлого, недоговаривает фразы, обрывает мысли. А еще эти колеблющиеся, неустойчивые нотки. Я молюсь, чтобы он не сболтнул чего лишнего, за что на мне же потом и отыграется. Или прямо сейчас... К нему даже подойти страшно, но я все равно спрашиваю — пытаюсь вырулить на знакомую колею и хотя бы землю под ногами почувствовать:

— Останешься?

— Нет... — говорит он рассеянно. — Нет, я здесь не за этим... я просто...

— Может, передумаешь, — почти прошу, а у самого прямо челюсти сводит. — Я тебе массаж сделаю, и все, что еще захочешь.

Не знаю, слышит ли он меня вообще. К тому же не оставляет дикая, бредовая мысль, что он хочет за что-то извиниться — то ли за то, что с меня полпинты крови от его художеств натекло, то ли еще за что. Мало ли. За Монти? За наш второй раз? За то, что, бывало, так в меня зубы вгонял, что я от боли терял сознание? За то, что чуть не убил тогда на крыше?.. да глупо это. Он ни в чем не виноват, это его право — умереть мне или жить, и как именно жить. Неужели он думает, что я не понимаю?

— Я пойду, Майки, — отвечает он после долгой паузы. И исчезает, не закрыв за собой дверь.

Не думаю, что смогу заснуть.

Проходит не меньше часа, прежде чем я принимаю решение. Может, у меня последние мозги отшибло, но не могу я лежать и ждать, что произойдет в следующую минуту — а может, завтра или через год.

Вхожу без стука в кромешную тьму. Если он здесь и не спит, то прекрасно меня слышит. А если и спал, то проснулся — слух, зрение и все такое у меня, конечно, на порядок острее нормы, но видеть в темноте я не умею. И натыкаюсь на все.

Однако он ничем не выдает своего присутствия. Я осторожно нахожу кровать, почти с облегчением взбираюсь на нее — и только тогда Демон открывает глаза. Он оказывается гораздо ближе, и я едва подавляю вскрик.

— Прости. Не мог заснуть, — признаюсь шепотом.

— Думаешь, здесь у тебя получится лучше?..

Но больше он ничего не говорит, не возражает, и переждав пару секунд, ложусь рядом. Мы в точности повторяем вчерашний танец, только горизонтально и более близко. Я кладу голову ему на плечо. Демон кладет руку мне на спину. Его сердце бьется, и становится чуть-чуть спокойнее, совсем немного.

— И почему вы, люди, так помешаны на сексе? — говорит он. Я пожимаю плечами.

— Инстинкты. У вас одни, у нас другие. Неужели ты никогда не увлекался?

— Людьми? Почему же. Самый высший результат был... где-то пять по десятибалльной.

— И кто пятерка, я ее знаю? Или его?

— Ее. Знаешь, конечно, это Джорджия. Она была еще неопытней тебя, и годы в браке ее не разбудили, а мне вот удалось. С ней было... интересно. Отдавалась, как говорится, с огоньком и без остатка. Но после изменения мне все равно больше нравилось.

— А Калеб?

— Калеб — нет, ему скорее был нужен отец, чем любовник. Существовал как две несовместимости — с одной стороны блестящий светский лев, жонглирующий женскими сердцами, с другой — ранимый замкнутый, недолюбленный мальчик. Ни я, ни Джиа не могли ему помочь, пожалуй, только с появлением Уильяма он добился какой-никакой цельности. А вот Закери...

Он делает паузу. Вот о ком я не горю желанием слушать, так это о Заке, но боже мой... пусть откровения меня еще немного и пугают, но это так похоже на настоящий разговор! Разговор, которого у нас никогда не было и кто знает, будет ли еще. Впрочем, Демон сам не очень хочет развивать эту тему, потому что меняет ее, вдруг, сразу и круто.

— Зачем ты пришел на самом деле?

— Хотел... ну... Хотел сказать спасибо. За маму и за то, что дал мне... возможность.

— Думаешь, мне есть дело до миссис Норман? — хмыкает он. — И поделом бы. В том, что ты вырос безответственным эгоистом, есть и ее вина.

— Тогда почему?..

— Ну я же сильно завишу от настроения, разве не так?

Без особой надежды я придвигаюсь ближе. Пальцы на моей спине оживают, легко, но ощутимо царапая сквозь ткань, сотканную на затерянных землях.

— Помню, кто-то упоминал массаж и все, чего пожелаю?..

— А кто-то говорил, что не хочет.

— Не так чтоб очень, но ты, похоже, не отцепишься.

В постели у Демона две линии поведения — безоговорочная инициатива или полное безразличие. И чем более неуклюжи мои действия, тем скорее второе сменится первым — чего, собственно, я всегда и добиваюсь. В конце концов, он переворачивает меня на живот и садится сверху, игнорируя вялые попытки возражать. Не слишком упорные, чтобы быть принятыми всерьез

— Генри, ну... Я же только начал.

— Захлопнись и не мешай, — шипит он снисходительно. — Я же не учу тебя трахать мозги присяжным.

— Вообще-то я и в этом так себе.

— Не удивлен. Как ты университет-то закончил...

Закрываю глаза, чувствуя, как массажное масло течет между лопаток. Бинго. Ваша честь, вопросов больше нет...

* * *

Поверить, что я здесь, с ходу довольно трудно. Прежде никогда не приходилось спать в его комнате. Он в моей — бывало, но тут я просыпаюсь в первый раз.

Привстаю, стараясь справиться с собственным телом. Хорош массаж — я чувствую каждую клетку, причем все чётные ноют, а нечётные — поют. Вразнобой. Осторожно потягиваюсь, прислушиваясь к этим призрачным звукам. Боже, как же здорово... Даже мысли в голове болят. А я думал, что лучше, чем тогда в "Санрайзе", и быть не может.

Демона рядом нет, но нетрудно догадаться, где он. Где ж еще может быть в это время, как не у старшей (и любимой) жены. У нее даже апартаменты отдельные, хотя в его цветнике есть и побогаче, и познатнее, и покрасивее.

Так и есть. Стоит перед ней на коленях, босиком, с голым торсом и листики протирает. Не зрелище — загляденье. Волосы подвязаны какой-то смутно знакомой лентой — ах, да. Мой галстук от Армани. Что под руку попалось... Хотя, строго говоря, это его галстук — вряд ли в этом доме есть хоть что-то мое.

Кроме, пожалуй, монстеры. Хорошо, он хоть не настолько больной, чтобы дать ей имя.

— Выглядишь довольным, — замечает он.

— И кто в этом виноват?

— Не привыкай. Было неплохо, но не более того.

Ну, кому неплохо, а у кого от стонов горло саднит... И где тут привыкнуть, если даже "Оскары" чаще раздают.

Зато потихоньку начинаю понимать его отношение к, собственно, процессу. Я могу из кожи вон вылезти, в лепешку разбиться — но все равно отдам ему и близко не столько, сколько он мне даёт, даже сам того не желая. Даже когда и пальцем не шевелит, не говоря уже о линии поведения номер 1... А со своими, скорей всего, обмен более-менее равноценный. Но тут ничего не поделать, придется компенсировать где-то ещё.

Подхожу ближе, и Демон вдруг одаривает меня редкой улыбкой — тонкой, теплой и очень искренней. Не знаю, рад он меня видеть или это отголосок любви к чудовищу в кадке, но все равно хочется сказать что-то приятное.

— Она хороша.

— Ещё бы. Сидит на той же диете, что и ты. Поможешь? — он протягивает мне влажную губку, но я качаю головой.

— О, нет. Не могу. Давай сам.

— Что сложного?

— Я ревную, — пытаюсь объяснить. — Могу не справиться с эмоциями. А сделаю что не так — ты ж меня убьёшь потом.

Минуту он прокручивает в голове вероятность моего убийства и говорит:

— Возможно... если что-то случится, ты просто купишь мне новую. Но я расстроюсь, конечно. Вы же здесь оба для моего удовольствия.

— Стараемся.

— Не в равной степени.

Да уж, последние несколько часов дают право усомниться, кто тут и для чьего удовольствия. Я заметил, что острый страх, мучивший меня, наконец ушёл без остатка. Чувство, что нога вот-вот ступит в бездонную пропасть, осталось... но смягчилось, снова стало терпимым. Дай бог надолго.

Я аккуратно оттесняю его от монстеры. Демон не без сомнения позволяет забрать губку из его руки. Я целую его в щеку. Он целует меня в шею.

— Будь осторожен.

Ну как же иначе. Мог бы и не напоминать.

Уже в дверях он говорит:

— Да, возьми кредитку в столе. Погуляй, что ли.

— Хорошо погулять? — переспрашиваю, не оборачиваясь.

— Если ты о машине, то да. Можно.

— Даже такую, как у Барт?..

— Любую, что на тебя глянет. Один раз живём.

Когда дверь хлопает, я продолжаю старательно наводить листьям глянец. Мне не особо нужна прямо такая же машина, как у Барт, но пусть думает, что нужна. Один раз живём все-таки. Непростой, опасный, непредсказуемый — и очень долгий один раз. Пожалуйста, пускай только подольше, а я постараюсь справляться.

Так и будем жить.

* * *

энд

2011

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓