Cherish

Cherish the thought

Of always having you here by my side,

Cherish the joy

You keep bringing it into my life,

Cherish your strength

You got the power to make me feel good,

Perish the thought

Of ever leaving, I never would!

Мадонна

* * *

Когда Норман напивался, я всегда знал, чего ждать. До мелочи, до последнего слова или движения. Он был очень предсказуем для слэйера, и я скучаю по этой предсказуемости.

Когда Норман напивался, у него было две линии поведения, в ответ на которые нужно было или спрятаться и затаиться, или, если не успел, — стараться не отсвечивать. Люди вообще довольно предсказуемы, и каждого — будь то отец, босс или клиент, мне удавалось раскусить рано или поздно. Вычислять возможные варианты реакций, совершать ожидаемые поступки и, в конце концов, ненавязчиво направлять их в нужную сторону. С Демоном оказалось сильно сложнее, но я был уверен, что справляюсь. До недавнего времени.

После дня рождения Барт что-то случилось, только не понимаю, что. Монти вряд ли знает, Барт — если и знает, то не подаёт виду, хоть я и пытался выяснить. С Демоном и говорить не стоит. И если честно, я просто боюсь.

Он вообще редко мне что-то говорит, как и редко на меня смотрит. У него тысячи тайн, которыми он не поделится, и я на это спокойно реагирую. Ну, не то чтобы не обидно иногда, просто учусь принимать его, как есть — вроде стихийного бедствия. Я понял, что такое сателлит, только через много месяцев после того, как стал им — интересно, он вообще собирался мне сказать? И если бы не Монти, то когда бы я узнал?.. Однажды, года три назад, Демон вроде бы ушел на вечеринку, но вернулся хмурый, весь дёрганый — начал раздеваться прямо на ходу по пути в свою спальню, а я на цыпочках шёл следом, подбирая одежду... и вдруг увидел, как на его спине проступили бледно-серые разводы в виде паутины, будто нарисованные акварелью. Я застыл, а он обернулся — и обнял меня, очень крепко. Такого он раньше никогда не делал, у меня от страха всё тело свело, и сам не знаю, как решился. Через долгую как вечность минуту я обнял его в ответ, уронив вещи на пол. Его спина была липкой и обжигающе горячей. Демон чуть вздрогнул от моего прикосновения и постоял так ещё пару секунд, а потом... сделал подсечку и взял меня прямо на полу, на его мокром от дождя плаще. Это было быстро и не то чтобы грандиозно, но я немного успокоился, и он тоже — когда всё закончилось, просто молча ушёл, хлопнув дверью перед носом, как обычно. А рисунок на спине исчез, и больше я его никогда не видел.

Я вспомнил это потому, что с тех пор мне впервые так страшно. Будто внезапно ощущаешь свою смертность и понимаешь, что это вопрос времени, и скорей всего, времени ближайшего. Не понимаю, откуда такое чувство, ведь внешне мало что изменилось. Просто знаю — что-то происходит, и я ничего не могу поделать.

И когда однажды вечером Демон говорит, тихо и ровно, по-прежнему не глядя в мою сторону: "Жду тебя на балконе минут через пятнадцать", я даже не удивляюсь, просто сердце подскакивает к горлу и никак не хочет назад. Будь у меня собственность — написал бы завещание.

К моменту моего прихода бутылка виски уже наполовину пуста. Он подаёт мне бокал и садится в ротанговое кресло, я сажусь в соседнее, делая сразу большой глоток. Сердце нехотя возвращается на место, хотя и не факт, что надолго. На столике между нами лежит тонкий и острый нож.

— Я хочу с тобой поговорить. — Наверное, лицо меня выдает, потому что он спрашивает: — Что? Ты так реагируешь, будто мы раньше никогда не разговаривали.

О, навскидку и не вспомню. Боже, неужели раньше я мечтал, чтобы он поговорил со мной?.. теперь я мечтаю только о том, чтобы очутиться в своей комнате под кроватью.

— О чем? — спрашиваю я осторожно.

— Ну... допустим, мне интересно, как работает кровь. На меня она не действует, это очевидно, но вот ты...

Он что, хочет знать, почему я не ушел после его урока каллиграфии на моей спине?

Демон не договаривает, долго глядя на свой бокал. Потом острием ножа касается пальца и опускает его в виски.

Я понимаю. Беру нож и, морщась, делаю надрез на ладони. Как же это больно, всякий раз как впервые. Мне проще, когда он сам это со мной делает — меньше выбора... Я сжимаю кулак, и струйка крови льется в бокал. Демон наблюдает пару долгих секунд, пока не решает забрать его и дать мне свой. Тут же делаю большой глоток, потом ещё один. Его кровь, даже в такой концентрации, действует безотказно — сначала сильно обжигает, а потом вдруг оказывается сразу везде, будто через тело проходит лазерная сеть в мелкую ячейку. Не то чтобы кайф, но после этого лучше.

Отсюда огней большого города почти не видно — совершенная иллюзия края земли.

— Ты ведь не бесхарактерный, не мазохист, — продолжает он прерванную мысль, и я чувствую, как конечности продолжают холодеть, несмотря на дозу. Полбутылки... это не очень много. Действие спиртного быстро проходит, но на пике он может быть опасен. И неоднократно это доказывал. — Так что раз ты остался, значит, кровь действует.

Я едва заметно пожимаю плечами. Может, и действует. Но при этом — даже если изменилось мое поведение или отношение — в основном я чувствую себя абсолютно так же, как и в первый день нашей встречи, когда был чист. Это нормально или как? Хотя вряд ли Демон в этом разбирается — у него прежде не было сателлитов. Иногда мне кажется, что в его жизни много чего не было — не post mortem, а именно при жизни. Думаю, поэтому он порой не понимает элементарных вещей, в отличие от Монти, к примеру, или многих еще, кого я знаю. Не будь это невозможным, я подумал бы, что он вообще монстром родился. Как аристократ. Только он-то не аристократ, и это одна из тайн, которую мне никогда не узнать.

А что до его реакции, то это факт. Будь действие обоюдным, он бы меня любил. Или хотел, в крайнем случае.

Что на данный момент действует сто процентов — это виски. Мне уже и дышать полегче. Демон наливает мне еще, и я пью жадно, будто воду.

— Ты всегда знаешь, чего хочешь, Майк Норман, правда?

— Я уже сказал. Хочу остаться здесь. С тобой.

От такого взгляда почти жалею о сказанном. Он чуть склоняет голову к плечу, рассматривая меня во все глаза.

— Знаешь, я заглянул краем глаза в твою биографию. Если она не врет, прежде ты парнями не увлекался.

— Но ты не парень.

Он улыбается, холодно и все еще жутко. Глаза блестят, радужка уменьшилась вдвое, а зрачки в желтоватом свечении вообще еле видны — так от алкоголя всегда бывает.

— Да, но на девушку я похож еще меньше. Как и ты.

— Знаешь, будь ты девушкой...

— Будь на моем месте девушка? — спрашивает он, но я качаю головой:

— Нет, ее я не знаю. Но будь ТЫ девушкой, это бы ничего не изменило. Ты — такой, как есть.

Похоже, это правильный ответ. Кровь работает и так — приспосабливает, подгоняет, сглаживает противоречия, меняет предпочтения. И то, что я кардинальных перемен не ощущаю, должно быть, ничего не значит.

— Какой "такой"?

Я смелею на глазах. Завтра напишите на моем надгробии: "Был пьян, потерял управление, свернул шею"... в лучшем случае.

— Непостоянный. Легкомысленный. Но с некоторыми принципами. И сильно зависишь от настроения.

— Продолжай.

— Еще ты железно уверен в себе. Или просто безрассуден... раз поселил в соседней комнате того, кто предположительно может ненавидеть тебя всей душой. И даже не запираешь дверь.

— А ненавидишь?

Он что, серьезно?..

— Конечно, нет.

— Давно?

— Никогда.

— Вот как...

Не могу понять, что у него на уме, да и все равно уже. Ну, почти все равно. Я продолжаю:

— Еще твой дом. Он мне очень нравится. Жизнь рядом с тобой. Твои друзья. Твои подарки. Забота обо мне.

Демон чуть оживает — о, финансовая сторона? Это ему понятнее?

— А ты не путаешь мою заботу с возможностями бездонного счета "Кортес и К"?

Снова пожимаю плечами — нет, не путаю. Хотя уверен, он понял это как "мне безразлично".

— И долгая жизнь?

— Безусловно, — не спорю я. — Но главное — твой сад, я его люблю. Не хочу терять.

Это святая правда. Без него я давно бы спятил — не представляю, как живут элитные домохозяйки от салона красоты до магазинов и обратно... Демон медленно встает из кресла, я поднимаюсь тоже.

— Очень любишь?..

— Очень.

— Иди сюда.

Подхожу — с опаской. Нож лежит совсем рядом с его рукой.

— Снова хочешь играть?.. — спрашиваю на всякий случай.

— А что, в этот раз ты возразишь?

Я молчу. Даже вспоминать этот кошмар не хочется. Все зажило в первый же день, но кожа еще так долго мучила фантомными болями, что уснуть было трудно. А может, дело было не в порезах.

— Насколько помню, тебе понравилось. Трижды.

— А тебе, насколько помню — нет.

На это он ничего не говорит. Я подхожу очень близко, но не соприкасаясь. Он смотрит мимо, куда-то мне за ухо.

— Почему ты меня не прогнал?.. — говорю тихо, одновременно понимая, что пьян в дымину. Иначе не спросил бы ничего подобного.

— Я дал слово.

Черта с два. Да никогда он не стал бы держать слово себе во вред или в дискомфорт. Первое, что я вынес, узнав его лучше — Демон делает что хочет.

— И только?

Кладу голову ему на плечо. Так можно услышать пульс, если бы он был — однако через секунду Демон все же делает вдох, и я чувствую мягкий удар сердца. Нечастое удовольствие.

— Я же тебя выбрал, — говорит он наконец. — Я к тебе привык. Ты мне не мешаешь. Не раздражаешь... практически. И опять-таки — сад...

С этого ракурса его улыбка выглядит необычно и может оказаться чем-то совсем иным, но я все равно улыбаюсь тоже.

— Рад быть полезным, Генри.

Еще через пару секунд он касается кончиками пальцев моей шеи, ведет вдоль позвоночника. Это не объятие — между нами по-прежнему пространство.

— Так и будем жить?..

— Если можно, — вздыхаю я.

— Посмотрим.

Несмотря на этот разговор (а может, благодаря ему) весь день мучаюсь кошмарами, пока Демон не будит меня, как обычно без церемоний.

— Выведи джип из гаража. Если хотим вернуться до рассвета, надо ехать сейчас.

— Куда мы едем? — спрашиваю сонно. Башка трещит немилосердно.

— К твоей матери. Мне любопытно, на что я трачу каждый год целое состояние.

* * *

Первоначально мама по моему настоянию переехала в "санаторий" подлечиться от неврозов, но через год оказалось, что побои Нормана не прошли даром и последствия травм для ее психики оказались необратимыми. Я даже диагноз тогда не запомнил — так обрадовался, что наконец смогу продать дом. Огромный уродливый особняк, купленный отцом в зените славы, он стоил баснословных денег — да и на мамином счету было достаточно, чтобы обеспечивать ей уход какое-то время...

Когда я платил последний раз?.. Перед тем, как...

Не могу поверить, что забыл о ней на столько лет.

Похоже, вечерние посещения здесь в порядке вещей. Мама встречает нас в беседке рядом с корпусами — хотя у меня язык не повернется их так назвать. Это настоящий маленький городок, славный и уютный, с витыми фонарями вдоль дорожек и коваными скамейками.

А еще это совсем не та богадельня, в которую я ее когда-то привез.

Если мама и изменилась — то исключительно в лучшую сторону, она выглядит спокойной, уверенной и даже счастливой.

А еще она даже не заметила, что меня не было так долго.

— Майки, детка, я так рада тебя видеть. Хорошо, что ты иногда заезжаешь.

Мама обнимает меня, от нее пахнет дорогими духами. Демон тенью стоит у меня за спиной, руки в карманах плаща. Поймав вопросительный взгляд, я поспешно говорю:

— Мам, это Генри. Мой...

Тут я по известной причине запинаюсь, но Демон смотрит невинно и даже не собирается мне помогать.

— Твой друг? — спрашивает мама наконец, и я выдыхаю. Друг? Ну пускай.

— Привет, миссис Норман, — говорит он между тем. Она улыбается, солнечно и ласково. Эта улыбка — первое, что я о ней помню, прежде чем ее не сменили гримасы боли и страха. Мне было года три, и Норман еще думал, что из меня выйдет толк.

— Сынок, — спрашивает мама заботливо, — ты не болеешь? Правильно питаешься?

— Лучше всех, — отвечаю без голоса. Она довольно кивает.

— У тебя хорошая машина.

— Это машина Генри.

— Значит, у тебя хороший друг.

Демон улыбается, как-то странно, но она не замечает. Не сводит с него глаз — должно быть, он ей понравился.

— Да, — шепчу я снова. — Лучше всех...

Не могу больше здесь оставаться. К счастью, мы приехали всего минут за десять до "отбоя". На прощание мама целует меня, подает Демону руку и уплывает в двери своего сказочного домика — принимать очередную порцию лекарств.

— А здесь миленько, — замечает Демон. И вряд ли не чувствует, что меня всего трясет.

Всю дорогу до дома я молча плачу, уткнувшись в стекло. Не знаю почему — ведь такой красивой и довольной жизнью я маму не видел много лет. Стараюсь только не фыркать, когда в нос попадает, и в конце концов Демон бросает на заднее сиденье коробку салфеток. За всю поездку мы не обменялись ни словом.

В своей комнате, немного успокоившись, принимаю душ, более-менее прихожу в норму. Через час или полтора, когда я уже собираюсь спать, раздается стук в дверь.

Это, собственно, и не стук — один раз. Открываю. Раньше он вообще никогда не стучал.

— Слёз не будет?.. — уточняет Демон, не переступая порог.

— Нет. Честно, нет, всё уже. — Он проходит, я закрываю следом дверь. — А когда-то ты говорил, что тебе это нравится.

— Ну, я ж не подозревал о масштабах.

Демон выглядит как обычно, но уже через секунду я с ужасом понимаю, что он не в себе, и сильно. Даже близко не так, как вчера. Не уверен, что он вообще соображает, зачем пришел.

— Когда-то у меня была возможность увидеть мать, — говорит он почти неслышно. — Но я ею не воспользовался.

На нем надета моя любимая красивейшая вещь — даже касаться ее кажется святотатством, как Моны Лизы или фрески Микеланджело, а он в ней спит и по дому ходит... Варвар. Рубашку можно в кулак поместить — ее он мне и кидает, как легчайшее перо экзотической птицы.

— Надень. К темным волосам... больше пойдет.

Не смею с ним сейчас спорить. Ткань утекает между пальцами, ласково оглаживает тело, от этого скольжения по коже захватывает дух... и если б только от этого... Молчать ещё страшнее, и я подаю голос:

— Жалеешь?

— О чем?

— О возможности.

— Не знаю... До сегодня я об этом и не думал.

Демон бесцельно гуляет по комнате, а я не спускаю с него затравленных глаз. Он способен избавить от кошмара и за мгновение сам стать кошмаром... когда выпьет лишнего, бывало всякое — и стаканы в меня летели, и кровь ручьем лилась, и слезы. Но когда он такой, это гораздо более жутко. Так жутко, как сейчас, мне даже вчера не было. Тогда я хоть видел, сколько он выпил...

— Ее подарок, — сообщает он, проводя ладонью по рукаву своего халата. Нет, в нашем языке просто нет слов, чтобы описать эти узоры и цвет. — Здесь был еще и пояс... за него мне предлагали дворец и триста наложниц, но я, конечно, взял золотом.

— И отказался от наложниц?

— Ну, может, оставил десяток или два. Не помню. В общем, женщина, которая меня родила, передала мне это... и был шанс ее наконец увидеть... и город... но... Я думал, что смогу вернуться в те края, когда пожелаю... но со временем факты обернулись мифами... и земли потерялись — то ли под слоями вулканического пепла, то ли канули в какую-нибудь трещину, а может, над ними разлился океан... В любом случае...

Это хуже всего — когда он говорит так, тихо и неторопливо, о каких-то вещах из прошлого, недоговаривает фразы, обрывает мысли. А еще эти колеблющиеся, неустойчивые нотки. Я молюсь, чтобы он не сболтнул чего лишнего, за что на мне же потом и отыграется. Или прямо сейчас... К нему даже подойти страшно, но я все равно спрашиваю — пытаюсь вырулить на знакомую колею и хотя бы землю под ногами почувствовать:

— Останешься?

— Нет... — говорит он рассеянно. — Нет, я здесь не за этим... я просто...

— Может, передумаешь, — почти прошу, а у самого прямо челюсти сводит. — Я тебе массаж сделаю, и все, что еще захочешь.

Не знаю, слышит ли он меня вообще. К тому же не оставляет дикая, бредовая мысль, что он хочет за что-то извиниться — то ли за то, что с меня полпинты крови от его художеств натекло, то ли еще за что. Мало ли. За Монти? За наш второй раз? За то, что, бывало, так в меня зубы вгонял, что я от боли терял сознание? За то, что чуть не убил тогда на крыше?.. да глупо это. Он ни в чем не виноват, это его право — умереть мне или жить, и как именно жить. Неужели он думает, что я не понимаю?

— Я пойду, Майки, — отвечает он после долгой паузы. И исчезает, не закрыв за собой дверь.

Не думаю, что смогу заснуть.

Проходит не меньше часа, прежде чем я принимаю решение. Может, у меня последние мозги отшибло, но не могу я лежать и ждать, что произойдет в следующую минуту — а может, завтра или через год.

Вхожу без стука в кромешную тьму. Если он здесь и не спит, то прекрасно меня слышит. А если и спал, то проснулся — слух, зрение и все такое у меня, конечно, на порядок острее нормы, но видеть в темноте я не умею. И натыкаюсь на все.

Однако он ничем не выдает своего присутствия. Я осторожно нахожу кровать, почти с облегчением взбираюсь на нее — и только тогда Демон открывает глаза. Он оказывается гораздо ближе, и я едва подавляю вскрик.

— Прости. Не мог заснуть, — признаюсь шепотом.

— Думаешь, здесь у тебя получится лучше?..

Но больше он ничего не говорит, не возражает, и переждав пару секунд, ложусь рядом. Мы в точности повторяем вчерашний танец, только горизонтально и более близко. Я кладу голову ему на плечо. Демон кладет руку мне на спину. Его сердце бьется, и становится чуть-чуть спокойнее, совсем немного.

— И почему вы, люди, так помешаны на сексе? — говорит он. Я пожимаю плечами.

— Инстинкты. У вас одни, у нас другие. Неужели ты никогда не увлекался?

— Людьми? Почему же. Самый высший результат был... где-то пять по десятибалльной.

— И кто пятерка, я ее знаю? Или его?

— Ее. Знаешь, конечно, это Джорджия. Она была еще неопытней тебя, и годы в браке ее не разбудили, а мне вот удалось. С ней было... интересно. Отдавалась, как говорится, с огоньком и без остатка. Но после изменения мне все равно больше нравилось.

— А Калеб?

— Калеб — нет, ему скорее был нужен отец, чем любовник. Существовал как две несовместимости — с одной стороны блестящий светский лев, жонглирующий женскими сердцами, с другой — ранимый замкнутый, недолюбленный мальчик. Ни я, ни Джиа не могли ему помочь, пожалуй, только с появлением Уильяма он добился какой-никакой цельности. А вот Закери...

Он делает паузу. Вот о ком я не горю желанием слушать, так это о Заке, но боже мой... пусть откровения меня еще немного и пугают, но это так похоже на настоящий разговор! Разговор, которого у нас никогда не было и кто знает, будет ли еще. Впрочем, Демон сам не очень хочет развивать эту тему, потому что меняет ее, вдруг, сразу и круто.

— Зачем ты пришел на самом деле?

— Хотел... ну... Хотел сказать спасибо. За маму и за то, что дал мне... возможность.

— Думаешь, мне есть дело до миссис Норман? — хмыкает он. — И поделом бы. В том, что ты вырос безответственным эгоистом, есть и ее вина.

— Тогда почему?..

— Ну я же сильно завишу от настроения, разве не так?

Без особой надежды я придвигаюсь ближе. Пальцы на моей спине оживают, легко, но ощутимо царапая сквозь ткань, сотканную на затерянных землях.

— Помню, кто-то упоминал массаж и все, чего пожелаю?..

— А кто-то говорил, что не хочет.

— Не так чтоб очень, но ты, похоже, не отцепишься.

В постели у Демона две линии поведения — безоговорочная инициатива или полное безразличие. И чем более неуклюжи мои действия, тем скорее второе сменится первым — чего, собственно, я всегда и добиваюсь. В конце концов, он переворачивает меня на живот и садится сверху, игнорируя вялые попытки возражать. Не слишком упорные, чтобы быть принятыми всерьез

— Генри, ну... Я же только начал.

— Захлопнись и не мешай, — шипит он снисходительно. — Я же не учу тебя трахать мозги присяжным.

— Вообще-то я и в этом так себе.

— Не удивлен. Как ты университет-то закончил...

Закрываю глаза, чувствуя, как массажное масло течет между лопаток. Бинго. Ваша честь, вопросов больше нет...

* * *

Поверить, что я здесь, с ходу довольно трудно. Прежде никогда не приходилось спать в его комнате. Он в моей — бывало, но тут я просыпаюсь в первый раз.

Привстаю, стараясь справиться с собственным телом. Хорош массаж — я чувствую каждую клетку, причем все чётные ноют, а нечётные — поют. Вразнобой. Осторожно потягиваюсь, прислушиваясь к этим призрачным звукам. Боже, как же здорово... Даже мысли в голове болят. А я думал, что лучше, чем тогда в "Санрайзе", и быть не может.

Демона рядом нет, но нетрудно догадаться, где он. Где ж еще может быть в это время, как не у старшей (и любимой) жены. У нее даже апартаменты отдельные, хотя в его цветнике есть и побогаче, и познатнее, и покрасивее.

Так и есть. Стоит перед ней на коленях, босиком, с голым торсом и листики протирает. Не зрелище — загляденье. Волосы подвязаны какой-то смутно знакомой лентой — ах, да. Мой галстук от Армани. Что под руку попалось... Хотя, строго говоря, это его галстук — вряд ли в этом доме есть хоть что-то мое.

Кроме, пожалуй, монстеры. Хорошо, он хоть не настолько больной, чтобы дать ей имя.

— Выглядишь довольным, — замечает он.

— И кто в этом виноват?

— Не привыкай. Было неплохо, но не более того.

Ну, кому неплохо, а у кого от стонов горло саднит... И где тут привыкнуть, если даже "Оскары" чаще раздают.

Зато потихоньку начинаю понимать его отношение к, собственно, процессу. Я могу из кожи вон вылезти, в лепешку разбиться — но все равно отдам ему и близко не столько, сколько он мне даёт, даже сам того не желая. Даже когда и пальцем не шевелит, не говоря уже о линии поведения номер 1... А со своими, скорей всего, обмен более-менее равноценный. Но тут ничего не поделать, придется компенсировать где-то ещё.

Подхожу ближе, и Демон вдруг одаривает меня редкой улыбкой — тонкой, теплой и очень искренней. Не знаю, рад он меня видеть или это отголосок любви к чудовищу в кадке, но все равно хочется сказать что-то приятное.

— Она хороша.

— Ещё бы. Сидит на той же диете, что и ты. Поможешь? — он протягивает мне влажную губку, но я качаю головой.

— О, нет. Не могу. Давай сам.

— Что сложного?

— Я ревную, — пытаюсь объяснить. — Могу не справиться с эмоциями. А сделаю что не так — ты ж меня убьёшь потом.

Минуту он прокручивает в голове вероятность моего убийства и говорит:

— Возможно... если что-то случится, ты просто купишь мне новую. Но я расстроюсь, конечно. Вы же здесь оба для моего удовольствия.

— Стараемся.

— Не в равной степени.

Да уж, последние несколько часов дают право усомниться, кто тут и для чьего удовольствия. Я заметил, что острый страх, мучивший меня, наконец ушёл без остатка. Чувство, что нога вот-вот ступит в бездонную пропасть, осталось... но смягчилось, снова стало терпимым. Дай бог надолго.

Я аккуратно оттесняю его от монстеры. Демон не без сомнения позволяет забрать губку из его руки. Я целую его в щеку. Он целует меня в шею.

— Будь осторожен.

Ну как же иначе. Мог бы и не напоминать.

Уже в дверях он говорит:

— Да, возьми кредитку в столе. Погуляй, что ли.

— Хорошо погулять? — переспрашиваю, не оборачиваясь.

— Если ты о машине, то да. Можно.

— Даже такую, как у Барт?..

— Любую, что на тебя глянет. Один раз живём.

Когда дверь хлопает, я продолжаю старательно наводить листьям глянец. Мне не особо нужна прямо такая же машина, как у Барт, но пусть думает, что нужна. Один раз живём все-таки. Непростой, опасный, непредсказуемый — и очень долгий один раз. Пожалуйста, пускай только подольше, а я постараюсь справляться.

Так и будем жить.

* * *

энд

2011