История первая. Снежная сказка

— Можно узнать твое имя? — спросила я неожиданно для самой себя. — Я так поняла, что убивать меня ты пока не собираешься, поэтому хочу облегчить общение.

— Я воспользуюсь телефоном доверия, когда захочу пообщаться, — сказал он довольно резко, но потом добавил: — Меня зовут Ноа, если тебе любопытно.

— Банни. Банни Сторм, если любопытно тебе, — представилась я, пропустив резкость мимо ушей. — Странное имечко. Гавайское?

— Иудейское. Ты что, никогда не слышала про Ноев ковчег?

Про ковчег я, разумеется, слышала, но его тон охладил мое желание общаться. Я отвернулась и стала потягивать вермут, глядя мимо него.

— Не нервничай, Банни Сторм, — примирительно сказал он мне в спину. — Я ценю то, что ты сделала. Мне нужно спрятаться на пару дней, и твой дом просто был первым попавшимся. Наверное, это судьба.

— О, да ты фаталист?

Мне показалось, что он усмехнулся.

— Как никто.

* * *

На улице стемнело. Когда село солнце, мы выбрались из подвала и перешли в дом. Я сразу же везде зажгла свет.

Ноа рассматривал фото на стене: семейная фотография, я совсем маленькая, родители тогда еще у меня были. За какую-то долю секунды он вдруг уже оказался у окна и задернул шторы. Потом подумал и запер дверь.

— Это на случай, если ты захочешь сбежать. Как видишь, я гораздо быстрее тебя, и времени на раздумье не будет. Не успеешь оглянуться, как я...

— ...сломаю тебе шею, — продолжила я. — Начинаю постигать твою методику.

Минут двадцать протянулись в гробовом молчании.

Внезапно раздался телефонный звонок. Машинально я взяла трубку, но не успела даже сказать "алло", как что-то просвистело у моего уха с невероятной скоростью, и трубка вылетела из моих рук, ударившись о стену кучкой дымящихся деталей. Выстрел прозвучал в моих ушах много позже.

— На кой черт ты это сделал?! — взвизгнула я.

Не люблю кричать и вообще очень редко это делаю, многие люди, знающие меня много лет, никогда и не слышали, чтобы я разговаривала на повышенных тонах. Но иногда во мне просыпается моя мать, Бренда "Ураган" Сторм. У нее такой необычный тембр, что когда она начинала кричать, помню, сбегался весь Куинс, думая, что у нас во дворе приземлился "Боинг". Только мотивы у нас всегда были разными. Мама вопила во всю глотку, только когда сердилась, и исключительно по какой-нибудь глупой бытовой причине. Злясь по-настоящему, она шипела, как змея.

А я кричала, когда обижалась. Это придавало мне сил.

— Да если бы не я, тебя бы уже на совок сметали с моего газона! А ты в благодарность ломаешь мои вещи!

Выкрикнув последнюю фразу, я перевела дух и... вдруг поняла, что он давно меня не слушает.

Он смотрел мне на руку — повязка пропиталась кровью. Рана оказалась несколько глубже, чем казалось.

— Больно? — спросил Ноа.

Я кивнула, стиснув зубы. Почему-то, как только он сказал, стало больно.

— Позволь помочь.

Немного поколебавшись, я протянула ему руку и с опозданием поняла, что сейчас ему абсолютно ничего не мешает схватить меня и выжать, как тюбик с кетчупом. Внезапно накативший тошнотворный страх был так силен, что я чуть было не вырвала руку назад.

— Успокойся, — сказал он, будто почувствовав. Хотя почему "будто"? — Людей я ем неохотно.

Я послушалась. Вера в мировую справедливость когда-нибудь будет стоить мне жизни, но, похоже, не теперь. Ноа бережно взял мою руку, снял повязку и несколько раз провел языком по порезу. Боль утихла практически сразу, по телу разлилось приятное тепло. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь этой эйфории, и его голос буквально разбудил меня:

— Не увлекайся, это ненадолго. Лучше тебе перебинтовать руку заново.

Пошатываясь, я принесла аптечку, достала еще одну стандартную повязку и с его помощью принялась накладывать ее, осваивая нелегкое санитарское дело. Вместе с этим у меня проснулся дикий голод, я вспомнила о пироге и чуть не захлебнулась слюной.

— Можно мне сходить на кухню и поесть?

Он настороженно посмотрел на меня, и мне снова стало смешно.

— Послушай, мистер Иудейское имя, — сказала я проникновенно. — Ты был без памяти очень долго. В моем подвале лежит папино ружье для сафари с разрывными пулями и пистолет. За это время я не только не пошла в подвал за оружием, не вышибла тебе мозги из твоего же пистолета, не отрубила голову вот этим топором и не позвонила в полицию. Я притащила тебя в МОЙ ПОДВАЛ. Я позволила тебе зализать мою рану. И после всего этого мы еще не доверяем друг другу?

Я встала и направилась на кухню. Голос Ноа догнал меня уже у дверей.

— Чувствую себя последней сволочью. Ты странная женщина, Банни Сторм. Приятного аппетита.

* * *

Пирог был вкусен необычайно. Я наворачивала кусок за куском, а Ноа наблюдал за мной с заметным интересом.

— Хочешь? — Я подвинула к нему мою начатую бутылку. Он налил полбокала и вздохнул:

— Сыворотка правды.

— Что?

— Вермут. Сыворотка правды. Заглушает голод, но развязывает язык.

Я ничего не хотела слышать про голод. И кормить его тоже не горела желанием. Нет уж — в меню только вермут, хотите вы того или нет.

Между тем он сделал глоток, потом еще один.

— Не беспокойся, — сказала я, — мы не будем обсуждать государственные секреты.

— Надеюсь. Скажи, почему ты все-таки это сделала?

— Сама в догадках, но уж не за тем, чтобы ты чувствовал себя последней сволочью. Что это с тобой было?

— Да так... Давно уже не бывало такого, думал, что прошло. На твой взгляд, это странно?

Я отрицательно качнула головой, вспомнив неврастеничку Карен-Карлу-Керри.

— Физически мы, может, и совершеннее, но психически устроены очень уж тонко. Когда становишься не-мертвым, можешь забыть обо всех болезнях, что пугали тебя раньше... только не о тех, которые касаются мозгов. Они навсегда. Но почему у меня впечатление, что по-настоящему ты хочешь спросить о другом?

Сыворотка правды?

— В принципе, да. Меня интересует, от кого ты прячешься.

— Слышала про девочек МакКинли?

Еще бы не слышала. Всем известно, что вампиры стараются не убивать своих жертв во избежание конфликтов. Но тут произошло нечто невероятное. Убил не просто один из них, не просто зверски, и не просто двух девушек — убили дочерей шефа полиции МакКинли! Все газеты пишут только об этом уже третий день. Дело в том, что шеф МакКинли один из самых влиятельных людей в городе, над ним полно непосредственных начальников и начальников его начальников, но это не мешает ему быть абсолютно свободным в выборе и действиях. И теперь, наверное, в городе нет ни одного спокойного вампира (и не-вампира тоже) — все знают, чего стоит гнев шефа МакКинли...

— Ты убил их?.. — потрясенно прошептала я.

— Не я.

Ноа положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я не могла оторваться от его лица и подползла поближе, разместившись на ковре.

— Их было двое, — тихо заговорил он. — Лоис и Лайза. Пятнадцать и восемнадцать. Он поймал их там, где папина охрана и не вздумала бы их искать — в одном из "плохих" домов, знаешь, наркоманы, шлюхи, тусовки неблагополучной молодежи. Там так шумно, что никто ничего не слышит и не слушает.

Скорее всего, Лайзу он сначала банально приковал наручниками к батарее. Потом подошел к Лоис, намотав волосы на руку, запрокинул ей голову и перекусил горло. Он пил не больше, чем хотел, просто чтобы насытиться, и бросил ее умирать. Все это время Лайза вырывалась и орала от злости и страха. Она и не подозревала, каким привлекательным для нее вскоре покажется положение сестры. Потом он перешел к ней...

Он вздернул ее за обе руки перед зеркалом и начал наносить по одной множество мелких ран... сначала несерьезных, потом все глубже и болезненнее. Сначала она ругалась. Потом плакала. Обещала золотые горы. Умоляла отпустить. Но он молча кружил вокруг и наносил все новые и новые раны. Кровь вытекала постепенно, она видела это в зеркале, видела, как жизнь покидает ее тело, и страдала от этого еще больше. А он куражился, постепенно превращал ее тело в нечто бесформенное, изорванное в клочья, слизывая ее кровь, размазывая ее, как ребенок, который наелся и теперь разбрасывает вокруг сладости. Потом, когда ее уже невозможно было вывести из очередного обморока, он ушел...

Повисла самая мрачная из пауз. Наконец, я произнесла:

— Ты знаешь все до мелочи. Но не убивал. Это просто значит, что ты хорошо знаешь того, кто это сделал.

— О, да...

Я взглянула на часы. Половина третьего.

— Не считай меня чрезмерно любопытной. Просто ночь длинная, а телевизор смотреть как-то не хочется.

Ноа улыбнулся, второй раз за вечер.

— Может, ты и имеешь право знать. Его зовут Джоули, и он был моим лучшим другом. Долго. Потом мы расстались, я уехал из Чикаго, и некоторое время наши пути не пересекались... до недавнего времени. Когда я выбирал этот город, то понятия не имел, что он тоже здесь. Видишь ли, в отличие от меня, Джоули просто не может не убивать. Это для него как не дышать. Когда на него находит, первый попавшийся человек умирает страшной смертью просто потому, что у Джоули очередной кризис. Но в этот раз он выбрал не тех девочек. Скорее всего, он понятия не имел, что это дочери МакКинли, иначе и пальцем бы к ним не притронулся, но дело сделано. Теперь он хочет добраться до меня.

— Но... я не понимаю! Ты же сказал, что он твой друг!

— Больше, чем друг. Он был мне... самым близким существом. Видишь ли, у Джоули есть очень серьезная проблема. Я уже упоминал: как ни странно это может прозвучать, состояние не-мертвого есть благодатная почва для самых разнообразных нервных расстройств, фобий и комплексов. У Джоули танатофобия. Он боится смерти.

Я фыркнула.

— Представь себе. Но мне кажется, что она была у него и при жизни. Когда он убивает, это умиротворяет его, чем более жестока чужая смерть, тем более живым он себя чувствует. Меня Джоули обожал, был готов все отдать, рисковать чем угодно, только не жизнью. Мы очень многое пережили вдвоем, но расстались именно потому, что я предполагал — нечто подобное когда-нибудь возможно...

— Это долгая история?

— Очень короткая, Банни. Но с чего ты взяла, что я захочу рассказывать?

— Ты сам сказал, что я имею право знать. И позволь напомнить, что этот разговор затеяла не я.

Он взглянул на меня почти с удивлением.

— Черт. Ты права... или же чертовски хитра. Итак, в те далекие времена, когда все еще казалось выносимым, мы жили в Нью-Йорке. Джоули, тогда еще в трезвом уме и хорошем расположении духа, сам выбрал этот город, и понятно почему — там все нельзя и в то же время все можно. Тогда голова вампира еще не стоила столько, как после Стадиона, и было где развернуться. А охотников с обрезами Джоули боялся не больше, чем церковного хора. Это были хорошие времена, но они скоро закончились. Становилось по-настоящему опасно, а мне все труднее было контролировать его и удерживать от бессмысленных убийств. Мы буквально в месяцах разминулись со Стадионом, когда Нью-Йорк стал огненной ямой. Когда пару раз мы чуть не остались без голов, я увез Джоули в Чикаго — город особого статуса.

— Там вы почти легальны.

— Тогда еще нет, делались лишь первые шаги в этом направлении. Одно было очевидно — в Чикаго убийство людей запрещали наши же законы. Вот что куда страшнее охотников за головами, и я надеялся, что страх за свою жизнь немного дисциплинирует Джоули. Это была кошмарная ошибка. Таких, как мой Джоули, страх не просто сдерживает, он их губит.

Вынужденное воздержание только ускорило процесс, он потихоньку опускался в бездну. Сначала это выливалось в безобидные истерики, потом в наркотики, а потом — в депрессии, ночь от ночи становившиеся все глубже и чернее. А я по уши в работе заметил это нескоро.

— Поздно?

— Пожалуй. Он все реже выходил из дома, а я, идиот, был только рад этому — так я точно знал, что он в безопасности и не натворит глупостей. В то короткое время, что мы проводили вместе, Джоули только и твердил о том, что нужно уехать. В Нью-Йорк, к черту на кулички, куда угодно, только подальше от Чикаго. Но в тот момент об этом не могло быть и речи. Для меня. Ну как же — бросить ТАКУЮ карьеру, роскошный дом, отданный нам хозяйкой города, оставить все и ради чего? Мне казалось, что со временем он привыкнет и перестанет действовать мне на нервы.

— А он не привык.

— Слабо сказано. Это выражалось все нестерпимее и острее. Сначала он карабкался по небоскребам без страховки, потом орал и швырял все, что попадало под руку... или забивался в угол потемнее и рыдал. Так горько, что у меня разрывалось сердце. И если с первым я справлялся легко, то с последним...

Я смотрела на его холодный профиль и не могла поверить, что где-то там внутри есть сердце, способное разрываться.

— Но... То есть я хочу сказать — многие так манипулируют...

— Только не он. Джоули не пытался давить на меня таким образом. Он это от меня прятал. Я нескоро научился быстро находить его, а когда находил, вытаскивал из укрытия, обнимал и говорил, что сделаю все, все, что он только пожелает.

— И он ни разу не воспользовался?

— Ни разу. Я начинал понимать, что это не пустые прихоти... но все-таки не говорил: хочешь, уедем? А он не ловил меня на обещании. Когда он успокаивался, я читал очередную миллионную по счету лекцию на тему, как себя вести, чтобы выжить, а Джоули кивал и говорил: да, я все понимаю. После этого можно было считать дни, а то и часы, когда все повторялось как по нотам.

— А сам он не хотел уехать?

Ноа скосил глаза, чтобы увидеть выражение моего лица.

— Вопросы в десятку да в десятку... Однажды со злости я кинул, что меня все достало и он может валить куда хочет, на все четыре стороны, никто его не держит. Джоули подавился своим последним словом, и нужно было увидеть его глаза, чтобы сто тысяч раз пожалеть о сказанном. Я мигом забыл, что несколько секунд назад мы чуть не подрались. На этот раз, вытащив из очередного темного угла, я утешал его много часов, а он цеплялся за меня, как утопающий, и все повторял: не бросай меня, Ноа, я без тебя не могу, только не бросай меня... А я отвечал: не брошу, никогда не брошу, клянусь. Я поклялся... и клятвы не сдержал.

Той ночью я не пошел туда, куда должен был, и остался с ним на всю ночь и весь день. Меня уничтожало чувство вины, только тогда я в полной мере осознал, как ему плохо и страшно, и что я натворил.

— Ты всего лишь хотел вашей безопасности.

— Благими намерениями, Банни... С того момента все начало рушиться, покатилось как снежный ком. Я имел крайне неприятный разговор с хозяйкой города, она намекнула, что мои личные проблемы не должны влиять на работу. А потом тональность разговора вдруг резко переменилась. Она сделала мне предложение с одним условием. Предложение, от которого не отказываются.

— Дай угадаю. Ты отказался.

— Я не мог принять его по многим причинам, но Джоули, конечно, был первым в списке.

— И не жалеешь сейчас?

— Да нет. Я же сказал, что причин было несколько, и у меня уже было... место в жизни. Так вот, все покатилось под откос. В один прекрасный день у нас на пороге возникла лейтенант Хаузер и ее псы с огнеметами, которые обычно не читают вампирам права. Не знаю, кто навел ее на нас, хотя врагов у меня достаточно. Мы пережили несколько страшных часов, но все-таки сумели покинуть этот гостеприимный город. А потом произошло то, что произошло...