|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
People like us
Know how to survive.
"Мусор"
Земля была прекрасна.
Прекрасна и чиста.
"Пламя"
Выбирай жизнь.
"Trainspotting"
* * *
Как только я проснулась, уже поняла — день не удастся. Это с самого-то утра!
Спала я всего два-три часа в лучшем случае — убивала время в ночном клубе с подружками. Его знают все, имя ему "Клеопатра", но вся наша лесбийская тусовка немудрено называет его "Пинк Пантер".
Итак, хвала и проклятие моей проницательности. Я проспала и напилась горячего кофе, может, даже слишком горячего, потому что укушенный вчера Дорой язык разболелся, и мерзкое ощущение мешало соображать. Машина не выехала даже за пределы гаража. Короче, я опоздала. Точка.
Если брать во внимание, что это четырнадцатое опоздание за месяц, стоило призадуматься.
Как только я влетела в здание офиса, сразу поняла — что-то не так. Встречавшиеся сотрудники неуклюже здоровались и смотрели с сожалением. Девушка с ресепшн Бет скользнула по мне все тем же странным взглядом:
— Банни... шеф тебя хочет.
Это было правдой в любом смысле. Мой непосредственный начальник (в быту Медвежонок Тедди) всю мою сознательную деятельность в фирме старательно подбивал ко мне клинья, намекая на интим и идя вразрез со всякой профессиональной этикой. Я не страдаю излишними комплексами, но, если даже не брать в расчет мою сексуальную ориентацию, меня очень вряд ли возбудило бы его пивное брюшко, бездонные мешки под глазами и липкие, как испорченные сосиски, пальцы.
В общем, я вошла и села в кресло, шеронстоуновски закинув ногу на ногу.
— Вы, надеюсь, понимаете причину вашего здесь присутствия? — сказал он.
О, какое начало. Значит, дело плохо.
— Догадываюсь.
— На этот раз очередная причина опоздания меня не интересует. Вы превысили лимит моего терпения, и как ни неприятно это делать, должен сообщить — ищите работу в другом месте.
Я улыбнулась. Наверное, все-таки еще не все мое естество поняло, что означает для меня сейчас потеря работы. Но Тедди понял мою улыбку неправильно — наклонился и... положил руку мне на колено.
— Банни, — проворковал он. — Вы мне нравитесь. Но с вами очень трудно общаться.
— Наверное, это потому, что я лесбиянка, — ответила я ему в тон.
Однако он оказался к этому готов.
— Это не мешает женщине быть поласковее с мужчиной, если она захочет.
Знаю, на что он намекал. На любовь "по-левински". Интересно, пустилась я вдруг в размышления, сколько девчонок из нашего отдела прошло через это и продолжают проходить? Ох, немало. Бет уж точно. Но у нее, бедняжки, никаких средств к существованию, образование мизерное, квартирку снимает, личных сбережений хватит на покрышку от машины...
Я даже и не подумала, насколько это все и меня касается, когда медленно приблизилась к нему, потянулась к его уху и укусила изо всех возможных сил. Едва подавив вопль, Тедди отпрянул и чуть не оставил кусок своего волосатого уха в моих зубах.
— Сучка, — прошипел он. — Вон отсюда, чтобы духу твоего не было!!
Я демонстративно сплюнула, изображая крайнее отвращение, повернулась и эффектно (как мне показалось) покинула кабинет.
— Что? — обеспокоенно спросила Бет.
Остальные, окунувшись в работу, настроили уши на дальнюю слышимость.
— Все в порядке. Одной сотрудницей, лесбиянкой, несостоявшейся подстилкой и минетчицей в коллективе меньше. Хлеб отбивать не буду. Не чувствуете, как стало легче дышать?
Воцарилась тяжелая тишина. Никто не посмел возразить, так я и думала.
Только покинув помещение и выйдя на воздух, я смогла постыдиться сказанного и осознать весь кошмар произошедшего. Они были не виноваты ни в моем увольнении, ни в собственном бессилии перед условиями Тедди. Каждый живет, как может. А вот как буду жить теперь я, даже не представляю.
У ближайшего автомата я набрала номер Доры. Ее голос, записанный на автоответчик, сообщил: меня нет ни для кого, а в особенности для тех, кто хочет занять денег. Знакомая, сто раз слышанная запись на этот раз не показалась мне остроумной.
Я медленно побрела по улице. Посмотрите, вот идет Банни Сторм, безработная и без пяти минут бездомная. Надо же, что именно с этого месяца я собиралась начать откладывать деньги, чтобы выкупить дом. Я была так беспечна, что допустила, чтобы срок выплаты по закладной оказался прямиком на конце моего длинного носа.
А машина теперь и гроша ломаного не стоит.
Большую часть дня я шаталась по городу, а потом твердо решила преодолеть путь до самого дома пешком. За это время я успела подумать, поплакать, перекусить, отшить парочку приставал (один из них выглядел очень ничего, какая жалость). Мой путь лежал по малоизученным закоулкам, куда девушка вроде меня и с кем-то бы пойти побоялась. Но страха не было. Кого вообще можно бояться в этом городе? Грабителей? Им мне предложить нечего, кроме двух долларов тридцати центов и потрепанного плащика. И пистолета в сумке — папин подарок. Каннибалов? Я, пожалуй, худовата. Для насильника я, может, и представляю интерес, но... смотри предыдущий пункт про пистолет. Всех, кто сомневался в моем умении пользоваться оружием, неизбежно ожидало жестокое разочарование. Что касается не-мертвых, то и это не страшно. Вампиров в городе не так много, и они стараются не убивать во избежание проблем с властями, которых у них и так хватает. В лучшем случае меня ожидает двух-трехдневное головокружение, в худшем — больница, благо, страховка оплачена.
Как будто материализованная из моих размышлений, из темного угла вдруг выскользнула фигура, и я почувствовала, как к боку прижимается что-то острое.
— Сумку гони, красавица, — сказал бандит и широко улыбнулся. Не скажу, чтобы я не была готова к этому. Неторопливо я переложила пистолет в карман плаща и протянула ему сумочку.
— Спасибо за комплимент.
Мой сумрачный голос добил ублюдка. Очумевший, он выхватил сумку и кинулся прочь, бормоча что-то вроде "дура, наркоманка". А я подумала, что встреться мне сейчас кто-нибудь из не-мертвых, я бы, наверное, сама перекусила себе вену. А для насильника разделась бы и предложила наиболее выгодную позу. Смешно? Нисколько.
Я скопировала улыбку грабителя, солидно углубив ее в направлении мрачности, и сделала роковой шаг. Роковым он стал потому, что каблук моих любимых туфель остался одиноко торчать в щели асфальта.
Чудесно.
Я сжала его в руке со всей возможной силой. Вот на этом месте героиня фильма со мной в главной роли должна была двинуть ногой в стену и забиться в истерике, но у меня, кажется, был другой сценарий. Следуя ему, я отшвырнула каблук и захромала домой, напевая сквозь зубы "Вумен ин лав".
Короче, до дома (моего ли теперь?) я добралась без проблем, но затемно. Казалось, он депрессировал вместе со мной — окна темнели, как слепые глаза. Но единственное, что меня сейчас занимало — как много бутылок осталось в баре.
Банни Сторм готовилась вступить в ряды алкоголичек.
* * *
Сценарий действительно был другой.
На газоне перед моим домом лежало тело. Фонарь вполне привычно его освещал, но, к счастью, прохожих не было, иначе сюда бы давно слетелась вся полиция участка.
У меня что, была мысль, что хуже не бывает?.. Как все быстро меняется.
Я медленно подошла и пошевелила его ногой. Он дернулся — и я отпрыгнула, зацепилась уцелевшим каблуком и грохнулась на задницу.
— Блин!
Забыв про колготки, я все-таки подползла, на четырех. И перевернула его.
Он был молод, хорош собой и одет в обалденный кожаный пиджак, от которого и я бы не отказалась. Он не был человеком так же очевидно, как если бы открыл глаза и посмотрел на меня. Но я все равно не поленилась и залезла ему в рот. Если Банни Сторм окажется без пальца, то будет виновата сама. Но должна же я убедиться — не каждый вечер у меня вампиры на газоне спят.
Он не был мертв определенно, но это не казалось и просто сном или обмороком. Лицо, бледное, как у любого вампира, теперь приобрело цвет испорченного творога, глаза под веками беспокойно вздрагивали, черные волосы упали на лицо, и выглядел он жалко.
Конечно, разумнее всего было позвонить куда надо — деньги бы мне очень пригодились. Так же разумно было оставить его здесь — он или очухается до рассвета, или сгорит, потом только траву подровняю...
Я сделала то, что разумным не назовешь — скинула туфли, взяла его за руки и потащила в подвал. Это стоило мне достаточных усилий, чтобы в процессе не оставалось времени на мысли. А мысль была очевидной — я об этом сильно пожалею.
Оказалось, не так я физически и немощна. Честно протащила его вниз по ступенькам, но дальше силы закончились, и пришлось его просто бросить. В завершение веселья я разбила бутылку с вермутом (хорошо, что не последнюю) и порезала руку — более неподходящего места для этого найти просто невозможно.
Однако даже на запах крови он не среагировал — так и лежал, как я его оставила. Для очистки совести бросив на него какое-то покрывало, я прихватила бутылку и ушла в дом.
Это происшествие волшебным образом подняло мне настроение. Так что напиваться я не стала — выпила бокальчик и заснула прямо на диване.
Завтра примусь за поиски работы...
Нет — лучше послезавтра.
...Будильник не знал, что я уволена, и разбудил меня в семь, за что и был наказан ударом о стену. Спала я на удивление хорошо и, повалявшись в постели положенный час, отправилась в подвал.
Если он действительно мертв — что ж, тогда потрачу положенную премию на оплату счетов.
Я оставила дверь открытой, чтобы не включать свет — солнце освещало большую часть лестницы, но не успела сделать и пяти шагов, как голос из глубины подвала произнес:
— Закрой дверь.
Из моей груди наконец вырвался короткий истерический смешок. Меня уволили. Мой дом отбирают. На меня напал грабитель. У меня нет друзей. Мой отец умер. Я сломала каблук. Моя мать знать меня не хочет. Тварь, которой я спасла жизнь, сейчас разделает меня на бифштекс. Не хватает только опухоли в мозгу на неоперабельной стадии.
— Ты закроешь дверь или нет? — повторил он.
Я оглянулась, оценивая свои шансы. Прямо за моей спиной был отрезок лестницы, залитый ярким солнечным светом. И можно было бы попытаться...
— Прежде чем ты коснешься дверной ручки, я сломаю тебе шею, — сообщил он, предсказывая ход моих мыслей.
— Не успеешь.
— Тогда застрелю.
Вот блин. Надо было пошарить по его карманам.
— Это вероятнее, — согласилась я.
— Тогда делай то, что говорят.
Я послушно прикрыла дверь и зажгла свет.
Лампочка была маломощной, однако на мгновение все же ослепила его. Он отвел глаза, и я, наконец, смогла его рассмотреть. Вампира очень трудно рассмотреть, если он смотрит на тебя в упор — это, наверное, их своеобразное оружие. Вроде обращаешь внимание на черты, а потом обнаруживаешь, что запомнила только глаза, как две фары несущегося на тебя автомобиля. Если это "потом" еще существует.
Вообще-то раньше я видела вампиров всего два раза и мало ими интересовалась. Знала то же, что и все. После того, как ученые выяснили, что они бесполезны в их научных исследованиях по поводу долголетия, поскольку устроены кардинально по-другому, их оставили в покое. Если это можно так назвать. Известно, что вампиры сами строго контролируют свою численность, ведь чем их меньше, тем проще им самим жить. С той же целью они стараются контролировать и собственные аппетиты, чтобы не вызвать на свою голову полицейские облавы. По закону их положено проводить раз в полгода, но это вряд ли делается, пока в городе спокойно (только не сейчас, когда убили дочерей МакКинли!). В то же время вампиры абсолютно бесправны, их волен убивать, кто хочет, как бешеных собак, а за наводку полиции положены немалые премиальные. Моя подруга Дора всю жизнь об этом мечтала, но как-то ни один монстр ей не попадался.
Однажды я была свидетелем жуткой сцены — одну из них вытряхнули среди бела дня из багажника машины прямо на тротуар. Был июль, жара стояла неимоверная. Это была девчонка, совсем молодая — и с виду, и вообще тоже, поскольку не вспыхнула, как бенгальский огонь, на такой сковородке. Вокруг собралась толпа, ее кожа постепенно краснела, покрывалась волдырями. От боли она не могла даже пошевелиться, только орала, прижав ладони к лицу. Я не выдержала и ушла, но меня расстроила не столько эта медленная казнь, сколько алчное выражение на лицах зевак. По мне, так неужели миллионный город не может прокормить десяток не-мертвых? Обычные банды ведут себя гораздо хуже (во всяком случае, у нас в Филадельфии), уголовники садятся в тюрьму за убийство и благополучно выходят на свободу, для отпетых серийных убийц есть электрический стул, но даже это — относительно безболезненное прерывание жизни. А монстры приговорены просто за факт своего существования. За то, что монстры. У нас суровые законы. Но не думаю, что та девушка заслужила такую страшную смерть, может, она за всю жизнь никого не убила. А может, еще не успела, как сказать...
Конечно, бескрышные убийцы есть и среди них, стоит вспомнить только инцидент на нью-йоркском Стадионе... ну а как насчет нас? Сколько среди нас монстров, убивающих ПРОСТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ? Со времен Стадиона много времени прошло. Все ведь могло и измениться.
Таковы мои космополитичные взгляды. Сейчас они были довольно неуместны, поскольку мой гость был настроен мрачно.
— Сядь там, — указал он на кресло в углу.
Я вынесла сюда часть старой мебели. Во втором сидел он.
— Можно выпить? — поинтересовалась я.
Это его почти позабавило. Он чуть расслабился.
— Пожалуйста, будь как дома.
Я вынула последнюю бутылку вермута, глотнула прямо из горлышка (а жизнь-то налаживается!) и тут же поймала на себе его взгляд. Вообще он мне понравился в хорошем смысле, как нравятся некоторые мужчины и женщины на улице. На вид ему было где-то под тридцать, лицо интересное, даже красивое, но не из тех, что называют симпатичными. Я бы сравнила его с авангардной черно-белой фотографией, на которой почти ничего не понимаешь, но не можешь оторвать взгляда. Четкость, правильность черт — и в то же время такое чувство, что самое главное все же скрыто. Где-то за этим мраморным лицом и темными сияющими глазами.
Я уже упоминала ранее, что до него видела не-мертвых два раза в жизни. Второй раз был более чем забавен. В "Пинке" ко мне подсело прелестное создание со вполне определенными намерениями. Обычно я прихожу в клуб, чтобы расслабиться, а не снимать или сниматься, но этот экземпляр показался мне интересным. Чудная белокурая красоточка после темнокожей Доры — это разнообразило бы сексуальное меню. Дело в том, что у нее были контактные линзы. Парадокс: навороченная молодежь носит на дискотеках линзы, имитирующие глаза вампира, а вот она имитировала как раз обычные человеческие глаза. Слово за слово, и мы сели в мою машину. Ее беда была в том, что она оказалась слишком голодна или попросту неопытна. Окажись я с ней наедине в постели, ничто бы меня не спасло, но Карен (Карла? Керри?) взялась за работу еще в машине, когда я припарковалась возле дома. Она целовала меня с энергией пылесоса, в губы, в шею, а зубки у нее оказались острые и вскоре уже покусывали не очень приятно. Пистолет был в бардачке, дотянуться до него оказалось не проблемой. Короче говоря, я достала его, оттолкнула эту алчную тварь и хладнокровно врезала наотмашь. Удар не был особо силен, но когда ее лицо начала заливать кровь, она охнула и внезапно начала отъезжать — кровопийца, оказывается, собственной крови боялась, как черт ладана. Пришлось вытолкать ее из салона и запереть дверь. И только когда она, спотыкаясь, уползла из поля зрения, я почувствовала всплеск запоздалого страха и еще десять-пятнадцать минут просидела, уткнувшись лбом в руль машины. Узнав, что я не позвонила в полицию, Дора чуть скальп с меня не сняла. Иногда я пассивно удивлялась тому, что так долго уже переношу Дору. Она, конечно, богиня секса, но как человек слова доброго не стоит.
— Можно узнать твое имя? — спросила я неожиданно для самой себя. — Я так поняла, что убивать меня ты пока не собираешься, поэтому хочу облегчить общение.
— Я воспользуюсь телефоном доверия, когда захочу пообщаться, — сказал он довольно резко, но потом добавил: — Меня зовут Ноа, если тебе любопытно.
— Банни. Банни Сторм, если любопытно тебе, — представилась я, пропустив резкость мимо ушей. — Странное имечко. Гавайское?
— Иудейское. Ты что, никогда не слышала про Ноев ковчег?
Про ковчег я, разумеется, слышала, но его тон охладил мое желание общаться. Я отвернулась и стала потягивать вермут, глядя мимо него.
— Не нервничай, Банни Сторм, — примирительно сказал он мне в спину. — Я ценю то, что ты сделала. Мне нужно спрятаться на пару дней, и твой дом просто был первым попавшимся. Наверное, это судьба.
— О, да ты фаталист?
Мне показалось, что он усмехнулся.
— Как никто.
* * *
На улице стемнело. Когда село солнце, мы выбрались из подвала и перешли в дом. Я сразу же везде зажгла свет.
Ноа рассматривал фото на стене: семейная фотография, я совсем маленькая, родители тогда еще у меня были. За какую-то долю секунды он вдруг уже оказался у окна и задернул шторы. Потом подумал и запер дверь.
— Это на случай, если ты захочешь сбежать. Как видишь, я гораздо быстрее тебя, и времени на раздумье не будет. Не успеешь оглянуться, как я...
— ...сломаю тебе шею, — продолжила я. — Начинаю постигать твою методику.
Минут двадцать протянулись в гробовом молчании.
Внезапно раздался телефонный звонок. Машинально я взяла трубку, но не успела даже сказать "алло", как что-то просвистело у моего уха с невероятной скоростью, и трубка вылетела из моих рук, ударившись о стену кучкой дымящихся деталей. Выстрел прозвучал в моих ушах много позже.
— На кой черт ты это сделал?! — взвизгнула я.
Не люблю кричать и вообще очень редко это делаю, многие люди, знающие меня много лет, никогда и не слышали, чтобы я разговаривала на повышенных тонах. Но иногда во мне просыпается моя мать, Бренда "Ураган" Сторм. У нее такой необычный тембр, что когда она начинала кричать, помню, сбегался весь Куинс, думая, что у нас во дворе приземлился "Боинг". Только мотивы у нас всегда были разными. Мама вопила во всю глотку, только когда сердилась, и исключительно по какой-нибудь глупой бытовой причине. Злясь по-настоящему, она шипела, как змея.
А я кричала, когда обижалась. Это придавало мне сил.
— Да если бы не я, тебя бы уже на совок сметали с моего газона! А ты в благодарность ломаешь мои вещи!
Выкрикнув последнюю фразу, я перевела дух и... вдруг поняла, что он давно меня не слушает.
Он смотрел мне на руку — повязка пропиталась кровью. Рана оказалась несколько глубже, чем казалось.
— Больно? — спросил Ноа.
Я кивнула, стиснув зубы. Почему-то, как только он сказал, стало больно.
— Позволь помочь.
Немного поколебавшись, я протянула ему руку и с опозданием поняла, что сейчас ему абсолютно ничего не мешает схватить меня и выжать, как тюбик с кетчупом. Внезапно накативший тошнотворный страх был так силен, что я чуть было не вырвала руку назад.
— Успокойся, — сказал он, будто почувствовав. Хотя почему "будто"? — Людей я ем неохотно.
Я послушалась. Вера в мировую справедливость когда-нибудь будет стоить мне жизни, но, похоже, не теперь. Ноа бережно взял мою руку, снял повязку и несколько раз провел языком по порезу. Боль утихла практически сразу, по телу разлилось приятное тепло. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь этой эйфории, и его голос буквально разбудил меня:
— Не увлекайся, это ненадолго. Лучше тебе перебинтовать руку заново.
Пошатываясь, я принесла аптечку, достала еще одну стандартную повязку и с его помощью принялась накладывать ее, осваивая нелегкое санитарское дело. Вместе с этим у меня проснулся дикий голод, я вспомнила о пироге и чуть не захлебнулась слюной.
— Можно мне сходить на кухню и поесть?
Он настороженно посмотрел на меня, и мне снова стало смешно.
— Послушай, мистер Иудейское имя, — сказала я проникновенно. — Ты был без памяти очень долго. В моем подвале лежит папино ружье для сафари с разрывными пулями и пистолет. За это время я не только не пошла в подвал за оружием, не вышибла тебе мозги из твоего же пистолета, не отрубила голову вот этим топором и не позвонила в полицию. Я притащила тебя в МОЙ ПОДВАЛ. Я позволила тебе зализать мою рану. И после всего этого мы еще не доверяем друг другу?
Я встала и направилась на кухню. Голос Ноа догнал меня уже у дверей.
— Чувствую себя последней сволочью. Ты странная женщина, Банни Сторм. Приятного аппетита.
* * *
Пирог был вкусен необычайно. Я наворачивала кусок за куском, а Ноа наблюдал за мной с заметным интересом.
— Хочешь? — Я подвинула к нему мою начатую бутылку. Он налил полбокала и вздохнул:
— Сыворотка правды.
— Что?
— Вермут. Сыворотка правды. Заглушает голод, но развязывает язык.
Я ничего не хотела слышать про голод. И кормить его тоже не горела желанием. Нет уж — в меню только вермут, хотите вы того или нет.
Между тем он сделал глоток, потом еще один.
— Не беспокойся, — сказала я, — мы не будем обсуждать государственные секреты.
— Надеюсь. Скажи, почему ты все-таки это сделала?
— Сама в догадках, но уж не за тем, чтобы ты чувствовал себя последней сволочью. Что это с тобой было?
— Да так... Давно уже не бывало такого, думал, что прошло. На твой взгляд, это странно?
Я отрицательно качнула головой, вспомнив неврастеничку Карен-Карлу-Керри.
— Физически мы, может, и совершеннее, но психически устроены очень уж тонко. Когда становишься не-мертвым, можешь забыть обо всех болезнях, что пугали тебя раньше... только не о тех, которые касаются мозгов. Они навсегда. Но почему у меня впечатление, что по-настоящему ты хочешь спросить о другом?
Сыворотка правды?
— В принципе, да. Меня интересует, от кого ты прячешься.
— Слышала про девочек МакКинли?
Еще бы не слышала. Всем известно, что вампиры стараются не убивать своих жертв во избежание конфликтов. Но тут произошло нечто невероятное. Убил не просто один из них, не просто зверски, и не просто двух девушек — убили дочерей шефа полиции МакКинли! Все газеты пишут только об этом уже третий день. Дело в том, что шеф МакКинли один из самых влиятельных людей в городе, над ним полно непосредственных начальников и начальников его начальников, но это не мешает ему быть абсолютно свободным в выборе и действиях. И теперь, наверное, в городе нет ни одного спокойного вампира (и не-вампира тоже) — все знают, чего стоит гнев шефа МакКинли...
— Ты убил их?.. — потрясенно прошептала я.
— Не я.
Ноа положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я не могла оторваться от его лица и подползла поближе, разместившись на ковре.
— Их было двое, — тихо заговорил он. — Лоис и Лайза. Пятнадцать и восемнадцать. Он поймал их там, где папина охрана и не вздумала бы их искать — в одном из "плохих" домов, знаешь, наркоманы, шлюхи, тусовки неблагополучной молодежи. Там так шумно, что никто ничего не слышит и не слушает.
Скорее всего, Лайзу он сначала банально приковал наручниками к батарее. Потом подошел к Лоис, намотав волосы на руку, запрокинул ей голову и перекусил горло. Он пил не больше, чем хотел, просто чтобы насытиться, и бросил ее умирать. Все это время Лайза вырывалась и орала от злости и страха. Она и не подозревала, каким привлекательным для нее вскоре покажется положение сестры. Потом он перешел к ней...
Он вздернул ее за обе руки перед зеркалом и начал наносить по одной множество мелких ран... сначала несерьезных, потом все глубже и болезненнее. Сначала она ругалась. Потом плакала. Обещала золотые горы. Умоляла отпустить. Но он молча кружил вокруг и наносил все новые и новые раны. Кровь вытекала постепенно, она видела это в зеркале, видела, как жизнь покидает ее тело, и страдала от этого еще больше. А он куражился, постепенно превращал ее тело в нечто бесформенное, изорванное в клочья, слизывая ее кровь, размазывая ее, как ребенок, который наелся и теперь разбрасывает вокруг сладости. Потом, когда ее уже невозможно было вывести из очередного обморока, он ушел...
Повисла самая мрачная из пауз. Наконец, я произнесла:
— Ты знаешь все до мелочи. Но не убивал. Это просто значит, что ты хорошо знаешь того, кто это сделал.
— О, да...
Я взглянула на часы. Половина третьего.
— Не считай меня чрезмерно любопытной. Просто ночь длинная, а телевизор смотреть как-то не хочется.
Ноа улыбнулся, второй раз за вечер.
— Может, ты и имеешь право знать. Его зовут Джоули, и он был моим лучшим другом. Долго. Потом мы расстались, я уехал из Чикаго, и некоторое время наши пути не пересекались... до недавнего времени. Когда я выбирал этот город, то понятия не имел, что он тоже здесь. Видишь ли, в отличие от меня, Джоули просто не может не убивать. Это для него как не дышать. Когда на него находит, первый попавшийся человек умирает страшной смертью просто потому, что у Джоули очередной кризис. Но в этот раз он выбрал не тех девочек. Скорее всего, он понятия не имел, что это дочери МакКинли, иначе и пальцем бы к ним не притронулся, но дело сделано. Теперь он хочет добраться до меня.
— Но... я не понимаю! Ты же сказал, что он твой друг!
— Больше, чем друг. Он был мне... самым близким существом. Видишь ли, у Джоули есть очень серьезная проблема. Я уже упоминал: как ни странно это может прозвучать, состояние не-мертвого есть благодатная почва для самых разнообразных нервных расстройств, фобий и комплексов. У Джоули танатофобия. Он боится смерти.
Я фыркнула.
— Представь себе. Но мне кажется, что она была у него и при жизни. Когда он убивает, это умиротворяет его, чем более жестока чужая смерть, тем более живым он себя чувствует. Меня Джоули обожал, был готов все отдать, рисковать чем угодно, только не жизнью. Мы очень многое пережили вдвоем, но расстались именно потому, что я предполагал — нечто подобное когда-нибудь возможно...
— Это долгая история?
— Очень короткая, Банни. Но с чего ты взяла, что я захочу рассказывать?
— Ты сам сказал, что я имею право знать. И позволь напомнить, что этот разговор затеяла не я.
Он взглянул на меня почти с удивлением.
— Черт. Ты права... или же чертовски хитра. Итак, в те далекие времена, когда все еще казалось выносимым, мы жили в Нью-Йорке. Джоули, тогда еще в трезвом уме и хорошем расположении духа, сам выбрал этот город, и понятно почему — там все нельзя и в то же время все можно. Тогда голова вампира еще не стоила столько, как после Стадиона, и было где развернуться. А охотников с обрезами Джоули боялся не больше, чем церковного хора. Это были хорошие времена, но они скоро закончились. Становилось по-настоящему опасно, а мне все труднее было контролировать его и удерживать от бессмысленных убийств. Мы буквально в месяцах разминулись со Стадионом, когда Нью-Йорк стал огненной ямой. Когда пару раз мы чуть не остались без голов, я увез Джоули в Чикаго — город особого статуса.
— Там вы почти легальны.
— Тогда еще нет, делались лишь первые шаги в этом направлении. Одно было очевидно — в Чикаго убийство людей запрещали наши же законы. Вот что куда страшнее охотников за головами, и я надеялся, что страх за свою жизнь немного дисциплинирует Джоули. Это была кошмарная ошибка. Таких, как мой Джоули, страх не просто сдерживает, он их губит.
Вынужденное воздержание только ускорило процесс, он потихоньку опускался в бездну. Сначала это выливалось в безобидные истерики, потом в наркотики, а потом — в депрессии, ночь от ночи становившиеся все глубже и чернее. А я по уши в работе заметил это нескоро.
— Поздно?
— Пожалуй. Он все реже выходил из дома, а я, идиот, был только рад этому — так я точно знал, что он в безопасности и не натворит глупостей. В то короткое время, что мы проводили вместе, Джоули только и твердил о том, что нужно уехать. В Нью-Йорк, к черту на кулички, куда угодно, только подальше от Чикаго. Но в тот момент об этом не могло быть и речи. Для меня. Ну как же — бросить ТАКУЮ карьеру, роскошный дом, отданный нам хозяйкой города, оставить все и ради чего? Мне казалось, что со временем он привыкнет и перестанет действовать мне на нервы.
— А он не привык.
— Слабо сказано. Это выражалось все нестерпимее и острее. Сначала он карабкался по небоскребам без страховки, потом орал и швырял все, что попадало под руку... или забивался в угол потемнее и рыдал. Так горько, что у меня разрывалось сердце. И если с первым я справлялся легко, то с последним...
Я смотрела на его холодный профиль и не могла поверить, что где-то там внутри есть сердце, способное разрываться.
— Но... То есть я хочу сказать — многие так манипулируют...
— Только не он. Джоули не пытался давить на меня таким образом. Он это от меня прятал. Я нескоро научился быстро находить его, а когда находил, вытаскивал из укрытия, обнимал и говорил, что сделаю все, все, что он только пожелает.
— И он ни разу не воспользовался?
— Ни разу. Я начинал понимать, что это не пустые прихоти... но все-таки не говорил: хочешь, уедем? А он не ловил меня на обещании. Когда он успокаивался, я читал очередную миллионную по счету лекцию на тему, как себя вести, чтобы выжить, а Джоули кивал и говорил: да, я все понимаю. После этого можно было считать дни, а то и часы, когда все повторялось как по нотам.
— А сам он не хотел уехать?
Ноа скосил глаза, чтобы увидеть выражение моего лица.
— Вопросы в десятку да в десятку... Однажды со злости я кинул, что меня все достало и он может валить куда хочет, на все четыре стороны, никто его не держит. Джоули подавился своим последним словом, и нужно было увидеть его глаза, чтобы сто тысяч раз пожалеть о сказанном. Я мигом забыл, что несколько секунд назад мы чуть не подрались. На этот раз, вытащив из очередного темного угла, я утешал его много часов, а он цеплялся за меня, как утопающий, и все повторял: не бросай меня, Ноа, я без тебя не могу, только не бросай меня... А я отвечал: не брошу, никогда не брошу, клянусь. Я поклялся... и клятвы не сдержал.
Той ночью я не пошел туда, куда должен был, и остался с ним на всю ночь и весь день. Меня уничтожало чувство вины, только тогда я в полной мере осознал, как ему плохо и страшно, и что я натворил.
— Ты всего лишь хотел вашей безопасности.
— Благими намерениями, Банни... С того момента все начало рушиться, покатилось как снежный ком. Я имел крайне неприятный разговор с хозяйкой города, она намекнула, что мои личные проблемы не должны влиять на работу. А потом тональность разговора вдруг резко переменилась. Она сделала мне предложение с одним условием. Предложение, от которого не отказываются.
— Дай угадаю. Ты отказался.
— Я не мог принять его по многим причинам, но Джоули, конечно, был первым в списке.
— И не жалеешь сейчас?
— Да нет. Я же сказал, что причин было несколько, и у меня уже было... место в жизни. Так вот, все покатилось под откос. В один прекрасный день у нас на пороге возникла лейтенант Хаузер и ее псы с огнеметами, которые обычно не читают вампирам права. Не знаю, кто навел ее на нас, хотя врагов у меня достаточно. Мы пережили несколько страшных часов, но все-таки сумели покинуть этот гостеприимный город. А потом произошло то, что произошло...
— Ты его бро... вы расстались? Но почему?
Он пропустил это мимо ушей.
— Первые же слухи через некоторое время подтвердили мои самые худшие предположения. Я создал монстра.
— Странно это слышать от...
— От монстра?
— Мне показалось, ты говорил, что он убивал и раньше.
— Поверь, разница между просто убийцей и убийцей-психопатом — Большой Каньон. Не веришь — спроси дочерей МакКинли. Когда я узнал, как их убили, то сразу понял, чья это работа. Конечно, он мог залечь на дно и переждать, но тут возникаю я. Джоули, видимо, сообразив, чем мое появление может ему грозить, просто впал в истерику.
— Почему ты представляешь для него угрозу?
— Он понимает, что я легко узнаю его почерк. Если я расскажу кому-нибудь, Джоули конец — он окажется между двух огней. МакКинли сделает смерть желанным избавлением для него. А вампиры растерзают на клочки за то, что навлек на них гнев МакКинли.
— Я спросила не о том, — не отставала я. — Почему Джоули уверен, что ты сдашь его? Вы что, расстались врагами?
— Включи музыку, — неожиданно попросил Ноа. — У тебя есть "Queen"?
— Да где-то есть.
Я выудила из вороха дисков нужный, и он нажал кнопочку пульта. Зазвучал "Slightly Mad".
— Через некоторое время после побега из Чикаго мы попали в автокатастрофу. И он оставил меня в горящей машине, не в силах заставить себя подойти ближе и попробовать открыть дверь. Мне пришлось выпутываться самостоятельно.
— Ничего себе. И после этого ты его жалеешь! — возмутилась я.
— Это так. Винить Джоули нет никакой возможности. Когда речь идет о его жизни, он полностью теряется, его парализует сама мысль о смерти, и ни о чем другом он думать просто не в состоянии. Когда-то я таки заставил его описать свои ощущения... Представь, Банни, если сможешь, самый сильный страх, какой только возможен, когда все вокруг меркнет и бледнеет, окружающие превращаются в расплывчатые силуэты, а звуки — в бессмысленный гул. И возведи в третью степень. Вот, что чувствует Джоули во время приступов танатофобии.
— А ты-то тут при чем?
— При всем, — сказал он жестко. — Если я говорю, что в этом есть часть моей вины, значит так и есть.
Меня бросило в дрожь. Я стянула с кресла плед и закуталась в него.
— И... что?
— Да то. Джоули уверен, что я не забыл ту историю с машиной, а жить в постоянном страхе ему невыносимо. Вероятно, он уверен, что я сдам его, чтобы поквитаться.
— Это что же, за столько лет он так плохо тебя знает?
— Джоули сейчас мало что соображает, и переубедить его невозможно, ведь это касается такой больной темы, как его драгоценная жизнь! Он просто не в состоянии понять, как можно простить УГРОЗУ ЖИЗНИ.
— Твоей жизни.
— Да. Он не простил бы. Не отпустил бы, как отпустил его я. Я знаю, что, разделавшись со мной даже чужими руками, он будет вполне искренне страдать и даже плакать днями напролет в подушку... но меня это не утешает и не устраивает.
— Ты все-таки решился избавиться от гранаты за пазухой и называешь это клятвопреступлением?
Он кивнул, не поворачиваясь, и у меня просто не хватило духу раскручивать его на подробности. Мысли неспешно текли на волне прекрасного голоса, поющего, что он потихоньку едет с катушек.
— Так все запутанно... — сказала я тихо, потеряв надежду услышать его. Сыворотка правды, наверное, теряла свою силу. — Наверное, теперь тебе придется убить его?
Ноа молчал, словно погрузившись в музыку. Потом сказал:
— Скоро рассветет. У тебя есть комната без окон?
— Только подвал... Хочешь перебраться туда?
— Хорошо бы.
— Ладно. — Я встала и провела его до двери. — Не возражаешь, если я останусь в спальне?
Он легонько дотронулся до моего плеча, как бы из интереса, какова я на ощупь.
Лишь бы не на вкус.
— Спи спокойно, Банни. Увидимся вечером.
Спала я долго, не могла и подумать, что так сильно устала за это время. Когда проснулась, Ноа тревожить не стала, побродила по дому, потом без энтузиазма накрасилась, оделась и отправилась в "Пинк Пантер".
— Где ты была? — напустилась на меня Дора. — Что с рукой? Твой телефон не отвечает, на работе сказали, что ты уволена. Это правда?
Я кивнула. И Дора, и все вокруг было каким-то шумным, пестрым, ярким. Режущим глаза и слух. Бросилось в глаза, как она вульгарно накрашена и какой резкий у нее голос. Мне вдруг нестерпимо захотелось послать ее подальше. Но тут она сменила гнев на милость и обняла меня, покусывая за ухо.
— Ты какая-то странная сегодня. Пойдем же.
Мы вошли в "нашу" комнату — у нас тут такая была. Я вяло растянулась на кровати.
— Дор, только я ничего не хочу делать. Сделаешь все сама, ладно?
— Ладно! — поперхнулась Дора, глядя квадратными глазами.
Обычно выбить у меня инициативу было непросто. Наверное, все странности она списала на шок от потери работы. Интересно, что бы она сделала, узнав, что дома у меня спит не-мертвый?
Она замурлыкала обычные дежурные нежности, стянула с меня одежду и принялась вылизывать все тело. Я млела, улетала в астрал... но думала вовсе не о Доре. Я думала о Ноа. И о Джоули. Я вдруг поняла, что Ноа сейчас находится на распутье — между собой и собой. Интересно, как бы я решила такую проблему? Я ведь никогда никого не любила...
* * *
Из клуба я выбралась около семи, уже стемнело. Когда подошла к дому, в окне горел свет. Я облегченно вздохнула.
— Привет, — сказал Ноа, не оборачиваясь. Он хладнокровно кормил камин моей табуреткой, но у меня и в мыслях не было ругаться.
— А вдруг это была бы не я?
— Ты вполне могла привести за собой кого-нибудь... но это только к лучшему. Что касается вопроса, то я запомнил, как ты ходишь и как дышишь. Иди, грейся.
В комнате было уже теплее. Ночи стали прохладными, а я, несколько дней кряду проведя у Доры, начисто выхолодила дом. Топить было все равно нечем, если не считать три оставшиеся табуретки.
— Я никого...
И как только я хотела сказать, что никого не привела, дверь распахнулась и следом влетела Дора.
Я окаменела.
— У меня такое предчувствие, Банни, что ты что-то скрываешь, — начала она с порога, быстро обводя взглядом комнату. Когда она "натолкнулась" на Ноа, ее голос сорвался на визг. — О, Господи!!
— Дора, успокойся! — Я попробовала удержать ее за руку, но она бешено вырвалась и отступила к дверям.
— Это и есть твоя тайна?! Ни черта себе! Да что тут происходит?!
Мы с Ноа молчали, и это объединяло нас. Нас двоих против ее одной.
— И в полицию не позвонила? Точно, это в твоем стиле! — начала Дора быстро говорить, будто Ноа здесь и не было. Кажется, она слабо представляла, в какой опасности находится. — Дура, может, это как-то связано с убийством девчонок МакКинли! Ты представляешь вообще, какие мы получим деньги?! Не думала, что ты такая тупая!
— Забудь об этом, — сказала я. Ее бурные сомнения в моем интеллекте уже начинали раздражать. — У тебя есть шанс выжить, только замолчи, ради Бога.
Она изумленно открыла рот, затем на ее лице появилась гримаса отвращения.
— Ну, ты и идиотка, — бросила она и направилась к дверям.
То, что произошло дальше, было так быстро, что ни я, ни Дора не успели ничего понять. В мгновение ока Ноа оказался рядом, и через долю секунды она задыхалась в кольце его железных рук, а его ладонь упиралась в ее висок.
И Ноа, и Дора смотрели на меня. Он — спокойно, даже холодно, она — с бессильной яростью. Похоже, она так и не поняла, кто здесь заказывает музыку.
— Дора, — попыталась я еще раз, — послушай меня.
— Не буду я тебя слушать! — Она еще раз яростно рванулась. — Как только выйду отсюда, вам обоим крышка!
Похоже, я сделала все, что смогла.
— Крышка, — повторил за ней Ноа.
Раздался негромкий хруст, будто наступили на грецкий орех.
— Прости, — сказал Ноа и аккуратно опустил ее на пол. Он обращался ко мне, а не к Доре.
Странно, но не чувствовала я ничего. Даже обидно. Мы с ней так долго встречались, трахались, проводили вместе время, и вот проверка моих чувств. Ни-че-го.
— Ничего, — ответила я.
— Что ты чувствуешь? — Голос у него был слегка виноватый. Очень слегка.
— Я уже сказала.
— Не сердишься?
— Нет.
Я не собиралась говорить об этом вслух, но каким-то образом за короткое время нашего знакомства он стал мне дороже Доры и всей моей прошлой жизни. Может, потому что и жизни уже никакой не было, она была разрушена. А может, потому что оба мы были изгоями. Я — в силу сексуальной ориентации, он — жизненной. В любом случае, мне было приятно его общество. Может быть, даже слишком.
— Что теперь делать? — спросила я, наконец, накрыв тело Доры пледом, в который еще недавно укутывалась сама.
Ноа поморщился, глядя на зашторенное окно.
— Как-то подозрительно тихо. Будь добра, принеси ружье. По-моему, оно нам не помешает.
Это уж точно. Кто знает, как давно я не стреляла из него, хотя в беззаботные студенческие времена я поручала моей совершеннолетней подружке Николь покупать патроны пачками и выбиралась за город, чтобы в одиночку оторваться и вволю пострелять по тарелочкам фрисби. Надеюсь, я не потеряла квалификацию.
Уже открывая дверь, я неожиданно обернулась:
— Ноа, ты расскажешь мне про ту автокатастрофу?
Он выдержал трехсекундную паузу и медленно покачал головой. Да я и так знала, что он скажет "нет".
Я вышла за порог... и обалдела. Шел снег. На моей памяти снегом здесь называли жидкую порошу, развозившую лужи по всему городу. А это был настоящий снег, пушистые хлопья, летящие белыми лебедиными перьями. Мои кудряшки намокли и выпрямились, но я была в восторге — все стало таким ровным, атласно-блестящим и мерцающим в лунном свете.
Почти бегом я спустилась в подвал, долго искала плащ, в кармане которого был пистолет, потом пробралась к ружью через груды ненужных вещей. Их бы следовало давно выбросить... да бог с ними. Все равно дом скоро отберут.
Каким это казалось далеким и нереальным под этим снегом! Я чувствовала себя просто сказочно, учитывая, что в доме лежал труп моей любовницы.
Когда я выходила с ружьем наперевес, как супергероиня из комикса, мои исключительные уши вдруг уловили до боли знакомый звук. Уж поверьте, ничто на свете мне не спутать со звуком захлопывающейся двери моего дома! Крепко сжимая ружье, я подобралась к веранде и краем глаза заглянула в окно.
Ноа был не один.
В комнате находились еще двое. Это мог быть кто угодно, от полиции до знакомых Доры, ведь ее машина все еще стояла рядом с домом. Но почему-то я сразу поняла, что это не-мертвые, и к моему счастью, они подумали, что Дора — хозяйка дома. Бедная мертвая Дора в кои-то веки выручила меня.
Один из них был здоровым черным парнем с "дурой", в сравнении с которой мое ружье казалось хрупкой тростинкой. Она была направлена на Ноа.
Второй стоял подальше, и не смотрел в их сторону, скорее в мою. Но, поскольку в темном стекле он не замечал ничего, кроме собственного отражения, я смогла его разглядеть в щель между шторами. Он был почти таким же высоким, как Ноа, и на этом сходство заканчивалось. Тип лица, в который влюбились бы все визажисты в мире: его одним мазком, одним нюансом с легкостью можно было превратить во что угодно, нарисовать, как на чистом листе, и злобу, и жестокость, и радость, и отчаяние... и при этом оно все равно осталось бы прекрасным и ангельски печальным. Будто что-то мучает его постоянно, ни на мгновение не давая покоя. А еще я подумала, что, будучи человеком, он вряд ли был таким привлекательным. Скорее всего, он был бесцветной неприметной молью с желтоватыми волосами, иногда вызывающей даже не интерес, а так, пассивное любопытство: что это за оно и чего от него ждать? Глаза не-мертвого несомненно украшали его лицо и делали особенным — недостающая деталь, превращающая посредственность в совершенство. Такое прекрасное и такое... пустое.
Итак, я увлеклась, хотя ни у меня, ни у Ноа на это времени не было. Внезапно предмет моего изучения отошел от окна, и я наконец получила возможность увидеть Ноа. Тот выглядел спокойным, хотя это ничего не означало. Ведь равнодушие, когда в лицо тебе смотрит дуло, есть глупость, либо же непростительная беспечность. Но вдруг... Не знаю, возможно, мне показалось, но выражение его лица изменилось. Чуть-чуть. Едва заметно дрогнули уголки губ. Он поднял руку, медленно, будто в рапиде, и я поняла: он меня заметил!
Я вскинула ружье и тщательно прицелилась, призывая на помощь все месяцы стрельбы по тарелочкам.
Они проследили за его рукой как в трансе. Так же медленно он щелкнул пальцами.
Отдача была неожиданно сильной, и в лицо мне полетело множество осколков — предвидеть это тоже не было времени. Но результат превзошел ожидания — чернокожего отбросило к стене, его голова разлетелась практически вдребезги. Падая, он разрядил свою железку в потолок, и карниз с диким грохотом обрушился прямо на голову того, второго. Однако он успел довольно ловко увернуться от волны падающих штор и отскочить в сторону.
Все происходило настолько быстро, что я не успевала соображать, кто куда движется и в кого стреляет. Вскочив на ноги, не-мертвый оскалился, почти зашипел, как кошка, и навел "пушку" на Ноа, но тот в долю секунды отклонился, и выстрел ушел мимо. Пистолет еще несколько раз яростно щелкнул вхолостую, прежде чем выпал из рук ни к чему не пригодным куском железа. Лик разъяренной Горгоны расплывался, таял, из глаз постепенно уходила безумная искрящаяся ненависть, и теперь становилось видно, что она скрывала там.
Страх.
Осторожно ступая по стеклам, я вошла, держа нашего гостя на прицеле.
— Познакомься, Банни Сторм, — ровным голосом сказал Ноа. — Это мой Джоули...
* * *
Неизвестно, что произошло, но игра как будто перешла на другой уровень. В воздухе висело такое напряжение, что он казался плотнее воды. По моему лицу что-то текло: то ли кровь из носа, то ли от ранения осколками веранды, то ли просто пот, но ружье я держала уверенно. Хотя почему-то чувствовала, что уже ничего не решаю.
Медленно Ноа приблизился к Джоули, тот слабо поднял руку, словно пытаясь защититься, но он ничего и не собирался делать. Только поймал его за запястье, и тот опустился на колени. Почему-то я обратила внимание на руку Джоули, стоя достаточно близко. Красивая, ухоженная, но два ногтя сломаны почти под корень, и они создавали впечатление крайней уязвимости.
Наконец, я услышала и его голос.
— Ноа, ты же не можешь... — сказал он тихо. Было заметно, что он не ожидал такого поворота, и относительное спокойствие дается ему с большим трудом. — После всего, что мы пережили вместе... Вспомни Чикаго...
— Ты прав — не могу, — Ноа отпустил его руку. — Я помню... как скрипел пол, когда над нами проходили псы Хаузер... как мы не дышали так долго, что у нас застыла кровь. Как мы прятались в канализации и жрали, что под руку попадется. А ты смог... забыл так быстро...
Джоули дрожал, и я вместе с ним, удерживать прицел было все труднее. Отчасти гипнотизировал ровный голос Ноа, отчасти давала о себе знать боль в плече от отдачи. Да еще раненая рука принялась кровоточить.
Наконец Ноа остановился и дотронулся до его волос. Медленно погладил. Размеренность его движений потихоньку сводила меня с ума.
— А этот кто? Представитель местной нежити? Ты ведь сказал ему, что я убил девочек МакКинли, верно? Или же... ты сообщил им, КТО я?..
— Ноа...
Джоули всхлипнул. Ткнулся в его ладонь, шепча бессвязные слова раскаяния, и ружье снова дрогнуло в моих руках. Выражение лица Ноа было почти мучительным. Господи, да я сама уже была готова умолять его, когда он обнял Джоули и произнес:
— Ну тише, все хорошо... Опусти ружье, Банни.
Я выполнила это с радостью и оперлась на него, как на трость. Обстановка начала потихоньку разряжаться, даже часы уже тикали не так громко. Со стороны я наблюдала, как Ноа прижимает его к себе с такой нежностью, что-то говорит на ухо, пропуская его волосы через пальцы; как Джоули беспомощно обнимает его... и во мне шевельнулось что-то вроде... да не ревность, нет. Скорее, просто зависть к их общему прошлому. Естественно — какими бы страшными такие моменты ни были, они роднят. И эти узы ничуть не менее крепки, чем уже давно связавшие их кровные.
— Не бросай меня больше, прошу тебя.
— Не брошу, детка, — сказал Ноа. — Никогда не брошу.
Тут ракурс немного изменился — Ноа передвигался незаметно, как тень — и теперь я видела лицо Джоули. Он закрыл глаза, пригревшись среди воспоминаний и в кольце рук, покорно принимая ласку, веря, что прощен. И когда Ноа прикусил его шею, которую до этого покрывал поцелуями, тот вздрогнул, но даже не застонал.
Я отвернулась. Но все равно услышала — знакомый треск, словно кто-то раздавил орех.
Когда я нашла силы повернуться, Ноа сидел на полу, все еще обнимая Джоули и внимательно всматриваясь в его лицо, словно ища в нем признаки жизни.
— Кадиллак был не в лучшем состоянии, — заговорил он, не отрывая взгляда от спокойного лица Джоули, — одна фара не работала, с тормозами проблемы... На повороте он не справился с управлением, и машина перевернулась. По пути вращения ему удалось выскользнуть в окно на крыше, а я запутался в ремне безопасности, да еще и головой приложился. Не будь я так голоден и обессилен, это, конечно, не стало бы проблемой, но... В конце концов, машина остановилась вверх тормашками и начала так медленно и угрожающе покачиваться... Она могла взорваться в любую секунду.
С грехом пополам я вывернулся и увидел в окно, как Джоули стоит на коленях, как вот сегодня, в нескольких метрах. Я начал показывать жестами, мол, попытайся открыть дверь снаружи... и вдруг понял, что это бесполезно.
В его глазах застыл такой страх, который и вообразить невозможно. Та его часть, которой я был дорог — больше, чем дорог — бесновалась, рвалась, чтобы освободить меня из ловушки, но она была в меньшинстве. Остальное было объято всепоглощающим, парализующим ужасом. У меня даже инстинкт самосохранения на время притих. В выражении его лица я вдруг увидел отчетливую картинку, будто машина взлетает на воздух, разрывается на миллионы кусочков, а мы (или я) исчезаем в огненном фонтане... И вот вместо того, чтобы помогать, Джоули начал медленно отползать назад. Он не отводил взгляда, а в глазах был все тот же ужас, и еще — знаешь, что? — такая мольба: он будто умолял отпустить его, позволить ему жить, дать спокойно уйти и быть далеко, когда взрыв все же прозвучит. В общем, я все равно освободился, выломав дверь, может, даже благодаря Джоули — слишком уж четкой и жуткой была картинка, увиденная мной в его сознании. Машина таки взорвалась, но я отделался лишь легкими ожогами. Помню, как мы прятались на каком-то заброшенном складе, весь день и полночи я пролежал, тупо глядя в стенку. А Джоули молча сидел рядом и только водил кусочком льда по моей обожженной щеке... Вскоре после этого мы и расстались.
Из уголка рта Джоули вытекала густая струйка крови и пряталась где-то в гуще светлых волос за ухом. Ноа наклонился и слизнул ее.
Последний поцелуй.
Я уронила ружье и зарыдала.
* * *
Так плохо мне давно не было, я выла, как бездомный пес, оплакивая всю свою несложившуюся жизнь. Мне безумно хотелось умереть, я почти завидовала Джоули — такое у него было безмятежное лицо... Не знаю, сколько прошло времени, когда Ноа принес мне воды. Отпивая мелкими глотками, я чуть не откусила край стакана.
— Нормально?
— Угу.
Ноа обошел меня, почти переступил, и вышел на улицу. Я бесцельно, как пьяная, водила взглядом по комнате: шатающиеся в пелене слез стены, тлеющий камин, мертвый чернокожий монстр, украсивший обои своими мозгами, Дора, полуприкрытая пледом, ее голова под неестественным углом... Часть массы сумасшедших африканских косичек растрепалась, и это чем-то напомнило мне про сломанные ногти Джоули. На него я не смотрела. Не могла.
Прошло целых полчаса, когда я относительно успокоилась и решила выйти вслед за Ноа. Он сидел на пороге, припорошенный снегом, и без остановки курил. Рядом валялась целая россыпь окурков.
— Ты знаешь, — сказал он, — когда я был человеком, то состоял в членах одной из чикагских банд. Дитя двадцатых... Я был неплохим гангстером, как и мой отец, убийцей без предубеждений, гордостью всей еврейской мафии и потому ни на какое снисхождение со стороны судьбы рассчитывать не мог — моя собственная смерть, как и смерть моего отца, была лишь вопросом времени. А когда этот день — вернее, эта ночь — настала, меня неожиданно спасли. И кто — чертов монстр!
— Как?..
— Как и ты. Помнишь эти мои приступы? Это нарколепсия. После того, как отца застрелили прямо на выходе из ресторана, она сильно обострилась. Представь, что я теряю сознание в крайне опасный момент — под перекрестным огнем. А он вытащил меня из-под пуль, приняв на себя всю жуткую боль от двух десятков ран, каждая из которых стала бы для меня смертельной. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного — я не мог думать ни о чем другом, когда помогал доставать его пули. Но, в конце концов, я остался с ним и потому, что терять-то, по сути, было нечего. Он же взял меня в партнеры по той же причине, какая обеспечивала мне авторитет среди таких же убийц, как и я. Говорил, что чувствует себя как за каменной стеной. Что ему со мной спокойно. А я скоро понял, что не могу о нем сказать того же...
— Это был Джоули? — спросила я, стараясь не смотреть.
Он промолчал. Потом сказал:
— Бросить его после Чикаго — все равно, что приручить зверя и потом выгнать обратно в лес.
— Это не одно. Ты забываешь, что он как-то жил и до тебя.
— Вот именно — до меня. Джоули всегда был оторванный и жестокий, но я и подумать не мог, во что сублимируется эта безбашенность. Я плохо знал его, Банни, очень плохо, а в Чикаго на меня посыпались сюрприз за сюрпризом.
— Он привык, что всегда есть Ноа, который все уладит, заткнет все дыры и будет рядом, когда плохо.
— Привык, потому что я позволил. А потом довел его до предела и оставил там. И знаешь, почему я сделал это, так хорошо все понимая?
— Не хочу говорить вслух.
-А я скажу. Представь себе, я испугался. Банально. Испугался Джоули, которого любил, как мне казалось... и который любил меня. Впервые понял, что он не закрыл бы меня от пуль, если бы они реально могли его убить. Теперь я смотрю на это проще — ведь никто не пожертвует жизнью ради другого.
— Это противоречит основному закону природы. Но что за чудная была иллюзия... — сказала я почти шепотом.
— Никаких больше иллюзий. Я ведь сам такой же, Банни, — не мог бросить его, пока он угрожал собственной жизни, и не раздумывал ни секунды, когда он начал угрожать моей... И какие бы отговорки не придумывались, реальность жестка — я не имел права оставлять его после Чикаго. Я уже тогда это знал, в ту ночь, когда он выдохся от слез и заснул, не отпуская моих рук — смотрел на него, как вот полчаса назад, и повторял, что разорву глотку любому, кто причинит ему зло. Никто не прикоснется к нему...
— Что ж, нельзя сказать, что ты не сдержал слово.
— При его образе жизни рано или поздно ему все равно пришлось бы умереть и, скорее всего, испытать при этом самый дикий, темный и глубокий страх, какой только можно вообразить. А я хотел, чтобы его смерть была легкой.
— И теперь тебе лучше, Ноа?
— Да. Все позади, и мне лучше.
Снежные хлопья парили в синем ночном небе, превращая его в нечто совершенно иное, неземное, а нас — в фантастических существ. Я села рядом с Ноа и уткнулась лбом в его плечо. После истерики вдруг накатила близкая к апатии умиротворенность, вот так хотелось просидеть целую вечность и даже дольше.
— Ты подарил ему лучшую в мире смерть. Может, у тебя есть такая же и для меня?
Прошло несколько долгих секунд, пока мои слова пробились к нему сквозь его мысли и плотную синь кобальтовой ночи.
— О чем ты?
— Ты сказал, что тебе нечего было терять. Сейчас нечего терять мне. Я уже потеряла все: работу, дом, родителей, даже Дору... меня ничто не держит, можно даже сказать, что я в опасности. Заберешь меня с собой?
Некоторое время он изучал мое лицо. Потом ответил:
— Ты так говоришь, будто стопроцентно уверена. Будь ты хоть тысячу раз несчастна, ты жива. Будь ты хоть сто раз лесбиянкой, ты остаешься человеком среди людей, с правами и возможностями. Превратившись в вампира, ты будешь не монстром среди монстров, а монстром среди людей. Ты можешь так никогда и не адаптироваться, а пути назад не будет. Понимаешь это?
Действительно, после всего я чувствовала себя не особо уверенно. Да, таково мое желание сейчас. А потом?..
— Ладно... — сказала я нерешительно. — Умереть всегда успею. Тогда обещай, что будешь наблюдать за мной и придешь, если я передумаю.
— Обещаю. Прощай, Банни.
Я потянулась к его щеке — и внезапно он меня поцеловал. Почти по-настоящему, до боли стиснув волосы на затылке. У поцелуя был вкус крови Джоули.
— Надо же. Второй раз в жизни целуюсь с мужчиной.
— И как оно?
— Да уж получше, чем в первый...
* * *
Утром шторы были раздвинуты, и в окно рвалось яркое зимнее солнце. Я вспомнила, что выбрала жизнь.
Эта мысль почему-то подняла мне настроение. Спустившись вниз, я обнаружила, что машины Доры нет. Тела черного парня, Доры и Джоули исчезли.
Что же, раз я выбрала жизнь, придется ее налаживать.
Все оказалось не смертельно. Обои я отмыла, исчезновение моей подруги (как и убийство дочерей МакКинли) превратилось в стойкий висяк. Полиции я вежливо объяснила, что последний раз видела Дору садящейся в машину и как можно подробнее ее (машину) описала. Более меня не беспокоили. Срок выплаты закладной удалось отложить. Наскребя последние гроши, я взяла да и подала на Тедди в суд. К моему удивлению, ко мне присоединились многие мои бывшие сослуживицы. Чтобы не доводить дело до суда, он пообещал каждой кругленькую сумму, и мы не отказались. Конечно, определить Тедди в компанию волосатых зэков, которые будут использовать его, как он нас, было заманчиво, но в наши планы входило исключительно разорение. Бет получила больше всех и продолжает там работать. Разумеется, не на ресепшн.
За дом я благополучно заплатила, и жизнь вошла в привычную колею. В суде я познакомилась с симпатичном молодым адвокатом Тони Сэлинджером и даже сдуру на пару месяцев вышла замуж. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло — лесбиянка, она и есть лесбиянка. Кроме, разумеется, того, что я обрела Сью Эллен.
После рождения Сьюэл я все же решила позвонить маме после холодной войны, объявленной ею моей сексуальной ориентации. Каково же было мое удивление, когда буквально в этот же день в моем доме раздался телефонный звонок. Она позвонила первой! Бренда Ураган рыдала в трубку, проклинала свое упрямство и отчаянно желала вернуть единственную дочь, то бишь меня. Она утверждала, что любит меня такой, какая есть, и любила бы, даже если бы я была серийным убийцей, вампиром или сатанисткой. В конце концов, что такое абстрактные внуки в сравнении с родной дочерью!
Когда мне все же удалось вставить слово и сообщить о Сью Эллен, на том конце провода воцарилась подозрительная тишина. Она длилась так долго, что я уже начала серьезно беспокоиться о здоровье Бренды, но тут, наконец, она подала голос. Сказала одно слово — жди.
Утренним самолетом она уже была здесь.
Так я вернула себе мать, а Сьюэл подарила бабушку, с которой уверенно можно идти в разведку.
Оформив развод, я все забыла, увлекшись воспитанием Сьюэл. На меня снизошло откровение — оказывается, мое призвание БЫТЬ МАТЕРЬЮ! С ума сойти! Дора умерла бы со смеху. Ни один шаг моей дочки, ни одно слово не прошло мимо меня. По мере ее взросления я заметила в ней исключительный талант модельера. Нарядам, которые она придумывала для своих кукол, позавидовали бы маститые мэтры, поэтому мы решили развивать эти способности и, когда пришло время, прибыли покорять Париж. Здесь был один из самых толковых специализированных колледжей.
Итак, мы бродили по вечернему городу, заходя в каждый магазин. Странная для Парижа зима — снег летел легкими бесшумными хлопьями, навевая какие-то смутные воспоминания. Когда-то я уже видела такой снег...
Сью Эллен вбежала в очередной бутик, а я замешкалась у витрины.
Внезапно кто-то зажал мне рот ладонью и рывком дернул в темноту между двумя ярко освещенными магазинами. Знаете, есть такие предательские закуточки, как раз подходящие для монстров. Перед моим лицом сверкнули глаза-фары, все произошло слишком уж быстро, но подумать я успела о многом. О Сьюэл. О том, как глупо я буду выглядеть посреди Елисейских полей с перекушенной глоткой. О том, как при этом все же умудриться остаться в живых... и вдруг сообразила, что эти руки вовсе не сдавливают меня, а обнимают.
— Привет, Банни Сторм. Прости, если напугал, — сказал он. — Ты не рада меня видеть?
С трудом я перевела дух.
— Ноа... если бы ты знал, как рада...
— Рада мне или тому, что это не кто-то другой?
Я засмеялась. Мы вышли на свет и медленно прошли вдоль витрины.
— Ты изменилась, — сказал он, разглядывая меня.
А что поделать? Он-то нисколько не изменился, был все так же молод и прекрасен. Вернувшись с этим снегом из Неверленда вечной ночи, он обнаружил, что его Венди выросла. Теперь она использует немного больше косметики, подкрашивает волосы и у нее есть дочка.
Что для него восемнадцать лет, а я вот прожила целую жизнь.
— Ты все еще один?
— Да, конечно — ты же передумала... — усмехнулся Ноа. — А ты?
Непроизвольно я отыскала глазами Сьюэл, она бродила по дорогому магазину с горящими глазами.
— Нет. Ее зовут Сью Эллен, ей шестнадцать.
— Хм... по-моему, это незаконно. Надеюсь, ты ее любишь?
— Больше всего на свете. Это моя дочь.
Он неопределенно покачал головой. Вряд ли он имел представление, что значит иметь дочь.
— Здорово.
— Ноа... скажи мне. Откуда ты знал?.. Что будет здорово?..
Он остановился и обнял меня — так же неожиданно, как когда-то поцеловал. Я прижалась щекой к его груди... будто этих лет и не было! Рядом с ним время приостанавливалось, теряло свою силу, но сейчас я нисколько не жалела об этой слепящей вечности. Той, что всегда присутствует в глазах не-мертвых.
— Я не знал. Ты знала.
— Не забывай нас, — прошептала я. — Это для меня так важно. Тогда мы тоже будем бессмертны.
— Твоя дочь красавица.
— Мама!
Сьюэл вышла из магазина и беспокойно оглядывалась по сторонам.
Ноа исчез, стал тьмой, которая на самом деле всегда совсем близко. Она начинается буквально в шаге после света. У меня оставался еще один вопрос — что он имел в виду, когда спрашивал Джоули: "Или же ты сообщил им КТО я?"... но, похоже, ответа мне так и не узнать.
Может, оно и к лучшему.
— Мама, там такое суперское платье, но мое интереснее! Так один из клиентов сказал, и еще спросил, где я одеваюсь. Я сказала, что придумываю сама, и он дал мне визитку. Знакомое имя, мам. По-моему, это какой-то туз! Ты что, плакала?
Ничего не говоря, я взяла Сью Эллен под руку. Банни Сторм Сэлинджер чувствовала себя абсолютно счастливым человеком. Может, потому, что у нее такая чудесная дочь и почти безупречная жизнь, которую она сама выбрала и воплотила.
А может, от сознания того, что часть ее сердца, не принадлежащая Сьюэл, хранится там, где она будет жива еще долго-долго после того, как ни самой Банни, ни ее дочери, ни детей ее детей давным-давно уже не будет на этом свете.
* * *
энд
P. S.
Пой, пой вместе со мной
Страшную сказку — я буду с тобой.
Ты — я — вместе всегда
На желтой картинке с черной каймой.
Нау
1998
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
