Балтийский фактор

— Получше некоторых, прапорщик. Я ведь станичник с Дона. Поэтому в седле с самого детства. И после Николаевского училища долго служил в казачьих войсках. Начиная с хорунжего и заканчивая подъесаулом. Потом, после академии, ещё год командовал сотней в первом Донском казачьем полку.

— Впечатляюще. Тогда мы с вами, пожалуй, и по окрестностям прокатимся.

В общем, посмотрели всё запланированное и немного сверх этого, так что в городе и его окрестностях я теперь хорошо ориентировался, что в дальнейшем мне очень сильно пригодилось.

Юшкевич пожаловался, что местная молодёжь из зажиточных землевладельцев начала объединяться в отряды шюцкора — военизированной организации, на словах считающейся спортивным обществом. Фактически же это были прямые наследники разогнанного в 1906 году "Союза Силы", организации насквозь антироссийской и контрреволюционной. Эти отряды в основном получали оружие из Швеции, но не гнушались и нападениями на российские посты и небольшие команды.

Я учёл полученную информацию, но, к сожалению, не придал ей тогда большого значения. Потом мы долго обсуждали цели и программы различных революционных партий. Юшкевич рассказывал о Ленине, цитируя наизусть некоторые места из его работ.

Разговор оказался содержательным и весьма продуктивным, и в Таммерфорс я вернулся на следующий день уже политически подкованным.

Отчитавшись о результатах поездки перед командиром дивизии, я договорился с ним, что в следующее воскресенье точно таким же образом посещу Раумо и Або, проинспектировав гарнизоны 421-го полка.

В дальнейшем, бывая по служебной необходимости в Гельсингфорсе, я старался находить время для общения с Куусиненом, который, как оказалось, был одним из основателей финской социал-демократической партии. И после каждой встречи мой финский становился всё лучше и лучше. Теперь я уже был способен не только спросить дорогу, но и некоторое время поддерживать разговор. Это значительно облегчало общение с местным населением, зачастую не знавшим русского языка или, что тоже случалось не редко, делающим вид, что не понимает по-русски. И в последующем способствовало успешному проведению занятий по строевой и стрелковой подготовке с финскими красноармейцами.

.

(За пять месяцев до дня "Д")

Полковник Генерального штаба Михаил Степанович Свечников выборный начальник 106-й дивизии

В середине лета 1917 года в Гельсингфорс для ведения агитационной работы среди солдат Северного фронта и моряков Балтийского флота был направлен член Военной организации при ЦК РСДРП(б) Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (кличка "Штык"). Высокий, черноволосый, с небольшими аккуратными усиками над верхней губой, он был бы похож на Гоголя, если бы не очки с круглыми стёклами. Владимир Александрович имел военное образование, звание подпоручика, но в армии после окончания училища служил всего один год. Мы с ним быстро сошлись и в дальнейшем работали рука об руку.

Вскоре его арестовали и посадили в "Кресты", но спустя месяц с небольшим он вышел на свободу и вернулся в Гельсингфорс, теперь уже в качестве комиссара при генерал-губернаторе Великого княжества Финляндского.

К этому времени во всех воинских частях, расквартированных в Великом княжестве Финляндском, прошли выборы командиров. 9 сентября на заседании революционного комитета Таммерфорса я на основании резолюции дивизионного комитета от 2 сентября был единогласно утверждён начальником 106-й дивизии.

В последующие дни мы с председателем дивизионного комитета участвовали в двух заседаниях III Областного съезда депутатов армии, флота и рабочих Великого княжества Финляндского, который проходил в Гельсингфорсе. Подавляющим числом голосов на съезде была принята предложенная большевиками резолюция о том, что власть должна перейти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. На этом съезде председателем исполкома Областного комитета был избран Ивар Тенисович Смилга. По истине уникальный революционер, ставший членом РСДРП в 1907 году, четырнадцати лет от роду. Летом 1917 году, вернувшись из сибирской ссылки, он был избран в ЦК РСДРП. В 24 года! В дальнейшем мы с ним работали в плотном контакте.

Вскоре после этого Антонов-Овсеенко привёл меня и Куусинена в ничем не примечательный дом, чтобы познакомить с человеком, который, будучи на нелегальном положении, скрывался в квартире Густава Семёновича Ровио, ещё в апреле 1917 года назначенного начальником милиции Гельсингфорса.

Хорошо разбираясь в разведывательной и контрразведывательной деятельности, основы которых нам читали на дополнительном курсе академии, я не мог не оценить всю прелесть и глубину задумки финских революционеров. Квартира полицмейстера — это самое последнее место, где будут искать человека, объявленного в розыск Временным правительством.

По узкой винтовой лестнице мы поднялись на пятый этаж. Антонов-Овсеенко выстучал по двери условный сигнал, и нам открыли.

— Познакомьтесь, — сказал, проходя в комнату, наш провожатый. — Это Константин Иванов.

Широкоскулое лицо Иванова с характерным прищуром глаз сразу показалось мне знакомым. Я мысленно пририсовал ему усы и бородку клинышком и убедился в правильности своей догадки. На лице моего визави также проступило узнавание:

— Мы с вами раньше нигде не встречались?

— Встречались, Владимир Ильич. Второго апреля в Торнео. Я вас тогда спрашивал о том, как можно будет остановить войну. Разрешите представиться Свешников Михаил Степанович, полковник Генерального штаба, выборный начальник 106-й дивизии. С мая этого года член вашей партии.

— Здравствуйте, господин полковник, так вроде бы вас теперь принято величать? — спросил Ленин, протягивая мне руку.

— Будем знакомы, Владимир Ильич, — я крепко пожал ему руку. И не нужно никаких господ, давайте просто по имени отчеству.

— Вы тоже были в Торнео? — спросил Ленин у Куусинена.

— Был, Владимир Ильич. В делегации от Гельсингфорского совета. Я переводил ваши слова для тех, кто не понимали по-русски. Моя фамилия Куусинен. Отто Вильгельмович Куусинен.

— Здравствуйте, Отто Вильгельмович. Я вас вспомнил.

Они пожали друг другу руки, после чего мы все трое уставились на Антонова-Овсеенко и дружно рассмеялись. Такого растерянного лица я у него не видел ещё ни разу.

— Эх вы, конспиратор, — пожурил его Ленин. — Успокойтесь, ничего страшного не случилось. Они ведь никому не расскажут об этой встрече?

— Не беспокойтесь, Владимир Ильич, никому не расскажем, — твёрдо пообещал я. И сдержал это обещание. Никому не рассказывал. А люди гадали потом, почему я звоню и телеграфирую Ленину напрямую через головы начальства?

— Раз так, я сейчас чайник вскипячу, — сказал Ленин. — Попьём чайку и обсудим, как нам вооружённое восстание провести. Сначала в Петрограде, а потом и здесь у вас.

— У меня тут кое-что к чаю имеется, — заявил Антонов-Овсеенко, развязывая сидор. — Пирог с зайчатиной.

— С зайчатиной — это хорошо, — обрадовался Владимир Ильич. — Мы в Шушенском с зайчатиной пекли. Давно это было. Эх, сейчас бы с ружьишком да на охоту...

Мы тогда очень плотно вчетвером посидели. Решили, что для силовой поддержки восстания в первую очередь будем привлекать Центробалт, а во вторую, если это потребуется, — мою дивизию. Придумали условный сигнал для Гельсингфорского комитета — телеграмма с просьбой выслать устав.

Потом можно будет выйти из войны, заключив мир с Германией, и неторопливо заниматься всем остальным, в частности — Великим княжеством Финляндским. Теперь Россия будет помогать своим соседям. Вплоть до победы мировой революции.

Поговорили и об армии. О том, как лучше её реформировать после социалистической революции. Я объяснял, что даже если полностью уйти от призыва и формировать армию исключительно на добровольной основе, профессионалы в ней всё равно будут востребованы. Поэтому в процессе демобилизации надо вдумчиво подойти к селекции офицерского корпуса, отбирая из общей массы тех, кто проявил себя с лучшей стороны во время боевых действий и не противопоставлял себя солдатской массе, а наоборот, воодушевлял её своим примером.

Возможно, после победы мировой революции нужда в армии вообще отпадёт. Но это произойдёт ещё очень нескоро. А в ближайшие годы военспецы, как можно называть примкнувших к революции офицеров, будут стране чрезвычайно полезны, поэтому надо их не отталкивать, а по возможности привлекать на свою сторону.

Разошлись мы уже глубоко за полночь.

А 11 октября я впервые побывал в Смольном. Там проходил съезд Советов северной области. Мы туда приехали втроём: Пискунов и прапорщик Цибульский как делегаты от советов, и я в качестве гостя. На съезде присутствовали делегаты от Москвы, Петрограда, Новгорода, Старой Руссы, Боровичей, Ревеля, Юрьева, Нарвы, Архангельска, Вольмара, Кронштадта, Гатчины, Царского Села, Чудова, Сестрорецка, Шлиссельбурга, Выборга, Гельсингфорса, Таммерфорса и Або, а также окружного Съезда Балтийского флота и нескольких уездных городов.

Целью Съезда было связать в единую мощную структуру Советы Северной Области, создав вокруг Петроградского Совета сильную революционную опору. Съезд являлся предтечей Всероссийского Съезда рабочих и солдатских депутатов.

Председателем президиума съезда был избран Николай Васильевич Крыленко — прапорщик запаса армейской пехоты, экстерном окончивший юридический факультет Харьковского университета. После Февральской революции был председателем армейского комитета 11-й армии. Спустя две недели после съезда он в качестве представителя Совнаркома вошёл в состав Комитета по военным и морским делам вместе с Владимиром Анатольевичем Антоновым-Овсеенко и Павлом Ефимовичем Дыбенко. С последними двумя я уже был хорошо знаком, не раз пересекаясь в Гельсингфорсе, а Николая Васильевич тут увидел впервые. Он обратился к делегатам со вступительным словом и огласил повестку.

Первым с пространным докладом о деятельности Петроградского Совета выступил Лев Давидович Троцкий. Кучерявый худосочный субъект с ярко выраженной семитской внешностью. Я много слышал об этом человеке, но увидел тогда впервые. И он мне активно не понравился. Пел как соловей, говорил правильные слова о том, что Временное правительство собирается сдать Петроград и переехать в Москву, а мы не должны с этим соглашаться и обязаны взять на себя оборону города и страны в целом, глазами сверкал, но было за этим слишком много пафоса и почти отсутствовала конкретика. Только общие фразы. Потом, многократно упомянув ответственность и долг, перешёл к конкретике: "Лучшей обороной страны будет немедленное мирное предложение к народам всего мира через голову их империалистических правительств". Тут мне даже смешно стало — конечно, услышав такое предложение, все народы сразу поскидывают свои правительства и начнут с нами дружить. Нет, такому болтуну нельзя доверять судьбу страны.

Вторым от имени Балтийского флота выступил председатель Центробалта Дыбенко — мощный чернобородый матрос, который уже через две недели будет назначен народным комиссаром по морским делам. Этот уверено рубил правду-матку о том, что Балтийский флот, не смотря на исключительно враждебное отношение к нему Временного правительства, героически сражается с немецким флотом, превышающим его в пятнадцать раз по численности. Дыбенко вкратце, но с цифрами, рассказал о действиях Балтийского флота в Моонзундском сражении. Поведал о том, что и в дальнейшем матросы будут умирать, но не запятнают себя предательством по отношению к революции.

Потом привёл пример действий Временного правительства, рассказав, что для флота у Временного правительства нет хлеба, но оно попыталось отправить в Швецию семьдесят вагонов с продовольствием, среди которых было сорок вагонов с маслом, которое флот тоже не получает. Из этого он сделал заключение, что Временное правительство хочет уморить флот голодом. Далее он поведал, что недавно Временное правительство прислало на усмирение флота две дивизии казаков, но те быстро стали большевиками и левыми социалистами-революционерами.

В этом месте зал грохнул аплодисментами. Дыбенко закончил своё выступление призывом к съезду послать флоту приветствие и зачитал его текст. Съезд текст приветствия утвердил и почтил погибших матросов и солдат вставанием.

Третьим со словами о безусловной поддержке Петроградского совета выступил представитель Московского совета. Потом от имени Финляндского областного комитета толкнул речь Антонов-Овсеенко. Он доложил съезду, что ни один приказ Временного правительства не исполняется на территории Великого княжества Финляндского, если он не подписан комиссаром областного комитета. При этом комитет контролирует все органы местной власти, наблюдает за контрразведкой и регулирует местную жизнь. В качестве вывода Владимир Анатольевич выдал: "Комитет во всех отношениях стал органом революционной власти. И ему всё труднее становится удерживать массы от выступления, так как сейчас ребром встал вопрос о власти".

После перерыва, во время которого я улучил момент накоротке переговорить с Крыленко, было ещё несколько выступлений. В частности, депутат от Новгородского полка (румынский фронт) озвучил требование солдат о немедленном начале мирных переговоров и переходе всей власти в руки революционной демократии.

Мой прапорщик Цибульский долго не разглагольствовал, также выразив требование частей гарнизона Таммерфорса о скорейшем заключении мира и выразил недоверие Временному правительству.

Потом было очень эмоциональное выступление депутата Молчанова из первого Сибирского армейского корпуса. Я застенографировал его и считаю необходимым привести целиком. "Все солдаты и все части нашего корпуса хотят перехода власти к Советам. Мы не знаем у себя ни большевистской, ни меньшевистской агитации. Жизнь нас многому научила. Мы теперь сами твёрдо убедились в том, что коалиционное правительство затянуло войну. Нам говорят, что война нужна для страны, для наших отцов и матерей, оставшихся в тылу. Неужели нашим матерям и отцам нужно было пролить такое море крови их родных детей ради их собственного благополучия? А где же это благополучие наших отцов и матерей? Неужели в том голоде, в той нищете, в тех материнских слезах, которые война принесла в изобилии трудовому люду, рабочему и крестьянам? Знайте, что на фронте не проходит часа и минуты, чтобы солдаты не говорили о мире!". Очень сильно сказано.

После исчерпания регламента Крыленко подвёл краткий итог первого дня работы съезда, отметив, что все выступающие, за исключением новгородцев, высказались солидарно: вся власть Советам, долой существующее временное правительство!

Из Смольного я пешком направился на квартиру, в которой моя семья проживала в доме 15 по Греческому проспекту, чтобы впервые за долгое время увидеться с женой и тремя своими детьми. По пути меня трижды останавливали патрули, но, услышав, что иду домой из Смольного, сразу же пропускали. Даже документы ни разу не проверили.