Люди ли зомби?

4 минуты до конца. Зомби орут благим матом, выгибаясь под немыслимыми углами, но вырваться из пут скотча не под силу даже им. Мы лениво прохаживаемся взад-вперед по переходу, ежесекундно поглядывая на путы каждого из своих клиентов. Не вырвется ли кто... Случись это за 4 минуты до конца, пришлось бы наваливаться на него всем скопом и прижимать зомби к земле, потому что орудовать ножом уже поздно, он не успеет регенерировать.

До конца Превращения всего минута. Зомби елозят по полу, пытаясь высвободиться. Рычат, орут, шипят, но ни единого слова в их криках не проскакивает. Люди ли зомби? — все же вряд ли. В них остается одна только животная ярость, жажда крови и смерти.

"Я — это я!"

"Никто не умрет!"

Сейчас главное — не расслабиться, не позволить Превращению взять верх надо мной. Мне нет надобности смотреть на часы, я физически ощущаю, как подходят к концу эти кровавые пятнадцать минут. Это как состязание по бегу — вот она, финишная прямая! Выложиться на все 120%! Бежать, бежать из последних сил! И последние силы вкладывает сейчас Превращение, понимая, что вновь проигрывает, что наш девиз снова был воплощен в жизнь.

Моя кровь кипит. Ярость клокочет в горле. Я ненавижу корчащихся у меня под ногами зомби. Они — враги! Исконные враги, которых я должен убивать любой ценой.

Убивать любой ценой.

Убивать!

"Никто не умрет!"

"Я — это я!"

Последние 15 секунд...

Трещит скотч, который из последних сил пытаются разорвать руки зомби. В них Превращение тоже вкладывает все, что у него осталось. Зомби тоже чувствуют, как истекает время, и как-то по своему, не так как мы, но тоже понимают, что у них осталось всего 15 секунд на то, чтобы разорвать кого-нибудь на куски.

Две секунды, одна... Ноль!

Я без сил опускаюсь на пол, наконец-то выпуская из рук окровавленный нож. Как же тяжело сопротивляться зову собственной крови, горящему в ней огню ненависти, желанию убивать...

— Может, ты меня все-таки развяжешь? — ободряюще улыбается мне Настя.

Хорошо ей... У нее сейчас только руки и ноги побаливают, да и то слегка — пройдет в течение ближайших десяти минут, а у меня... У меня болит душа, истерзанная яростью. Как бы я хотел не быть исключением из общих правил! Как бы хотел, чтобы Превращение с вероятностью 50% делало меня или зомби, или забойщиком! Хотел бы очнуться спустя 15 минут, и ничего не помнить. Ни боли, ни ярости... И не бояться ежесекундно потерять над собой контроль, превратиться в забойщика окончательно, не чувствовать ответственности за жизни десятка друзей, обращенных в зомби.

Но я — забойщик. Вечный забойщик.

Я разрезаю скотч. Распахиваются двери, и к нам устремляется бригада врачей, проверять, есть ли раненные. Слава Богу, никаких ранений серьезнее ссадин и царапин. Последнее Превращение за сегодняшнюю смену тоже прошло гладко, как по маслу. Все живы, теперь можно и по домам...

Четыре часа пятнадцать минут ночи.... Двадцать минут на душ и переодевание, выйти, поймать такси, и в пять с копейками я уже буду дома. Как же хочется хоть раз поехать домой "как есть", грязным, потным, в залитой кровью одежде. Остановится ли хоть одна машина, чтобы подобрать меня?

Привычно отмахнувшись от прицепившегося ко мне врача, я уже направляюсь в раздевалку, когда кто-то трогает меня за плечо. Настя.

— Ты никуда не торопишься?

— Да вроде не слишком. А что?

— Может, проводишь меня до дома?

— Страшно идти одной? — ехидничаю я. Видели бы ее сейчас местные гопники. Залитую собственной кровью, в порезанной блузке, с широким ножом на поясе... Разбежались бы!

— Не страшно, — отвечает она. — Просто не хочется. Я тут недалеко живу, пешком одной идти скучно.

— Я женат, — говорю я.

— Я знаю.

Тогда все нормально.

— Встречаемся на выходе из перехода.

— Договорились.

Стоя под душем, и чувствуя, как вместе с кровью вода смывает с меня усталость, я вновь возвращаюсь к мысли о том, как я буду жить, если не смогу оставаться забойщиком, и смогу ли я жить дальше, если останусь им.

Мне двадцать два. Сейчас я как раз заканчивал бы институт, если бы год назад не бросил его к чертовой бабушке, предпочтя работу проектировщика летательных аппаратов работе забойщика.

Я вот уже полгода как женат, и я знаю, что сейчас Даша не спит, ждет меня с работы. Она волнуется каждый раз, когда я ухожу на работу, и ее трудно за это винить и невозможно успокоить. Раз в трое суток, заступая на дежурство, я играю со смертью. Три захода в переход, иногда днем, а иногда ночью. Превращению все равно, сияет ли над городом солнце, или тускло светит луна. Метут ли асфальт струи дождя, или бежит по нему холодная поземка.

Каждые два часа двадцать человек должны стоять в переходе метро, чтобы сойтись в схватке не на жизнь, а на смерть. Не найдя там этих двадцати, Превращение пойдет в массы, и тогда город захлебнется в крови.

Это уже было... Первые несколько дней после того, как Превращение докатилось до Новосибирска. Когда еще не вычислили облюбованного им места для схваток, когда еще не существовало сформированной команды забойщиков.

Тяжелее всего пришлось Нью-Йорку, первому городу, в котором обосновалось Превращение. Там кровавый хаос продолжался несколько недель...

Это началось около трех лет назад. Ровно в полдень десять человек на улицах Нью-Йорка словно озверев, накинулись на тех, кто находился рядом, и буквально рвали на куски любого, кто попадался им под руки. Обретая нечеловеческую силу и дикую, безграничную яростью, хрупкие женщины одним ударом проламывали головы полицейским, пытавшимся их образумить, матери пробивали стены домов телами собственных детей, а спустя пятнадцать минут придя в себя, и поняв, что натворили, бились головой о те же стены, не желая больше жить.

Десять тех, кого впоследствии стали называть зомби.

Другие десять человек, никак не связанные друг с другом, или же с озверевшими зомби, ровно в ту же секунду бросались на их поиски. И находили, чувствую зомби каким-то шестым чувством. Находили, и бросались на них с голыми руками, или вооружившись первым попавшимся предметом. И били, рвали на части, стреляли... Стреляли до тех пор, пока не заканчивались патроны, или не истекали эти кровавые 15 минут.

Эти люди сохраняли некое подобие сознания. Придя в себя, они помнили все, что сделали, но вот контролировать себя не могли. Ими овладевала одна единственная мысль: найти и убить зомби. Убить любой ценой.

Позже их стали называть забойщиками...

Чаще погибали зомби. Выстрели зомби в голову, и он умрет, но пять минут спустя вновь встанет на ноги и продолжит убивать. Если, конечно, пока зомби еще слаб, забойщик не выстрелит вновь... А он выстрелит, так как пожирающая забойщика ненависть заставляет его стрелять вновь и вновь, пока не опустеет магазин, а затем бить, кромсать и резать, пока не истекут отпущенные Превращением 15 минут.

За первым Превращением последовало второе. Ровно через два часа после первого. И вновь множество жертв. Десятки людей, погибших от рук зомби, и несколько зомби, убитых забойщиками.

Нью-Йорк словно вымер — люди боялись выходить из дома, боялись оказываться рядом с другими, даже с родными и близкими. Те, кто становились зомби, не щадили никого...

Опустела даже многолюдная подземка. И так сложилось, что после двух недель кровавого хаоса, после нескольких сотен смертей, в один прекрасный момент ровно в 16 часов на одной из станций метро оказалось ровно двадцать человек. Ровно. Ни одним больше, ни одним меньше. И там словно бы разверзся ад.

Десять забойщиков против десяти зомби. Зомби погибли все, из забойщиков выжили двое. Они, в отличие от зомби, на время Превращения не получают способность к регенерации, и не умеют оживать после того, как им свернут шею или пронзят сердце.

Дальнейшего я не знаю. Не знаю, кто и как попытался вновь провести этот эксперимент, оставить двадцать человек на этой станции. Были ли это добровольцы, или же никто не спрашивал их согласия. Просто к концу следующей недели в Нью-Йорк вернулся порядок, а кровавые сражения стали происходить только в метро, на одной лишь избранной Превращением станции.

Собственно, это единственное, что мы до сих пор знаем о Превращении. Каждые два часа в одном небольшом участке метро должны находиться двадцать человек. Ровно двадцать! И тогда Превращение коснется лишь их, превратив десятерых в зомби, а десятерых — в забойщиков. Если в этом месте в этот миг окажется хотя бы на одного меньше, или на одного больше — Превращение уйдет на поверхность. Уйдет в город. И десять случайных людей по всему городу обратятся в зомби и будут убивать всех, до кого смогут дотянуться, а еще десять помчатся на поиски этих зомби, не думая больше ни о чем.

Сколько народу ползало по избранным Превращением станциям метро! Кто с дозиметрами, а кто с детекторами эктоплазмы. От серьезных ученых до попов и охотников за привидениями. Не нашли ничего! Ничего, что помогло бы объяснить Превращение. Ничего, что помогло бы его предотвратить.

И все, что мы можем — это спасть чужие жизни, каждые два часа спускаясь под землю, и принимая правила этой игры. Мы — забойщики. Те, кто уверен в себе, уверен в том, что не сорвется, и не ударит зомби лишний раз, потому что этот зомби еще минуту назад был таким же, как и остальные. Человеком! И спустя 15 минут он вновь станет человеком...

После Нью-Йорка настал черед Москвы. Затем Лондона.

Превращение проявляло себя в крупных городах, и всегда выбирало ареной боя станции метро. Кто-то усматривает в этом еще одну закономерность, но я не вполне согласен с ними. Превращение не выбирает города с метро. Превращение выбирает БОЛЬШИЕ города, а во всех из них есть метро, идеально подходящее для кровавого пятнадцатиминутного побоища.

В последние годы набрала сил религия, и особенно укрепило свои позиция христианство. По теории священнослужителей Превращение — это кара божья, которая должна нас устрашить и направить на путь истинный. Превращение проявляло себя в мегаполисах, а мегаполисы — это всегда быдло, пьянь, преступность и отупление.

Вам доводилось сравнивать людей небольшого провинциального городка, и крупного промышленного мегаполиса? Я не был в других странах, и могу судить лишь по России, но думаю, что эта тенденция сходна для всех городов мира.

В маленьких городах люди чаще улыбаются, и чаще общаются между собой. Даже у спешащих на работу людей глаза не пусты. В них отражается мысль, иногда мелькает даже улыбка. В мегаполисах же все не так... Утром люди идут сплошным потоком, словно зомби... Не те зомби, которых я режу и пеленаю по три раза за смену. Другие, из голливудских ужастиков. Пустые глаза, ровный шаг... Не хватает только простертых вперед рук со скрюченными пальцами. Никаких улыбок, никакого блеска в глазах. Пустота.

Они еще спят, они идут на автопилоте, отключившись от всего мира, чтобы не видеть пыли и грязи большого города, чтобы не обонять выхлопы тысяч машин и гигантских труб ТЭЦ.

Толкни такого зомби, и тебя покроют матом. Естественная реакция на любой раздражитель — это агрессия. Защити себя, свое личное пространство. Все остальное — не важно.

Люди в маленьких городах открыты. В мегаполисах — замкнуты и отчуждены. Говорят, что в Москве на пути метро однажды упала девушка. Никто не попытался ее спасти — все просто стояли и ждали развязки. Что же произойдет? Все, что происходит не со мной — это лишь зрелище, не более того.

Быть может представители церквей и правы: Превращение — это наказание. Это испытание.

Научитесь бояться. Примите как данность: то, что сегодня не ваш сын превратился зомби не означает, что его не постигнет эта участь завтра.

Научитесь помогать друг другу. Научитесь ценить не только свою жизнь, но и чужую. Даже обратившись на 15 минут в забойщика контролируйте свою ярость, помните о том, что секунду назад нападающий на вас зомби был человеком.

Научитесь не отвечать ударом на удар, а перехватывать этот удар, и "пеленать" зомби, сохраняя жизнь не только себе, но и ему.

Мы, те, кто ставит на кон свою жизнь в переходе метро, научились этому. Доверию, взаимопомощи, умению контролировать свою злобу. Быть может, когда этому научатся все — Превращение канет в небытие?

Хочется верить...

Я одеваюсь, накидываю ветровку, и покидаю раздевалку. Она и раньше была маленькой — в коммуникациях метро особо не развернешься, а с тех пор, как среди нас появилась девушка, и раздевалку пришлось делить на женскую и мужскую, она стала вдвое меньше. Но никто не жаловался. Мы — потому что девушка в команде, это хорошо. Ударить девушку труднее, чем мужчину, а значит, еще легче станет бороться с накатывающей во время Превращения яростью. А те, кто курирует работу забойщиков — потому, что каждый забойщик на вес золота. Цена каждого из нас едва ли не больше цены всей станции метро.

Метро можно прокопать и новое. А вот найти человека, добровольно соглашающегося играть со смертью, да к тому же способного сохранить во время Превращения частичку себя, очень и очень сложно.

Поэтому, проработав забойщиком месяц, ты можешь не думать о заработках ближайшие года три.

Поэтому, проработав три месяца, я купил себе двухкомнатную квартиру.

Поэтому сейчас я уже не знаю, зачем я здесь. Заработанных денег мне хватит до конца жизни. Правительство не скупится выделять деньги из казны для тех, благодаря кому город еще не превратился в ад.

Настя ждет меня у выхода из метро.

— Куда нам? — спрашиваю я.

— Туда, — она указывает направление. — Я на Державина живу.

У каждого есть свой способ определения, хороший человек перед ним, или нет. Умный или тупой как пробка. Совпадают ли у них двоих взгляды на жизнь, или кардинально отличаются.

Для меня один из способов определить интеллект человека — увидеть, как он задает направление или указывает путь. Когда я рассказываю о чем-то, связанном с направлением, или как пройти куда-либо, в голове у меня словно прорисовывается карта этих мест. С масштабом, с привязкой к сторонам света. И рассказывая, как пройти, скажем, до моего дома, я мысленно веду человека по этой карте. Если нужно, я расскажу детально: "Идешь по Сибиряков-Гвардейцев, по правой стороне. Порядка 300 метров от площади Маркса. Твой ориентир — магазин "Пятерочка". Стоя лицом к нему — направление 30 градусов..."

Доводилось мне видеть и обратное — человек, стоя лицом на юг объяснял мне дорогу, сопровождая эти объяснения яркими жестами:

— Идешь вот так вот, на восток... — при этом машет рукой вперед.

— Так там же юг, — говорю я.

— Да не придирайся ты!

Я вроде и не придираюсь. Я просто хочу понять...

В Настиной голове, судя по всему, развернутая карта города тоже имелась. Указала она именно туда, где находилась улица Державина, и скорее всего, если бы мы могли пройти прямо по указанному ей направлению, проходя сквозь стоящие на пути дома, то вряд ли ошиблись бы больше чем на пару градусов.

Я улыбнулся, радуясь этому нашему с ней сходству, и эта улыбка не укрылась от ее взгляда.