Раб

Доев, Гвен подошла к кровати, откинула одеяло. Заметила его незаконченное движение. Действительно, выздоравливает — начал стесняться своей наготы... Надо дать ему одежду. Хотя бы Бака — та ему уже второй год без надобности. Проклятый Бак! Даже умереть он умудрился не вовремя!

Она начала осматривать его ногу. От раздражения, которое всегда накатывало на нее при мысли о муже, нажала на колено сильнее, чем следовало — тело раба содрогнулось от боли, он со свистом втянул воздух. Но встретил ее взгляд ничего не выражавшими глазами: понял, что она причинила ему боль намеренно. Злясь и на него и на себя, Гвендолин выпрямилась со словами:

— Прогадал ты, Ник! Он навсегда останется калекой. Зачем нам нужен еще один лишний рот?

Мужчина перевел взгляд на Ника. Тот только сказал тихо:

— Ешь.

* * *

Гвен невольно замедлила шаг: из ее дома несся звук давно забытого времени — громкий мужской смех. Она переступила порог, уже заранее хмурясь. Больной сидел на кровати в компании своих друзей. Его бледное худое лицо неожиданно помолодело, запавшие глаза светились. Гвендолин рассвирепела:

— Кто вам разрешил войти в мой дом?! Убирайтесь!

— Молодой хозяин позволил! — бойко доложил Дак. Гвен круто обернулась к деверю, на ее скулах запылал гневный румянец.

— Ник?!

Тот заговорил — поспешно и виновато:

— Гвен, ведь ничего страшного, если они повидаются...

— Скоро он переселится в сарай, вот пусть там и милуются, сколько влезет!

— Гвен...

Она глубоко вздохнула. Сказала слегка севшим голосом:

— Ник. Я не хочу, чтобы солдаты вновь входили в мой дом. Пусть бывшие солдаты... Ты ведь тоже не хочешь этого?

Ник опустил глаза и коротко махнул рукой:

— Идите.

Дак сжал плечо командира.

— Ладно, Марк. Выздоравливай давай. Прости за беспокойство, хозяйка...

Марк проводил взглядом друзей и посмотрел на нее.

— Должен ли я уйти тоже?

— Что? — невольно переспросила Гвендолин. Так как раб почти постоянно молчал, она забыла, что и он тоже может разговаривать.

Его лицо было прежним — осунувшимся и больным. И крайне упрямым.

— Мне уйти? — повторил он. — Я ведь тоже солдат...

— Солдат! — презрительно фыркнула женщина. — Ты сейчас не угонишься и за беременной козой! Вояка!

— Ты не ответила, — напомнил Марк спокойно.

— Ты останешься в доме, пока не выздоровеешь! — поспешно вмешался Ник, взглядом ища согласия невестки. Та двинула низкой бровью, но смолчала.

* * *

— Гвен, почему ты так к ним относишься?

Был поздний вечер. Осторожно, стараясь не скрипнуть, Марк повернулся на кровати, наблюдая за сидевшей у огня парой.

— Даже Мара, всех на войне потерявшая, — продолжал парень, — поит их молоком, а ты... Гвен, все уже кончилось.

— Кончилось? — женщина вздохнула. — Кончилось... Ничего еще не кончилось, Ник, милый мой... Слышал, что говорят?

— Все равно, — Ник подбросил полено. — Ты не должна ненавидеть их за то, что с нами случилось. Они ведь в этом не виноваты.

— Я обращаюсь с ними, как они того заслуживают. Они должны хорошо работать и быть послушными — это все, что от них требуется. Но мне не нравится, что ты так привязался к ним... к нему. К этому Марку.

— Я?

— Ты купил его, хотя он никуда не годился.

— Он бы просто умер, если б остался там.

— Там были и похуже, но ты взял этого. Ты ходишь за ним, как нянька за младенцем. Он как будто околдовал тебя. Ты же знаешь — едва он встанет на ноги, они втроем попытаются сбежать. Так зачем ты все это делаешь?

Ник ответил не сразу.

— Он... нужен нам. Это все, что я могу тебе пока сказать.

Женщина вздохнула с досадой:

— Некогда мне разгадывать твои загадки! Давай спать...

— Гвендолин! — в дом стремительно влетел подросток, и Марк, забыв, что он спит, поднял голову. — Леди Гвендолин, солдаты!

Оба разом оказались на ногах.

— Сколько?

— Человек десять.

— Скот?

— На дальнем пастбище.

— Хлеб?

— В укрытии.

— Уведите лошадей. Позови стариков. Ник...

Ник застегивал ремень с перевязью.

— Я иду с тобой.

Гвен уступила с явной неохотой. Задев горячим взглядом приподнявшегося на локте раба, выскочила из дома.

'Скот — на дальнем пастбище. Хлеб — в укрытии'. Эти люди всегда готовы к нежданным гостям.

Прошло немало времени, прежде чем он услышал приближавшиеся к дому голоса. Один из них был голосом хозяйки, другой — незнакомого мужчины.

— С какой стати, господин офицер, вас интересуют мои рабы? — в голосе Гвендолин кипел еле сдерживаемый гнев. — Я законно купила их на глазах у всей ярмарки по недавнему королевскому указу...

— Мы не обязаны тебе ничего объяснять, женщина! — высокомерно заявил мужчина. — Просто предъяви их нам — и все!

— Они в сарае... если, конечно, господин не погнушается дурным запахом... — о, эта ядовитая издевка в низком голосе, она и святого из себя выведет! А собеседник Гвендолин явно не был святым. Марк уже сидел на постели, пережидая головокружение. Проклятая слабость... Он не знал, что происходит, но эти люди явно несли с собой смерть.

Они возвращались снова: теперь военный выходил из себя, а Гвен была сама мед и патока.

— Еще раз спрашиваю — где третий?

— Третий? Кто третий, господин?

— Торговец сказал, ты купила троих солдат. Где третий?

— Ах, этот... — медленно сказала Гвендолин. Марк начал вставать, цепляясь за резную спинку кровати. Пот лился с него градом — от слабости и страха. — Ну, так бы и сказали — третий! А то — рабы, рабы, надо было сразу сказать, что не первый, не второй, а третий...

Марк стиснул зубы: проклятая баба... Ну, не тяни же, сука!

— И таких важных господ прислали за этой тощей дохлятиной? — пела Гвендолин. — Вы же так вымокли и замерзли...

— Женщина! Где он?!

— Экая жалость, что вы ехали так далеко и так напрасно, — убивалась Гвендолин. — А в награду — кости, только кости, если их еще собаки не растащили...

— Что?

— Да он сдох в ту же ночь, как мы приехали! Вашего торговца надо на осине вздернуть за продажу порченого товара!

— Он умер? Это правда?

— Нет! — внезапно разозлилась Гвен. — Пока мы здесь с вами болтаем, он согревает мою постель! Хотите взглянуть?

Марк замер, представив себе ее широкий приглашающий жест.

— Женщина, мы не собирались отбирать его у тебя, — вмешался третий, до того молчавший. — Мы заплатим за него большие деньги!

— Возьмете кости за ту же цену?

— Где, ты сказала, его похоронили?

— Никто его и не хоронил вовсе. Сбросили в овраг. Скади, своди господ до оврага! Коль не боитесь ноги переломать, хоть до утра любуйтесь!

— Ну что, лорд?

— Вроде не врет. Все же пусть солдаты обыщут овраг.

— Переночуем здесь?

— Нет. Сейчас же обратно. Я спешу. И если с ним покончено...

— Экая жалость! Прощайте, благородные господа! Простите, что обеспокоили вас на ночь глядя! — услышал Марк голос Гвендолин и резкий ответ:

— Придержи язык, крестьянка, пока его тебе не укоротили!

Кто-то из солдат вернулся, невнятный доклад, команда сбора...

Ник вошел в дом — оживленный, раскрасневшийся — и увидел мокрого от пота Марка, стоявшего у кровати на трясущихся от слабости ногах.

— Зачем ты поднялся?

— Они ушли? Почему она им не сказала? — переводя дыхание, он глядел на Ника. Тот весело улыбнулся:

— Не из-за тебя. И даже не из-за меня. Просто Гвен не любит солдат. И еще не любит, когда суют нос в ее дела.

— Наговорились? — раздался резкий голос Гвендолин. Ник помог рабу улечься, ободряюще улыбнулся и отошел. Гвендолин стояла у кровати, разглядывая Марка внимательно, как никогда раньше.

— И что ты скажешь?

Марк нагло заложил руки за голову.

— А что ты хочешь услышать, хозяйка?

Женщина навалилась на спинку кровати тугой грудью.

— Кто эти люди и почему они тебя ищут?

— Я знаю не больше твоего, хозяйка, — сказал он. — Ведь они тебе не ответили?

— Я уже жалею, что не отдала им тебя!

Гвендолин мигом оказалась рядом, вцепившись в его плечи сильными жесткими пальцами, склонилась к самому его лицу. Марк ощутил горьковатый запах полыни и дыма, пропитавший ее волосы. Зашипела ему в лицо:

— Плевать мне, кто ты, и что они с тобой сделают! Что из-за тебя будет с моими людьми?

Он, не мигая, смотрел в ее горящие глаза — ведьма, ведьма...

Сказал медленно:

— Я не причиню вам вреда.

Это был не ответ, но иного ей не дождаться. Лучше бы она и впрямь отдала его солдатам! Но они вели себя невыносимо нагло — эти мужики, уверенные в своем превосходстве лишь потому, что носят штаны, а не юбку... Гвен увидела его сощурившиеся от боли глаза, которую причинили ее впившиеся в раненое плечо пальцы, разжала руки и метнулась к выходу.

— ...Она что, всегда такая?

Перевязывавший его Ник вскинул неожиданно холодный взгляд.

— Ты не должен говорить о ней ничего плохого, — сказал негромко. — Или я убью тебя.

И вновь принявшись за повязку, добавил:

— Да и любой из нас тоже.

Марк помолчал и заговорил осторожней:

— Я не хотел обидеть ни тебя, ни твою невестку. Просто удивляюсь, что у вас всем заправляет женщина.

— Мы были растеряны, — просто сказал Ник. — И она взяла все в свои руки. Мы обязаны ей жизнью. Я обязан ей жизнью.

— Сколько тебе лет, Ник?

— Пятнадцать, — он взглянул на Марка своими девичьими глазами. — Я был слишком молод, чтобы идти на войну. А сейчас... я только обуза для нее... для них всех.

Марк заметил оговорку. Он глядел на Ника с жалостью. Мальчик был влюблен. Влюблен в женщину вдвое старше себя, некрасивую, строптивую, вдову своего брата... Или в юности мы не выбираем?

— Думаю, она очень рада, что ты рядом, — сказал успокаивающе. — Она женщина и нуждается в мужской поддержке. Ты ей нужен.

Ник застенчиво улыбнулся.

— Ты думаешь? Она не заслуживает такой судьбы...

Никто ее не заслуживает, подумал Марк. Даже я.

— Она красивая, правда?

Марк едва не хмыкнул. Резкое скуластое лицо, плотно сжатые бледные губы, шелушащиеся от ветра и солнца щеки, угрюмые глаза цвета болотной тины... Но мальчик жаждал одобрения и, медленно улыбнувшись, Марк согласился:

— Да. Очень.

Глаза Ника вспыхнули, и он удивился мимолетно, что его мнение было для мальчика таким важным...

— Все! — сказала стремительно вошедшая Гвендолин. — Они наконец убрались!

И нахмурилась, вновь увидев их рядом.

— Ложись спать, Ник. Ты должен много спать, чтобы быстрее поправляться.

— А я?

Гвендолин круто обернулась. Окатила лежащего на кровати мужчину ледяным взглядом.

— Что — ты?

— Я тоже должен много спать?

— Твое здоровье меня мало волнует!

— Трудно поверить... — в его обычно невыразительном голосе прорезалась усмешка, мгновенно взбесившая Гвен.

— Слушай меня, ты... раб! Я возилась с тобой, потому что ты нужен Нику — и только. И, кроме того, мы заплатили за тебя деньги.

— Все забываю спросить, сколько?

— Два копья. И то много — за такую-то дохлятину! А теперь — закрой рот!

Марк завозился на подушке, усмехнулся горько: две копья за Ре'Альби! Действительно, она сильно потратилась!

Гвендолин повернулась к деверю:

— Гляди, как разговорился! Похоже, пора переселять его в сарай к дружкам.

— Он еще очень слаб! А ночи такие холодные...

— Ничего, не околеет!

— Марк будет жить в доме, пока не поправится полностью! — он впервые услышал у мальчика такой решительный тон. Похоже, и для Гвендолин этот тон был в новинку. Она покусала губы.

— Послушай-ка, Ник. А обо мне ты подумал?

— О тебе?

— Он молодой мужчина и живет в моем доме. Что скажут люди?

— Но ведь я тоже живу здесь! — возразил Ник.

— Но ты же...

Марк ждал, что она назовет Ника мальчиком. Но Гвен взглянула на напряженное лицо деверя — кем-кем, а ребенком он давно не был...

— ...ты мой родственник.

— Но ведь не кровный же! — с вызовом сказал Ник. — И вообще, если ты выгонишь его из дома, я тоже уйду!

Удар был мастерский, молодец парень! Теперь ей нечем крыть. Гвендолин действительно замолчала. Не глядя на мужчин, ушла за свою занавеску. Ник проводил ее глазами и широко и лукаво улыбнулся Марку.

* * *

Он открыл глаза, как от толчка. Дождь не прекращался. Неподалеку на лежанке тихо дышал Ник. Женщина стояла у очага, суша мокрые волосы. Она была настолько уверена, что мужчины спят, что вышла из-за занавески в одной рубахе. Марк смотрел, как, откидывая голову, она расчесывает волосы, медленно двигая деревянным гребнем. Это движение завораживало — как завораживает танец пламени в очаге. Лицо Гвендолин было задумчивым и усталым. Он скользнул взглядом по гладкой шее, по сбившемуся на плечо широкому вырезу рубашки... И задержал дыхание.

На фоне пламени тонкая белая ткань стала почти прозрачной. Снова и снова он ласкал взглядом теплые линии ее тела, пока не ощутил жар желания. Нет, подумал ошеломленно, нет, не сейчас... Все эти бесконечные месяцы — ранение, плен — тело не напоминало о себе, слишком много боли, усталости, голода. Теперь он пошел на поправку и вполне нормально, что он захотел женщину. Но... не ее. Не эту ведьму с болотными глазами! И все же, не отрываясь, Марк смотрел, как раз за разом приподымается ее грудь, когда она проводит гребнем по потрескивающим волосам. Он вздохнул сквозь зубы, но этот долгий вздох скорее напоминал стон...

Гвен замерла, обернулась, и он поспешно прикрыл веки. Прошелестели быстрые легкие шаги, замерли у его кровати. На влажный лоб легла прохладная ладонь.

— Опять... — пробормотала Гвендолин. Он знал, что лицо его пылает — хотя и вовсе не из-за вернувшейся лихорадки. Он замер, боясь шевельнуться, боясь выдать себя срывающимся дыханием, дрожанием ресниц...

— Чертов ублюдок, — сказала женщина устало. — Сдох бы ты поскорее, что ли...

И, повернувшись, ушла к себе.

— Плохо спал сегодня? — спросил Ник, протягивая ему хлеб.

— Почему? — хмуро отозвался он.

— Ты вертелся и стонал во сне.

Марк покосился на сосредоточенно евшую Гвендолин. Он опасался, что приступ похоти вновь повторится — как вчера, когда он подсматривал за ней, словно мальчишка. Но этого не произошло. Даже воспоминание об ее теплом теле, сейчас надежно скрытом под плотной одеждой, вызвало лишь легкое волнение. Это все ночь и его лихорадка...

Марк увидел морщинку между ее бровей и вспомнил, что не ответил на вопрос.

— Нога болела.

— Хватит болеть, — сказала женщина с неудовольствием. — Нам нужны работники, а не лишние проглоты.

Он и не сомневался, что Гвендолин выместит на нем всю досаду за вчерашнюю победу Ника.

— Как скажешь, хозяйка, — отозвался покорно, но, видимо, почудилось ей нечто в этой покорности, потому что, раздраженно глянув на него, Гвен со стуком поставила чашку.

— Пошли, Ник!

Вернувшийся через некоторое время Ник увидел, что Марк стоит у кровати, цепляясь за нее и пережидая приступ головокружения.

— Ты что?

— Я должен поскорее встать...