Мертвые люди (часть2)

Меня снова понесло, вскочил, в руках пистолет, а сам ору, требуя имя, на мать ору, совсем башню снесло. Успокоился только на крыльце, когда мать водой в морду плеснула. Сполз на лавку, свесил руки, пистолет упал на бетонный пол. Твою же... слов не хватало. В дом вернулся, как механическая игрушка.

Что за дерьмовый мир, спасся от мертвяков, вытащил кучу народа и умер от гребанного предателя.

— Почему вас не тронули?

— Им не нужны трупы, им нужна рабочая сила. Мужчин всех загнали на стройку. Женщин половину увели куда-то... Жен бунтовщиков по домам загнали.

— Надо уезжать.

— Но как? Никого не выпускают, — она охнула, прижимая руки к груди.

— Ма, лучше поедем. Я же не выдержу, — слова драли горло, как колючая проволока.

Я исподлобья смотрел на сборы матери, а в голове засела циничная мысль, уеду, но вернусь и убью тварь, стрелявшую в отца. Даже клясться не стану, незачем, ведь это единственное правильное решение. Допустим, вышел бы я сейчас, нашел эту мразь, убил бы, а как матери потом жить, потеряв двух любимых людей сразу. Да и навряд ли после моей выходки ее оставили бы в живых. Тем более умирать из-за урода я не собираюсь. Сейчас главное уехать, собраться с мыслями, придумать план и с холодной головой осуществить задуманное.

Закидав нехитрый скарб в багажник машины, вырулил на дорогу, мать на заднем сидении, лицо испуганное, глаза красные от слез. Подъехал к пропускному пункту, лопоухий с кислой мордой подошел к машине.

— Выезд запрещен.

— Это ты главному скажи. Быстро поднял шлагбаум, — заорал я, особо не прикладывая усилий, — или я...

Договаривать не стал, просто многозначительно замолчал, подействовало, парень с испугано захлопал глазами, открыл рот, но не издал ни звука.

— Ну, — зарычал я.

Шмыгнул носом, нервно схватил бревно, сдвигая его в сторону. Я утопил педаль газа, чересчур резко сорвался с места, мельком глянул в зеркало заднего вида, пацан сосредоточенно что-то говорил в рацию. Поздно каяться, сын мой, когда черти в котел пихают, выскочила злая мысль. Я повернул машину в сторону столицы, сам не знаю отчего. Когда мысли более менее пришли в порядок, свернул на проселочную дорогу, а то еще кинутся в погоню, наказывать дерзких жителей, чтоб уроком для остальных стало.

Что дальше? Я покосился в зеркало заднего вида, мать смотрит в окно, сложив руки на колени, губы плотно сжаты, а на лбу выступили морщины, верный признак, она погрузилась в раздумья. Надо и самому подумать, нечего взваливать эту ношу на ее плечи.

Так куда рулить, где прятаться? В уме перебрал всех родственников, бабушек с дедушками у меня не осталось, умерли, по вполне естественным причинам. У матери есть сестра, но она уже лет так пять живет за границей, связь мы с ней почти не поддерживаем, не считать же ее редкие приезды на пару дней. Да и не доберемся мы до нее, скорей всего. У отца есть два брата, но там еще хуже, оба живут где-то в Сибири, в каком-то глухом городишке, из-за визового контроля к нам вообще не приезжают, так, звонят по праздникам и все. Будь отец жив (мысль пустая без привязки к эмоциям, еще не верю), можно было рискнуть, а так, матушка Русь куда опаснее, чем чопорная Европа. Что осталось, друзья? У меня их не осталось, школьные после разъезда по институтам как-то потерялись, переписываемся, конечно, но я сейчас фиг найду, без мобильной связи. А вновь приобретенные... даже вспоминать не хотелось.

— Ма, — она сразу же повернулась, словно ждала, когда окликну, — а где дядя Володя?

— Не выбрался.

— А Паша и Вилмар?

— Вилмара вместе с отцом, — и чего она боится его по имени называть, — а Пашка пропал, мы так и не дозвонились.

Да, все хуже, чем можно представить. Всех, кого мог вспомнить с ходу, нет уже среди нас.

— Может, ты помнишь, к кому можно поехать?

— Почти все, кто к нам был близок, остались там, — не раздумывая ответила она, похоже, сама только что перебирала варианты, — Одни мы остались, сынок, совсем одни.

От ее слов потянуло такой тяжелой серой безысходностью, что у меня защемило сердце. Вместе с отцом умерло и ее жизнелюбие, осталась только блеклая тень от прекрасной волевой женщины. Отчего-то на ум пришли жены викингов, что уходили вместе с мужьями. Теперь я понимаю, почему. Не будь меня, мать, наверное, тоже... я тут же погнал эти мысли вон, как мелких паразитов из амбара.

— Не все так плохо, я знаю, куда нам надо, — мысль обнаружилась как-то внезапно, стоило только выгнать лишние.

Она даже не задала вопросов, просто поверила. Остановился, быстро развернул карты и через минуту сориентировался, где нахожусь, привычно прочертил маршрут. Единственное, куда можно двинуться, это в поселок, где еще утром я оставил раненых, думается, мой альтруизм зачтется. Не все же вокруг сволочи.

Пока ехал, снова утонул в мыслях-воспоминаниях, перед глазами всплывал образ отца, если поначалу напрягался, вспоминая его голос, лицо, запах то потом все пришло само. Горечь от утраты давила на сердце вполне реальной болью, в горле ком, а на глазах так и норовили выплыть слезы. Плакать нельзя, нужно быть сильным ради матери, ради нашего будущего и ради мести. Каким бы это и ни звучало штампом. Как только я коснулся этих мыслей, откуда-то изнутри вылез голос писклявый, мерзкий. "Месть, только словами и можешь ограничиться. Чистоплюй ты недобитый. Воин хренов, только трупам головы и можешь ломать. А как дело коснулось реальной угрозы, все, сдулся, попыхтел и покричал, и сдулся. Убежал, а еще и отмазку придумал, мол, отступил, чтобы потом вернуться подготовленным и убить. Тьфу, срамота". На все эти вопли совести или чего там еще, я не стал искать оправдания или начинать внутренний спор, а все потому что не верил ни единому слову. В сознании четко сформулировалось понимание, я отомщу и при этом выживу. А бог, судьба или вселенская справедливость не даст сдохнуть этой твари раньше времени.

Из потока мыслей меня выдернуло мигание лапочки, именно сейчас бензин решил закончиться. Свинство. Сколько там можно на лампочке проехать? Забыл. Ага, не знал да еще и забыл. Допустим, пару км. Что выходит? Ищем заправку или новую машину, я более пристально присмотрелся к пейзажу за окном. Вокруг лес, сверху свинцовые небеса с мелкой моросью, и ни одного признака жилья. Приостановился, сверился с картой.

— Что стряслось? — спросила мама.

— Бензин заканчивается.

— Если проехать дальше пару километров и свернуть направо, то там будет деревня, — после небольшой паузы высказалась она.

— Ага, карта то же самое говорит.

Заезжать в неизвестную деревню страшновато, но и выбор-то у нас не большой.

Крыши домов увидел еще на подъезде так, что промахнуться не получилось бы при всем желании. Завернул на раскисшую дорогу, машина натужно заревела, не для таких дорог она делана, и совсем медленно въехал в поселок. Подобные деревни должны были умереть еще при распаде Союза, но агонизировали, не желая принимать неизбежное из-за из последних сил упертых стариков. Следы агонии виднелись повсюду: несколько плохо залатанных заборов, некоторые так и вообще подперты бетонными столбами, явно дети приезжали ремонтировать. На другом доме, с виду только под снос, виднелась новенькая крыша. Я остановился возле ближайшего строения, немного подумав, развернул машину, так, чтобы уехать без проблем, в случае чего-то непредвиденного, печального или агрессивного. Подобрал топор, вылез из машины, мама последовала моему примеру.

— Я осмотрюсь, — неспешно побрел меж домов, кричать не было смысла, если бы хотели, вышли бы еще на шум двигателя.

А если засада? Неприятно кольнула мысль. Поздно дергаться, уже не вырвемся. Завернулся за угол, прежде убедился, мать стоит возле машины под охраной кота.

— Ух ты ёх, — вырвалось непроизвольно из горла.

За гнилым забором стоял дед, борода клоком, на голове шапка ушанка задрыпанного вида и фуфайка, порванная в трех местах, причем давно. Я от удивления опустил топор, смотря на мертвяка, пытающегося добраться до моего мяса, руки тянет, ногти черные грязные. Стою спокойный, словно литр валерьянки выпил, разглядываю. Что за дьявольщина, чего такой спокойный? Я небрежно столкнул ушанку с лысой головы зомби и безразлично рубанул. Тело упало, я, походя, заметил, что он в одних трусах. Что же, встреча не напрасная, теперь точно понятно, в деревне никого. Дальше осмотр потек рутинно-муторно, голова какая-то ватная, мысли путаются, машинально заглядываю во дворы, дальше не хожу, ибо незачем. Чем больше ходил, тем больше понимал, нет тут машин, и тем более бензина. Но ходил, на "а вдруг". Но, увы, удача мне не улыбнулась, твердо стояла ко мне пятой точкой. Когда вернулся к машине, то застал маму в глубокой задумчивости, гладившую Братана по голове, он невозмутимо сидел на капоте, никак не реагируя на ласку.

— Пусто, — коротко ответил на немой вопрос.

Ситуация вырисовывалась хуже некуда, застрять в глухомани на неопределенный срок без еды (пару банок тушенки и макарон не в счет) и бензина, да еще с туманными перспективами. Но отчаиваться нельзя, надо отыгрывать невозмутимость и решимость, хотя играть не приходится, внутри какое-то неправильное спокойствие. Так, и что теперь делать? Идти искать машину, что тут думать. Хорошо, население в стране плотное, через километров десять-двадцать точно наткнешься на другую деревню. Эх, пора готовиться к ночлегу.

— Если проедем десяток километров, то въедем к следующей деревушке, — задумчиво сообщила мать, — дотянем?

— Не знаю. Ну, лучше проехать часть пути, чем идти весь, — принял я окончательное решение.

Сели, я осторожно выехал на шоссе. Зря грешил на удачу, она все же подмигнула мне в виде стоящей на обочине старой проржавевшей "Ауди".

— Не вылезай, — с обочины к нам корявой походкой вышли двое мертвых, один в платье, другой в костюме. Идут синхронно, сразу не управлюсь, надо их разделить. Дождался, пока они подойдут к "Ауди", тот, что в костюме, уперся в капот, другой двинулся дальше, совсем тупые. Тот, что в костюме даже не пытается обойти препятствие, вот и славно, побудь там я скоро подойду, познакомлю с топором. Буднично зарубил женщину, тут же забыл, осторожно шагая подошел к мужику, тот перенаправил "целеуказатель", сдвинулся ко мне, морда — жуть, серая оплывшая кожа, глаза навыкат. Вот тебе подарочек, как и обещал. Позади послышались шаги, я дернулся. Мама. Хм, а внутри полный штиль, ни намека на эмоции, прям на зевоту тянет.

— Ты как?

— Нормально. Не нужно было выходить.

Она промолчала, мир точно поменялся, я укоряю мать, а не наоборот. Ключи оказались там, где им и положено, в зажигании. Хм, и чего это они вышли из машины, и суецидничали в канаве, дома, что ли, не так романтично. В такие сказки я не верю. Подошел к телам, м-да. Следы от пуль смог распознать почти сразу, вот что за мрази полезли, убивают даже не грабя, а только из-за удовольствия. Я присел на корточки, дабы получше рассмотреть трупы, блин, так ведь и не скажешь, когда умерли, день или неделю назад, разлагаться зомби не особо спешили. Так, срочно на проселочные дороги, нет у меня желания обзаводиться дополнительными дырками. Спешно перегрузил вещи, мать попросил постоять на стреме, вещи прежних хозяев выкинул, нам этого не надо. Старая немецкая машина неохотно заворчала и нехотя сделала одолжение, завелась. Воткнул скорость, с трудом тронулся. Братан нервно перешагивал, то ли машина не нравится, то ли трупы за окном, его фиг поймешь.

Не без труда выбрался на ту дорогу, по которой ехал к родителям, внутри какое-то безразличие ко всему. Странно это как то.

— Ма, ты мне ничего в чай не подсыпала? — больше в шутку, чем всерьез спросил я.

— Тебе плохо?

— Нет. Просто зевота напала, и спокоен как слон на водопое.

— Давай я за руль.

— Не, ты не знаешь, куда ехать. Да все нормально со мной.

Дальнейший путь прошел под неровное тарахтение мотора, Братан валялся на переднем сидение, мать неотрывно смотрела в окно, не задавая вопросов, куда едем, и что нас там ждет. Не от безразличия, а от доверия, верит в меня как в отца. Вот такая у меня мать, добрая отзывчивая, но без малейших навыков лидерства, и как ей только удается учить злобных школолят.

Почти в полной темноте мы подъехали к блокпосту, я слегка беспокоился, а вдруг не пустят на ночь глядя. Остановил нас незнакомый мне мужик, в кожаной куртке и с небритой рожей. Без лишних вопросов поднял шлагбаум, недовольно спросил, что надо и куда едем. Я буркнул, мол, беженцы, он кивнул, сейчас все беженцы. Мы почти тронулись как горе-постовой опомнился, поинтересовался, нет ли укушенных. Разгильдяйство, одним словом. Я подрулил к зданию "правления", на ступеньках толпилось несколько мужиков. Тяжело выдохнул, вылез из транспортного средства, только тогда на меня обратили внимание.

— Здрасти.

— Здрасти, здрасти, — эхом повторил ближайший ко мне мужик, с грубыми чертами лица, и глубокими морщинами возле глаз.

— Где тут с начальством можно поговорить?

— С какой целью интересуешься?

— На предмет поселиться у вас.

— Это как? — при этом он громко шмыгнул носом и откашлялся, не дожидаясь моего разъяснения, сказал, — ладно, пошли что ли.

Мать, по-видимому, услышала разговор, вылезла из машины, и спокойно пошла следом, так, словно она тут лет так двадцать отработала, а эти трутни только и знают, что баклуши бить. В холле пахло сыростью и каким-то раствором, гнетущий запах, захотелось как можно быстрее покинуть помещение. Миновали две двери, обитые дерматином, завернули направо и по узкой лестнице поднялись наверх.

— О, Лиза, где Главный? — спросил провожатый спешащую куда-то женщину.

— А, — она подняла красный от недосыпа глаза, — Виктор Андреевич сейчас занят. А в чем вопрос? — она скользнула по нам взглядом, не пытаясь запомнить лица.

— Да вот люди на ПМЖ к нам, — он мотнул головой в нашу сторону.

— А-а-а. Тогда со Славиком можно поговорить. Пойдемте, проведу.

— Спасибо, — уверенным голосом поблагодарила мать.

Завели нас в один из кабинетов, находившихся в длинном коридоре, помещение маленькое, стол, два стула. Шкаф битком забитый бумажными папками, занавески, похоже, еще с Советских времен, как-то отвык от них, во всех офисах жалюзи, а тут занавески. За столом сидел скорей парень, чем мужик, на вид лет под двадцать пять, нос прямой, щеки впалые, подбородок заостренный, квадратные очки в тонкой оправе держал в руках.

— Здрасти, — блин, что же так спать хочется, веки словно чугуном залиты.

— Здрасти, — механическим голосом ответил он, мы, не дожидаясь приглашения, присели, лицо не скривил, значит не против, — чем могу?

— Мы... — я замялся, подбирая слова, — беженцы, хотим тут у вас поселиться.

Чувствовал я себя неуютно, и непривычно, а мать, как назло, молчит, отдав бразды правления мне.

— Охо-хо, — пальцами пробарабанив по столу, выдохнул парень, — даже не знаю, что и сказать.

Мы что, первые такие? Или все забито? Как же паскудно быть голозадым просителем в ожидании милости.