Экспедиция на юг. Часть 1

— Да там нет никого!

— Чудищ, может, и нет, — задумчиво сказал Иван Степанович, — но что-то странное есть. Обратите внимание, друзья мои, как меняется река по мере приближения к тому берегу.

Он был абсолютно прав. До середины река Смородина была чистой и прозрачной, так что даже на стремнине можно было увидеть дно, а вот дальше вода слегка мутнела, на дне появлялся ил, потом ряска, осока, камыш... Болотной травой зарос и весь противоположный берег, в то время, как здесь, вокруг нас, ветерок качал метёлки лугового разнотравья. Речки с настолько разными берегами я в своей жизни не видел ещё ни разу.

— Знаете, коллеги, — предложил Михаил Ильич, — а давайте-ка померяем фон. И лучше штангой.

Я махнул рукой, и Галушкин отцепил от вьюка продолговатый чехол с дистанционным щупом. Вдвоём мы быстро собрали четырёхметровую штангу, насадили на дальний конец датчик Излучения, а провода прихватили стяжками к штанге. После этого Бобровский и я медленно двинулись по мосту. Я держал наперевес штангу, профессор — блок измерителя. Едва детектор миновал последние камни настила, как резкая трель из глубины блока заставила всех вздрогнуть.

— Стоп! — приказал Михаил Ильич, щёлкая переключателем диапазона. — Н-да. Шестьсот семьдесят мю. Таких уровней в природе я ещё не видел.

— В горах, если я не ошибаюсь, бывает до двухсот? — спросил я.

— Чуть больше. Но чтобы шестьсот семьдесят... До подобных значений только в резонансной каме­ре до­ходили. Ну-ка, подайте зонд к нам. А над камнями всего сорок. Чудеса...

Потом мы померяли реку, свесив штангу через перила моста. Оказалось, что вода, там, где она прозрачная, несёт мю-уровень... ноль. И только там, где она начинала мутнеть, фон стремительно возрастал.

— Теперь поняла, куда ты лезла? — спросил я Маришку, помогая солдатам разбирать щуп.

— Поняла, — повесила уши девочка.

А Люба уже открыла вынутую из седельной сумки металлическую коробку и раздавала учёным ней­трализаторы — закреплённые в тонких серебряных кольцах прозрачные кристаллы сложного гранения. Такой кулон вешался на цепочке на шею, его использовали шахтёры и геологи, которые ра­ботали в горах при повышенных мю-уровнях. В университете, видно, учли возможные непредвиден­ные обсто­ятельства, потому что нейтрализаторов оказалось на один больше. Лишний достался Марине. Для меня и обоих бойцов такие же "украшения" выдали в комендатуре. У Браги и Шумагина кулоны имелись по долгу службы, а лошадям нейтрализаторы были вделаны непосредственно в налобники уздечек.

— Коллеги, — сказал Иван Степанович, — я полагаю, сегодня нам не следует отправляться далеко на тот берег. Исследуем ближние окрестности, переночуем в зоне спокойного фона, а завтра с утречка двинемся дальше.

Возражений не последовало. Пустив коней пастись на прибрежный лужок и оставив Галушкина сторожить сложенное у моста снаряжение, мы перешли реку. Едва я шагнул с камней Калинова моста на топкую, поросшую болотной травой землю противоположного берега, как камень в кулоне замет­но потеплел, в унисон с полями организма противодействуя внешнему влиянию. Залезский включил радиостанцию, и здесь, как и следовало предположить, она работать отказалась. Ток от аккумулятора честно запитывал схему, но транзисторные переходы больше не выполняли своих функций, превра­тившись в обычные высокоомные сопротивления. Тогда мы вышли в эфир с моста и сообщили в Ка­зачье обо всём, что обнаружили. Тем временем учёные разошлись по берегу в разные стороны. Гео­лог Федотыч отколол образец камня от основания опоры. Михаил Ильич и Никита поднялись на при­горок в стороне от моста, Люба с Ритой рассматривали растения, делали срезы, анализировали в ла­бораторном "сундучке". Неугомонная Марина бродила по лугу, что-то отыскивая в траве. Дальше всех зашли Иван Степанович и Дим. Их фигуры мелькали среди редкого осинника метрах в двухстах от нас.

— Пойдём-ка, прогуляемся к ним, — позвал я Марину, закидывая на плечо ремень автомата.

— Ой, пошли... — она тотчас повисла у меня на локте.

С этой стороны моста не было даже намёка на когда-то существовавшую дорогу. Земля везде оди­наково ровная, трава одна и та же. Осинник, малость разбавленный ёлочками и кривыми берёзками, начинался в сотне метров от берега, сначала совсем редкий, потом постепенно густеющий. Елей ста­новилось больше, а лесная подстилка делалась неровной, кочковатой — ноги переломаешь.

— Что здесь? — поинтересовался я у наших первопроходцев.

— Топь, — отозвался профессор.

— Не совсем топь, но... Гляди, — Дим поднял палку, что была у него в руках, и с размаху вогнал в землю. Палка легко ушла вниз на всю полутораметровую длину.

— Однако, — покачал я головой. Подобные болота я видел только в Карелии, но там повсюду росла черника и брусника, а здесь этих растений и в помине не было. Только трава и мох кукушкин лён.

— Местность, похоже, понижается, — продолжал следопыт, — значит, дальше можно ожидать на­стоящей трясины.

— Раз так, надо искать обход. Или, по крайней мере, проход, — ответил я.

— Полностью согласен, — кивнул профессор. — Вот что, голубчик: мы поищем здесь, а вы под­ключите остальных и проверьте другие направления.

Так и сделали. Бобровский и Шумагин отправились на юго-запад, где, как им показалось с пригор­ка, в лесу был виден просвет, Еремеев и Галушкин — на восток, чуть отдаляясь от берега реки Сморо­дины, мне же досталось юго-восточное направление. Я хотел было идти с Любой, а Маришку оста­вить с сестрой и Залезским у моста, но эта пушистая мелочь принялась пищать, и Люба, поморщив­шись, махнула рукой: идите, мол, останусь я. Донельзя довольная Марина тотчас прекратила ныть и по­слушно потопала за мной след в след, как я велел.

Лес вокруг нас сперва темнел и сгущался, но прошло не так уж много времени, и деревья вновь начали редеть. Они становились всё более хилыми и чахлыми, почва всё сильнее прогибалась под ногами. Пару раз я проваливался по щиколотку.

— Лошади увязнут, — сказала Марина.

— Да, — согласился я. — Идём вдоль края, может быть, трясина не сплошная.

Но она оказалась сплошной, по крайней мере, здесь. Несколько раз нам даже пришлось отступать выше, в глубь леса, чтобы не засесть в вязкой жиже. А потом мы услышали голоса и через несколько минут встретились с двумя посланцами на восток. У Галушкина одна штанина была мокрой выше ко­лена, а на сапогах виднелись следы тины.

— Там не пройти, — сообщил Еремеев.

— Там тоже, — кивнула нам за спину Марина.

Почти одновременно с нами возвратились и Михаил Ильич с Никитой. Просвет, который они ви­дели на юго-западе, оказался длинным заливом болотной топи, подбирающимся ближе к реке. За ним вдоль берега тянулся относительно твёрдый полуостров, а дальше вновь начиналась трясина.

— Неужели со всех сторон одно болото? — удивилась Люба. — Ведь если есть мост, отсюда дол­жен быть куда-то путь.

— Он мог быть, а потом уровень вод повысился, и всё, — ответил ей геолог. — А возможно, в болоте когда-то была настелена гать.

— Ивана Степановича с Димом всё нет, — заметил Бобровский. — А солнце уже низко.

— Сейчас без десяти девять, — сказал я, поглядев на часы. — Значит, до заката примерно час двадцать. Через полчаса не вернутся, пойдём искать.

Искать не пришлось. Примерно через четверть часа в осиннике мелькнуло ярко-рыжее пятно, и на луг вышли Дим и Иван Степанович. Возвращались они совсем не с того направления, куда ушли.

— Там, — Дим взмахнул хвостом назад, — есть длинный мыс, уходящий в болото. До конца его мы не добрались, но, возможно, это путь на ту сторону.

— Если таковой вообще имеется, — сказал Федотыч.

— Других нет?

— Нет. Везде одна трясина.

— Значит, завтра проверяем этот мыс.

Пока ужинали, солнце село, на темнеющем небе проступили первые звёзды. Марина поднялась на первый пролёт моста и стояла там, глядя вверх. Её белоснежная фигурка удивительно хорошо выри­совывалась в темноте.

— Ох! — сказала Рита, дёргая меня за рукав. — Ты видишь?

— Что?

— Да мост. Он же светится! Марина!! — срывающимся от волнения голосом крикнула она. — Уйди оттуда сейчас же!!

— Мя, ну что опя... — Маришка посмотрела себе под ноги и тоже увидела слабое золотистое сия­ние, исходящее от древних камней. — Мя-ау! Как красиво!

— Успокойтесь, Рита, — Иван Степанович потрепал Фоки-старшую за ухом. — Камни, очевидно, поглощают Излучение. Смотрите...

Он пересёк мост, сошёл на землю противоположного берега и поднял в руке что-то, испускающее столь же чистое золотое сияние.

— Видите? — громко сказал он, перекрывая журчание реки. — У нейтрализатора тот же спектр. Никакой опасности нет.

— Ты прямо как мама стала, — проворчала Марина сестре, когда укладывались спать. — То нель­зя, туда не ходи...

— А ты слушайся. Не на прогулке. Я ж за тебя, недотёпу, теперь отвечаю.

Утром первое, что я увидел, открыв глаза — нечто мохнатое, белое с розовым, прямо у себя перед глазами. И услышал сонное сопение. Ах, вот это что! Видно, Маришка, подкатившись ко мне во сне, так и продолжала дрыхнуть, уткнувшись носом мне в плечо, а уши выставив на обозрение. Я сложил губы трубочкой и легонько подул в это бело-розовое ухо. Оно потешно дёрнулось, девочка сонно мя­укнула и ещё крепче прижалась к моей руке выше локтя.

— Подъё-ом, — прошептал я. — Марш готовить завтрак.

— Мф, ребёнка... сплуатируют... — пробормотала Марина.

— Вставай, вставай, бесстыдница! — Рита, очевидно, потянула сестру за хвост, потому что та с визгом вскочила, при этом нечаянно царапнув меня одной рукой сквозь хэбэ.

— Что ж вы, черти, меня не разбудили? — грозно спросил я подчинённых.

— А мы по два часа разбились — как раз восемь, — развёл руками Дим. — Пятый дежурный и не нужен.

— Хм. Тогда слушай приказ: теперь каждую ночь будут дежурить четыре человека. А пятый отды­хает. По очереди. Следующий — ты, за идею.

За завтраком профессор Лощинин предложил не тратить время на исследование мыса, а сразу со­брать поклажу и идти по нему столько, сколько можно, а в случае чего разбить стоянку уже там и вновь искать проход. Я спорить не стал, но следопыта отправил вперёд вместе с Галушкиным. Перед выходом в путь мы в последний раз вышли в эфир. Все были готовы к тому, что связь рано или поздно перестанет действовать, а потому нам пожелали удачи и разрешили двигаться дальше. А ещё пришло сообщение персонально для Риты и для меня. Алла Фирсовна Фоки просила получше при­глядывать за Маришкой.

— Поняла? — сказал я, демонстрируя ей радиограмму. — Теперь мы тебе будем папа с мамой. А станешь проказничать — во! — и поднёс к розовому Маришкиному носу кулак.

— Поняла, папочка, — с деланным смирением кивнула пушистой головёнкой Марина.

Мыс, выступавший далеко вглубь болот, сначала был широким настолько, что, казалось, мы идём по самому обычному лесу, и никакой трясины вокруг нет. Но постепенно лес делался прозрачнее, деревья хирели и чахли, а справа и слева уже поблёскивала стоячая вода.

— Как тихо... — прошептала Марина, поводя ушами. Хвост её нервно изгибался, словно змея.

— Да, — сказала Рита. — Неестественно как-то. Комаров и тех нет. Мф!

Тут и я заметил это. Всю дорогу на том берегу нас постоянно сопровождало жужжание насекомых. Подлететь близко кровососам не давал высокочастотный звон специальных приборчиков, но было слышно, как комары пытаются к нам приблизиться и тут же испуганно удирают. А здесь они вдруг исчезли. Совсем. Это на болоте-то!

— Гиблое место, — бросил через плечо Никита. — В таких болотах и лягушки-то не живут.

— Хотелось бы знать, — задумчиво сказал Иван Степанович, — куда дальше. Вчера мы так далеко не заходили.

Под ногами хлюпало. Меж кочек на расстоянии буквально двух вытянутых рук от нас виднелись подёрнутые ряской "оконца" тёмной воды. Лошади фыркали, не желая идти дальше, но пока дресси­ровка побеждала их осторожность.

— Сюда! — в просвете между двумя дохлыми осинками впереди стоял следопыт и махал рукой. — Прямо на меня!

Мы ступили в воду. Пока она накрывала лишь ступни, но Диму, в двухстах метрах дальше вглубь болота, было уже по колено.

— Нашли? — крикнул я.

— Да! Тут километра четыре, а дальше выход на сухое. Дно твёрдое, лошади пройдут.

— Как там дальше? Глубоко?

— Не очень. Вот так, примерно, — следопыт показал рукой на две ладони выше колена.

Это ещё ничего, подумал я. Учёные все в болотных сапогах, а наши сапёрные полукомбы герме­тичны, хоть по грудь заходи. На Маришке запасной полукомбинезон из непромокаемой ткани, не­смотря на все регулировки, висит мешком. Ну, и пускай. Зато манжеты на штанинах плотно охваты­вают щиколотки под берцами Ритиных шнурованных ботинок, и воде, даже если она просочится в обувь, дальше путь заказан.

Лошади ступали осторожно, временами спотыкаясь на подводных неровностях. Никита вёл перед­нюю, я — вторую, остальных — Залезский и Федотыч. Когда вода дошла до колен, грунт перестал по­нижаться. По сторонам тянулся редкий полумёртвый лес, кое-где из воды выступали жухло-зелёные кочки. И ни одного постороннего звука. Хорошо ещё, что здесь вода, а не болотная жижа. Но до чего же холодная! Будто не июль на дворе. Шедшая вместе с остальными впереди Марина оглядывалась на нас и раз хотела остановиться, но я махнул рукой: вперёд, не задерживайся. Браги двигался впе­реди, указывая маршрут. На одной из кочек покрупнее нас дожидался Галушкин.

— Теперь по прямой, — показал Браги. — Вон там две берёзы, а между ними сухая ель. Идём точно на неё.

Четыре километра закончились через два часа, и вся экспедиция с облегчением продралась через заросли осоки на сухой берег. Отойдя метров на сто, устроили привал.

— Болото-то, похоже, кончилось, — заметил геолог, оглядываясь вокруг. Местность к югу, и верно, заметно повышалась, а за болотным редколесьем начинался настоящий ельник, густой и тёмный.

— По всей видимости, — сказал Михаил Ильич. — Ну-с, после привала продолжаем движение на юг?

— Думаю, да, — подтвердил Иван Степанович.

Ельник показался нам таким же мёртвым, как и болото. Под густым пологом хвойных ветвей не росла трава, землю покрывал толстый слой палых иголок. И ни одного следа животной жизни. Ни птиц, ни белок, ни змей. Только иногда верховой ветер пробегал по вековым елям, зловеще шурша кронами. Временами между деревьями попадались концентрические кольца толстой, как конский волос, паути­ны. Никита потрогал одну такую сеть палкой. Нити рвались с видимым трудом.

— Мя-а... — поёжилась Рита. — Не хотела бы я повстречать тех, кто эти тенёта плёл.

— Д-да уж, — поддержала сестру Марина. Она старалась держаться между мной и могучим туло­вищем пегого мерина по кличке Панас. Малышку била нервная дрожь. Она с детства не любила чле­нистоногих.