Экспедиция на юг. Часть 1

Часть первая

На ночлег остановились, когда диск заходящего солнца полностью скрылся за верхушками деревь­ев. Для стоянки выбрали небольшую поляну, со всех сторон окружённую вековыми дубами. Невдалеке журчал крохотный ручеёк. Казак Никита Шумагин и следопыт Дим Браги сразу занялись лошадьми. Я посмотрел на колёсики шагомера — чуть больше сорока трёх тысяч. Это означало, что за день наша экспедиция прошла около тридцати километров. Что ж, для первого перехода очень даже неплохо. Конечно, лучше было бы вместо вьючных животных взять в инженерном батальоне два плавающих 485-х ЗиЛа. Тогда не пришлось бы всю дорогу бить ноги, да и времени заняло бы куда меньше. К сожалению, это было невозможно. Здесь, на юге, на технику положиться нельзя. По мере продвижения в южном направлении сперва начинала барахлить электроника, а ближе к плавням южного берега Долгозера отказывали уже и двигатели внутреннего сгорания. Рыбакам, заходившим в поисках рыбных мест дальше обычного, частенько приходилось выгребать обратно на вёслах.

— Залезский, связь! — скомандовал я.

Сержант с узла связи Вадик Залезский загнал в землю опорный штырь, закрепил в гнезде антенну и выдвинул её на полную высоту. Соединил кабель с рацией, поправил очки, включил передатчик.

— Готово, — сообщил он. — На связи Казачье.

— Как аппарат? — спросил я.

— Пока в пределах. Паразитные шумы растут, но терпимо.

— Добро. Передай, что у нас всё штатно, прошли тридцать вёрст, живы-здоровы.

— Приняли и поняли. Для нас ничего нового нет.

— Хорошо. Конец связи.

Пока Вадик сворачивал рацию, я отправил второго своего бойца, Галушкина, к ручью за водой, а сам обошёл по кругу поляну и набрал сухих веток для костра. Наши учёные мужи последовали моему примеру, и вскоре на поляне уже громоздилась приличная куча хворосту, которой вполне хватило бы на всю ночь. Дим к тому времени уже успел очистить от дёрна квадрат посреди поляны, зажёг огонь и теперь осторожно, чтобы не подпалить свой пышный рыжий мех, подбрасывал новые дрова. Люба и Рита чистили картошку, Никита открывал консервы. Прошло совсем немного времени, и над поляной поплыл вкусный аромат съестного.

Дожидаясь ужина, четверо наших докторов-профессоров опять пустились в продолжение дискуссии, которую с небольшими перерывами вели сегодня весь день, даже в пути. Речь шла о мю-излу­чении, том самом, которое, по всей видимости, и было причиной всех странностей в поведении техники (да и живых организмов) в окрестностях Беловодска. Мне, инженеру, их терминология не всегда была понятна — кроме тех моментов, когда обсуждались физические параметры излучения, хорошо мне знакомые. Что я уже уяснил, так это то, что биофизик Бобровский и усатый геолог Еремеев, которого все звали просто Федотычем, стояли за геологическую, то есть, "каменную" его природу. А биохимики — Иван Степанович Лощинин и его верная ученица Люба (Любовь Алексеевна) — считали Излучение биогенным, то бишь, "живым". Рита в споре не участвовала, предпочитая помалкивать, как надлежит аспиранту в присутствии маститых учёных, хотя у неё явно имелись свои возражения. Тому, кто мало общался с морфами, её покрытое палевой шёрсткой лицо с розовым носиком-пуговкой и громадными золотистыми глазами показалось бы маловыразительным, но я легко читал на нём малейшие оттенки чувств. Верным индикатором служил и хвост, округлый кончик которого слегка постукивал по траве — обычное кошачье выражение недовольства.

— Рит, — одними губами позвал я. Её треугольное ухо тут же развернулось в мою сторону, и только потом уже она повернула голову:

— Мр?

— Они всегда такие? — спросил я.

— Угу. Как встретятся — тут же и начинается. Тем более, у моего Бобровского союзник появился. Так что, готовься, это надолго.

— А сама-то ты что об этом думаешь?

— А, — махнула рукой Рита. — Половина из того, что они приводят в качестве непреложных истин — всего лишь их собственные гипотезы, притом недоказанные. Вот найдём источник, пощупаем, тогда всё и будет... — она замолчала на полуслове, а её уши, как локаторы, разом повернулись в сторону леса.

— Что? — прошептал я. — Зверь? Крупный?

Рита помотала головой:

— Не зверь...

В следующую секунду у меня в руках уже был автомат, и ствол его смотрел на тёмную стену деревьев. Здесь, на ничейной земле, могла водиться какая угодно двуногая дрянь, в том числе и вооружённая. Увидев моё движение, Шумагин тоже схватился за свой карабин. Начали подтягивать к себе оружие и бойцы. Только следопыт остался совершенно спокоен.

— Эй! — крикнул он. — Выходи! А то пристрелят ненароком.

Из зарослей орешника возникла тонкая, белая, как привидение, фигура и медленно двинулась к костру.

— Это я, я, — раздался дрожащий голосок, — не стреляйте.

— Маришка!! — одновременно выдохнули мы с Ритой.

Марина Фоки, Ритина младшая сестрёнка! Она провожала нас до погранзаставы, до переправы через речку Ледянку, а потом собиралась ехать на катере обратно в Казачье и оттуда в Беловодск. Вместо этого дрянная девчонка увязалась за нами, прямо как была: в розовом спортивном топике и коротенькой юбочке-клёш, годных на прогулку или дискотеку, но никак не для экспедиции по лешачьим местам. Сейчас в её жёлтых волосах запутались ветки и листья, белоснежная шёрстка на босых ногах и хвосте стала чёрно-зелёной от травы и грязи. Свои сабо на высоких каблуках она несла в руке.

— Господи! — ахнула Рита. — На кого ты похожа?! И какого чёрта здесь делаешь?! Тебе же русским языком было сказано, что ни в какую экспедицию ты не идёшь!

— Это дискриминация! — мяукнула Маришка, быстренько занимая безопасную позицию у меня за спиной. — Почему тебе можно, а мне нельзя? Я тоже хочу стать биологом. И мне нужна полевая практика.

— Сначала школу закончи! Биолог... недоделанный! — возмутилась Рита. — Утром же отправишься обратно!

— Одна? — с отлично разыгранным испугом пискнула Марина. — Я боюсь...

— А за нами идти ты одна не боялась?

— Так вы же рядом были, — захлопала ресницами Маришка. — Я бы заорала, если что.

— Ладно, — сказал я. — Утро вечера мудренее. Есть хочешь?

— А ты как думаешь? — фыркнула Марина.

— Не наглей. Напрасно думаешь, что, если я тебе с уроками помогаю, то и сейчас стану защищать. Садись вот, лопай, — я сунул ей ложку, котелок и подтолкнул к костру. — А утром я с тобой ещё по­говорю.

Палатки решили не ставить: ночь была тёплая, ясная, и можно было прекрасно переночевать под открытым небом. Умаявшаяся за длинный день Марина не дождалась даже постели, так и уснула прямо на траве, свернувшись калачиком и положив голову на Риткин рюкзак.

— Как же ты до тех пор её не унюхал? — спросил я следопыта. — С твоим-то носом!

— А я унюхал, — ухмыльнулся Дим, взмахивая пушистым хвостом. Его лисья мордочка выражала крайнюю степень лукавства: — Днём ещё, перед обедом. Мне просто в интерес было, чем всё закончится.

— В следующий раз я тебя за такое под арест посажу, — почти серьёзно пообещал я.

— Слушаюсь, товарищ командир, — ещё шире улыбнулся морф.

— Одну её отправлять действительно нельзя, — сказал профессор Бобровский, кивая на спящую Марину. — Она, конечно, девочка взрослая, но тут ведь по лесам чёрт знает кто бродить может, верно, лейтенант?

— Верно, Михаил Ильич, — согласился я. — Придётся посылать сопровождающего. Либо Дима, либо Никиту. Туда и обратно шестьдесят километров, это даже на лошадях полдня.

— Нехорошо, — потёр подбородок Михаил Ильич. — Такая задержка в наши планы не входит. Иван Степанович, а может, возьмём её с собой? Пусть учится, раз уж хочет стать биологом.

— Ну, что ж, если товарищ лейтенант не будет возражать... — сказал Лощинин. — Всё ж таки, он за нашу безопасность отвечает.

— Я не возражаю, — вздохнул я. — Видно, мне на роду написано с ней нянчиться.

— А ты её работать заставь, — посоветовала Рита. — Пусть еду готовит, посуду моет. Чтоб прогулкой не показалось.

— Как же, заставишь её, — усомнился я.

— Заставишь-заставишь. Она к тебе больше прислушивается, чем даже ко мне.

Утром мы объявили Маришке приговор руководства экспедиции. Её берут с собой, но при одном условии: все работы по хозяйству теперь на ней. А иначе — шагом марш домой. Пушистая барышня согласилась. Принесла воды, почти сама приготовила завтрак и перемыла всю посуду.

— И тебе не совестно, всё на ребёнка взваливать? — попеняла мне она, когда мы тронулись в путь.

— Ни фига себе ребёнок! — сказал я. — Вон фигура уже какая. Скоро замуж пора будет. Тебе паспорт-то когда получать?

— Ещё через год только, — ответила Марина и тут же спросила: — А ты меня в жёны возьмёшь?

— Выдумала тоже! Тебе что, своих мало?

— Не хочу за своих, хочу за человека! Ирке Василе можно, а мне нельзя?

— Замуж, вообще-то, по любви выходят, — напомнил я. — Только не выдумывай, что ты меня любишь, всё равно не поверю.

— Не верь. Сейчас, может, и не люблю, но к восемнадцати полюблю обязательно, — пообещала пушистая бестия.

Около одиннадцати часов утра мы, наконец, обнаружили то, на что я рассчитывал: старую, давным-давно заброшенную дорогу. Ею, видимо, не пользовались уже лет эдак пятнадцать. Выражаясь словами древнего сказителя, "заколодела дорожка, замуравела", кое-где в самой её середине выросли молодые деревца, но двигаться по ней всё равно было куда удобнее, чем просто нехоженым лесом. И вела она почти точно в нужном нам направлении — на юг. Почему дорога не начиналась от Лисьего залива Долгозера, куда впадала Ледянка, а выворачивала откуда-то с запада, оставалось только гадать. Может, залив раньше был длиннее, может, речка шире, а может, где-то на пути лежало высохшее ныне болото.

Профессор Бобровский по пути то и дело поглядывал на свои приборы, регистрирующие Излучение.

— Сколько там нащёлкало, Михаил Ильич? — поинтересовался я на дневном привале.

— В пределах девяноста мю.

— Это хорошо, — сказал я. На севере уровни были в пределах 15 — 25 мю, но практически безвредным считалось до ста.

— Не просто хорошо, а замечательно! — воскликнул профессор. — Ведь всю эту территорию до самых западных отрогов можно использовать! Пусть не для постоянного жилья, но как курортную зону — безусловно.

— Почему же тогда раньше её не использовали? — поинтересовался я.

— Ну, думаю, просто Излучения боялись больше, чем сейчас. Потому что знали о нём меньше. А в давние времена здесь наверняка жили. Ведёт же куда-то эта дорога.

Солнце уже клонилось к закату, когда шедший впереди Дим Браги резко остановился и поднял руку.

— Что там? — спросил я.

— Вода, — Дим потянул носом воздух. — Проточная. Река. И... какой-то странный запах.

— Какой именно?

— Говорю же, странный, — огрызнулся следопыт.

— Но опасности нет?

— Непохоже, чтоб была. Пойду, погляжу.

Он перебросил свою трёхстволку подмышку стволом вперёд и бесшумно зашагал по прогалине до­роги, раздвигая ивовую поросль. Воротился Дим довольно быстро, ружьё — на плече.

— Можно идти, — сказал он. — Там действительно река. А запах... Это сама вода так пахнет.

Скоро и мы ощутили этот необычный, ни на что не похожий запах, а потом дорога круто повернула, и нашим взорам открылась река. Больше Ледянки, но не такая широкая, как река Белая, что протекает с предгорий через Беловодск. От берега до берега метров сорок — пятьдесят. Точнее сказать было нельзя, поскольку противоположный берег был заболочен и густо зарос камышом и осокой. С нашего же, напротив, хоть сейчас купайся: прозрачная вода, светло-жёлтый песок, травка. Люба спустилась на берег, зачерпнула в мензурку воды. Из седельного вьюка был извлечён лабораторный комплект, и наши биологи углубились в анализ.

— Вода минеральная, — объявила Люба. — Первый раз такое вижу. Целая река минеральной воды!

— Пить её можно? — практично осведомился Никита (он и Галушкин с трудом удерживали наших лошадей, не давая им приблизиться к реке).

— Не только можно, но и нужно, — сказал Иван Степанович.

— Мя, смотрите, а это что такое? — закричала Маришка.

То, на что она указывала, с первого взгляда напоминало замшелый остов мёртвого дерева высотой метра в два. Но это не был пень. Подо мхом проступало не трухлявое дерево, а красноватый камень. Поверхность его носила очень давние, но отчётливые следы обработки каким-то инструментом. Идол? Я не сразу разобрал, что именно вырезано на столбе, и, лишь когда посмотрел со стороны берега, увидел, что это... витязь! Островерхий шелом, насупленные брови, грозное выражение глаз, усы, борода, громадный каплевидный щит...

— А что означает дэ-эм? — спросила Марина.

— Где? — не понял я.

— Да вот же, на щите! — выпустив острые коготки, она колупнула ими мох. Тут и я увидел вырезанную на щите кириллическую вязь.

— Действительно. Слушай, а это же не просто буквы! Видишь, над ними титло, ну, сейчас его тильдой называют?

— Ага. И что?

— А то, что тогда это число. Неужели вам в школе не объясняли? Четыре на сорок, то есть сорок четыре.

— Да это же древний погранзнак! — вскричал Дим. — Клянусь своим хвостом!

— Пожалуй, — согласился я. — Тогда тут где-то и застава должна быть. Или, хотя бы, то, что от неё осталось. Как, Иван Степанович, может, пройдём по дороге вдоль берега, пока светло?

— Принимается, — кивнул биолог.

Вдоль берега мы шли около часа и за это время встретили на пути ещё троих таких же витязей — номер 43, 42 и 41. А потом впереди показался переброшенный через реку мост. Добротный, каменный, в три пролёта, обнесённый с обеих сторон высоким парапетом. С каждого угла мост венчали точно такие же столбы-витязи. Хотя нет, не точно такие же. На нашем берегу это были именно витязи, а вот с противоположного скалились рожи каких-то кошмарных чудовищ — не то Кощей Бессмертный с Соловьём— Разбойником, не то Чудо-Юдо с Тугарином Змеёвичем.

— Слушай, детёныш, — сказал я Марине, — тебе это всё ничего не напоминает?

— Не...

— А подумать? Былины читала?

— Ой... — пискнула она, — да ведь это же... Это же река Смородина! И Калинов Мост!

2

Когда мы приблизились к мосту, Марина, недолго думая, ступила на каменный настил и пошла в направлении противоположного берега.

— Стой!! — Куда?!! — хором заорали мы с Ритой.

— Туда. А что? — удивлённо спросила девочка, оборачиваясь к нам.

— Иди сюда сейчас же! — строго сказал я.

Марина неохотно вернулась.

— Мя, ну, чего? — недовольно сказала она.

— Ответь-ка мне: чем славен Калинов мост?

— Здесь древние богатыри заставу держали.

— Против кого?

— Против чудищ всяких.

— Откуда чудищ?

— С той стороны.

— Вот. Знаешь. И прёшь прямо им в лапы.

— Да там нет никого!

— Чудищ, может, и нет, — задумчиво сказал Иван Степанович, — но что-то странное есть. Обратите внимание, друзья мои, как меняется река по мере приближения к тому берегу.

Он был абсолютно прав. До середины река Смородина была чистой и прозрачной, так что даже на стремнине можно было увидеть дно, а вот дальше вода слегка мутнела, на дне появлялся ил, потом ряска, осока, камыш... Болотной травой зарос и весь противоположный берег, в то время, как здесь, вокруг нас, ветерок качал метёлки лугового разнотравья. Речки с настолько разными берегами я в своей жизни не видел ещё ни разу.

— Знаете, коллеги, — предложил Михаил Ильич, — а давайте-ка померяем фон. И лучше штангой.

Я махнул рукой, и Галушкин отцепил от вьюка продолговатый чехол с дистанционным щупом. Вдвоём мы быстро собрали четырёхметровую штангу, насадили на дальний конец датчик Излучения, а провода прихватили стяжками к штанге. После этого Бобровский и я медленно двинулись по мосту. Я держал наперевес штангу, профессор — блок измерителя. Едва детектор миновал последние камни настила, как резкая трель из глубины блока заставила всех вздрогнуть.

— Стоп! — приказал Михаил Ильич, щёлкая переключателем диапазона. — Н-да. Шестьсот семьдесят мю. Таких уровней в природе я ещё не видел.

— В горах, если я не ошибаюсь, бывает до двухсот? — спросил я.

— Чуть больше. Но чтобы шестьсот семьдесят... До подобных значений только в резонансной каме­ре до­ходили. Ну-ка, подайте зонд к нам. А над камнями всего сорок. Чудеса...

Потом мы померяли реку, свесив штангу через перила моста. Оказалось, что вода, там, где она прозрачная, несёт мю-уровень... ноль. И только там, где она начинала мутнеть, фон стремительно возрастал.

— Теперь поняла, куда ты лезла? — спросил я Маришку, помогая солдатам разбирать щуп.

— Поняла, — повесила уши девочка.

А Люба уже открыла вынутую из седельной сумки металлическую коробку и раздавала учёным ней­трализаторы — закреплённые в тонких серебряных кольцах прозрачные кристаллы сложного гранения. Такой кулон вешался на цепочке на шею, его использовали шахтёры и геологи, которые ра­ботали в горах при повышенных мю-уровнях. В университете, видно, учли возможные непредвиден­ные обсто­ятельства, потому что нейтрализаторов оказалось на один больше. Лишний достался Марине. Для меня и обоих бойцов такие же "украшения" выдали в комендатуре. У Браги и Шумагина кулоны имелись по долгу службы, а лошадям нейтрализаторы были вделаны непосредственно в налобники уздечек.

— Коллеги, — сказал Иван Степанович, — я полагаю, сегодня нам не следует отправляться далеко на тот берег. Исследуем ближние окрестности, переночуем в зоне спокойного фона, а завтра с утречка двинемся дальше.

Возражений не последовало. Пустив коней пастись на прибрежный лужок и оставив Галушкина сторожить сложенное у моста снаряжение, мы перешли реку. Едва я шагнул с камней Калинова моста на топкую, поросшую болотной травой землю противоположного берега, как камень в кулоне замет­но потеплел, в унисон с полями организма противодействуя внешнему влиянию. Залезский включил радиостанцию, и здесь, как и следовало предположить, она работать отказалась. Ток от аккумулятора честно запитывал схему, но транзисторные переходы больше не выполняли своих функций, превра­тившись в обычные высокоомные сопротивления. Тогда мы вышли в эфир с моста и сообщили в Ка­зачье обо всём, что обнаружили. Тем временем учёные разошлись по берегу в разные стороны. Гео­лог Федотыч отколол образец камня от основания опоры. Михаил Ильич и Никита поднялись на при­горок в стороне от моста, Люба с Ритой рассматривали растения, делали срезы, анализировали в ла­бораторном "сундучке". Неугомонная Марина бродила по лугу, что-то отыскивая в траве. Дальше всех зашли Иван Степанович и Дим. Их фигуры мелькали среди редкого осинника метрах в двухстах от нас.

— Пойдём-ка, прогуляемся к ним, — позвал я Марину, закидывая на плечо ремень автомата.

— Ой, пошли... — она тотчас повисла у меня на локте.

С этой стороны моста не было даже намёка на когда-то существовавшую дорогу. Земля везде оди­наково ровная, трава одна и та же. Осинник, малость разбавленный ёлочками и кривыми берёзками, начинался в сотне метров от берега, сначала совсем редкий, потом постепенно густеющий. Елей ста­новилось больше, а лесная подстилка делалась неровной, кочковатой — ноги переломаешь.

— Что здесь? — поинтересовался я у наших первопроходцев.

— Топь, — отозвался профессор.

— Не совсем топь, но... Гляди, — Дим поднял палку, что была у него в руках, и с размаху вогнал в землю. Палка легко ушла вниз на всю полутораметровую длину.

— Однако, — покачал я головой. Подобные болота я видел только в Карелии, но там повсюду росла черника и брусника, а здесь этих растений и в помине не было. Только трава и мох кукушкин лён.

— Местность, похоже, понижается, — продолжал следопыт, — значит, дальше можно ожидать на­стоящей трясины.

— Раз так, надо искать обход. Или, по крайней мере, проход, — ответил я.

— Полностью согласен, — кивнул профессор. — Вот что, голубчик: мы поищем здесь, а вы под­ключите остальных и проверьте другие направления.

Так и сделали. Бобровский и Шумагин отправились на юго-запад, где, как им показалось с пригор­ка, в лесу был виден просвет, Еремеев и Галушкин — на восток, чуть отдаляясь от берега реки Сморо­дины, мне же досталось юго-восточное направление. Я хотел было идти с Любой, а Маришку оста­вить с сестрой и Залезским у моста, но эта пушистая мелочь принялась пищать, и Люба, поморщив­шись, махнула рукой: идите, мол, останусь я. Донельзя довольная Марина тотчас прекратила ныть и по­слушно потопала за мной след в след, как я велел.

Лес вокруг нас сперва темнел и сгущался, но прошло не так уж много времени, и деревья вновь начали редеть. Они становились всё более хилыми и чахлыми, почва всё сильнее прогибалась под ногами. Пару раз я проваливался по щиколотку.

— Лошади увязнут, — сказала Марина.

— Да, — согласился я. — Идём вдоль края, может быть, трясина не сплошная.

Но она оказалась сплошной, по крайней мере, здесь. Несколько раз нам даже пришлось отступать выше, в глубь леса, чтобы не засесть в вязкой жиже. А потом мы услышали голоса и через несколько минут встретились с двумя посланцами на восток. У Галушкина одна штанина была мокрой выше ко­лена, а на сапогах виднелись следы тины.

— Там не пройти, — сообщил Еремеев.

— Там тоже, — кивнула нам за спину Марина.

Почти одновременно с нами возвратились и Михаил Ильич с Никитой. Просвет, который они ви­дели на юго-западе, оказался длинным заливом болотной топи, подбирающимся ближе к реке. За ним вдоль берега тянулся относительно твёрдый полуостров, а дальше вновь начиналась трясина.

— Неужели со всех сторон одно болото? — удивилась Люба. — Ведь если есть мост, отсюда дол­жен быть куда-то путь.

— Он мог быть, а потом уровень вод повысился, и всё, — ответил ей геолог. — А возможно, в болоте когда-то была настелена гать.

— Ивана Степановича с Димом всё нет, — заметил Бобровский. — А солнце уже низко.

— Сейчас без десяти девять, — сказал я, поглядев на часы. — Значит, до заката примерно час двадцать. Через полчаса не вернутся, пойдём искать.

Искать не пришлось. Примерно через четверть часа в осиннике мелькнуло ярко-рыжее пятно, и на луг вышли Дим и Иван Степанович. Возвращались они совсем не с того направления, куда ушли.

— Там, — Дим взмахнул хвостом назад, — есть длинный мыс, уходящий в болото. До конца его мы не добрались, но, возможно, это путь на ту сторону.

— Если таковой вообще имеется, — сказал Федотыч.

— Других нет?

— Нет. Везде одна трясина.

— Значит, завтра проверяем этот мыс.

Пока ужинали, солнце село, на темнеющем небе проступили первые звёзды. Марина поднялась на первый пролёт моста и стояла там, глядя вверх. Её белоснежная фигурка удивительно хорошо выри­совывалась в темноте.

— Ох! — сказала Рита, дёргая меня за рукав. — Ты видишь?

— Что?

— Да мост. Он же светится! Марина!! — срывающимся от волнения голосом крикнула она. — Уйди оттуда сейчас же!!

— Мя, ну что опя... — Маришка посмотрела себе под ноги и тоже увидела слабое золотистое сия­ние, исходящее от древних камней. — Мя-ау! Как красиво!

— Успокойтесь, Рита, — Иван Степанович потрепал Фоки-старшую за ухом. — Камни, очевидно, поглощают Излучение. Смотрите...

Он пересёк мост, сошёл на землю противоположного берега и поднял в руке что-то, испускающее столь же чистое золотое сияние.

— Видите? — громко сказал он, перекрывая журчание реки. — У нейтрализатора тот же спектр. Никакой опасности нет.

— Ты прямо как мама стала, — проворчала Марина сестре, когда укладывались спать. — То нель­зя, туда не ходи...

— А ты слушайся. Не на прогулке. Я ж за тебя, недотёпу, теперь отвечаю.

Утром первое, что я увидел, открыв глаза — нечто мохнатое, белое с розовым, прямо у себя перед глазами. И услышал сонное сопение. Ах, вот это что! Видно, Маришка, подкатившись ко мне во сне, так и продолжала дрыхнуть, уткнувшись носом мне в плечо, а уши выставив на обозрение. Я сложил губы трубочкой и легонько подул в это бело-розовое ухо. Оно потешно дёрнулось, девочка сонно мя­укнула и ещё крепче прижалась к моей руке выше локтя.

— Подъё-ом, — прошептал я. — Марш готовить завтрак.

— Мф, ребёнка... сплуатируют... — пробормотала Марина.

— Вставай, вставай, бесстыдница! — Рита, очевидно, потянула сестру за хвост, потому что та с визгом вскочила, при этом нечаянно царапнув меня одной рукой сквозь хэбэ.

— Что ж вы, черти, меня не разбудили? — грозно спросил я подчинённых.

— А мы по два часа разбились — как раз восемь, — развёл руками Дим. — Пятый дежурный и не нужен.

— Хм. Тогда слушай приказ: теперь каждую ночь будут дежурить четыре человека. А пятый отды­хает. По очереди. Следующий — ты, за идею.

За завтраком профессор Лощинин предложил не тратить время на исследование мыса, а сразу со­брать поклажу и идти по нему столько, сколько можно, а в случае чего разбить стоянку уже там и вновь искать проход. Я спорить не стал, но следопыта отправил вперёд вместе с Галушкиным. Перед выходом в путь мы в последний раз вышли в эфир. Все были готовы к тому, что связь рано или поздно перестанет действовать, а потому нам пожелали удачи и разрешили двигаться дальше. А ещё пришло сообщение персонально для Риты и для меня. Алла Фирсовна Фоки просила получше при­глядывать за Маришкой.

— Поняла? — сказал я, демонстрируя ей радиограмму. — Теперь мы тебе будем папа с мамой. А станешь проказничать — во! — и поднёс к розовому Маришкиному носу кулак.

— Поняла, папочка, — с деланным смирением кивнула пушистой головёнкой Марина.

Мыс, выступавший далеко вглубь болот, сначала был широким настолько, что, казалось, мы идём по самому обычному лесу, и никакой трясины вокруг нет. Но постепенно лес делался прозрачнее, деревья хирели и чахли, а справа и слева уже поблёскивала стоячая вода.

— Как тихо... — прошептала Марина, поводя ушами. Хвост её нервно изгибался, словно змея.

— Да, — сказала Рита. — Неестественно как-то. Комаров и тех нет. Мф!

Тут и я заметил это. Всю дорогу на том берегу нас постоянно сопровождало жужжание насекомых. Подлететь близко кровососам не давал высокочастотный звон специальных приборчиков, но было слышно, как комары пытаются к нам приблизиться и тут же испуганно удирают. А здесь они вдруг исчезли. Совсем. Это на болоте-то!

— Гиблое место, — бросил через плечо Никита. — В таких болотах и лягушки-то не живут.

— Хотелось бы знать, — задумчиво сказал Иван Степанович, — куда дальше. Вчера мы так далеко не заходили.

Под ногами хлюпало. Меж кочек на расстоянии буквально двух вытянутых рук от нас виднелись подёрнутые ряской "оконца" тёмной воды. Лошади фыркали, не желая идти дальше, но пока дресси­ровка побеждала их осторожность.

— Сюда! — в просвете между двумя дохлыми осинками впереди стоял следопыт и махал рукой. — Прямо на меня!

Мы ступили в воду. Пока она накрывала лишь ступни, но Диму, в двухстах метрах дальше вглубь болота, было уже по колено.

— Нашли? — крикнул я.

— Да! Тут километра четыре, а дальше выход на сухое. Дно твёрдое, лошади пройдут.

— Как там дальше? Глубоко?

— Не очень. Вот так, примерно, — следопыт показал рукой на две ладони выше колена.

Это ещё ничего, подумал я. Учёные все в болотных сапогах, а наши сапёрные полукомбы герме­тичны, хоть по грудь заходи. На Маришке запасной полукомбинезон из непромокаемой ткани, не­смотря на все регулировки, висит мешком. Ну, и пускай. Зато манжеты на штанинах плотно охваты­вают щиколотки под берцами Ритиных шнурованных ботинок, и воде, даже если она просочится в обувь, дальше путь заказан.

Лошади ступали осторожно, временами спотыкаясь на подводных неровностях. Никита вёл перед­нюю, я — вторую, остальных — Залезский и Федотыч. Когда вода дошла до колен, грунт перестал по­нижаться. По сторонам тянулся редкий полумёртвый лес, кое-где из воды выступали жухло-зелёные кочки. И ни одного постороннего звука. Хорошо ещё, что здесь вода, а не болотная жижа. Но до чего же холодная! Будто не июль на дворе. Шедшая вместе с остальными впереди Марина оглядывалась на нас и раз хотела остановиться, но я махнул рукой: вперёд, не задерживайся. Браги двигался впе­реди, указывая маршрут. На одной из кочек покрупнее нас дожидался Галушкин.

— Теперь по прямой, — показал Браги. — Вон там две берёзы, а между ними сухая ель. Идём точно на неё.

Четыре километра закончились через два часа, и вся экспедиция с облегчением продралась через заросли осоки на сухой берег. Отойдя метров на сто, устроили привал.

— Болото-то, похоже, кончилось, — заметил геолог, оглядываясь вокруг. Местность к югу, и верно, заметно повышалась, а за болотным редколесьем начинался настоящий ельник, густой и тёмный.

— По всей видимости, — сказал Михаил Ильич. — Ну-с, после привала продолжаем движение на юг?

— Думаю, да, — подтвердил Иван Степанович.

Ельник показался нам таким же мёртвым, как и болото. Под густым пологом хвойных ветвей не росла трава, землю покрывал толстый слой палых иголок. И ни одного следа животной жизни. Ни птиц, ни белок, ни змей. Только иногда верховой ветер пробегал по вековым елям, зловеще шурша кронами. Временами между деревьями попадались концентрические кольца толстой, как конский волос, паути­ны. Никита потрогал одну такую сеть палкой. Нити рвались с видимым трудом.

— Мя-а... — поёжилась Рита. — Не хотела бы я повстречать тех, кто эти тенёта плёл.

— Д-да уж, — поддержала сестру Марина. Она старалась держаться между мной и могучим туло­вищем пегого мерина по кличке Панас. Малышку била нервная дрожь. Она с детства не любила чле­нистоногих.

— Ну-ка, полезай! — я подсадил её в седло, дал повод в руки. — Полегчало?

— Ага. Мр-спасибо.

Всем хотелось поскорее миновать этот жуткий лес. И когда среди елей всё чаще начали попадаться робкие берёзки — верный признак близкой опушки — мы одновременно вздохнули с облегчением. Миновав кустарник и переправившись через широкий овраг, мы попали в следующий лес. Здесь, вид­но, было посуше, и вместо ёлок росли сосны, вознося среди березняка высоко вверх свои золотые стволы и тёмно-зелёные кроны. А вон и белка! На мгновение мелькнув рыжим сполохом среди ветвей, нырнула в гущу сосновых игл. Впереди затрещала сорока. А вскоре и этот лес расступился, и нашим глазам открылся простор лугов, кое-где вспененный купами ракит и кустарника. Вдали виднелись не­сколько рощиц, а восточнее снова синела зубчатая кромка далёкого леса.

— Дорога! Смотрите, дорога! — запрыгала на вьюке Марина, указывая вперёд и вправо.

Это оказался вполне обычный просёлок, каких у нас на Руси всегда было намного больше, чем шоссе и асфаль­тированных трасс. Машины по ней вряд ли ездили: ни одного следа резинового про­тектора или трак­торных гусениц, зато промежуток меж колей плотно утоптан лошадиными подкова­ми. Дорога шла с юго-запада и сворачивала почти точно на восток.

— Сдаётся мне, сначала нужно пройти туда, — махнул рукой влево Шумагин.

— Пройдём, — кивнул я. — Устраивайтесь на обед... ну, скажем, в том перелеске. Браги и Галуш­кин — со мной.

— И я, и я! — кубарем скатилась с Панаса Маришка. — Я отдохнула!

— Ну, ладно.

Пару километров дорога петляла среди оврагов и кустарника, затем вышла к роще.

— Хочу в кустики! — громким шёпотом сообщила Марина. — Подождёте меня?

— Я тебя покараулю, — следопыт указал девочке за толстенную тройную берёзу у самой опушки, а сам прислонился спиной к ближнему стволу.

— Мы пока за поворот заглянем, — сказал я.

А за поворотом мы увидели... деревеньку. Огороды, заборы из толстых досок, за ними — оштука­туренные хаты, крытые осиновой плашкой, несколько обшитых досками двухэтажных домов.

Так это, что, здесь люди живут? Вот те на!

3

В огородах возле деревни кто-то возился. Женщина. Ещё не старая, но располневшая. Рядом с ней — мальчишка лет десяти. Оба одеты по-русски, на старинный лад: во всё полотняное, некрашеное, зато с вышивкой. А вот на ногах вместо традиционных сапог или лаптей — сандалии с кожаной подо­швой и верёвочными ремешками. Кажется, мать и сын собирали клубнику. Вернее, уже собрали и на­мерева­лись уходить. Женщина вручила пацану берестяной туес, полный ярко-алыми ягодами, два других подхватила сама и направилась к калитке в заборе. Нас ни она, ни мальчик не видели.

— Эгей! — позвал я. Женщина обернулась, с удивлением глядя на незнакомцев в одинаковой зе­лёной одежде, подпоясанных широкими ремнями, увешанными чехлами и сумочками разных разме­ров. Мальчик раскрыл рот. Я хотел было подойти ближе, но в это самое время сзади раздался Ма­ришкин голосок:

— А вот и мы!

Реакция селян была совершенно неожиданной. Женщина заголосила, пацан заорал:

— Мохначи!!!

И оба, бросив клубнику, бросились к себе во двор. Хлопнула калитка, бухнуло что-то деревянное, тяжёлое (засов, что ли?), и снова началось, уже в два голоса:

— Мохначи!! Ратуйте, люди добри!!

От этих диких воплей в соседних дворах залаяли, надсаживаясь, собаки.

— Что они, с ума посходили? — изумилась Марина. — Или морфов никогда не видели?

— По-моему, совсем наоборот, — возразил Дим. — Видели. И мы им почему-то не по душе...

Внезапно со стороны деревни, из-за крайнего забора другой стороны улицы, бухнул выстрел. Я сшиб Маришку с ног, выталкивая в кювет. Дим кубарем откатился за придорожную берёзу. Галушкин укрылся менее ловко, но тоже достаточно быстро. А из-за облака порохового дыма, клубящегося после выстрела над забором, послышался гнусавый голос:

— Убирайтесь вон!

— Все целы? — спросил я своих.

— Мр-м, — ответила Марина.

— И я. — Я тоже, — отозвались остальные.

— Не балуй с ружьём, идиот! — заорал следопыт.

— Я шшас ишшо не так шмальну! — ответили из деревни. — И другого из вас тож положу!

— Он думает, что кого-то убил? — искренне удивилась Марина.

— Перед своими выпендривается, — объяснил я. — Помнишь, у Киплинга был Балдео-охотник? Этот, наверно, такой же. Фузея у него, небось, ещё времён Крымской баталии. Видела, сколько дыма?

— Проваливайте! — прокричал всё тот же голос. — Мы с мохначами делов не имеем!

— Тогда хоть со мной поговорите! — крикнул я. — Я-то не мохнач!

— С колдуном иди гуторь! Он тоже, как ты, с ими якшается!

— Ладно, хрен с вами! Объясните хотя бы, где живёт ваш колдун!

— Он не наш! А живёт... Ступай по дороге, а как на полдень поворотит, чапай прямо, к лесу! Там в лесу он и есть!

— Всё. Отходим в рощу, — распорядился я. — С этими, похоже, не договоришься.

Учёные мужи, Люба и Рита выслушали наш рассказ по-разному. Рита, к примеру, сразу наброси­лась, дескать, я совершенно беспечный и безответственный человек, и ребёнка мне доверять нельзя. (Ребё­нок, прижав уши, пряталась за меня, но пыталась мякать, что я защищал её, как никто и никог­да.) Иван Степанович потёр нос, сказал:

— Значит, люди. И морфов они не любят. Что ж, вполне естественно в примитивных обществах.

— А одежда, говоришь, из полотна? — спросила Люба. — Значит, кое-какое производство наличе­ствует.

— Может быть домотканина, — возразил Михаил Ильич.

— Но порох-то они делают. А может, и само оружие.

— В любом случае, нам нельзя влезать во всё это! — воскликнул биофизик. — Это задача этногра­фов и социологов. Считаю, экспедицию следует сворачивать, возвращаться и вызывать специалистов.

— Обстановку, всё-таки, мы должны оценить, — сказал я. — Удвоить осторожность — да. Не идти на конфликты — безусловно. Но посмотреть, что тут к чему, нужно.

— Абсолютно верно, — кивнул Лощинин. — И, прежде всего, посетить этого колдуна. Скорее все­го, это просто цивилизованный и знающий человек, которого не понимает местный социум.

Быстро навьючив лошадей, мы выступили в том направлении, которое указали "гостеприимные" жители деревни. До опушки от поворота дороги оказалось километров десять по нехоженому лугу. Лес был вполне обычный, разве что более смешанный и густой, чем тот, после оврага. По деревьям порхали птицы, жужжали пчёлы и шмели на цветах у опушки.

— Смотрите, идол! — Люба указала на вытесанную из дубового бревна фигуру, врытую в землю на границе леса. Идол изображал сурового старика в монашеской шапке, глядящего на восток. Ниже шли какие-то знаки. Я раздвинул траву, чтобы прочесть, и засмеялся. Ниже "идола" на столбе были сдела­ны стёсы — один небольшой и два глубоких, углом. На верхнем краской было выведено "Б.Л.Юж.К.", на нижних — цифры 8 и 9.

— Межевой знак лесничества! — сказал Иван Степанович.

— Точно. Беловодское лесничество. Южный Кордон. Восьмой и девятый кварталы.

— Осталось только отыскать этот самый кордон, — вставил Михаил Ильич.

— Могу проводить, — раздалось из-за сосны в десятке шагов от опушки. Голос был женский.

— Кто там? — я направил на сосну автомат. — Выходи!

Лисичка. Не четвероногая, конечно, а морф. Рыжий мех, более тёмная опушь на хвосте, довольно длинные каштановые волосы. Одета в коротенькую рубашку с рукавами длиннее пол и юбку до ко­лен, отделанную бахромой, обута в кожаные мокасины. И корзина грибов в руке. Я опустил оружие:

— Простите. На нас уже нападали, приходится осторожничать.

— Кто напал? Деревенские или варвары?

— Деревенские, — встряла Маришка. — Из пищали стреляли.

— В Морквашах, что ль? Это Онисим, — усмехнулась лисичка. — Сейчас, верно, живопи­сует, как с одного выстрела снял поганого мохнача. Но сородичи унесли его, чтобы пожрать.

— А Вас как зовут, позвольте узнать? — спросил Дим Браги, возникая бесшумно за её спиной.

— Ох, испугали. Я Лиза Арсено. Мои родители — объездчики у Антона Порфирьевича.

— Это здешний лесничий? — уточнил я.

— Да, а местные его именуют колдуном.

— Мы колдунов не боимся, — улыбнулся Лощинин. — Меня зовут Иван Степанович. Я и мои кол­леги — учёные, мы здесь в научной экспедиции.

— Я сразу поняла, что вы приличные, — Лиза взмахнула рыжим хвостом.

— Каким образом?

— Тривиально. Когда в компании люди и мохначи на равных, такая компания не может быть ди­карями. Да и одежда у вас фабричная. Пойдёмте, покажу вам дорогу.

Едва заметная тропка петляла между стволами вековых сосен, ныряла в подлесок и снова выходила на свободные от березняка и лещинника места. Высота, до которой над ней не пересекались ветки, была довольно значительной: должно быть, тут время от времени проезжали верхом. Наконец, среди густого леса наметился прогал, и перед нами раскинулась большая поляна. Или, скорее, древ­няя вы­рубка. С северной её стороны стояла усадьба. Высокий частокол, обращённые на восток глухие ворота, небольшие навесы вроде крепостных башенок над углами. Внутри виднелся двухэтажный бревенча­тый дом и крыши хозяйственных построек. Снаружи частокола был разбит обнесённый кре­пким плетнём огород, а рядом на лужайке паслись пара коней и лосиха с двумя лосятами. На плетне сонно наблюдал за окрестностями пёстрый петух. А на другой стороне поляны виднелась вторая тропинка, и там невдалеке синела гладь спокойной открытой воды.

При нашем появлении лосиха неспешно отошла со своими чадами подальше к лесу, кони же, на­про­тив, заинтересовались нашими лошадьми, прекратили щипать траву и подошли ближе. Из проре­зан­ного в воротине лаза вымахнула кудлатая шавка дворянских кровей и с тявканьем завертелась во­круг нас. Тявкала не злобно, скорее, привлекая к себе внимание. Наши лошади на неё не реагировали: им было не привыкать к собакам, причём, куда более крупным — всевозможным овчаркам, ризен­шнау­церам и эрдейлям, коих в избытке в Казачьем вообще и в городке казацкой сотни в частности.

— Жучка! Прекрати! Фу! — одёрнула собаку Лиза.

— Жучка, Жучка, — Марина присела, протянула руку, и дворняга, понюхав пальцы, позволила по­трепать себя по голове. Занятное дело: большинство собак терпеть не могут любых видов кошек, будь то домашняя мурка, рысь или гепард, а вот к морфам-фелидам относятся совершенно мирно. Запах, наверное, не тот.

— Лизка, кто это с тобой? — из калитки вышел молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати. В руках у него была мосинская трёхлинейка, судя по граням на ствольной коробке — образца ещё во­семьсот девяносто первого года. Одежда тоже словно шита со старых фотографий: полотняная гим­нас­тёрка, подпоясанная кожаным ремнём с латунной пряжкой, льняные же брюки, только тканые из окрашенных в мышино-серый цвет нитей. На ногах — добротные хромовые сапоги с короткими голе­нищами в гармошку.

— Мы с севера, — сказал я.

Это простое сообщение привело парня в неописуемый восторг.

— Солдаты с севера! — воскликнул он и повторил ещё громче, в глубину двора: — Мама! Солда­ты с севера!!

Из калитки выглянула женщина лет сорока пяти.

— Батюшки светы! — всплеснула она руками. — Неужто с Большой Земли?! Володя! Отворяй скорей ворота, да беги за дедом! И посмотри, где там Антон и Лариса с Анютой.

— Но, мам, а как же правила?

— Ничего. Теперь тут столько мужчин, что не страшно.

Проходя в ворота, я заметил на стойке слегка потускневшую медную табличку:

Беловодское Импъраторское

Лъсничество

Южный Кордонъ

Сколько же лет на этом кордоне не видели цивилизованных людей? Похоже, очень давно, если соседняя деревня настолько одичала.

— Лизонька! — распоряжалась женщина. — Поди, пригляди за ужином. И картошки, картошки ещё почисть. Я сейчас яиц принесу и молока.

— А грибы? — спросила Лиза.

— Грибы я сама, оставь.

— Извините, не знаю Вашего имени-отчества, может быть, мы вам поможем? — обратилась к ней Люба.

— Если вас не затруднит. А зовут меня Глафира Петровна. Да можно просто тётя Глаша.

Рассёдланным лошадям хозяйка выделила овса, и Шумагин насыпал его в кормушку у коновязи. Из ледника под сараем была извлечена целая баранья туша. К тому времени вернулся Володя, гоня перед собой небольшое стадо — двух коров, тёлку и пару десятков овец. А вместе с ним поспешал сухонький и древний, но довольно ещё бойкий дедок в суконном сюртуке, фуражке с дубовыми листьями и простых холщовых штанах.

— Вспомнили, значить, о нас! — счастливо улыбался он, тряс руки учёным, мне, хлопал по плечу моих бойцов и следопыта. — Батя, Никанор Васильич, всё ждал вас... И старуха моя совсем чуток не дожила! Ну, теперя заживём, как люди... Это, что же, нонче такие винтовки делают? А вот это, как я разумею, автомат?

— Он самый, — удивился я, передвинув оружие вперёд, чтобы дать получше его разглядеть. — А Вы откуда это слово знаете?

— Ну, как же! Труды Владимир Григорьича Фёдорова в нашей семье все мужчины изучали.

— И я тоже, — вставила Лиза, проходя мимо с решетом подмышкой.

— От бестия рыжая, — усмехнулся дед. — Стреляет лучше Вовки, и в химии дока. Будет доктор­шей, как мать её, Лариска. А скажите, ребятушки, неужто это война только закончилась?

— Война? — удивилась Люба. Рита сообразила быстрее:

— Что Вы, дедушка! Та война ещё в восемнадцатом кончилась.

— Побили ерманца-то?

— Побили.

— А в сорок первом они опять полезли, — встряла Маришка. — Но мы им и тут всыпали по пер­вое число!

— Ну, что за народ такой эти ерманцы! — вздохнул дед. — Сколько раз уж их бивали, а всё никак не угомонятся.

Немного погодя появился теперешний глава кордона, лесничий и по совместительству "колдун" Антон Порфирьевич Дорофеев, а с ним Лизина мать, Лариса Арсено — очень красивая лиса, почти чёрная, с алой подпушью и серебристым декольте — и сестрёнка Ани примерно десяти-одиннадцати лет. Дим Браги у юной лисёнки особенного любопытства не вызвал, а вот Рита и Марина... Первое, что она спросила у Риты, было:

— А вы не из диких?

— Анька! — возмущённо воскликнула Лариса.

— Мы самые что ни на есть домашние, — улыбаясь, промурлыкала аспирантка и сделала успокаи­вающий жест в сторону матери девочки.

— А где вы жили?

— В городе.

— Вроде того, что на юге?

Взоры всех участников экспедиции обратились на Ани.

— На юге есть город? — спросил Михаил Ильич.

— Во всяком случае, его так называют, — ответил лесничий.

— Стоило бы взглянуть, — заметил Федотыч. — Как, коллеги?

— Не помешало бы, — сказал Иван Степанович. Осторожный Бобровский промолчал.

К тому времени, как был готов ужин, собрались и остальные обитатели лесного кордона. Приска­кал на коне рыжий лис-объездчик Юр Арсено, вернулись из лесу младший сын лесничего Вася и ли­сёнок Макс. Последней пришла с озера девушка, чья внешность меня озадачила. Гладкая коричневая шёрст­ка, каштановые волосы, небольшие округлые уши, короткий хвост. Что за зверь послужил про­образом? Бывают морфы-кошки разных видов, лисы, волки, встречал и медведей, а это... Может быть, выдра? Вон и перепонки между пальцев. Немудрено, что она занимается рыбной ловлей. Вера, так звали морф­ку, принесла большущую сетку свежей рыбы.

— Хотите, поджарю? — предложила Глафира Петровна.

Мы отказываться не стали.

Стол буквально ломился от всевозможных кушаний. Баранина, куры, жареная картошка, колбаса собственного копчения, грибочки, соления, рыба, молоко и сыр, квашеная капуста, варёные яйца, зе­лень, свежие огурцы... Конечно, хлеб, ржаной, домашний. Пироги. И, непременно, самогон. Мы тоже выставили свою провизию — консервы, сервелат, ветчину. Дед Пётр Никанорович при виде тушёнки аж прослезился:

— Родимая! С девятнадцатого году не пробовал! Как тогда запас кончился, так и всё.

Говорили за столом, в основном, о том, как живут в этих местах, какие тут порядки и обычаи. Гос­теприимные хозяева рассказывали охотно, однако же, честно предупреждали, что, живя здесь, в лесу, знают далеко не всё. Выяснилось, что население окрестных деревень состоит исключительно из людей, морфы же предпочитают вести жизнь дикарей: ночуют на деревьях, не носят одежды, кроме набед­ренных повязок, куда удобно крепить всякую мелочь, едят сырое мясо, а многие не брезгуют и чело­вечиной. Именно поэтому селяне до ужаса боятся морфов и всех, кто с ними имеет дело. Техники в окрестных деревнях и двух посёлках покрупнее, расположенных к югу, нет практически никакой — только самые простые станки с ручным приводом да единственная паровая машина в тимьяновском кузнечном цехе. Порох здесь используют, в основном, чёрный, дымный, да и ружья ему под стать: дуль­нозарядные, капсюльные, а то и кремнёвые. Централка, а тем более штуцер или винтовка Берда­на — вещь дорогая и не всякому по карману. Оружие, в основном, старое, чиненное-перечиненное, а новое, если и делают, то по старым образцам, и больше гладкоствольное. Антон Порфирьевич с гор­достью сообщил, что на кордоне научились варить настоящий пироксилин, не очень хорошего ка­чества, но годный для трёхлинеек. А чёрным порохом торгуют с местными, выменивая железо, обувь и полотно — самим всё ведь не изготовить.

— Они же, вроде, с вами дела иметь не хотят? — спросил Дим.

— Так это только по деревням, — объяснила Глафира Петровна. — А в Поречье или Тимьяновке, там ничего. Юр с Ларой, ясное дело, не ездят, а мы с Антоном или, вот, папаня — да. Монастырская-то лаборатория за порох три шкуры дерёт, вот народ у нас и покупает.

Деньги в этих местах ходили царские — медные монеты от четверти копейки до пятака, серебро до рубля, золотые пятёрки, десятки, империалы. Бумажки тоже когда-то были, но давно сошли на нет по причине ветхости.

Разумеется, и хозяев очень интересовало, какая теперь жизнь на Большой Земле. Рассказать это было, с одной стороны, непросто, с другой — не слишком сложно. С девятьсот пятнадцатого года поя­ви­лось не так уж много кардинально нового. Телефон, железная дорога, автомобиль, аэроплан, радио — всё это уже было тогда. И даже дети на кордоне знали обо всём этом достаточно. А ещё говорят, что изолированное общество деградирует! Ничего подобного, если знания не скрывать. Поэтому мы с лёгкостью объяснили, что кино у нас теперь не только в кинотеатрах показывают, но и передают по радио на домашние экраны, что паровозы на железной дороге сменили тепловозы с большим мотором вроде тракторного либо электрические локомотивы.

— Кстати, — Антон Порфирьевич посмотрел на сына, — Володя, сходи раскочегарь паровик. Темнеет. Скоро уж и свет зажигать надо будет.

Оказывается, в сарае за кухней стояла паровая электростанция, а в доме в каждой комнате висели дуговые фонари. В гостиной их было аж четыре.

— Лампы Ладыгина-Эдисона у нас тоже были, — заметил дед, — да все поперегорали. Нить не електрод, её не заменишь. А хорошие были лампы! Сименса производства.

После ужина Лариса показала нам свою химическую лабораторию, оборудованную весьма неплохо для такого медвежьего угла, потом лесничий повёл в кузницу, где имелись тигли для свинца и штамп, на котором можно было изготавливать медные оболочки для пуль. А в глубине дома располагалась обширная библиотека. Там оказалась и художественная литература, и труды учёных — Зелинского, Ми­чурина, Менделеева, книги Филатова и Фёдорова по теории оружия, изданные в начале века. Их привёз покойный Никанор Васильевич, когда в последний раз, летом девятьсот пятнадцатого, смог преодолеть Чёрные Ельники и болото и побывать в Беловодске. Люба подарила хозяевам современ­ный справочник лекарственных растений и препаратов на их основе, а остальные, у кого нашлись в багаже книги, не сговариваясь, отдали их тоже: Паустовского, Авдеенко и даже стихи Некрасова в современ­ной грам­матике.

Потом народ постепенно рассосался в разные стороны. Никита выгнал лошадей в ночное — хозяева заверили, что здесь это абсолютно безопасно — бойцы занялись чисткой оружия, лесничий и Лощинин с Любой углубились в обсуждение местной флоры и фауны. Рита объясняла Глафире Петровне и Ла­рисе, что сейчас носят. Вера, Лиза и маленькая Ани сидели тут же и слушали с нескрываемым интере­сом. Володя и Вася утащили Маришку на площадку в углу забора и оттуда, размахивая руками, пока­зывали озеро — не очень большое, оно полностью было окружено лесом, а ближе к центру имело не­сколько островов, хорошо видимых на фоне воды при лунном свете.

— А как вы прошли Чёрные Ельники? — поинтересовался Юр у Михаила Ильича. Они и Федотыч курили возле ворот.

— Да вот так, спокойно прошли, — ответил Бобровский. — А что?

— Там же пауки! Вот такущие! Неужто не встретили? Они в тех лесах всю живность пожрали. Все деревья паутиной оплели.

— Паутину видели, а самих пауков — нет, — сказал геолог.

— Повезло вам. Яд у них жутчайший. С одного укуса оклематься ещё можно, а ежели два — всё, со свя­тыми упокой. Главно дело, никого не боятся. Кидаются, как оглашенные, и кусают. Другое зверьё так себя не ведёт.

Постов в эту ночь выставлять не стали. В "колдовской лес" по ночам боялись соваться даже стаи озверевших морфов, не то что люди. А наутро после сытного завтрака начали готовиться к дальней­шему пути. Провожали нас с неохотой. Здесь, на кордоне, все от мала до велика жили одной только на­деждой, что однажды с севера придут солдаты, придут рабочие и станут торить новую дорогу через бо­лото, через Чёрные Ельники. И начнётся тогда совсем другая, счастливая жизнь. Так учил их Ни­канор Васильевич. Мы, как могли, утешали добрых хозяев. Обещали непременно посетить их на об­ратном пути и взять кого-нибудь с собой на Большую Землю, чтобы мог привезти инструменты, кни­ги и всё, что ещё потребуется.

— А по-моему, вас дожидаться нам не резон, — заметил Юр. — Вы ж сами говорите, пауков не видали. Может, они на время откочевали куда. Сегодня же съезжу, гляну. Вдруг да проскочу.

Лариса пыталась отговорить его, но объездчик упёрся: поеду, и весь сказ. Иван Степанович напи­сал письмо с кратким отчётом и попросил Юра передать его начальнику погранзаставы, чтобы сооб­щил в университет.

На прощанье Люба пристроила на столе перед домом фотоаппарат и запечатлела всех нас вместе с жителями кордона. А потом Юр и Володя верхом на конях проводили нас до южной опушки леса.

— До встречи! — сказал объездчик. — Будьте осторожны.

— И ты тоже, — ответил я. — Зря не рискуй.

— Знамо дело! Всю жизнь по лесам живу, понимаю.

4

Посёлок Тимьяновка по размерам не уступал Казачьему. Он раскинулся на пологом холме у неболь­шой речки, перегороженной плотиной. Строили её грамотные инженеры: в случае прорыва вода из водохранилища устремилась бы в поля, в сторону от посёлка. Вся плотина была уставлена барабанами водяных колёс. Просто водяные машины или, всё-таки, электростанция? Вечером узнаем. В бинокль были хорошо видны улицы, дома. На окраинах — мазанки или избы, ближе к центру — каменные, а не­редко деревянный сруб второго этажа покоился на каменном цоколе. Так. Вот то здание в три этажа, вероятно, исполком, ну, в смысле, поселковая администрация — над входом вывешен чёрно-жёлто-белый флаг. Напротив — ещё одно казённое здание, пожарная часть. Над ним сооружена каланча. Третье большое здание ближе к въездным воротам не могло быть ничем иным, как трактиром. В нескольких местах над посёлком возвышались купола церквей и колокольни: одна каменная, две других — дере­вянные. По периметру посёлок был окружён высокой, метра в три, зелёной изгородью. Кое-где из неё торчали толстые дубо­вые колья. Непростая это изгородь, ох, непростая! Там, очевидно, колючка в два кола с переплете­нием, как в укрепполосах Первой Мировой. В изгороди имелось двое ворот — к плотине, по которой можно было пересечь реку, как по мосту, и на противоположной стороне. Сейчас они были открыты, и через них свободно проезжали телеги и проходили люди. За дальними воротами дорога разветвлялась сперва на две, потом ещё раз. Одна, наиболее торная, поворачивала на юго-вос­ток, вторая шла на юг, а третья огибала небольшую рощу, из-за которой виднелись маковки ещё нескольких церквей и слабо дымящая труба. Монастырь, не иначе.

— Где же наши? — встревоженно спросил Михаил Ильич, изучая посёлок во второй бинокль. — Пора бы уж им вернуться.

— Рано, — сказал я. — Чем больше спешки, тем больше подозрений.

— Повяжут их.

— Что за лагерная лексика, доцент? И вспомните, что говорил Антон Порфирьевич. Ничего похо­жего на полицию тут и в помине нет. Местные стрельцы бдят только по ночам, а днём кто в поле, кто в мастерских. Смотрите, вон они.

Из посёлка вышли Иван Степанович, Люба и Никита. Казак держал подмышкой свёрток из брезен­та, под которым скрывался автомат без приклада. В другой руке его была плетёная кошёлка с зе­ленью. Профессор нёс большую овальную корзину, у Любы была круглая, поменьше. Двух выде­ланных кож, что дали нам любезные жители кордона, у разведчиков не было — значит, продали. Ми­хаил Ильич стал спускаться с дерева. Я дождался, пока он окажется на земле, и спустился следом.

— Как прошло? — наперебой расспрашивали мы троицу исследователей. — Что там?

— Да всё нормально. Обычный патриархальный городок, — отвечал профессор Лощинин. — Буд­то попали в николаевскую эпоху.

— Впечатление, конечно, удивительное, — качала головой Люба. — Так, наверное, жили наши прадеды. Только европейских нарядов практически нет, да платья короче, по щиколотку.

— Как жалко, что мы не можем туда пойти, — вздохнула Марина.

— Одежда внимания не привлекла? — спросил я.

— В принципе, нет. Здесь в ходу примерно такая же материя, как наш брезент. Только не зеленова­тый, а серый. Кстати, тут и шёлковая ткань есть. Такая тонкая, даже удивительно. С юга, говорят. Очень дорогая.

— Бумагу тоже везут откуда-то с юга, — добавил Никита. — И тоже продают недёшево.

— А патронами торгуют?

— Да, — кивнул Шумагин. — В оружейной лавке. Охотничьими, берданочными и револьверными. Не наган, что-то более крупнокалиберное, пуля наружу.

— Наверно, четыре и два "русский смит-вессон". А порох?

— Порох отдельно, у монахов. Они вообще всю химию держат. Керосин, купорос, нашатырь, оли­фа и прочее. Патроны тоже сами снаряжают, а лавочник покупает у них.

— В общем, нужно пройти южнее, — подытожил Иван Степанович. — И поглядеть, откуда шёлк и бумага. Я спросил на рынке, далеко ли до города, сказали, сотня вёрст с гаком. А русский гак, как мы знаем, может иметь произвольное значение. Переночуем, а завтра двинемся. Не возражаешь, лей­те­нант?

— Нет, — сказал я. — Мне и самому интересно.

В стороне от посёлка, выше рукотворного озерца, через речку был перекинут мостик. По нему мы переправились на южный берег и остановились на ночлег. Облюбованный нами лесок был как раз одним из тех, что рекомендовали на кордоне: сосны да берёзы. Лесничий почему-то особенно обра­щал на это внимание. Мол, никогда не останавливайтесь в ельнике или березняке с осиной. Только там, где сосны и дубы. На худой конец, в чистом березняке, где растёт рябина. И советовал не под­ходить близко к болотам. Нехорошие, дескать, это места, несчастье случиться может. Какого рода несчастье, он не уточнил. Поужинав купленной в посёлке говядиной, пригасили костёр, выставили часового и улеглись. Напоследок я сходил на опушку, откуда виден посёлок. Да, электричество у них есть. Дуговые лампы освещали ворота, вдоль которых прохаживались мужики в старинных стальных шлемах в форме заост­рённого яйца и с ружьями на ремне, яркие огни горели на площади у управы и в богатых домах. Про­чие, видно, обходились кто керосином, кто маслом или лучинами: на окраинах окна были едва осве­щены. Многие, экономя, вообще не зажгли света — скорее всего, легли спать с закатом.

Залезский разбудил меня в пять утра. Было ещё сумеречно, по низинам ватными полосами стлался туман, от реки тянуло сыростью. Взяв автомат, я обошёл лагерь, подбросил в костёр сушняка, чтобы побыстрее занялось свежее полено. Маришка — она так и приноровилась спать между мной и Ритой — почуяв свободное место, перекатилась на мою плащ-накидку, уткнулась в неё носом и продолжала сопеть, прикрывая рукой уши от посторонних звуков. Рита же, наоборот, открыла глаза, потянулась и села.

— Поспала бы ещё, — одними губами сказал я. — Рано.

Рита помотала головой. Встала, подошла ко мне вплотную и ответила:

— Не хочется. Как думаешь, далеко ещё тянется наша Котловина с этой стороны?

— Километров на сто как минимум. Может, и больше. Никто ведь не говорил, что тот город на юге расположен уже в предгорьях.

— Да мы сто сорок прошли. Итого двести сорок. А от Беловодска до северного хребта всего девя­носто. Выходит, мы не знали бо?льшую половину?

— Никто ж не думал, что озеро такое широкое. Считалось, что полоса камыша — это уже южный берег, а она, оказывается, где-то посередине.

— Плохо, когда нельзя использовать технику. Для "Барсов" на воздушной подушке эти камыши — тьфу.

— А на вертушке ещё проще, — усмехнулся я.

— Я вообще не понимаю, почему до сих пор не воспользовались планерами и не облетели всю Котловину.

— Потому, что никто не знает, будут там восходящие потоки, чтобы высоту набрать, или нет. Не пешком же потом выбираться.

— Можно здесь построить аэродром с катапультой.

— Теперь-то, конечно, построим. Может, даже пассажирский. В войну ведь делали тяжёлые пла­нера, чертежи, наверняка, сохранились... Замри! — я осторожно протянул руку и раздавил наглого кровососа. — Прямо в ухо норовят залететь. Надо репеллент доставать.

— Фу, он пахнет так, — поморщилась Рита.

— А что поделаешь? Жужжалки здесь не фурычат. В июне б нас вообще сожрали. Слушай, пока­рауль две минуты, я схожу на Тимьяновку посмотрю.

— Там смотреть нечего. Я ночью ходила. Свет везде, кроме ворот, погашен, сторожей не видно, то ли по домам ушли, то ли в будке дрыхнут. В общем, заходите, люди добрые, берите, что хотите. Ни­какой дисцип­лины.

— Раздолбаи. Видно, давненько их никто не беспокоил.

— Может, и нет тут никаких банд?

Я только плечами пожал.

Позавтракав, мы двинулись по дороге на юг. Вернее, вдоль неё, сначала через монастырскую ро­щу, потом держась ольшаника и перелесков. Ни к чему было афишировать нашу смешанную компа­нию. По мере того, как удалялись от Тимьяновки и монастыря, вокруг попадалось всё меньше следов деятель­ности человека. Засеянные поля и скошенные луга сменились нетронутым разнотравьем, ро­щицы ста­новились крупнее. После двух деревень и расположенного на отшибе, у леса, хутора, че­ловеческое жильё нам больше не встречалось. Дорога пошла вдоль густой дубравы, а затем лес под­ступил к ней и с другой стороны. Тут по дороге уже не ходили пешие, не ездили на телегах и бричках, она опустела. Постепенно характер местности менялся, среди дубов появились берёзы и ёлки, а за глубоким оврагом, по дну которого шумела вода, пошёл сплошной еловый лес. Это не был "мёртвый бор", как тогда, возле первого болота, в нём жили, по крайней мере, птицы. Марина, отойдя от нашей маленькой колонны на десяток метров в сторону, набрала у еловых корней два толстых пучка лесной кислицы, один сунула в рот и принялась жевать, жмурясь и мурча от удовольствия.

— Хочешь? — предложила она мне.

— Чуть-чуть. Рите дай.

— Мр, она кислое не очень любит.

И тут впереди грохнул винтовочный выстрел. За ним второй, потом несколько более слабых. Мы замерли.

— Дослать патроны, — шёпотом распорядился я. — Товарищи учёные, держите лошадей. Дим, по­смотри, что там.

Следопыт беззвучно нырнул в кустарник, отделяющий лес от дороги. Через минуту он возник сно­ва, словно выметнуло язык рыжего пламени:

— Банда. Морфы. Хвостов двенадцать-пятнадцать. Купца грабят.

— Никита здесь, остальные — за мной!

Выскочив на дорогу, я увидел, что серые, бурые и коричневые лохматые фигуры бандитов окружи­ли небольшой караван из полдюжины возов. Мужики-возчики трусливо жались в кучу между двух охра­няющих их волколаков с тесаками в руках. Здоровенный кобель держал, вывернув ему руки на­зад, дородного мужчину, по одежде которого любой знающий историю сразу определил бы купца: доб­ротный картуз, дорогой пиджак, жилетка с золотой часовой цепочкой, хромовые сапоги. Другой об­шаривал карманы его пиджака. Ещё трое пытались утихомирить тонконогую верховую лошадь, на которой, вцепившись в гриву, трепыхалась богато одетая дама.

— А ну, все на землю, руки за голову!!! — проорал я.

Бандиты обернулись... и дружно кинулись на нас. Я прыгнул в сторону, чтобы не задеть купца и его свиту, и дал длинную очередь от живота. Колебаний не было ни на миг. Эти немытые лохматые шкуры и оскаленные в рыке пасти у меня не ассоциировались с чем-то разумным. Дикие опасные зве­ри, вроде бешеного ризена, что мне пришлось недавно застрелить в городке. Браги, Галушкин и Залез­ский тоже открыли огонь. Несколько пуль нашли цель. Двое варваров свалились, третий схватился за пробитую ногу.

— Атас! — взвизгнул белый с дымчато-серыми патлами на голове, волк-главарь. Он понял, что про­тив этих скорострельных ружей приём "задавить массой" не пройдёт, только сообщников поло­жишь. Бандиты кинулись в лес, на противоположную сторону от дороги. Раненый пытался ковылять следом, но один из последних, обгоняя его, вдруг рванул за волосы голову подранка назад и зубами вырвал ему глотку. Не знаю, как ребят, а меня чуть не стошнило. Я дал ещё очередь в лес, вдогонку, и услышал ко­роткий визг — значит, кого-то задел.

— У...уберите их в кювет, — распорядился я, указывая на трупы. — Дим, давай за нашими.

Бойцам тоже противно было прикасаться к убитым, но неожиданно на помощь пришли возчики. Надев рукавицы, они деловито похватали волколаков за конечности и сбросили с дороги, а потом принялись набрасывать сверху ольховые ветки.

— Благодарствую за спасение от этих оборотней, — важно сказал купец. Его ещё трясло от страха, но он уже приосанился и старался выглядеть солидно.

— Что ж вы без охраны-то? — укорил я.

— Так кабы знать! Обычно таких крупных стай здесь не шастает. От полдюжины мы-то сами от­бились бы, а тут их, нечистей, штук пятнадцать, не меньше, было. Как кинулись...

Зашуршал кустарник, и на дорогу продрались остальные участники экспедиции.

— Удрали? — спросил геолог. Ружьё он держал наизготовку.

— Трое отбегались, — хвастливо сказал Галушкин, закидывая автомат на плечо. — Вон, в кювете.

— Эй, рабыни! — раздался тонкий капризный голосок богачки. — Помогите мне слезть с лошади! Мою служанку зарезали.

— Кому это она? — не сообразила Маришка.

— Да нам с тобой, — подсказала Рита.

Один из возчиков, видя, что никто не спешит выполнять приказания странствующей аристократки, взял лошадь под уздцы и подвёл к борту одной из телег, так что дама смогла сама спуститься с седла сначала на борт, а потом и на землю. Он даже попытался подать ей руку, но та отмахнулась:

— Прочь, смерд!

И решительно направилась к нам.

— Маленькие мерзавки! — красивое черноокое-чернобровое лицо исказилось злобной гримасой. — Вы, что, не слышали, как я вас зову?

В руках путешественницы был хлыст, и она замахнулась им на девушек. Дальше я действовал "на автопилоте". Ствол автомата, воняющий пороховой гарью, оказался прямо под носом спесивой гос­пожи.

— Сударыня, — тоном, способным заморозить водопад Кивач, сказал я. — Вот из этой дырочки только что вылетело минимум две смерти. Не злите меня, или вылетит третья.

Дама побледнела, хоть и пыталась хорохориться:

— Ты не посмеешь, наёмник! Об этом узнают, и тебя повесят!

— Сдаётся мне, эту мадамочку убили оборотни, — задумчиво сказал купец. — А, мужики?

— Точно, Пахом Лукич, — согласился один возчик. — Пришибли и неживую ссильничали.

— Не, Митрий, — возразил второй, — сначала ссильничали, а потом прирезали.

— Вы... вы... — залепетала дама, пятясь, но наткнулась на дышло телеги, и села в пыль. Возчики загоготали, следом — купец, а потом и все наши.

— Почтенный, — купец безошибочно определил в Лощинине старшего и обращался теперь к не­му, — позвольте ещё раз, от лица всей гильдии, поблагодарить Вас за спасение нас и моего добра. И узнать: не испытываете ли в чём надобности? Может статься, в моём обозе есть такой товар?

— Спасибо, ваше степенство, у нас всё, вроде бы, есть.

— Что ж, тогда не откажите принять в дар вот это, — Пахом Лукич достал из переднего воза длин­ный предмет с расширением на конце.

Это оказался чехол с вложенным в него небольшим топориком. Топорище у него ничем не отлича­лось от обыкновенного, а вот сам топор вычурной формы был выкован из светлого слоистого булата.

— Южная работа, — сказал купец. — Гвозди рубить можно.

— Благодарю.

— А теперича, не обессудьте, надо нам в путь двигаться. Иначе до заката в Тимьяновке не будем. Ты, Аграфена Ксенофонтовна, тоже усаживайся. Ждать не стану.

Злобно косясь на нас, рабовладелица полезла в седло. Один из возчиков, устраиваясь на козлах, поглядел на неё, на лес, вздохнул:

— Машку жалко. Славная была девчушка.

— Служанка? — уточнил я. — А где она?

— Тама. Как энти навалились, один ей сразу горло перегрыз и в лес поволок, жрать, значит. Они домашних мохначей завсегда съедают. Только вы это... не ищите. Он далёко мог унесть. Ишшо на­рвётесь.

Дальше мы шли по дороге. Шли быстро: всем хотелось подальше убраться от места стычки и рай­она, где может рыскать банда. Ради этого по всеобщему согласию отложили обед. Несколько раз Дим задерживался и проверял, не идут ли волколаки по нашим следам, ожидая случая напасть. Нет, не шли. Видно, мы хорошо их напугали. Лишь в половине шестого, когда мрачный ельник всё сильнее начал разбавляться берёзками и орешником, стали искать место для привала. Нашли небольшой чис­тый березнячок на повороте дороги, и остановились в нём. Я поглядел на шагомер — о-го-го, двадцать километров за неполные четыре часа!

— Предлагаю пообедать, поужинать, и на сегодня всё, — сказал Михаил Ильич. — Прошли мы достаточно, да и впечатлений на сегодняшний день, по-моему, хватит.

5

После плотного обеда-ужина продолжать путь настроя совсем не стало. Поставили палатки, а по­том расселись на поваленных деревьях возле костра. Учёные приводили в порядок путевые записки, Ни­кита остругивал ножом подобранную в ельнике палку, из которой мог получиться прекрасный дорож­ный посох, отдохнувшая Марина играла с пышным хвостом следопыта. Тот делал вид, что пол­ностью поглощён чисткой своего СКСа, а хвост живёт отдельной, независимой от него жизнью, и всё же в последний миг обязательно выдёргивал его из Маришкиных лап.

Солнце клонилось к закату. Тогда-то мы и услышали пение. Первой насторожила мохнатые уши-локаторы Рита. Шикнула на хихикающую сестрёнку, замерла, медленно поводя треугольными раковинками из стороны в сторону. Прислушалась и Марина.

— По-моему, кто-то поёт, — прошептала она.

— Голос женский, — уточнил Дим.

Эх, нам бы, людям, такой слух! Морфы уже успели определить, что поют на незнакомом языке, что мотив напоминает кельтские мелодии, и что певунья идёт в нашу сторону. И лишь через некото­рое время после этого и до наших человеческих ушей донеслись звуки чистого, как серебряный коло­кольчик, голоса. Нечто кельтское? Пожалуй. А на каком языке была песня, я бы сказать затруднился: лично мне до сих пор не удавалось разобрать слов. Звук голоса оборвался. Незнакомка, очевидно, раз­личила сквозь березняк очертания наших палаток. Качнулся ольховый куст — совершенно бесшумно — и певунья вышла на поляну, возникнув подобно привидению. Светловолосая, довольно высокая и худенькая, она была одета в длинное, по щиколотку, полуоблегающее платье из тонкой го­лубовато-зелёной ткани, искристо поблёскивающей при каждом движении незнакомки.

— Доброго вечера всем вам, — сказала женщина. — Что привело вас на эту поляну?

Она говорила вежливо, и, в то же время, чувствовалось, что спрашивать она имеет полное право. Иван Степанович тоже почувствовал это и ответил подобающим образом:

— И Вам доброго вечера. Мы проходили мимо и решили остановиться на ночь. Но если мы кого-то побеспокоим, то можем поискать другое место для привала.

Марина, без особого смущения разглядывавшая незнакомку, неожиданно вздрогнула и попятилась ко мне. Хвост девочки судорожно обвился вокруг моей голени.

— Ты чего, котёныш? — тихо спросил я.

— Посмотри на её уши, — испуганно прошептала Марина. — Она же не человек!

Уши, и вправду, были необычные — вытянутые, остроконечные, но одновременно и не совсем зве­риные. Слух у незнакомки оказался под стать ушам. Она услышала наши реплики, посмотрела на Ма­рину:

— Почему ты испугалась, девочка? Да, я не человек. Но ведь и сама ты тоже не человек.

— Я-то, хотя бы, знаю, что? я такое!

— Так и я знаю, что? я, — засмеялась женщина. — Ты разве не слышала про эльфов?

— Эльфы? Это же в сказках!

— А мохнатые существа, похожие на разных зверушек, кои говорят человечьим голосом и ве­дут себя, как люди? Это разве не сказка?

Марина молчала. Впервые на моей памяти она не нашлась, что ответить.

— Что, уели тебя, пушистик? — усмехнулся я.

— Будем знакомы, — сказала, между тем, эльфиня. — Меня зовут Элина.

Иван Степанович представил по очереди всех нас.

— Вы не возражаете, если мы переночуем в вашем лесу? — спросил он затем.

— Нисколько. Можете оставаться и две, и три ночи. Впрочем, вы, может быть, желаете отдохнуть с бо?льшими удобствами? В семи верстах отсюда находится наше селение. Буду рада считать вас мои­ми гостями.

— Благодарю и принимаю Ваше приглашение.

Зря, выходит, мы возились с разбивкой лагеря! Если б знать! Впрочем, я нисколько не жалел, что приходится сворачиваться и идти в другое место: люблю, знаете ли, поспать с удобствами, если не в доме, то, хотя бы, в машине, за прочными твёрдыми стенами. Городской я человек, что поделать.

От поляны, где мы устроили привал, в лес уходила едва заметная тропка. Менее внимательный глаз вообще не различил бы её среди травы. Элина шла впереди лёгкой, беззвучной походкой, будто вовсе не касалась ногами земли. Иван Степанович держался рядом, чуть приотстав, следом двигался наш следопыт, а за ним уже все остальные. Хороший тут был лес, светлый и чистый — ни бурелома, ни сухостойных мёртвых деревьев, трава под ногами свежая, ровная, словно кто подстригал её, по­добно английским газонам. Непуганое птичье население занималось своими делами, никакого внима­ния не обращая на наше присутствие. И, лишь когда мы приближались к ним меньше, чем на пару метров, птицы перелетали немного в сторону. Тропинка вела слегка в гору, вскоре среди берёз и ясе­ня начали попадаться дубки, а немного погодя мы услышали плеск воды и стук молотка. Деревья расступились, давая дорогу лесной речке. В том месте, куда вывела нас эльфиня, речка была запру­жена невысокой замшелой каменной плотиной, в центре которой имелся наклонный спуск, по кото­рому мчалась вода. Шум, однако же, издавала не она, а две отдельные струи, льющиеся из желобов по обеим сторонам каменного лотка. Всего их было шесть разной глубины, сейчас действовали два са­мых заглублённых. Перейдя плотину по настеленным над желобами и руслом мосткам, мы увидели, что на другой стороне от реки уходит в лес узкое, но глубокое, по колено, каменное русло. Сейчас его перекрывала толстая дубовая задвижка, посаженная в пазы. Невысокий — едва полутора метров росту — коренастый челове­чек стоял на дне русла у участка разобранной кладки и обтёсывал молотком ка­менный блок шириной чуть больше нашего кирпича и примерно такой же высоты. Отложив инстру­мент, примерил камень к промежутку, стукнул по нижнему углу ещё пару раз, а потом взял тяжелен­ную кувалду, положил на камень сверху деревянный брусок и ударами по нему стал загонять блок в проём.

— Доброго здоровья, княжна Элина, — поздоровался он с нашей сопровождающей гулким густым басом.

— И тебе, дядя Франк, — ответила она. — Как работа?

— Благодарение свету, нетрудная. Я-то думал, тут все камни менять придётся, ан нет, всего два. Через полчаса пущу вам воду.

— Спасибо.

— Это кто, гном? — ошеломлённо спросил Элину Иван Степанович.

— Он самый. Мы всегда их зовём, если что-то нужно по каменной части. Лучше них с камнем никто не работает.

— Эльфы, гномы... — пробормотала Рита. — Толкануться можно.

— А в наших сказаниях говорится, что эльфы и гномы обычно не ладят между собой, — заметил Михаил Ильич.

— Людские выдумки, — отмахнулась Элина. — Ну, скажите на милость, что нам с ними делить? Наша вотчина — лес, их — горы. Нужно им дерево — они приходят к нам и просят. Требуется нам их мастерство — идём и просим мы. Да вы сами видели. А сказки такие сочиняют те люди, которые не то что с иными, с себе подобными ужиться неспособны. Вот их мы, точно, избегаем.

— Выходит, наша смешанная компания и для вас тоже лучшая рекомендация? — улыбнулся Лощинин.

— Смешанная компания равных, — поправила Элина. — Будь вы гнусными рабовладельцами, с вами тоже были бы мохначи, но таких путешественников я в гости звать не стала бы, уж поверьте.

Марина, уловив чуткими ушами какой-то звук сверху, подняла голову и воскликнула:

— Мя-ау!

Действительно, "мяу"! Перед нами было эльфийское селение. Вернее, над нами. Основой жилищ служили громадные вековые дубы — где один, где три, а где и больше. На стволах крепились собран­ные из дерева платформы, на которых уже держались плетёные стены собственно домов. Жилище, по­строенное на одном дереве, охватывало ствол и имело три-четыре этажа, те, что висели между не­сколь­ких близко стоящих дубов, были одноэтажными и часто имели "флигели", устроенные выше на ство­лах дубов-опор. Были тут свои улицы-переулки — лёгкие верёвочные мостки с плетёным основа­нием, перекинутые от дома к дому. У кого-то эти мостки подходили прямо к парадным дверям, дру­гие предпочли сделать отдельную площадку на стволе ярусом ниже. Несколько более широких мост­ков тянулось между домами, опираясь на стволы дубов, имеющих посередине развилку. На таких же были построены некоторые дома. Вот это были настоящие улицы, на них могли легко разойтись три-четыре пешехода. Никаких лестниц, позволяющих подняться наверх и спуститься вниз, я не заметил, хотя часть построек — каменные приземистые здания без окон — находилась на земле. По земле же здесь ездили верхом и на повозках, значительно более лёгких и изящных, чем деревенские телеги. Колёса повозок имели настоящие упругие шины — толстые полосы мягкого материала, прибитого или при­клеенного к ободу. Что самое интересное, в упряжке у эльфов ходили не только лошади, но и ло­си. Са­мые настоящие, как две капли похожие на диких. По-видимому, для эльфов лось был таким же обык­новенным домашним животным, как и лошадь.

На улицах было довольно людно... если это слово уместно применять в отношении эльфов. Никто, вроде бы, никуда не спешил, в то же время, все двигались деловито и целеустремлённо. На нас обра­ща­ли внимание, в основном, дети — совершенно такие же мальчишки и девчонки, как наши, только с по­движными заострёнными ушками. Они переговаривались то на своём певучем наречии, звучанием чуточку похожем на испанский язык, то по-русски, а то мешая слова обоих языков сразу. Живейший интерес молодёжи вызывала военная форма. Моя фуражка, пилотки бойцов, кителя... Особенно оживлённо обсуждали цветные пого­ны Шумагина, его сине-красную казацкую фуражку и галифе с лампасами.

— И что они на меня так пялятся? — пробурчал он в смущении.

— Удивляются, — отозвалась Элина. — Вы ведь казак?

— Ну.

— В наших краях казаки ни за что на свете не станут иметь дело с мохначами.

— А у здешних казаков погоны какого цвета? — ревниво осведомился Никита.

— Погоны? — переспросила Элина. — Такие бледно-жёлтые. И фуражка не синяя, как у Вас, а под цвет рубахи.

— Забайкальцы, что ль? — Шумагин сдвинул фуражку на ухо и задумчиво почесал затылок. — У нас их уж лет шестьдесят как не осталось. Наверно, они нормальных морфов просто не видели, — убеждённо заключил он. — Только таких, как те оборотни, тьфу!

Один из подростков — не совсем понятно, юноша или девушка — задал Элине какой-то вопрос на эльфийском.

— Путешественники, — ответила она. — Я позвала их на ночлег. А тебя, Орис, матушка разве не учила, что невежливо говорить на языке, который не все понимают?

У малолетки даже уши покраснели от стыда.

— Прощенья просим, — извинился юный эльф и юркнул за ближайший куст боярышника.

Элина привела нас к одному из самых обширных домов селения. Сразу пять дубов подпирали его платформу.

— Коней можно оставить внизу, — сказала эльфиня. — За околицу они не уйдут. А по­клажу сей­час поднимем наверх.

Она подошла к гигантскому, в несколько обхватов, стволу дерева, взяла с его коры незаметный шнурок, потянула. И тотчас из платформы опустилась, откидываясь подобно трапу, длинная лестни­ца. По ней мы поднялись на высоту десяти или двенадцати метров на площадку перед жилищем. Остав­шимся внизу солдатам Элина опустила канат подъёмной машины с крюком на конце, и в четы­ре при­ёма весь наш скарб очутился наверху.

— Вы пользуетесь электричеством? — изумлённо спросил я хозяйку при первом же звуке меха­низма подъёмника.

— О, это — механика гномов. Они отвели нам линию от своих водяных колёс. Мы, эльфы, привык­ли больше использовать разные растения.

Из того, что я знал об эльфах по сказаниям и мифам, я делал вывод, что питаются они исключи­тельно вегетарианской пищей. И ошибался. В кладовой у нашей хозяйки была и рыба.

— Мяса предложить не могу, — развела руками Элина. — Мы его вообще нечасто едим. Разве когда кабаны расплодятся сверх меры.

— Вы живёте одна? — поинтересовалась Рита.

— С братом и его супругой. Они вскорости будут.

Брат Элины Эрик оказался худым, но мускулистым, очень порывистым в движениях мужчиной. Возраст его я бы угадывать не рискнул, потому что внешне он выглядел молодым, а вот глаза... Та­кие глаза я видел у многоопытных пожилых преподавателей в нашем Политехе. Глянет раз и сразу знает, кто перед ним, и чего человек стоит. В общем, Эрику могло быть и сорок, и далеко за пятьдесят. Жена его, Альба, на вид была не старше Элины, но кто сказал, что сама Элина — юная девочка? Воз­раст женщины и в человеческом-то обществе определить бывает непросто, а тут эльфы... Увидав, что Люба и Рита с Маришкой пытаются помогать Элине готовить, Альба всплеснула руками и мягко, но реши­тельно выдворила всех трёх вон:

— Что вы, что вы! Мы сами, сами, сами. А вы отдыхайте с дороги.

Смеркалось. Солнце опускалось всё глубже за лес, но темнота не спешила наступать. Странный свет исходил отовсюду и ниоткуда. Первой догадалась, в чём дело, Люба:

— Это вьюны светятся.

Верно. Толстые зелёные лианы, обвивающие стволы деревьев, испускали мягкий свет, очень похо­жий на сияние камней на Калиновом мосту. Стебли светились слабее, изнанки листьев — ярче. А когда начали распускаться бутоны цветов, свисавших с тех же стеблей, внутренности лепестков засияли, как луна.

— Я думал, это просто гигантский вьюн! — воскликнул поражённый Иван Степанович.

— Это королевский ночной вьюн, — объяснил Эрик, выходя из-за ствола. — По-нашему — исиллоа, лунный цветок. Он светится от рассеянной в воздухе Силы.

— То есть, работает мю-нейтрализатором, — переложил его слова на современную терминологию Бобровский. — Ну-ка... Совершенно точно! На привале было около трёхсот мю, а здесь всего сто де­сять. В этом лесу могут стабильно работать наши бензиновые двигатели.

— Здесь и без них прекрасно обходятся, — заметил с улыбкой геолог.

Комнаты жилища освещались теми же самыми цветами, гроздья которых эльфы втягивали через окна внутрь. Света от них, было, может, и поменьше, чем от дуговых фонарей, зато он куда больше радовал глаз. А эльфийские кушанья, похожие не на французские, как я почему-то ожидал, а, скорее, на среднеазиатские, так и таяли во рту. Лёгкое красное вино, пахнущее крюшоном, оказалось удиви­тельно вкусным, отлично утоляло жажду и исключительно хорошо подходило к угощению.

— Мрр, — довольно сказала Марина, облокачиваясь на перильца платформы. — С самого дома так хор-рошо не ела. А как тут красиво...

Лес, расцвеченный золотистыми огнями, насколько хватал глаз, производил волшебное впечатле­ние. Временами лучи светящихся цветов проходили сквозь листву и приобретали изумрудно-зелёный оттенок. А кое-где сияли ещё красные и синие огоньки — может быть, другие разновидности расте­ний. И среди этого чудесного леса то тут, то там раздавались весёлые голоса, смех, звучали музыка и пение. В этом, по крайней мере, предания не лгали: эльфы были народом неунывающим и жизнера­достным.

Эрик расспрашивал нас о целях путешествия, о пройденном пути и внимательно слушал всё, что мы говорили. Элина и Альба то и дело отлучались на кухню — подать, отнести — но тоже с интересом прислушивались к разговору. Когда речь зашла о купце и богатой даме, принявшей наших девушек за рабынь, Элина опередила брата и объяснила нам ситуацию. Морфы в этих местах находились на по­ложении существ второго сорта, почти что животных. В особенности, кошки. Почти все они жили в рабстве у богатых людей. Кошкам-девочкам с рождения был один путь — в служанки, а мальчиков либо пере­водили в евнухи и оставляли лакеями, либо продавали в наёмные полки. Это было чуть лучше, но не­намного, поскольку наёмники-морфы не имели никаких прав и служили обязательно в команде у наём­ника-человека. Примерно такую же нишу занимали они и в купеческой гильдии, не имея возможности сделать сколько-нибудь существенную карьеру.

Рита задумчиво поскребла за ухом.

— А женщин-наёмниц здесь не бывает? — спросила она.

— Бывают, — кивнула Элина, — хотя и редко. Будь у Вас винтовка, Вас бы и приняли за наём­ницу.

Я посмотрел на Браги. Кроме любимого своего тройника, следопыт взял в экспедицию мелкокали­берный карабин — на белку, соболя и прочего некрупного зверя. Карабин пока пылился во вьюке без де­ла. Почему бы не отдать его Рите? Дим, угадав ход моих мыслей, согласно кивнул.

— Наёмницы ходят в форменном, — возразил, между тем, сестре Эрик.

— И что за беда? — пожала плечами Элина. — Пошьём девушкам такие же мундиры. Заутро заса­жу наших мастериц, к вечеру и управятся.

— Вы так добры... — сказала Рита.

— Пустое, — улыбнулась Элина. — Отчего не помочь, коли нам это по силам?

— Скажите, Эрик, а далеко отсюда живут гномы? — спросил хозяина Михаил Ильич.

— Не слишком. Желаете, я покажу вам их городок.

Посмотреть захотели все. Эрик перевёл нас по пружинящим мосткам на соседнее дерево, где никто не жил, зато имелась спиральная лестница, ведущая по стволу вверх. А на самой верхушке, выше кро­ны и выше большинства других дубов эльфийского леса, обнаружилась наблюдательная площадка диа­метром около пяти метров. Эрик указал нам на запад. Там среди слабо освещённых луной лесов и лугов поднимался чёрный скалистый хребет. И в нём многочисленными ярусами сияли цепочки яр­ких элек­трических огней. Там, очевидно, находились пещеры, а в них были прорублены окна, как в Гранитном Дворце у Жюля Верна. Среди непо­движных источников света что-то двигалось. Мне пришла на ум канатная дорога. Скорее всего, именно она там и была.

— Интересно знать, — задумчиво сказал Федотыч, — как гномы относятся к неожиданным гос­тям?

— Праздно любопытствующих — не любят категорически, — ответил эльф, — а вот коли среди вас есть знатоки горного дела либо же химики, встретят с распростёртыми объятиями.

— В таком случае, надо их навестить. Я как раз специалист по горному делу, а Иван Степанович и Люба — по химии.

— Что ж, тогда можно вас смело им представлять. Завтра я, так или иначе, собирался в Нойнбер­ген, едемте со мной.

На ночлег эльфы предложили нам устроиться на верхнем ярусе. Там хватало комнат, чтобы не тес­ниться. Раньше в доме жила большая дружная семья, а потом три сестры вышли замуж, отца семей­ства подстерёг несчастный случай, и в семье Ортенов осталось четверо: Элина (самая старшая), Эрик (он был третьим ребёнком в семье), жена Эрика Альба и мать, Инесса Ортен — сейчас она гостила у второй дочери на западе. Сёстрам Фоки выделили одну комнату, Любе другую, учёные мужи размес­тились в третьей, а я остался со своими в большой гостиной. Как ни удивительно было эльфийское селение, как ни хотелось любоваться им до бесконечности, но усталость взяла своё, и экспедиция уснула крепким сном.

6

Сквозь зелёную листву за окном в комнату пробивались золотистые солнечные лучи. Я открыл глаза, полежал немного, любуясь игрой света на стене, потом сел на ложе. Бойцы дрыхли без задних ног, спал, чуть подёргивая во сне белым кончиком хвоста, следопыт. Не было только Никиты — видно, казак ушёл к лошадям. Странная у нас, всё-таки, получилась команда. Собрал университет экспеди­цию, обратился к военному коменданту: помогите, мол. Нет бы отправить тройку разведчиков из спецподразделения, которые хоть машиной, хоть пешком, хоть верхом, и мастера на все руки. Счас! Комендант поступает "мудрее". Лошадей? Запросто. Берём из казачьей сотни, а с ними заодно и ка­зака, чтобы ухаживал. Нужен кто-то, кто умеет выжить в дремучем лесу, да ещё и пропитание на всех добыть? Звоним в военохотхозяйство, там полно следопытов, одного выделят. Нужна связь? Вот вам боец с рацией. Не помешал бы ещё человек на должность "подай-принеси"? Дадим второго бойца, из хозроты, тормознутого, как тот смотритель черепах в анекдоте. А поскольку последствия ситуации "солдат вырвался на свободу" известны, нужно, чтоб кто-то командовал. Кто? Опять же, кого не жал­ко. Вон в полку лейтенанты-двухгодичники бродят. Ах, они, оказывается, инженеры? Вы, товарищи инже­неры, прежде всего, офицера? и должны уметь руководить подчинёнными. Я же имел неосто­рожность попасться в такой момент на глаза зампотеху, вот меня и припахали. Поначалу мне это со­всем не по­нравилось. Получить в подчинение двух раздолбаев, самостоятельного станичника и не ме­нее самосто­ятельного следопыта и переть с ними пёс знает куда. Да вдобавок отвечать за безопас­ность пятерых учёных. Хорошо, среди них оказалась пушистая Рита, отлично знакомая мне ещё по школьной скамье. Увы, теперь на нас с ней свалилась ещё одна дополнительная проблема неполных пятнадцати лет от роду в коротенькой юбочке, за которой оба мы вынуждены присматривать. С дру­гой стороны, из скуч­ных скитаний по медвежьим углам экспедиция превратилась в увлекательное приключение. Знай об этом мои коллеги по полку, они бы, думаю, уже так не радовались, что я по­шёл, а они остались. Да и подчинённые, надо сказать, не оправдывали моих худших опасений. Всем известный Паша Галушкин, и тот...

Через открытое окно с улицы долетал шелест листвы и другие звуки эльфийского поселения. Не­угомонные местные дети уже играли на улице, весело перекликаясь на смешанном языке.

— Галя! — послышался женский голос. — Завтракать!

— Да ну, мам, не хочу! — отвечал голос девочки. — Я потом.

— Я кому сказала? Иди сейчас же! Галадриэль!

— Иду, иду...

Это который же час? Чёрт, двадцать минут десятого! Я вскочил, быстро оделся и строгим голосом произнёс:

— Рота, подъём!!

Если верить кинофильмам, по такой команде личный состав выскакивает из коек, словно выбро­шенный катапультой, мгновенно одевается и через сорок секунд уже находится в строю. В жизни всё гораздо прозаичнее. Словом "вскочил" можно было назвать, разве что, действия Залезского. Он пер­вым делом напялил очки, потом надел штаны, сапоги, китель, подпоясался — быстро, но с достоин­ством. За это же время Галушкин успел только потянуться, зевнуть, опустить ноги на пол и взять с табурета брюки.

— Паша! — я показал рядовому два пальца. — Знаешь, что это такое?

Круглое лицо солдата расплылось в лучезарной улыбке.

— Римская цифра "пять"? — предположил он.

— Это два. Две минуты, чтобы привести себя в порядок. Не уложишься — получишь два наряда. Уяснил?

— Есть! — Галушкин зашевелился побыстрее.

Я спустился на нижний ярус. Из кухни уже доносились аппетитные запахи съестного. На террасе Рита, Маришка и Элина, склонившись над столом, обсуждали что-то.

— Да, пожалуй, вот так, — сказала Рита.

— Добро, — Элина свернула в трубку лежавший на столе лист бумаги, вложила в круглый пенал. — Ни о чём не тревожьтесь, к вечеру всё будет готово.

Она потянула из пояса своей узкой юбки два длинных шнурка, отчего подол сложился в боковых швах сборками, словно гардина, давая свободу ногам. Шнурки эльфиня подвязала бантами, чтобы не распускались, потом ухватилась рукой за деревянную скобу у края крыши и прыгнула вниз. Канат, к которому была привязана скоба, мягко опустил её на траву. Свистом подозвав серого тонконогого ко­ня, Элина вскочила верхом — так, без седла — и поскакала вглубь селения.

— Видал, как удобно? — спросила Марина. — Мы себе такие же юбки заказали. И Любе заодно.

— Лучше бы брюки, — возразил я.

— Брюки будут тоже, — сказала Рита. — А это для более официальных случаев.

Зевая, по лестнице спустился Бобровский.

— Вкусно пахнет! — потянув носом, произнёс он.

— Скоро будет завтрак, — отвечала Рита. — Мариш, пойдём-ка, поможем тёте Альбе.

— Вы проснулись? — на террасу вышел Эрик. — Очень хорошо. Сейчас слегка поедим, и можно отправляться в гости к гномам.

— Эрик, как Вы думаете, эта канатная система выдержит меня? — поинтересовался биофизик, кивая на ручки-скобы.

— Безусловно, — улыбнулся эльф.

— Прокачусь-ка я тоже. И-и-йех-х! — Бобровский ухватился за скобу и сиганул с дерева.

— Дух захватывает! — сообщил он снизу. — Никогда не прыгал с парашютом, но теперь пони­маю, каково это.

Я спустился следом за ним, а пару секунд спустя рядом с нами приземлился Эрик. Отсюда, снизу, мы сразу увидели нашего казака. Он стоял возле навеса из листьев, под которым хрумкали зерном с десяток лошадей, и разговаривал с эльфом в костюме мастерового — кожаный фартук поверх рубахи, толстые сапоги, из кармана фартука торчат рукавицы.

— Схожу-ка, распоряжусь, чтобы закладывали брички, — сказал Эрик. — Умыться можно тут, — он кивнул на жёлоб между дубами-опорами. — А пожелаете искупаться, так у нас имеется пруд, вот там, за ольшаником.

— Дело! — обрадовался Бобровский. — Айда, лейтенант?

— Не хочется, — отказался я.

— Ну, а я пойду.

Умывшись из жёлоба, по которому весело журчала проточная вода, я подошёл к Никите. Он и кузнец-эльф рассматривали штык шумагинского карабина.

— Вот примерно вполовину побольше, — объяснял казак, — и такой же формы.

— Понимаю, понимаю, — кивал эльф.

— О чём речь? — спросил я.

— Да вот, наконечники для рогатин заказываю. Димка-то недодумал из хозяйства прихватить. А пригодиться могут. Тут, ребята говорят, зверьё водится реликтовое. Медведи пещерные, саблезубы и прочая.

— Вам полдюжины достанет, аль побольше выковать? — уточнил кузнец.

— Хватит полдюжины, куда больше-то? Сломать не сломаем, сталь у вас хорошая.

— Это верно, — согласился кузнец. — Ну, добро, до заката сделаю.

После завтрака возле дома нас уже ждали две повозки, запряжённые парой коней каждая. Эльфий­ские кони отличались особым изяществом экстерьера, сравнимым, разве что, с арабскими скакунами, и светлыми мастями. Наши рядом с ними казались толстыми и неуклюжими. На облучок первой брички сел сам Эрик, а править второй Элина отрядила давешнего подростка по имени Орис. Мы с Никитой надели на универсальные сёдла подушки сидений, чтобы ехать верхом. Кавалерист я не осо­бенно умелый, не чета казаку, но надо же практиковаться! Караулить имущество я оставил Галушки­на и следопыта.

— Это излишне, — заметила Элина. — У нас нет воров. За кражу полагается суровая кара — отсе­чение ушей.

— Ушей? — переспросила Маришка. — Ой-ой.

— На самом деле, очень практично. С пониженным слухом труднее подкрадываться и избегать сторожей.

Решение своё я, однако же, отменять не стал.

Сначала мы ехали лесом. В пути Марина стала приставать с расспросами к Эрику.

— Скажите, — поинтересовалась, среди прочего, она, — а почему у вас имена так похожи на че­ловеческие? Я думала, вы все зовётесь как-то по-своему...

— Не всем же быть Леголасами, — хмыкнул эльф, — надо кому-то и хозяйство вести.

И хлестнул поводьями коней.

— Ортены недолюбливают семейство Леголасов, — ехидно сообщил со второй брички эльфёнок. — Леголасы всегда слыли героями, хотя сами и не из ваньяр даже. А Ортены в летописи не попали...

— Орис Арвен, не болтай, — бросил через плечо старший эльф.

— Да, дядя Эрик.

За опушкой эльфийского леса снова начались небольшие рощицы, луга, и перед нами во всём вели­чии предстала гора, а вернее, хребет, в котором селились гномы. Вся юго-восточная и южная его сто­рона была превращена в подобие многоэтажного дома. Или, лучше сказать, в здание, собранное из от­дельных особнячков. Только всё это составляло единое целое со скалой. Каждая "квартира" имела фасадную стену с окнами, декоративными наличниками, колоннами, карнизами, а иногда и балконом. И ни одна не была похожа на соседнюю. Впрочем, общность стиля всё же сохранялась в пределах каждого яруса. С северного склона горы поднимались дымки. Наверное, там размещались мастер­ские. Основание гномского городка представляло собой стену дикого камня высотой метров пять-шесть. В двух местах в ней были вырублены колоннады в пять арок, средняя из которых служила воротами в гору. На полях и огородах перед горой работал народ — гномы. От людей они отличались ещё меньше, чем эльфы, и в другую сторону: более широкие в кости, коренастые и несколько более низкорослые, чем мы. Мужчин в поле почти не было, лишь несколько их ходили вслед за женщина­ми, закидывая в тачки выполотые сорняки, и возили этот силос в ямы.

Впереди послышался странный, но смутно знакомый звук. Я посмотрел вдаль и обомлел: навстре­чу нам двигался грузовик! Самый настоящий! Но, приглядевшись внимательнее, я понял, что это от­нюдь не привычная нам машина с двигателем внутреннего сгорания. За квадратной, украшенной рез­ными панелями кабиной располагался продолговатый котёл. Снизу его посередине выходила широ­кая труба, из которой пыхал беловатый дым. Вот что это за звук! Такой же издают паровозы оттого, что из ци­линдров сбрасывается отработанный пар. Паровик двигался с приличной скоростью — кило­метров тридцать в час. За рулём, расположенным по центру кабины, восседал молодой гном, справа от него — соплеменник постарше, а слева ещё оставалось свободное сиденье.

— Ну, мастера! — восхитился Еремеев. — Перехитрили Излучение!

Чем ближе мы подъезжали к горе, тем явственней доносились до нас индустриальные звуки: звон металла, жужжание станков, шипение то ли сжатого воздуха, то ли пара. Потом дорога сделала полу­петлю, и весь шум растаял, отсечённый горой. При строительстве городка гномы явно учли распро­странение звука, не в пример нам, людям, возводящим дома прямо возле заводских цехов или бурля­щего день и ночь речного порта.

— Приветствую Вас, Эрик Ортен! — важно сказал одетый в подобие униформы бородатый гном, охранявший въездные ворота. — Кого ты сопровождаешь, и с какой целью они приехали сюда?

— Это путешественники, уважаемый Герт, — отвечал Эрик. — А прибыли они обменяться опытом с вашими мастерами и взглянуть на вашу архитектуру. Среди них есть знатоки горного дела и химии.

— Вот как? В таком случае, милости прошу. Эй, Пье, покажи гостям, где привязать лошадей.

Эльфийские кони неохотно входили в арку, за которой начинался длинный освещённый тоннель. Резкий свет дуговых ламп явно нравился им меньше солнечного. Нашим лошадям к электрическому освещению было не привыкать, и они остались спокойными. Через полсотни метров тоннель кончил­ся, и мы оказались в сводчатом зале высотой примерно шесть-семь метров от пола до потолка. По одну его сторону тянулся ряд колонн, за которыми виднелось другое помещение, где и была оборудо­вана ко­новязь. Стойла для лошадей разделялись барьерами, а с противоположной стороны проходил широкий коридор, позволяющий ввести в них коня мордой к центральному проезду. Молодой гном по имени Пье ловко поднял один из барьеров — система противовесов утянула перегородку под пото­лок — а Эрик заехал в получившийся "гараж" прямо на повозке. Так же поступили и со второй брич­кой, верховых же коней поставили рядом.

— Я, пожалуй, тут и останусь, — полувопросительно сказал мне Никита. — Лошадям корму задам, то-сё...

— Хорошо, — согласился я.

Юному эльфу ужасно не хотелось сидеть внизу при повозке — это было видно по расстроенной мордашке — но "дядя Эрик" строго на него посмотрел, и попыток возмущаться в Маришкином духе не последовало.

— Не грусти, — Никита дружески хлопнул возницу по спине здоровенной лапищей, так что под­росток чуть к стене не улетел. — Счас коней обиходим и пойдём с тобой на улицу.

Подниматься наверх своими ногами нам не пришлось. У гномов в горе имелись превосходные лифты, отделанные полированным деревом и резными металлическими уголками в верхней части. Так же замысловато были украшены и их раздвижные двери. От этого кабина лифта напоминала красивые, но примитивные по конструкции подъёмники начала века. Однако, двигался лифт плавно, совершенно бесшумно и со скоростью, не уступающей самым современным. Минуту спустя мы уже были в верх­них этажах горы, где находились "квартиры". Коридоры здесь были освещены чуть менее ярко, зато окрашены в светлые, приятные глазу цвета, а голый камень виднелся только на опоясываю­щих каждый коридор через равные промежутки кольцевых поясах. Сечение коридоров было верти­кально-оваль­ным, примерно четыре на три метра в основных и три на два во второстепенных. Оваль­ны­ми были и двери. Если геометрия овала сохранялась и под деревянным полом, там запросто могли быть проло­жены какие-нибудь коммуникации, как в цехах на Беловодском Машиностроительном. Здесь нам встречалось довольно много гномов, и я смог, наконец, прикинуть средний рост этой расы. Средне­статистический гном был примерно по плечо среднестатистическому мужчине, а гномиха — женщине людей или эльфов. Так что, наши сказки сильно приуменьшали размер этого мастерового народа. Я обратил внимание, что уши гномов имеют не круглую форму, а отличаются хорошо заметным острым углом в верхней части — словно промежуточная форма между человеческими и эльфийскими.

Эрик уверенно вёл нас по лабиринту ходов-переходов к квартире одного из членов Совета Нойн­бергена. Этот седой, как лунь, гном с бородой до пояса принял нас в своей гостиной, на вид ничем не отличающейся от залы в каком-нибудь старинном замке, построенном людьми. Два высоких окна смотрели наружу в солнечный июльский день, яркий свет падал на украшенные гобеленами стены, выступающие из них высокие колонны, рельефные узоры капителей и потолка. Так и тянуло назвать всё это "лепниной", но я догадывался, что никакого гипса здесь нет и в помине, что на самом деле всё это высечено искусными резчиками в сплошной скальной породе. Гном, которого звали Фрих Йохим Арнол фон Гамм, всего несколько минут побеседовал с нашими учёными, а потом извинился, встал и вышел в соседнюю комнату. Дверь он прикрывать не стал, и было видно, как он снимает трубку ста­ринного телефонного аппарата, крутит колесо, не вполне похожее на традиционный диск, но явно для той же цели предназначенное, и говорит с кем-то на своём гномьем языке.

— Я пригласил сюда Главного Горного мастера и Главного Мастера Реагентов, — сообщил нам фон Гамм. — Всё, что вы смогли бы раскрыть нам из багажа своих знаний, принесло бы неоценимую пользу. Впрочем, я надеюсь, и наши скромные познания могут оказаться вам интересными.

— Безусловно, почтеннейший, — вежливо ответил геолог. — Особенно было бы интересно узнать, из каких пород состоят здешние горы.

— О, мы с удовольствием всё Вам покажем.

Гномские Мастера быстро нашли с учёными общий язык. Насколько я понял, между нашей офи­циальной наукой и здешними достижениями не было столь уж существенной разницы. Гномы не знали бензиновых двигателей и дизелей, зато довели до совершенства двигатели паровые. Не пользо­вались они и атомной энергией, но о ядерных реакциях знали. Ну, а химия и электротехника у нас и у них во­обще была практически одинаковой, за исключением полупроводников. Гномы были несколь­ко раз­очарованы тем, что среди нас нет специалистов по металлургии, но на нет и суда нет.

— Ещё один вопрос, досточтимый фон Гамм, — сказал Иван Степанович. — Не можем ли мы в ва­шем городке продать некоторое количество золота? У нас, видите ли, почти нет местных денег...

— Понимаю, — кивнул гном. — А позвольте узнать, золото в слитках или в изделиях?

— Слитком, — Иван Степанович расстегнул полевую сумку и вынул килограммовый жёлтый бру­сок с государственными клеймами на верхней грани.

— Мгм. Казённый слиток можно обменять на монеты вес в вес. Я вызову служащего, и он сопро­водит Вас в монетный приказ.

— Это излишне, — вмешался Эрик Ортен. — Я покажу, где это. У меня так и так есть там дела.

— Великолепно, — сказал Лощинин. — Алексей, схо?дите?

— Конечно, — ответил я.

Маришка, разумеется, тут же увязалась за нами. Мы долго петляли по коридорам горного поселе­ния, постепенно спускаясь ниже, пока не попали в цеха. Что сказать о них? Завод заводом, только в пещерах. Под потолком сияли ряды дуговых ламп. Мощные электромоторы крутили шпинделя стан­ков, поставленных на вычурной формы узорные станины, пыхтели гидравлические прессы, а из самых дальних, глубоких пещер дышало жаром доменных печей. Бородатые рабочие в кожаных фартуках управляли станками, перевозили на тележках заготовки и детали — всё как на обычном пред­приятии. Эрик несколько раз задерживался у дубовых столов, за которыми работали бригадиры, вы­яснял сроки исполнения заказов, обговаривал поставку деталей.

— Как нет резины? — удивлялся он. — Вчера привозили. Ты позвони, Жак, позвони... Вот ви­дишь, это уже ваши задерживают. Канаты? Завтра, как и условлено. Нужен тонкий линь? Сделаем. Сколько? Обожди, запишу. Когда? Нет, за неделю столько не навьём, давай через десять дней...

— Вы настоящий организатор, — сказала эльфу Марина.

— А как же иначе? Приходится. Мы ведь не дикари какие, чтобы на подножном жить. Нам нужны гномские изделия, им — наши, вот и торгуем. И всем выгода. Вот, для примера, к чему ковать вруч­ную наконечники для стрел, если гномы их просто льют? А им не надо резину из нефти варить, пото­му что есть наша, натуральная.

Монетный приказ находился в глубине горы. И, как полагается в подобных организациях, нас не пустили далее приёмной, разделённой на две половины широким барьером-стойкой. Старый сгорб­ленный гном бережно принял слиток, тщательно протёр его мягкой байкой, взвесил на сложных ве­сах, а затем погрузил в мерную ванночку с водой для определения объёма. Удовлетворённо кивнул.

— Золото качественное, — подтвердил он. — Но я не вижу известных нам пробирных клейм. Вы позволите определить пробу?

— Определяйте, конечно.

Второй мастер-монетчик, помоложе первого, сделал со слитка соскоб и принялся колдовать с реак­тивами.

— Хэ! — удивлённо воскликнул он через минуту и сказал что-то на своём языке.

— Нет примесей? Вообще? — изумился первый гном.

— Разумеется, — улыбнулся я. — Чистота этого металла — четыре девятки после запятой.

— Хэ, — сказал и первый гном. — Мы обеспечиваем только две. За металл такой чистоты мы можем заплатить сверх весовой стоимости. Скажем, двадцать процентов.

— Сколько это в деньгах? — спросил я.

— Один момент, я сочту. Килограмм золота монетного качества — это тысяча сто шестьдесят два рубля и семьдесят девять копеек золотом. А с процентом... Тысяча триста девяносто пять рублей трид­цать пять копеек золотом.

Сумма по здешним меркам получалась огромная. Судя по ценам на тимьяновском рынке, здешний рубль был приблизительно равен десяти советским, следовательно, экспедиция получала в своё рас­поряжение почти четырнадцать тысяч наших рублей. Два "Жигуля" можно купить!

Пожилой гном выставил на стойку девять столбиков золотых пятнадцатирублёвых империалов, упа­кованных в прозрачную плёнку вроде полиэтилена, отсчитал сверх того четыре червонца, пяти­руб­лёвку и две серебряные монеты. Одну из них я взял с некоторым удивлением. Не знал, что при царе бы­ла такая — двадцать пять копеек. Но, может, и была: где-то я слышал такое слово "полупол­тина".

— Буде ещё доведётся продавать такой металл, обращайтесь только к горным гномам, — посове­товал старший монетчик. — Иные сие качество оценить не способны и более весовой цены не дадут.

Потом мы зашли в расположенные по соседству мастерские оружейников, где ковали клинки и де­лали ружья — в основном, гладкоствольные. Автомат привёл оружейников в восторг. Гномы сразу же вызвали старейшего оружейного конструктора, а пока его ждали, цеховой мастер провёл нас по гроту, давая пояснения. Из нарезного оружия здесь делали только мосинские винтовки столетней давности и ещё более древние конструкции Бердана. На мой удивлённый вопрос, почему до сих пор не отказа­лись от этой старины, оружейник объяснил, что крупнокалиберные берданки пользуются большим спросом. Стреляют здесь, в основном, по зверю, а на тигра или медведя мосинский патрон слишком слаб. Не говоря уже о ком-то покрупнее. Спросить, не на слонов ли ходят здешние охотники, я не успел: подо­шёл седобородый Главный мастер Юрген Анзольф. Осматривая автомат, он одобрительно кивал, вос­хищённо цокал языком.

— Гениально, — сказал он наконец. — Просто, надёжно и дёшево. Эти винтовки можно выпускать многими тысячами. И очень быстро. Для большой войны делалось, не иначе.

— Да, — подтвердил я. — К счастью, этой войны так и не случилось.

— И слава богу, — согласился конструктор.

Покончив с делами, мы все трое спустились обратно к воротам в горе. Наши лошади так и стояли в стойлах, меланхолично жуя сено. Никиту Шумагина я обнаружил у выхода. Он неторопливо беседо­вал со сторожем Гертом. В стороне у гладкой стены гномские подростки во что-то играли. По-моему, это был вечный "пристенок". И наш юный эльф тоже кидал с ними монетки.

— Я пойду, посмотрю? — попросилась Марина.

— Ладно, — разрешил я.

— Я тут с местными шоферами познакомился, — сообщил Шумагин, гася самокрутку. — Знаешь, чем они свои драндулеты топят? Во!

И показал мне цилиндр, похожий на короткое полешко. Но "полешко" это было спрессовано из ка­ких-то пёстрых крупинок — белых, серых, чёрных, зеленоватых. Никита пустился в объяснения. Эти брикеты забрасывались в топку, образуя ряд, и выгорали примерно за четверть часа. Потом на место прогоревших подавались новые. Механизм подачи размещался под кабиной паровика.

— Ездят они до сорока вёрст в час, — рассказывал Никита. — Это, значит, грузовые и дилижансы. А курьерские и до шестидесяти. Но у тех уже паровая турбина.

— Неужели тут и общественный транспорт есть? — изумился я.

— А как же! Через все гномские поселения. А какой они тут первач гонят... Мечта!

— Ты уже и попробовал?

— Пятьдесят грамм, командир, — обиженно протянул Никита. — Нужно же было представление получить. Они, кстати, и эльфам его возят.

Мы с Эриком хотели было вернуться к фон Гамму и посмотреть, что делают наши учёные, но они и сами уже спустились к нам. Трое Главных Мастеров провожали их лично.

— Ну, как? — тихо поинтересовался я у Риты.

— Информации море. Особенно для Еремеева.

— Именно-именно! — подхватил геолог, — Я вот тут говорю Иван Степанычу, что было бы ра­зумно разделить экспедицию. Я бы остался тут, а остальные сделали бы рейд дальше вглубь. Как дума­ешь, лейтенант?

— Моя задача охранять, — пожал я плечами. — Здесь я никакой опасности не наблюдаю. Пусть решает Иван Степанович.

— Давайте, всё-таки, вернёмся в лес и всё обстоятельно обсудим, — предложил Лощинин.

7

Вопрос о разделении экспедиции продолжили обсуждать в доме Ортенов. Идею неожиданно под­держала хозяйка. Она уверяла, что весь район на запад и юг от их селения абсолютно безопасен, пото­му что здесь нет ни необразованных людей, ни озверевших морфов, а только эльфы и гномы. А гео­лог может это время пожить здесь, места хватит.

— Вот видишь, Иван Степаныч? — обрадовался Еремеев.

— Ну, хорошо, хорошо, — согласился, наконец, Лощинин. — Оставайся. А мы углубимся подаль­ше на юго-восток.

— У меня вот какое предложение, — сказала Элина. — Поскольку здесь всюду есть дороги, не лучше ли вам будет взять у нас две-три подводы с лошадьми? И путешествовать быстрее, и не так утомительно.

— О, с удовольствием, — отвечал Иван Степанович. — Мы, конечно, вам заплатим...

— Ах, оставьте, профессор. Пустое, — улыбнулась эльфиня. — Я вам выделю не только подводы, но и наших проводников.

— Ну, это уж и вовсе неудобно.

— А есть ли среди вас кто-нибудь, кто говорит на квенья? — лукаво поинтересовалась Элина. — Или на романском? Или, хотя бы, на тугарском?

— Мы о таких языках и не слыхивали, — признался Иван Степанович.

Я промолчал, хотя о квенийском языке слышал не впервые: кажется, на нём говорили эльфы у Толкиена.

— Вот видите! — Элина повернулась к брату. — Эрик, может быть, тебе и пойти главным провод­ни­ком?

— А хозяйство? — возразил тот. — Тут столько дел до зимы нужно справить...

— Ну, что ж, — поджала губы эльфиня. — В таком разе, попрошу кого-нибудь из Элессаров. Или Леголасов. Они-то, уж, верно, не откажут.

Эрик переменился в лице. Резко, с хлопком, опустил ладони на стол:

— Хорошо! Я пойду.

— Вот и славно! Бери с собой Вира Халлона и Миримовского среднего, как его, Алан, что ль?

— Да, Алан.

— Вот. Им будет весьма полезно поучаствовать в походе. Да, и Орис пускай тоже идёт с вами. Не­чего без дела-то болтаться.

Решив этот вопрос, перешли к обсуждению деталей. Условились, что подвод нужно, всё-таки, три. Во-первых, не тесниться, а во-вторых, Эрик решил взять с собой кое-какие припасы. Если уж ехать, пояснил он, то отчего бы не совместить науку и практическую пользу. Там же на подводах можно бы­ло разместить и всё экспедиционное имущество, дабы каждый раз не возиться с вьюками на прива­лах. Иван Степанович хотел было оставить Еремееву одну из наших лошадей, но Элина отговорила:

— Полноте, Иван Степанович! Неужто Вы полагаете, что у нас не найдётся свободных коней?

Потом две смешливые мастерицы принесли сшитую для Риты с Мариной "форменную" одежду. Эльфийские портнихи довольно точно скопировали наши кителя, подобрав материал такого же оттен­ка, как фабричное хэбэ, только более тонкий. Застёжку сделали на левую сторону. На плечи нашили даже погоны из тёмно-зелёного бархата. А вот брюки скроили более узкими, вроде Ритиных джинсов.

— По-моему, отлично! — одобрила Рита, представ перед нами в обнове. — Как, Лёш?

— Да, превосходно, — согласился я. — Погоди-ка, а пуговицы откуда? И эмблемы...

— Кузнецы расстарались, — сказала Элина. — Сделали слепки с ваших запасных и отлили из олова, а потом покрасили.

Марина вместо брюк нарядилась в новую юбку, подтянув её вверх шнурами, насколько можно.

— Мр-р-р... Класс, а? — восхищалась она.

— В человеческих селениях так не ходите, — предупредила Элина. — Это считается неприлич­ным.

— Даже если ехать верхом? — спросила Маришка.

— Тем более! В платьях ездят только на этих жутких дамских сёдлах. Для нормальных же наде­вают брюки.

А вечером, как только солнце закатилось за горизонт, и в селении начали разгораться сияющие цветы ночного вьюна, нас позвали на пир. Под пологом ветвей самых больших деревьев в центре по­селения были расставлены столы, буквально заваленные всевозможными яствами. Чего тут только не было! Овощи и фрукты свежие, варёные и жареные, зелень, соленья, маринады, десятки разновидно­стей грибов, рыба полудюжины сортов... А из мяса присутствовала только свинина, и то в неболь­шом количестве. Вдоль каждого из столов выстроились в ряд хрустальные графины с напитками всех цве­тов радуги. На пир, видимо, собрались все жители Тириона — так называлось эльфийское селение — кроме малых детей. Среди присутствующих я заметил нескольких гномов и двух людей, похожих по одежде на того купца, что мы отбили у банды волков, только победнее. За нашим столом, кроме участников экспеди­ции, Элины, Альбы и Эрика, разместились ещё три эльфийские семейства. Элина представила их: отец и сын Халлоны, супруги Миримион, два их сына и дочь, чета Арвенион... Жена Нелкара Арвениона Милда оказалась родной сестрой наших гостеприимных хозяев. Эльфёнок Орис уселся рядом с Мариной, и они уже оживлённо болтали, обращая мало внимания на остальных.

Полилось в хрустальные бокалы вино, зазвучали тосты — прежде всего, за нас, гостей. А потом пир рассыпался на мелкие пирушки. У эльфов не было обыкновения оставаться всё время за одним и тем же столом. Напротив, они постоянно переходили от компании к компании. Высокий худой молодой че... то есть, эльф, увёл за соседний стол Риту, какая-то девица пригласила в свою компанию Галуш­кина. Боец вопросительно глянул на меня. Я кивнул, но предупреждающе щёлкнул ногтем по рюмке и показал солдату кулак. Галушкин помахал ладонью — мол, понимаю, ни-ни. А к нам подсаживались разные эльфы и снова и снова расспрашивали о жизни на Севере. И приходилось не столько есть и пить, сколько рассказывать, прерываясь лишь для того, чтобы промочить пересохшее горло. У эль­фов, кроме превосходных вин, водились отличные нектары на травах и ягодах. Я, например, обна­ружил штучку с бодрящим терпким вкусом и свежим запахом эстрагона и мелиссы. А кислый нераз­бавлен­ный сок вишни прекрасно развеивал лёгкий хмель от эльфийского вина. Незаметно из-за стола исчез Шумагин, потом Люба, Федотыч... Последний, правда, ушёл недалеко. Я видел, как он уселся под деревом в обществе бородатого гнома и разглядывает какие-то камни из его коллекции.

Часа через два я пошёл разыскивать Галушкина. Парень, слегка ошалевший от количества хоро­шеньких блондинок, проявляющих к нему искренний интерес, обнаружился за дальним столом. Он рассказывал компании эльфинь какую-то армейскую байку. Те благоговейно внимали. Когда я сказал, что пора идти менять Залезского, одна из девушек тоже поднялась с места и вызвалась побыть с Га­лушкиным у дома Ортенов. А чтобы освежить парня перед заступлением на пост, я налил ему боль­шой стакан вишнёвого сока и заставил выпить в один дух.

— Ух, — сморщился Галушкин. — Лучше лимон целиком...

— Как теперь самочувствие? — спросил я.

— Как у огурца! Я берёзовым запью, ладно?

Мы пришли к дому Ортенов. Оказалось, что и Вадик здесь совсем не скучал. Компанию ему со­ставляли две девочки-подростка лет по двенадцать, сидевшие внизу на бревне коновязи и развлекав­шие бойца разговорами. Залезский грыз варёную кукурузину, а ещё с десяток обглоданных початков лежало у края террасы.

— Смена, — сказал я. — Спускайся и иди, поешь как следует.

— Пойдём, пойдём! — защебетала одна девчонка. — Мы тебя с Галкиной старшей сестрой позна­комим!

— Да, — подхватила вторая. — Она у меня красивая, умная и не замужем!

Пока я занимался караульными делами, за прежним столом остались Марина, Орис и Элина с Ива­ном Степановичем. Эльфиня и профессор были заняты разговором, и я ре­шил им не мешать.

— Командир! — Никита Шумагин, встав из-за стола, призывно махал мне рукой. Казак был изряд­но "набрамшись", но ещё вполне транспортабелен.

— Садись, командир, — пригласил он. — Тут такая свинина! Пальчики оближешь. Гномы своего кабанчика привезли.

Свинина, и впрямь, была обалденная — нежирная и не совсем жареная, а как будто копчёная.

— Врут все эти писатели, — пожаловался Никита. — "Перепить эльфа, перепить эльфа!" — пере­дразнил он. — Тоже мне, невыполнимая задача! Вон они, эльфы-то, в отключке уже. Гномы, и те по­крепче оказались. Гинц! Ты меня уважаешь?

— Я т-тобой г-ржусь! — пустил пьяную слезу его сосед-гном. — В-выпьем?

— Обязательно. Командир?

— Я лучше красненького, — отказался от самогона я.

— Ну, за то, чтоб никогда не ссориться! Ты закусывай, Гинц, получше закусывай. А то будешь, как, вон, Хельм, мордой в салате отдыхать.

— Ты, смотри, самого себя не перепей, — предупредил я. — А то получится, как в присказке. "Вы­пил больше, чем мог, но меньше, чем хотел".

— Что ж я, совсем без башки? — слегка обиделся казак. — Я ж не абы как, я закусываю по науке. Грибочков не хочешь?

— Съем, пожалуй.

Пир стал утихать, когда было уже далеко за полночь. С некоторым трудом отыскав и вызволив из эльфийской компашки Риту, я позвал Марину, и мы вместе отправились отдыхать. К этому времени нагулялись и остальные. Никита, например, улёгся на свежем воздухе прямо под ортеновской терра­сой, Иван Степанович и Еремеев курили возле лестницы, обсуждая, что из снаряжения оставить, а что взять.

— Во сколько завтра подъём? — спросил я. — То есть, уже сегодня.

— Это как проснёмся, — сказал Лощинин. — Плохо выходить в путь, не отдохнув. Иди спать.

После такой гулянки нечего удивляться, что проспали мы ещё дольше, чем накануне. Когда я открыл глаза и поглядел на часы, было уже почти половина одиннадцатого. Пока завтракали и пили крепкий чай, двое молодых эльфов и Орис подогнали к дому Ортенов три подводы — не те брички, на каких мы ездили к гномам, а именно телеги, вроде деревенских. Такую конструкцию с по­чти плоской, чуть вогнутой к середине деревянной платформой колхозники называют "полк". Колёса телег были всё на том же каучуковом ходу, а между осями и самой платформой имелись даже рессоры. В каждую подводу была запряжена пара лошадей. Вот теперь мы, наконец, смогли свободно разместить всю свою поклажу и не идти пешком. А поскольку все наши лошади оказывались свободны, можно бы­ло и вволю поездить верхом. Марина, увидев, что сестра седлает для себя буланую кобылу по кличке Сонька, подняла мяв и принялась просить меня разрешить и ей ехать в седле. Вздохнув, я отдал ей смирного Панаса, а сам взнуздал более норовистого коня по кличке Самсон. Еремееву, который соби­рался снова посетить Нойнберген, Вир Халлон привёл эльфийского коня.

Радушная хозяйка тепло попрощалась с нами, коснувшись ладонью щеки каждого, а женщин дву­кратно расцеловала.

— А это вам от меня, — сказала она сёстрам Фоки, раскрывая перед ними резную деревянную шкатулку. Внутри лежали два необычного вида украшения — упругие замкнутые в кольцо шнуры с подвешенной контурной звёздочкой такого же золотистого цвета, как сам шнур.

— Что это? — удивилась Марина.

— Кажется, знаю. Вот так, — Рита взяла одно украшение и надела сестрёнке на голову. Шнур лёг изогнутым эллипсом на волосы выше Маришкиных кошачьих ушей, а звезда оказалась посередине лба, между двух цен­тральных прядей расчёсанной на стороны чёлки.

— Мя-а, просто потрясно! — воскликнула девочка, заглянув в зеркальце.

— Не уверена, носят ли такие наёмницы из мохначей, — заметила Элина, — но женщины людей, эльфов и гномов — точно.

Из дома, по обыкновению на канате, спустился Эрик. Прежде я не видел, чтобы эльфы носили го­ловные уборы, но сейчас на голове его была суконная шапочка-пирожок вроде шотландской. С левой её стороны блестели нашитые вертикально три полоски из жёлтой шёлковой ленты, а посередине, надо лбом, можно было угадать более тёмное пятно от приколотой когда-то эмблемы.

— Я ведь по молодости пять лет в полку Тигров оттрубил, — усмехнулся он в ответ на наши удив­лённые взгляды. — До старшего унтера дослужился.

— У нас теперь это называется "сержант", — сказал Залезский.

— Вот как? У нас сержантами зовут унтеров на должности фельдфебеля. А лейтенант — это тоже чин?

— Да, — ответил я. — Как раньше поручик.

— А что ж звёзд всего по две? — спросил эльф.

— Так уж исторически сложилось. В старой армии на погонах было на одну звёздочку больше.

Неожиданно зашевелились ветки ольхового куста у передней подводы, и из них показалась взъеро­шенная голова какого-то эльфа. Он обвёл нас мутными глазами, остановил взгляд на Элине.

— Мать, у тя похмелиться нет? — сиплым голосом спросил он.

— Я тебе счас дам "похмелиться", алкаш! — рассвирепела Элина.

— Ек... — побледнел страдалец, прижимая уши. — Элина... А я тя и не признал...

— Вот отправлю к ведунье, — пригрозила эльфиня, — чтоб заколдовала от хмельного!

— Н-не надо к ведунье! — замахал руками эльф. — Я ж потом воще в рот взять не смогу!

— Тогда сам завязывай.

— Всенепременно. Ты меня знаешь, Элин, моё слово твёрдое, — он помолчал, потом пробормотал себе под нос: — Пойти умыться и водички холодненькой попить, — и, держась рукой за голову, пото­пал прочь.

Элина вздохнула.

— Гномский самогон — наше проклятье, — печально сказала она.

— А по-моему, очень даже ничего, — возразил Шумагин. — С него и башка наутро не трещит.

— Вы не понимаете. Нам, эльфам, нельзя много пить искусственно креплёные напитки. От этого мы спиваемся гораздо быстрее людей. Если бы не Нарли, не знаю, что бы мы и делали. Кстати, Эрик, за­гляните к ней по пути. Я, вот, письмо ей написала, возьми. Там и переночуете.

— Хорошо, сестрица, — кивнул Эрик.

— Ребята, — напоследок обратилась Элина к троим молодым эльфам, дожидавшимся возле под­вод, — я на вас рассчитываю. Не уроните чести своих фамилий. Слушайтесь профессора и Лёшу. Те­перь они ваши старшие. Ну, и Эрик, конечно.

— У меня не забалуешь, — приосанился Эрик. — Так, Алан на вторую телегу, Вир на третью, а Орис со мной на головной. Па-а местам!!

Вир и Алан заспешили к подводам. Эльфёнок уже сидел на об­лучке, держа поводья и всем своим видом подчёркивая готовность к немедленному отправлению.

— Слышали? — сказал я своим. — Вас касается в той же степени. По вопросам службы после меня подчиняетесь Эрику. Ясен приказ?

— Ясен. Есть, — вразнобой ответили бойцы.

— В добрый путь! — торжественно молвила Элина. — И пусть удача не отвернётся от вас! — и добавила уже просто: — Передавайте наилучшие пожелания Нарли. Она исключительно милая особа. И дочь её — само очарование. Только не забывайте, что они лесные...

Тогда мы не вполне поняли смысл этой фразы. Лишь много позже выяснилось, что именно имела в виду Элина Ортен.

8

Сначала ехали всё по той же дороге, что вела в Нойнберген. А на опушке эльфийского леса нам нужно было поворачивать налево, на восток. Здесь мы расстались с Еремеевым.

— Ни пуха, — пожелал Федотыч.

— Аналогично, — отозвался я.

Эльфийские подводы катились по утоптанному просёлку почти бесшумно, слышался только топот копыт. Никита на своём Тошке ехал впереди — карабин за спиной, шашка на портупее, в правой руке пика-рогатина на новеньком древке. Маришка пыталась лихо погарцевать, как учили в школе верховой езды, но Панас на понуканья реагировал вяло — мол, подумаешь, детёныш — и продолжал трусить не­спешной рысцой. Я держался вровень с передней подводой, слушая разговор Эрика с Любой и Иваном Степановичем.

— Интересная у Вас пилотка, Эрик, — сказала Люба.

— Пилотка? — переспросил эльф. — А-а. Это национальная. Мы ведь и на службе форменного не носим, только эльфийское. Такое нам дано послабление.

— Но кокарды, всё же, надеваете, — полувопросительно заметил Иван Степанович.

— Непременно. И это тоже, коль в чине, — он коснулся лычек на шапке. — Нужно же каким-то образом обозначить, что ты служивый. По делу, мне бы сейчас положено носить ваш знак, раз я с вами.

— А что, это мысль, — сказал я. И обратился к бойцам: — Орлы, у кого есть запасная звёздочка?

— У меня, — откликнулся Залезский. — Возьмите.

Эрик бережно взял звёздочку, распрямил проволочные лапки, вставил в отверстие на шапочке и закрепил.

— Вот, вроде как, опять при деле, — улыбнулся он.

По деревянному мостику пересекли ручей. А потом с северо-запада показалась другая дорога, ве­дущая в том же направлении, куда ехали мы, и примерно через полкилометра они слились воедино. Иван Степанович спросил Эрика, не по этой ли дороге шла наша экспедиция, когда мы встретили Элину, и получил утвердительный ответ. А кружной путь в Тирион, оказывается, специально был тако­вым сделан, чтобы всякие прохожие-проезжие не беспокоили эльфов понапрасну.

— К лесным, например, вовсе никакой дороги не ведёт, — добавил Эрик.

Солнце взобралось на самый верх своего дневного пути. Дорога несколько раз поворачивала то в од­ну, то в другую сторону. Направление её постепенно изменилось с юго-востока почти точно на восток. Теперь она шла среди густого смешанного леса по возвышению вроде насыпи, по бокам которой время от времени попадались открытые низинки с сочной высокой травой.

— Иван Степанович, давайте остановимся минут на двадцать? — предложила Люба. — Кажется, вон на той поляне что-то интересное растёт.

Возницы остановили телеги. Трое биологов спустились с дороги и углубились в изучение местной флоры. Бобровский расчехлил измеритель и замерил фон. Стрелка дрожала, не доходя до деления двести мю. Хороший лес. Там, где мы столкнулись с бандой морфов, было в полтора раза больше.

Марина и Орис сначала ходили по полянке, рассматривая цветы, потом эльфёнку стало скучно.

— А ну-ка, слазаю, погляжу, далеко ли ещё до опушки, — сказал он.

Подскочив к высоченной сосне, он с обезьяньей ловкостью принялся карабкаться вверх.

— Орис! Слезай сейчас же! — прикрикнул Эрик.

— Ну, ладно Вам, дядечка! Я только во-он до той ветки.

— Кому сказано!

— Давай-давай, слезай, — сказал я, подходя к дереву.

— Ловите! — эльфёнок оттолкнулся от ствола и прыгнул вниз с высоты примерно трёх метров. Я подхватил его... и поспешно разжал руки, поскольку обнаружил, что совершенно напрасно считал этого подростка парнем.

— Так ты девочка? — изумлённо спросил я.

— Да, — засмеялась Орис. — А Вы не знали? Я, вроде, особенно и не скрываю...

— Только ведёшь себя, как пацан, — проворчал Эрик.

— Это от невнимательности, Лёшечка, — заявила Марина. — Я, например, сразу поняла, как по­знакомились.

— И не сказала!

— Ты и не спрашивал.

— Между прочим, — сообщила Орис, — опушка уже близко. И там по тракту идёт впереди нас путник.

— Откуда же он взялся? — удивилась Люба.

— Вероятно, с юга, — предположил Эрик. — Там вдоль леса проходит дорога поуже и примыкает к тракту.

— Давайте догоним его, — предложил Лощинин.

— Давайте, — Люба торопливо зашагала к дороге и вдруг споткнулась. — Ай, чёрт!

— Что случилось? — встревожился я.

— Корень. Как проволока. Ох ты, пакость, сапог!

Она, прихрамывая, поднялась на дорогу. Подошва левого сапога отставала по носку, "прося каши".

— Неприятно, — посочувствовал Эрик. — У Вас другие-то есть?

— Только кроссовки.

— Ну, не беда. Доберёмся до людского посёлка, там найдётся, кому починить.

Слегка подгоняя лошадей, мы за двадцать минут добрались до опушки. Здесь к большаку, действи­тельно, примыкала боковая дорога. А далеко впереди, среди луга, опираясь на длинный посох, раз­меренно шагала маленькая фигурка с котомкой за плечами. В первый момент, когда я увидел её, по­думал: да это же мальчишка! Но после только что преподнесённого Орис сюрприза, с выводами уже не спешил. И оказался прав. Заслышав топот наших лошадей, путник остановился и оглянулся, козырьком приставив ладонь ко лбу. Это был вовсе не ребёнок, а вполне взрослый человек. У него даже росла короткая курчавая бородка. Только ростом этот человечек был немногим выше, чем по пояс любому из нас! При этом, он не казался уродливым карликом, а был сложен вполне пропорци­онально. Одежда путника состояла из короткой курточки, холщовой рубахи и штанишек длиной по щиколотку. Босые ноги от ступней и выше густо покрывали волосы, точно такого же цвета, как на голове.

— Это кто такой? — тихо спросил я Эрика, нагибаясь в седле.

— Сам удивляюсь. По ногам, вроде бы, коротей, но у тех борода расти не должна.

— Доброго здоровья! — издали крикнул человечек высоким тенором.

— И Вам того же, — отвечал Иван Степанович.

— Могу я узнать, далеко ли направляетесь?

— За степи, в город, — сказал Эрик.

— Не будет ли с моей стороны слишком большой дерзостью попросить подвезти меня до поворота на Гномьи Холмы? — попросил коротышка. — Я много места не займу.

— Конечно, садитесь, — разрешил Лощинин.

Человечек снял со спины ранец, похожий на немецкий походный, закинул на подводу, забрался сам.

— Меня зовут Михель, — сообщил он.

— Очень приятно, а я Иван Степанович. Это Марина, Орис, Лёша и Эрик. Мы вот тут сомневаем­ся, к какому народу Вы принадлежите?

— Я гноббит.

— Кто-кто? — переспросила Марина.

— Понимаете, моя матушка из лесных гномов, — объяснил Михель, — а папаша, царствие небес­ное, был коротеем. Хоббитом, по-ихнему. А я, значит, полукровка. Гноббит. Собственно, я и иду от коротеев, от тётушки, домой, к маме.

— Не хотите ли взглянуть, как живут лесные гномы? — предложил нам Эрик.

— Но мы были уже у гномов, — пожал плечами Иван Степанович.

— Те гномы — горные, а это совсем другой народ. На квенийском они даже называются разными словами.

— Да-да, и на других языках тоже, — подтвердил гноббит. — Горные называют себя "ха?зад", а лесные — "нум".

— А сапожник в вашем селении есть? — поинтересовалась Люба.

— И не один! Но самый лучший — мой двоюродный дядюшка, Эфраим Берль. Вам нужно пошить обувь?

— Нет, починить.

— Так это ещё проще!

— В таком случае, мы довезём Вас до места, — принял решение Лощинин, — и заглянем к вашему сапожнику.

Гномьи холмы, как и Тирион, находились в стороне от тракта, но гораздо ближе — кило­метрах в двух, и туда вела ухоженная широкая дорога. У подножия собственно холма открывалась большая поляна, играющая роль поселковой площади, а от неё по склону серпантином вилась един­ственная улица. Домики лесных гномов как бы вырастали наполовину из уступов холма, и каждый из них был окружён небольшим садиком. Завидев нас, из домов и павильончиков, построенных на пло­щади, высыпали гномы. Ростом они были значительно ниже горного племени — в среднем, с нашего знакомца Михеля — а острые уголки у них на ушах были едва видны. По одежде лесные гномы го­раздо больше напоминали описания из европейских сказок: германские сюртучки, жилеты, сорочки с галстуками в виде длинных бантов, короткие брюки, полосатые чулки. Обуты они были либо в дере­вянные башмаки, либо в разнообразную кожаную обувь от туфель до сапог, украшенную ремешками и пряжками. На головах красовались широкополые шляпы с длинными висячими колпаками вместо тульи. Женщин было намного меньше, чем мужчин, и по одежде они тоже напоминали средневеко­вых фрау. Гномы бурно обсуждали нас и говорили, похоже, по-немецки. Во всяком случае, я уловил знакомое слово "зольдатт", а ещё "кляйне фелин", сказанное в адрес Маришки. Не составляло труда рас­шифровать "эльвен-фурманн" — несомненно, это значило "эльфы-ездовые".

— Кино и немцы, — шепнула поражённая Рита, придерживая Соньку рядом со мной.

— Да уж.

— А вон и моя маменька! — обрадовался гноббит. Соскочил с телеги и подошёл к румяной полной гномихе в чепце, безрукавке и широкой длинной юбке с передником.

— Михель! Как хорошо, шо ты рано вернулся! — воскликнула гномиха. — Но ты переполошил весь Холм! Кто это с тобой?

— Путешественники, мама. Я встретил их на шляху. Им нужен сапожник, починить обувь.

— Ай, вэй! — гномиха всплеснула руками. — Таки это к моему кузену Эфраиму Берлю. Проводи же, шо ты стоишь, как поц?

— Да... Кажется, их язык, всё-таки, не немецкий, — заметил я.

Мы спешились. А к нам уже подходили другие гномы, спрашивали, не нужно ли нам чего.

— У меня самые дешёвые овощи! — говорил один.

— Шо это у тебя? — возмущался другой. — Лук у меня дешевле.

— А в моей лавке можно купить любую кожаную амуницию самого высшего разбора, — довери­тельно сообщал третий.

— Поглядим, раз уж заехали? — спросил Ивана Степановича Эрик. — Возможно, что-нибудь по­лезное найдём.

Тот согласно кивнул, конечно, мол.

— Галушкин, Залезский, остаётесь с подводами, — распорядился я. А сам отправился вслед за Ми­хелем и Любой к сапожнику. Конечно, Марина, а с ней и Орис, увязались за нами.

Эфраим Берль жил на втором витке улицы-серпантина. Он оказался нестарым ещё гномом с ко­ричневой курчавой бородой. Кроме обычного костюма на нём был кожаный фартук и нарукавники, а шляпу заменяла ермолка. Осмотрев Любин сапог, он покивал одобрительно:

— Знатный пошив. И клей отменный. Не волнуйтесь, дамочка, починим в лучшем виде. Четверть ча­са и полтина за работу.

Люба выгребла из кармана дюжину серебряных царских монет, что они выручили в Тимьяновке за кожи, положила на стол сапожника два пятиалтынных и двугривенный.

— Можно было и после, — великодушно заметил Эфраим Берль, но монеты тут же смахнул в ящик. Взял инструменты, клей и принялся за работу. При этом он не забывал поглядывать и на нас.

— Господин поручик, — обратился он ко мне, — а не желаете ли справить сапожки вашей де­вочке? В таких лаптях ей неудобно ездить верхом...

Марина хихикнула, услышав, что её кроссовки назвали лаптями, но идея насчёт сапог ей явно по­нравилась.

— А сколько это займёт... — начал я и, вспомнив, как принято говорить в Одессе, добавил: — И чего это будет стоить?

— Покажите-ка Вашу ножку, фелин, — сказал гном. — Вам таки повезло. У меня есть готовые. Момент... — он прижал намазанные клеем края верха к подошве, закрепил струбциной на колодке. А потом достал с полки хорошенькие остроносые сапожки на небольшом каблучке, шнурованные снизу доверху.

— Ой! — восторженно пискнула Марина.

— Примерьте, деточка, примерьте, — предложил Эфраим.

Сапожки подошли превосходно. Шнуровка позволяла отрегулировать их точно по ноге, и смот­релись они отлично, особенно с униформой.

— Так сколько? — спросил я.

— Всего восемнадцать рублей.

Значит, на наши деньги сто восемьдесят. Дороговато.

— Пятнадцать, — сказал я.

— Семнадцать.

— Шестнадцать.

— Азохн вэй, да Вы посмотрите, какой товар!

— Я вижу товар, но я знаю и цены, — нахально возразил я. Торговаться на Привозе мне приходилось ещё в стройотряде, будучи студентом.

— Нет, это невозможно!

— Дядя Фроим, — тихо сказал Михель, молчавший всё это время.

— Хорошо. Шестнадцать пятьдесят!

Я скептически покачал головой.

— Вы таки умеете торговаться, — с уважением молвил гном. — А, ладно! Разорите Вы меня с моей доброты! Только ради вас, шестнадцать тридцать!

— Шестнадцать двадцать, и по рукам. Орис, сбегай, пожалуйста, за деньгами.

Когда мы снова спустились на площадь, подводы уже отогнали к самому подножию холма, где был полупостроен-полувырыт в склоне домик Михеля и его матушки Наины. Гномика суетилась во­круг наших, не уставая говорить, как хорошо, что мы заехали на Гномьи Холмы, и благодарить за лю­без­ность, оказанную её сыну.

— Ай, как жаль, шо и угостить вас нечем, — сокрушалась она. — В доме одна пустая крупа. А не хо­тите ли свежего пива? Михель, сбегай за кружками! Да шо ты как неживой!

— Пивко-o... — с наслаждением протянул Никита, отпивая из узорной жестяной кружки.

Пиво, действительно, было неплохое. Такое в Беловодске не варили — только в колхозе на Шест­надцатом километре был заводик, делавший что-то отдалённо похожее.

— Ещё по кружечке? — спросила Наина.

— Нет-нет, благодарствуйте, — отказался Эрик. — Мы и так задержались больше, чем рассчиты­вали. А нам ещё до заката надо успеть к Нарли.

— Нарли? — оживился Михель. — Могу вас к ней проводить. Заодно и с дочкой ейной повида­юсь...

— Ай, вэй! — воздела руки к небу гномиха. — Миша, ну, на шо тебе эта эльфийская шикса?! Она же на две головы више тебя! И потом, у неё...

— Мама! — строго оборвал гноббит. — Вам-то до этого шо за дело?

— Вечно ты ищешь неприятности на свой тохес, — вздохнула Наина. Пожаловалась: — Он у меня такой упрямый. Всё равно пойдёт, не отговоришь, — и снова обратилась к сыну: — Возьмёшь на до­рожку чьто-нибудь покушать?

— Мама, ну, неужели Вы думаете, Нарли меня не накормит?

— Ну, хоть полкурочки... — не отставала гномиха.

Гноббит укоризненно на неё посмотрел. Наина вспомнила, что в доме у неё "одна пустая крупа", стушевалась и замолчала.

— Всего наилучшего! — провожали нас гномы, выглядывая из своих лавочек. — Заезжайте ещё!

9

До дома Нарли оказалось совсем недалеко. Мы проехали не больше пятнадцати километров, когда Михель спрыгнул с подводы и показал направо, в лес:

— Сюда.

— А подводы пройдут? — засомневался Бобровский. — Тут и дороги-то нет.

— Пройдут-пройдут. Лес редкий, — заверил гноббит.

— Только не ехать след в след, — предупредил Эрик. — Негоже укатывать дорогу. Нарли потом браниться будет.

Дальше двигались в линию, словно прочёсывая лес. Подводы легко катились по траве среди свет­лой дубравы, оставляя за собой лишь примятые полосы, которые к утру уже исчезнут без следа. Нако­нец, гноббит вывел нас на небольшую полянку, на краю которой рос громадный вековой дуб — боль­ше даже тех, что мы видели в эльфийском посёлке. Перед ним паслись два оленя, похожих на изюбрей. И один из них был осёдлан!

— У ведуньи гости, — сообщил Михель. — Верно, с соседнего посёлка лесовиков. Матушка Нар­ли!! — крикнул он в листву дуба.

— Ман яссэ? Кто там? — донеслось сверху. — Обождите, сейчас выйду.

Хмелевые лозы, свисающие с нижних ветвей дуба, раздвинулись, и из тёмного дупла шагнула на свет женщина. Невысокая, изящная, красивая, как античное изваяние. Она была настоящим эльфом, каких рисуют в книгах — благородное тонкое лицо, миндалевидные тёмно-серые глаза с длинными рес­ницами, небольшой рот... И блестящие волосы цвета чистого серебра. Заплетённые в пышную косу в руку толщиной, они лежали на её левом плече. Одежда ведуньи состояла из синей облегающей блузы навыпуск, глубоко разрезанной по бокам юбки чуть ниже колен и надетой поверх них полупрозрачной мантии-халата с асимметричной застёжкой.

— Это она? — шёпотом спросил я у Орис.

— Угу. Нарли-ведунья.

Следом за Нарли из дома-дерева вышел стройный юноша — а может быть, взрослый эльф, как знать? — в длинной свободной рубашке цвета сосновой коры и тёмно-серых облегающих брюках из очень тон­кого материала. Он бросил на нас равнодушный взгляд и что-то негромко сказал ведунье на квений­ском. Та кивнула, улыбнулась и погладила его по руке. Щелчком пальцев эльф подозвал оленя, не коснувшись стремени, взлетел в седло и поскакал прочь. Проводив его взглядом, Нарли плавным, ис­полненным достоинства и грации движением повернулась к нам.

— Рада приветствовать, братья-квендир, и вас, чужеземцы, — певуче молвила она. — Здравствуй и ты, Михель Райзер. Какое дело привело чужеземцев к нашему скромному жилищу?

— Мы путешественники, — вежливо отвечал Лощинин. — Изучаем здешние края.

— Элина просила, чтобы ты позволила им здесь заночевать, — добавил Эрик.

— О, это излишне! Я и моя дочь и так будем счастливы оказать вам гостеприимство, — солнечно улыбнулась Нарли.

— Простите, матушка, а где сама Винаби? — поинтересовался гноббит.

— С утра отправилась в посёлок. Скоро будет, я думаю.

Мы как раз заканчивали ставить палатки, когда наше внимание привлёк слабый ритмичный звук с юго-востока. Кто-то скакал по лесу, приближаясь. Минуту спустя на поляну вымахнули лёгкой рысью два оленя — огромный коричневый изюбрь и другой, чуть меньше, с белой, как снег, шерстью. Олени несли в сёдлах эльфов — мужчину и девушку. Молодая эльфиня, сидевшая на белом олене, несомненно, и была той самой Винаби, о которой говорил Михель. Она очень походила на мать — тот же удлинён­ный овал лица, тонкий нос, такая же линия рта и серые глаза, заинтересованно глядящие из-за стёкол очков. Ну и ну! Эльф в очках? Это почти как индеец в очках из того фильма с Пьером Ришаром. А впрочем, изящные прямоугольные линзы ничуть не портили юную эльфиню, придавая её облику от­тенок утончённой интеллигентности. Очень светлые длинные волосы девушки были собра­ны сзади у шеи, а впереди оставалась густая чёлка ниже бровей. На висках, подчёркивая красоту остроконечных ушей, были заплетены сложным кельтским манером две косички в палец толщиной. Костюм эльфини напоминал одеяние того неприветливого юноши, что уехал в момент нашего при­бытия. Только её свет­ло-серая рубашка была перехвачена в талии широким плетёным ремнём, конец которого разделялся на дюжину длинных шнурков, продетых в деревянную пряжку и свисающих ни­же подола. А белые брючки поблёскивали разноцветными искорками, будто в них были вплетены ме­таллические нити. Спутник девушки, высокий крепкий эльф с ярко-жёлтыми волосами до плеч, был одет в тонкий кожа­ный камзол, замшевые штаны и сапоги с отворотами. На голове его красовался плетёный берестяной обруч с пёстрым соколиным пером, за спиной висел лук и тул со стрелами, а к седлу был приторочен длинный прямой палаш или меч, каким только с коня — в смысле, с оленя — рубиться.

Гноббит Михель вприпрыжку припустил навстречу приехавшим, взял оленя эльфини под уздцы и хотел помочь девушке сойти на землю, но крепыш-эльф опередил его. Легко соскочив с оленя, он подхватил спутницу, как пёрышко, и снял с седла.

— Благодарю, мои рыцари, — звонко сказала эльфиня. И направилась прямиком к нам.

— Я Винаби, — назвалась она.

Люба, оказавшаяся ближе всех, представила по очереди участников экспедиции.

— А я Орис, помнишь? — тут же подскочила к ней наша малолетка из рода Арвен.

— Силы Леса! — ахнула Винаби. — Я бы и не узнала! Ты совсем взрослая!

— А ты ещё милее стала.

— Ах, прекрати. Не надо выдумывать, — отмахнулась Винаби и крикнула в сторону дома: — Мам! Я приехала!

— Очень хорошо, — улыбнулась Нарли, выходя из дупла. — Помоги-ка мне готовить.

— А я как раз вина привёз! — сообщил долговязый эльф.

— Я даже не сомневалась, — ответила ведунья. — Неси в кухню.

Эльф подхватил перекинутые через седло ремни, на концах которых висели полные бурдюки, и понёс в дом. Через пару минут он снова появился на поляне.

— Путешественники, значит? — спросил он, подходя ко мне. — Слыхал, слыхал. А я Дан, Дан Ле­голас, профессиональный герой.

— Лёша, — сказал я. — Не знал, что существует такая профессия, "герой".

— Ещё как! Во, смотри! — Дан снял с пояса пергаментный свиток, развернул и сунул мне под нос. Свиток был исписан ровными строчками крупных эльфийских букв.

— А! Это его диплом! — сообщила Орис, забравшись на подводу и заглядывая в документ через моё плечо. — "Податель сего, Дан из рода Леголаса, с отличием окончил Школу Героев имени Всех Храни­телей и по итогам выпускных испытаний признан достойным звания профессионального Героя. От­ныне он имеет право владеть именным мечом, собственным..." — Орис запнулась, добавила от себя: — Не знаю, как правильно. Клеймом, что ли. Или печатью. Вот такой, видишь? — она колуп­нула паль­чиком начертанный справа от текста вензель и продолжала читать: — "Всякое его значи­тельное благое деяние надлежит считать подвигом. Всем не-Героям, стоящим на стороне Добра, сле­дует оказывать по­дателю сего всяческое содействие и беспрекословно повиноваться ему в опасных ситуациях. Подпи­сано Ректором Школы Элессаром и членами Совета Профессоров". Вот.

— Понял? — гордо сказал эльф. — А ты какого полка? Я таких знаков чтой-то не видал, — он указал на общевойсковую эмблему у меня на воротнике.

Я несколько растерялся, но выручила всё та же Орис.

— У них на севере другие полки, — не моргнув глазом, соврала она. — Ты не знаешь.

— А что у вас там на севере? Город?

— Да.

— Большой?

— Не маленький.

— Надо будет прогуляться в вашу северную столицу, — сказал Дан. — Посмотреть, как живёте. Глядишь, и для героя какое дело сыщется.

Пока мы разбивали лагерь, наши эльфийские друзья накрыли длинный стол — по обыкновению, пря­мо на улице. Хозяйкам помогали двое бледных понурых эльфов, пришедших откуда-то из леса.

— Эх, счас бы сюда того пива! — вздохнул Шумагин, когда по приглашению хозяек все рассажи­вались вокруг стола. — А то опять этот сочок...

— Ошибаетесь, дядь Никита, — прошептала Орис. — У лесных такие вина... Вон то золотистое, вы не глядите, что лёгким покажется, оно очень крепкое. Люди его быковалом зовут.

— Н-да? Интересно. Счас спробуем.

— Ребята, а вы? — удивился Алан, видя, что эльфы-помощники и не думают садиться за стол.

— Ни-ни-ни! — замотал головой один. — Мы, того, не пьём. Совсем.

— Мы лучше рыбки пойдём половим, — добавил второй. — На вечерней зорьке такой клёв...

Напротив нас, между тем, произошла некая суета. Винаби, успевшая переодеться в платье из не­бесно-голубого шёлка, вышитого золотыми узорами, заняла место за столом. Дан попытался сесть меж ней и Михелем. Тогда гноббит обежал эльфиню с другой стороны и хотел устроиться там. Но эльф сно­ва занял облюбованное коротышкой место. Михель вздохнул, отошёл в сторону, но, как только Леголас уселся и придвинулся к столу, тотчас возвратился и успел плюхнуться по другую руку от Винаби. Ко­роткий обмен злобными взглядами, и двое ревнивцев отвернулись друг от друга, каждый делая вид, что соперник его более не волнует. Сама эльфиня на произошедшее вообще не прореагиро­вала, продолжая через стол диалог с Ритой. Видно, такое случалось не в первый раз.

Я думал, что на этом "товарищеском ужине" повторится примерно то же, что у Элины с Эриком — нас замучают расспросами, и так будет продолжаться, пока все не примут на грудь до "щас спою". Не тут-то было! Нарли, правда, пыталась расспрашивать, но ничего выяснить не успела, потому что Дан, услышав первые фразы Лощинина, вклинился в разговор:

— А вот я... — и начал рассказывать о своих многочисленных, судя по его же словам, похож­дениях.

— Что пауки! — говорил он, опрокидывая очередную рюмку. — Вот на востоке такие твари водят­ся, что у ваших мохначей шерсть дыбом повставала б! — здесь наливалась следующая рюмка. — Там одних драконов с дюжину разновидностей. Так кишмя и кишат! — ещё одна порция вина исчезала во рту эльфа. — Я однажды за четыре дня шестерых завалил. А то ещё помню, как на меня на одного банда диких мохна... извиняйте великодушно... совсем диких мохначей. Просто звери, не то, что вы. Так я их...

— И правда, профессиональный герой, — заметил я сидящей рядом Рите.

— Профессиональный хвастун, вот он кто, — сказала, перегнувшись к нам через Маришку, Орис. — Он же гонит, неужто не ясно?

— Кто гонит? Я гоню? — взвился Дан. — Да ты ещё не видала, когда я гоню! — он залпом махнул стакан красненького, зажевал неведомым нам овощем и продолжал: — Вот, помню, в корчме у одно­го гнома я с купцами и наёмниками в блефовку играл. Ну, пишешь на листе, что было, а чего не было, а потом излагаешь вперемешку. Если остальные правду от брехни не отцедят, ты выиграл. Так я всю эту компанию до нитки!

— А вот это может быть правдой, — задумчиво молвил Эрик. — Что-что, а завирать он умеет.

Угомонился герой не скоро. Только когда он нагрузился настолько, что выдавать длинные цветис­тые фразы стало тяжеловато, эльф прервал свои бесконечные побасенки. Зато он не уставал прояв­лять к нам своё дружелюбие: ухмылялся Рите с Маришкой, подмигивал мне.

— Х-р-роший ты парень, наёмн...ик! — говорил он. — Токо, это, трудно те пр-дётся... Там, п-ни­маешь, знать надо... Знать, блин, с кем и как... А то и ружжа не сп-сут... Ну, ничо. Я те утром всё п-дробно об-сню...

Тем временем, Нарли, наконец, удалось начать разговор с Иваном Степановичем. К нему прислу­шивались Михель и Винаби.

— То есть, как, в вашей партии нет врача? — изумилась Нарли.

— Ну, мы, в известном смысле, разбираемся в заболеваниях, — пожал плечами Лощинин, — мы ведь биологи.

— Это совсем не одно и то же. Вам обязательно нужен практикующий целитель.

Винаби покосилась через плечо на пьяного Леголаса и вдруг сказала:

— Мама, может быть, мне пойти с ними?

— Очень хорошая мысль, дочка, — кивнула Нарли, покосившись туда же. — Возьмёте? — обра­тилась она к Лощинину.

Иван Степанович внимательно посмотрел на Винаби, помолчал, потом ответил:

— Ну, что ж. Почтём за честь.

Гноббит взглянул на младшую эльфиню, потом на старшую, обвёл глазами остальных. На порозо­вевшем от возлияний лице его отразилось сомнение.

— Знаете, я давно мечтал отправиться в настоящее большое путешествие, — нерешительно сказал он. — Мог бы я тоже присоединиться к вам?

— Как Вам будет угодно, — не стал возражать Лощинин.

— Э, ты к-куда с-бралась? — встрял Дан, обхватывая Винаби за плечи.

— С ними, — коротко ответила девушка.

— Т-гда и я. Я с вами! Слышь, наёмник? Гордись! С тобой п-йдёт настоящий Герой...

Глаза Дана Леголаса закатились, и он мешком сполз под стол.

— Слабак! — хмыкнул Никита. — А хороша штучка. Забирает! Жаль, больше нет...

Казак допил золотое эльфийское вино, обстоятельно закусил и не спеша полез в сидор. Выудил самодельную двухлитровую флягу из нержавеющей стали.

— Что у тебя там? — спросил я.

— Он, — усмехнулся Никита.

Чистый, как слеза, гномский первач забулькал из фляги в стакан...

Наутро экспедиция сворачивала палатки, готовясь к дальнейшему пути. Гноббит суетился тут же, пытался помогать, но только всем мешал. Из дома-дерева вышла Винаби. Она была уже готова к отъ­езду и выглядела потрясающе. Вместо вчерашних полусапожек на ней были шикарные бежевые бот­форты выше колен. Приглядевшись, я понял, что голенища их вовсе не кожаные, а из плотной материи. Облегающая рубашка-платье вроде китайской имела точно тот же оттенок, что и сапоги. Рукавов у неё не было, но расширенный верх пройм закрывал плечи полностью. Костюм дополняли длинные кожа­ные наручи по локоть, укороченные с внутренней стороны, чтобы не мешали сгибать руки. Через плечо эльфини был надет длинный сложный лук, точь-в-точь такой же, как я видел вчера у Дана Леголаса. Своего белого оленя, осёдланного и навьюченного дорожными сумками, Винаби держала в поводу. Нарли принесла из дома небольшой кожаный футляр, вручила дочери.

— На всякий случай, — сказала она. — Надеюсь, не понадобится.

— А где Дан? — спохватился я.

— Да вон он, дрыхнет, — поморщилась ведунья, кивая на оставленный под деревом стол. И правда, из-под него торчали ноги доблестного героя в сапогах с отворотами.

— Так надо его разбудить!

— Сомневаюсь, что добудимся.

Я, всё же, попытался растолкать эльфа, но в ответ услышал из-под стола неразборчивое бормота­ние, среди которого разобрал лишь одно понятное слово, хотя и очень ёмкое. Менее искушённый в русском языке человек решил бы, что Леголаса смертельно утомили любовные утехи, причём, более чем с од­ним партнёром.

— Ну его, Алёша, — тронула меня за локоть Винаби. — Поехали.

— Пусть путь ваш будет добрым, а возвращение приятным, — напутствовала нас Нарли.

— Так маме сообщите обязательно, — напомнил гноббит.

— Непременно!

Так же пропетляв полчаса между деревьями редколесья, как накануне, подводы выехали на дорогу и вновь образовали небольшую колонну.

— Всё-таки, неудобно как-то, — заметил я, поравняв Самсона с оленем Винаби. — Дан хотел ехать с нами, а мы его даже не позвали.

— Забей, — махнула рукой эльфиня. — Чем меньше с ним нянчишься, тем лучше. Захочет — наго­нит, как проспится. А нам лучше не задерживаться.

— Верно, — поддержал с телеги Эрик. — К вечеру надо добраться до села Валежкино. В лесах тут ночевать опасно.

— Банды? — спросил я.

— Нет, зверьё. Тут вепри водятся.

— Вы имеете в виду кабанов? — уточнила Люба. — Но они же не нападают первыми!

— Это не совсем кабаны, — объяснила Винаби. — Они тоже родичи свиней, но вдвое больше. Почти сажень в высоту.

— Сажень? Два метра с гаком? — изумился Бобровский.

— Да, вот так от земли, — показала рукой эльфиня. — И очень свирепые. Кроме паровиков, ни­кого не боятся. Могут запросто кинуться даже средь бела дня.

— Не верится, что в таком светлом лесу могут водиться такие чудовища, — сказала Люба.

— А это не здесь. Дальше.

Услышанное мне не понравилось. На охоте я бывал и хорошо знал, что автоматные пули, бывает, отскакивают и от обычного матёрого секача. А уж что говорить о кабане вдвое большего размера! Надеяться в случае встречи с таким можно было только на тройник следопыта с его крупнокалибер­ным нарезным стволом. В любом случае, нужно быть поосторожнее.

10

Сухая возвышенность эльфийской дубравы закончилась километров через двадцать. Дорога в этом месте делала изгиб и спускалась по косогору в низину, поросшую сырым осинником. Дальше видне­лись остроконечные вершины елей.

— Здесь? — спросил я Винаби.

— Да. Отсюда и до самой Сухой Степи идут нехорошие леса. Я бы советовала прямо сейчас сде­лать короткий привал. Перекусить и всё такое, чтоб дальше двигаться без остановок.

Так и поступили. Я, помянув добрым словом нашего зама по вооружению, достал из багажа пачки с бронебойными патронами и велел бойцам переснарядить по одному из четырёх магазинов. Не совсем то, что нужно на кабана, но лучше, чем ничего! Никита загнал в свою двустволку пулевые патроны, Дим зарядил такими же оба гладких ствола тройника. Эрик и его ребята раскрыли длинные кожаные чехлы и вынули оттуда три мощных арбалета. Конструкция их оказалась весьма оригиналь­ной. На каж­дом был не один, а два съёмных лука. Для верхнего стрела размещалась, как обычно, в жёлобе, а для нижнего вкладывалась под откидное цевьё. Тетивы натягива­лись реечным механизмом с шестернёй у основания приклада. Ниже имелась отдельная рукоятка и спусковой крючок с пере­ключателем.

— Гномская работа, — пояснил Эрик, вращая рукоятки натяжного механизма. — Когда нужна пробивная сила, с этими самострелами и ружьё не сравнится.

Сестёр Фоки я в приказном порядке ссадил с коней и отправил на вторую подводу. А верхом сели Браги и Эрик. Дальше двигались в таком порядке: впереди Эрик, за ним мы с Винаби, потом подводы. А Никита и Дим замыкали колонну. Винаби сняла с плеча лук, наложила стрелу.

— Шкуру могу и не пробить, — сказала она, — но в раскрытую пасть мало не покажется.

Услышав её слова, за лук схватилась и Орис. Михель тоже вооружился. Вынул из бокового карма­на ранца длинный тесак и положил рядом с собой. Не бог весть что, но в качестве оружия последнего шанса сгодится.

— В случае нападения — сразу стоп, и держите упряжки, — распорядился Эрик. — Ускакать от вепря не ускачешь, а завалить реальнее с места, чем в движении. Кони ваши не подведут?

— Обижаешь, сержант, — ответил Никита. — Строевые кони, даже к танкам приучены.

Вряд ли эльф знал, что такое танк, но одобрительно кивнул.

А дремучий лес вокруг жил своей жизнью. Где-то трещали птицы, долбил сухостойное дерево дя­тел, временами в кронах елей и лиственниц мелькали белки. Одна выскочила на простёртую над обо­чиной ветку, с любопытством поглядела на наш крохотный обозик и поскакала дальше по своим де­лам. Вда­леке прозвучал короткий утробный рык.

— Амба, — обернувшись, сказал Эрик. — Не будь их, вепри б тут на каждом шагу попадались.

Я кивнул. Амбой в деревнях звали уссурийского тигра. Они водились у нас в Предгорном заказни­ке, но очень немного.

— А они на проезжающих не кидаются? — поинтересовался я.

— Что ты, это ж умная зверюга. Вот лесной бык — тот иногда может, особенно когда стадо тракт переходит. Этому и паровик не в испуг.

— Тут у вас и туры сохранились? — удивился я.

— Конечно. А у вас их нет?

— Нет. Всех перебили. А теперь вот восстанавливают.

— Это как? — заинтересовалась Винаби.

— Из домашних пород, методом селекции. Я не специалист, Вы у наших учёных спросите.

— Спросим, — улыбнулась эльфиня. И заметила: — Между прочим, я не старушка, чтобы звать меня во множественном числе.

— Прости.

— Пустое.

— Скажи, Винаби, а верно ли, что вы, эльфы, можете прожить тысячу лет? — спросил я.

— Выдумки, — эльфиня тряхнула остроконечным ухом, отчего серебряные колечки многочислен­ных серёжек закачались и тоненько зазвенели. — Наш век если и длиннее человеческого, то совсем не­намного. Другое дело, мы очень мало меняемся с возрастом. Эльф до самой старости выглядит юным. Оттого и сказки о нашем долголетии. Вообрази: двадцатилетний человеческий юноша встре­чает молодого эльфа, которому около тридцати. Потом у него появляется семья, дети, внуки, правну­ки. И лет в восемьдесят, глубоким стариком, рас­сказывает им, мол, вот этого эльфа я знаю уже шес­той десяток, а он всё такой же юный. Не иначе, они живут по тысяче лет. И невдомёк людям, что эльф сам уже пожилой и лет через двадцать тоже покинет этот мир.

— Значит, вы живёте около ста десяти лет? — уточнил я.

— В среднем, да. Бывает, конечно, эльфы доживают и до ста пятидесяти, ну, так и у вас, я слыша­ла, есть долгожители, которым за сто.

— Встречаются. Я, правда, ни одного не видел. Они, в основном, в горных аулах живут или в ти­бетских монастырях.

Покуда мы с Винаби обсуждали проблемы долголетия, негодница Маришка, соскочив с поводы, бегом обогнала её и плюхнулась на переднюю рядом с Орис. И две болтушки опять принялись шушу­каться, хихикать, в общем, вести себя, как обычно. Тем не менее, лук юной эльфини оставался наиз­готовку, и наконечник стрелы смотрел в сторону леса. Колёса наматывали километр за километром, солнце начало клониться к западу. Не останавливаясь, мы слегка перекусили "сухим пайком" и вновь прибавили ходу. Было уже около пяти вечера, до Валежкино, по словам Эрика, оставалось не больше десятка вёрст.

И тогда на дорогу перед нами вышли они. Вепри. Целое стадо. Они не нападали, просто брели куда-то и решили пересечь дорогу. Это были настоящие чудовища! Огромные покрытые короткой щетиной бурые туши, действительно, похожие на кабаньи, длинные пасти с выпирающими клыками, сравнительно тонкие и длинные ноги, короткие висячие хвосты. Взрослые звери были ростом с меня, а это метр восемьдесят! Всего их было шесть, да ещё штук восемь молодых подсвинков и десятка три совсем маленьких, с овчарку, поросят.

Мы разом натянули поводья и встали, как вкопанные.

— Ни звука, — прошептала Винаби, сжимая моё запястье тонкими пальцами. Рука её заметно дро­жала.

Старая веприха, вышедшая на дорогу первой, стояла поперёк пути и глядела в нашу сторону малень­кими подслеповатыми глазками. Ноздри её, похожие не на обычный свиной пятачок, а на рыло алли­гатора, шевелились, втягивая чужие запахи. Потом полухрюкнула-полурыкнула на нас для порядка и потрусила следом за уходящим стадом.

— Господи... — сиплым голосом выдохнул Иван Степанович. — Ты видел, Миша? Энтелодоны... Живые энтелодоны! Вы говорите, их здесь много?

— Последнее время — даже слишком много, — отозвалась Винаби. — А в чём дело?

— Считалось, что они вымерли двадцать пять миллионов лет назад!

— У вас там и туры вымерли, — пожала плечами девушка.

— Да, но совсем недавно, а это... это просто чудо! Вот бы подстрелить такую свинью!

— Нельзя, — качнул головой Эрик. — На нас тогда всё стадо набросится.

— Ежу ясно, — Лощинин огорчённо махнул рукой.

— Не расстраивайтесь, профессор. Мы как-нибудь на них специально поохотимся. В городе у меня есть знакомые зверовщики, с ними и сходим.

Больше по дороге никаких происшествий не случилось. Через час, когда в чащобе вокруг начало заметно темнеть, мы, наконец, увидели впереди просвет. Лес не расступился, как бывает обычно, он оборвался внезапно. Прямо меж последних вековых елей по сторонам дороги были врыты две пары толстенных столбов высотой метра по четыре, если не больше. К ним с наружной стороны крепились го­ризонтальные жерди. По толщине каждая тянула, скорее, на целое бревно. Между средними столба­ми жердь была только одна, поверху. А ниже висели громадные створки ворот, тоже сбитые из брёвен. Левая была закрыта, правая — распахнута наружу. Внутрь заграждения из створки торчали два бревна, играющие роль рукояти, чтобы управляться с воротиной изнутри.

— Солидное заграждение, — сказал я.

— Так и звери тут солидные водятся, сами видели, — отвечал Эрик.

Проехав в ворота, мы увидели огромную, метров пятьсот в длину и ширину, вырубку. По краям её в обе стороны уходили прочно закреплённые между соседними деревьями "рогатки" — жердины с на­битыми крест-накрест кольями, верхние концы которых были заострены. Рогатки стояли друг на друге — внизу маленькая, жердь на уровне пояса, а на ней — большая, около трёх метров высотой. Колья в них чередовались, и пролезть через такое заграждение не смогло бы ничто крупнее собаки. Метрах в пяти от него всю поляну опоясывал плетень, за которым раскинулись огороды. А в центре высился не менее грандиозный частокол. За ним виднелись крыши сельских домов. У открытых во­рот частокола курили двое парней в суконных кафтанах стрелецкого типа, украшенных на груди зо­лотыми шнурками за­стёжек. Оба были вооружены рогатинами и ружьями, висевшими за спиной. Заслышав конский то­пот, из сторожевой будки вышел "стрелец" постарше, с револьверной кобурой на поясе и шашкой на пор­тупее.

— Проезжайте, — лениво сказал он. — Постоялый двор сразу налево. Слышь, поручик...

— Что? — спросил я, придерживая коня.

— Ты гляди. Штоб кошки твои по деревне без дела не шастали. Забидят кого — передо мной ответ держать будешь.

Такое поведение меня слегка разозлило.

— Учту, — сказал я. — Но если, наоборот, кто-нибудь обидит их — ответишь мне лично ты. Понял, начальный?

И, как бы передвигая поудобнее оружие, невзначай направил ствол "стрельцу" между глаз.

— Квиты, — усмехнулся тот. — Уважаю. Меня Василием зовут.

Я спешился и пожал протянутую руку:

— Алексей.

— Откуда сами?

— Издалека, с севера.

Эльфы завернули подводы на широкую площадку сразу за воротами, в глубине которой высилось двухэтажное здание местной гостиницы. Я невольно залюбовался искусством плотников, сложивших из брёвен такой сложный терем без единого гвоздя. Винаби, тем временем, тоже спешилась и уже лю­безно беседовала с одним из молодых караульщиков. Гноббит Михель, глядя на это, зло стукнул ку­лачком о брус коновязи.

— И толкуют, как ни в чём не бывало! — скрипнул зубами он.

— А что между ними такого произошло? — тихо спросил я.

— Да то ж её бывший хахаль. Она его в запрошлом году осенью отшила.

— Ну, значит, остались друзьями, — пожал я плечами. — Бывает. Не очень часто, правда.

— О, она, как раз, оч-чень хорошо это умеет, — вздохнул Михель. — Она, видите ли, вообще ни­когда и ни с кем не ссорится окончательно.

— Завидное качество.

— Винаби! — услышали мы. К эльфине со всех ног бежала девушка с плетёной кошёлкой в руке. Очень симпатичная — длинные слегка каштановые волосы, выразительные карие глаза, чуть вздёрну­тый нос. И, кстати, великолепная фигура. Белая шёлковая блуза с пышными рукавами и узкая серая юбка отлично подчёркивали все её достоинства.

— Снежка, рыбонька моя! — воскликнула Винаби, обнимая её.

— Солнышко! Как же я давно тебя не видела! — отвечала та.

— Да ну, не выдумывай, всего-то месяц.

— Ты как здесь?

— А вот, решила попутешествовать немного, — кивнула на нас Винаби. — Переночуем, а завтра дальше.

— Ой, так ночуй у нас, места хватит!

— Неудобно, я ведь в компании.

— Иди, девонька, иди, — сказал Эрик. — Всё лучше, чем на постоялом дворе. А утром здесь встретимся.

— Хо-ро-шо, — нараспев ответила Винаби и улыбнулась.

А из дубовых дверей постоялого двора уже вышел приказчик — толстенький бородатый мужичок в жилетке, косоворотке, галифе и хромовых сапогах "гармошкой". Двигался он быстро, но не теряя со­лидности.

— Сколько гостей, сколько гостей! — воскликнул он. — Силантий! Покажь возчикам, куда ста­вить лошадей, да корму задайте! А вас, господа путешественники, и Вас, господин офицер, милости прошу к нам. Нумера у нас завсегда готовы.

Комнаты на втором этаже постоялого двора были рассчитаны на три-четыре человека каждая. Орис Эрик отправил к остальным женщинам, сам с возчиками занял другую комнату, для личного со­става я выделил третью, а сам разместился с учёными мужами и Михелем. В застеклённое оконце был виден двор, будка у ворот, возле которой прохаживались стражники, деревенские избы через улицу. Я хотел было открыть окно, но рама оказалась цельной, а открывалась только отдельная узкая форточка над ним, забранная стальной сеткой.

— От комаров, что ли? — пошутил я, указывая на неё.

— Не, — на полном серьёзе ответил гноббит. — Гнус и так не полез бы, вся рама отворотным мас­лом пропитана. А вот вампиры масла не боятся.

— Какие ещё вампиры? — удивился Иван Степанович. — Летучие мыши?

— Не совсем. Мышь, он мелкий и безмозглый, а эти вроде мохначей, чуток повыше меня ростом. Но тоже летают.

— Горные гномы рассказывали, что тут ещё нечисть всякая обитает, — сказал Бобровский. — Ле­шие, водяные, черти даже.

— Про чертей не скажу, не знаю. А про леших слыхал. И про русалок.

Долго ещё он рассказывал заинтересованным учёным о том, как местные жители представляют всякую "лесную чудь". В конце, правда, Михель честно добавил:

— Сам их не видел, врать не стану. Вампиров — видал пару раз, а этих — нет.

— Возможно, ещё доведётся? — с надеждой сказал Лощинин.

"Шастать по деревне" ни у кого из нас желания не было. Хотелось поесть и отдохнуть. Мы поин­тересовались у управляющего, можно ли где-нибудь здесь поужинать.

— А прямо на нижнем этаже, у нас корчма, — ответил он. — Двери аккурат против лест­ницы.

Корчма занимала весь первый этаж огромного дома. Под потолком ярко горели подвешенные в два ряда керосиновые лампы. Дым и копоть от них уходила в разветвлённую жестяную трубу, что окан­чивалась в наружной стене. Под ними стояли сколоченные из простого дерева столы вроде тех, за кото­рыми обедают в столовой солдаты, и возле каждого по две лавки. Вдоль длинной стены тянулся прила­вок-стойка, за которой скучал половой в косоворотке и холщовом фартуке. Рядом, за огромной ста­ринной кассой, дремал седенький гном, судя по росту, из лесных. В корчме до нашего прихода было всего три посетителя: двое прилично, но по-крестьянски одетых мужиков и человек в брюках с синим кантом, в сюртуке с петлицами и при галстуке. Рядом с ним на скамейке стояла объёмистая кожаная сумка. Почтальон! Мужики ели говяжью ногу, отрезая мясо с общего блюда, почтальон уплетал хлеб с ветчиной и зелёным луком, прихлёбывая из стеклянной кружки буроватый пенистый напиток. При виде нас половой встрепенулся:

— Милости просим, милости просим! Чего изволите-с?

Я оглянулся на Эрика.

— Поужинать, парень, — распорядился эльф. — По полному кругу. Да рассчитывай на всю ком­панию. Пятнадцать душ. Рыбу, телятину, картошку подавай, расстегаи, если есть. Хмельного много не надо, нам рано в дорогу.

— Мы мигом-с. Клашка! Акулька! Ермолай!

Две шустрые девчонки-подростки опрометью выскочили из кухни, выслушали распоряжения и ки­нулись исполнять. Мужик в фартуке взял большой топор и пошёл куда-то в другую дверь — видно, ру­бить мясо. Всего минуту спустя на двух столах были разложены столовые приборы и глиняные тарел­ки, одна из девчонок приволокла чугунок с картошкой, другая — два блюда с ветчиной и кол­басами.

— Узвару шиповникового не желаете ли? — осведомился толстенький приказчик. — Чрезвычай­но, знаете ли, освежает с устатку.

— Желаем, — сказала Марина и мявкнула, когда сестра толкнула её в бок: — Мя, чего?

— Он не алкогольный?

— Боже сохрани! — мотнул головой приказчик. — Это ж не мёд, а узвар.

— Любезнейший, — придержал полового гноббит. — Солёная рыбка у вас водится?

— А как же-с!

— А квасок с хренком? — Михель вновь получил утвердительный кивок и сказал: — Принеси кув­шинчик.

— Уже бегу-с.

Сначала подоспела жареная рыба. Потом Акулька и Клашка подали телятину — тонко порезанные хорошо прожаренные кусочки. Марина, урча от удовольствия, резала мясо моим ножом и отправляла вилкой в рот. Орис с выражением блаженства на лице лопала чёрный хлеб и сыр. Остальных тоже не приходилось упрашивать. А девчонки и половой, которого звали Амир — татарин, наверное — подава­ли всё новые блюда. Гном за кассой, надев на нос пенсне, внимательно отмечал всё принесённое и под­считывал. Интересно, во сколько обойдётся нам этот ужин?

Заскрипели входные двери, и в корчму вошли ещё несколько человек. Вернее, не "человек". Среди вновь прибывших были эльфы и горные гномы. Кожаная одежда трёх из них — двоих мужчин и жен­щины — была сходного покроя и походила на униформу.

— Амир, налей пивка! — велел один из них, постарше.

— Непременно-с. Что так припозднились, Ханк?

— Да всё задержки в пути. Сначала лесные коровы дорогу переходили, полчаса их пережидали. А в ложбине вёрст за восемь отсюда ёлка рухнула. Пилить пришлось.

Получив своё пиво, гномы уселись за соседний стол рядом с почтальоном. Тот тоже поздоровался с ними, как со старыми знакомыми. Постоянно тут ездят, что ли? Всё выяснилось из разговора между другими посетителями. Оказывается, они приехали на паровом дилижансе, а троица в коже была его экипажем: водитель, помощник и кондукторша. Дилижанс шёл в город. Я тихо спросил Эрика, как час­то ходит тут этот транспорт. Эльф объяснил, что по этой дороге дилижансы проходят один раз в день. В полдень он отправляется из посёлка Штальхен на юге и к одиннадцати утра следующего дня прибывает в Привольск. А другой идёт ему навстречу.

— А почему так странно, с ночёвкой? — удивился я. — Ведь за один день тоже можно покрыть это расстояние, если выехать утром.

— Можно, — отозвалась, услышав мою фразу, румяная гномиха-кондукторша. — Только зачем? Кой смысл приезжать вечером, когда все лавки и рынок закрыты? То ли дело днём! Прибыли, вещич­ки на постоялый двор, и по делам. А утром перед выездом выспаться, коль в трактире засиде­лись.

— И здешним жителям приварок, — тихо добавил Эрик. — Без дилижансов тут совсем бедствова­ли бы. Другие-то проезжающие, вроде нас, не каждый день бывают.

В конце ужина половой принёс нам каллиграфически написанный кассиром счёт.

— С вас один золотой, два целковых и сорок три копейки с четвертью, — сказал он.

— Золотыми вы называете империалы? — уточнил Иван Степанович.

— Точно так-с.

— Возьмите. Семь копеек вашим девчонкам на леденцы.

— Премного благодарен.

Я сменил часового возле подвод с поклажей — Залезского отправил ужинать и спать, а Браги поста­вил на пост — и подошёл к громаде парового дилижанса, оставленного прямо у въезда во двор. Маши­на эта тоже была трёхосной, как тот встреченный нами грузовик, только вместо кузова на раме разме­щался вагон, очень похожий на старинную конку. Там, где положено быть сиденью кучера, у самой па­ровой машины, имелась площадка. От неё, огибая силовой агрегат, шли вперёд узкие ограждённые мостки, позволяющие прямо на ходу перейти в кабину. Сама кабина отличалась более богатой наруж­ной отделкой, а впереди крепился не широченный бампер, как у грузовика, а щит-отбойник в форме по­лураскрытой книги, поднятый на полметра от земли и заканчивающийся на высоте человеческого роста. Пассажирская площадка располагалась сзади и имела в правой половине лестницу, похоже, подъёмную, потому что сейчас нижняя её ступенька стояла прямо на земле.

Пока я со всех сторон разглядывал паровик, ко мне подошёл Эрик.

— Командир, — сказал он, — надо бы ночные караулы разделить.

— Как разделить? — не сразу сообразил я.

— По числу народа. Твоих четверо, да моих двое, итого шесть смен.

— Вы хотите своих тоже ставить в караул?

— А что ж им, как барям, всю ночь дрыхнуть, что ль? Пускай привыкают, им полезно. Я думаю, по полтора часа один раз за ночь — самое то. А менять тоже можем с тобою по очереди.

Я задумался. Обижать эльфа недоверием не хотелось, да и говорил он резонно. И я согласился. Со­брав всех в одной комнате, мы поделили ночные посты между теми, кто ещё не караулил. На первый раз мы с Эриком договорились делать смену вместе, а потом разберёмся.

Утром над вырубкой молочными полосами стлался туман. В нём утонул и двор, и нижние этажи соседних домов, и паровой дилижанс. Только струйка дыма над трубой обозначала место, где он стоит. Я тихо вышел из комнаты и спустился вниз. В холодном белом мареве видно было всего на пять-шесть шагов. Возле подвод прохаживался Алан Мирим с заряженным самострелом. За поясом у него были ножны с клинковым оружием вроде лёгкого тесака. И рукоятка, и ножны были оплетены тонким лыком, и складывающийся из него узор заменял традиционную отделку.

— Командир, на посту без происшествий, — доложил Алан по форме. Не иначе, Эрик обучил.

— Хорошо, — сказал я. — Через... двенадцать минут смена.

Экипаж дилижанса был уже на ногах. Водитель и помощник, негромко переговариваясь, осматри­вали ходовую часть своей машины. Кондукторша зажгла в салоне электрические лампочки и записы­вала что-то в большую тетрадь.

— Чегой-то так рано поднялся, поручик? — услышал я. Ко мне подходил старший стражник. Было похоже, что он только-только проснулся.

— Уж ехать собираетесь? — продолжал он.

— Да куда в такой туман? — развёл я руками. — Что называется, зги не видно.

— Я б вас и не выпустил, — усмехнулся "стрелец". — Больно надо грех на душу брать.

— Далеко ещё до города?

— Ежели точно, семьдесят восемь вёрст. Кабы не туман, к закату там были б. А тут пока рассеет­ся... Можете не поспеть.

— Они там ворота закрывают, что ли?

— Это уж как водится. В общем, увидишь, что не поспеваете — заночуйте в станице. А то, знаешь, в степи ночью неспокойно...

— Спасибо за совет.

Туман начал рассеиваться только в десятом часу утра. Когда сквозь него стали видны исполинские конструкции ворот наружного заграждения, старший стражник кликнул своих молодцов, и они, сняв засовы, открыли ворота частокола. Гномиха-кондукторша зазвонила в колокольчик, призывая вы­спавшихся и позавтракавших пассажиров занимать свои места. Когда все, включая и почтальона, рас­селись, она привела в действие механизм подъёма лестницы, и через полминуты дилижанс, свистнув, выехал на дорогу. Мы тоже стали запрягать.

— Профессор, — доложил Лощинину Эрик, прикладывая два пальца к шапочке, — экипажи к по­ходу готовы.

— Очень хорошо, — сказал Иван Степанович. — Кстати, Лёша, а где же Винаби?

— Я тут, — послышался от ворот звонкий голос эльфини. Осёдланного оленя она держала в пово­ду. Рядом стояла её подруга.

— Отлично! Пора выступать.

— Так жалко, что ты уже уезжаешь... — сказала Снежана эльфине. Глаза её подозрительно по­блёскивали.

— Не печалься, я ещё приеду, — ответила Винаби. — И тогда уже погощу подольше. Обе­щаю.

Она обняла подругу и легонько поцеловала её. В губы. Я чуть автомат не выронил. Вот так номер! Я, конечно, сделал вид, что не обратил на это внимания. Но, как оказалось, Винаби заметила мою реак­цию. И, когда мы вслед за подводами выехали за внешние ворота в лес, спросила:

— Тебя удивляет, что мне нравятся женщины?

— Немного, — признался я. — Хотя это совершенно не моё дело.

— Но это нормально, Алёша. Я ведь лесной эльф.

— И что?

— Как "что"? — слегка растерялась Винаби. — Ох, ты же, должно быть, не знаешь! Извини. Я привыкла, что это всем известно. Дело в том, что у нас, лесных эльфов, нет ни мужчин, ни женщин. Мы ханунии, то есть, и то, и другое одновременно.

— Э-это к-как? — ошарашенно пролепетал я.

— Что, показать? — улыбнулась Винаби.

— Нет, нет, я верю... Просто... Не знал, что такое возможно. Погоди-ка, а твоя мама, она тоже...?

— Конечно! Я же говорю, мы все такие.

— Ну и ну...

Несколько минут я ехал в молчании, переваривая услышанное. Эта милая девушка-эльф и её не ме­нее очаровательная мама — гермафродиты! Вот, значит, что имела в виду матушка Михеля, когда он не дал ей договорить... И как прикажете теперь относиться к... к этим существам?

Винаби тоже некоторое время молчала. Потом, словно прочтя мои мысли, сказала с улыбкой:

— Не бери в голову, Алёша. При всей нашей раздвоенности мы, в значительной степени, всё-таки, женщины. И на обычных мужчин смотрим именно женскими глазами.

— А на женщин, значит, мужскими?

— Там всё не так просто. Мы ведь, в большинстве своём, совсем не похожи на мужчин. Не представ­ляешь, до чего иногда трудно бывает завоевать девушку, которая нравится, — она тихонько вздохнула. Но тут же добавила весело: — Ну, да эльфы трудностей не боятся. Особенно лесные.

11

Идол возник на повороте дороги внезапно, будто шагнул из леса. Вот только что ничего не было, и вдруг он проступил на фоне ельника. Потемневшая от времени статуя изображала мужчину с длин­ными волосами, перевязанными широкой лентой, висячими усами и бородой до пояса. Лицо его, од­нако же, не было старчески морщинистым, а выражение живо напомнило восторженно-просветлён­ные лица монастырской братии — благостное и немного не от мира всего. Одна рука идола сжимала суко­ватый посох, другая, согнутая в локте, указывала поднятым у щеки перстом в небо. Поверх бороды на нарисованной цепи был изображён какой-то круглый знак. Присмотревшись, я с изумле­нием понял, что это... "пацифик"! Сей символ, равно как вышивка и бахрома на широких рукавах и подоле длин­ной рубахи, тщательно переданная неизвестным резчиком, навевали воспоминания о шестидесятых.

— Хиппи, — ахнула Люба.

— Это Лохматый Учитель, — уважительно сказала Орис.

Соскочив с подводы, она подбежала к идолу и возложила на его голову венок полевых цветов, что собрала у частокола в Валежкино.

— Хэлло, о, Лохматый! — торжественно произнесла она. — Полного тебе оттяга и вечного кайфа! Мы от тебя торчим. А кто не въехал, тому опаньки... — и добавила обычным голосом: — Пусть мы проедем этот путь без напряга, окей?

— Не останавливаться, не останавливаться, — предупредил Эрик.

Мы, слегка придержав лошадей, проехали мимо идола.

— Господи, а я думаю, что мне напоминают украшения некоторых ваших эльфов! — сказала Лю­ба. — Фенечки!

— Они самые, — подтвердил Вир Халлон.

— Как же он попал сюда, этот Лохматый Учитель? — поинтересовался Бобровский.

— Не он, а они, — поправил Вир. — Восемь было их. Пять мужей и три девы. Они просто пришли в один пасмурный день, и принесли нам Слово. И сразу выглянуло солнце.

— Ходят также байки, что именно они принесли нам и траву, — буркнул Эрик.

— Это гнилой базар, дядя Эрик! — возмутилась Орис. — Голимые отмазки обдолбышей! Лохма­тые смалили только табак!

— Может, и напраслина, — поддержала её Винаби. — С косяка истинный кайф не поймаешь. Я однажды пробовала. Фу! Сначала, вроде, улетаешь, но потом такой бодун настаёт... Как от сырого пер­вача. Только ещё хуже. Кайф вещь духовная, и ловить его надо духовными способами, — заклю­чила она.

Не знаю, хранил ли нас дух Лохматого, или вероятности удачно легли, но оставшиеся тридцать километров по лесу мы проехали спокойно. Ельники перешли в светлый смешанный лес, потом он начал редеть, и перед нами распахнулся простор открытого места. Впереди была степь. Очень странная степь, если приглядеться. У опушки леса росла вполне нормальная зелёная трава, но, чем дальше от де­ревьев, тем чаще среди живых стеблей попадались сухие былинки странного пепельно-серого цвета, будто сгоревшие в каком-то пламени, да так и оставшиеся стоять. И через километр живая трава исче­зала окончательно.

— Вот это — Сухая Степь, — сказал Эрик. — Гиблое место.

— Мёртвые Ковыли, — зябко передёрнула плечами Винаби. — О, ду?хи, как же я не люблю здесь бывать!

— А почему она сухая? — удивился Иван Степанович.

— Никому не известно. Говорят, когда-то давно тут была нормальная растительность. А потом в одночасье вся засохла. Полосой, будто нечистая сила прошла. Кое-где даже по лесу. Как стоял, так и остался, мёртвый.

— Сейчас, хотя бы, днём можно проехать, — добавил Эрик. — А попадёшь ночью — заболеешь ис­тощением. Этот проклятый ковыль даже огонь не берёт. Тлеть тлеет, а не разгорается.

— А ну-ка, — Бобровский раскрыл чехол, пощёлкал галетниками измерителя. — Больше девяти­сот единиц!

О-го-го! Насколько я помнил, результаты лабораторных исследований показывали, что при уров­нях свыше тысячи мю высшие животные начинают стремительно мутировать. Пока на нас нейтрали­за­торы, опасаться нечего, но снимать в таком месте кулон я бы не рискнул ни за какие коврижки. Сейчас камень в нём казался почти горячим. Неиз­вестно, будут ли здесь стрелять автоматы: любая тепловая энергия при таких уровнях должна утекать, как в бездонный омут...

— А что вот там? — спросила Люба, указывая на показавшееся впереди и в стороне от дороги яр­ко-зелёное пятно.

— След ангела, — отозвался эльф. — Не в прямом смысле, просто так называют. Временами в раз­ных местах появляются такие вот поляны. Пока они живые, на них можно спокойно ночевать, пасти скот. Но так же вдруг поляна может высохнуть за одну ночь. И всяк, кто оказался на ней в этот момент, неминуемо гибнет тоже. Высыхает, как эльф, умерший от старости.

— Жуть какая, — сказала Марина.

Степь, и правда, производила угнетающее впечатление. Она была абсолютно мертва, ещё мертвее того памятного болота. Ни животных, ни вездесущих птиц, ни насекомых. Когда налетал ветер, по обеим сторонам дороги пробегали сухие волны, и стебли, соприкасаясь, издавали жуткий шорох. Наши кони, уж на что они привыкли к самым разным неблагоприятным факторам — бензиновой гари, следам масла на дорогах и прочим "прелестям" — старались идти подальше от обочины. В одном месте не­вдалеке от дороги возвышалась какая-то серая масса. Камень? Подъехав ближе, мы увидели, что это не валун, а засохшая обесцвеченная туша огромного вепря. Мумия. Наверно, чудовище попало ночью в зону высыхания и отдало концы.

— Далеко ли тянется эта степь? — спросил я у Винаби.

— Поперёк вёрст на сорок в самом узком месте. А вдоль — от самых гиблых болот там, — эльфи­ня махнула влево, — и уходит туда, до предгорий. Там за один день её только верхом можно пере­сечь.

— Меня уже колотит от этой мёртвой травы и её шороха, — призналась Рита. — Мё...

— И меня, — кивнула Винаби. — Здесь какая-то злая сила. Такое впечатление, что она затаилась там, под землёй, пока дневной свет. А ночью выползает.

На солнце набегали облака. Они шли с юга. Глядя на вздыбленный клубами край облачности, я по­думал, что надвигается гроза. Так и случилось. Вскоре тучи закрыли синеву и над нами, в вышине громыхнуло.

— Только этого не хватало, — брюзгливо заметил гноббит, отстёгивая от ранца свёрнутое непро­мокаемое одеяние.

Остальные наши тоже стали доставать плащи. Я придержал Самсона, вынул из ременных петель плащ-накидку, надел поверх кителя. Как раз вовремя. Рвануло коротким шквалом, и на дорогу упали первые капли дождя, оставляя на сером фоне тёмные мокрые кляксы. Спустя пару мгновений хлынул настоящий ливень.

— Винаби, ты же промокнешь! — спохватился я, обнаружив, что эльфиня и не собирается укры­ваться от струй дождя.

— Очень хорошо, — улыбнулась она, подставляя ливню лицо. — Вы, люди, странные существа. Дождя боитесь... Будто это нечистоты какие.

Остальные эльфы тоже блаженствовали. Орис, та просто раскинулась на брезентовых полотнищах, укрывающих поклажу, распростёрла руки и лежала с выражением бесконечного счастья на лице.

Я ожидал, что под таким ливнем дорога мгновенно раскиснет, но серая земля лишь намокла и потем­нела, не превращаясь в грязь, словно была сплошным песком. А когда дождь стал утихать, и снова выглянуло солнце, так же быстро высохла, как будто и не было ливня.

— Ну, вот. И ехать веселей, — сказала Винаби и тряхнула головой, отчего мелкие брызги воды разлетелись во все стороны.

Она была права. После дождя наступило заметное облегчение. Исчез душный зной, мёртвые волны ковыля уже не шуршали так зловеще. Лошади, и те воспрянули духом, пошли резвее. А через не­которое время ветер с востока принёс ощущение близкой воды. Мало-помалу среди мёртвых серых стеблей начали пробиваться сперва чахлые, потом всё более яркие ростки живой зелени. Впереди за­блестела длинная полоса воды. То была река. Шириной больше сотни метров, спокойная и медленная.

— Ну, вот и Таурийн, — облегчённо вздохнула Винаби. — По-вашему, река Лесовая.

Когда мы окончательно покинули Мёртвые Ковыли и начали спускаться под уклон к речному плёсу, на том берегу Лесовой нас уже ждали. Пятеро верховых казаков с жёлтыми погонами и околышами фуражек хмуро глядели на наш маленький отряд, и стволы их берданок, как один, были направлены в нашу сторону. Усатый командир разъезда (на его погонах поблёскивали серебряные галуны вахмистра) привстал в стременах и указал нагайкой на юг. Там, не сразу замеченный нами, был перекинут через реку низкий деревянный мост, к которому вела одна из ветвей разделяющейся дороги. Мост оказался хоть и невысоким, зато деревянный его настил был достаточно широк, чтобы обеспечить двустороннее движение. Перил на нём не было, только отбортовка из толстых брёвен по краям проезжей части и вторая на краю. Казаки встретили нас прямо у съезда на противоположный берег.

— Хто таковы? — сурово спросил вахмистр.

— Путешественники, — отвечал Иван Степанович.

— За проезд по мосту полагается пошлина, — сообщил усатый. — Полушка с души, деньга с коня и копейка с подводы.

— Чудеса! — хохотнул Эрик. — Не иначе, у меня что-то с глазами. Вижу господ казаков, а слышу разбойничков с большой дороги! Как у вас это зовётся, Бузьков? Лихоимство с самоуправством?

Усатый пригляделся к нему внимательнее, хлопнул себя по бедру ладонью:

— Мать честная, Ортен! Никак, опять на службе?

— А то! Вот сержантом у подпоручика.

— Ну, проезжайте, проезжайте. Насчёт пошлины, это мы так, шуткуем.

— Шуткари, — фыркнула шёпотом Винаби. — Попался бы кто попроще, слупили бы, сколько за­просили, и глазом не моргнули.

— А копеечка к копеечке, глядишь, и гривенничек, — себе под нос добавил гноббит.

— Браток, — обратился другой казак к Шумагину, — а ты, часом, не станишник сам?

— Знамо дело, — подбоченился Никита.

— И какого ж войска?

— Донского. Восьмая отдельная казачья сотня. А вы?

— Первый Забайкальский дивизион.

— Ну, точно, — удовлетворённо кивнул Никита, обращаясь ко мне. — Я вспомнил. До революции в этих местах забайкальцы квартировали. А наша сотня, она только в тридцать девятом сформированная.

— Уважаемый, — поглядев на часы, обратился к усатому Бузько Иван Степанович, — как думаете, до города мы дотемна доедем или нет?

— Навряд ли, даже если поспешать станете, — мотнул головой вахмистр.

— В таком случае, нельзя ли переночевать у вас в станице?

— Отчего ж нет? У околицы романцы постоялый двор держат, там и ночуйте.

Разъезд потрусил своей дорогой, вдоль берега, мы — своей, по тракту. И минут через сорок увиде­ли впереди, на холме, казачью станицу. Догадаться, что это именно она, было непросто. Снаружи ста­ница походила, скорее, на городище древних славян. По периметру её охватывал высокий, примерно в два метра, вал с крутыми скатами, на гребне которого был набит трёхметровый частокол, прерываемый узкими срубами оборонительных башен. На дорогу выходили широкие ворота с двумя башенками по бокам. Солнце опустилось уже совсем низко, когда мы въехали в эти ворота. И оказались на постоялом дворе. Территория его была отделена от остальной станицы глухим дощатым забором. Казак на башне у ворот хмуро глядел на нас. Вернее, на Риту, Марину и Дима. На лице караульного была написана брезгливая неприязнь. Сразу вспомнились слова Элины Ортен, что здешние казаки никогда не имеют дела с морфами. Он даже сплюнул, этот станичник, так ему не нравились наши пушистые спутники. А трое романцев — два парня и молодая женщина, одеждами напоминающие не то гуцулов, не то молдаван — уже спешили к нашему маленькому обозу, показывая ездовым, куда править.

Здешний постоялый двор имел совсем другую архитектуру, нежели в лесу. Одноэтажное оштукатуренное здание, покрытое бурой черепицей, располагалось фасадом к воротам, а по бокам перпендикулярно были пристроены второй дом с громадной трубой и конюшня. Её крыша переходила в длин­ный навес, под которым стояло несколько бричек, и висели на штырях различные тележные запчасти — колёса, дуги, обода. Наши подводы предложили поставить здесь же, благо, места хватало. Пока распря­гали, радушные романцы успели расспросить нас, чего бы мы желали на ужин, и женщина шмыгнула в здание с трубой. Это оказалась местная корчма, устроенная отдельно от гостиницы. На то была своя причина: сюда же захаживали выпить винца да пивка свободные от трудов станичные казаки. Для этого в заборе за корчмой имелась специальная калитка, а вернее, настоящая проходная с закрытой будкой для постового. Очевидно, проезжих в саму станицу пускать было не принято. До нас в корчме сидели двое пожилых казаков — настоящие деды, седобородые и без погон на форменных сюртуках. Потом подтянулись и ещё две компании, побольше. Тут уже были и служилые казаки, средних лет и совсем молодые. Офицер среди них был всего один — молодцеватый хорунжий с длинными запорожскими уса­ми, остальные рядовые да унтера. Подозреваю, казачки шли не только и не столько "посидеть", сколько поглазеть на путешественников издалека. К нам, однако же, никто не подошёл и не заговорил, наоборот, все станичники усаживались по другую сторону от центрального прохода, держась подаль­ше от нелюбимых "мохначей".

— Как в кунсткамере, — прошипела недовольно Рита. — Или в зверинце.

Она, сестра и Дим ели мало: романские кушанья были щедро приправлены специями, неприятно действующими на нежный обонятельный аппарат морфов. Никита, махнув маленькую стопочку гномского самогона, напротив, налегал на закуски. Местные казаки, не стесняясь нас, степенно гуторили о своём, делая вид, что нас вообще нет. Не очень удачно, впрочем, потому что, беседуя, смотрели не друг на друга, а, в основном, в нашу сторону.

— Дядь Степан, а для чо ельвам такие ухи? — поинтересовался у хорунжего молоденький казачок.

— Дак они ж в лесе живут, — авторитетно заявил хорунжий. — Вот штоб их всяка тварь не схарчила, слух и нужон. Они, коли хошь знать, и видют ночью, как совы...

— Это правда, Винаби? — тихонько поинтересовался я. — Насчёт зрения?

— Отчасти. Ночью мы видим лучше большинства людей, но не так хорошо, как морфы.

— А мы цвета хуже различаем, — вздохнула Рита.

— Увы, всё и сразу не бывает, — Винаби обозначила ладонями жест, как бы разводя руками.

Обед в романской корчме обошёлся нам почти на треть дешевле, чем в Валежкино, несмотря на то, что был не менее обильным и разносольным. Видно, это было не единственное место в округе, где можно было выпить-закусить, и ломовые цены отпугнули бы покупателей. Закончив трапезу и расплатившись, мы всей компанией вышли на улицу. Солнце садилось, окрашивая чистое небо в алые цвета заката. Ещё немного, и начнёт темнеть.

— Хорошо как! — промурлыкала Рита, потягиваясь. — И комаров нет. Посидим на свежем воздухе?

— Пожалуй, — поддержала Винаби.

— Вот вы где! — неожиданно услышали мы. — Насилу догнал!

В ворота постоялого двора въезжал на усталом, почти загнанном олене профессиональный герой Дан Леголас. Оба — и животное, и всадник — были сильно запылены, а правый рог оленя стал заметно короче левого. Похоже, его веточки были обрублены мечом.

— Чо ж вы уехали, а меня не дождались? — обиженно продолжал герой. — Вин, ну, хоть бы ты им сказал...

— А что я должен был сказать? — возмутилась Винаби, упирая руки в боки. — Подождите, господа путешественники, до полудня, пока проспится его геройская милость? Я ещё не рехнулся ночевать посередь лесу с вепрями!

— Ну, прям, уж до полудня! — несколько менее уверенным тоном сказал Дан. — Я проснулся-то через час, как вы уехали.

— Что же тогда сразу-то не догнал? — удивилась Винаби. Удивление её прозвучало почти искренне, почти с участием, но нотку ехидства она в него вложила. Леголас этой нотки не уловил.

— Да это всё твоя матушка, — ответил он. — Сказала, что я плохо выгляжу, и не отпустила, пока не накормила. С ней ведь не поспоришь...

— И верно, — тем же тоном согласилась Винаби. — Рассольчику испить, то да сё...

— Ну, вот, ты и сам понимаешь! — обрадовался Дан. — Не злись, Вин, — и хлопнул эльфиню по плечу.

— Я и не злюсь, — сказала Винаби. — Проехали.

Я слушал этот диалог, вообще переставая что-либо понимать во взаимоотношениях этой парочки. То Леголас недвусмысленно ухаживает за Винаби и злобно ревнует её к Михелю, то вдруг начинает го­ворить с ней, как с приятелем, да ещё в мужском роде. И у неё-то в ответ речь стала почти как у парня... Та самая "раздвоенность", о которой она говорила? Как знать, может, такие отношения — "это нормаль­но", по выражению самой Винаби? Поживём — увидим. Пока я, хотя умом и понимал, что лесная эль­финя — не совсем женщина, не мог относиться к ней иначе, чем к обыкновенной девуш­ке. Очень при­влекательной, к тому же.

— С кем рубился-то, Дан? — поинтересовался, тем временем, Вир, указывая на обрубленный рог оленя.

— Чертей гонял, — ехидно пискнул из-за подводы гноббит. — Зелёных...

— Ах ты, сморчок мохноногий!! — взревел Дан, хватаясь за меч. — Порублю!!!

— Да хоть по два, дылда ушастая! Ты поймай сначала!

— Эй, а ну, полегче! — сказал я (только драки мне не хватало для полноты ассортимента!). Но забияки не слушали. Дан угрожающе двинулся на Михеля, а тот перемещался таким образом, чтобы между ним и соперником всё время оставалась телега.

— Ат-ставить! — тоном заправского ротного старшины рявкнул вдруг Эрик. Забияки вздрогнули.

— Вот счас накостыляю по ушам тому и другому! — продолжал эльф с металлом в голосе. — И пойдут по домам и профессиональный герой, и путешественник-любитель!

— Правда, ребята, остыньте, — поддержала его Винаби. Голос её снова был по-девичьи мягким, а речь плавной. — Я не уверена, что мне нравится, когда вы ссоритесь.

Эта фраза вмиг утихомирила и эльфа, и гноббита. Зыркнув для порядка друг на друга исподлобья, они разошлись.

— Пойду, перекушу, — буркнул Леголас.

— Не злоупотребляй, — предупредил Эрик. — Ждать не станем.

— Усёк, усёк. Мне два раза повторять не надо.

Гноббит на это только хмыкнул, а когда герой скрылся в дверях корчмы, желчно изрёк:

— Горбатого могила исправит.

12

На следующий день первое, что я услышал, выйдя из дверей постоялого двора, были громкие руга­тельства на смешанном русско-эльфийском наречии. Ругался Дан Леголас. И было отчего. На белёной стене корчмы за ночь появилась крупная надпись углём: "Леголас -" и дальше, в рифму, грубое сло­во, обозначающее пассивного гомосексуалиста.

— Козлы, блин! Узнаю, кто — руки-ноги повыдёргиваю! — кипятился герой.

— Вряд ли местные тебе позволят, — заметил Вир Халлон. — За своего башку-то живо открутят.

— А ты куда смотрел, часовой х...в? — набросился на него Дан.

— Я смотрел за вверенным имуществом, — пожал плечами Вир. — А оно вон где. Этой стены от­туда не видать.

— Злыдни, — ворчал Дан, растирая ладонью уголь по побелке, пока надпись не превратилась в не­читаемые разводы. — Хлебом не корми, дай напакостить. Ну, попадись они мне в чистом поле!

— Чтобы было, куда драпать? — хохотнул Вир.

— Хочешь сказать, я не могу за себя постоять? — в глазах Леголаса полыхнула злоба.

— Как можно! — без тени иронии ответил Халлон. — Всем известно, что ты можешь не только за себя постоять...

— То-то же! — сказал Леголас и пошёл к умывальникам. Он уже не услышал, как Вир добавил себе под нос:

— ...но и полежать за другого.

— Бабник? — тихо спросил я.

— У-у, ещё какой! Девиц охмурил — счёту нет. И ссоры из-за него были, и драки... Ну, да теперь он влип по-крупному.

— Почему? — удивился я. — Винаби, на мой взгляд, очень хорошая девушка.

— Что да, то да, — мечтательно вздохнул Вир. — А только с ней его штучки не проходят. Ей мозги не запудришь, она сама кого хошь очарует. И последнее слово всегда за нею. Одно слово — Лесная.

— Он сегодня, кажется, вполне свеженький, — заметил я, кивая на фыркающего от студёной воды героя.

— Ещё бы, — усмехнулся Вир. — Тут ему не своим дармовым винцом заправляться. Ничего, в городе наверстает. Там у него знакомых куча. Будет, у кого угоститься.

В путь двинулись, как только начал редеть туман, тянувшийся от речной поймы. Солнце и ветер быстро сделали своё дело, и вскоре нашим глазам открылась вся панорама окрестностей: засеянные поля, просёлочные дороги, перелески далеко на севере. Чувствовалось, что казаки заботятся о своей земле. Тракт был аккуратно выровнен и подсыпан, возвышаясь над полями примерно на полметра, по краям его были вкопаны в землю крашеные деревянные столбики, кюветы тщательно вычищены. Там, где среди пахотной земли встречались травяные угодья, выстраивались рядами ровненькие, словно по мерке смётанные, стожки. А впереди невдалеке от тракта виднелось ещё одно поселение, поменьше станицы. То ли хутор, то ли форт, не сразу поймёшь. Тоже вал, тоже частокол с угловыми башнями и ворота в нём. Из ворот выехала бричка и повернула в направлении станицы. Сидевший на облучке пожилой казак внимательно нас разглядывал. Он, несомненно, видел, что с нами едут "мохначи", но ни один мускул на его лице не дрогнул. Поравнявшись с нами, казак поправил фуражку, улыбнулся и громко сказал:

— Доброго здоровьичка!

Мы поздоровались в ответ, и казак принял в сторону, уступая дорогу обозу. Смотри-ка, подумал я, а ведь дела тут не так плохи! Раз даже среди казаков есть такие, что нормально относятся к морфам, да­леко не всё потеряно.

Приблизившись к хутору-форту, мы увидели, что у ворот его происходят некие события. Там шумела и размахивала руками небольшая толпа казаков и казачек. Внезапно из толпы кубарем вылетел некто в чёрном и растянулся в пыли.

— Проваливай!! — закричало сразу несколько голосов. — И штоб мы тя боле не видали!!

Человек в чёрном поднялся, отряхнул полы плаща, подобрал с дороги длинный матерчатый мешок на ремне.

— Не хотите — не надо! — обиженно крикнул он. — А почто драться-то?

— Вали-вали! — ответили от ворот. — Клистирная трубка!

Человек забросил мешок на плечо и поплёлся к дороге. Теперь мы смогли разглядеть его получше. У него были длинные, до плеч, волнистые чёрные волосы, тонкое худое лицо и столь же худосочное тело­сложение. Кроме длинного плаща, он был одет в рубаху, блестящий шёлковый шарф, брюки наподобие галифе и короткие сапожки, по верху голенищ снабжённые ременными стяжками. Всё — аспидно-чёр­ного цвета. Под жарким летним солнышком в таком одеянии, наверное, было не слишком прохладно. На шее у человека висела толстенная металлическая цепь с большущим пацификом. Дойдя до обочи­ны, незнакомец прищурился, подслеповато глядя на нас, потом извлёк из внутреннего кармана плаща круглые очки в никелированной оправе. Озадаченно поглядел на пустую дырку вмес­то одной линзы, пробормотал:

— Ну, вот. Очко разбили...

Марина придушенно мявкнула и, зажав рот ладошками, повалилась в телегу. Её сотрясал хохот. Лю­ба опустила голову, пряча улыбку. Заулыбались и остальные. А человек, надев очки, обратился к нам:

— Хэлло вам, чуваки и чувихи! И тебе, ельва лесная, коя ни то и ни другое!

Судя по этим словам, Винаби была ему знакома.

— Опять за своё! — прошипел Дан. — Я ему счас набью... — под строгим взглядом Винаби он про­глотил последнее слово и поправился: — ...э-э, лицо.

— Прекрати, — тихо сказала Винаби. И продолжала громче, обращаясь уже к странному человеку: — Здравствуй, Ион!

— Рад видеть тебя, прелестное создание! Далеко ли нынче направляешься?

— Пока до города, а там сама не знаю. Мы путешествуем.

— А не позволят ли благородные путешественники скромному барду и лекарю доехать с ними до славного града Привольска? Я вас и сказом развлеку, и песней потешу...

— Отчего же нет? Садитесь, бард и лекарь, — Иван Степанович подвинулся, давая место.

— Меня зовут Ион Петрески, — отрекомендовался "бард и лекарь".

Последовала походная церемония знакомства, после которой Ион поинтересовался:

— Из каких краёв будете-с? Одёжа у вас, смотрю, не наша. И гербов таких я прежде не видывал.

— Это северяне, — не дав никому из нас раскрыть рот, объяснил Дан. Раздражение его погасло так же быстро, как и вспыхнуло. — Издалека, дальше Тимьяновки. У них там свой город!

— О, это весьма и весьма интересно, — навострил уши Ион. — А надолго ли к нам?

— Пока не знаем, — ответил профессор. — Там видно будет.

— А не будет ли скромному барду позволено как-нибудь зайти к вам, где вы изволите остановиться, и послушать рассказ о ваших краях?

— Знахарь, ты достал! — резко сказал Дан. — Говори проще, а?

— Я привык быть максимально вежливым, — парировал Ион, — а это предполагает использование сложных языковых конструкций, подобным тебе несвойственных.

— Да уж, мы попросту, без церемоний...

— Ага, — съехидничала Орис, — чуть что не по ним, сразу в пятак-с.

— Риска! — повысил голос герой. — Не будь ты княжеской крови...

— Ну, вот видите, — под общий смех развела руками юная эльфиня.

— Дамы и господа, позвольте мне что-нибудь исполнить, дабы дорога наша не казалась столь длинной! — Ион развязал свой мешок и извлёк оттуда музыкальный инструмент вроде гитары, но не округлых, а угловатых очертаний. Взял несколько аккордов и запел приятным тенором что-то быстрое, мелодичное на своём языке. Этот язык был отчасти похож на молдавский, как я, собственно, и ожидал, услышав имя барда, но чем-то напоминал и итальянский.

— Винаби, ты понимаешь, о чём эта песня? — спросил я тихо, чтобы не мешать слушать остальным.

— Да. Он поёт о маленькой ведьме в остроконечной шляпе, что по ночам летает на помеле и разносит почту, — улыбнулась Винаби.

— У вас тут и на мётлах летают? — я уже был готов поверить во что угодно.

— Нет, конечно. Это всё выдумки.

— Он вообще мастер придумывать всякую чушь! — громко, чтобы хорошо слышал Ион, сообщил профессиональный герой. — Из-за таких вот и все суеверия! Нет бы спеть о доблести всамделишных героев.

— О твоей, что ль? — хихикнула с подводы Орис.

— Зачем о моей? — проявил скромность Леголас. — Есть и подостойнее меня.

Ион развлекал нас песнями целый час. Большинство из них было на том же романском наречии, что и первая, но встречались и песенки на русском, а одна даже на языке явно тюркского происхождения, который Винаби назвала тугарским. Не иначе, как назло нашему герою, бард спел в числе прочих "Бал­ладу о хвастунах": как четверо охотников хвалились за столом, кто добыл какой трофей. А пятый сидел тихо и молчал. За него мог красноречиво сказать стол, уставленный настоящей, а не мнимой дичью, что он добыл. Эту песню Винаби пересказывала особенно подробно и лукаво поглядывала на Дана. Но в подлинный шок нас поверг следующий шедевр. Ещё в начале, когда Ион сообщил, что сейчас исполнит популярную песню группы "Хоббитлз", все участники экспедиции, включая и моих бойцов, в недоумении на него уставились. А уж когда он запел... Слова этой мелодии звучали примерно так:

Йисты дай!

На крайине знов неурожай,

М'яса тэж нэмае, хочь сдыхай,

Йисты дай, о, йисты дай

Йисты дай!

Вид зари я в поле працював,

Маковой росиночки нэ мав,

Со йисты дай, йисты дай...

А-а-а, дай галушкив та кильце ковбасы,

Та й останне, що там у тэбэ е, нэси

И так далее, ещё пять куплетов, в основном, всё на той же "мове", но с вкраплениями отдельных русских и английских слов. Минуту после того, как умолк последний аккорд, мы пребывали в гробовом молчании. Наконец, Лощинин выдавил:

— О...оригинально.

— Да, это оригинальная текстуха, — радостно закивал Ион. И поведал, что сам до недавнего времени лабал у хоббитлов: был у них Полмакаром. Но потом их Джонолен и Джорхари ополчились и выгнали его вон.

— Вот, досточтимые господа, — сокрушался он, — вы же изволили слышать моё исполнение. Неужто я настолько фуфловый лабух?

— Что Вы, что Вы! — успокоил Бобровский. — Лабух Вы конкретный, потрясный даже, я бы сказал.

Петрески расплылся в улыбке.

— А ведь я тоже с ними один сезон лабал! — встрял Дан. — Стукачом.

— Кх...кем-кем? — поперхнулась Люба.

— Ну, стукачом. На бочках с тарелками, — герой изобразил пассы ударника.

— Помолчал бы уж, — хмыкнула Винаби. — Тоже мне, "музыкант"! Тебе даже официального зва­ния Рингостара не присвоили. А через месяц вовсе выперли.

— Подумаешь! Хоббитлы — всегда Хоббитлы. Даже если с ними один день — всё, уже навеки.

Винаби и Ион хором вздохнули.

А потом мы выехали на пригорок, с которого увидели широкую излучину реки и раскинувшийся возле берега город Привольск. И все разом, не сговариваясь, натянули поводья, придерживая коней. Потому что размеры Привольска поражали воображение. В ширину город был ненамного меньше на­шего Беловодска, да и в глубину тоже. Правда, тут не было многоэтажных домов, а основную часть города, похоже, занимал "частный сектор". Поэтому до почти полумиллионного Беловодска Привольску по населению было явно далеко. Центральная часть города расположилась на возвышении, и даже отсюда, за километр до окраины, была отлично видна. Каменные дома в два и три этажа, за ними — мощная стена из беловатого камня, ограждающая довольно большую территорию: не кремль, а, скорее, посад. За стеной возвышался громадный особняк, а на почтительном расстоянии от него другие дома, поскромнее. Я поднёс к глазам бинокль и увидел, что особняк обнесён отдельным, довольно высоким забором-стеной. Не для красоты и не "от воров" — забор представлял собой серьёзное укрепление со стрелковыми башенками, только поменьше, чем в стене посада, и проволочной сетью по верху. Среди домов и усадеб по обе стороны посадской стены то тут, то там торчали трубы мануфактур и верхушки колоколен. А это что? Минарет! А вон ещё, ещё... Всё правильно: раз здешние "тугары" — какой-то тюркский народ, то отчего бы им не быть мусульманами? Православные храмы располагались, в основном, в ближней к нам части города, а мечети находились в дальней, к востоку от центральной возвышенности. На окраинах города дома становились всё проще, беднее, потом шли огороды и полоса кустарника, широкая, но подозрительно ровная. Вдоль неё было выстроено несколько бревенчатых дозорных вышек. К ней же притулились двумя кучками с десяток совсем простеньких домиков. Между ними, как раз, и подходил к городу тракт, вливаясь в другую, мощёную крупными плоскими камнями дорогу, подходящую к городу откуда-то с северо-запада, под сорок пять градусов к нашей.

— Нехилый городок, — сказала Марина. — Лёш, как по-твоему, сколько тут населения?

— Трудно сказать, — пожал я плечами.

— Было около ста тысяч, — сообщил Эрик. — Сейчас, наверное, больше. Н-но, пошла!

Приблизившись к окраине, мы увидели, что внутри полосы кустарника устроено точно такое же укрытое зеленью заграждение, как в посёлке Тимьяновка, а сам кустарник растёт в углублении. Наверное, когда-то давно здесь был широченный ров, наполненный водой из реки. Теперешнее препятствие было не хуже: хаотически перепутанные плети кустов шиповника исключали всякую возможность быстро и бесшумно преодолеть эту полосу. А под ними, как знать, могли ведь скрываться и ка­кие-нибудь ловушки. И все эти колючие заросли были усыпаны разноцветными цветами — самого ши­повника и поселившихся в нём вьюнков. Красиво и на вид совсем не так грозно, как в действительно­сти. На обочинах из зелени внутренней изгороди выглядывали два толстых столба, на которых висели створки открытых наружу ворот — рамы из жердей и натянутая на них проволока, увешанная маскировочными лоскутьями, издали похожими на листья. Прямо за воротами были установлены два шлаг­баума и две комфортабельные будки, в которых сидели дежурные чиновники. Тут же расположилось четверо вооружённых трёхлинейками людей в форме. Покрой мундиров напоминал царский, но без нагрудных карманов, воротник не стоячий, а отложной, и на нём петлицы по цвету погон — малиновые с ярко-зелёным кантом и пуговицей. Головы солдат венчали фуражки-бескозырки с малиновым околышем и зелёными кантами. Лычки фельдфебеля, возглавлявшего караул, имели серебряный цвет. Такой же, но более узкий галун блестел на воротнике и обшлагах рукавов.

— Наёмники? — тихо спросил я Эрика, нагибаясь в седле.

— Нет. То регулярные, драгуны. Наёмникам цветные фуражки не положены. И прочий прибор у них попроще.

Ага, отметил про себя я, значит, их старший должен называться не фельдфебелем, а вахмистром, как было принято в царской кавалерии.

— За въезд взимается какая-то пошлина? — поинтересовался у эльфа Лощинин.

— Никакой. Но подвратную проповедь выслушать придётся.

Что такое эта проповедь, нам стало ясно чуть позже, когда мы остановились у шлагбаума. Лысый очкастый чиновник в статском мундире с петлицами, похожий как две капли воды на тех, что показывают в исторических фильмах, окинул нас внимательным взглядом, но никакого удивления не выказал. Остались спокойными и четверо драгун.

— Имеете подорожную? — важно вопросил чиновник.

— Не имеем, — сказал профессор.

— Бывали ли ранее в городе Привольске?

— Э-э... некоторые бывали, остальные — нет.

— Понятно, — чиновник перевернул страницу гроссбуха. — Кто будете Вы лично и Ваши спутники? Цель приезда? Срок пребывания?

— Я профессор биологии Беловодского государственного университета Лощинин Иван Степанович. Я и мои коллеги, — он сделал жест в сторону Любы, потом Бобровского, — путешествуем с целью изучения флоры и фауны здешних мест.

Услышав слово "Беловодский", чиновник в лёгком недоумении наклонил набок голову, но тут же заскрипел стальной перьевой ручкой, записывая.

— Так-с, — сказал он, закончив строку. — Сопровождение в количестве восьми, из них один эльф и трое мохначей. Кем являются остальные лица эльфийской национальности?

— Это наш врач, а это...

— Ездовые, — подсказал Эрик. — Вольного найму.

— Записано.

— А я профессиональный герой, — встрял Дан Леголас. — Путешествую просто так, в поисках подвигов.

— Подвиги, сопряжённые с насилием, могут квалифицироваться как преступления против личности, — как пономарь, процитировал чиновник. — И не говорите, что не предупреждены. Вы?

— Я? — переспросил гноббит. — Я просто попутчик. Михель Райзер моё имя.

— По долгу службы вынужден спросить: не являетесь ли Вы по национальности лилипутом? — во взгляде чиновника по-прежнему не отражалось никаких эмоций.

— Разве я похож на шустрика? — обиделся гноббит. — Я коротей по отцу и гном по матери.

— Записано. По долгу службы информирую всех вас о правилах поведения в городе Привольске...

За этим и последовала та самая "подвратная проповедь", о которой говорил Эрик. Тем же нудным пономарским тоном чиновник сообщил нам о том, что в городе Привольске запрещается. Запрещалось, в частности, становиться на постой на частные квартиры, если то не родственники кого-либо из приезжих, заниматься торговлей или ремеслом без получения разрешения градоначальства, совершать моления вне территории храмов и захоронений, исключая официальные молебны, проводимые священнослужителями. Также строжайше запрещалось заниматься врачеванием, включая безвозмездное, изготовлением зелий всех видов, включая алкогольные и курительные. А ещё посещать храмы других верований во избежание оскорбления религиозных чувств. Инородцам и мохначам, не состоящим на службе, запрещалось носить оружие, а состоящим на службе — выходить без обязательных предметов форменной одежды, положенной по сезону. Лицам, не имеющим родственников или не приглашённых кем-либо из посадских, не разрешалось задерживаться на территории посада после девяти часов вечера летом и после семи зимой. И так далее, и так далее... От голоса чиновника клонило в сон, местные жители, проходящие и проезжающие по тракту, косились на нас с сочувствием. Ион Петрески ещё в самом начале подхватил свой мешок и шмыгнул через проходную в город. Наконец, поток запретов иссяк.

— И не говорите, что не предупреждены, — закончил чиновник. — Можете проезжать.

— Где бы нам лучше остановиться? — спросил у Эрика профессор.

— Есть несколько хороших мест... — задумчиво начал эльф.

— Под самой стеной посада неплохая гостиница, — сказала Винаби.

— Ты имеешь в виду "Соловья и розу"? — уточнил Эрик.

— Ну, да. Мы с Даном неплохо знаем управляющего, он всё устроит по высшему разряду.

— Что ж, полагаюсь на Вас, милочка, — не стал возражать Иван Степанович.

Проезжая по улицам города, мы во все глаза смотрели по сторонам: ведь, за исключением троих, в человеческих поселениях этой части Котловины никто из нас не бывал. Действительно, очень похоже на старые фотографии или кинофильмы про николаевские времена. Вместе с тем, мой инженерный глаз невольно подмечал и некоторые "несуразности", а, точнее, непохожести на ту эпоху. Да и на на­шу современность тоже. Например, брусчатая мостовая была не просто уложена, а тщательно выров­нена и подогнана так, что щели между камнями были едва заметны. Совсем не по-нашему выглядели электри­ческие фонари, вычурными кронштейнами прикреплённые к деревянным столбам вдоль ули­цы. Кол­паки на лампах были в форме полушария, из которого торчал вверх цилиндр патрона, а снизу их при­крывала свёрнутая конусом сетка — простая, но эффективная защита от хулиганов. При этом провода поддерживали самые обыкновенные фарфоровые изоляторы с тонкой шейкой, какие в любой нашей деревне есть на каждом столбе. То же и с транспортом. Гужевой — брички, пролётки и телеги — оста­вался почти таким же, как на рубеже XIX и XX веков, но с ним соседствовали паромобили и механиче­ские дилижансы, нашей истории неизвестные. Часть их явно была гномской сборки, потому что не отлича­лась от виденных нами в Нойнбергене, остальные имели несколько иную конструкцию. На лег­ковых паромобилях силовая установка находилась сзади, прямо возле ведущих колёс, а кузов напоми­нал ка­ретный. Я обратил внимание, что все транспортные средства, исключая часть крестьян­ских во­зов, имели шины: либо из ленточной эльфийской резины, либо "бублики" велосипедного ти­па. По крайней мере, на некоторых я заметил торчащие из обода ниппели надувных камер. Ездили в Приволь­ске и на велосипедах, а вот мотоциклы отсутствовали. Паровой двигатель настолько ком­пактных раз­меров, видимо, сделать нельзя. Один раз путь нам пересекла трамвайная линия — с колеёй половинной ширины, точь-в-точь как на Северошамбальской узкоколейке. Грохот обшитого деревом рельсового экипажа и дребезжащая трель звонка встревожила эльфийских коней, и возницам при­шлось придержи­вать их поводьями. Наши кони в буквальном смысле ухом не повели. Все они име­ли богатый опыт зна­комства с продукцией Усть-Катавского трамвайного, громыхающей по Беловодску и пригородам, по сравнению с которой этот шарабан можно было назвать тихим.

Одежда местного населения, в основном, сохранила традиционность, особенно у мужчин. Пиджа­ки, в том числе, из кожи и замши, тут больше носили не с сорочками, а с рубахами старорусского по­кроя: подол навыпуск, а застёжка доходит только до половины груди, как у гимнастёрки. Гораздо ре­же ходи­ли с непокрытой головой. Забытые у нас крестьянские картузы, рабочие фуражки, кепи с завёрнутыми вверх наушниками и цилиндры извозчиков были здесь весьма распространены. А вот шляп-котелков, которые я подсознательно ожидал увидеть, не было вовсе: только традиционные, поч­ти такие же, как современные, да канотье. В качестве обуви чаще можно было встретить сапоги или крестьянские сан­далии на кожаной либо деревянной подошве. Женская мода изменилась сильнее. Юбки и платья были, в основном, прямыми до колена, а ниже расходились оборкой шириной ещё, примерно, в две ладони. Более смелые модницы шили эту оборку разрезанной на несколько частей, а то и на довольно узкие ленты. Такую же длину имели и широкие юбки русского стиля, которые тоже попадались нередко. Некоторые девушки помоложе носили платья по колено, но таких было немного. Зато достаточно часто женщины ходили в брюках: галифе в сапожки или прямых, похожих на муж­ские, но более коротких. Блузки и жакеты точно соответствовали моим представлениям о никола­евской эпохе: объёмные го­ловки рукавов, длинные, почти до локтя, манжеты и застёжки на мно­жество мелких пуговок. Такой стиль блуз можно было увидеть даже под русскими сарафанами. Пред­почитали сарафаны и женщи­ны-морфки, при этом они обходились без блузок вообще. Как их муж­чины — без рубашек: пиджак или жилетка на голое мохнатое тело, слегка укороченные штаны и лёг­кие сандалии. В общем, почти так же, как они ходят в Беловодске. Платья морфок были существенно короче, чем позволяли себе человече­ские женщины, и открывали колени.

А потом я посмотрел вперёд и увидел стоящую возле одного из особняков бричку, в которую садился... лётчик! Офицер в обычной повседневной форме Военно-воздушных сил! А на козлах сидел солдат. Откуда они здесь взялись? И тут я понял, что никакая это не авиационная форма. И вообще не советская, просто похожа. Во-первых, на фуражке нет голубого околыша, он зелёный, как на моей по­левой. Во-вторых, птичка на тулье — не стилизованные крылышки со звездой, а изображение в фас па­рящего орла с дугообразно раскинутыми вверх крыльями. Да и сама тулья чуть пониже. Подъехав ближе, я различил на петлицах кителя штабс-капитана (именно такой чин обозначали его погоны) эм­блемы в виде головы орла клювами к центру, а поле кокарды было ярко-голубого цвета безо всяких знаков внутри. Небесно-голубой шёлковый овал красовался и на пилотке солдата, а орёл был прикреплён к клапану слева. Сама пилотка слегка отличалась от наших: клапаны не были сшиты в середине, и кокарда оказывалась как раз между ними. На голубых погонах солдата отсутствовали какие-либо буквы или цифры.

— Вот эти — как раз, наёмники, — пояснил Эрик, кивая в сторону брички. — Из полка Беркутов.

— Форма похожа, — сказал Лощинин. — Надеюсь, особого внимания мы не привлечём.

— Уже не привлекли, — поправил я. — Иначе нас задержали бы на въезде.

— Это оттого, что есть множество небольших наёмных отрядов, — сказал эльф. — И у каждого свои форменные отличия... А вот, обратите внимание, с алым околышем — Военный Инженер Его Сия­тельства.

Мундир поручика, стоящего на углу в обществе дамы средних лет и священнослужителя, напоминал драгунский. Только воротник был из чёрного бархата, и на нём выделялись ярко-красные петлицы, а галун на погонах сверкал золотом. Прервав беседу, поручик внимательно смотрел на нас.

— Военный инженер... Сапёр? — уточнил я, разглядывая закреплённую на тулье фуражки инженера "гренаду о трёх огнях", знакомую по историческим описаниям.

— Не просто сапёр. Сапёрные роты в любом полку имеются. А эти фортификациями не занимаются, они по бомбам больше. Ну, и всякое-разное тихое дело: поразузнать-поразведать, лазутчика поймать, допросить.

— Угу. Значит, местная контрразведка пополам с тайной полицией, — пробормотал я, проклиная себя за опрометчиво вырвавшуюся минуту назад фразу. Вот и сглазил! Осторожно оглянулся через плечо — поручик всё ещё глядел нам вслед. — Он, похоже, взял нас на заметку.

— Это ничего, — успокоил эльф. — Понаблюдать за нами, конечно, пошлют, не без этого. А ареста можно не страшиться. Главное, не сказать чего лишнего о графе и его свите. Ну, и не интересоваться городскими фортификациями. А пуще того — укреплениями графского дворца.

— А также не шляться по городу с автоматами на виду, — добавил я.

Эльф согласно кивнул.

13

Гостиница "Соловей и Роза" снаружи выглядела довольно скромно, но оказалась вполне прилич­ной, чистенькой и обихоженной. А управляющий — невысокий молодой человек с чёрными волосами до плеч и весёлыми серыми глазами, был само очарование. Первым делом он расцеловался с Винаби, вызвав завистливый вздох Михеля и разъярённый взгляд Дана. Потом радушно поздоровался со всеми остальными. Каждому из нас он подавал руку (а женщинам — обе сразу), приветливо улыбался и говорил:

— Флориан. Флориан. Очень приятно. Флориан. Здрав будь, Эрик Ортен...

И так далее. От рукопожатия уклонился только Дан. Вместо этого он панибратски хлопнул Флори­ана по плечу и сказал:

— Здоров! Как делишки?

— До тебя всё спокойно было, — ехидно улыбнулся молодой человек. Любовь у них с героем явно была взаимной.

— Зойка! — позвал Флориан. — Беги-ка сюда, помоги мне устроить гостей.

— Сию минуту, — откликнулся из вестибюля женский голос.

Помощница Флориана оказалась морфкой. Причём, совершенно новой разновидности. На первый взгляд, она напоминала лису, но у лис не бывает кисточек на ушах, да и хвост они не держат за спи­ной вертикально вверх. Всё это признаки, пожалуй, беличьей породы. Ну и ну! Наши биологи тоже вы­глядели удивлёнными. Насколько я знал, современная наука считает, что прообразами морфов бывают исключительно хищные звери, а тут — грызун! Я услышал, как Лощинин тихо сказал Бобров­скому:

— Возможно даже, новый вид.

Флориан и Зойка занялись нашим размещением. Свободных комнат в гостинице оказалось более чем достаточно. Постояльцев было всего трое: заезжий купец второй гильдии с северо-востока и два студента высшего технического училища, стажировавшиеся на мануфактуре.

— Нам можно один номер на двоих, — заявил герой, небрежно обняв за плечи Винаби.

— Чтобы ты на меня перегаром дышал? — фыркнула эльфиня и сбросила руку. — Обломайся!

— Раньше ты не был против, — удивлённо и несколько обиженно протянул герой.

— А ты раньше столько не пил!

Деликатность не позволяла нам расспрашивать, отчего такая немаленькая гостиница практически пустует, но словоохотливый Флориан сам объяснил ситуацию. Сейчас не сезон, сказал он, а то мы вряд ли нашли бы у него и две свободные комнаты. По его словам, в "Соловье и розе" жили, в основ­ном, студенты-старшекурсники да аспиранты, сейчас разъехавшиеся на каникулы.

— У вас студенты живут в гостиницах? — удивился Бобровский.

— Только те, кому средства? позволяют. Некоторые и у жителей квартируют. Приезжие-то, они, в основном, из состоятельных семей.

— Раз у Вас селятся студенты, Вы, должно быть, неплохо знаете и здешние учебные заведения? — спросил Лощинин.

— О, разумеется.

Флориан охотно поведал нам, что в Привольске учебных заведений три: Университет естествен­ных наук, институт Истории и словесности и Высшее техническое училище. В каждом из них у управляю­щего имелись обширные знакомства. И он с удовольствием познакомил бы нас с профес­сорами био­логии, но, увы...

— Ах, если б вы приехали не в июле месяце! — сокрушался он. — Сейчас все профессора и пре­подаватели на каникулах. В городе-то никого и не осталось.

— Какая жалость, — вздохнул Бобровский. — Мы слышали, в здешних местах водится много жи­вотных, неизвестных у нас на севере.

— Ах, ах, незадача! На соседней улице живёт профессиональный охотник, но он, как нарочно, то­же в отъезде. Но не отчаивайтесь, я попробую разузнать, возможно, кто из знающих людей и не уехал.

Остаток дня мы потратили на первое знакомство с окрестностями. Бойцов и обоих ездовых я оста­вил при лошадях под командой Браги, а сам с Никитой и Эриком отправился с нашими учёными. Рай­он, где находилась гостиница, с востока ограничивала четырёхметровая стена посада, и простирался он на запад до внешних заграждений. Тут располагались частные и доходные дома, казармы эскад­рона драгунского полка, довольно много лавок и несколько православных церквей. Всё вместе на­зывалось Западной слободой Привольска. Жили тут, в основном, люди — славяне да романцы, морфы попадались нечасто. Эрик пояснил, что нечеловеческая часть населения предпочитает держаться по­дальше от протянувшейся вдоль реки Южной слободы, заселённой казаками. Видели мы и наёмников нескольких разных полков и отрядов. У каждого, действительно, имелись свои особенности обмунди­рования: отте­нок ткани, форма обшлагов, клапаны боковых карманов, покрой брюк. Разные были и эмблемы, обо­значающие здесь не род войск, а принадлежность к конкретной части. На этом пестро­ватом фоне я и мои люди смотрелись вполне нормально. Как хорошо, что прижимистый зам по тылу не выдал мне недавно завезённую "афганку", а отправил в поход в старой полевой форме! Она, как раз, такого же по­кроя, как у бойцов. И хорошо, что я забыл выложить из планшета запасную цветную кокарду. На­цепить её на фуражку, а с эмблем на петлицах соскоблить зелёную краску до металла, и будет совсем хорошо.

Вечером Флориан и Зойка накрыли стол в гостиничном зале, расположенном в пристройке.

— Не обессудьте за угощение, — развёл руками управляющий, — повар наш в отпуску?.

— Что Вы, Флориан, всё замечательно, — успокоила его Люба. А Иван Степанович поинтересо­вался:

— Вам удалось что-то выяснить?

— Выяснить — да, а порадовать вас нечем. Вот, разве что, могу предложить нанести визит Алакосу. Он профессиональный художник, у него, весьма вероятно, имеются изображения наиболее дико­винных животных. Завтра я постараюсь вас ему представить. Ехать лучше с утра пораньше: он не­много чудаковат и каждый день прогоняет прочь шестнадцатого посетителя своей лавки.

— Премного благодарны, — на местный манер отвечал Лощинин.

— Интересно, а где Дан? — спросила вдруг Орис. Только тут мы обратили внимание, что за сто­лом очень тихо, никто не мешает разговаривать, не лезет со своими россказнями.

— Верно, в кабаке каком-нибудь знакомых встретил, — отмахнулась Винаби. — Явится, никуда не денется.

Но герой до конца ужина так и не появился. Не появился он и позже. Зато в десять вечера мы обра­тили внимание на хорошенькую лисичку в платье с белым фартучком, нерешительно переминающу­юся у ворот.

— Простите великодушно, — сказала она, — не в вашей ли компании эльф по фамилии Леголас?

— В нашей, — среагировал первым Никита. — С ним что-то стряслось?

— В общем, нет, но он сидит в нашем трактире и, кажется, выпил лишнего...

— Ты хочешь сказать, нализался до такой степени, что ноги не держат? — уточнила Винаби.

— Э... в общем, да, — подтвердила лисичка и попросила жалобно: — Может, кто-нибудь из вас за ним придёт? Сама я его не дотащу, поваров не допросишься. А половые у нас одни мальчишки.

— Ой, да забей, — поморщилась эльфиня. — Пусть себе дрыхнет. А будет мешать — выкиньте в холодок на завалинку. Проспится — сам дойдёт. Ему это привычное дело.

— Не, так не годится, — поднялся с крыльца Браги. — Сейчас, девушка, извините, не знаю име­ни...

— Сандра, — взмахнула хвостом лисичка. Лицо её выражало живейший интерес к статному следо­пыту.

— Да, Сандра. Подождите минуту, я возьму коня, и сходим за этим выпивохой.

Вернулся следопыт почти через полтора часа, когда я уже подумывал было, не начинать ли розыс­ки. Он вёл в поводу равнодушного ко всему Самсона, поперёк спины которого болталось бесчув­ственное тело Дана Леголаса. Но, самое интересное, официантка Сандра вернулась вместе с ним, и они очень мило беседовали.

— Вот Сандра, оказывается, прекрасно знакома с Алакосом, — сообщил он. — И готова завтра утром проводить нас к нему.

— Прекрасно! — воскликнул весьма кстати вышедший во двор Флориан. — Добрый вечер, доро­гая Сандра. Будет намного лучше, если этих достойных господ представишь Алакосу ты. Он, видите ли, предпочитает рекомендации от своих, — пояснил он нам.

Учитывая сказанное управляющим, мы решили, что на первый раз к Алакосу из людей пойдём толь­ко мы с Иваном Степановичем в сопровождении Риты, Марины и Дима.

— А я останусь снаружи с подводой, — тоном, не терпящим возражений, сказала Орис. Я покосил­ся на Эрика, эльф согласно кивнул: пусть, мол, едет.

Сандра, как и было условлено, появилась возле гостиницы в девять утра, и мы отправились снача­ла вдоль стены посада на север, а потом по одной из радиальных улиц в направлении окраины. В этой части города заметно менялся облик архитектуры. Вместо европейских колонн, портиков и налични­ков дома украшали изразцы, чаще всего золотистые на синем фоне. И, если в Западной слободе нам за пол­дня повстречалось всего двое тугар и несколько морфов, здесь тех и других было намного больше. Тугары одевались как народы Ближнего Востока или Средней Азии: халаты, шаровары, галоши или туфли с заострёнными загнутыми носами, реже сапоги. Большинство мужчин носило характерные удлинённые шапки киргизского типа, но видел я и тугарина с непокрытой головой. Тугарские женщи­ны обходились без паранджи, убирая волосы под платок на турецкий или кавказский манер. Тот же стиль одежды переняла и, по крайней мере, часть морфов. Восточные одеяния особенно шли их жен­щинам: прозрачные шелка, невесомые платки, пропущенные между ушами и приколотые к волосам на лбу, обилие украшений. Встречались здесь и представители малорослых народов — гномы и коротеи.

Художественная лавка Алакоса располагалась в северо-восточной части города напротив "шот­ландской харчевни "У Наги"", на вывеске которой была изображена очень красивая женщина со зме­иным хвостом вместо ног. Сам Алакос оказался морфом, но весьма странной наружности. На лбу у него росли небольшие рожки, уши, скорее, напоминали эльфийские, нежели звериные, а лицо... Боль­ше всего похоже на свиной пятачок.

— Мало чем могу вам помочь, господа люди, — вздохнул Алакос. — Я ведь не натуралист, а фан­тазист. Предпочитаю изображать вымышленных созданий. Видели вывеску напротив? Моя работа.

Гора с плеч! Я уж думал, тут и такой вид существует. А Алакос продолжал:

— Имеется, правда, у меня один альбом эскизов с натуры. Подождите.

Он отошёл вглубь лавки, за стеллажи, и я увидел, что ноги у него непохожи на человеческие, они оканчиваются раздвоенными копытами и сгибаются, как у животных. Где-то я уже читал подобное описание. Да у Гоголя, где же ещё!

— Как у вас называют таких, как Алакос? — спросил я Сандру.

— Козероги. А сами они говорят "фавны".

Вернулся, стуча копытами, хозяин.

— Вот, смотрите. Это не то. Это тоже портрет... Вот отсюда.

Зверь был великолепен. Крепкое тело, мощные лапы, крупные контурные пятна на жёлтой шкуре, небольшая грива. И два жёлтых кривых клыка, торчащие из пасти.

— Махайрод... — прошептала Рита.

— Совершенно верно, — подтвердил профессор. — Европейский вид так называемого "саблезу­бого тигра".

— У нас его называют просто саблезубом, — сообщил фавн. — Знающие охотники мне говорили, что он, хоть и смахивает на тигра и льва, не имеет с ними ничего общего.

— Так и есть, — ответил Иван Степанович. — Их здесь много?

— Говорят, что изрядно. Сюда, к городу, они редко заходят. Всё больше в восточных степях живут.

Со следующего листа на нас смотрел вепрь. Грузный, большеголовый, с двумя парами острых клы­ков, как положено секачу. Пронзительные глазки глядели настолько красноречиво, что было ясно: по­встречайся нам в лесу не свиньи с детёнышами, а вот этот, и схватка была бы неминуема. Третий эскиз изображал мамонта, огромного, как гора. Художник добился нужного впечатления, изобразив живот­ное в ракурсе снизу вверх. Длинная бурая шерсть, закрученные вверх бивни и суровый, тяжё­лый взгляд: "я здесь хозяин, уходи с моей дороги".

— Мамонт, — сказал Алакос. — Их и возле города часто встретить можно.

— А вепрей?

— Увы, тоже. Давно пытаются истребить эту напасть, а успехов пока незамет­но. То там поля по­травят, то здесь огороды перероют. А бывает, и амбары разоряют. От орков и то вреда меньше.

Иван Степанович недоумённо повернул голову:

— Орки — это какие-то звери, или...?

— Зверьми их назвать нельзя. Скорее, дикари. По виду — не люди и не шерстовики, а нечто сред­нее. Кочуют по восточным степям, иногда устраивают набеги.

На четвёртом листе был нарисован какой-то крупный зверь семейства кошачьих. Выглядел он смутно знакомо, но нехарактерный для крупных кошек однотонный серый окрас шерсти придавал ему странный вид. Хищника первым узнал Браги.

— Какая-то разновидность льва? — спросил он.

— Лев и есть. Вы, верно, не видали его в зимней шерсти?

— Такого мы вообще в первый раз видим. У нашего льва шерсть жёлтая, а у самцов большая гри­ва. И водится он в более жарком климате, где зимы и лета не бывает.

— Занятно. Нет, там дальше ничего интересного нет...

Иван Степанович, всё же, успел до половины перевернуть страницу, и я увидел на следующем листе портрет. Тонкое благородное лицо, светлые волосы, сдвинутые низко на нос очки. То была Винаби! Значит, с Алакосом она знакома? А почему не сказала об этом? Странно.

— Вы не могли бы уступить нам эти эскизы? — предложил Лощинин.

— Оригиналы не уступлю, а фоторепродукции сделать могу. Скажем, за пол-империала каждую. По рукам?

— По рукам.

Звякнул дверной колокольчик, и в лавку вошла кошка-морфка кремового с подпалинами сиамского окраса. На ней была лёгкая кофточка из мелкого кружева с матерчатой вставкой вокруг торса на уровне груди и матерчатыми же рукавами-фонариками, короткая широкая юбка и шнурованные полусапожки на квадратном каблуке.

— Привет, шайтанище! — с порога сказала она. — Я тут тебе кое-что...

Тут её вертикальные зрачки приспособились к перемене освещённости, и она заметила нас.

— Ох, у тебя покупатели, пр-рощенья пр-росим, — промурлыкала она. — Ба, кого я вижу! Сандра, неужто ты? Сколько зим, сколько лет! Всё в трактире служишь?

— Служу. Уж лучше, чем в Гильдии-то на посылках, как некоторые.

— Я не на посылках, а помощник управляющего по внешним торговым связям!

— Ну, да, нечто среднее между толмачом и курьером.

— Будет вам собачиться, — поморщился фавн. — Ника, ты мне что-то хотела отдать?

— Да, шайтанушка. Вот, — она протянула толстенный том на кожаных застёжках. — Лорн при­слал. Свежие работы самого Мирона!

— О? Мирон? — Алакос взял том, уложил под прилавок, раскрыл. — Кхе. Ничего себе...

Кошка Ника боком уселась на прилавок, закинув ногу на ногу и, постукивая хвостом по сапожку, перегнулась к фавну:

— Посмотри там, где заложено.

Алакос посмотрел, кашлянул:

— М-да. Эк он её...

— И следующие две, — Ника покосилась через плечо на нас, демонстративно одёрнула юбочку, в любом случае слишком короткую, чтобы скрыть её красивые ноги.

— Бесстыдница! — фыркнула шёпотом Сандра. Добавила громче: — Ой, ну, я помчалась. Дела. Уже открываться скоро! Дим, ты заходи...

— Обязательно, — сказал следопыт.

— М-да, кхе. Ну, что же, господа, — с трудом отрываясь от книги, обратился к нам Алакос. — Раз по рукам, прошу задаточек в один полуимпериал. А завтра подошлите кого-нибудь из ваших бары­шень сюда с деньгами. Всё будет готово.

— Благодарю, — Иван Степанович отсчитал монетами семь пятьдесят, вручил фавну.

— Да! Вам бы посетить Лорна. Он у нас известный... хм, меценат. У него и труды по зоологии, должно быть, имеются, а уж охотничьи фотографии — наверняка. Ника, не соблаговолишь ли показать господам людям, где он живёт?

— Отчего ж нет? Мне по пути, — Ника спрыгнула с прилавка.

На улице Орис, не слезая с подводы, уже умудрилась разговориться с каким-то незнакомым моло­дым человеком — темноволосым, смуглолицым и худощавым. И у него были заострённые эльфийские уши! Орис и смуглый беседовали на квенийском наречии, поэтому понял я только последнюю фразу, сказанную Орис по-русски:

— А вот и моё начальство.

— Аманальи. Намарие, — произнёс смуглый и пошёл своей дорогой.

Ника уселась в подводу, скомандовала, махнув лапкой:

— Трогай. До мечети прямо, а там повороти налево.

Орис хлопнула вожжами по спине коня.

— Тот парень, что с тобой разговаривал, он кто? Тоже эльф? — поинтересовался я.

— Эльф. Только другой национальности. Мы — ваньяр, а он — из нандор.

— А я думал, все эльфы светловолосые и голубоглазые.

— Нет. Блондины только западные и лесные эльфы. Глаза у нас тоже разные бывают. У моей кузи­ны Диль, например — зелёные.

— Я смотрю, в городе вашего брата немного.

— Ещё бы. Тут кругом один камень. Пыль, гарь... Мы этого не любим.

— А вот Лорн в восторге от житья в городе, — заметила Ника.

— Лорн Городской Эльф? — уточнила Орис. — Я о нём слышала, но он, говорят... как это по-латин­ски... А, да, уникум!

— Приедем, можешь сказать ему это. Он будет рад услышать столь лестный эпитет.

— А мы едем к нему? Как интересно!

Лорн жил в большом бревенчатом доме почти у самой "заграды", то есть, наружного ограждения Привольска, рядом со странным островерхим зданием, увенчанным лучистым изображением Солнца. Он тоже оказался брюнетом, причём, волосы у него были вьющиеся, крупными локонами. Выслушав нас, он улыбнулся тусклой, невыразительной улыбкой, и сказал:

— Алакос прав. В моей библиотеке сыщется кое-что на интересующие вас темы. Выбор невелик, но имеется, имеется.

— Вот и славненько, — потёрла лапки Ника. — Засим, свою роль считаю выполненной. Ещё раз до свидания, ушастик.

С этими словами она поцеловала Лорна в щёку (картинно привстав на мысок одной ноги и поджав назад вторую) и ушла танцующей походкой. А Лорн повёл нас вглубь дома.

— Ничего себе, невелик выбор! — ахнула Рита, когда мы вошли в огромную, на оба этажа в вы­соту, залу, по стенам которой располагались сплошные стеллажи с книгами. В центре залы высились в ряд три отдельных двусторонних шкафа.

— Здесь, по большей части, книги другой тематики, — объяснил эльф. — А естественнонаучная только вот тут, верхняя полка. Одну секундочку.

Он подкатил к нужному месту встроенную лестницу и полез по ней под самый потолок, к верхней полке стеллажа. Пока он отыскивал нужные книги, негодница Орис отошла к стеллажу соседней сте­ны, осторожно вытащила с полки одну из книг и раскрыла. В следующую минуту даже уши её сдела­лись пунцовыми.

— Ты что, Рис? — Марина заглянула в книгу, на мгновение застыла, ошеломлённая, а потом за­хихи­кала в кулак.

— Девочки! — шёпотом прикрикнула Рита, подходя, чтобы отобрать книгу. И тоже опешила. За­тем зашипела: — А ну, дайте сюда немедленно! Молоды ещё такое смотреть!

— Э-э... — смущённо сказал Лорн, спускаясь с лестницы. — Действительно, девочкам эти книги смотреть негоже.

— Говорят, тут почти всё в этом духе, — громким шёпотом сообщила подруге Орис. — А то и по­хлеще.

— Отнюдь не всё, — ещё больше смутился Лорн. — Вот труд профессора Бадигина о флоре и фауне края. Это "Рассказы зверолова" с дарственной от автора. А ещё вот подшивка "Вестника купе­ческих гильдий", тут, правда, в основном, домашние животные, но вдруг что интересное. Вам же, милая ба­рышня, — обратился он персонально к Орис, — предложу взглянуть на этот альбом.

— "Галерея достойных"! — ахнула девочка. — Оригинал!

— Он самый.

— А что за галерея? — заинтересовалась Марина.

— Портреты знаменитостей кисти Жана Бабри.

— А проще говоря, Ивана Боброва, — добавил Лорн.

— Никому больше не позволю говорить, что Вы — просто обыкновенный похабник, — с чувством сказала Орис.

— С...спасибо, — чуть поперхнувшись, ответил Лорн. — Вы очень любезны, барышня Арвен.

— Весьма и весьма любопытно, — говорил, между тем, Лощинин, листая "Флору и фауну". Рита присела рядом с ним к столу, глядела поверх руки. Заглянул и я. Книга была составлена примерно так же, как любой популярный труд такого плана. Развёрнутое и занимательное описание, сопровождае­мое фотографиями. Всё, как обычно. Если бы на страницах книги рядом с куницами, сусликами и ежами не были напечатаны цветные фото живых туров, диких лошадей тарпанов, мамонтов, целодон­тов, больше известных, как шерстистые носороги, вепрей-энтелодонов и саблезубов. А кроме них — гигантской, около двух метров ростом, нелетающей хищной птицы. Пропорциями эта красотка напо­минала страу­са, если можно себе вообразить страуса с орлиной головой. Называлась она прозаически "клюван" и, судя по тексту, использовалась народами степи в качестве верхового животного. Име­лась и фотогра­фия осёдланной птицы! Раздел "неподтверждённые и отрывочные сведения" рассказы­вал о ещё более удивительных животных. Например, гигантских оленях с трёхметровыми рогами, за­гадочных и ужас­ных хищниках по имени "ву?йвар", увидеть которых вблизи и остаться в живых не удавалось ещё нико­му. А ещё — о совсем уж странных ящерах и даже драконах. Все эти описания ил­люстрировались рисун­ками художников, поскольку фотографии их отсутствовали.

— Ни за что не поверю, что здесь и динозавры сохранились, — скептически покачал головой Иван Степанович, рассматривая рисунки "ящеров". — Скорее всего, реконструкции по ископаемым остан­кам. А впрочем, тут и достоверных свидетельств более чем достаточно, чтобы довести наших био­логов до инсульта.

Не меньше фотографий содержали и "Рассказы зверолова". Чаще это были снимки охотничьих трофеев, некоторые — подробно и в деталях. На их примере автор показывал, отчего тот или иной зверь нападал на домашний скот и человекоподобных. Неправильно сросшаяся после перелома лапа, вы­крошившиеся от старости зубы, а то и ранение пулей непутёвого зверовщика приводили к появле­нию жутких людоедов. Обо всём этом я слышал и раньше, но так наглядно увидел впервые. А Лорн, между тем, сообщил нам, что у него где-то в кладовке имеются и ещё несколько трудов по местной фауне, бо­лее старых, но очень подробных. Лощинин условился с ним, что на следующий день вер­нётся с кол­легами для более глубокого изучения вопроса.

— Плодотворный денёк выдался, — потирая руки, сказал профессор, когда мы вышли на улицу.

— Иван Степанович, я по дороге, кажется, видела рядом большой рынок, — припомнила Рита. — Давайте заедем, раз уж мы здесь.

— Не возражаю.

Рынок находился всего в паре сотен метров от улицы, по которой мы проезжали в сопровождении Ники, чуть сбоку от северного въезда в город. Шумный и ароматный, как все рынки, он выглядел по­добно смеси колхозного с восточным базаром. Торговали здесь и солидные купцы, одетые в пиджаки поверх шёлковых косовороток и добротные картузы, и крестьяне, и тугары. Крайние ряды за­нимала всевозможная снедь, а глубже располагались лавки с одеждой и утварью. Орис очень не хоте­лось оставаться с подводой у входа. Пришлось напомнить, что никто не тянул её за язык, когда она вче­ра обещала заниматься экипажем. Мне было жаль девочку, ей ведь тоже хотелось поглядеть рынок, но здесь, вполне вероятно, существовали конокрады, способные легко и непринуждённо умыкнуть либо лошадь, либо всю подводу.

На рынке продавалось всё, что только душа пожелает. Овощи, фрукты, молоко, мясо, инструмен­ты, скобяные изделия, детали разных механизмов, одежда и обувь. Торговцы зазывали покупателей гром­кими возгласами, отчего шуму тут было куда больше, чем на привычном нам колхозном рынке. Не за­нимались саморекламой лишь монахи, продающие церковную утварь и разнообразные химика­ты, да торговцы оружием. За площадкой, где выстроились оружейные лавки, наблюдал военный пат­руль: подпоручик при шашке и револьвере, а с ним четыре нижних чина. Это были уже не драгуны, а ка­кой-то другой полк, о чём красноречиво свидетельствовали жёлтые с красным кантом погоны, укра­шенные красной нитью лычки унтера и вооружение — берданки, оборудованные громоздкими чуть изо­гнутыми магазинами. Офицер лениво курил, поглядывая на рыночную публику, один из сол­дат грыз раннее яблоко. Я решил повнимательнее присмотреться к здешнему оружию. Разновидно­стей винто­вок и ружей, как я и предполагал, оказалось не очень много: берданки, однозарядная трёхлинейка-шту­цер, знаменитый винчестер "Америка для России", охотничьи гладкостволки... Бое­вых трёхлинеек в продаже не было. Зато продавались модификации ре­вольверов Смита-Вессона, На­гана и несколько других, неизвестных мне моделей. Рядом лежали пис­толеты типа "браунинга" и неавтоматические — нечто среднее между старинной кремнёвой пистолью и обрезом охотничьего ружья. Большинство из них было двуствольными, с вертикальной или гори­зонтальной спаркой ство­лов и заряжанием с казны. А уж холодного оружия продавалось такое разно­образие, что не перечис­лить. Я приценился к модерни­зированному нагану с откидным барабаном, очень похожему на бель­гийскую модель 1910 года, потом к охотничьим ружьям двенадцатого калибра.

— Берите, ваше благородие, не пожалеете, — доверительно понизив голос, сказал мне пожилой усатый торговец, кивая на револьвер. — Гномская работа.

— А ружья?

— Ружья — местного цеху.

— Я, знаете ли, ещё подумаю.

— Ну, воля Ваша. Надумаете — всегда рад.

Выйдя из оружейного ряда, мы услышали впереди громкий голос какого-то торговца:

— Господа и дамы, подходите, не стесняйтесь! Лучшие кошки! Мягкие, тёплые, пушистые! От­лично обучены всем нужным премудростям! Выбирай и забирай!

— Кошки? — удивилась Рита.

— Пойдёмте-ка, посмотрим, — предложил профессор.

Большой плакат был виден издали. На нём крупными буквами было написано:

КОШКИ

Лучшiя породы по лучшимъ цънамъ!

Воспитанныя и обученныя

Отсутствiе насекомыхъ гарантируется

Прямо под плакатом были поставлены в ряд несколько больших клеток, а в них стояли, прижав­шись к прутьям, пушистые существа, как две капли воды похожие на Риту и Маришку. Все они были на­ряжены в яркие полупрозрачные восточные одеяния, увешаны блестящими, но явно дешёвыми побря­кушками. И у каждой на шее металлический обруч. Такие мы видели уже несколько раз в го­роде, и я полагал, что это тоже украшение. Оказывается, нет. Ошейник рабыни, вот что это такое! На нашей зна­комице Нике, например, такого не было, а была цепь с бляхой. Наверное, это означало, что она вольная и служит в купеческой гильдии. Рабыни перешёптывались, разглядывая добротно оде­того молодого человека возле клеток. Кроем костюма и повадками тот неуловимо отличался от горо­жан, и я предпо­ложил, что он приезжий.

— Интересуетесь кошечками, юноша? — вкрадчиво спросил работорговец-тугарин. По-русски он говорил чисто, без малейшего намёка на акцент.

— Да, почтенный. У всех моих товарищей из приличных семей уже есть свои кошки, а у меня пока нет.

— Купи меня, студентик! — крикнула одна из рабынь. — Я ла-асковая, мр-р-р-р-р...

— Что это тебя? — возмутилась другая. — Купи меня! Я ещё и учёная. Буду лекции тебе перепи­сывать.

— Мя-а, какой ужас! — прошептала Рита. — И это гордые фелиды!

— У меня пока нет столько денег, — вздохнул студент. — Разве к зиме...

— Ха! — воскликнула первая рабыня. — У него нет денег! Тогда зачем ты здесь околачиваешься? Иди, может, на помойке себе что-нибудь подберёшь!

Торговец, меж тем, оставив бесперспективного клиента, шагнул к нам:

— Ваше благородие, не желаете ли взглянуть на мальчиков? Отменно физически развиты и исклю­чительно дисциплинированы. Из них выйдут прекрасные солдаты для Вашего полка.

— Я в таких солдатах не нуждаюсь, — ответил я. — Мне достаточно тех, что есть.

— Ох, уж мне эти сторонники вольного разведения! — покачал головой работорговец. — Перере­жут когда-нибудь во сне ваши самостоятельные и вас, и гильдейских.

— Это тебя когда-нибудь зарежут во сне, — зло сказала Рита. — И поделом будет.

— Уймись! — осадил её я. — В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Пойдём!

— Ничего, придут сюда наши, они им покажут, как работорговлю разводить, — заметила Марина, шагая прочь от клеток.

— Если придут, — покачал головой я. — Ты забываешь про фон. Он даже тут почти четыреста.

— Да и пёс бы с ними! — поморщилась Рита. — Смотреть противно. Пусть живут, как знают, раз им так нравится. Ф!

— Девочка моя, они просто не представляют, что могут существовать иные отношения, — сказал Лощинин. — Им надо продемонстрировать и научить.

— В любом случае, это не наше дело, — сказал я. — Пусть этим социологи занимаются.

Бродить по рынку, где рядом с картошкой и крынками торгуют рабами, нам враз расхотелось, и мы стали пробираться к выходу. По дороге нам ещё дважды попадались лавки работорговцев. В одной тоже продавали фелид, а в другой товаром были каниды. Пятерых крепких юношей-волков малень­кий кривоногий лесной гном предлагал в качестве грузчиков или лесорубов. Наконец, мы увидели свою подводу. Орис на ней не было.

— Помогите! Лёша, Дим, Рита!!

Мы бросились на крик юной эльфини. Она была всего в каких-то пятнадцати шагах от подводы, возле прилавка с фруктами. Тощий тугарин в ермолке держал Орис за ухо, приговаривая:

— Молчи, твар! Я тэбэ покажу, как вороват!

— Пусти её, ты! — приказал я.

— Эта ушастый отродье — вор!

— Она у тебя что-то украла?

— А зачем тут крутился? Вороват!

— Послушайте... — попытался вразумить тугарина профессор, но тот огрызнулся:

— А ты вообще пошёл отсюда, не твой дело не лез!

— Командир, — Браги сбросил с плеча тройник. — Он слов не понимает. Дай, я его с нарезного?

Увидев ружьё, тугарин молниеносно выхватил длинный арабский нож и ткнул Орис под рёбра.

— Заколю!!! — заверещал он, добавив несколько русских слов татаро-монгольского происхожде­ния. — Как паршивый свинья, заколю!

Ситуация получалась хуже некуда. Высокая Орис почти полностью закрывала обезумевшего тор­гаша, и стрелять, не боясь зацепить её, было нельзя. А тугарин пятился к проходу. Спасение пришло неожиданно. Под подбородком торгаша тускло блеснула сталь, и бесцветный женский голос произ­нёс:

— Оставь девочку в покое, нехристь.

14

— Оставь девочку в покое, нехристь, — сказала очень высокая худощавая девушка в чёрном, чуть нажимая лезвием громадного тесака на горло тугарина. — Или голова твоя займёт почётное место среди твоих арбузов.

Тугарин разжал обе руки. Нож звякнул по мостовой, а Орис опрометью кинулась к нам и спрята­лась за нашими спинами. Женщина выпустила торгаша, который тут же замахал руками и завизжал, как свинья:

— Ай, зарэзали!!! Вай, убыли!!!

— Стефа! Кого ты тут опять зарезала? — закричал какой-то штабс-капитан, выскакивая из прохода между лотками.

— Пока никого, — процедила женщина, — но сейчас приколю этого тощего барана.

— Уймись! Делаем ноги, пока он всех гренадёр сюда не собрал!

— Садитесь! — крикнул я, указывая рядом с собой на подводу. — Скорее. Браги, гони!!

— А но, пошла!! — страшным голосом прорычал Дим. Эльфийский конь, испугавшись, рванул сразу галопом, и мы все повалились в подстилку. Вскоре рынок остался далеко позади.

— Штабс-капитан Сорокин, — протянул руку офицер. — Чёрные Барсы. А это Стефания Котряну, наставник.

— Никифоров, — тоже по фамилии представился я, пожимая руку. — Это профессор Лощинин, Рита и Марина Фоки, это Дим Браги. А спасённую Вами, Стефания, эльфиню зовут Орис Арвен.

Стефания молча кивнула.

— Из-за чего вышел конфликт? — спросил Сорокин.

— Он меня воровкой обозвал, — прохныкала Орис, держась за распухшее ухо. — А я ничего не бра­ла, только смотрела. Деньги-то у Лёши.

— Эти заезжие тугары — чистые звери, — вздохнул штабс-капитан. — Чуть что не по ним, сразу кидаются. Дикий народ. А вы, прошу прощения, в какую слободу направляетесь? Не в Западную ли?

— Совершенно верно, — сказал Лощинин.

— Не откажите в любезности и нас подбросить.

— О чём разговор! Разумеется.

Всю дорогу до гостиницы Сорокин с интересом расспрашивал нас, кто мы и откуда. Я отвечал осторожно, так, чтобы он не понял, насколько отличается наше общество от здешнего. Про полк наш сказал, что он называется Новороссийским, а с чем наименование связано, уточнять не стал. Да и в прочие подробности не вдавался. За всё это время хмурая Стефания не проронила ни единого слова, сидя на подводе, словно манекен. Её чёрный плащ был немного распахнут, и я увидел, что под ним зелёная форменная блуза и узкая юбка с глубокими разрезами. Вдоль погон плаща проходила красная продольная старшинская лента, на воротнике в белой розетке чернел оскаленный профиль хищника — видимо, барс. Такие же эмблемы были прикреплены и на чёрных петлицах самого штабс-капитана.

— Вот здесь мы остановились, — сказал я у ворот "Соловья и розы".

— Знакомое местечко, — кивнул Сорокин. — А наши квартиры чуть дальше к реке, возле Казачь­ей Слободы. Там, где кольцо третьего номера. Заходи в гости.

— Если будет время, непременно.

И тут Сорокин увидел Флориана.

— Кого я вижу! — воскликнул он. — Флири! Ты всё ещё строишь из себя мужика?

Милашка-управляющий покраснел до кончиков ушей. Было похоже, что он вот-вот заплачет.

— Очень грубо и неблагородно, ваше благородие... — голосом, в котором слышались слёзы, про­изнёс он. Повернулся и пошёл прочь, опустив голову.

Штабс-капитан громко заржал.

— Зачем ты так? — спросил я. — Допустим даже, ты не считаешь его настоящим мужчиной, но...

— А оно и есть не мужчина! Ты не гляди на его человеческие уши. Это от отца наследство. А мать его была лесной эльф — ни баба, ни мужик, а чёрт знает что. И оно само такое ж.

— Знаешь, Сорокин, — сказал я, — ты бы полегче насчёт этого. У нас в экспедиции есть лесная эль­финя. И с ней её ухажёр, очень вспыльчивый...

— Да плевал я с высокой колокольни!

— Дело твоё. Когда он снесёт тебе башку, не говори, что не предупреждён.

— Ладно, ладно, учту. Ну, бывайте, господа. Честь имею.

К счастью для штабс-капитана, ни Винаби, ни Дана поблизости не было. Их вообще не было в гости­нице. На мой вопрос Эрик пожал плечами:

— Ушли порознь. Винаби сказала, что вернётся к ужину, а этот вообще не привык кого-либо пред­упреждать. Как бы не пришлось снова его на лошадь навьючивать. Вы, я гляжу, успели свести зна­комство с поручиком Сракиным и Чёрной Стефанией?

— Э-э, вообще-то, Сорокин уже штабс-капитан. А Вы их знаете?

— Знавал. В позапрошлом году приезжали в Нойнберген револьверы закупать.

— Мрачноватая особа эта Стефания.

— Мягко сказано. Для неё перерезать горло — как нам с тобой яблоко сорвать.

Об инциденте на рынке я не стал ничего говорить. Не хватало только, чтобы Эрик отругал малыш­ку, она и так пострадала. Сама Орис, стараясь не поворачиваться к дядюшке больным ухом, про­шмыгнула на конюшню, где Никита обихаживал лошадей.

Пессимистический прогноз эльфа, к счастью, не оправдался. Дан явился рано и вместе с Винаби. По всей ви­димости, они вели какой-то серьёзный разговор. И Винаби была отнюдь не в благодушном настроении.

— Неужто ты не понимаешь? — говорила она. — Сейчас не время и не место для твоих геройских игр! Люди занимаются делом, им некогда с тобой нянчиться. Мало того, что ты подставил ме­ня, увя­завшись, как репей за собачьим хвостом. Так ещё и продолжаешь свои обычные фортели.

— По-твоему, я не имею права даже слегка расслабиться? — возражал Дан.

— Ты ещё и не напрягался, чтобы расслабляться! — повысила голос эльфиня. — Короче, так: либо ты в корне меняешь своё поведение, либо собираешь пожитки и проваливаешь на все четыре сторо­ны. Уяснил?

— Да будет тебе! Сказал же, больше так надираться не буду.

— И языком поменьше мели. У людей от тебя, верно, уж голова болит.

Герой промычал что-то неопределённо-утвердительное.

— Винаби! — окликнул я.

— Да?

— Будь так добра, — я подошёл вплотную к ней и Дану, продолжил тихо: — Осмотри Орис.

— Что-то случилось? — забеспокоилась эльфиня.

— Тише, пожалуйста. Ничего особенного, просто ухо болит.

— Хо-ро-шо.

Целительские способности лесной эльфини оказались впечатляющими. Через полчаса, когда Орис садилась за стол, на её ухе не осталось ни малейшего следа от рыночного инцидента.

За ужином Дан Леголас вёл себя тише обычного. Почти не пускался в пространные россказни, после каждой рюмки вина обстоятельно налегал на закуску и был приторно дружелюбен со всеми присут­ствующими. Особенно со мной и с Михелем. Это выглядело настолько неестественно, что оставляло неприятный осадок. Герой явно ждал, что его действия будут одобрены, и понятно, кем именно: мне­ние остальных вряд ли сколько-нибудь его интересовало. Я даже вышел из-за стола рань­ше, чтобы из­бежать улыбочек, подмигиваний и постоянных похлопываний по плечу. Любопытно, надолго ли его хватит?

15

Следующий день начался сборами учёных в гости к Лорну. В качестве сопровождения я отрядил Никиту и обоих бойцов, а Браги оставил на хозяйстве. Сходить же за фоторепродукциями решил сам: после вчерашнего посещения рынка отправлять "барышень", как выразился фавн, мне абсолютно не хотелось. Правда, я был не уверен, что смогу найти его дом без подсказки, но на этот счёт созрел ковар­ный план.

— Винаби, — позвал я эльфиню, подкараулив её в коридоре.

— А?

— Ты ведь знаешь фавна по имени Алакос?

— М, вообще-то, знаю.

— И где он живёт, знаешь?

— Да, бывала у него.

— Будь добра, покажи мне дорогу. Боюсь, сам я не найду. Эти улочки — настоящий лабиринт.

— С одним условием, — сказала Винаби.

— Каким?

— Я тебя снаружи обожду.

— Договорились. Поедем верхом или пройдёмся?

— Пешком лучше. И пойдём прямо сейчас, пока Дан не проснулся. А то ведь увяжется.

Последнего мне не хотелось абсолютно, поэтому, прихватив планшет и экспедиционную папку, я вслед за эльфиней выскользнул из гостиницы. Впервые с момента знакомства мы оказались с ней вот так, наедине. Можно ли было считать это свиданием? Как знать. Сейчас, по прошествии времени, мне кажется, что Винаби тогда хотела поближе со мной познакомиться, побольше узнать обо мне в част­ности и о нас в целом. Она мягко и тактично расспрашивала о моей жизни и вообще обо всём, что ка­салось Беловодска. Я рассудил, что вреда от этого не будет, и рассказывал почти всё, кроме сугубо личных и тонких политических моментов. Параллельно я пытался и её расспросить об эльфах и о ней самой. Винаби тоже отвечала охотно, но менее развёрнуто, изящно переводя беседу вновь на меня. И этот разговор, столь же информативный, сколь и приятный, продолжался бы до самого дома Алакоса, если бы нас не прервали самым бесцеремонным образом.

— Опять приходится вас догонять! — заорали сзади на всю улицу. Конечно, это был ни кто иной, как Дан Леголас. Верхом на своём олене. Он спешился и, бесцеремонно меня отпихнув, вклинился между Винаби и мной.

— Чо ж вы не сказали, что к Алакосу намылились! — воскликнул он. — Я б сразу с вами похилял. Я этого хрена хрен знает сколько не видел... О! Каламбур! — Дан загоготал.

В общем, разговор был испорчен. Я шёл по улице рядом с героем, а его олень, которого он вёл в поводу, почти тыкался мордой мне в плечо и сопел, как мне казалось, сочувственно.

Остаться на улице у фавнова крыльца у Винаби тоже не получилось. Дан шлёпнул её своей лапищей по спине и буквально втолкнул в лавку.

— Здоро?во, шайтан! — гаркнул он. — Смотрю, всё цветёшь! Опять в кутузке побывал, что ль? Ни­чо, хайр уже отрастает, скоро совсем заметно не будет, — герой бесцеремонно потрепал короткие курча­вые волосы на темени фавна.

Пока я убирал в папку фотокопии и распла­чивался, Винаби поманила героя пальцем и произнесла:

— Поди-ка на два слова.

Такая возможность! Я наклонился через прилавок и тихо, чтобы не услышали через приоткрытую дверь эльфы, попросил:

— Милостивый государь, продайте мне её портрет. Умоляю.

Фавн задумчиво на меня посмотрел, почесал бородку. Пояснять, чей именно портрет я хочу купить, ему не потребовалось, он и так всё понял.

— Кхе, — сказал он. — Вообще-то, не люблю иметь дело с людьми, но за "милостивого государя" сделаю исключение. Интерес, как я вижу, не праздный. Червонец вас не стеснит?

— Нисколько.

— Держите.

На улицу я вышел как раз в тот момент, когда Дан, ворча, садился на оленя:

— Совсем у тя, Вин, чувства юмора нет! Да пожалуйста, уеду! Воркуйте тут себе.

— Весь день испоганил, — недовольно сказала Винаби. — Нашёл, чем шутить! Алакос, когда с каторги возвратился, больше года страдал чёрной меланхолией. А этот...

— Не обращай ты внимания, — попытался успокоить её я. — Он просто не думает, что делает и говорит.

— Окружающим от этого не спокойней.

— К Лорну пойдём?

— Не хотелось бы. С меня на сегодня довольно.

— Ладно, давай не пойдём. Да, а есть здесь другой рынок, кроме того, что у северного въезда? Орис апельсинов хотела.

— Есть, конечно. Я покажу.

Рынок, на который привела меня Винаби, имел более российский облик, чем предыдущий. Торгов­цев-тугар тут было меньше, чем обыкновенных крестьян или романцев. Овощи и ягоды продавали морфы, похожие на белок (Эрик назвал их векшами) и ещё одна разновидность — длинноухие кролы с короткими хвостиками, не оставляющими сомнений в их заячьем прототипе. Винаби отыскала лавоч­ку, в которой сидел старичок совсем азиатской наружности, долго перебирала благовония, отобрала несколько, а ещё купила красивый китайский веер.

— Моя страсть, — улыбнулась она. Было похоже, что к ней потихоньку начинает возвращаться доброе расположение духа.

Неожиданно я почувствовал лёгкое, едва ощутимое прикосновение. Качнулся в сторону, резко раз­вернулся вправо. Рядом стоял невысокий, ростом с нашего гноббита, человечек. Был он ещё более щуп­лым, чем Михель, безусым и безбородым, но тоже, кажется, вполне взрослым. Тёмные, словно мас­лины, глазки его смотрели заинтересованно и хитровато.

— Чего тебе, парень? — спросил я.

— А чего-нибудь, — ухмыльнулся человечек.

— Брысь, попрошайка! — хотел я прогнать коротышку. Но Винаби ловким движением ухватила его за шиворот и начала ощупывать многочисленные кармашки и сумочки, которыми изобиловали куртка, пояс и широкий ремень через плечо человечка.

— По-моему, это твоё, — заметила она, протягивая мне... пистолетный магазин! Я схватился за оружие — точно! Паршивец выдернул запасной магазин из моей кобуры, а я даже не заметил!

— Ах ты, гадёныш... — зарычал я, но коротышка уже выскользнул из руки эльфини, отпрыгнул на десяток метров и насмешливо крикнул:

— Клювом не щёлкай, стоеросина!

— Ворюга, — сказал я, запихивая магазин в карман брюк и передвигая кобуру вперёд, чтобы всё время контролировать её локтем.

— Это шустрик, — объяснила Винаби. — Самое любопытное и вороватое племя во всей округе. В город их официально не допускают, но они всё равно как-то просачиваются. Так что, не зевай. Давай-ка зайдём ещё вот сюда, — она указала на неприметную обшарпанную лавочку в глубине бокового ряда. Я пожал плечами: надо, так зайдём, почему нет?

Лавочка оказалась непростой. Здесь продавали всё для магии, колдовства и ворожбы. Я даже по­дивился, насколько интерьер лавки повторял расхожие киноштампы: по всем углам развешаны пучки трав и кореньев, полки заставлены баночками со снадобьями, какими-то древнего вида книгами, а ещё более древнего вида свитки разложены на специальных кронштейнах рядом. Сбоку выставлены всевоз­можные резные посохи, прозрачные шары на подставках, за стеклом прилавка лежат многочис­ленные амулеты. Хозяин — невысокий светловолосый эльф в роговых очках — поприветствовал Вина­би корот­ким кивком, а меня словно вообще не заметил. Эльфиня внимательным взглядом окинула полки, назвала по-квенийски несколько товаров. Расплатилась.

— Гляди, — сказала она, — казацкая гривна.

И протянула мне монету, на аверсе которой было выбито "1 гривна", а на реверсе портрет борода­то­го человека в шапке, обрамлённый надписью "Ермакъ Тимофеевичъ".

— Это, что же, у казаков собственная валюта? — удивился я.

— Не совсем. У них только серебро по-другому называется, да мелкие меньше копейки. А по весу и достоинству — то же самое. Ну, всё, пойдём.

— Неужели ты во всё это веришь? — удивлённо спросил я на улице.

— Во что?

— Да в магию эту.

— Я не просто верю, я её делаю.

— В самом деле? — скептически прищурился я.

— Не веришь? Смотри внимательно.

Она легонько подпрыгнула и... повисла в воздухе сантиметрах в двадцати от мостовой. Медлен­но-медленно, будто в плотной воде, Винаби опускалась вниз, и лишь через полминуты ноги её вновь кос­нулись кам­ня. Проходившая мимо старушка, увидав это, выругалась:

— Тьфу, бесовское отродье, прости меня, Господи! — и перекрестилась.

— Ничего бесовского, — возразила Винаби. — Этим способом ваши святые ходили по воде. — И повернулась ко мне: — Убедила?

— Да уж. В средневековой Европе тебя бы за такое на костре спалили.

— А нас чуть было всех и не пожгли. Поэтому мы оттуда и переселились... Направо, здесь можно срезать угол.

Я послушно свернул вслед за ней во дворы. А Винаби продолжала:

— В сказках возможности магии сильно преувеличены. Реальность более прозаична. Слышал ког­да-нибудь про зажигателей? Они способны поджечь предмет простым прикосновением, а некоторые — даже издали.

— У нас это называют пирокинезом. Научно это явление не доказано, но после того, что ты сейчас сделала, я готов поверить, что и это правда.

— Чистая правда. Сколько раз бывало, что по заказу торговцев жгли лабазы их конкурентов. И не сосчитать. Одного за это повесили вместе с зажигателем, которого он нанял.

— Как же такое можно доказать?

— Один про?зор заметил, как он это делал. Ну, такой человек, который может видеть живую эмана­цию. Он и свидетельствовал. А потом уж отыскали тех, кто слышал, как зажигатель с купцом сгова­ривался.

— Дела... А ведь такой дар — страшное оружие. В бою, например...

— В бою его семь раз стрелой можно проткнуть, пока он что-нибудь успеет, — махнула рукой Винаби. — Зажигательство только и годится, чтобы костры разводить да исподтишка шкодить.

— А ещё какая магия бывает? — спросил я.

— Ну, вот становиться легче, например. Люди это редко умеют, а мы, эльфы — почти все, в разной степени. Потом ещё дальночувствие, когда маг издалека ощущает присутствие живого и его настрое­ние. Даль­нодействие, когда усилием воли двигают вещи. Заживление ран. И боевая магия, когда на­носят удар, не касаясь, а попадают прямо по внутренностям.

— Телепатия, телекинез, экстрасенсорное целительство, астральное каратэ... — задумчиво пере­числил я, переводя её терминологию в современную. — У нас это тоже на уровне легенд.

Мы завернули за очередной угол, спугнув белого хоря, который лакомился пойманным грызуном. Кошек в этом городе не было вовсе, их заменяли хорьки и ласки: жили у хозяев или бродяжничали, ловили мышей, разоряли воробьиные гнёзда, выясняли отношения с собаками. Проследив взглядом стремительного зверька, я вдруг понял, что совершенно напрасно мы углубились в эти дворы. Лучше было идти по улице. Тогда бы нам не попалась на глаза безграмотная надпись, намалёванная белилами вкривь и вкось:

Ельфы на лапках разносят заразу

Ельфа увидил — дави ево сразу!!!

На лицо Винаби набежала тень. Эльфиня ускорила шаг, её походка сделалась размашистой, почти мужской. Она явно старалась не подавать виду, но я почувствовал, насколько больно укололи её по­луграмотные расистские стишки. Я пытался продолжать разговор, но эльфиня отвечала односложно, и мне волей-неволей пришлось замолчать. Как же вывести её из этого состояния? Мы подошли уже к знакомым местам Западной слободы, и я решил попытаться прервать на некоторое время наш разме­ренный путь.

— Жарища какая, — сказал я. — Может, пройдём через парк?

— Так получится дальше, — бесцветным голосом отозвалась Винаби.

— А мы куда-то спешим?

— Да нет.

Первый крохотный успех! Продолжаем в том же духе...

— Присядем? — предложил я, кивая на резную деревянную скамейку в глубине аллеи. Винаби молча пожала плечами.

— Да не расстраивайся ты! Из-за каких-то уродов, которые и писать-то толком не умеют!

— На свете мало вещей, которые я не терплю, — сказала Винаби, глядя вдаль. — Но это беспри­чин­ное неприятие всех, кто в чём-то отличается... Оно очень меня напрягает. Я потому же и Алакоса сто­роной обхожу. Из-за его отношения к людям.

— Винаби... — не придумав ничего лучше, я, как маленькую, погладил эльфиню по дивным бе­лым волосам. И уже не мог заставить себя отнять руку, такими мягкими и шелковистыми они были. Винаби не возражала против этой неожиданной ласки, сидела всё так же спокойно, губы её тронула едва за­метная улыбка. Вот-вот замурлычет, подумал я.

И оказался не прав. Внезапно эльфиня тряхнула головой, уклоняясь от моей ладони.

— Хватит разврата, — сказала она. Голос её прозвучал беззлобно, но я поспешно отдёрнул руку.

— У меня и в мыслях не было! — попытался оправдаться я.

— Наверняка, — кивнула она. — Я же с твоей точки зрения...

— Женщина сказочной красоты! — прервал её я.

Она медленно повернула голову и посмотрела на меня поверх очков. Во взгляде её читалось удив­ление и что-то ещё, но явно не возмущение.

— Правда? — спросила она. Я не отвёл взгляда:

— Да. Но я никогда ничего такого себе не позволю... без твоего согласия.

— Спасибо. Ты рыцарь, — улыбнулась она. — Пойдём?

И, взяв меня за руку, потянула за собой по аллее, в дальнем конце которой виднелась часть улицы и колокольня церкви Андрея Первозванного, откуда до гостиницы было уже рукой подать.

16

После того случая отношение Винаби ко мне заметно изменилось. Не в смысле теплоты — она и без того была очень любезна, и не только со мной, а со всеми нашими — а в плане доверия. Насколько во­обще такое загадочное существо может быть откровенным с обычным человеком вроде меня. Винаби познакомила меня с несколькими живущими в городе девушками, которых она знала прежде. Одна из них — миниатюрная, очень обходительная брюнетка — жила в посаде возле графского дворца. Она серьёзно увлекалась богословием, знала все местные языки, а кроме них — церковнославянский, древ­нееврейский и санскрит. С ней было настолько интересно общаться, что мы задержались допоздна и едва не угодили под одно из "не говорите, что не предупреждены". Ещё пять минут, и нам бы, воз­мож­но, пришлось иметь дело с местной тайной полицией, что в мои планы никак не входило.

Я и радовался, и опасался: как бы развитие наших с Винаби отношений не привело к серьёзной ссоре с Даном. Но герой пока явного возмущения не выражал. А может, просто не видел, поскольку про­должал колобродить где-то от полудня до глубокого вечера. Возвращался он самостоятельно, и, хоть однажды свалился с оленя у самых ворот, возить его мёртвым грузом больше не приходилось. Про­падал вечерами и наш следопыт, но являлся не слишком поздно, и пахло от него, как отметила, приню­хавшись, Маришка, не столько пивом, сколько хорошими духами. Вир и Алан, которых замет­но тяго­тил пыльный город, в свободное время предпочитали нежиться на траве в парке под сенью какого-ни­будь дерева пораски­дистей. Маришку и Орис, наоборот, постоянно тянуло поглядеть, что находится в той или иной части города. Торчать в гостинице или ходить хвостом за учёными они не желали кате­горически. Приходилось нянчиться с ними отдельно — то нам с Винаби, то Никите или Эрику.

Так прошло ещё восемь дней. За это время мы успели немного изучить город, покататься на здеш­них трамваях, а заядлый нумизмат Бобровский при активной помощи Марины накопил целую коллек­цию местных денег. И официальных царского типа, и казацкой мелочи, и двух других денежных сис­тем. Одна из них принадлежала лесным гномам — их талер соответствовал по размеру серебряному пол­тиннику, мелочь именовалась "гроши", а монета с рубль — "дублон". Вторая, тугарская, отлича­лась сильнее. Их туман примерно равнялся трём рублям, таньга — тридцати копейкам, алтын — трём. Соответственно, и пятиалтынные тут имелись не в просторечном, а в самом прямом смысле этого слова. Михаил Ильич радовался, как ребёнок, перебирая разнокали­берные монетки, и предвкушал, какой фурор произведёт его доклад в Беловодском нумизматическом обществе. Иван Степанович с Любой вечерами, а иногда и днями просиживали с бумагами, система­тизируя на­копленную информа­цию, и, кажется, пытались построить какую-то новую теорию, объяс­няющую и на­личие реликтовых видов, и такую удивительную множественность разумных существ в этой части Кот­ловины. Рита, послушав их чуток, обычно норовила найти себе дело по хозяйству, ута­щить Винаби на рынок — что угодно, лишь бы ей не принялись излагать очередную гипотезу. Всё равно, максимум, к вечеру, гипо­теза эта оказывалась в корзине. Залезский познакомился с какой-то местной студенткой, жившей на соседней улице, и проводил свободное время с ней. Студентка, по его словам, была очень неглупой барышней, много читала и с ней было так интересно... В последнем я ни капельки не сом­невался, уже на второй день заметив у бойца чуть повыше подбородка след губ­ной помады. Галушкин тоже време­ни даром не терял, даром что тормоз. Впрочем, вся его нетороп­ливая тугодумность мигом исчезала, стоило пушистой Зойке попросить его помочь. Ноги в руки, пыль столбом! Приказания бы он так выполнял.

В один из вечеров в гостиницу загля­нул Ион Петрески. Он принёс несколько бутылок романского вина "Черен щирел", то есть, "Чёрный аист", и предложил "посидеть, поговорить". Слушал он очень внимательно, задавал уточняющие во­просы, а прощаясь, пообещал, что сложит сагу о мёртвом боло­те, Чёрных Ельниках и веприных лесах.

Наконец, Эрик разыскал своего знакомого охотника, что жил в городе. Оказывается, он просто-на­просто гостил у сестры в посёлке Рудное. Это был горный гном по имени Гюнтер Траин, рыжий, как огонь. Длинные волосы и борода его были расчёсаны и заплетены в крупные косы на скандинавский манер. Узнав, что мы хотели бы продолжить путь на восток или юго-восток, он с удовольствием согла­сился выйти с нами. Однако, от поездки в одиночестве предостерёг: слишком опасно. За Ново­бельским начинается Дикое Поле, а там живут кочевые племена и водятся очень "сурьёзные" хищни­ки. Лучше присоединиться к торговому каравану, идущему в том направлении. Иван Степанович при­слушался к мнению бывалого, и мы отправились в Гильдию купцов. Там, на наше счастье, мы столк­нулись с уже знакомой нам кошкой Никой. Она и помогла найти купца, готовящего торговый вояж на юго-восток. Как известно, купцы — народ деловой, поэтому соглашение состоялось без лишних про­волочек. Кара­ван отправлялся через два дня на третий, в понедельник.

А накануне, в воскресенье, произошло весьма неприятное событие. В этот день Дан Леголас, как всегда, отправился "к друзьям". Ушла к одной из подруг и Винаби, попросив на сей раз её не сопро­вождать, потому что у подруги собирается "девичник". Отпросился проститься с Сандрой следо­пыт. А я поехал с остальными закупать припасы на долгий путь. В гостинице остались Галушкин и Халлон. Когда мы вернулись, эльф отозвал меня в сторонку и сообщил:

— Командир, что-то неладно. Винаби вернулась мрачнее тучи, поднялась к себе.

— Сейчас попробуем разузнать, — сказал я.

Легко сказать "разузнаем", а как? Идти к Винаби самому? Я решил поступить хитрее. Отвёл в сто­ронку Орис и поручил сие важное задание партии и правительства ей. Всё-таки, они с Винаби давно друг дружку знают. Казалось, план безупречен, но он не удался. Возвратившаяся через десять минут девочка развела руками:

— Говорит, выпила лишнего, нездоровится. Обещала, к утру всё будет в порядке.

Загадку разрешило появление Дима Браги. Оказывается, всё произошло в том же самом трактире "Китайскiй монахъ", где служит Сандра. Профессиональный герой надирался в обществе собутыль­ников, на коленях у него восседала какая-то девица, обнимая его за шею. И тут в трактир заглянула Ви­наби. Увидев перемазанного в губной помаде кавалера в столь пикантной ситуации, она не сказала ни слова. Постояла, как столп, повернулась и ушла.

— Ох, что-то будет, — покачал головой Вир. — Этакого она ему точно не спустит.

— Знаете, коллеги, — сказал осторожный Бобровский, — давайте-ка расходиться по номерам. За­втра в дальний путь, и всё такое. Начнут выяснять отношения — пусть делают это без нас.

Когда вернулся герой, я не слышал. Залезский, когда я пришёл со сменой, сказал, что приехал он около полуночи. И до утра в гостинице царила зловещая тишина ожидания неприятностей. Кажется, даже собаки в окрестных дворах не брехали.

А наутро герой, как ни в чём не бывало, радостно обнял Винаби за плечи и поинтересовался, как спалось.

— Мне — прекрасно, а тебе? — отвечала она.

— Великолепно!

— Очень рада. Тогда вот что: собирай-ка вещички и катись на все четыре стороны, — не меняя тона, сказала эльфиня.

— Ты чо, Вин?

— Ничего. Просто мне на-до-е-ло. Сгинь с глаз моих. Рассыпься.

— Ты из-за вчерашнего, что ли? Да мы с Веркой просто прикалывались.

— Вот и вали, прикалывайся дальше. С ней или с кем ещё — мне теперь безразлично.

— А если не уйду, тогда что?

— Вам придётся уйти, — спокойно сказал вдруг Иван Степанович. — Причём, обоим.

И Дан, и Винаби одновременно повернули головы к нему.

— Ссоры и склоки мне здесь не нужны, — твёрдо продолжал профессор. — Разбираться, кто прав, а кто виноват, я тоже не желаю. Извольте оба покинуть экспедицию. Лейтенант, будьте добры про­следить, чтобы через четверть часа этих двоих здесь не было.

— Слушаюсь, — ошалело козырнул я. Оказывается, добрейший и деликатнейший профессор мо­жет быть и таким — суровым и непреклонным, как скала. Я посмотрел на Эрика, ища поддержки. Мудрый эльф прекрасно всё понял. Хлопнул в ладоши:

— Так, ребятки. Слышали распоряжение начальника экспедиции? Давайте-ка поживее, не доводи­те до греха.

— Хочешь сказать, ты вышвырнешь меня силой? — подбоченился герой. — Своего?

— Тимьяновский пёс тебе... — буркнул себе под нос Вир. А лицо Эрика приняло самое просто­душное выражение.

— Служба у меня такая, — развёл руками он. — Лично я на вас никакого зла не держу, но — при­каз. Алан, поди, помоги Винаби уложить сумы.

Пришлось "сладкой парочке" седлать оленей. Затягивая подпругу так, что бедное животное пере­ступило с ноги на ногу и обиженно засопело, герой ворчал:

— Всё из-за тебя, Вин! С твоими концертами и меня турнули. Как вот они теперь без меня в этих ди­ких степях?

— Да. Пропадём, совсем пропадём, — закивал гноббит. На сей раз ехидство было настолько явным, что понял даже Леголас.

— А ты, сморчок, чо манатки не собираешь? — спросил он. — Ты разве за ней не увяжешься?

— Мне было бы приятно путешествовать в обществе несравненной Винаби, однако ж, в этот поход я пустился вместе со всеми, — гордо сказал Михель. — И со всеми останусь. Меня, в отличие от не­ко­торых, никто не просил отсюда.

Винаби поглядела на гноббита с явным интересом. Она, как, впрочем, и я, была уверена, что он отправил­ся в путешествие исключительно ради неё. А тут такой пассаж. Герой же буркнул:

— Ну, и дурак.

— Кыш ин тохес! — напутствовал его гноббит. Залезский хихикнул. Я тоже улыбнулся: случайно мне было известно это словосочетание, и куда оно адресует.

— Чо-о? — насторожился Дан.

— Я грю, счастливого пути, — широко улыбнулся Михель.

Выезжая из ворот, эльфы демонстративно повернули оленей в противоположные стороны. Винаби на миг придержала своего скакуна и бросила герою через плечо:

— Уапсенуваньелья иле.

— Что она сказала? — шёпотом спросил я Орис.

— М-м, — девочка потёрла пальцами ухо, — дословно "не прощу-я-тебе всего".

— Думаешь, рассорятся вдрызг?

— Вот уж не знаю. Так капитально они ещё не цапались. А и рассорятся, невелика беда. Она себе получше найдёт.

— Что верно, то верно, — заметил гноббит. — Да любой будет лучше этого шлимазла.

Распрощавшись с любезным управляющим и его помощницей, мы тоже выступили в путь и к десяти часам были возле восточных ворот Привольска, где собирался караван. Восточная слобода была совер­шенно не похожа на Западную, напоминая какой-нибудь среднеазиатский городок, но я мало смотрел по сторонам. Я думал о Винаби, неожиданно вычеркнутой из нашей компании. Мы так о многом не успели поговорить...

А вскоре мне стало не до размышлений. Нужно было идти с профессором к купцу, обсуждать по­рядок движения, охрану и прочие неотложные вопросы. Купец Ерофей Сигизмундович Самойлов оказался мужчиной солидным, в смысле, дородным. Он носил пиджак в мелкую вертикальную по­лоску, белую рубаху-косоворотку из хорошего хлопка, синие брюки кавалерийского типа, но не на­столько широкие, как галифе, и добротные сапоги чёрной кожи. На голове его красовался не картуз, а четырёхугольная польская конфедератка. Караван купца был не особенно велик — два десятка паро­конных возов-фур, нагруженных по самые тенты. На них ехало тридцать душ, включая самого купца, его приказчика Фильку и крольчиху-счетоводшу, полную кокетливую дамочку в платье с многочис­ленными рюшками и шёлковым бантом на левом ухе. Среди возчиков и слуг были не только люди, но и ещё несколько морфов и маленький хоббит, которого приказчик представил как мистера Гонзо Боч­кинса, казначея. Охранять своё имущество, жизнь и здоровье купец нанял караул из дружины Соколов. Караульных возглавлял поручик Певцов, разбитной рыжеватый блондин с кудрявым чубом, на казац­кий манер выбивающимся набок из-под форменной фуражки. Он проявил живейший интерес к нашим автоматам, подержал в руках, приложился по пролетающей чайке, вздохнул завистливо. Спросил, не гномская ли это разработка. Я сказал, что нет, собственная.

— Везёт, — снова вздохнул поручик. — Ну, пойдём, познакомлю тебя с моими!

Команда у поручика подобралась весьма разношёрстная. Двадцать семь душ: славяне, романцы, тугары, четвёрка волков, два молодых гнома и двое постарше. Все наёмники, кроме гномов, носили не фуражки и не пилотки, какие я уже видел, а своеобразные кепи с лаковым козырьком, очень похо­жие на американские времён войны Севера и Юга. У каждого на поясе болталась кобура со здоро­венным "смит-вессоном", а у гномов — по две, что делало их похожими на ковбоев из вестерна.

— Мои бомбардиры, — отрекомендовал поручик старших гномов.

— Меня зовут Рон Гимли, — назвался тот, у которого борода была чёрная. — А это, — он указал на русобородого, — Клаус Бродульф по прозвищу Святой.

— Хо-хо! — воскликнул Клаус, оглаживая бородку, и оба гнома весело загоготали.

— А вот Трофим, — продолжал поручик. Я задрал голову вверх, чтобы взглянуть в глаза этому ве­ликану. Рост его превышал два метра. А руки... Не удивлюсь, если он гнёт подкову одной левой.

— Ну, а с нашими разведчиками встретимся позже, — завершил знакомство Певцов. — Эх, были у меня ещё два брата эльфа. Что из луков стрелять, что на шашках рубиться мастера. Да старший тут недавно женился, а за ним и второй отказался в походы ходить.

Помимо револьверов, вооружение караула состояло из трёхлинеек, снабжённых отъёмными мага­зинами на десять патронов, и пары двуствольных седельных пистолетов двенадцатого калибра — ни дать ни взять, типичные бандитские обрезы.

— А что это у вас за оружие? — заинтересовался я, обратив внимание на торчащий из-под брезента странного вида ствол.

— Да пулемёт, что же ещё, — отодвинув часового, Певцов вынул из подводы громоздкий пулемёт весьма непривычной конструкции. Ствол с кожухом наподобие фрицевского МГ-34, короткая квад­ратная ствольная коробка, куцая рукоятка управления огнём и солидный деревянный при­клад. Магазин крепился точно так же, как у "калаша" и был очень похож, только изогнут сильнее.

— У вас разве их нет? — удивился поручик, протягивая пулемёт.

— Есть, но другие. Того же конструктора, что и ав... винтовки.

Пулемёт оказался довольно тяжёл — под десять килограмм. На ствольной коробке сбоку было на­писано: Valtion KivДДritehdas JyvДskylД. На верхней стороне стояли буквы L.S. 26 и номер 371284, а ниже — иероглифы ??. Им я не очень удивился — как-никак, Китай отсюда недалече. Но надпись лати­ницей явно чухонского звучания... Откуда в Китае взялись "каря-ачие финские па-арни"? По­стой-ка, ЛС26... Лахти-26! Неужели китайцы и его скопировали?? Вот дают, сыны Поднебесной! Уже значи­тельно позже я выяснил, что эту модель Китай заказал в Фин­ляндии в трид­цать седьмом году. Изготовили их полторы тысячи, но триста штук до заказчика так и не до­шли. Из них около сотни попало сюда, в Котловину.

— Всем хорош, тяжёл только, — комментировал Певцов. — И магазин больше не сделаешь. Про­бовали, клинить начинает. Трофим! Убери. Да прикрой получше, чтобы не торчали, — приказал он богатырю и пояснил: — Законно-то их нам иметь не позволяют, приходится прятать. А как иначе прикажешь? В поле против орды с одними винтовочками?

— Самоубийство, — согласился я, вспомнив фильмы про татаро-монгол и Гражданскую войну. Остановить несущуюся на тебя конницу можно либо большим количеством стрелков и укреплени­ями, либо пулемётами.

— Гномы, сказывают, давно уж самострельные винтовки выпускают, — продолжал поручик, — да только нам не продают.

Я не стал его расстраивать и рассказывать о консерватизме гномских мастеров, тем более что со­мневался: а нужно ли вообще поручику знать о налаженных нами контактах с гномами и эльфами? По словам многоопытного Эрика, здешние люди наивно полагали, что эльфа можно заинтересовать день­гами, а когда он не соглашается, значит, обиделся, что слишком дёшево оценили. Нет, пусть уж оста­ются в неведении.

— Поручик! — окликнул Певцова Ерофей Сигизмундович. — У вас всё готово к выступлению?

— Так точно, вашстепенство!

— Тогда с богом! Трогай!!

И караван двинулся в путь.

Конец первой части