Новгород столица Руси. (Текущее обновление)

После окончания аудиенции, Мефодий Расстрига, поджидавший меня в коридоре патриарших палат, тоже попросился в поход и предложил захватить с собой в Москву передвижной электрошокер. Этот девайс прекрасно показал себя во время кампании по выявлению слуг Дьявола в среде новгородских черноризников. Я отказал Расстриге в его слезной просьбе и приказал зорко следить за обстановкой в Новгороде, так как ожидал скорой активизации вражеской агентуры, а опричники Мефодия уже нагнали страху на наших врагов.

Закончив разговор с Расстригой, я отправился в келью Пимена Горбатого, где обсудил с правой рукой патриарха различные политические расклады, которые могут сложиться в Новгороде. Пимен заверил меня, что справится с обстановкой в городе, и пожелал скорой победы княжескому воинству. Я тепло простился со старым монахом, после чего отправился на Томилино подворье, где предстояло озадачить Любаву Жигарь и Машку певунью на время моего отсутствия.

Глаза у женщин всегда на мокром месте, поэтому слезы из глаз моих дам полились ручьем, как только мы с Сиротой поднялись на крыльцо терема. Именно в этот момент я узнал тщательно скрываемую от меня тайну. Только полный идиот не понял бы, что Любава не ровно дышит к моему начальнику охраны, так как она буквально повисла у Павла на шее и едва не утопила в слезах. Мне также довелось промокнуть, потому что на моей шее повисла рыдающая Машка. Кое-как остановив вселенский потоп, мы прошли всей компанией в терем, где я грозно потребовал от плакальщиц накормить нас обедом. Слезы мгновенно просохли и девицы со скоростью ветра унеслись командовать на кухню. За обедом я поставил красавицам задачи на время нашего отсутствия, после чего отправился в свои покои часок передохнуть.

Хотя подготовка московского похода носила авральный характер, но к утру 15 июня все было готово и мое воинство еще до полудня вышло из Новгорода. Боярин Карякин успешно набрал полтысячи добровольцев готовых пойти с Новгородским князем хоть к черту на рога, но с лошадьми вышла загвоздка. Для тысячной дружины, уходящей в поход на Москву требовалось не меньше тысячи коней, а если считать заводными, то и все полторы тысячи. Такого количества лошадей в наличии просто не было, поэтому нам пришлось рассаживать бойцов в фургоны. Пароконные фургоны производились моими мастерскими, и полсотни новомодных повозок на рессорах уже стояли на вооружении полкового обоза, а также минной роты. Однако их количества явно было недостаточно, поэтому пришлось срочно мобилизовывать недостающие фургоны у купцов. Конечно, хозяев реквизированного транспорта это не обрадовало, но война диктует свои правила, к томуже посадник пообещал выплатить компенсацию потерпевшим.

Провожать княжескую дружину в поход вышло практически все население Новгорода. Я сидел на вороном коне в блестящих доспехах во главе колонны и, помахивая ручкой, отвечал на восторженные вопли населения. Однако когда новгородское войско отдалилось от города на пару верст, новгородский князь перебрался с боевого коня в фургон, где улегся на мягкую перину, так как недавнее ранение не позволяло мне долго находиться в седле. Вот так лежа на перине и поскакал светлый Новгородский князь Александр Олегович бить супостата.

Здесь уточню, что новоявленный князь по 'пачпорту' был Александром Даниловичем Томилиным, но народная молва перекрестила Новгородского князя, заменив отчество и фамилию, родовым именем. Вот с той поры Александр Томилин стал Новгородским князем Александром Олеговичем, хотя не имел к Вещему Олегу прямого отношения.

* * *

Вынужден сделать небольшое отступление в своем повествовании, чтобы разъяснить несколько важных моментов и обстоятельств. В 21 веке переброска тысячи бойцов на другой конец света не бог весть, какая сложная задача. Технический прогресс обеспечил жителей планеты Земля железными дорогами, кораблями и авиацией, поэтому слетать в Европу на выходные может любой желающий, конечно при наличии финансовых возможностей. Увы, но где эти железные дороги и автомобильные шоссе? По этой причине, чтобы дружине преодолеть расстояние в пятьсот верст между Новгородом и Москвой, необходимо организовать целую экспедицию!

Пешее войско за день может пройти в среднем 20-25 верст. Конница с обозом и заводными лошадьми за это время преодолеет полсотни верст — не более! Как не рви жилы, но быстрее двигаться невозможно! Конница без обоза может пройти форсированным маршем сотню верст, но через два дня лошади выбьются из сил, и нужно будет останавливаться на дневку. Если поход более трехсот верст то на, то и выходит, поэтому устраивать гонку бессмысленно. Я поначалу планировал доскакать до Москвы за пять — шесть суток, но знающие люди сразу охладили мой пыл. Поняв, что я лезу в дела, в которых плохо разбираюсь, я свалил проблему на подчиненных и с умным видом утверждал чужие приказы.

Уже в дороге, анализируя ход подготовки к походу, я с удивлением понял, что подготовка прошла без особых огрехов, а решение самоустраниться оказалось абсолютно верным. Мои соратники давно привыкли трудиться в обстановке превентивного аврала, поэтому учли все основные потребности нашего войска и в подготовке имелись лишь мелкие недочеты. Я порадовался за себя любимого, так как понял, что работаю в сплоченной команде единомышленников, а не машу саблей в одиночку. С такими помощниками шансы на успех московского похода возрастает в разы и если я не облажаюсь по собственной глупости, то не все так плохо как выглядело еще пару дней назад.

* * *

До Москвы новгородская дружина добралась за десять суток. Такие скорости передвижения войска с обозом в эти времена считались большим достижением, поэтому появление нашей колонны в Тверском княжестве для местных властей оказалось полной неожиданностью. Нам удалось проскочить по тверской территории, не встретив никаких препятствий, хотя я опасался вооруженного противодействия. Конечно, были попытки местных бояр выяснить, кто это скачет по их землям, но увидев вооруженное до зубов войско, боярские дружины сразу убирались с дороги и спасались бегством.

В 1464 году правил в Тверском княжестве одиннадцатилетний Великий князь Тверской Михаил Борисович — шурин (брат жены) убитого мною Ивана III. Как я впоследствии узнал, именно в это время в Твери находилась Великая княгиня Мария Борисовна с шестилетним сыном Иваном — наследником Ивана III. Княгиня с княжичем сбежала из Москвы, спасаясь от набега хана Касима, и только в Твери узнала о гибели мужа.

Миновав без боя Тверское княжество, мы к полудню десятых суток похода вышли к Москве и встали лагерем в десяти верстах от города. Разведка сразу отправилась в поиск и к вечеру вернулась с обнадеживающими разведданными. Московский Кремль еще держался, хотя дела у защитников были плохи. К счастью татары оставили попытки штурма после того, как в очередной раз крепко получили по зубам, после чего решили взять защитников измором. Осаждали кремль полторы тысячи татар хана Касима, а остальное татарское воинство рыскало в окрестностях Москвы в поисках добычи.

Наши разведчики столкнулись с одним из отрядов мародеров и вступили с ним в бой. Татар было всего два десятка, а моих разведчиков 'целых' семеро. Стрельцы сделали вид, что спасаются бегством, а перестрелять догнавших их мародеров в упор было минутным делом. Подавляющее превосходство в огневой мощи в очередной раз доказало непреложную истину, что против лома нет приема! Разведка взяла в плен командира татар, который выложил на допросе все, что знал о войске хана Касима.

Основываясь на полученных разведданных мой походный штаб, сразу приступил к разработке плана освобождения Москвы от 'монголо-татарских захватчиков'. По большому счету Касиму нечего было противопоставить моей дружине, в особенности стрельцам. Однако уличные бои в незнакомом городе грозили вылиться в побоище с большими для нас потерями, а это нам надо? По этой причине было решено выманить татар из Москвы наскоком конной стрелецкой сотни, чтобы затем разбить противника в чистом поле. Главное это заманить татар на минное поле и под картечь наших пушек, после чего разгром противника станет делом техники.

Местом для предстоящего сражения был выбран Ходынский луг (ныне Ходынское поле), благо до него было рукой подать. Еще затемно, мы свернули лагерь и заняли Ходынку, окружив свои позиции фургонами обоза. Минеры установили управляемое минное поле на наиболее угрожаемых направлениях, а как только рассвело, стрелецкая сотня ускакала в направлении Москвы, чтобы выманить татар из города.

Однако разработанный мною план дал сбой уже через полчаса после ухода конной сотни. На наши позиции неожиданно выкатился татарский отряд в сотню бойцов. Татары, видимо не разобрались в обстановке и без разведки поскакали в атаку. Сблизившись с заслоном из телег на сотню шагов, татары устроили карусель вокруг нашего лагеря и обстреляли нас стрелами. Большого ущерба обстрел не нанес, но среди бойцов появились первые раненые. Я, скрипя сердце, приказал вооруженным винтовками стрельцам открыть ответный огонь, после чего противник, потеряв два десятка человек убитыми и ранеными, ускакал прочь.

Такой форс-мажор подпортил мне настроение, так как теперь противник не полезет сломя голову в подготовленную ловушку, а наверняка проведет тщательную разведку. Однако не все оказалось так плохо, как я опасался. Как впоследствии выяснилось, вовремя атаки на наш лагерь получил смертельную рану один из многочисленных ханских сыновей — Абелькасим, который вскоре умер от ран на руках отца.

Атака конной стрелецкой сотни на татарские позиции у городских ворот также не прошла без внимания противника, и уже к полудню из Москвы выехало войско Касима. Как я и предполагал Касим выслал вперед разведку, которая была отогнана оружейным огнем, а затем татары решили закрутить свою фирменную карусель, обстреливая наши позиции из луков. Тактика татарской конницы была отработана веками, поэтому Касим не стал выдумывать ничего нового, на чем и погорел. Именно к такому развитию событий мы и готовили свою оборону, поэтому управляемые фугасы были установлены с таким расчетом, чтобы максимально проредить татарскую конницу, кружившую вокруг заслона из фургонов.

Хан Касим со своей гвардией в бою не участвовал, а расположился в трехстах метрах поодаль и наблюдал за развитием событий. Лучшего расклада ожидать было глупо, поэтому я отдал приказ артиллерии открыть огонь шрапнелью по ставке Касима. Первый же залп накрыл цель, а затем началось избиение младенцев. Управляемые фугасы буквально выкосили татарскую карусель, а залпы дефендеров довершили дело.

Противник бросился врассыпную, но потери татар были огромными. На месте полегло с не меньше трехсот татарских воинов, а еще с полтысячи получили ранения. Вокруг нашего лагеря образовались настоящие завалы из убитых и раненых лошадей, а предсмертные вопли людей и животных холодили душу.

Шрапнель и фугасы буквально нашпиговали коней и бойцов противника железными стрелками, после чего татарам стало не до боя. Металлическая стрелка редко убивает наповал, но когда адреналиновый наркоз заканчивался, раненому становится не до смеха. Уже через сутки половина раненых сходит в могилу от внутренних кровотечений, а через неделю начинается гангрена или заражение крови. При нынешнем уровне развития медицины после таких ран в лучшем случае выживает каждый пятый, да и те, кому повезло, становятся инвалидами. Для 15 века шрапнельный снаряд, несущий в себе три сотни металлических стрелок, является настоящим оружием массового поражения, правда, ни о какой женевской конвенции тогда даже не слыхивали.

Новгородские ополченцы в бою фактически не участвовали, а лишь с ужасом наблюдали за побоищем. Чтобы поднять боевой дух своего воинства, я приказал командиру ополченцев боярину Ивану Карякину вывести бойцов на зачистку. Через полчаса ополченцы дорезали раненых, после чего я приказал конной стрелецкой сотне и трем сотням ополченцев, выдвигаться в направлении Кремля.

Во время десятидневного похода, я ухитрился растрясти свою рану, и вояка из меня был никакой, поэтому атаку возглавили Павел Сирота и боярин Карякин. Я же остался в лагере на Ходынском лугу и стал дожидаться известий от своих подчиненных.

Через три часа из Москвы прискакал вестовой, который доложил, что татары бежали из города и осада с Кремля снята. Я, не мешкая, приказал сворачивать лагерь, и еще засветло моя дружина вошла в Москву.

Глава 14.

Освобожденная Москва производила удручающее впечатление. Практически все дома и усадьбы на улице оказались разграблены, повсюду валялись выпотрошенные подушки и перины, а также переломанная домашняя утварь и битая посуда. Пухом и перьями было запорошено все вокруг, поэтому казалось, что дорога к Кремлю усыпана тополиным пухом. Повсюду лежали полуразложившиеся трупы людей и домашней скотины. Вонь стояла страшная, а жаркая погода только усугубляла могильный смрад, и у меня в горле стоял тошнотворный ком пропитанный запахом смерти.

— Нужно срочно очищать город от трупов, иначе начнется эпидемия, — подумал я, глядя на весь этот кошмар.

Московские улицы словно вымерли, и город очень напоминал огромную декорацию для фильма ужасов. Выжившие жители, скорее всего, попрятались и выжидают, как повернутся дела, но наврядли их много осталось в городе. Вскоре мы обрались до Кремля и въехали в распахнутые ворота приземистой башни. Со знакомым мне московским Кремлем, нынешний Кремль не имел даже отдаленного сходства. Обветшавшие каменные крепостные стены пестрели заплатками из бревен и выглядели удручающее. Если быть честным, то этот наполовину деревянный полуразвалившийся забор с редкими башнями из когда-то белого камня, трудно было назвать крепостью. Изнутри Кремль выглядел ни намного лучше, чем снаружи. Территория резиденции Московского князя была застроена в основном деревянными строениями, среди которых я увидел лишь несколько довольно скромных каменных церквей. Никакого сравнениями с величественными храмами Новгорода даже и быть не могло.

Татары, успевшие похозяйничать в Кремле, едва не раскатали по бревнышку резиденцию Московского князя. Следы грабежа и разорения были видны повсюду. Однако в разоренном Кремле я, наконец увидел живых жителей Москвы, которые сидели и лежали повсюду куда доставал мой взгляд. Если прикинуть на глаз то здесь собралось порядка десяти тысяч человек, в основном женщин и детей от десяти лет и старше. Мужчин было мало, скорее всего, потому, что они в основном погибли, защищая свои семьи от татарского плена. Трехнедельная осада и голод превратили людей практически в скелеты, которые едва могли передвигаться.

Рядом с крыльцом княжеских палат я увидел Степана Бородатого, которого узнал с большим трудом. Прежде весьма дородный боярин избавился от лишних килограммов и стал похож на замученного постами монаха отшельника. Боярин что-то обсуждал с Павлом Сиротой и моего появления не заметил, поэтому я первым начал разговор.

— Ну, здравствуй боярин. Великое дело ты сотворил для Москвы. Я грешным делом не чаял тебя застать в живых, а ты удержался и многих людей спас от гибели и рабской доли! — сказал я, по-родственному обнимая Степана.