Осень Альвиады. Часть первая

Джон Фрэнки завтра же вылетит с работы — если раньше не вылетит сам Мэтью! Но сегодня дурак понадеялся, что наручники — всесильная панацея. Кретин, какой же кретин!

Болван как бы невзначай пристроил руку на не такую уж аппетитную ляжку твари. Да еще и начал поглаживать. Глумливо переглядываясь с прочими. Не намного умнее его, чтоб им!

До борделя потерпеть не мог! Или завести постоянную девку.

Хоть бы подумал, что у твари скованы только руки. Но отнюдь не ноги!

Мэтью с уже охолонувшим Полом рванулись вперед одновременно — перехватить идиота.

И естественно — опоздали.

Жалко ругаясь, выплевывает кровь изо рта. Сколько придется вставлять зубов — десять или двенадцать? И операцию оплачивать — если не хочет вечно шрамы на губах носить. Такое само не сойдет.

Джон отклеился от стенки, пытается подняться на ноги. И тянется за оружием, идиот!

— С...!

В ответ из пасти твари вырвалась ядовитая тирада. С перечислением всей родни Фрэнки — до седьмого колена. А еще — особенностей их анатомии. И в каких сексуально-кровосмесительных отношениях они состоят друг с другом и лично с ним.

Когда Дестроер успела выплюнуть кляп? Тогда же, когда всё остальное!

— Пусти! — Джон не слишком успешно трепыхнулся в крепкой хватке Пола. — Пусти, я замочу ее!.. Урою!..

— Минутой раньше, минутой позже, — с претензией на философию пожала тощими плечами тварь. Нагло и погано ухмыляясь.

Будто это не она только что материлась как... как тварь.

Обезоруженного Фрэнки можно уже не держать — окончательно настигла боль. Теперь сам и стоять не сможет. Наверняка в глазах мутится, как с тройного перепою.

Кажется, монстриха ему еще и почки отбила. Лучше его немедленно в госпиталь — с такими травмами рисковать не стоит. Если не хочешь огрести проблемы от начальства — за несчастный случай со смертельным исходом.

Отбить бы всё ей самой, да всё равно не выйдет. Дестроеры регенерируют как ящерицы. А если еще и инициируется...

И по этой же причине нельзя пихнуть на ночку в камеру к сексуально-озабоченным отморозкам. Скованной по рукам-ногам, само собой. Дескать, перепутали. И потом — мы вообще не знали, что у Дестроеров бывает пол.

— Мэйсон, проводи его в лазарет. А ты — пошла! — Мэтью с силой ткнул ее кулаком в спину. — А ну, поторопись, душегубка!..

Нет, пожалуй, хорошо, что дрянь нельзя расстрелять прямо сейчас. Потому как пуля — это просто. А вот если "забыть" намочить тряпку, что кладут на голову, когда врубят "трон"... Гореть тварь будет долго! А уж с учетом ее регенерации...

Джону стоит только намеком идею подбросить — он сделает. А Пол поможет.

Все равно Фрэнки списывать придется.

Кстати, насчет тряпок! Сунуть бы ей сейчас в рот кое-что...

Нельзя. Инициируется, чтоб ей...!

Ладно. Мэтью достал запасной кляп.

Хорошо быть таким предусмотрительным.

Глава вторая.

1

Дверь общей камеры бесшумно отворилась, пропуская нового узника. Узницу.

В первый миг Тави не разглядела в полумраке лицо. Лишь тоненькую фигурку, наручники, плечистых конвоиров за спиной...

Хрупкая светловолосая девочка.

Кто-то рядом с Тави — кажется, брюнет с капитанскими нашивками — присвистнул:

— Что могло натворить такое ангельское создание?

— Хорошенькая! — одобрительно отметил еще один арестант — с верхней полки.

Похоже, Тави в своем трансе еще не со всеми тут знакома...

— Совсем уже Галактическая Свора с ума спятила! Детей к смерти приговаривают! — выругался интеллигент справа. Тот, что помоложе.

— Все мы, живущие, закоренелые грешники, достойные лишь смерти. Лишь не все еще услышали свой приговор!.. — затянул привычную песню священник.

Девочка вступила в пространство поосвещеннее.

И Тави окаменела. Теперь она могла ответить интеллигенту. Но не хотела. Все равно это уже бессмысленно. Как и многое другое.

— Элия... — прошептала бывший врач.

Рецидивистка выплюнула кляп аж на середину камеры. На серый кафель пола.

— О, Сноу Квин! — махнула рукой девушка. — Неужели мы теперь в одной лодке? Ты ошиблась — я не там, где ты думала!

Дверь захлопнулась. Элия, разом помрачнела — и, слава богу, замолчала. Просто уселась на свободные нары. Обманчиво безобидно.

Тави полуживым взглядом следила, как монахиня гибким юным движением поднялась на ноги, подошла к дверям и решительно постучала.

Открыли. В просвете — хмурое лицо пожилого конвоира.

— Мы здесь все — приговоренные. И все остальные — свободны. Раскуйте же и эту девушку.

Она — в своем уме?!

— Эта девушка, к вашему сведению, сестра, — осадил монахиню конвоир, — два месяца назад застрелила собственных родителей. Не говоря уже о том, что она — латентный Дестроер.

Еще и это! Теперь многое понятно...

— Лишь Господь имеет право судить, — сестра Ирина даже не опустила глаз.

Эта девушка, похоже, никогда не покидала монастыря. Ни разу — за всю жизнь. Иначе не предлагала бы помощь всем подряд.

Монах считает всех живущих грешниками, достойными лишь Ада. А девушка уверена, что закоренелых не бывает. И каждый способен раскаяться.

Забавно, что оба — православные христиане. Да еще и из России. Это и есть та двойственность русской души, о которой столько говорят и пишут?

— Мы все завтра умрем. Будьте же милосердны.

— Ваше хваленое милосердие уже было ей оказано. И неоднократно! Последний раз — когда ее отправили вместо электрического стула в исправительную тюрь... интернат. В результате, директор и четыре охранника — в реанимации. И выживут или нет — еще вопрос. А пока ее вели сюда, она искалечила одного из моих людей. И наручники ей не помешали! На вашем месте я бы сунул Дестроеру кляп обратно. После той вони, что извергает ее пасть, впору мыть уши с мылом!

А вот теперь — невольно попятился. Это Дестроер (якобы латентный) подняла на противника взгляд. А уж оттуда может извергнуться кое-что похуже, чем из "пасти".

А если даже и нет — уж плевок-то долетит без проблем. С учетом, куда шлепнулся кляп.

— Тем не менее, я вас прошу. — Какой чистый, хрустальный голос.

Будь Тави младше — решила бы, что искренняя вера действительно делает людей лучше.

— Черт с вами, сестра.

— Благодарю вас.

Трое конвоиров торопливо расковали Элию. И еще более оперативно покинули камеру. Почти бегом.

— Смотрите, чтобы она кого из ваших не кокнула! — буркнул на прощание пожилой. И от души хлопнул дверью.

— О, Боже! — расхохоталась юная преступница. И как выяснилось — Дестроер. — Меня уже зэки в тюрьме боятся! Про охрану вообще молчу...

2

— Вы знаете ее?

Когда монахиня успела подойти? И так незаметно...

— Да. Иногда мне кажется, с нее и начались мои несчастья. — Тави замолчала.

— Расскажите.

Гордон против воли обернулась. Сколько чистоты, добра и понимания в больших серых глазах! Тави бы хоть немножко этого. Чтобы не так страшно и безнадежно было умирать!

А еще сестра Ирина — красива. По-другому одеть — глаз не отвести.

Зачем ей был нужен монастырь? Да еще настолько, чтобы жаждать смерти за веру? Хотя если вспомнить, что кое-кто здесь собрался на тот свет и вовсе по глупости...

Может, и в самом деле рассказать? Хуже уже не будет, так вдруг станет легче?

— Наверное, я просто уже была на пределе... — честно призналась Тави. — Со всяким может случиться. Но психиатр не имеет права на слабость. Особенно на такую. Но до этой девушки мне всех удавалось исправить. Всех детей, что приводили ко мне. А она даже сознание не раскрыла. До сегодняшнего дня я думала, что мне отказал профессионализм. Но раз Элия — латентный Дестроер, это всё объясняет.

— То есть вы не знали, что лечите Дестроера? — легкое удивление изогнуло темные брови Ирины.

— Такое не всегда... считают нужным сообщить. Наверное, во избежание предвзятости врача... — под слишком понимающим взглядом монахини Тави замолчала.

Ей действительно могли бы сообщить. Даже должны были.

И что теперь? Заявить протест прямо из тюрьмы? Из камеры смертников? Пусть пришлют комиссию на адрес ее могилы.

— К тому же, на тот момент Элия Рэндом была уже убийцей-рецидивисткой, а не только врожденным монстром. А я — психиатр, а не представитель правосудия. И иногда Дестроерство настолько скрытое, что сразу не выявляется. Я не знаю, какой именно случай у Элии. Разве что подойти к ней и спросить, — грустно усмехнулась Тави.

А заодно спросить у бывшего начальства, почему рисковали жизнью не самого плохого психиатра. Тогда еще ни в чём себя не запятнавшего.

— А если этот... дар выявляется в детстве?

— Не знаю. Я о таких случаях не слышала. Возможно, у совсем маленьких детей он не проявляется вовсе.

И не о том ли Декрет?

Только на самом деле — иногда проявляется. И тогда всё еще можно исправить. По крайней мере — для окружающих.

Существует методика уничтожения Дестроерского Дара. Но объяснить ее Ирине будет сложно. Да и незачем.

Она сочла чрезмерно жестоким даже заковать неисправимую рецидивистку в цепи. Что же тогда слишком мягкосердечная монахиня скажет о мерах, принимаемых к более младшим? Еще не успевшим совершить ничего.

Скорее всего, Элия просто миновала этот возраст без последствий. Или проклятие не ушло, а затаилось. А потом вернулось и проявилось вновь. Уже навсегда.

Или... или она действительно стала Дестроером лишь в последние два месяца. И потому в медкарте об этом ни слова.

— Я не смогла убедить ее даже в том, что она неправа... — Горькая усмешка уже не сходит с губ. "Неправа"! Милый термин для убийства. — И говорить со мной Элия не захотела. В каком-то смысле мы, психиатры, тоже исповедники. Но не все склонны раскрывать нам душу. — Особенно те, у кого ее нет. — Вам ведь приходилось исповедовать, сестра?

— Зовите меня Ириной. Нет, не приходилось. У простой монахини нет такого права, если рядом священник.

— Неважно. Я уверена, вы и так понимаете, что такое пропустить через себя чужую боль, чужую вину, прочувствовать до мельчайшей капли. Раз за разом, день за днем — с новыми и новыми людьми... — Тави закрыла лицо руками. Ну, вот, не хватало еще действительно расплакаться! В присутствии толпы посторонних. — А тут нас просто завалили пациентами. И мы сорвались оба, одновременно — Патрик... мой муж и я. Но ему пришлось хуже. Он сошел с ума и... я не смогла его спасти. Даже не смогла это скрыть. И тогда я лишилась Таланта. Начисто. Без шансов на возвращение. И хотела уже только одного — умереть. Правда, предпочла бы таблетки электрическому стулу! — О Боже, она сейчас расхохочется — не хуже Элии! — А закон решил иначе!

Гордон на миг замолчала. Смерть в собственной квартире, после просмотренной мелодрамы — их с Патриком любимой. Под бокал белого "Каберне".

Тави обставила собственную гибель максимально красиво. Как прощание и скорую встречу. Как переход.

Если б она знала собственное будущее — уж точно предпочла бы что-нибудь иное. Например, заплыть подальше в море. По теплым волнам в закат. Тогда ведь тоже было лето. Только без лимонного чая и Патрика.

— А вы как здесь оказались, сестра? — перевела разговор Тави.

В общем-то, и так понятно.

— Я не придерживаюсь Галактической Религии. Меня осудили как сектантку. И меня зовут Ириной, — мягко напомнила она.

— Простите. Понимаете, Ирина... Конечно, это абсурд — то, что мне порой приходит в голову. Но, может, беда в том, что все врачи нашего центра — глубоко порядочные люди? Потому и срываются, пропуская сквозь себя мысли преступников? И потому взрослых осужденных и не лечат. Такое вообще никому не выдержать. Просто раньше я этого не понимала.

Как и многого другого. Есть разница, как именно умереть, — даже если жить уже незачем. А нервы могут отказать у кого угодно. Даже у самого выдержанного профессионала.

Почему они с Патриком просто-напросто не сменили работу? Давным-давно? Особенно когда оставалось всё меньше веры?

— И где же выход? — грустно уточнила Ирина.

Кажется, она действительно сочувствует Тави. Но только ли ей?

— Да, это абсурд, но, возможно, в кристальности психиатров всё и дело? Впору делать психокорректорами самих преступников... — горько рассмеялась Гордон.

Исправившихся, например. Если они за время исправления не умрут от старости. Или не будут казнены.

— Ирина, возможно, понять и выдержать вину убийцы может лишь тот, кто убивал сам. Но такого никогда не будет. К овладению Талантами по-прежнему будут допускать лишь честных и безупречных людей. А они — сходить с ума, задыхаясь в чужой агонии. Вот и всё.

3

Возможно, если закрыть глаза, удастся вновь вернуться туда — к теплу, к чашке пахнущего лимоном чая и яблочному пирогу. К любящему взгляду родных карих глаз...

Пронзительный вопль резанул по ушам, грубо выдернул из дремы.

Всё, больше никакие сны не придут — разве что вечный. Без любимого человека, тепла, дома — только пустота! За гробом нас не ждет никто и ничто. Этого Тави тоже раньше не понимала.

— Ника!.. Ника, прости меня!..

Гордон с трудом разлепила мутные глаза. Камера уже на ушах — проснулись все.

В коридоре грохот подкованных ботинок — охрана спешит на шум. Злая и тоже разбуженная.

На нарах бьется растрепанная Элия — чтоб ей уже провалиться куда-нибудь!

А слишком добрая Ирина склонилась над злобной девчонкой и пытается растолкать. Самоубийца!

— Что у вас там?! — из-за двери не вопрос, а один сплошной взбешенный рев. Как минимум — двухголосый. Не считая ругательств.

Ничего "у нас тут". Всё было нормально, пока кое-кто не добавил в камеру еще одну особь...

Нормально... как и положено в месте последнего ночлега приговоренных!

— Всё в порядке. — Голос интеллигента постарше — само спокойствие. — Кошмары снятся. Здесь же блок смертников — сами должны понимать...

— Чтоб было тихо! Вам завтра будет всё равно, а мы тут каждую ночь...

— Что за собачья работа! — шаги удаляются.

Надолго ли? С такой-то сокамерницей.

— Элия, открой глаза! — Ирина осторожно трясет за плечо уже умолкшую преступницу.

— Я убью, убью тебя!

Дотряслась — тонкие (но отнюдь не слабые!) руки молниями взметнулись вверх. И сомкнулись на горле монахини.

На нары грохнулись обе, пальцы одной — на шее другой.

Ирина пытается разжать хватку — тщетно! Котенок против саблезубого тигра...

Воздух режет отборный мат. Летит в прыжке тело — скандинав среагировал быстрее всех.

И рухнул в ближайший угол, чертыхаясь в пять этажей. А ведь взбесившаяся Дестроерша всего лишь неуловимо двинула локтем...

Десяток застывших в шоке лиц. И замерших на губах криков.

Зови охрану — зови же, дура!..

Только горло не слушается. А к сцепившимся девушкам кинулся тот самый интеллигент — точнее, пополз. Даже раза в три медленнее скандинава. Как сквозь вязкий туман, сожравший голос Тави.

Что толку? Психованная только что как щенка отбросила здорового парня.

Время тоже ползет — молочным киселем. А ты не в силах ни рта раскрыть, ни шелохнуться!..