Три ириски для Золушки

Под ним прогнулась Люськина кроватка. Поверх одеяла на кудрявую головку легла рука.

— Ты плачешь? — тихо-тихо, чтобы не разбудить, если ошибся. — Прости меня, Люси, — еще тише.

— Я Люся, а не собака, — невнятно пробурчала девочка, и Сергей вздрогнул. Он очень надеялся, что она все же спит. Но ошибся, значит...

— Собака? — спросил он, оттягивая самый главный вопрос.

— Мы песню разучивали. "Пропала собака по кличке... Люси", — выбираясь из-под одеяла, сказала Люська и продемонстрировала в свете ночника покрасневшие глаза и шмыгающий нос.

Сережа посмотрел на нее очень странно. Растерянно и с какой-то затаенной болью. А потом взял и прилег рядом с ней на кровать, устроившись на самом краешке. Подумал, помолчал, слушая неровное сопение малышки, и все же решился несильно обнять за узкие, детские плечики.

— Ты слышала? — в принципе, можно было бы не спрашивать.

— Да. И извиняться не за что, — после паузы отозвалась Люська, очень хотелось прижаться к новому папе.

У неё никогда не было папы. Только мама, да и та никогда так не делала, никогда не обнимала, только била частенько и кричала. Всегда кричала, срываясь на дикий, почти звериный визг. Люська ненавидела её голос и боялась его. Потому что стоило его услышать, это означало одно — скоро будут бить. Сильно бить. Или выгонят на улицу в мороз, и придется бежать в будку к Жучке, чтобы не замерзнуть насмерть, чтобы хотя бы под собачьим боком отогреться. Не забыть, что все еще жива, все еще дышишь.

Воспоминания нахлынули так внезапно, что она вжалась лицом в мужскую грудь и тихо по-щенячьи заскулила, заплакала.

— Пожалуйста, можно мне назад. Я обратно хочу.

— Потому что Леша сказал?.. — начал Сергей, у которого у самого сердце рвалось на части. И за Лешку, и за Люську.

Девочку банально было жалко. Очень и очень сильно. Говорят, что жалось не лучшее чувство, но сочувствия здесь было бы недостаточно. И потом, почему же жалость к несчастному, истерзанному этой жизнью ребенку не может стать предпосылкой к будущей отцовской любви?

— Нет. Потому что ушел, а папе Сереже будет плохо без него, — пролепетала тихо всхлипывающая Люська и, спохватившись, добавила, быстро-быстро прошептав, — То есть, просто Сережа... просто...

— Ты не хочешь звать меня папой? — с силой прижав её к себе, уточнил тот. Да, детская непосредственность иногда убивает, режет без наркоза. Больно, но так светло.

— Хочу, — вздохнув, отозвалась Люська, вытирая собственные слезы о его футболку. — Но ведь нельзя. Я, правда, плохая. Правда.

— Почему? Мне кажется, что ты наговариваешь на себя. А Леша, он просто разозлился и...

— Я, правда, понравиться хотела, чтобы взяли меня, чтобы увезли... И... мама моя... мама, которая не Настя... она...

— Я знаю, — перебил её Сергей, перебирая в пальцах жесткие кудряшки. — Знаю. Не плачь, кроха, — решение он принял давно и сейчас только утвердился в нем.

Соглашаясь на уговоры Настьки, он вспомнил строчку из старой, всем известной сказки, которую так любят склонять по поводу и без. "Мы в ответе за тех, кого приручили". И пусть с Лешкой он был знаком почти пять лет, а с Люськой всего чуть больше месяца, он не мог предать её, не мог отказаться от ответственности. Потому что Лешка сможет пережить разрыв, впрочем, как и сам Сергей, а вот Люська предательства уже никогда не забудет. Оно навсегда отпечатается в ней, навсегда сломает. И что с ней станет потом, еще неизвестно, но уже страшно даже представить.

— Я тебя не брошу, раз уж взял, — искренне пообещал он. — Мы с тобой как-нибудь и вдвоем справимся.

— Почему вдвоем? А Настя моя? — подняв чернявую головку с его плеча, спросила все еще иногда шмыгающая носом Люська.

— У нее своя жизнь, — подумав, честно ответил Сергей, решивший, что лучше резать по живому. Сейчас, а не потом. Он на самом деле был дураком, что раньше не сказал.

— Значит, она мне не мама? — проявив чудеса сообразительности, уточнила Люська, поджав губы. — И не жена тебе, да?

— Жена, но только для других, на бумаге.

— Для взрослых, да?

— Да.

— Почему?

— Я не люблю её.

— Тогда зачем женился?

— Чтобы у меня появилась ты.

— А без обмана никак, да?

— Да. Не получилось.

— Но я ведь никому не скажу, правда.

— Я знаю, малыш, — вернув её головку к себе на плечо, Сергей грустно улыбнулся в потолок. — Я знаю. И, думаю, нужно подобрать тебе учителя.

— Няньку? — наморщив носик, уточнила Люська.

— Нет. Учителя. Тебе же следующей осенью в школу.

— У-у-у, — протянула девочка возмущенно, — до этого еще так далеко.

— Это только так кажется, улыбнулся ей мужчина и потрепал по голове.

Да, будет больно. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Да, невыносимо. Но он справится, потому что теперь рядом с ним есть существо, о котором он должен заботиться. Которое верит, искренне верит и учится любить. Как можно эту искренность предать? Никак. И очень хотелось бы верить, что Лешка об этом знает. И сам придет мириться. Ведь напортачил он тоже сам, разве нет?

3. Алексей. Легко уйти, трудно вернуться

У него ничего не осталось от себя самого. Он это понял не сразу, лишь после двух недель метаний и двух, точнее почти трех, измен (минет в туалете гей-клуба ведь не в счет, да?). Возвращаться было страшно. И речь шла вовсе не о гордости, которую пришлось запихать подальше. Вовсе нет. Просто неожиданно для себя он вдруг понял, что как он сам смог прожить без Сергея, так и тот вполне может обойтись без него, ведь теперь у него есть не только молодая жена, но и маленькая дочка. Да, определенно, Сержу было бы даже проще переключиться. И это не давало покоя. Сначала он обижался, потом бросился во все тяжкие, стремясь отомстить, потом два или три дня беспробудно пил, пытаясь заглушить ту сосущую, ноющую боль, что сдавливала грудь словно обручами. И к концу второй недели метаний, он все же нашел в себе смелость признать, что ему плохо без него. Так плохо, что он готов простить все. Все, даже Люську. И он вернулся.

Он пришел, удостоверившись, что в комнате Люськи погасили свет, значит, девочка уснула. Пришел сразу с вещами. Молча открыл дверь своим ключом, прошел в квартиру, молча бросил сумку у двери. Разулся, отправился на кухню. Там его уже ждал Сергей. Трудно было не услышать в ночной тишине, как ключ провернулся в замке. Очень трудно.

— Я изменил, — без приветствия, без извинений, без лишних слов.

— Я догадываюсь, — тихо, устало.

Глаза запали, щеки стали бледнее, на них не было трехдневной щетины, да и то, благодаря Люське — ей не нравилось, когда папа был колючим, поэтому вот уже две недели кряду Сергей чуть ли не силком выпинывал себя в ванну, чтобы бриться. Каждое утро, день за днем. Глядя в зеркало, он вспоминал, как в начале отношений они устроили форменный бардак в этой самой ванне, свалили полку, оторвали "гусак", чуть не разбили раковину. Но остались довольными донельзя. Эксперимент с сексом в ванной удался, но они честно дали друг другу слово, что это был первый и последний раз. Второго их небольшая ванная комната уж точно не пережила бы. И теперь по утрам воспоминания об этом мучили его. Да, он говорил себе, что Лешка рано или поздно вернется. Обязательно вернется. Но все равно, где-то глубоко внутри оставался страх. А что, если нет? Что, если он уже нашел другого? Что, если ему и там хорошо? Там, где нет Сергея. Что тогда?

Лешкин голос пробился через мешанину мыслей не сразу.

— Тебе, правда, все равно?

— Нет, — после паузы, честно признался Сергей и поднял на него глаза. Кто бы мог подумать, что этот высоченный весельчак так глубоко забрался к нему в сердце, что выгнать его оттуда просто невозможно. Даже пытаться не хочется. А измену, если она без любви, можно пережить. Ведь можно, правда? — Мне одиноко без тебя, но я справляюсь. Мы с Люськой справляемся.

— Значит, она вместо меня, да?

Лешка честно считал, что все эти фразы — "словно под дых дали" или "как обухом по голове" — фигня полная. Художественное преувеличение, если быть точным. Но нет. Именно под дых, именно с ноги. Так, что весь воздух из легких, и отчего-то моргаешь часто-часто, словно слезы смаргиваешь. Но слез нет. Ты же мужчина. Настоящий мачо, если быть точным. Вон какого мужика себе отхватил. А ведь до их встречи на одной случайной для обоих вечеринке Сергей о сексе с парнем даже не мечтал. Это Лешка его совратил, хотя он сам предпочитал говорить, что на путь истинный наставил. Причем ему самому иногда было чудно, что в их паре Сергей вроде как старше и зарабатывает больше, глава семьи, чтоб его! Но на самом деле главным и заводилой всегда был именно Лешка. Сергей обычно соглашался и принимал его точку зрения. Всегда. И в их маленьком, общем мире, это казалось правильным, самым верным. Что же изменилось?

Появилась дочь. И жена. Но последняя, как и обещала, совершенно не докучала им, как бы Лешка ни обзывал её за глаза при Серже, как бы ни плевался ядом про себя. Его просто неожиданно для него самого задело, что в этой стране они с Сергеем никогда не смогут объявить о своих отношениях открыто. Что есть табу, через которое просто нельзя перешагнуть. Иначе крах, падение. Но ни один из них, находящихся на взлете карьеры, не мог позволить себе такой компромат. И если раньше его это не волновало, он сам любил повторять, что сор из избы выносить не к лицу, тем более двум взрослым мужикам — Сергей был с ним согласен — то теперь, когда все свелось к фиктивному браку и к приемной дочери, рассудок и здравый расчет полетели ко всем чертям. Ему нужна была уверенность. Сто процентная гарантия, что, что бы не сделал Сергей, он будет принадлежать только ему. Делиться Лешка был не настроен. Но, вернувшись в их общий дом, сегодня неожиданно понял, что придется. Нет, не с женой — он перестал рассматривать Настьку как соперницу — но с дочерью, с Люськой. А раз так, то придется учиться жить заново. Всем вместе жить. Если, конечно, Сергей примет его обратно. Он ведь примет, да?

А Сергей, задумчиво вертя в пальцах чайную ложку из сахарницы, продолжил все так же негромко.

— Она — это просто она. А ты — это ты.

— И кто тебе дороже? — Лешка прекрасно понимал, как глупо и не по-мужски это звучит, но, все равно, спросил. Не смог сдержаться.

— Никто, — подняв на него глаза, отрезал Сергей.

— Намекаешь, что любишь нас одинаково? — усмехнувшись, уточнил Алексей и опустился на табуретку напротив него. — Ну, просто как в дешевой мелодраме, — прокомментировал.

— Нет. Тебя я люблю больше. А её я только учусь любить.

— Тогда, может, и не стоит напрягаться? Зачем придумывать себе еще одну любовь и геморрой на свою задницу в будущем, когда можно ограничиться мной?

— Потому что однажды, ты можешь уйти так же, как две недели назад, просто собрав вещи. Никаких обязательств и долгов, так?

— Послушай... — вскинул руку Лешка, осознав, что крыть практически нечем.

— Нет, дослушай, — перебил его Сергей. — А она будет со мной. Пусть когда-нибудь, в отдаленном будущем, она и уйдет к мужу или к любовнику, не важно. Но сейчас у меня в запасе еще лет десять. И она открыта для любви, понимаешь? Она тянется ко мне. Да, иногда, как оказалось, мне приходится и прикрикнуть на нее, иногда она на меня дуется. Она же маленькая, но хорошая. Понимаешь? — и после паузы добавил. — К тому же я не собираюсь отказываться от тех обязательств, что взял на себя, когда удочерил её.

— Тогда завел бы собачку. Зачем тебе вообще ребенок сдался, если вся её прелесть лишь в щенячьей преданности?

— После меня в этой жизни ничего не останется. Я никогда не смогу быть с женщиной. Просто не смогу, после тебя. Она — это тот след в жизни, который я оставлю.

— Не твой, заметь, след.

— Нет, мой. Потому что я воспитаю её нормальной, хорошей девочкой, а не спившейся шалавой, раздвигающей ноги перед всяким отребьем, как её мать.

— Мать? Ты что-то знаешь?

— От Настьки. Немного совсем. То, что ей сама Люся рассказывала.

— А мне рассказать, я так понимаю, ты забыл?

— Нет. Решил, что тебе будет неинтересно.

— Вот как? То есть ты привел в нашу семью ребенка. Да, ты не ослышался, семью. Мы с тобой, черт возьми, пять лет уже вместе живем! Привел и забыл мне рассказать о всех причинах, почему ты выбрал именно её, так?

— Послушай, ты зря...

— Нет, это ты послушай. Раз уж мы её взяли, пусть и записана она на тебя, но будет жить с нами обоими, то я тоже имею право на нормальное отношение, на участие в ее воспитании, так? Я уже молчу про отдельные комнаты, про твою ложь ей насчет Настьки...

— Я больше не лгу, — вставил свое слово Сергей и отвернулся.

Лешка осекся. Уточнил.

— Ты сказал ей?

— Да.

— Что именно?

— Что наш с Настей брак фиктивный. А ты... ты больше чем друг.

— И?

— Она обрадовалась. Сказала, что если дядя Леша её простит, то у нее будет два папы — это ведь здорово, — с горечью ответил он и замолчал.

Лешка тоже не знал, что ему на это сказать. Сидел, раскачивался на своей табуретке вперед-назад и молчал.

— Так ты простишь её?

— Не знаю. Смотря за что. А ты меня?

— За измену?

— Да, — он не хотел оправдываться, но все равно начал. — Я просто хотел убедиться, что не смогу прожить без тебя.

— Убедился?

— Да, — и добавил, несмотря на то, что не любил признаваться в любви, предпочитая отшучиваться и говорить не словами, а прикосновениями. Он и сейчас куда охотнее отправился бы в их общую комнату, завалился бы в общую постель и любил, любил, любил. Но на этот раз сказал в слух. Озвучил и без того очевидное. — Я люблю тебя.

Сергей улыбнулся и поднялся на ноги, легко и, кажется, даже непринужденно.

— Пойдем в постель. Я соскучился.

— А я-то думал, ты меня от койки отлучишь и еще с неделю туда не пустишь, — весело произнес Лешка, вставая и притягивая его к себе.

На душе стало легче, и захотелось улыбаться. Вот просто так улыбаться, потому что хорошо, легко и свободно. А еще совсем скоро будет секс, нет, много секса. Придется наверстывать упущенное и извиняться за все. И за измены, и за свой уход, за собственную трусость.

— Вот еще! — фыркнул на это Сергей, целуя его в шею. — Я ведь не баба истерить по пустякам.

— А где же твое чувство собственности, как у настоящего мужика?

— Потерял где-то. Нет, наверное, пропил.

— А ты тут пил, что ли, без меня? Куда же Люська твоя смотрела?

— Не пил, потому что смотрела. И давай пока не будем о ней. Поговорим завтра.

— Да, батенька, я смотрю, у вас хронический недотрах.

— И кто в этом виноват?

— Да-да, обязуюсь отработать.

— Точнее, оттрахать?

— А то!

4. Плюшевый мишка и никаких сосисок

— Ну, ладно, — объявил Лешка, вручая Люське целый пакет шоколадных конфет. До этого ему еще не приходилось проводить время с приемной дочерью без Сергея. Но тот сегодня задерживался на работе. Учительница Люськи, которая готовила её к поступлению в первый класс, уже ушла. Рабочий день у нее закончился. И Лешка, подумав, завалился домой с гостинцами, решив, что пора бы налаживать контакт. Раз уж по Сережкиной прихоти им теперь жить вместе.