Три ириски для Золушки

Название: Три ириски для золушки

Автор: Небо в глазах ангела

Бета: Alexiel-dark

Пейринг: м/м

Рейтинг: PG

Жанр: романс, ангст

Размер: мини

Статус: закончен

Дискламер: все мое.

От автора: написано на конкурс ТОЛЬКО РЕАЛ!

Предупреждение: автор честно пытается выжать из читателя слезу весьма неоригинальным способом.

Три ириски для золушки

1. Люська. Начало новой жизни

У нее в кошельке три ириски — тягучие, сладкие. Но вот беда. Она бы и рада ими с кем-нибудь поделиться, но нет никого рядом — ни мамы, ни папы. А ириски ей дал деда Коля. Он у них в детдоме и за уборщика, и за сторожа, и еще за много кого. Мастер на все руки, в общем. Добрый, бездетный старик. Если бы было можно, взял бы он Люську к себе, удочерил бы, точнее увнучил, но ведь нельзя же. Старый он, сердце уже не то. А Люська — девчонка бойкая. Не забияка, но себя в обиду не дает. Её и не обижают.

Детдом у них хороший, спонсорский. И заведующая строгая, смотрит за всеми, в ежовых рукавицах держит что работников, что воспитанников. Тем и живет. Самой Бог деток не дал, вот за чужими и приглядывает, не дает на улице сгнить, спиться, скуриться, сколоться. Жесткая она женщина, для некоторых хулиганов даже в чем-то жестокая и злая, но справедливая и дело свое любит. А воспитанников своих хоть и жалеет, но втихую, чтобы не прознал никто. А то почувствуют слабину, забалуют и все, разбредутся кто куда счастливой жизни искать. Но нет её счастливой-то. Есть просто жизнь, в которой лишь там хорошо, где нас нет.

Люська не маленькая, ей уже почти семь. Она все видит, все подмечает. И понимает тоже все. Как без этого? Ведь у нас как: есть дети, которые и в пятьдесят такие дети, а есть те, которые в четыре года взрослее и рассудительнее иных взрослых. В детдоме много таких. И все же Люська не спешит делиться с другими своими ирисками. Приберегает. А вдруг именно сегодня её день? Самый важный день в её жизни. Раз уж свезло, и три ириски ей достались, а не кому-нибудь другому, вдруг к вечеру еще больше повезет? И приедут за ней двое — тетя и дядя. Пока совсем незнакомые, но обязательно хорошие и добрые. Да что там?! Самые лучшие, вот. И захотят они взять её в свою семью и стать для нее не просто дядей и тетей, а родителями. С ними она тогда ирисками и поделится. Чтобы не передумали, непременно взяли. Её, а не Любаху с соседней койки, или Танюху, у нее же весь нос в веснушках, зачем она им? А у Люськи ничего такого зазорного нет. Только её ириски. Вот пусть они ириски скушают и сразу определятся, что только Люська им подходит и никто кроме. Вот так.

А кошелек Люське случайно достался. Настюха — подруга её лучшая, во взрослую жизнь уходила, в колледж поступив, вот и отказала ей с барского плеча. Так что сокровища свои Люська только в нем теперь и таскает. Хоть он и потрепанный, конечно, как говорится, видавший виды, и в отделении для мелочи молния заедает. Но все равно. Лучшей копилочки для Люськиных секретов не сыскать.

И ей повезло. За ней, действительно, приехали. Но не двое, а трое. Два совершенно незнакомых дяди и Настюха её. О, как Люська была рада! За Настюху даже больше, чем за себя. Ведь один из дядей, Сережа, оказался её мужем. Это же надо, только в августе ушла из детдома голью перекатной, а в октябре вернулась женой при красавце мужчине и с деньгами. Разодета, как кукла, на машине разъезжает, правда, не за рулем, но сам факт. И вот приехала она сюда за Люськой. Уговорила мужа подружку её младшенькую удочерить. А тот с собой еще и друга, дядю Лешу, захватил, чтобы будущей дочкой похвастаться. Не это ли самое настоящее чудо?

И укатила Люська из детдома аккурат под свой седьмой день рождения, сразу же, как только Настюха и папа её новый документы все оформили. И долго еще седой и морщинистый старик, деда Коля, смотрел на дорогу из запыленного окна небольшой чердачной подсобки, размышляя о том, что ждет маленькую Люську там, за оградой детдома, в новой жизни, которая, похоже, только что началась.

2. Сергей. У него ничего не осталось

У него ничего не осталось. Разговор у них с Лешкой получился до смешного глупым, но резал по живому лучше скальпеля.

— И все-таки ты мягкотелый, — лениво протянул Лешка, задумчиво наблюдая за тем, как он возится у плиты.

Люська, счастливая и маленькая, спала давным-давно в своей кроватке. Они же выбрались из постели только для того, чтобы перекусить. У обоих после активных телодвижений всегда просыпался просто дикий аппетит, а заснуть под недовольное урчание собственного желудка было весьма проблематично. Поэтому они на пару перебрались на кухню. С появлением в доме ребенка, пусть и не такого уж и маленького, многое пришлось менять. Например, Сергей категорически отказывался афишировать для Люськи тот факт, что они с Лешкой предпочитают спать в одной постели. Поэтому тот был представлен как друг, временно живущий вместе с ними, и обзавелся своей собственной комнатой, из которой неизменно перебирался обратно под бок к Сергею, но только под покровом ночи, когда Люська засечь их уже не могла. Сергей был упрям и умел убеждать, Лешка был моложе, но еще упрямее. Но, как ни странно, поначалу согласился на все, хоть и не забывал регулярно отбрасывать по этому поводу все возможные шуточки. Сергей снисходительно терпел, не подозревая, что в любой шутке есть доля шутки. И, похоже, на этот раз весельчака Лешку все же прорвало.

— С чего это вдруг? — уточнил у него Сергей, заканчивая приготовление нехитрого позднего ужина. Он и не думал, что столь невинное на первый взгляд начало разговора, может привести к по-настоящему серьезным последствиям. Он вообще, как оказалось, многого в Лешке не понимал, несмотря на почти пять лет, проведенные вместе. Вот только осознал он это слишком поздно.

— Тебя ведь заведующая отговаривала, а ты все равно женушке своей поддался. Вот что будешь делать, когда из девчонки неблагоприятные гены изо всех щелей попрут?

— Воспитывать, — пожав плечами, отрезал Сергей, посчитав, что на этом разговор будет окончен. Но не тут-то было. И почему это Лешку после бурного секса всегда поговорить тянет? Прямо как баба, один хрен, что гей.

— Да неужели? — в голосе Лешки было столько скепсиса, что Сергей начал заводиться. Вот умел этот гад так все обставить, что лучше вообще бы рот не открывал.

— Да, — все еще сдерживаясь, ровно ответил Сергей и принялся раскладывать совместный ужин по тарелкам.

— Но зачем весь этот геморрой, — словно между прочим, продолжил Лешка, разглядывая любовника пристальным, ищущим взглядом, — когда можно было бы сразу взять нормального ребенка, а не дочь алкоголиков.

— Она нормальная. И теперь не их, а моя дочь. Поэтому потише, не разбуди ее — это раз. И не говори о ней так, она прекрасный ребенок — это два.

Лешка на все эти инсинуации только фыркнул, насмешливо и задорно, встал на ноги и шагнул к нему вплотную, глядя на Сергея с высоты своего роста сверху вниз. Да, когда они вот так стояли рядом, очень трудно было догадаться, что на самом деле Лешка почти на пять лет моложе тридцати трехлетнего Сергея.

— Ты просто пошел на поводу у этой Настьки.

— Повежливей! — требовательно бросил Сергей и напомнил. — Она — моя жена.

Лешкины глаза при этих словах неожиданно потемнели. Улыбка сползла с молодого, открытого лица, и взгляд стал цепким, почти хищным.

— И ты будешь говорить мне о вежливости? — зашипел он и с силой сжал зубы.

— Прекрати, — потребовал Сергей и отвернулся. Смотреть в Лешкины глаза, когда он злился, было просто невыносимо.

— Послушай, — сбавив обороты, произнес Лешка и попытался протянуть руку к его лицу.

— Нет, это ты вспомни, — Сергей не пожелал прислушаться к нему, оттолкнув от себя его руку. — Мы много раз говорили об этом, и ты согласился.

— Я не думал, что ты так быстро это провернешь, — раздосадовано признался Лешка.

— Я ведь говорил тебе, что... — все еще не замечая его состояния, начал Сергей.

И тогда Лешка сорвался.

— Что любишь детишек? — вопросил он холодно. — О, да. Но мне всегда казалось, что это чисто гипотетически, не более.

— Неправильно казалось.

— Я уже понял. Особенно, когда ты на этой лживой суке Настьке женился.

— Просто иначе мне бы не дали права удочерить ребенка.

— Ребенка? — жестко хмыкнул Лешка. — Ну, да, конечно. Ты даже про себя её по имени не называешь. Где твоя любовь? Думаю, там же, где и моя.

— Нет. Мне на самом деле очень нравится эта девочка, — с жаром воскликнул Сергей и осекся. Замер, отступил немного назад, протер пальцами глаза и пробормотал, проклиная свою собственную мягкотелость, с которой не согласился, когда о ней сказал Лешка, но сам-то про себя он прекрасно все знал. — Я просто еще не привык, — попытался оправдаться он, но Лешка лишь громко хмыкнул и отошел к столу, и Сергей, не зная, какие еще аргументы привести в защиту приемной дочери, бросил ему в спину. — Она хорошая девочка, вспомни только её жест с теми ирисками. Гадость тягучая, конечно, но ведь приятно.

— Коварство и голый расчет, — не примирительно припечатал Алексей. Ей просто хотелось понравиться. Вот и все. Когда очередной партнер зовет тебя на, так называемый, деловой ужин с баней и девочками и готов оплатить все расходы, даже если ты мальчиков затребуешь, ты же не думаешь, что он это просто так, от щедрот своих.

— Не сравнивай. Ей шесть.

— Уже семь. И мне думается, она куда смышленее, чем кажется.

— Вот видишь, — Сергей в очередной раз попытался переубедить его. — Значит, даже ты её оценил.

— Не обольщайся.

— Да? А мне думается, что она тебе все же понравилась, просто ты, как всегда, не хочешь признавать очевидное.

Ты точно так же себя утешал, когда Настьку, эту кошку драную, в дом притащил.

— Прекрати.

— Нет. Это ты хоть раз подумай головой. Головой, Серж, а не тем, что между ног болтается.

— Тем, что между, я думал, когда согласился с тобой... — в пылу спора начал Сергей, но замолчал, вовремя осознав, что чуть не сказал.

— Когда что?

— Ничего.

— Да ты что?

— Послушай, Леш, я все понимаю, но...

— Ни черта ты не понимаешь и понимать не хочешь. Когда же ты научишься хотя бы слышать меня, я уже не говорю о том, чтобы прислушиваться? — спросил он в сердцах и сам после затянувшейся паузы ответил. — Думаю, никогда.

— А ты когда-нибудь со мной говоришь? Нормально, честно? — выдохнул Сергей, поняв что все бесполезно.

Что бы он ни сказал сейчас, что бы ни сделал, его оттолкнут. Почему? Да потому что он знал Лешку, если тому что-то в голову взбрело, то все. Баста карапузики, переубедить бесполезно. Нужно выждать, дать ему возможность успокоиться и лишь потом заговорить о проблеме снова. Но не сейчас. Не сразу.

— Ладно, — рыкнул на это Лешка, с силой сжав кулаки и отвернувшись от него. — Я все понял, — и молча вышел из кухни.

Сергей бросил тоскливый взгляд на остывающий ужин и поплелся вслед за ним. Нашел в собственной спальне, то есть в той, которая до появления в их жизни Люськи была общей. Лешка собирал вещи. Кидал в вещевую сумку, извлеченную из недр шкафа, все подряд.

— Уходишь? — тихо спросил Сергей, прислонившись плечом к косяку двери. Как-то подозрительно в груди ничего даже не шевельнулось. Напротив, было чувство, что все давно к этому шло, и вот, наконец, свершилось.

— Да, ухожу, — не оборачиваясь, бросил тот. — Не желаю больше терпеть твои закидоны.

Сергей ему на это ничего не сказал. Молча подождал, когда Лешка соберется, и проводил до двери. Тот решительно шагнул за порог, словно думал, что это все игра, что еще немножко и можно рассмеяться, крикнув "шутка!", и остановился. Повернулся к нему лицом, замялся, как школьник перед тем, как шагнуть к доске с невыученным уроком и шпаргалкой в кармане. Спросил хриплым, чужим голосом.

— Что, даже останавливать не будешь?

— Нет, — тихо ответил Сергей, глядя на него от противоположной стены коридора, на которую оперся спиной, скрестив руки на груди.

И этим было все сказано. Ничего не осталось, даже ирисок, которые, несмотря на отвратный вкус, наверное, могли бы хоть что-нибудь спасти.

"— Хочешь ириску?

— Конечно, хочу.

И на пару клацая зубами по вязкой массе, возможно, хоть кто-нибудь из них сумел сказать, с трудом преодолевая сопротивление ириски.

— Мне будет плохо без тебя.

— Мне будет тошно без вас обоих".

Наверное, это могло бы их спасти.

Но не спасло.

Как же горько и обидно, и тошно. Люська подсматривала из-за угла, выбравшись из кровати и прячась от нового папы и его, наверное, все-таки друга. Да, пусть будет так. Ей очень хотелось помочь. Но она не знала как, чем. У нее ведь ничего не осталось. Ириски она все раздала еще в тот день, а потом была так поглощена мечтами о совсем новой, неведомой жизни, что забыла о всех своих секретиках и маленьких тайнах. И кошелечек её приехал вместе с ней в новый дом пустым. И даже Настьки рядом не было, чтобы можно было все исправить, ведь она бы, наверное, точно знала, что сейчас нужно сказать, что сделать. И, наверное, Леша был прав, она жуткая эгоистка, потому что не хочет возвращаться в детдом, совсем не хочет. Там ведь её хоть и примут, но с позором. Значит, все те слова, что сказал Леша, подтвердятся. Дурная кровь, это страшное слово — гены, непонятное, но жуткое до дрожи. И обвинение, что она дочь алкоголиков. А вот это слово она уже знала, много раз слышала. Но хуже того, видела воочию. Вот только Настька запретила ей об этом вспоминать еще пару лет назад, когда исхудалую, чумазую девчонку с черненькими, цыганскими кудряшками привезли к ним в детдом, забрав у родной матери. Запретила и дала самую страшную клятву на свете, что не оставит её никогда, не даст в обиду, что порешит любого, кто руку на нее подымет. И Люська расцвела. Из полузабитого существа, больше напоминающего повадками бездомного щенка, нежели человека, стала хорошей, светлой девочкой, с умными темно-карими глазами и все теми же кудряшками. Она вспомнила, как улыбаться. Она научилась доверять. А теперь? Что теперь? Настьки нет. Дядя Леша уходит. Остается только папа. Папа Сережа. Но разве это правильно? Разве он сможет с ней одной?

Леша ушел. И Люська стремглав бросилась в свою комнату, нырнула под одеяло, свернулась калачиком, как пнутый в живот щенок и заскулила, размазывая по щечкам горькие слезы. Уж лучше бы она осталась там. Насовсем осталась. Там деда Коля, он хоть и старый, но добрый. Настоящий. Он не врет, не притворяется, не делает больно словами. Он дарит ириски. А тут... а сейчас...

— Спишь?

Голос Сергея раздался совсем рядом. Ему было плохо. Руки тряслись. Очень трудно пройдя с любимым человеком через годы, научившись терпеть его закидоны, смирившись с тем, что иногда, пусть в мелочах, но приходится в чем-то уступать, принять такой внезапный разрыв. Очень трудно. Но он дал себе слово. Еще когда выслушал историю Люськи от Насти, дал. Что этого ребенка не предаст, не обидит. Что воспитает, как собственную дочь, которой у него никогда не будет, ведь он — гей, и женщины его привлекают в лучшем случае как друзья. Больше никак. А тут Лешка. Разумеется, Сергей понимал, когда уговаривал его поддержать себя, что тому будет трудно. Он молод, горяч. У него только все начинает закручиваться в совсем недавно открытой при поддержке Сергея фирме. Его все устраивало в их отношениях. А тут Сергей со своей любовью к детям и мечтами о настоящей, полноценной семье. Когда он в первый раз отправлял Лешку ночевать в другую комнату, тот спросил, раз такое дело, зачем нужно было врать про семью? Если семья, то все честно, по-настоящему. А Сергей возразил, что Люська еще маленькая, что еще не готова. Улыбнулся вымученно, но с иронией, и полюбопытствовал, готов ли Лешка сам ей объяснить, что такое фиктивный брак и их с ним отношения? Тот хмыкнул. Расплылся в улыбке. И предрек, что та сама спрашивать начнет, когда поймет, что Настька у них бывает крайне редко, только денег одолжить или перекантоваться время от времени разве что. Сергей не придумал тогда, что ему возразить. Он и сейчас не знал, что сказать на это.

Под ним прогнулась Люськина кроватка. Поверх одеяла на кудрявую головку легла рука.

— Ты плачешь? — тихо-тихо, чтобы не разбудить, если ошибся. — Прости меня, Люси, — еще тише.

— Я Люся, а не собака, — невнятно пробурчала девочка, и Сергей вздрогнул. Он очень надеялся, что она все же спит. Но ошибся, значит...

— Собака? — спросил он, оттягивая самый главный вопрос.

— Мы песню разучивали. "Пропала собака по кличке... Люси", — выбираясь из-под одеяла, сказала Люська и продемонстрировала в свете ночника покрасневшие глаза и шмыгающий нос.

Сережа посмотрел на нее очень странно. Растерянно и с какой-то затаенной болью. А потом взял и прилег рядом с ней на кровать, устроившись на самом краешке. Подумал, помолчал, слушая неровное сопение малышки, и все же решился несильно обнять за узкие, детские плечики.

— Ты слышала? — в принципе, можно было бы не спрашивать.

— Да. И извиняться не за что, — после паузы отозвалась Люська, очень хотелось прижаться к новому папе.

У неё никогда не было папы. Только мама, да и та никогда так не делала, никогда не обнимала, только била частенько и кричала. Всегда кричала, срываясь на дикий, почти звериный визг. Люська ненавидела её голос и боялась его. Потому что стоило его услышать, это означало одно — скоро будут бить. Сильно бить. Или выгонят на улицу в мороз, и придется бежать в будку к Жучке, чтобы не замерзнуть насмерть, чтобы хотя бы под собачьим боком отогреться. Не забыть, что все еще жива, все еще дышишь.

Воспоминания нахлынули так внезапно, что она вжалась лицом в мужскую грудь и тихо по-щенячьи заскулила, заплакала.

— Пожалуйста, можно мне назад. Я обратно хочу.

— Потому что Леша сказал?.. — начал Сергей, у которого у самого сердце рвалось на части. И за Лешку, и за Люську.

Девочку банально было жалко. Очень и очень сильно. Говорят, что жалось не лучшее чувство, но сочувствия здесь было бы недостаточно. И потом, почему же жалость к несчастному, истерзанному этой жизнью ребенку не может стать предпосылкой к будущей отцовской любви?

— Нет. Потому что ушел, а папе Сереже будет плохо без него, — пролепетала тихо всхлипывающая Люська и, спохватившись, добавила, быстро-быстро прошептав, — То есть, просто Сережа... просто...

— Ты не хочешь звать меня папой? — с силой прижав её к себе, уточнил тот. Да, детская непосредственность иногда убивает, режет без наркоза. Больно, но так светло.

— Хочу, — вздохнув, отозвалась Люська, вытирая собственные слезы о его футболку. — Но ведь нельзя. Я, правда, плохая. Правда.

— Почему? Мне кажется, что ты наговариваешь на себя. А Леша, он просто разозлился и...

— Я, правда, понравиться хотела, чтобы взяли меня, чтобы увезли... И... мама моя... мама, которая не Настя... она...

— Я знаю, — перебил её Сергей, перебирая в пальцах жесткие кудряшки. — Знаю. Не плачь, кроха, — решение он принял давно и сейчас только утвердился в нем.

Соглашаясь на уговоры Настьки, он вспомнил строчку из старой, всем известной сказки, которую так любят склонять по поводу и без. "Мы в ответе за тех, кого приручили". И пусть с Лешкой он был знаком почти пять лет, а с Люськой всего чуть больше месяца, он не мог предать её, не мог отказаться от ответственности. Потому что Лешка сможет пережить разрыв, впрочем, как и сам Сергей, а вот Люська предательства уже никогда не забудет. Оно навсегда отпечатается в ней, навсегда сломает. И что с ней станет потом, еще неизвестно, но уже страшно даже представить.

— Я тебя не брошу, раз уж взял, — искренне пообещал он. — Мы с тобой как-нибудь и вдвоем справимся.

— Почему вдвоем? А Настя моя? — подняв чернявую головку с его плеча, спросила все еще иногда шмыгающая носом Люська.

— У нее своя жизнь, — подумав, честно ответил Сергей, решивший, что лучше резать по живому. Сейчас, а не потом. Он на самом деле был дураком, что раньше не сказал.

— Значит, она мне не мама? — проявив чудеса сообразительности, уточнила Люська, поджав губы. — И не жена тебе, да?

— Жена, но только для других, на бумаге.

— Для взрослых, да?

— Да.

— Почему?

— Я не люблю её.

— Тогда зачем женился?

— Чтобы у меня появилась ты.

— А без обмана никак, да?

— Да. Не получилось.

— Но я ведь никому не скажу, правда.

— Я знаю, малыш, — вернув её головку к себе на плечо, Сергей грустно улыбнулся в потолок. — Я знаю. И, думаю, нужно подобрать тебе учителя.

— Няньку? — наморщив носик, уточнила Люська.

— Нет. Учителя. Тебе же следующей осенью в школу.

— У-у-у, — протянула девочка возмущенно, — до этого еще так далеко.

— Это только так кажется, улыбнулся ей мужчина и потрепал по голове.

Да, будет больно. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Да, невыносимо. Но он справится, потому что теперь рядом с ним есть существо, о котором он должен заботиться. Которое верит, искренне верит и учится любить. Как можно эту искренность предать? Никак. И очень хотелось бы верить, что Лешка об этом знает. И сам придет мириться. Ведь напортачил он тоже сам, разве нет?

3. Алексей. Легко уйти, трудно вернуться

У него ничего не осталось от себя самого. Он это понял не сразу, лишь после двух недель метаний и двух, точнее почти трех, измен (минет в туалете гей-клуба ведь не в счет, да?). Возвращаться было страшно. И речь шла вовсе не о гордости, которую пришлось запихать подальше. Вовсе нет. Просто неожиданно для себя он вдруг понял, что как он сам смог прожить без Сергея, так и тот вполне может обойтись без него, ведь теперь у него есть не только молодая жена, но и маленькая дочка. Да, определенно, Сержу было бы даже проще переключиться. И это не давало покоя. Сначала он обижался, потом бросился во все тяжкие, стремясь отомстить, потом два или три дня беспробудно пил, пытаясь заглушить ту сосущую, ноющую боль, что сдавливала грудь словно обручами. И к концу второй недели метаний, он все же нашел в себе смелость признать, что ему плохо без него. Так плохо, что он готов простить все. Все, даже Люську. И он вернулся.

Он пришел, удостоверившись, что в комнате Люськи погасили свет, значит, девочка уснула. Пришел сразу с вещами. Молча открыл дверь своим ключом, прошел в квартиру, молча бросил сумку у двери. Разулся, отправился на кухню. Там его уже ждал Сергей. Трудно было не услышать в ночной тишине, как ключ провернулся в замке. Очень трудно.

— Я изменил, — без приветствия, без извинений, без лишних слов.

— Я догадываюсь, — тихо, устало.

Глаза запали, щеки стали бледнее, на них не было трехдневной щетины, да и то, благодаря Люське — ей не нравилось, когда папа был колючим, поэтому вот уже две недели кряду Сергей чуть ли не силком выпинывал себя в ванну, чтобы бриться. Каждое утро, день за днем. Глядя в зеркало, он вспоминал, как в начале отношений они устроили форменный бардак в этой самой ванне, свалили полку, оторвали "гусак", чуть не разбили раковину. Но остались довольными донельзя. Эксперимент с сексом в ванной удался, но они честно дали друг другу слово, что это был первый и последний раз. Второго их небольшая ванная комната уж точно не пережила бы. И теперь по утрам воспоминания об этом мучили его. Да, он говорил себе, что Лешка рано или поздно вернется. Обязательно вернется. Но все равно, где-то глубоко внутри оставался страх. А что, если нет? Что, если он уже нашел другого? Что, если ему и там хорошо? Там, где нет Сергея. Что тогда?

Лешкин голос пробился через мешанину мыслей не сразу.

— Тебе, правда, все равно?

— Нет, — после паузы, честно признался Сергей и поднял на него глаза. Кто бы мог подумать, что этот высоченный весельчак так глубоко забрался к нему в сердце, что выгнать его оттуда просто невозможно. Даже пытаться не хочется. А измену, если она без любви, можно пережить. Ведь можно, правда? — Мне одиноко без тебя, но я справляюсь. Мы с Люськой справляемся.

— Значит, она вместо меня, да?

Лешка честно считал, что все эти фразы — "словно под дых дали" или "как обухом по голове" — фигня полная. Художественное преувеличение, если быть точным. Но нет. Именно под дых, именно с ноги. Так, что весь воздух из легких, и отчего-то моргаешь часто-часто, словно слезы смаргиваешь. Но слез нет. Ты же мужчина. Настоящий мачо, если быть точным. Вон какого мужика себе отхватил. А ведь до их встречи на одной случайной для обоих вечеринке Сергей о сексе с парнем даже не мечтал. Это Лешка его совратил, хотя он сам предпочитал говорить, что на путь истинный наставил. Причем ему самому иногда было чудно, что в их паре Сергей вроде как старше и зарабатывает больше, глава семьи, чтоб его! Но на самом деле главным и заводилой всегда был именно Лешка. Сергей обычно соглашался и принимал его точку зрения. Всегда. И в их маленьком, общем мире, это казалось правильным, самым верным. Что же изменилось?

Появилась дочь. И жена. Но последняя, как и обещала, совершенно не докучала им, как бы Лешка ни обзывал её за глаза при Серже, как бы ни плевался ядом про себя. Его просто неожиданно для него самого задело, что в этой стране они с Сергеем никогда не смогут объявить о своих отношениях открыто. Что есть табу, через которое просто нельзя перешагнуть. Иначе крах, падение. Но ни один из них, находящихся на взлете карьеры, не мог позволить себе такой компромат. И если раньше его это не волновало, он сам любил повторять, что сор из избы выносить не к лицу, тем более двум взрослым мужикам — Сергей был с ним согласен — то теперь, когда все свелось к фиктивному браку и к приемной дочери, рассудок и здравый расчет полетели ко всем чертям. Ему нужна была уверенность. Сто процентная гарантия, что, что бы не сделал Сергей, он будет принадлежать только ему. Делиться Лешка был не настроен. Но, вернувшись в их общий дом, сегодня неожиданно понял, что придется. Нет, не с женой — он перестал рассматривать Настьку как соперницу — но с дочерью, с Люськой. А раз так, то придется учиться жить заново. Всем вместе жить. Если, конечно, Сергей примет его обратно. Он ведь примет, да?

А Сергей, задумчиво вертя в пальцах чайную ложку из сахарницы, продолжил все так же негромко.

— Она — это просто она. А ты — это ты.

— И кто тебе дороже? — Лешка прекрасно понимал, как глупо и не по-мужски это звучит, но, все равно, спросил. Не смог сдержаться.

— Никто, — подняв на него глаза, отрезал Сергей.

— Намекаешь, что любишь нас одинаково? — усмехнувшись, уточнил Алексей и опустился на табуретку напротив него. — Ну, просто как в дешевой мелодраме, — прокомментировал.

— Нет. Тебя я люблю больше. А её я только учусь любить.

— Тогда, может, и не стоит напрягаться? Зачем придумывать себе еще одну любовь и геморрой на свою задницу в будущем, когда можно ограничиться мной?

— Потому что однажды, ты можешь уйти так же, как две недели назад, просто собрав вещи. Никаких обязательств и долгов, так?

— Послушай... — вскинул руку Лешка, осознав, что крыть практически нечем.

— Нет, дослушай, — перебил его Сергей. — А она будет со мной. Пусть когда-нибудь, в отдаленном будущем, она и уйдет к мужу или к любовнику, не важно. Но сейчас у меня в запасе еще лет десять. И она открыта для любви, понимаешь? Она тянется ко мне. Да, иногда, как оказалось, мне приходится и прикрикнуть на нее, иногда она на меня дуется. Она же маленькая, но хорошая. Понимаешь? — и после паузы добавил. — К тому же я не собираюсь отказываться от тех обязательств, что взял на себя, когда удочерил её.

— Тогда завел бы собачку. Зачем тебе вообще ребенок сдался, если вся её прелесть лишь в щенячьей преданности?

— После меня в этой жизни ничего не останется. Я никогда не смогу быть с женщиной. Просто не смогу, после тебя. Она — это тот след в жизни, который я оставлю.

— Не твой, заметь, след.

— Нет, мой. Потому что я воспитаю её нормальной, хорошей девочкой, а не спившейся шалавой, раздвигающей ноги перед всяким отребьем, как её мать.

— Мать? Ты что-то знаешь?

— От Настьки. Немного совсем. То, что ей сама Люся рассказывала.

— А мне рассказать, я так понимаю, ты забыл?

— Нет. Решил, что тебе будет неинтересно.

— Вот как? То есть ты привел в нашу семью ребенка. Да, ты не ослышался, семью. Мы с тобой, черт возьми, пять лет уже вместе живем! Привел и забыл мне рассказать о всех причинах, почему ты выбрал именно её, так?

— Послушай, ты зря...

— Нет, это ты послушай. Раз уж мы её взяли, пусть и записана она на тебя, но будет жить с нами обоими, то я тоже имею право на нормальное отношение, на участие в ее воспитании, так? Я уже молчу про отдельные комнаты, про твою ложь ей насчет Настьки...

— Я больше не лгу, — вставил свое слово Сергей и отвернулся.

Лешка осекся. Уточнил.

— Ты сказал ей?

— Да.

— Что именно?

— Что наш с Настей брак фиктивный. А ты... ты больше чем друг.

— И?

— Она обрадовалась. Сказала, что если дядя Леша её простит, то у нее будет два папы — это ведь здорово, — с горечью ответил он и замолчал.

Лешка тоже не знал, что ему на это сказать. Сидел, раскачивался на своей табуретке вперед-назад и молчал.

— Так ты простишь её?

— Не знаю. Смотря за что. А ты меня?

— За измену?

— Да, — он не хотел оправдываться, но все равно начал. — Я просто хотел убедиться, что не смогу прожить без тебя.

— Убедился?

— Да, — и добавил, несмотря на то, что не любил признаваться в любви, предпочитая отшучиваться и говорить не словами, а прикосновениями. Он и сейчас куда охотнее отправился бы в их общую комнату, завалился бы в общую постель и любил, любил, любил. Но на этот раз сказал в слух. Озвучил и без того очевидное. — Я люблю тебя.

Сергей улыбнулся и поднялся на ноги, легко и, кажется, даже непринужденно.

— Пойдем в постель. Я соскучился.

— А я-то думал, ты меня от койки отлучишь и еще с неделю туда не пустишь, — весело произнес Лешка, вставая и притягивая его к себе.

На душе стало легче, и захотелось улыбаться. Вот просто так улыбаться, потому что хорошо, легко и свободно. А еще совсем скоро будет секс, нет, много секса. Придется наверстывать упущенное и извиняться за все. И за измены, и за свой уход, за собственную трусость.

— Вот еще! — фыркнул на это Сергей, целуя его в шею. — Я ведь не баба истерить по пустякам.

— А где же твое чувство собственности, как у настоящего мужика?

— Потерял где-то. Нет, наверное, пропил.

— А ты тут пил, что ли, без меня? Куда же Люська твоя смотрела?

— Не пил, потому что смотрела. И давай пока не будем о ней. Поговорим завтра.

— Да, батенька, я смотрю, у вас хронический недотрах.

— И кто в этом виноват?

— Да-да, обязуюсь отработать.

— Точнее, оттрахать?

— А то!

4. Плюшевый мишка и никаких сосисок

— Ну, ладно, — объявил Лешка, вручая Люське целый пакет шоколадных конфет. До этого ему еще не приходилось проводить время с приемной дочерью без Сергея. Но тот сегодня задерживался на работе. Учительница Люськи, которая готовила её к поступлению в первый класс, уже ушла. Рабочий день у нее закончился. И Лешка, подумав, завалился домой с гостинцами, решив, что пора бы налаживать контакт. Раз уж по Сережкиной прихоти им теперь жить вместе.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Люська, прижимая к себе конфеты и глядя на то, как он разувается.

А потом неожиданно для Лешки подошла и попыталась его обнять. Он чуть равновесие не потерял, ведь и так балансировал на одной ноге.

— Ты чего это? — спросил он удивленно.

— Я, когда тебя не было, всегда так папу приветствовала. Ты ведь тоже мой папа, поэтому я... — запрокинув голову и заглядывая ему в глаза, пробормотала смущенная и раскрасневшаяся девчонка.

— Понятно, — Лешка хмыкнул, подумал, потом все же протянул руку и потрепал её по волосам.

Люська зажмурилась.

— Клевые у тебя волосы, — просто не зная, что сказать, объявил Лешка, — кудрявые. Мне нравятся.

Бесхитростная Люська просияла и помчалась на кухню. Лешка потопал вслед за ней. Девчонка возилась со спичками у плиты.

— Ты что? — перепугавшись, воскликнул Лешка, но отобрать у нее опасную игрушку не успел, Люська поднесла зажженную спичку к конфорке, на которой стоял чайник, та вспыхнула. Девочка обернулась к нему. Лешка смутился. — И давно ты у нас тут сама хозяйничаешь?

— Ну, я же единственная женщина в семье, — растерянно отозвалась та. Детским голосочком это прозвучало забавно.

— Это да, — Лешка улыбнулся. Все-таки самостоятельность этого ребенка его смущала. Вопрос пришел в голову сам собой, и он озвучил его до того, как успел проанализировать, как некорректно в случае с Люськой это может прозвучать.

— Это тебя мама научила?

— Нет, — девочка только на секунду запнулась, но опустила глаза и принялась объяснять. — Я сама. Мама, она... только ругалась. Но, если я успевала хотя бы чайник вскипятить, не трогала.

Лешка уже и сам пожалел, что спросил. Но останавливаться не посчитал нужным. Раз уж Сергей все равно ничего ему не рассказывает. Он сам узнает. А Люське, наверное, все же выговориться надо. Хотя это и жестоко с его стороны, но ничего, переживет.

— Она била тебя?

— Не очень часто, — не поднимая глаз, ответила девочка.

Лешка вздохнул. Приземлился на табуретку и похлопал себя по колену.

— Иди сюда.

Люська подошла. Он подхватил её и усадил себе на колени, обнял. Люська, замерев поначалу, посидела немного, а потом все же прижалась щекой к его плечу.

— Мы с Сережей бить тебя не будем, честно, — произнес он в порыве. — Только за дело. И не со зла.

— Я знаю. Папа Сережа мне уже говорил.

— Значит, он меня опередил.

— Ага, — Лешка зарылся носом в кучерявую макушку и подозрительно счастливо вздохнул. Все же было что-то в этом ребенке родное, теплое.

Наверное, он зря сопротивлялся. Хотя, не уйди он тогда, у них бы не было такого охрененского секса. Они ведь снова, как в самом начале, трахались как кролики. И сам факт того, что приходилось теперь скрываться от малолетней дочери, возбуждал, как бы кощунственно это ни выглядело. Правда, своими соображениями Лешка предпочитал ни с кем не делиться, даже с Сержем. Ведь тот непременно поднял бы его на смех. Хотя, с другой стороны, у каждого ведь свой фетиш, так?

И тут, когда Лешка уже собирался спустить девочку на пол и заняться приготовлением ужина для них обоих, Люську неожиданно прорвало. Просто Сережа все равно вел себя с ней более сдержано. То ли еще просто не привык, что у него теперь есть дочь, то ли сам по себе был человеком хоть и мягкого нрава, но недостаточно контактным, хотя, скорей всего, ему просто было нужно чуть больше времени. А Лешка легко шел на контакт. Он даже на руки её взял. И это показалось ей таким правильным. Как в кино, которое они когда-то смотрели с Настькой, где папа плачущую дочку непременно на колени сажал и утешал. И она заплакала, не специально, само вырвалось, поднялось откуда-то изнутри и выплеснулось слезами. Она вцепилась в Лешкину рубашку, с силой до треска ткани, и начала говорить, быстро-быстро, сбиваясь, судорожно глотая всхлипы. И Лешка, прижимающий её к груди, просто не знал, как её остановить.

— Она пьяная приходила... всегда-всегда-всегда... и кушать было нечего... только водка её... но её есть нельзя, только пить... а еще она, когда выпивала, била иногда, не очень сильно, не до крови... но мне так обидно было. За что? Я плохая? Или она просто не рада была, что я у нее родилась?

— Нет, ну что ты... — попытался переубедить её Лешка, но Люська его даже не услышала.

— А еще с ней всякие приходили... часто, почти всегда... Я сначала думала, что это папа, потом поняла, что они все разные. Большие и вонючие, от них водкой пахло, так же как и от нее. И я начала сбегать. К Жучке. У нее в будке хотя бы тепло, и не нужно смотреть, как она... как они...

— Ну, тише-тише... Что же ты так, а? Все ведь позади, — Лешку самого передергивало, когда он попытался себе представить, в каком аду жила эта девочка до детдома.

А Люська продолжала лепетать.

— Они доставали свои сосиски и тыкали в нее, тыкали... я поэтому и сбегала, не хотела, чтобы и в меня ткнули... я ненавижу сосиски, а нас в детдоме постоянно ими кормили, а я не могу... не могу это есть, потому что они такие же... такие же только... только...

— Все-все, — укачивая её на руках, бормотал Лешка, у него у самого руки непроизвольно в кулаки сжимались. Хотелось выйти во двор и кого-нибудь придушить. Да, за Люську придушить. А лучше её так называемую мать кастрировать, то есть выдрать там все, чтобы блядствовать больше неповадно было. Сука, какая же она сука, кто бы знал.

Люська все еще тихо всхлипывала, вжимаясь мордашкой ему в плечо, а он, тоже постепенно успокаиваясь, сам себе дал обещание. Что больше никогда. Никогда не обидит этого ребенка, не оскорбит Настьку, её детдомовскую подругу, потому что эти дети прошли через такое, что жутко представить. Теперь понятно, почему Сергей решил их пожалеть. Ведь у них с Лешкой всегда все было. Родители, которые, правда, пока так и не знали, в каких они с ним отношениях. Нормальная школы, хороший институт, друзья, работа, коллеги. У Люськи не было ничего. У Настьки, похоже, тоже. Но последняя, даже если и занимала деньги, всегда возвращала. И Сергей не раз говорил ему, что это стоит определенного уважения. А Лешка лишь посмеивался, считая, что девка просто в доверие втирается, чтобы потом при случае предать. Но нет. Он ошибался и только что это понял. А потом вдруг вспомнил, что кроме конфет принес сегодня домой еще кое-что.

Оставил Люську заваривать им обоим чай, а сам поспешил в прихожую. Вернулся с плюшевым медведем. Не очень большим — как раз уместился в шуршащем пакете — но мягким и пушистым, из, так называемого, мокрого меха. Люська поначалу не поверила, что это ей. А потом, стерев с мордашки слезы, кинулась обниматься. Она была счастлива. Потом они пили чай с конфетами, и Лешка добросовестно, как всамделишный отец слушал её рассказ о том, что Мария Викторовна, её учительница, говорит, что для своих лет, Люська очень даже хорошо читает. И что очень старается. И это хорошо. А еще девчушку очень интересовал вопрос, будут ли они наряжать елку к Новому Году. Лешка честно пообещал, что будут, несмотря на то, что раньше они с Сергеем таким никогда не заморачивались, у них даже игрушек елочных никаких не было. Но теперь, похоже, пришло время приобрести. А перед сном Люська, запинаясь, но очень стараясь, читала вслух сказку "Волшебник из страны Оз". И Лешка, лениво позевывая из кресла, добросовестно слушал и даже в нужных местах кивал. Было просто спокойно и по-домашнему тепло.

Сергей, заявившийся домой во втором часу ночи, застал его на кухне.

— Меня, что ли, ждешь? — спросил он, улыбнувшись.

— Кастрировать их всех надо, — огорошил его любовник.

— Кого? — изумился Сергей.

— Мать ее и всех хахалей. Суки, — с ненавистью прошипел Лешка и разжал стиснутые кулаки.

— Она тебе рассказала? — уточнил Сергей, с толикой ревности в голосе.

Лешка хмыкнул и взъерошил волосы на затылке.

— Рассказала. Расплакалась у меня тут, стоило только на руки её взять. Так что готовь бабки, — куда веселее объявил он.

— На что? — Заинтересовался Сергей.

— На елку, новогодние игрушки и подарок.

— И что мы будем дарить нашей дочери?

— Собаку. Хочу быть уверен, что когда она у нас дорастет до того, чтобы самостоятельно во дворе гулять, с ней был кто-нибудь серьезный.

— Я против.

— Собаки?

— Нет, собаку еще ладно, но ты ведь, небось, себе какого-нибудь волкодава рядом с ней представляешь!

— А почему нет? Отличная, между прочим, порода.

— Уж лучше болонку или пуделя. Она же девочка, а не пацан.

— Ну-ну.

5. Двое в парке не считая собаки

У нее в кошельке три отделения. Одно — для денег, само собой, второе — для всякой ерунды, вроде чеков за оплату мобильного телефона или счета в каком-нибудь кафе. И третье — для резинок, то есть презервативов. Они с Ванькой уже почти год встречаются, но этот легкомысленный придурок в последнее время подозрительно часто стал забывать о такой просто вещи, как предохранение. И Люська даже знает почему. Он позвал её замуж. Серьезно позвал. А она лишь рассмеялась и ответила, что еще не готова. Честно думала, что парень плюнет на все и уйдет к чертям собачьим, но тот нет, оказался упорным. И первую проверку прошел. Осталась вторая, самая главная. Собственно, для этого она и потащила его в парк гулять, прихватив с собой Бобса, любимого и ненаглядного добермана, которого ей когда-то подарили отцы на Новый Год.

Он старый уже. Почти двенадцать лет. Но все равно бойкий. Носится за палкой по лужайке. Счастливый, но по сторонам смотрит зорко. Собственно, потому ей его Лешка и выбрал. Сказал, что будет не только удобнее плюшевого мишки в кровати, но и охранник что надо. Помнится, они тогда с Сережей спорили до хрипоты. Но Лешка на своем настоял. Правда, и Люська помогла. Ткнула пальцем в щенка и сказала "Хочу!". Очень-очень сильно. И ни разу не пожалела. С такой собакой даже зимними вечерами было не страшно гулять. Правда, первые пару лет, когда кончился щеночный период, она его не могла удержать и гуляли они вместе с папами. То с одним, то с другим, а по выходным все вместе. Было здорово.

Сейчас, конечно, тоже неплохо. Но она выросла. Вот, парнем обзавелась, а тот, похоже, не только в постель её затащил, но и всерьез задумал уволочь в объятия Гименея. Хорош гусь! Но Люська не против. Ей просто интересно, готов ли тот принять, что у него на ближайшие годы основной головной болью будет не теща, как у других, а два тестя, просто обожающие свою доченьку? Если не готов, то все, отворот-поворот. Конечно, Ванька Люське очень нравился, она даже любила его. Хороший парень, с одного с ней потока, правда, с другой специальности, у нее вроде как модней. Но не в этом дело. В свои девятнадцать, почти забыв все злоключения, что происходили в ней в раннем детстве, она знала одно. Любовь — это любовь, как полюбил, так и разлюбишь, особенно если изначально нет того безумства, как в той любви, о которой в книгах пишут. А вот семья — это навсегда. Лешка и Сережа были её семьей, любили её. И она это точно знала. Поэтому, еще в седьмом классе сказала себе, что выйдет замуж только за того парня, который адекватно отреагирует на известие об ориентации её отцов. Вот только так.

— А знаешь, Леша ведь не просто его друг, — обронила она, разглядывая Бобса, у паркового пруда устроившего охоту на уток с берега.

— Чей? — в первый момент не понял Ванька, до этого рассказывающий ей, как непросто продвигается у него курсовик по электротехнике.

— Сережи.

Пауза была долгой. Люська ждала. Улыбалась вечернему солнцу и ждала. А чего расстраиваться? Даже если придется порвать с Лешкой, рядом с ней навсегда останутся два самых главных мужчины в её жизни — два отца.

— Да, я, как бы, уже понял.

— Понял? — Люська растерянно моргнула и повернулась к нему, завела за ухо кучерявую прядку, выбившуюся из прически. — Как?

— Ну, — Ванька замялся. — Я их видел.

— Как целовались, что ли?

— Не, — парень непроизвольно скривился, — как смотрели. Я к тебе как раз пришел, топал через двор, а тут они. Выходят из машины и так переглядываются... Ну, я бы на просто друга так никогда смотреть не стал.

— Понятно.

— Ты поэтому сказала "нет"?

— И поэтому тоже.

— Но я ведь не на них собираюсь жениться, а на тебе.

— И как тебе идея с двумя тестями?

— Переживу. И что ты скажешь?

— Ну, раз ты у меня такой толерантный, — она шагнула к нему и положила голову на плечо, — я соглашусь.

А Настька выскочила замуж сразу после третьего курса. Они едва успели с Сережей по её просьбе развестись. И сейчас живет в Америке. Муж её туда утащил. Недавно звонила, сказала, ждет их всех в гости. Сынишками своими похвастаться хочет, они у нее близнецы. Интересно, как она-то отнесется, что её подружка замуж собралась?