Пекло. Часть 2. Последняя прода.

Мужчина говорил что-то ещё, но Мари не запомнила что именно — слишком силён был шок. Её, дочь барона, арестовали как какую-то уличную воровку и собираются посадить... в тюрьму! Этого же просто не может быть! Хотелось себя ущипнуть и проснуться.

Наконец их путь закончился. Двуколка прекратила раскачиваться на неровностях дороги и дверь распахнулась. После долгой тьмы она не смогла разглядеть ничего вокруг. Её провели по нескольким коридорам, лестницам и переходам, пока они не оказались у массивной деревянной двери, окованной металлическими пластинами. Только здесь она окончательно осознала, что это не кошмар, что это на самом деле, и что было сил забилась в руках конвоиров. Это, впрочем, не произвело на них какого-либо впечатления — они силком затащили её в крохотную каморку, единственным содержанием которой была скамейка у стены и кольцо, вмурованное в стену, к которому её и приковали.

Здесь Мари провела несколько самых ужасных часов в своей жизни. Под скамейкой нашлось деревянное ведро, в котором плескалась вода. Из него слегка попахивало туалетом. Через какое-то время её пришлось им воспользоваться, хотя сделать это оказалось очень неудобно. Она слышала, как несколько раз мимо камеры проходили конвоиры. Вместе с другими арестованными. Чаще всего те громко возмущались и требовали их немедленно отпустить. Некоторые — умоляли о том же, утверждая, что ни в чём не виноваты. Многие голоса казались ей смутно знакомыми, но она сейчас не была в состоянии их различить.

Шли часы, ничего не менялось. Несмотря на предупреждение, её пока так и не вызвали на допрос. Мари всё-таки смогла собраться и взять себя в руки — настоящей аристократке нельзя вести себя как перепуганной до смерти простолюдинке. Она даже начала продумывать возможные ответы на вопросы, которые ей могут задать на допросе и в суде. По всему выходило, что ничего серьёзного у их противников не могло быть. Все договоренности, как того требовали традиции, проводились так, чтобы невозможно было в точности определить о чём идёт речь. Переговоры велись полунамёками, никаких реальных доказательств также появиться не могло — враги поспешили и арестовали заговорщиков на стадии первоначального планирования. Это позволяло надеяться, что...

Додумать Мари не успела. Шаги конвоиров остановились прямо около её двери, и загремел металл открывающегося засова. Их встретил не испуганный взгляд молодой девчонки, а взор настоящей аристократки в двадцатом поколении, которую не сломить подобным обращением... Ну, она так надеялась.

Как оказалось, её вели вовсе не на допрос, а прямо на заседание суда. Свет снова больно ударил по глазам Мари, заставив опустить глаза и прищуриться. В зале было не так светло как на улице, поэтому уже через несколько секунд, она смогла немного оглядеться. Помещение суда выглядело необычно. Мари и раньше доводилось слышать сплетни об этих строениях. Их возводили по одному и тому же проекту в каждом более-менее крупном городе. Причём вне зависимости от того, существовал ли суд в поселении раньше или нет. В лучшем случае старые здания использовались как подсобные помещения для строящихся. Другой настораживающей особенностью была та спешка, с которой суды возводились. Работа велась одновременно на трёх уровнях — в подвале, снаружи и внутри, не прерываясь ни на минуту даже ночью. Это было явно неспроста. Легко было прийти к логическому выводу, что если что-то строится быстро, значит вскорости в этом будет большая нужда. А когда так строятся суды...

Мари горько усмехнулась, осознав, что удостоилась сомнительной чести одной из первых встать у скамьи подсудимых. Судебный зал имел необычную эллиптическую форму, в одном из фокусов которого на возвышении располагалась кафедра, где сидели судьи, а во втором фокусе находился подсудимый. В геометрическом центре зала находилась массивная бронзовая тумба-жаровня, над которой сплетались языки огня, из-за чего Мари видела судей искажённо — мешали свет пламени и восходящие потоки воздуха.

Ограждение платформы, на которой она встала, было сделано из массивных деревянных брусьев. От них всё ещё пахло древесной стружкой и лаком. Конвоиры даже здесь не удосужились освободить её от кандалов. Напротив — они продели цепь в специальный зажим и зафиксировали. Теперь Мари даже не могла свести руки вместе, только опереться ими в ограждение.

Между тем судьи не собирались ждать, пока подсудимая соблаговолит обратить на них своё внимание. Негромкий голос одного из них, несмотря на приличное расстояние, прозвучал совершенно отчётливо:

— Вы Мари Мерц, единственная дочь барона Фесса Мерца? — Задал судья первый вопрос.

— Да! — Коротко ответила она. Пламя над жаровней при этом приобрело зеленоватый оттенок.

— Вы обвиняетесь в пособничестве мятежу против королевской власти, признаёте ли вы свою вину? — Продолжил судья.

— Я не признаю за вами права меня судить! — Резко ответила Мари. — По закону арестовывать аристократа можно лишь на месте преступления либо в случае его отказа добровольно явиться в суд. При этом, его должны соответствующим образом уведомить не позднее, чем за три дня! — Скучнейшие лекции учителя по праву неожиданно пригодились, позволив Мари неплохо подготовиться к своей защите.

— По личному приказу короля, лица, указанные в особом списке, до окончания расследования лишаются всех своих прав и привилегий. С копией указа можете ознакомиться позже. — Скучным голосом отмёл возражения судья. — А сейчас прошу отвечать на заданный вопрос. Вы участвовали в подготовке к мятежу?

— Я не знаю о чём вы говорите... — Пробормотала девушка и неожиданно поёжилась. Пламя в жаровне сменило цвет на ярко-красный, и ей на секунду показалось, что из огня на неё кто-то смотрит, причём далеко не добро.

— Не пытайтесь лгать или увиливать. Огонь Правосудия способен безошибочно отличить правду от вымысла, а ложь лишь усугубит вашу вину. Спрашиваю последний раз. Участвовали ли вы в заговоре против короля?

Мари молчала, пытаясь придумать правильный ответ. Если огонь действительно был способен отличить правду от лжи, то это очень усложняло ситуацию.

— Я не слышала, чтобы кто-то из моих знакомых говорил, что собирается свергнуть короля. — Осторожно сказала она. — И я сама тоже этого никогда не говорила.

— Знали ли вы о планах графа Рика Гонкорда, намеревающегося устроить мятеж против законной власти?

— Я не... думаю, что... — Пролепетала Мари.

— Да или Нет? — Отрезал судья.

— Нет, я... — Огонь снова окрасился алым.

— Хорошо, этого достаточно. — Прервал девушку другой судья, до этого момента сохраняющий молчание. — Остальные доказательства вашей вины уже собраны. Перед тем как мы вынесем приговор вы можете сделать чистосердечное признание, указав всех, кто по вашему мнению участвовал в заговоре. Это может облегчить вашу участь... — Судья некоторое время ждал, но Мари подавленно молчала, не собираясь предавать своих близких и друзей.

— Учтите, что в случае отказа говорить к вам могут быть применены пытки. — Попытался он надавить, но даже угроза насилия не смогла переломить её упрямства.

— В таком случае огласим приговор... — Продолжил судья. — Мари Мерц! Вы признаётесь виновной в пособничестве мятежу против законной власти. Вы пытались лгать во время судебного заседания и отказались от чистосердечного признания. В связи с этим вы приговариваетесь к максимально возможному наказанию — пятнадцати годам воинской службы без права пересмотра. Следующий!

* * *

Столь стремительное вынесение приговора не оставило Мари времени морально подготовиться и следующие несколько минут выпали из её памяти. Кажется, она куда-то шла, ведомая конвоирами... Очнулась она только когда руки сильно дёрнуло — оказалось, что браслеты успели присоединить к длинной цепи, закреплённой к большой телеге далеко впереди. Рывок цепи означал, что телега тронулась, и ей следовало идти вперёд вместе с множеством других арестантов, находящихся в точно таком же положении. Вдоль цепи с обеих сторон проскакали всадники, щедро раздавая удары древком копья тем, кто не спешил подняться с земли.

Потом пленники долго шли. Через несколько часов Мари совсем выбилась из сил и держалась в строю только на гордости... и страхе, что с ней поступят так же как с одним тучным молодым парнем, который отказался идти час назад и с тех пор ехал в телеге — после того количества ударов, что он получил, идти дальше он, действительно, уже был не способен физически. Но вот силы ей отказали окончательно, и она повисла на натянувшейся цепи. К удивлению, бить её никто не стал. Оставшийся путь она провела в телеге рядом с тихо стонущим толстяком. Ей даже удалось несколько часов поспать — впервые с момента ареста.

Дальнейший путь был долгим и однообразным. Они останавливались около каждого более-менее крупного города, где часть людей отцепляли и уводили, присоединяя вместо них других. Кормили дважды в день — утром и вечером в специально оборудованных армейских лагерях под бдительной охраной. Это с одной стороны было плохо — не было ни малейшего шанса убежать, а с другой стороны хорошо — уж больно сальные взгляды бросали на девушку некоторые 'попутчики'.

После очередного города оказалось, что количество женщин, прикреплённых к цепи, значительно увеличилось. Эта тенденция продолжалась и дальше, пока среди арестантов не осталось ни одного мужчины. Тогда же сменились возницы на телеге и конвоиры — ими тоже стали женщины. Они все как на подбор были рослыми, имели мужеподобные фигуры и некрасивые лица, к тому же многие имели шрамы и другие следы ранений. Угрюмостью же они вполне могли переплюнуть скалу в северном море, не говоря уже о доброте.

Дорога закончилась только на восьмой день пути. Мари тогда бы никогда не поверила, что эти восемь дней ей скоро будут казаться воплощением рая на земле. Но так оно и было в действительности. Здесь девушек и женщин провели через несколько десятков длительных и довольно унизительных процедур. В частности, некоторые женщины имели длинные волосы — в этом случае одна из местных собирала их в пучок левой рукой и одним резким ударом бритвенно-острого ножа отсекала почти под корень. Мари вознесла благодарность предкам, что имела модную в этом году стрижку, не доходящую до плеч. Потом их лишили одежды, внимательно осмотрели на предмет болезней или повреждений, отняли все личные предметы, которые некоторые сумели сохранить до этого момента. Положительным моментом можно было считать лишь то, что их, наконец-то, расковали, правда, предварительно нанеся каждому из арестованных татуировку на левом предплечье. Это было совсем не больно — просто к коже на несколько секунд прикладывали зачарованную металлическую пластину. Неприятным было другое — татуировка, одновременно, была магической меткой, владелец которой не мог пересечь границу лагеря без дозволения командования. Таким способом физические кандалы были заменены магическими, но от того не менее надёжными.

Другой положительной стороной стало то, что им позволили (или заставили, как посмотреть) вымыться в одном большом душе. Как Мари потом узнала — душ функционировал круглосуточно, и ежедневное мытьё было строго обязательно. Впрочем, не удивительно, учитывая в каком виде курсанты оказывались к концу дня. После душа им выдали новую одежду, которую Мари вначале посчитала очередным злым розыгрышем. Одежда состояла из плотной куртки без застёжек, которую нужно было одевать через голову на манер свитера, штанов и пары сапог. Внешняя поверхность напоминала древесную кору, а изнутри она была гладкая как шёлк, при этом не было ни одного шва и вообще было не понятно, как и из чего одежда была изготовлена. Но 'розыгрыш' был не в этом — вся выданная форма была на много размеров больше, чем нужно. И ладно бы у неё одной — тогда можно было бы поменяться с кем-нибудь, такая ситуация оказалась у всех. Штаны не спадали только благодаря затяжкам на поясе, а сапоги болтались так, что казалось, что на ноги одеты два ведра.

Но конвоиры, казалось, не обращали на это ни малейшего внимания и поторапливали, так что пришлось одеть всё это несуразное обмундирование прямо на голое тело — нижнего белья не полагалось, и толпой огородных пугал выйти из здания склада.

Снаружи их быстро построили и распределили вначале по трём полкам, в каждом из которых насчитывалось от четырёхсот до пятисот человек, потом по сотням и, наконец, по отрядам, численностью в двадцать-двадцать пять человек. Каждому отряду полагался свой инструктор-куратор, который (которая) постоянно был вместе со своими подчинёнными. Кроме того, в зависимости от выполняемых упражнений, могло присутствовать ещё несколько инструкторов. Всё командование от сержантов до командира учебного лагеря состояло только из женщин. Даже готовили на кухне и убирались в помещениях исключительно женщины, нанятые в ближайших деревнях и городках. Одеты инструкторы были в точно такую же одежду, что и курсанты, только на них она плотно облегала фигуру и имела не светло-салатовый, а тёмно-зелёный оттенок.

После распределения офицеры ещё почти час вещали перед строем, объясняя распорядок дня, обязанности, строевые команды и другие основополагающие вещи. Когда говорильня наконец-то закончилась, и отряд пока ещё нестройными рядами двинулся за своим куратором, Мари с удивлением заметила, что сапоги уже не напоминают вёдра, а достаточно удобно облегают ступни и куртка со штанами не висят мешком. Как она узнала много позже, одежда курсантов была позаимствована у эльфов. Они так одевали своих лесных лучников-рейнджеров. 'Ткань' была прочная, гибкая, под действием тепла плотно облегала фигуру, не мешая движениям, могла меняла цвет в соответствии с окружающей местностью и имела лишь один недостаток — на её выращивание тратилось большое количество маны жизни, но когда имеешь столько Сердец Леса, это не проблема.

Многие также как Мари заметили изменения, постигшие их форму, но обсудить эту метаморфозу времени им не дали — инструктор приказал отряду перейти на бег. Скоро они уже потеряли счёт количеству кругов и препятствий, которые миновали. Создавалось впечатление, что кураторы решили довести курсантов до границы физической выносливости. Довольно быстро самые слабые начали отставать и их 'подбадривали' ударами дубинки, входящей в штатный комплект каждого инструктора. Когда ни крики, ни угрозы, ни физическое воздействие уже не помогало, из строя вызывались наименее уставшие, которые должны были помочь выдохнувшимся следовать дальше.

Издевательство закончилось только под вечер, когда курсанты не могли уже даже идти. Им дали немного времени передохнуть и отвели в душевую, где они были вымыты прямо в одежде, после чего направились в 'спальную комнату'. Мари настолько устала, что у неё даже не вызвал удивления вид её 'кровати', похожей скорее на неглубокую ванну и без малейших признаков спальных принадлежностей. Она была готова упасть где угодно, хоть на голые камни, лишь бы больше не требовалось двигаться. То, что 'ванна' начала наполняться густой прозрачной жидкостью уже прошло мимо её сознания.