Отвлекшись на разговор, иначе дернул запястьем, и надавил внутри по-другому. Вот и результат. Он Гека таким никогда не слышал, не видел, не чувствовал. И пахнет его возбуждение так, что ресницы намокают. Слезы — не слезы, похер! Яйца звенят, внутренности узлом завязываются. Хочется всего и сразу. Чтобы уже сейчас и до конца.

— Гек, ты...

— Еще! Блядь, не тормози! Ну, же!

— Сука... какая же ты сука.. блядь!

Как шарманку, каждое ругательство на выдохе. Чем дольше, тем грязней. Злее. Потому что нет уже сил терпеть. С каждый новым рывком запястья пальцами на всю длину. Глубоко, но все равно недостаточно. Хочется больше. Быстрей!

Губами в затылок, как контрольный. Волосы влажные от пота, льнут к шее. Хорошо. Солоно. Горчит на языке. Всем телом покрыть, как течную сучку. Грудью к спине, животом к пояснице, стояком прямо в растянутый вход. Резко без резинки до конца. До слез и скулежа. И не понятно, кто скулит — кто сверху или снизу. И больше не помнить ни черта. Потому что в первый, для обоих первый. Чтобы так хорошо, так сладко и так играючи. Словно костяшками пальцев по струнам. Из перебора в бой.

* * *

Сослуживцам он говорит, что переписывается с братом. Не признаваться же! А Гек, засранец, как только узнает об этом маленьком обмане, присылает в ответ целую "простыню" на трех листах о возвышенных братских чувствах. Чук только диву дается, когда читает. И никак не ожидает, что из конверта запоздало выпадет еще один листок. На более плотной бумаге всего несколько строчек нормальным шрифтом, а дальше сплошные черточки и точки. Что за хуета?

"Учишь азбуку Морзе, брателло? Учи-учи! Штирлицем станешь!", — пишет Гек на том сакраментальном листке.

Чук расплывается в улыбке, когда до него доходит.

"Скорее, радисткой Кет", — думает он с несвойственным весельем и с остервенением вгрызается в азы морзянки, выпросив видавший виды учебник у лейтенанта.

А потом не знает, на какую стенку лезть, потому что Гек наглеет с каждой новой шифровкой.

"Эволюционирую", — поправляет у него в голове насмешливый голос друга.

Умный, блядь. Начитанный. Как скажет, так отрежет. Чук помнит его таким. Не может дождаться, когда увидит снова. Потому что эти одно-два предложения... вытягивают всю душу. Клещами. Никакой палач не нужен. От самого первого: "Не могу без тебя. Скучаю. Хочу". И продолжая такими перлами, как "Хочу тебе отсосать, чтобы ты меня в рот трахнул, как тогда. За волосы держал, кончал прямо в горло долго-долго..." или "Купил себе вибратор. Стремная штука. Долго не мог определиться с размером. Но твой лучше. Хочу его, а не какой-то суррогат...".

Чук тоже делает успехи в морзянке. Так и продолжается его служба, от шифровки до шифровки. Хорошо еще Гек не стесняется. Пишет каждую неделю. Знает, что хуево без него. Все знает. Умный. Хороший. Свой.

"Напиши как ты себя им".

"Возвращайся. Покажу".

И все, Чук снова щемится по углам, не зная, где бы так заныкаться, чтобы подрочить спокойно, вспоминая, как его друг, мальчик-нимфетка, одевается ртом на его член. Смыкает губы почти у основания, помогает себе рукой. И глотает, с жадностью, словно в жизни не пробовал ничего вкуснее. Девчонки так не сосут. Брезгливые. Да и хуй бы с ними, когда есть Гек.

* * *

Гек встречает его на перроне. Мать не знает. Чук не предупредил. Они могут поехать куда угодно и заняться чем угодно. Никаких обязательств перед семьей и друзьями. Только друг перед другом. Без сожалений. С жадностью, но... Так и знал, что какая-то подстава.

Гек тащит его домой. Не к себе, к матери. Чук не понимает его. И так, не обняться нормально, не поцеловать, как хочется. Вокзал. Люди кругом. Табу.

— Зачем? — Спрашивает Чук в такси. Греков не поскупился, оплатил поездку. Откуда у дембеля деньги? Все спустил в последних увольнительных. Унизительно для хищника, наверное. Но...

Только с Геком он поддается, прогибается. Опасается давить. Друг гордая птица. Что не по нраву, выскажет в лицо. Хлопнет дверью, уйдет и никогда не вернется первым. Плавали, знаем. Будет мучиться. Умирать будет, но мириться не придет. А ведь Чуку так же хреново, может быть, даже хуже, поэтому важно, чтобы снова вместе, снова друзья. Чук все это знает про Гека, поэтому давно научился уступать в мелочах. Хочет тот к маме, значит, едем к маме. Признаться, небось, решил, что сынку ее ненаглядного и единственного совратил. Чук бы с этим, конечно, повременил, но если Стасу так приспичило...

— Твоя мама просила, — неожиданно все же звучит в ответ, — Я ей сказал, что приезжаешь.

Армия сделала из недавнего волчонка опытного хищника. Чук сразу ловит напряженную нотку в голосе друга. Подбирается весь, готовый раскрутиться как спираль и нанести удар. Спрашивает коротко, емко.

— Случилось что?

— Да.

— И все? — После затянувшейся паузы, когда уже совсем невыносимо, — Больше никаких пояснений?

— Ты сам все увидишь, — отвечает Гек и, пока не смотрит таксист, беглыми пальцами от запястья к локтю. Через форменную ткань. Грубую, затертую. Горячо. Сладко. Обещанием.

* * *

Дома во главе стола их встречает отец. Чук меняется в лице, хотя переступив порог, невольно заулыбался. Домой вернулся блудный сын. Радостно. К тому же успел зажать Гека в лифте, сорвал несколько поспешных поцелуев. А тут... батя. Приперся, когда не звали.

— Что этот тут забыл? — Зло, вместо "здрасти".

— Игорь, — укор в голосе матери, осуждение, почти мольба.

Но Чук хищник, вожак, самец. Женскими мольбами такого не пронять. Даже материнскими. Злится. Чужой на территории. А не пойти бы ему...

— Да, мама, Игорь. Он нас бросил и ушел к этой своей. Что, теперь решил вернуться?

— Ты как с матерью... — начинает отец, но Чук прожигает его взглядом. И старший мужчина осекается. Пасует перед сыном. Оперился, отрастил клыки, заматерел. Не суйся, дядя, покусает!

— Это из-за меня, — раздается сзади.

Чук поворачивается рывком, не успевает погасить взгляд, адресованный отцу. Пугает младшего братишку. Единокровные — один отец, две разные матери. Пацан совсем. Тринадцать лет только в октябре исполнится. Восьмой класс. Чук в его возрасте был другим. Вытянулся за лето. Нарастил мышечную массу. Плечи широкие, кулаки, что надо. А Данька по конституции ближе к Геку. Худой, гибкий, как тростинка. Большеглазый. В мать. Ту, другую, которая сразу же запретила им с Чуком общаться. И отца от прошлой семьи отваживала, как могла. Дрянь. А теперь, что же? Обоих из дома выгнала? Сына не пожалела? Другого ебаря завела?

Данька шарахается от брата и налетает на Гека. Тот прожигает Чука укоризненным взглядом и разворачивает малыша, задавая другое направление движения. Подталкивает в спину в сторону спальни Чука и сам идет следом. Старшему брату ничего не остается, как присоединится к ним.

В глазах Гека застыло осуждение. Чуку самому стыдно и без всяких Геков. Нашел кого пугать! Брат ведь, младшенький. Восьмиклассник.

— Ты извини, — обращается он к Даньке, — Против тебя я ничего не имею.

А тот ссутулился весь, голову не поднимает, даже когда тяжелая рука боксера сжимается на худеньком плече. Чук поверх его головы переглядывается с Геком, но тот, похоже, сам еще не в курсе. Засада. Как тут младшенького разведешь на откровенность, когда успел так сильно запугать? Небось, опять матушка его, стерва, про старшего брата гадостей наговорила, вот малыш и не может никак отойти.

— Мне мальчики нравятся. Такие же, как я, — голос тихий, но эффект от самой фразы, словно фугасная мина совсем рядом разорвалась. Сначала глухота, сомнение, что правильно все услышал. Не домыслил ничего лишнего, не послышалось. А потом отходняк. Как морская волна, накатила и с головой под воду, а потом спадает, тащит за собой в море, но того, кто твердо стоит на ногах, не так просто утопить.

— И она тебя выгнала? — Чук уточняет неприязненно, не скрывая брезгливости. Данька еще сильнее сникает, принимает на свой счет. И тут же вскидывается, когда слышит продолжение: — Из-за такой хуеты?

Гек тут же отвешивает другу подзатыльник. Чук никогда бы не стерпел такого отношения от любого другого. Но это же Гек.

— Эй! — Возмущается. Конечно, возмущается. Ведь не понятно же за что.

Гек морщится. Чук хорошо знает это его выражение: "ну какой же ты тупой". И снова терпит. Друг ведь. Если не он, то кто еще открыто скажет, что Чук не прав.

— Без мата, пожалуйста.

Данька розовеет. Ну, да. Походу, это только Гек такой правильный и думает, что в тринадцать школьникам такие слова знать не полагается. Наивный.

— Это не ерунда, — шепотом выдавливает из себя Данька, никак не комментируя замечание Гека. Умный мальчик. Чук сам разберется, как понизить в друге градус наивности, если сочтет нужным, конечно.

— Я же... — все так же шепотом продолжает мальчишка и осекается. Глаза не поднимает, но носом шмыгает. Все ясно. Нежненький. Сейчас заревет.

Чук в его возрасте никогда бы себе такого не позволил. Но то Чук. А Гек тут же обнимает Даньку за плече, принимается что-то успокаивающее бормотать. Мамочка.

Мысль рождает в груди какой-то неясный трепет. Чук отбрасывает ее. Не хочет сейчас разбираться. Возможно, никогда не захочет. Его право. Но ведь надо что-то решать.

Он смотрит на обнимающуюся парочку почти с завистью. Гек с Данькой так нежничает. Вот бы и с ним так. Только со взрослым подтекстом. Блядь! Не о том сейчас надо думать.

— Ладно, девочки, — Чук смущен, отсюда грубость, — посекретничайте пока. А я пойду... — запинается, непривычно ему говорить такое в отношении этого человека, — перед отцом извинюсь.

— А за девочек в челюсть не хочешь? — Откликается Гек. Без обид. Тоже шутит, сверкает бесстыжими глазами. Валет, укравший у Алисы пять котлет. И как в эту тростинку столько влезло?

— А в ответ?

— Не, брат... будешь стоять и терпеть, как исправная боксерская груша.

Чук смотрит в ответ со скесписом — "ага, мечтай, Греков, мечтай!".

Но Гек, оказывается, знает толк в угрозах. Целый год прошел, а все равно держит за яйца так, что противопоставить нечего.

— Уйду к себе ночевать.

— Сука, — с обидой и восхищением. И сразу за дверь, а то ведь есть что сказать, и что сделать. Как заткнуть и заставить умолять.

Весь год вспоминал первый и единственный раз. Ждал, когда сделает все те грязные вещи снова и попробует новые, еще грязней. Допрыгается ведь, гаденыш, дай только натянуть. А тут мать, отец, брат... непруха!

Вот какого хуя Даньку понесло признаваться матери в ориентации аккурат перед возвращением блудного старшего брата? Досадить хотел? Может, не так уж его сильно мальчики интересуют, сколько мать заебала, хуже горькой редьки? Надо Гека попросить как-то ненавязчиво проверить. Дым без огня тоже бывает.

* * *

— Ну, что, сказал? — спрашивает Гек, когда Чук возвращается. И как только догадался, что теперь тот о них точно молчать не станет.

Они с Данькой сидят на кровати поверх покрывала. Улыбаются заговорщицки. У мелкого глаза так и горят. Нашел единомышленника, вот и счастье привалило. Чук только головой качает, но от двери не отходит.

— Сказал.

— И они?

— В шоке. Но мать у меня, сам знаешь... В общем, если отец и не в восторге, то она его убедит. Он за вещами собрался. Дань, сходи к нему, список составь, что там тебе для школы в первую очередь нужно. За одну ходку он все равно все не унесет.

— А вы? — Вырывается у мальчишки. Краснеет под взглядами старших. И то хлеб. Значит еще не совсем бесстыжий.

Чук ухмыляется.

— Не боись, без тебя не начнем, — и подмигивает Геку, но тут же серьезнеет, — Все. Бегом. А то не дождется. Давай-давай.

Данька соскакивает с кровати и выбегает из комнаты, лишь на пару мгновений притормаживая рядом с братом. Чук треплет его по голове и улыбается, как дебил. Гек любуется. Не скрывается. И тут же обнимает и лезет целоваться, как только Чук занимает место Даньки на кровати. Тянет на себя. Жадничает. Страстный. Родной.

— Помыться бы с дороги... — хрипит Чуков.

Терпенье на исходе, но все равно не хочется опростоволоситься. Чтобы Гек не морщился от запаха пота, чтобы не сомневался, когда будет, как в тот раз, вылизывать, глотать. Чтобы ему нравилось, так нравилось, как в первый раз. Чтобы и не думал гулять налево. Мысль выжимает легкие, как поломойка тряпку. Выдавливает весь воздух в диафрагму. Убью, если...

— Был кто?

— Нет.

— Врешь.

Гек кусает. Мстительный. Губы в кровь. Шипит. Тот еще котяра.

— Да, пошел ты.

— Неужели, я лучше всех этих твоих?

— А сколько, думаешь было до тебя? Не спрашивал никогда, может пора?

— Стас? — Напряженно, на изломе.

Гек уже открывает рот, но тут из-за двери со стуком:

— Игорь.

Деликатная у Чука матушка, ничего не скажешь.

— Да, мам? — Не сводя глаз с Гека.

— Отец ушел. Выйдете к нам с Даней?

— Да. Идем, — спешит вставить Гек, так как видит — Чук готов отказаться. Не вовремя. Сейчас нужно быть с семьей. Держаться друг за друга в непростые времена. Искать друг в друге утешение.

* * *

За накрытым столом — сын ведь из армии вернулся! — сидит Данька, уныло ковыряясь вилкой в салате. Оживляется, когда они входят. Чук сажает Гека рядом с собой, специально перетаскивает стул поближе. Мать смотрит на них странно. Ничего. Привыкнет. Поймет.

А вот Геку интересно, что она видит. Они с Чуком оба повзрослели, прошли испытание расстоянием, осознали желания. Осталось принять потребности друг друга и все, считай, сформирована ячейка общества. Ну, почти. С поправкой на гейство. С другой стороны, Гек давно думает, что люди изначально все усложняют. Не все ли равно, кто с кем и как? Лишь бы ничего плохого не делали, лишь бы никому не мешали.

— Мы с Данькой собираемся к нему в школу. Хочу поговорить с учителями, — наконец изрекает мать семейства.

Чук оживляется, схватывает матушкины намеки налету:

— То есть у нас есть пара свободных часов?

— Чук! — Тут же возмущается Гек.

— Только не увлекайтесь, — фыркает в ответ мама. Они с Чуком очень похоже улыбаются друг другу. Зеркалят.

Данька ошалело переводит взгляд с одного лица на другое. Даже рот закрыть забывает, так и не прожевав свой салат. Смешной. Мелкий. Братишка. Не верит, что так бывает? А все потому, что у Чука замечательная мама.

О том, что отец уже пять лет гуляет налево, выяснилось, когда Игорю едва исполнилось десять. Даньке к тому времени было уже четыре. Отец ушел в новую семью, а им с матерью пришлось учиться жить заново. Девять лет только вдвоем, поддерживая и утешая друг друга, когда становилось совсем невмоготу.

Ближе и родней человека просто быть не может. Поэтому и принимает таким, какой есть. Хоть девчонку приведет, хоть парня. К тому же, мама лучше Чука знает, какой Гек хороший. И как плохо бывает сыну, когда они с лучшем другом ссорятся. Так почему бы не Гек, если Чук выбрал именно его?

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓