Дорога в небо

— Значит так, — Флип понял, что бабка его доконает. — Он тебя бил? Бил. Деньги украл? Украл. В тюрьму!

— Да что ты, Ваше Величество! — Старушка побледнела. — Я это... тово... ошиблася, по старости лет. Сама, наверное, деньги схоронила, а куды забыла. Пойду я лучше.

— Во-во, лучше иди. Вцепилась в меня, как болонка в телячью ляжку.

Подошел начальник тайной канцелярии, начал пояснять следующее дело.

— Оливер Кук. Родился в Иствуде ноября третьего, года ХХ. Обвиняется святой церковью в ереси, связи с дьяволом, распространении идей, оскорбляющих веру и святое писание.

— Почему он здесь, Риккерт? При чём здесь я? Пусть его отправит на костёр инквизиция!

— Дело в том, Ваше Величество, что его богомерзкие идеи выяснились уже в камере. А в тюрьму он попал по обвинению в воровстве. Вину свою не признал и требует встречи с вами.

— Давайте вашего Оливера, — король обречённо махнул рукой. — Всё одно день пропал на благо людям.

В залу ввели заключенного. Сокамерники уже отразили на его лице несогласие с его идеями. Впрочем, только слегка.

— Позвольте, Ваше Величество, — Оливер учтиво поклонился, — описать вам мою судьбу. В двух словах.

Король вяло махнул рукой, мол, хуже не будет, валяй, чтоб ты сдох на здоровье! И парень начал.

— С ранних лет мой ум занимали тайны природы. Чуть только мать отпускала меня погулять, я бежал в лес и наблюдал. Почему вода течёт вниз? Почему облака так высоко? Почему у бабочки крылья большие, а у мухи маленькие? И почему тогда муха летает быстрее бабочки? Вопросов у меня было много, и я часто задавал их.

— И как тебе отвечали? — Флип заинтересовался.

— Обычно мне отвечал отец. Вернее, за отца говорил его ремень. К шестнадцати годам мне стало казаться, что моё седалище понимает язык сыромятной кожи. Однажды ремень сказал: "Парень, беги!" И я ушел из дома. Хорошо помню первую ночь на свободе: я сидел у костра и размышлял.

— Небось, симпатичная блондинка сидела рядом? — усмехнулся король.

— Я думал, почему дым поднимается вверх? Ведь если дым стремится вверх, я могу оседлать его и тоже подняться над землёй!

Риккерт вздохнул и покрутил пальцем у виска.

— На ярмарке я купил бычий пузырь и надул его дымом. И он полетел! Правда, через четыре шага он плюхнулся на землю. Тогда я купил ещё один пузырь. Сделал связку, и они поднялись выше. Трактирщик взял меня мыть полы и чистить хлев за еду и крышу над головой. Для меня это было роскошное предложение — много времени оставалось для исследований. Я выяснил, что дым должен быть очень горячим, и что пузырь, наполненный паром, летит выше и быстрее, чем дымный, и что пять пузырей с горячим паром поднимают кошку на высоту сторожевой башни.

— А дальше? — Король обогнул стол, стоял перед Оливером.

— У меня кончились деньги. Я пришел в столицу, надеясь их раздобыть. На площади рыжеволосый мужчина пожертвовал мне бриллиантовое ожерелье. Оно оказалось ворованным. Теперь меня обвиняют в краже. Всё, — Оливер беспомощно развёл руками и посмотрел на короля.

Потом посмотрел ещё раз. И ещё.

— Прошу простить мою дерзость, Ваше Величество, вы не могли бы повернуться боком?

Флип нехотя повернулся и зачем-то подогнул колени.

— А спиной повернитесь.

— Зачем это? — под ложечкой Флипа неприятно засосало, но он повернулся.

— И выпрямьтесь, пожалуйста. — Флип выпрямился. — Удивительно! Если бы ваши волосы были рыжие, и вы носили усы, я бы решил, что это были вы! Пройдитесь, пожалуйста!

— Что-о-о! — Король покраснел. — Мерзавец, как ты смеешь! — Глаза короля метали молнии, багрянец достиг неимоверной температуры. Вода, попади она в этот момент на королевское лицо, моментально бы испарилась, и этим паром можно было бы наполнять бычьи пузыри. — В тюрьму! В камеру! Сгною мерзавца! Каков подлец! Хам!

На этой приподнятой ноте королевский приём окончился.

*

Подземелье замка. Едва освещённый коридор, камеры по обеим сторонам. Большая комната в конце коридора ярко освещена. Это пыточная. Заключенный привязан к стулу за руки и за ноги. В рот бедняге вставлена воронка. Палач из медного чайника льёт в воронку воду, когда заключенный начинает хрипеть, прекращает.

В свет комнаты входит король.

— Ваше Величество, — палач учтиво поклонился. — Какими судьбами?

— Потолковать хочу. Ходят слухи, ты самый мудрый человек в моём замке. Это так? — палач кивнул. — Объясни, почему?

— Давно служу. Давно служу вам, до этого служил вашему тестю, до этого...

— Я знаю, — остановил Флип, вынимая бутыль.

— Короли меняются, а палач остается. Только название меняется. Я с недавних пор экзекутор.

— Что это?

— То же самое, только звучит красивее.

Стаканы наполнились и опустели. Глазки палача заблестели.

— Скажи мне, — король опять налил вина. — Почему все мои начинания проваливаются? Хочу людям благо сделать, реформы провести, а получается только хуже. Думал по английской методе богатеям войну объявить, так и тут прокол! Невиновного посадили!

— Я ж про это и толкую, только ты на ум не берешь. Короли меняются, палач остаётся. Король — это только макушка, цветок на розовом кусту. Один сорви — другой вырастет, а палач и тайная канцелярия — это сам куст. В котором мы живём. Томас у вас на конюшне работал, помните?

— Конечно, помню. Он доносил на меня Риккерту. Потом я его перекупил, и он стал стучать мне на начальника канцелярии.

— Вот-вот. Риккерт это узнал и дал Томасу ещё больше. Тут у малого шарики за ролики и завернулись. Кому докладывать? На кого стучать? Почувствовал он, что дыбы ему не миновать. Сам пришел, — палач кивнул на заключенного.

— Зачем? — Удивился Флип.

— Посоветоваться. Облегчить душу. И от меня ему сочувствие. Я должен ему в глотку расплавленный свинец лить, а я кипяток лью. — Палач снял с огня чайник, ливнул в воронку дымящейся воды. — Всё-таки послабление.

— Да это совсем другое дело! Кипяток! Одно удовольствие! — Флип усмехнулся. — Но если что, ты меня не щади. Лей сразу свинец.

— Договорились.

Выпили по второй.

— Так что мне делать?

— А ничего. У короля королевские заботы, у палача — экзекуторские. Живите, как жили.

— И ничего исправить нельзя?

— Ничего.

Король встал, прошелся вдоль рядов с инструментами.

— Мило тут у тебя. Расскажи, раз уж я пришел, о работе. Проведи экскурсию.

— Это можно, — физиономия палача поплыла от удовольствия. — Ремесло наше трудное, смекалки требует и тонкой душевной организации. К какому преступнику какой ключик подобрать — это целая наука. Вот если, допустим, на малахольную дамочку испанский сапожок надеть, что получится?

— Что?

— Да она таких глупостей наболтает, что и не разберешь, ведьма она или нет. Таким дамочкам нужен стальной обруч на голову. Или в кадку с водой окунуть. А лучше и то и другое. Если же дама крупной комплекции, кадка, наоборот, не годится. Только сырость разведешь и пузырей напускаешь в помещении, тут надо голодную крысу. Во всём признается.

— Крыса?

— Дама.

— А вот если я к тебе попаду? Что будешь делать?

— Вы мужчина в теле, — палач намётанным взглядом оглядел короля. — Вас лучше будет колесовать. Или на сырых дровах жечь. Чтоб сразу после признания душу выпустить на волю.

— Вот тебе три сотни, — Флип кинул палачу кожаный мешочек. — Чтоб дрова были сухими.

— Обещаю. Слово палача.

— А вот если тебе самого себя пришлось бы пытать. Что бы ты стал делать?

— Тут пришлось бы повозиться. Нервный я. Шумный. Истерику могу закатить. Мне, для начала, нужно кольцо в рот вставить. Чтоб не орал.

Палач снял с крючка намордник, к которому было приделано стальное кольцо.

— Колечко в рот, и двумя винтиками сзади регулируется. Точно по голове, чтоб не жало.

— А потом?

— Руки-ноги к стулу ремнями привязать и на пару дней в холодную. Чтоб присмирел.

— Дай-ка я попробую.

Король усадил экзекутора на железный стул, пристегнул руки и ноги ремнями.

— Да вы сильнее тяните, Ваше Величество, — руководил палач. — Преступник должен быть зафиксирован чётко, как груди в корсете.

— Солдафон.

— Из отставных я.

Флип накинул на голову палача намордник, всунул трубку в рот. Подтянул винты.

— Не давит? — осведомился. Палач отрицательно замотал головой. — Вот и отлично.

Флип накинул на голову экзекутора мешок, перехватил под горлом верёвочкой, чтоб мешок нельзя было стряхнуть. Потом снял с пояса палача ключи от камер.

Оливера король нашел в крайней комнате. Также привязан к стулу, также с мешком на голове. "Вот и отлично", — повторил Флип. Он освободил парня, затем они вдвоём перетащили палача на место Оливера. Со стороны выглядело, будто все узники на месте, а экзекутор ушел в самоволку.

— Переодевайся, — Флип принёс кафтан и брюки. — У меня к тебе дело. Как высоко может подняться пузырь с паром, и какой может груз поднять?

— Всё зависит от размера шара. И от температуры, — Оливер пожал плечами. — Я тяжелее кошки ничего не запускал. Денег не было.

— Я знаю! — Флип замахал руками. — Если денег будет вдосталь, что сможешь поднять?

Оливер поднял прутик, стал что-то чертить на пыльном полу.

— Человека смогу поднять, — ответил после раздумья, — на башню.

— Этого мало, парень. Вот тебе деньги, — Флип протянул кошель. — Вот тебе королевский перстень. Теперь тебе никто во дворце ни в чём не откажет. Задумай самый большой шар, на который хватит воображения, и сделай в десять раз больше. И ещё одно, сделай мне.., — король зашептал Оливеру в самое ухо.

Флип видел, как разгорелись глаза парня, как он сжал кулаки в предвкушении большого дела. "Когда-то я тоже был таким", — с горечью подумал король.

*

Небольшая комната, окна завешены. Стол, перед столом стул. Свечи стоят таким образом, чтобы освещать сидящего на стуле, человек за столом остаётся в тени. В комнате две двери; посетители входят в левую дверь, отчитавшись перед начальником тайной канцелярии, выходят через правую.

С последним осведомителем Риккерт беседует особенно долго, часто повторяет вопросы, переспрашивает. Наконец, отпускает агента.

— Н-да! — начальник канцелярии всегда держал в руке серебряный карандаш, но никогда не делал записей. — Малыш решил поиграть. Быть может, даже отомстить. Пора показать ему зубки. А может...

Риккерт вышел через третью дверь, позади стола. Пока шел по узкому проходу, размышлял: "А что если жизнь короля прервёт несчастный случай? Тогда формально станет править вдова... и никто не помешает моей власти... но королева может выйти замуж". Замужество королевы сулило неприятности и неопределённости. Риккерт не любил неопределённостей. Впрочем, был вариант... Риккерт аж подпрыгнул на месте, когда придумал каверзу чтобы и короля наказать, и королева осталась замужней.

Стена в одном месте имела углубление, в этой нише ждал агент по особым поручениям. Риккерт остановился рядом и, не поворачивая головы, заговорил:

— Плохие новости, солдат. Дьявол вселился в короля. Он поносит святую церковь, не исповедуется, украл ожерелье, унизил экзекутора и якшается с бесовским отродьем Оливером! Этот Оливер, слуга сатаны, управляет теперь Филиппусом!

— Что я должен сделать? Убить?

— О нет, мы будем бороться за нашего короля. Оливер строит паровой шар на заднем дворе замка. Он прикажет королю полететь на этом шаре, и, когда Его Величество поднимется на высоту кирхи, ты выстрелишь в шар из лука.

"Флип упадёт, переломает себе все кости, — мысленно закончил Риккерт, — но останется жив".

— Займи позицию на башне и жди. Всё случится во время городского праздника.

— Я всё сделаю, ваше высочество, — агент поклонился.

— Не подведи! — Риккерт пошел по коридору. Через некоторое время за ним скользнула тень агента.

"Жуткое дело, — Риккерт молился перед сном, крестил лоб, но мысли начальника тайной канцелярии бежали своей дорогой. — Сколько лет работаю на благо народа, создал агентурную сеть, кормлю кучу осведомителей, а всё приходится делать самому! Никому самую мало-мальски сложную подлость доверить нельзя! Измельчал народ! Нет, нагадить соседу в огород или плюнуть на спину они могут, но не более. Так чтоб крепко насолить другу, или подставить приятеля, или другую какую гнусность — это уже редкость. Штучный товар. Я уже не говорю, чтоб составить авантюру на три хода вперед — не могут! Жалкие людишки!

Но ведь я-то не вечен! Что станет с королевством, когда я уйду?"

Накатила непрошенная слеза.

*

Городской праздник. Во дворце суета, как на рынке, когда там ловят карманника. Люди на улицах в красивых одеждах. На площади, под белым покрывалом угадываются контуры памятника. На другой стороне площади высится купол парового шара. Он просто огромен. Оливер Кук мечется вокруг своего детища, подтягивая стропы и подбрасывая уголь в котёл. Парень взволнован. Народ обходит шар стороной, женщины плюют через плечо.

Ровно в полдень звонит колокол, и вся городская знать вываливает на площадь. Открытие памятника. На площади много гвардейцев. Много бочек с вином. Королевский глашатай запинается, по всему судя, он уже крепко приложился к одной из них. Король и королева стоят на балконе.

— Нализался, скотина! — Королева скривила губы. — С утра!

— Всего-то полстаканчика дёрнул, — король облизнулся. — На каретной мужикам третий был нужен.

— Что? — Королева перевела взгляд с глашатая на Флипа. Смотрела подозрительно. — Ну-ка дыхни!

— Ты чего? — Король понял, что допустил оплошность, медленно попятился.

— Пойди сюда, я тебе говорю!

"Слу-ушайте все! — неожиданно выпалил глашатай. — К-к-королевский ук-к-к..." Буква застряла намертво. Поняв, что это слово ему не выговорить, герольд громко присвистнул и пустился в пляс — "Оп тирдарпупия!" Выкидывая коленца, глашатай мелодично матерился. Что удивительно, нецензурная брань текла из его уст без запинки.

— Безобразие! — Король изобразил гнев. — Пойду разберусь с этим мерзавцем.

Дабы избежать семейной ссоры, Флип мигом спустился вниз, вырвал из рук глашатая указ, стал читать:

— Слушайте все! Указ его величества! В смысле, мой указ. Король Филиппус повелевает... это я повелеваю...

— Да открывай уже! — выкрикнул кто-то из толпы. — Воскресенье, полдень пробило, а мы ещё тверёзые! Не порти людям выходной!

Король дал знак, и с памятника сдёрнули покрывало. На мгновение воцарилась тишина, потом заговорили все разом. Не то чтобы памятник был не похож, но скульптор изобразил молодого Флипа, того, что пришел в столицу много лет назад. Теперешний король уступал своему бронзовому двойнику по многим кондициям.

— Нет, — раздался басовитый тенорок. — Не похож. Тот поджарый, а у этого брюхо висит!

— Где брюхо? — Флип втянул живот. — И не брюхо это вовсе. И то сказать, ради вас стараюсь.

— Как это?

— А так: тонкий правитель — эмблема печали, толстый правитель — эмблема любви.

Глуховатая старушка переспросила у парня, что стоял рядом:

— Чего он говорит?