Конец войны

Я стоял посреди леса в сентябре сорок второго, за моей спиной догорала полуторка, передо мной труп лейтенанта Красной армии, прибывшего из фиг знает какого времени, в руках машина времени и полное отсутствие мыслей по поводу того, что тут вообще происходит. С мыслями в тот момент вообще беда случилась. Их в башке было только две. Они бились друг о друга, как кости в стаканчике, смешивались и вновь разлетались, создавая в пустом пространстве невообразимый гул, шум и хаос:

— Блин, блин, блин!

— Что за хрень?

— Блин, что за хрень!

— Что за хрень, блин?

— Хрень, хрень, хрень!!!

И так далее и тому подобное. Я тупо топтался на одном месте, беспрестанно озираясь, словно пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, способное вернуть меня к нормальному состоянию.

Наконец взгляд упёрся в хронолифт, по-прежнему сжимаемый моей левой рукой. Вещь хоть и чужая, но всяко более близкая и понятная, чем горящая полуторка и мёртвый лейтенант. Насчёт "понятная", я, конечно, загнул, но в руки взять себя удалось, и броуновское движение букв и слогов в голове сложилось в первую за последнее время внятную мысль:

— Надо покурить.

Вообще-то я не курю, бросил лет пять назад, но сейчас покурить было действительно нужно. Я машинально похлопал себя по карманам, понимая всю бессмысленность этого движения, и повернулся к лейтенанту.

— Извини, друг, но мне реально надо.

Увы, лейтенант оказался некурящим, однако я не терял надежды. Во время войны даже у не курящих всегда был с собой запас курева. Во-первых, выдавали всем без разбору, во-вторых, папиросы или махорка всегда могли пригодиться просто для поддержания беседы или в качестве конвертируемой валюты.

Недалеко от грузовика подобрал вещмешок, на дне которого, как и предполагал, нашёл новую пачку папирос: небольшая коробка из дешёвого светло-коричневого картона с красной буквой "М" и одной из московских высоток на корпусе. Ниже надпись: "метро" Круглая печать фабрики "Ява" и призыв внизу пачки: "Будь бдителен, сохраняй военную и государственную тайну". То, что надо. Трясущимися руками смял мундштук, чтобы частички табака не летели в рот, и, подняв с земли тлеющую головёшку, прикурил и тут же зашёлся резким лающим кашлем: табачок оказался на редкость крепким. По горлу словно наждаком прошлись. Из глаз сами собой брызнули слёзы. Ни дать ни взять барышня кисейная. Однако после двух-трёх затяжек организм смирился, вспомнив былое, и я смог наконец-то сосредоточиться на процессе.

То ли монотонность: вдох, выдох, то ли обыденность самой процедуры привели к тому, что руки мои потихоньку перестали дрожать, я кое-как успокоился и начал рассуждать более или менее здраво. Если верить тому, что успел сказать лейтенант, и если всё это не сон, то я в сентябре 1942 года. Мне двадцать четыре и родился я в 1986 году, то есть рожусь, ну, в смысле на свет появлюсь ровно через сорок четыре года. Бред, конечно, но как-то так получается. А попал я сюда благодаря вот этому вот прибору. И убраться отсюда, соответственно, я смогу только с ним. Впрочем, с прибором будем разбираться позже. Сейчас нужно куда-то спрятать лейтенанта, да и самому на время где-то схорониться. А то не ровен час наши появятся, возьмут, да и расстреляют меня в этаком-то прикиде как террориста. Хотя нет, их здесь сейчас называют диверсантами. Ну не велика разница. Я осмотрелся: ага, вот она, недалеко в скальном выступе виднелась та самая пещера или грот, кому как больше нравится. Оттащил лейтенанта в грот, пристроил у дальней стены. Возле догорающей полуторки нашёл сапёрную лопатку, с тёмно-зелёным черенком и вырезанными инициалами хозяина "ДВ". Судя по состоянию машины, бомба угодила аккурат в кузов. Чудо, что лейтенант был ещё жив какое-то время. А вот хозяину лопатки и водителю по совместительству повезло меньше. Он так и остался сидеть в кабине. Пламя пощадило его лицо, и теперь он смотрел в небо взглядом полным злости и одновременно удивления. По-хорошему, надо было бы его похоронить где-нибудь, да знак приметный оставить, но времени у меня на это сейчас просто не было.

— Извини, мужик... — я бросился к ближайшим деревцам, и остро отточенным штыком лопатки, спасибо рачительному хозяину, в несколько махов срубил пару молодых тонкоствольных берёзок.

Закрыть вход в грот куском борта и замаскировать всё это кустами оказалось делом пяти минут, осталось только забраться внутрь самому. Очутившись в относительной безопасности, я облегченно перевёл дух. Впрочем, сердце по-прежнему бешено колотилось в груди, уровень адреналина в крови зашкаливал. Первоначальная паника ушла, оставив за собой лёгкий шлейф разочарования собственными ощущениями и собственным же поведением в первые секунды пребывания в прошлом. Однако состояние шкодника, забравшегося без спросу в чужой дом, меня не покидало. Нужно было сматываться обратно домой, в свой любимый 2010 год, и чем скорее, тем лучше. Тем более, что лейтенант, как его там?: Звягинцев, говорил, что мне оставаться в чужом времени опасно.

Я взял в руки хронолифт и провел пальцем по экрану. Тот ожил, осветив мертвым матовым светом часть пещеры и лицо покойника. Я слегка передвинулся в сторону, так, чтобы жуткая маска ушла в тень, и вгляделся в экран. Там по-прежнему светилась крупная надпись 01.09.1942г., только теперь вместо кнопки "ввод" рядом была нарисована стрелка, закрученная против часовой.

— Нажми её и вернёшься в ту же секунду, откуда прибыл, — вспомнилась последняя фраза лейтенанта.

Палец потянулся к кнопке и замер на полдороге.

— Это что же получается? Сейчас нажму кнопочку и всё? Домой? Вот так вот и смоюсь, ничего не посмотрев?

— А чего ты собственно смотреть собрался? Это тебе не кино. Здесь война, и война реальная. Вон у тебя за спиной доказательство лежит, а ещё одно в машине догорает.

Во мне боролись два человека. Один, осторожный и рациональный, другой — авантюрный и любознательный.

— Да война, да убивают. Но ведь парень пришёл сюда зачем-то? Значит, на что-то рассчитывал, значит, не всё так безнадёжно.

— Ну да, вот он и лежит теперь вместе со своими расчётами.

— Случай. Да тебя машина может сбить по сто раз на дню, и ничего, из дома ведь выходишь.

— Там другое дело. Там привычный мир. Там жизнь и безопасность на инстинктах строится, на подсознании, опирающихся на жизненный опыт. А тут, что? Никакого жизненного опыта нет, следовательно, и подсознание тебе не поможет.

— Опыта нет, зато есть знания. Зря, что ли столько лет эту тему лопатил? И потом. Посмотри на дату. Завтра дед Семён пропадёт без вести. Ты над этой загадкой пять лет бьёшься, а тут вот оно, решение само в руки пришло, и в такой момент отказаться от всего и слинять?

— А ты предлагаешь сунуть голову в пекло, найти деда и всё ему рассказать?

— Конечно!

— Да тебя в таком наряде первый же встречный к стенке поставит.

— Да... это аргумент, — я оглядел свой камуфляж, резиновые сапоги, перевёл взгляд на погибшего и его изодранную, залитую кровью гимнастёрку, — да..., тут ловить нечего. Но когда я папиросы в вещмешке лейтенанта искал, кое-какую одежду я там, кажется, видел.

Максимально осторожно я выглянул из-за укрытия. На поляне царил мир и покой. Солнце, птички поют, лёгкий ветерок качает верхушки деревьев. Вот первый осенний листок покинул насиженное место и мягким парашютиком, кружась и качаясь, плавно опустился на землю. Аккурат на край дымящейся воронки. И красота ушла. Остались только остов машины, чадящее колесо и труп на водительском сиденье.

Низко пригибаясь, я кинулся к вещмешку, подхватил его, воровато оглянулся и тут же нырнул в спасительный сумрак пещерки, успев мимоходом заметить, насколько не геройски все это выглядело со стороны. Ну и ладно, пока не до геройства.

В вещмешке оказалось запасное бельё, пара портянок и полевая форма лейтенанта Красной армии. Практически полный комплект. Не хватало только сапог и фуражки. Под одеждой я обнаружил два блокнота, фотоаппарат "Лейка" в потертом кожаном футляре, ещё одну пачку папирос "Метро", котелок с ложкой, четвертушку ржаного хлеба, завернутую в чистую тряпицу, банку тушёнки с выдавленной звездой на крышке, кусок хозяйственного мыла и опасную бритву в твёрдом тряпичном футляре. Вполне стандартный набор. Надо признать, что покойный Глеб Егорович подготовился к путешествию более чем основательно. Все вещи были не новыми, со следами пользования. В тряпице кроме самого хлеба было достаточно крошек, значит, хлеб резали и ели, брусок мыла имел мягкие сглаженные ребра, значит, им уже пользовались несколько раз, одежда — хоть и чистая, но тоже ношенная.

— Ну что, вопрос с обмундированием решён, — я удовлетворённо потёр руки, — сапоги придётся снять с убитого, благо размер у нас с ним, похоже, одинаковый.

— Рано радуешься. Одежда это ещё не всё. Ты про документы забыл.

В этих диалогах с самим собой, кроме лёгкого привкуса шизофрении есть одна, несомненно, полезная деталь. Разбор ситуации с двух сторон, с "чёрной" и с "белой", позволяет оценивать её более полно, не упуская важные детали. А документы — это была деталь очень важная.

— Скажу, что потерял при бомбёжке, — оптимист ещё на что-то надеялся.

— Посадят под арест, в лучшем случае, до выяснения личности. А поскольку личность твою в этом времени никто подтвердить не сможет, то, скорее всего, расстреляют как немецкого шпиона и диверсанта.

— Тогда нужно просто выйти и рассказать им правду. О том, что я из будущего, о том, что я достаточно хорошо и профессионально знаю ход истории войны. Своими знаниями я могу быть полезен командованию. Могу подсказать, как избежать многих ошибок и ненужных жертв. Да просто хотя бы расскажу что мы, в конце концов, победим, пусть в далёком сорок пятом, но победим. Это вселит в людей уверенность и боевой дух.

— Давай, вперёд! А заодно расскажи, что после войны придёт Никита и, обвинив их любимого и ужасного Сталина в культе личности, выкинет его из мавзолея. Что через каких-то пятнадцать-двадцать лет проигравшая Германия будет жить лучше, чем победивший её Советский Союз. А после Никиты к власти придёт никому не известный во время войны бровастый политрук и навешает себе орденов и медалей столько, что и не снилось ни одному полководцу, выигравшему на этой войне не одно сражение. И все его будут звать миротворец, а он по-тихому будет посылать людей на войны по всему свету. Сколько русских косточек останётся во Вьетнаме, Афгане, Анголе, Кубе, Сирии, Египте и ещё чёрте где. А потом к власти придёт другой "миротворец", и великую страну, за которую они сейчас проливают кровь и жизни кладут, разорвут на кусочки и воцарятся в этих кусочках тупые и жадные царьки, озабоченные лишь полнотой собственной мошны да сытым будущим своих детей и внуков. Расскажи им про марши нацистов и суды над партизанами в Прибалтике, про Героя Украины Бендеру, про свою прабабку Катю — киевскую подпольщицу и героиню, в одночасье превратившуюся в "москальскую оккупантку". Слава богу, не дожила старушка до этого. Расскажи им всё это, а потом поглядим, с каким боевым духом они пойдут завтра в атаку. А впрочем, тебе никто и не поверит. Потому что в это невозможно поверить. Потому что иначе во всём, что сейчас происходит, смысла не будет.

— Так что же, оставить всё как есть и уйти?

— Да, и это будет правильно.

— А как же дед? Я же в двух шагах от него!!!

— Ты все равно ничего не изменишь.

— Ладно, — вслух, но шёпотом подвёл я итог внутреннему диалогу. — Вот хронолифт, вот кнопка, свалить я в любой момент успею. Попробуем пока здесь на месте узнать обо всём этом побольше, а потом уж и окончательное решение примем, — и, отбросив сомнения, я решительно ткнул пальцем в кружок со знаком вопроса на экране.

* * *

Надпись 01.09.1942 и кнопка "возврат" уменьшились в размере, но с экрана не исчезли, а лишь сместились в левый нижний угол. И это меня окончательно успокоило: я мог спокойно копаться в компе, оставляя себе возможность вернуться в своё время в любой момент.

Через весь экран протянулась надпись: "Перейти в мнемонический режим общения?" и три кнопки, "да", "нет", и "что это такое".

— Ну поглядим, что это такое.

Открылось окно: "Мнемонический режим общения пользователя и устройства обеспечивает максимальную скорость передачи команд. Основан на считывании мнемонических импульсов с коры головного мозга пользователя с помощью модема и передачи их в устройство. Канал связи двусторонний".

— Не густо. Слова хоть и знакомые, но суть процесса малопонятна. Ладно, пробовать, так пробовать. Как говорят в наш век паленого спиртного, "кто не пьет шампанского — тот не рискует".

Я коснулся стрелочки "назад" и вновь вернулся к предложению о переходе в мнемонический режим общения. Ткнул в кнопку "да". Открылось окно: "Для активации мнеморежима закрепите модем на левой височной области головы пользователя". Одновременно с этим в верхней части хронолифта выползла небольшая с пятикопеечную монету панелька, на которой лежал некий темно-коричневый предмет, подозрительно похожий на среднего размера родинку. Я подцепил "родинку" ногтем и увидел на обратной стороне защитную пленку с красным язычком. Потянул за язычок, отлепил пленку и прижал "родинку" к левому виску. Ничего не почувствовал, однако панелька вернулась на место и на компе сменилась картинка.

"Мнемоконтакт установлен. Для окончательной калибровки канала мысленно произнесите следующие фразы: "Мама мыла раму", "2Х2=4", "01.09.1942", "Хроноагент хрестоматийно храпел, хряпнув хрустящую хризантему".

— Чушь какая-то.

— Совершенно верно, — раздалось у меня в голове. Голос был неприятно жесткий с ярким металлическим оттенком.

— Так лучше? — голос сменился и стал обычным мужским, в меру низким и слегка хрипловатым.

— Да, спасибо. Ты компьютер?

— Да, но этому примитивному названию я бы предпочел более общее — устройство. Я хронолифт, модель 11-64М, то есть модернизированный.

— Ну раз у тебя есть голос, то должно быть и имя. Я буду называть тебя Хроник. Не возражаешь?

— Вы пользователь — вам решать. Хоть я и уловил некий двойной смысл в данном вами имени.

— Никаких намеков, это чистое совпадение. Хроник — производное от хронолифта, и ничего более. А меня, в свою очередь, зови не пользователь, а Павел. И на "ты" будь любезен: так привычнее и проще.

— Хорошо, Павел, принято. Насколько я успел понять, ты пользователь начинающий.

— Это ещё мягко сказано.

— Тогда я кратко введу тебя в курс дела. Хронолифт 11-64М предназначен для перемещений во времени с возможностью фиксации точки возврата. Дополнительно к этому я являюсь банком данных, содержащих всю известную информацию о планируемом периоде посещения. Ну и третья моя основная функция — это синтезатор всевозможной документации на любых известных носителях, способной обеспечить прикрытие хроноагенту, находящемуся в выбранном им временном пространстве.

— То есть ты можешь обеспечить меня документами!?

— Да.

— Тогда сделай.