Риша

Правящая династия Миритии свято блюла свои секреты. Нечего было и мечтать выяснить местонахождение ребёнка, рождённого полтора десятка лет назад, который будучи бастардом, претендовать на троны двух стран не мог, зато являлся неплохой кандидатурой для закулисных игр оппозиции, что в Миритии, что в Иль'марилине. Если он жив, конечно. Могли и удавить по-тихому ещё при рождении. Да и прошедшие годы не способствовали успеху миссии.

Став изгнанником, Кириэль не очень обольщался на счёт своего будущего. Для таких, как он одна дорога была — в наёмники. А дальше... как боги решат. Кому возносить молитвы, он ещё не решил — Пресветлой матери ли, чтобы не оставила своё дитя в его нелёгком пути, богине судьбы Летте, или Нэшу, бога Света и справедливости, Верховному судье, покровителю воинов? А лучше всего будет сходить в Храм всех богов, поклониться, попросить помощи и заступничества. Чем Даркас не шутит, а вдруг поможет? Если у него получится напасть хотя бы на след — это уже будет большой удачей.

Спустя год в столице государства метаморфов появился эльфийский наёмник. Воином он оказался хорошим, да и рекомендации были неплохие, поэтому легко смог устроиться на службу к одному из советников князя Даргона. Контракт был заключен на год, а по истечении означенного срока, наёмник исчез, ушёл никому ничего не сказав. Словно и не было его здесь никогда. Лишь одна из камеристок княжны Марисы тоскливо вздыхала вечерами, перебирая в шкатулке нехитрые украшения, подаренный остроухим любовником. Недорогие, но замысловато выполненные, изящные, они притягивали взор, таинственно мерцая отблесками лунного серебра и мелкого жемчуга.

* * *

Как же у меня болит голова! Такое впечатление, что в черепной коробке свил гнездо рой ос, а теперь жужжит и больно жалит всякий раз, когда я пытаюсь открыть глаза. Я плыву. Вдалеке слышится гул и шорохи, словно шум прибоя. Вязкая темнота не хочет меня отпускать, да и я не сильно куда — то стремлюсь. Мне хорошо здесь. Но стоит только попробовать пошевелиться, как возвращается боль. Не хочу. Хочу покоя. Тишины. Покой — это смерть. Я не хочу умирать. Тогда... значит... мне нужно выбраться отсюда. Господи, как больно — то! Болит всё тело, ломит, словно при высокой температуре, выкручивает суставы, ноет в мышцах, но больше всего боль сосредоточилась в области затылка и левого плеча. Что со мной произошло?

Ответа нет.

Хочется пить, кажется внутри меня пылает печка, горит, жжет огнём. От этого огня кипит и плавится кровь, путаются мысли. Боль не уходит, она накатывает волнами, вгрызается сотнями маленьких острых иголочек в череп, ввинчивается под кожу, рвёт тело на маленькие ошмётки плоти. Больно. Пить... пить.

-Сейчас— сейчас, потерпи чуток болезная. Отвара дам, да повязки сменю. Опять раны кровят вовсю. Уж седмица дней миновала, а они всё не закрываются. Ты девонька— то, борись. Негоже такой молодой да красивой за грань уходить. Жить хочешь?

-Кха... да...

-Вот и молодец, вот и умница. Борись. Вцепись зубами и держись. Ещё поживёшь. От старой Ареи ещё никто за грань от таких пустяшных ран не уходил. Выдюжим, вылечим тебя.

Чьи-то руки приподняли мне голову, которая тут же отозвалась очередной волной боли. Чужие пальцы надавили под подбородком и в рот полилась вязкая, тягучая жидкость, отдающая такой горечью, что внутренности немедленно отозвались приступом тошноты. К горлу подкатил противный ком, норовя выплеснуться обратно. Тот, кто напоил меня этой гадостью видать знал о её свойствах. Чужая рука быстро зажала нос, и мне, чтобы вдохнуть воздуха, волей-неволей пришлось сглотнуть то, что комом стояло в горле.

-Кха-кха-кха! Что это за дрянь? — закрытые до этого момента глаза, протестующе распахнулись. Над головой деревянный потолок, а рядом сидит старая женщина, чьё лицо, испещрённое сетью морщин, напоминает по цвету и структуре печёное яблоко. Очень странно на этом фоне видеть такие молодые глаза, ясные, как летнее небо, яркие, наполненные добротой и состраданием, а ещё вековой мудростью. — Где я?

-Деревня наша называется Выселки. Я травница, меня Ареей кличут. Как ты, девонька? Голова болит?

-Болит, — язык во рту шевелится с трудом, словно чужой, одеревеневший какой-то. Губы онемели, лица почти не чувствую. Потянулась рукой проверить, но старуха перехватила и начала пенять, что сейчас сдвину повязки и нарушу там чего-то. Что за Выселки такие? Почему я не в больнице? Последнее, что помню, как моя машина перелетела через перила моста. Дура я, кто б сомневался.

Мне вообще за руль садиться не нужно было. Да чего уж теперь. Локоть не укусишь, как ни старайся. Сотрясение мозга точно, хотя... что там сотрясать -то? Дура, как есть, дура. Была бы умная — не валялась бы трупом в захолустной деревне в избушке на курьих ножках. Странно, что никто скорую не вызвал, менты не появились, выяснить подробности аварии.

Снова попыталась открыть глаза и сфокусировать взгляд на своей сиделке. Вопросов в голове появилось множество, а вот сил спросить что-то не было совершенно. Видно бабка что-то по моему виду сообразила и тут же отреагировала на мой взгляд

-Ты, девонька, отдыхай, сил набирайся. Я ж тебя едва из-за грани вытянула, думала, что уж не жилица ты вовсе. Ан нет, тело молодое, здоровое, выдюжила ты и лихоманку проклятущую, и раны смертные заживляться начали. А, что спросить хочешь, так сил наберёшься и спросишь. Спи покудова. Силы копи, пусть раны подживут немного. А я к вечеру бульончика наварю, он из мяса кролей наваристым получается. Как раз по тебе сейчас. Спи.

Глаза сами закрылись, подчиняясь приказу, прозвучавшему в голосе травницы. В сон я провалилась, как в омут — резко и глубоко.

И снова вязкая темнота, в которой я тонула, захлёбывалась, пытаясь выбраться на поверхность из этого страшного омута. Боль никуда не исчезла, она просто притаилась на время, а теперь снова вгрызалась в меня с новыми силами. Тьма вокруг изредка подсвечивалась резкими вспышками света. Сперва я не обращала на них внимания. А зачем? Раздражают, заставляют сосредотачиваться на себе, но потом я потянулась за одной из таких световых вспышек и меня куда-то выбросило. Я, словно стала кем-то другим, и наблюдала чужую жизнь, как бы со стороны, и в тоже время являлась участником всех событий. Как такое может быть? Не знаю.

-Стой! Глиста остроухая! Не остановишься, тебе же хуже будет! — громкий юношеский голос грозился всяческими карами на мою бедную голову. А кар обещалось много. В одном месте голос угрожающего мне парня дал петуха, отчего тот озлился ещё больше. Почему-то я точно знала, что все эти угрозы и обещания относятся ко мне. Ноги несли прочь от деревушки в сторону леса. Лес для меня дом — он и спасёт, и укроет, и накормит. А с Малика, старостиного сына станется и рожу побить, и покалечить, изуродовав навсегда. Вырос детинушка почти два метра ростом, а ума недалёкого. Всё считает, раз его батя старостой в Лисовичах обретается, то и ему все кланяться в ножки должны, да выполнять всё его приказы.

Намедни чего удумал, урод белобрысый, придёшь, говорит, к старому пруду вечером одна, только никому не сказывай об этом. Знаю я его приглашения. Вон Зарина уже прогулялась, потом к бабке бегала, зелье просила, чтобы ребёночка скинуть. Только бабка прогнала дуру с глаз прочь, вот и пришлось ей замуж идти в соседнюю деревню за вдовца с тремя детьми. Ньер Васил мужик конечно неплохой, но уж больно старый, да страшный. Бородой зарос по самые глаза, и здоровый, ну, чисто медведь. Побольше этого дурака Малика будет. Фу! Так ей дуре и надо.

Бегом... быстрей! Дыхание уже начало сбиваться, а этот гад не отстаёт, и откуда столько сил у придурка? Где-то здесь был колючий кустарник. Глаза заметались в поисках небольшого прохода в зарослях вериники, ветки которой были густо усеяны иголками с палец длиной. Проход нашёлся. Проскользнуть между двумя кустами оказалось делом пары секунд. Ноги дальше идти отказывались и я, упав на землю, с силой вкопалась в неё руками, прося помощи и защиты. "Миленькая, ты же кормилица и поилица, не погуби! Защити, закрой проход, укрой от погони, помоги"! Слова сами слетали с губ, прося помощи и защиты. И земля не отказала. Кусты зашевелились и сдвинулись. Где-то недалеко послышалось волчье рычание, переходящее в вой, а потом голос старостиного сына удаляясь, прокричал: — Витка! Остроухое отродье! Всё равно я до тебя доберусь. Домой придёшь и за всё мне заплатишь!

И, что я ему такого сделала? Подумаешь, ушибла причинное место, так не надо было руки распускать.

В лесу пришлось просидеть два дня. Питалась ягодами. В протекающем недалеко ручье наловила рыбы. Там её в изобилии было, руками можно на берег выкидывать. Костёр разжечь для меня не проблема, с детства могу небольшие искры создавать. Так у бабушки и печку всегда растапливала, да и в лесу удобно, особенно ежели сырая погода. Вернулась домой под вечер, некоторое время пришлось, скрываясь посидеть на околице, наблюдая за деревней. Вроде всё было тихо. И белобрысого придурка не видно. Может забыл обо мне? Ага, как же. Скорее, подхалимов своих подговорил подсобить. Теперь, стоит мне только попасться кому из них на глаза, тут же Малику донесут. Чтоб ему пусто было!

Домой прокралась, только дождавшись темноты, а там бабка с хворостиной. Вот за что мне это? А? Что я такого сделала?

-Ты где, даркасово отродье, шлялась? Хочешь тоже в подоле принести? Тебя я куда посылала? — замах и удар по мягкому месту. Я взвизгиваю и пытаюсь сбежать, но от бабки так просто не отделаешься. Но, уж лучше так, чем под Маликовы кулаки. Бабка кричит громко, но бьёт не больно. Так, для острастки только, чтобы не забывала своего места. Я и не забываю, что приблуда, нагулянная незнамо где еёной госпожой. Убить рука не поднялась, вот и услали с глаз долой. Раз в год бабка ездила в соседний городок, в куршский банк за деньгами, которые присылали на моё содержание. И всякий раз старушка плакалась, что проедаю я больше, чем ей платят за моё воспитание.

-Не виноватая я, он сам начал приставать! В лес загнал, два дня скрывалась, ела одни ягоды. Бабушка, а кашки не найдётся? — и мордочку сделать пожалостливее, всё же Ирана не зверь какой, покричит минут пять и успокоится. Потом жалеть будет, всплакнёт немножко, и расскажет, что — нибудь интересное из своей прошлой жизни. Любила я такие моменты, словно окошечко в другую жизнь открывается, и ты туда заглядываешь.

-Кто приставать начал? — остановилась Ирана, перестав меня мутузить. Рука с розгой опустилась, бабка замерла, вперив в меня чёрные буравчики глаз. Бррр! Ну и взгляд, всю душу переворачивает.

-Так Малик. К старому пруду звал, а потом начал лапать, я ему и дала сперва в глаз, а после по его хотелке. Вот он меня в лес и загнал, два дня сидела, боялась и носа высунуть.

-Так уж и боялась? — бабка смерила меня скептическим взглядом, пришлось усиленно кивать головой, подтверждая это.

-Он покалечить грозился.

-Пошли со мной! — Ирана отшвырнула розгу в сторону и вцепившись в мою руку поволокла в сторону старостиного дома. И, как я не вопила и не сопротивлялась, идти всё равно пришлось. А потом... я никогда не думала, что моя бабка может быть такой жуткой. Настоящая ведьма. Староста струхнул, упав на колени, начал лепетать что-то, обещая, что больше такого не повторится, а Малик... я не слышала, что Ирана ему говорила, только этот белобрысый гад вдруг побелел весь и завыл не своим голосом.

Вещи собрали впопыхах, взяли только самое необходимое. Бабка зло зыркала в мою сторону, но молчала. А я что? Ничего. Не виноватая я, оно само как-то так вышло. Деревенские, собравшись плотной толпой у плетня, тихо шептались между собой, но никто и шагу не сделал в нашу сторону.

-Го! — свистнул кнут над головой невысокой мохноногой лошадки. Возок тронулся и поехал. Снова переезжаем. Куда на этот раз, бабка не сказала. Может быть в город? В душе вспыхнула надежда, что я выберусь из этого грызлого угла, может быть даже в школу пойду, магическую. Читать, писать меня Ирана научила, а вот, как с магией быть — не знаю. Те книжки, что она в своём сундучке хранит, я уже все перечитала. Тайком от бабки.

И снова темнота и боль. Что это только что было? Я видела чьи-то воспоминания. Явно, мне не принадлежащие. Я понятия не имею, кто такая Ирана, а уж про магию читала только в книжках. Фэнтези. Я, конечно любительница этого жанра, но не настолько же! Не может быть, чтобы мне снились такие реалистичные сны, яркие, живые, настоящие. Я, в этом сне, чувствовала всё, словно наяву. И тактильные ощущения, и эмоции. Сошла с ума в следствии удара по голове? Как там Данька говорил? "Тихо шифером шурша, крыша едет, не спеша". Судя по всему, у меня.

Привет шизофрения и раздвоение личности! Давайте знакомиться. Арина Александровна Иващенко, прошу любить и не жаловаться. Для друзей и домашних просто Риша. Двадцати девяти лет отроду, блондинка, но не дура, хотя нет, судя по тому, что меня так угораздило, всё-таки дура, клиническая и неисправимая. Рост высокий, фигура стройная, со всеми положенными выпуклостями в нужных местах.

Конечно, не девяносто — шестьдесят— девяносто. Но близко, очень близко. Хотя, кому я вру? Верхняя планка далеко не девяносто, бельё приходится покупать, ориентируясь на буковку С, а нижняя, как раз почти идеально совпадает — девяносто два. Волосы стригу коротко, крашусь, иногда экспериментирую. Я уже и тёмно-русой побыла, и коньячный цвет испробовала, и рыжий. Остановилась на пепельно-русом, с белыми прядками. А что, мне идёт. В сочетании с серыми, грозового оттенка глазами, самое то. Короче, в меру симпатичная, образованная дама, ещё молодая, неплохо устроенная в жизни, карьера там, квартира, подруги, родители. Собственной семьи не имею, детей тоже.

В себя ненадолго приходила между вспышками чужих воспоминаний, погружавших меня, как в кино, в жизнь незнакомой мне девушки — подростка. Вместе с незнакомой Виткой я жила, плакала и болела, училась травничеству у своей опекунши, по слогам читала книги на чужом языке. Витка учила языки, чтобы поступить в Школу магии.

"Прикольно, — рассуждала я, после очередного просмотра, — это какими травками меня лечит местная эскулапша, что у меня такие видения? Явно, кроме мухоморьей настойки ещё что-то затесалось". Тут же вспомнилась собственная бабка, родная, и её любимый гриб-вонючка, которым она дома лечила все свои хвори, от ноющих суставов до рака печени у соседского деда. Дед, кстати, вопреки всем прогнозам врачей, протянул в два раза больше, чем ему давали. Не бабкина ли настоечка тому виной? Кто теперь точно скажет?

И снова провал в кусочек чужой жизни.

-Эй, малец, не скажешь, как пройти к ньере Иране Даор? — я сидела на ветке и с энтузиазмом поедала спелые ягоды, по виду напоминавшие вишню, синенькую такую, истекающую кисло-сладким соком. Косточки же аккуратно складывались в кулёк, они потом пойдут для обстрела местных мальчишек.

Мелочь, а приятно.

Голос, окликнувший меня, сидящую на ветке в позе обезьянки, принадлежал стоящему у забора наёмнику. Странный он какой-то. По одежде и набору оружия сразу видно, что воин, только какой-то необычный. Я не сразу поняла, что со этим чужаком не так, и лишь спустя несколько минут до меня дошло — он не человек. Слишком высокий, слишком гибкий и стройный. Нет в теле массивности, присущей людям, вынужденным зарабатывать себе на хлеб оружием. И лицо. С тонкими чертами, красивое, но вот смазливым его я бы побоялась назвать, больно взгляд у него нехороший, опасный такой взгляд.