Одержимый

— Я тебя уже заждался, — тянет О-ло и оказывается, не готов к тому, что мальчика, презрев все пункты договора, метнется в сторону, сбежит обратно в коридор, так и не закрыв за собой дверь.

Демон хмуриться. Отталкивает от себя юношу с наращенными рогами. Встает с кровати, запахивает на себе полы халата и выходит в коридор. Илони нет. Зато к нему спешит хозяйка.

— Ваш мальчик... он расстроился, — С наигранной печалью роняет она.

— А я, можно подумать, нет, — Рычит он, но следующая фраза мадам заставляет задуматься.

— Зря вы так с ним. Нежный мальчик, ранимый. Кинется в воду с камнем на шее и взятки гладки, никакой договор не спасет.

— Думай, что говоришь! — Ревет демон и заносит руку для удара.

Женщина сжимается под огненным бешенством его взгляда. Но ударить О-ло не может, потом что перед глазами стоит совсем иная картина. Их связь с Илони крепка. Так крепка, что он видит сейчас его глазами. Мальчик прощается.

"Прости..." — Тихо-тихо звучит в его мыслях голос Илони.

— Нет! — Вскрикивает демон и лишается телесной оболочки, вылетает из веселого дома через крышу. Теперь здание будет не так-то просто восстановиться. Но он даже не замечает тех разрушений, что наносит городу, летя по воздуху в сторону Омра, реки, вытекающей из Лолесья с востока.

Илони стоит на мосту. Он сам не понимает, как успел добежать сюда так быстро. Он часто дышит, глотает воздух. В груди больно, по вискам течет пот, в боку колет. Он держится за него. Зубы стучат, словно ему холодно, а перед глазами стоит та картина. О-ло, за что? За что он так с ним? Ему больно, так больно, что жизнь, кажется, уже не имеет смысла. Он тянется к воде, склоняется над ней, перегибается через перила и... падает. Воды реки темны, солнце алой полоской почти слилось с горизонтом. Он уходя все глубже под воду, видит нам собой огненные всполохи. Остатки солнца? Или это мост горит? Какая разница. Он дышит полной грудью. Глотает воду. Вверх, к пламени поднимаются пузырьки. Их так много. Они бурлят вокруг него, в глазах темнее. Так хорошо. Так спокойно. Так холодно и больше никакого огня.

2. Теперь только огонь

Илони приходит в себя в доме рыбака. Матрац пахнет рыбой. На голове какая-то тряпка, весьма отдаленно напоминающее полотенце. Серая и неприглядная. Он в первый момент сбрасывает её на пол и, лишь когда она возвращается на место, открывает глаза. Видит над собой лицо О-ло с заиндевевшими чертами и понимает, что натворил.

— Ты... — Илони облизывает в раз пересохшие губы, — Ты потух... — шепчет он, не в силах поверить в то, что видят его глаза.

— Я сжег ради тебя три жилых квартала, я разворотил крышу заведения Мадам Помпадю, я лишился пламени ради тебя, — Голос демона хрипл и горек, он речной галькой шуршит по нервам, Илони и рад бы, но не может отвести от демона глаз. О-ло склоняется ниже, кладет руки по оде стороны от его лица. Нависает над ним, выдыхает в губы.

— Ты, наконец, скажешь мне "да"?

— Нет, — Шепчет в ответ Илони и начинает биться под ним, когда демон, поменявшись в лице, с бешенством раненного зверя, набрасывается на него, откидывает в сторону одеяло, на мальчишке просторный белый халат, спальное одеяние, он разрывает заявки, терзает, впивается в шею укусом, оставляет на коже кровавую метку. Мальчишка бьется под ним, молотит кулаками по широкой спине, дергает за волосы, почти вырывая рыжие пряди, но демон сильнее.

По щекам Илони текут слезы.

— Нет... нет... — Шепчет он.

Демон вдавливает его в узкое, скрипучее ложе. В пахнущий рыбой матрац. А потом замирает. Вжимается лицом в плечо. Рычит в бессилье.

— Сколько можно! Столько жертв, столько лет... что еще тебе нужно? Что?

— Отпусти меня, — Шепчет мальчик, голос тих, обессилен, убит.

Демон, не глядя на него, встает с кровати. Приказывает.

— Одевайся. Мы возвращаемся в твой шатер.

Выходит за дверь.

Илони садиться на кровати. Обнаженный. Халат мотается на плечах изодранными тряпками. Он дрожит. Прижимает к груди колени. Но слез больше нет. Кончились. Он смотрит прямо перед собой. Он ничего не помнит, но по тому, что он увидел и так понятно, что произошло. Это не солнце горело над ним последними всполохами, это падал в реку сожженный огненным мост. О-ло нырнул за ним после захода солнце, когда пробыл в мире людей достаточно долго, чтобы его пламя ослабло, вода завершила начатое. Демон потух. Теперь он не сможет вернуться, пока... Какая разница, как умереть? Ритуальный кинжал даже надежнее речных вод.

Илони улыбается. Встает. Он обезумел от горя, он это понимает. Сознание, приученное к бесстрастию, говорит ему, что он ведет себя глупо, иррационально, с самоубийством, с жертвой можно и подождать, ведь он так многого не знает об этой жизни. Он познал любовь, но так и не почувствовал настоящего влечения, не был опален жаром подлинной страсти. Ему бы хотелось узнать, каково это. Он мог бы позволить О-ло сделать это с ним прежде, чем умереть ради его возвращения в Огненный Мир. Но... любовь — хуже оков. Она душит его в своих приторно сладких объятьях, от которых невозможно отказаться. Это сильнее его. Илони не хочет, чтобы О-ло знал о ней. Она — только его тайна. Демон не знает, что такое любовь. Зачем же тогда класть кроме тела на его алтарь еще и её. Илони улыбается. Как безумец, право слово. Но он, действительно, безумен, раз осмелился полюбить демона.

Он срывает с плеч остатки халата. Обнаженный, с распущенными волосами — спутанными, толком не успевшими высохнуть, он выходит из комнаты в просторные сени. Куда делся хозяин дома, не имеет значения. В сенях Илони видит только О-ло. Своего демона. Тот поворачивается к нему от окна, затянутого прозрачным пузырем ильмень-рыбы. Огненный хмурится.

— Пришел соблазнить меня после того, как отказал? Неужели передумал? — В его голосе насмешка.

Илони не раз слышал такие нотки в голосах огненных. Они часто их используют, обращаясь к одержимым. Он не одержим. И уже никогда не будет. Он улыбается. Эта улыбка пугает демона. О-ло шагает к нему. Вот и попался. Как все, оказывается, просто.

Илони вскидывает руку и дотрагивается до кожаного шнурка у себя на шее. На него нанизаны несколько цветных бусин и красное перо из хохолка зяблика, милой птички, которая в тайне от огненных считается в этой стране священной. Потому что только из такого пера можно вырастить настоящий ритуальный кинжал.

О-ло все еще не понимает, что происходит.

— У тебя дивное тело, — Роняет он, скользя по мальчику долгим, горячим взглядом, — Почему ты не хочешь дать мне насладиться им?

Илони почти не слушает, он отдает свою силу перу, оно увеличивается в размерах, становится внутри его кулака твердым, превращается в рукоять. Лезвия не видно, но, когда он вонзит его в себя, проявится и оно. Еще немного.

Демон проводит ладонью по его щеке. Так бережно, кажется, почти нежно. Он склоняется ниже, он выше Илони на голову, может, чуть больше. Мальчишка непроизвольно любуется им. Ведь именно демон — последнее, что ему суждено увидеть в этой жизни. Он сам не замечает, как приоткрывает губы ему на встречу, как взглядом молит о поцелуе. О-ло улыбается. Почти робко. Так непривычно, так неправильно для него. И склоняется ниже, все еще прижимая теплую, почти человеческую ладонь к его щеке. И перед поцелуем говорит такое, что заставляет Илони вздрогнуть.

— Почему ты не хочешь насладиться моим? Выбрать меня?

Демон ведь не знает, что такое любовь. Тогда почему... почему он хочет разделить между ними и себя тоже? Но ритуальное оружие уже ожило, его уже не остановить. И невидимое лезвие врезается в грудь.

О-ло отрезвляет запах крови. Он отшатывается, смотрит вниз, видит, как из груди мальчика торчит красная, под цвет пера, рукоять, а к животу текут кровавые потоки.

— Я так тебя люблю, — Всхлипывает Илони, по щекам его ползут слезы, — Прости, уже знакомо шепчет он и оседает на пол.

Демон подхватывает его. Огонь снова с ним. Он может вернуться. Но зачем ему оба мира, и огненный и этот, человечий, когда в них больше нет его любви?

Он целует умершего мальчика и вливает в тело, не успевшее смириться со смертью, силу своего огненного сердца. Тело оживает, хоть душа все еще где-то глубоко внутри, но тело живет. Сердце снова начинает биться. Он вытаскивает из груди кинжал, отшвыривает в сторону, запечатывает рану огнем. Проводит ладонями по бокам, пересчитывает пальцами ребра, целует в шею. О-ло действует по наитию, он понятие не имеет, как после такого ритуала разбудить своего проводника.

Илони похож на сломанную ветку некогда живого дерева. Бесчувственный, покорный. Он открывает глаза. Они пусты. Душа все еще далеко отсюда. Но для О-ло это уже не имеет значения.

Он переворачивает его на живот, мальчик упирается коленями и локтями в замызганный, грязный пол, покрытый рыбьей чешуей и засохшими остатками требухи. О-ло ловит себя на мысли, что был бы рад, если Илони не чувствовал бы сейчас запаха. Он очень надеется на его бесчувственность, когда сжигает собственный халат, осыпающийся на пол пеплом, и обхватывает мальчишку руками под животом. Проводит языком между лопаток. Он так давно мечтал об этом. О единении, о любви. Так хотел узнать, какой его мальчик на вкус, зная, какой он на запах. Но запах — это так мало, когда желаешь обладать каждой частичкой не только тела, но и души. Когда готов заплатить за это обладание собой.

Он входит в вялое, расслабленное тело, без подготовки, хоть и знает, что мальчиков, даже знавших мужчин ранее, следует готовить, ласкать, разминать. Но у него нет сил дольше ждать. Да и нет времени. Тело под ним замирает, как бабочка, проткнутая иглой, нанизанная на веревку. Но Илони не кричит, и О-ло все еще надеется, что тот ничего не чувствует. Он шепчет, двигаясь в нем резкими толчками, причиняющими боль ему самому, он не может остановиться, но шепчет.

— Потом... потом... я обещаю... я буду нежен... буду ласкать... но сейчас... сейчас просто терпи...

Он слышит, точнее, ему кажется, что он слышит, как об пол каплями стучит стекающая по бедрам мальчика кровь. Его трясет, он плачет огненными слезами, оставляющими на белоснежных плечах ожоги. Он плачен, он рвется на куски. Он двигается в нем, разрывая нутро, влажное от крови. И жуткие хлюпы, что звенят у него в ушах, ранят сердце куда сильнее ножей или даже копий.

А мальчик все так же безучастен. Это не Илони, это всего лишь его оболочка. Такая хрупкая. Перепачканная в его собственной крови. Но огненный на то и огненный, вспыхнув, он уже не может остановиться. Он рычит, двигается, заставляет мальчишку вжиматься грудью в пол и царапать ногтями половицы. И не останавливается даже тогда, когда душа возвращается в это тело, когда Илони под ним начинает кричать и биться. Он перехватывает его руки, вздергивает вперед и удерживает одной рукой, а другой все еще обхватывает гибкое тело под животом.

— Ты должен... — О-ло рычит, он безумен, он сам не свой сейчас, им правит страсть, — Ты должен все принять до конца.

Илони содрогается в рыданиях. Больше не пытается вырваться. Стонет, вскрикивает от особенно резких движений и, вжимаясь лбом в пол, видит красные потеки на нем, под собой. Его тошнит. Рвотный рефлекс подступает к горлу, его вот-вот вырвет, но... тело предает и на этот раз. О нет, ему не нравится, он не получает удовольствия, просто лишается чувств. Слишком больно, слишком глубоко, слишком много крови.

Он просыпается в теплых объятьях своего нового бога. Он одержим. Смотрит вокруг. Это место ему не знакомо. Сам себе он кажется маленьким, намного меньше, чем был еще совсем недавно. Илони опускает глаза на собственные руки, сравнивает их с теми, что обнимают его, переплетясь пальцами на его животе, и спрашивает, запрокидывая голову, чтобы увидеть над собой лицо О-ло.

— Я уменьшился?

— Ты сейчас выглядишь так, словно тебе восемь лет. — Отзывается тот и нежно-нежно целует его в лоб. — Мне жаль, что для того, чтобы оживить пришлось сделать тебе так больно.

Мальчик опускает голову и прячет глаза. Говорит.

— А мне нет. Я заслужил.

— Это было не наказание.

— Я знаю. Но я ведь теперь одержим тобой, так? Я должен кивать и со всем соглашаться. Винить себя, а не тебя. Жить только ради тебя.

О-ло за его спиной застывает.

— Нет! — протестует он, но его маленький возлюбленный продолжает, словно не слышит боли в его голосе, словно осознанно хочет сделать еще больней.

— В восемь лет обычно не спят с мужчинами, но раз тебе нравится именно это тело... ведь не просто же так...

— Нет! — Восклицает О-ло еще надрывнее, чем раньше и рывком поворачивает его к себе лицом, хватает за плечи.

Они сидят на огромном ковре, щедро устеленном подушками. Это место чем-то напоминает шатер, в котором Илони жил во время своего служения огненному. Но только напоминает. Мальчик понятие не имеет, куда притащил его дух, что крепко ухватил его за предплечье и требовательно всматривается в детское личико.

— Ты стал моложе, потому что таким тебя впервые увидел мой мир. Тот, откуда я пришел к тебе. Ты не помнишь?

Илони моргает. Он ведь шутит, да? Человек никогда не смог бы жить в Огненном Мире. Судя по всему, это отражается у него на лице. И демон, хмыкнув, приказывает.

— Откинь полог и взгляни.

На ватных ногах Илони идет в сторону полога, откидывает его и видит, что вдаль, настолько, насколько хватает взгляда, простирается бескрайняя огненная равнина. Огонь на ней не равномерен, где-то синий, где-то фиолетовый, где-то обычный, красный. Это красиво и горячо. Он быстро задергивает полог и медленно оборачивается к О-ло, который все так же сидит на ковре в обществе расшитых цветными нитками подушек.

— Я начал готовить эту комнату в моем доме для тебя, как только добился, чтобы именно ты стал моим проводником.

— Именно я? — губы плохо слушаются. Илони смотрит на духа во все глаза и не замечает, как начинает увеличиваться в размерах.

— Я тот огненный, что помог тебе появиться на свет. Твоя мать должна была рассказать тебе.

Глаза Илони становятся большими и испуганными. Он теперь куда отчетливее под взглядом демона осознает свою наготу, он снова стал самим собой, почти взрослым. И он помнит, правда, помнит, как мать рассказывала ему сказку о том, что одного младенца в день его рождения спас огненный дух, помог женщине разродиться. Но она никогда не говорила, что эта сказка о нем, но часто, почти каждую ночь, пока его не забрали жрицы богини Рану, рассказывала её ему, чтобы не забыл, даже когда вырастет, чтобы всегда помнил.

— Нет... — шепчет он, но О-ло встает и идет на него.

Илони пятиться. Он помнит боль и кровь. Он помнит запах рыбы и грязный пол. Но за спиной, за плотным пологом огонь и в этом мире он может жить лишь в этой комнате. Бежать некуда.

О-ло берет его за руку, тянет его за собой на ковер. Заставляет опуститься. У Илони мерзнут и дрожат руки, стучат от ужаса зубы, и все тело цепенеет под взглядом демона. Он должен подчиняться, иначе ему снова будет больно и снова будет кровь, но... не может. Это сильнее его. Кричит, рвется из рук О-ло, но демон в своем мире куда терпеливее, чем в мире людей. К тому же, он уже получил свое, уже завладел тем, что хотел. Он опускает его на спину, мальчишка весь сжимается. Но он зацеловывает его страх, нашептывая на ушко слова древних сказок и легенд, отвлекая. Голос его тих, в нем томность, переходящая в нежность, она укутывает тело юноши в кокон, она позволяет забыться. Тело плавиться, отдается. Ноги обхватывают бедра. Внутри горячо, а в душе... свободно. Свободно? Но как же это возможно. После всего. После крови и ран, после боли и смерти. Как? Он улыбается в потолок, он обнимает демона. Он вскидывает бедра ему навстречу. Он просит еще, он уговаривает не останавливаться. Он почти плачет, чувствуя, по-настоящему, впервые чувствуя, что тот изливается в него, обдавая внутренности огнем.