— А если это не поможет? — тихим хрипловатым голосом спросил Симоне.
Донати смутился и, потратив несколько секунд на размышления, изрёк:
— Пусть те, кому не понравится новый порядок, катятся на все четыре стороны.
Джери покачал головой:
— Если во Флоренции не останется ремесленников, кто станет производить товары? Откуда возьмутся деньги?
Корсо, даже не пытаясь скрыть свою досаду, проворчал:
— Я не банкир и не купец, чтобы думать о таких вещах. Я — воин. И ответьте: что станут делать ваши разлюбезные ремесленники, если их окажется некому защищать? Вот ведь любопытное будет зрелище, когда они схватятся с вражескими рыцарями! — Мужчина делано захохотал. — Тогда сразу вспомнят, что это я, Корсо Донати, рисковал жизнью в битве при Кампальдино; это мои рыцари бесстрашно шли в атаку, когда остальные флорентийские отряды жались от страха друг к другу; это мои люди гибли из-за подлости пехотинцев из Ареццо, которые вспарывали животы их коням; и, наконец, именно мой удар по врагам, а не вмешательство Вьери Черки или Гульельмо деи Пацци, решил исход сражения и принёс Флоренции невиданную славу. — Корсо резко отвернулся, точно пожелал скрыть от собеседников чувства, проступившие на лице, и, подойдя к окну, продолжил: — А что теперь? Грандов, спасших город от нашествия гибеллинов, вместо того, чтобы изъявлять глубокий почёт и уважение, начинают изгонять или даже приговаривать к смерти. И кто? Жалкие трусы, стоявшие в последних рядах армии: Манчини, Аччайуолли, Альтовити, Перуцци, Магалотти, Черретани. Трусливые ублюдки. Узнай я заранее, что они станут править Флоренцией, собственноручно сжёг бы город дотла...
Слушая речи Донати, гости позабыли обо всём на свете: настолько заворожила их эта смесь изо лжи и полуправды. Голос Корсо на несколько секунд снижался до полушёпота, чтобы затем взорваться громовым раскатом; в нём причудливо соединялись ненависть к врагам и гнев при воспоминании об их триумфе, печаль по погибшим товарищам и восторг от осознания великой победы над гибеллинами Ареццо.
Мужчина давно замолк, но слушатели его ещё долго не могли прийти в себя. Наконец, Джери прошептал:
— Вы ошибаетесь, мессер Корсо. Главные виновники обрушившихся на грандов несчастий — не упомянутые вами приоры шести цехов, а сами нобили. Вспомните: разве после победы при Кампальдино не начались ссоры между Адимари и Тозинги, Кавальканти и Буондельмонти...
— Барди и Моцци, — с едва уловимой усмешкой добавил Симоне.
— И этим воспользовался человек из знатнейшего рода, предавший рыцарство и вставший на сторону пополанов.
— Кто он?
— Джано...
— Джано делла Белла...
Из груди мессера Донати вырвалось приглушённое рычание:
— О, да! Это чёртово отродье, которое заслуживает смерти на костре за своё отступничество. Как он мог перейти на сторону сапожников, менял и плотников, презрев идеалы рыцарства?
— Во всём виноваты деньги, мессер Корсо, — спокойно ответил Джери. — Золото, могущество которого вы отрицали несколько минут назад.
— Но почему я, в таком случае, без раздумий предпочту несметным богатствам своё доброе имя?
— Будьте снисходительны к человеческим слабостям, мессер Корсо. Не все люди обладают вашим благородством.
Донати внимательно взглянул на собеседника, но оказался не в силах прочесть что-либо в глубине его прищуренных глаз.
— Нужно свернуть Джано шею, — заявил он. — Я не смогу спокойно спать, пока этот ублюдок ходит по земле.
— Не спорю. Но следует проявить терпение. Сейчас пополаны души не чают в своём нежданном покровителе и готовы сложить ради него головы. Вы ведь видели тысячное войско, которым верховодит гонфалоньер? Так вот, если мы станем действовать необдуманно, эта могучая сила незамедлительно обрушится на нас. И конец окажется печальным.
— Сначала нужно объединить нобилей — разумеется, насколько это возможно, — вмешался Симоне. — Старые обиды, конечно, никуда не денутся, но о них можно будет позабыть на некоторое время.
— Верно. И при этом разобщить наших врагов. Трудно представить, чтобы купцы Калималы признали равными себе кожевников, а судьи и нотариусы — мясников или виноторговцев...
— Пока они поссорятся друг с другом, все гранды успеют отправиться в изгнание или на эшафот, — проворчал Корсо, недовольный тем обстоятельством, что любые его предложения подвергаются сомнению.
— Поверьте, всё произойдёт гораздо раньше, чем вам кажется. Нужно просто приложить определённые усилия — и власть ускользнёт из рук Джано подобно песку.
— Что вы предлагаете?
— Попробуйте примирить грандов. Опишите им опасность, нависшую над головами знати; можете даже сгустить краски. Думаю, ваши речи найдут отклик во многих сердцах. Мы же станем настраивать против Джано пополанов.
— Что ж, — кивнул Корсо. — Я привык действовать, а не сидеть, дожидаясь благоволения небес. И потому, достаточно вести пустые разговоры! Я немедленно возьмусь за дело и тотчас отправлюсь с визитом к мессеру Форезе Адимари. Уж он-то с радостью примет участие в расправе над Джано!
Симоне и Джери переглянулись. Затем поднялись со скамьи и, попрощавшись с мессером Донати, покинули его жилище.
Едва мужчины очутились на улице, губы их дрогнули и расплылись в самодовольных улыбках.
— Кажется, мы приобрели замечательного союзника, — сказал Джери.
— Ещё бы! Такого красноречивого, хитроумного и одновременно легковерного человека, как мессер Корсо, я ещё не встречал.
— Говори тише, — быстро оглядевшись, прошептал Джери. — Не следует наживать себе врага из-за нескольких неосторожных слов. А ещё лучше, расскажи о событиях, происходящих подле Святого престола. Твоим людям удалось узнать что-нибудь стоящее?
Симоне пожал плечами:
— Ничего особенного. Папа Николай умер несколько месяцев назад, но наследовать ему желает, по меньшей мере, полдюжины кардиналов, и каждый из них имеет слишком малочисленную поддержку, чтобы надеяться на успех.
— Всегда найдется человек, готовый пойти на любые преступления, лишь бы мечта его осуществилась...
— Ты прав. Поговаривают, будто среди кардиналов выделяются двое: Джакопо делла Колонна и Бенедетто Гаэтани.
— Гаэтани... — пробормотал Джери. — Кажется, в Риме живёт некий банкир Гаэтани...
— Это Джакопо, племянник кардинала.
— Нужно немедленно отправить к нему нашего человека. Скажем, Нери Камби. Этот пройдоха отлично умеет ладить с людьми.
— А тебе не кажется, что не слишком разумно обращаться за помощью к банкиру? Он ведь вытрясет из нас все деньги!
— Симоне, — усмехнулся Джери. — Если когда-нибудь мы станем папскими заимодавцами, сегодняшнее наше состояние приумножится в сотни раз.
— И всё же, ты затеваешь слишком опасную игру.
— Я знаю. Но если ты, подобно мне, желаешь возвеличить род Спини и превратить его в грозную силу — приготовься к опасностям и потерям, без которых не бывает побед.
Симоне чуть слышно вздохнул и покачал головой:
— Только вот какой ценой будет куплена эта победа?..
Глава 3
Жалоба
Пока мессер Донати беседовал с Симоне Герарди и Джери Спини, в доме, расположенном на окраине сестьеры Сан-Пьеро, ещё более старом и значительно менее внушительном, нежели жилище Корсо, также происходил важный разговор.
Первым его участником был пятидесятилетний мужчина, одетый аккуратно и строго, с поседевшими волосами, которые выглядывали из-под крохотной шапочки, и серыми добрыми глазами. А ведь именно этого человека мессер Корсо называл "ублюдком", "предателем" и "отродьем", — Джано делла Белла, создателя "Установлений справедливости" и защитника простого народа.
Перед Джано стоял, скрестив руки на груди, рослый, широкоплечий молодой человек лет двадцати — двадцати двух, в одежде из грубой ткани. На лице его не читалось ни испуга, ни раболепства — напротив, казалось, будто юноша изо всех сил сдерживает готовые сорваться с губ резкие слова.
— Что стряслось? — внимательно поглядел на молодого человека Джано.
Тот твёрдо произнёс:
— Я пришёл, чтобы требовать правосудия.
— Тогда тебе следовало испросить аудиенции у господ приоров, — пожал плечами мужчина.
— Это невозможно.
— Отчего?
— Меня никто не станет слушать.
Джано едва заметно поморщился:
— Почему ты так решил?
— Разве найдутся горожане, которые согласятся свидетельствовать против нобилей? — горько усмехнулся молодой человек.
Лицо Джано исказилось, словно мужчина испытал жгучую боль. С трудом сохранив самообладание, он произнёс:
— Расскажи, в конце концов, что с тобой случилось.
Молодой человек кивнул:
— Некоторое время назад мой отец, Антони Френетти, один из лучших пекарей в сестьере Сан-Пьеро, решил почтить память своего покровителя, Святого Антония. Покинув место подле печи, он отправился в близлежащую церковь, мне же поручил встречать покупателей. Сначала всё было спокойно, но вскоре я увидел группу из нескольких дворян, сопровождаемых слугами. Ввалившись внутрь, они принялись издавать бессмысленные выкрики и размахивать кинжалами; наконец, один из грандов остановился передо мной и спросил имя владельца пекарни. Я ответил. Вновь поднялся шум. Лакеи бросились к прилавкам; через минуту все товары очутились на земле, истоптанные башмаками. Мне оставалось лишь наблюдать, как плоды тяжёлого труда уничтожаются толпой бездельников. Произнеся напоследок пару угрожающих фраз, подлецы удалились, но мне показалось, будто ярость их ещё не утихла.
Юноша говорил спокойно и уверенно, глядя прямо в глаза собеседнику. Изредка Джано кивал, показывая тем самым, что всецело доверяет рассказчику.
Сделав небольшую паузу, тот продолжил:
— Вернувшись из церкви, отец в первую минуту едва не обезумел от гнева, но вскоре возмущение его сменилось страхом. Кто мог поручиться, что на следующий день не повторится похожая история?
— И что же?
— Тем же вечером смутьяны вновь появились под стенами нашего дома. Отец остался глух к уговорам и, выйдя навстречу непрошеным гостям, спросил, чем заслужил такую ненависть. Тогда предводитель грандов заявил, будто хлеб, купленный накануне одним из слуг, оказался непригодным для пищи, и потому не стоит заплаченных за него денег. Как ни пытался отец оправдаться, никто его не слушал: со всех сторон раздавались угрозы и проклятья.
— Упрёк был обоснованным?
— Нет, — коротко ответил молодой человек.
— Хорошо. Продолжай.
— Наконец, отец почувствовал такое раздражение, — а обида, нанесённая ему, действительно была очень сильной, — что выхватил несколько монет и бросил их под ноги дворян. Гранд побагровел и воскликнул: "Как смеешь ты, ничтожный пополан, разбрасываться деньгами, на которых изображён символ Флоренции? Знаешь, какого наказания заслуживает человек, совершивший такое преступление?" — Голос юноши дрогнул. — По знаку своего господина несколько слуг схватили отца и повалили на землю. Я бросился на помощь, но ничего не смог поделать и через минуту также оказался схвачен лакеями. Тогда гранд выхватил меч и... — хрипло прошептал молодой человек, — отрубил отцу правую руку до самого локтя...
Джано вскочил на ноги:
— День Святого Антония был полторы недели назад. Почему ты сразу не рассказал о преступлении?
— Тогда я ещё не знал об "Установлениях справедливости", — усмехнулся юноша. — Я попробовал обратиться к старшинам цеха пекарей, однако никто из них не отважился выступить против грандов. Больше того, мне было велено успокоиться и забыть обо всём случившемся.
— Мерзавцы!
— Отчего? Я понимаю их.
Мужчина ударил кулаком по столу:
— Но теперь-то ты можешь призвать к ответу любого гранда! Ни один из них, даже самый знатный и могущественный, не уйдёт от правосудия — назови лишь его имя!
— Нери дельи Абати.
— Вот как? Завтра же он покинет Флоренцию, а дома семейства Абати превратятся в руины!
— Есть ещё одно обстоятельство, мессер Джано, о котором я уже упоминал. Чтобы обвинить кого-либо в преступлении, нужно отыскать двух свидетелей. А у меня их нет.
— Но ведь десятки людей должны были видеть, как совершалась расправа! Выходит, они просто не желают поспособствовать торжеству правосудия? Так назови имена хотя бы двух пополанов — через час они предстанут перед приорами. И пусть только осмелятся солгать: в этом случае их будет ждать заслуженная кара.
Молодой человек на некоторое время задумался. Ответ его несказанно удивил собеседника.
— Разве я имею право принуждать человека, чтобы тот выступил в мою защиту? Быть может, благодаря таким строгим законам, карающим любой обман, мне и удастся доказать преступление Нери дельи Абати. Но ведь тогда жизнь смельчаков, которые станут свидетельствовать перед приорами, подвергнется опасности. Для тех же, кто не решится пойти против грандов, и вынужден будет заплатить штраф, — ведь такое наказание записано в "Установлениях"? — я превращусь в смертельного врага. А всё это — мои друзья и знакомые. — Опустив голову, юноша тихо добавил: — Простите, мессер Джано, но ваш закон посеет смуту среди пополанов, которых должен защищать.
Джано побледнел, словно мертвец, и ударил кулаком по столу:
— Вот как?! Что же, в таком случае, следует делать? Ответь мне, если знаешь! — Не дожидаясь, пока юноша произнесёт хоть слово, он продолжил: — Ты боишься, что возникнут раздоры между простыми ремесленниками. Но у народа существует лишь один враг, неизменный и беспощадный: знать. Разве лучше будет, если гранды вновь поднимут голову и станут наносить обиды пополанам, как это происходило прежде? Поверь: тогда дело не ограничится отсечением руки или побоями. И зыбкий порядок, который возник в последнее время, сменится бесконечным кровопролитием. Тебе этого хочется?
— Нет...
Мужчина остановился, чтобы перевести дух. По лицу его струился пот, губы заметно дрожали.
— Подожди неделю, месяц... год или даже десяток лет! Неважно, сколько пройдёт времени, но однажды флорентийцы обязательно поймут, что нужно преклоняться не перед другими людьми, — более богатыми или могущественными — а перед законом... Законом, который не зависит от чьих-либо желаний или честолюбивых намерений, а служит единственной цели: поддержанию порядка. И тогда ты увидишь, как Флоренция возвысится над другими городами, превратившись в прекраснейшее место на свете. А теперь уходи...
Молодой человек медленно, неверными шагами, направился к выходу. Остановившись в дверях, он хрипло выдавил:
— Ещё раз прошу извинить меня, мессер Джано.
Мужчина резко отвернулся, и юноша покинул комнату, так и не услышав ответа.
Джано потребовалось немало минут, чтобы прийти в себя. Слова собеседника не только ранили самолюбие мужчины; при всём желании он был не способен опровергнуть справедливость высказанного молодым человеком упрёка. Действительно, — размышлял делла Белла, — новые законы, направленные против нобилей, могли оказать совсем иное действие, нежели установление порядка. Конечно, нетрудно было догадаться, что дворяне перед лицом надвинувшейся на них опасности сплотятся и позабудут прежние ссоры и распри. Но разлад в рядах пополанов, предсказанный Френетти... — о таком повороте Джано прежде не задумывался.
