— Ма-мама всегда го-говорила, что по-попаданцам нельзя верить, ч-что на словах они всегда сильные и хо-хорошие... эти... как их... саксаульные великаны, а сами уже через неделю сбежать норовят, — последнюю часть фразы мелкая произнесла, явно копируя чужие интонации — видимо, в меру понимания цитируя родительницу. Я в ответ погрозил пальцем, невольно лишний раз покосившись на связанную.

— Можешь мне поверить: ни в какие великаны я записываться не собираюсь. Я хочу домой, — мелкая опять разревелась в голос. Из с трудом прорвавшихся сквозь всхлипы неразборчивых слов я понял только главное: полный облом, вернуться домой нам не светит.

* * *

Я рывком очнулся. Лежать было холодно и жёстко — неудивительно, на голых-то камнях, но самое неприятное — я не помнил, чтобы вообще укладывался, а уж тем более раздевался догола. Едва светящаяся в темноте решётка, перегораживающая выход из моей крохотной, два на полтора, норы, тоже стала новостью, зато прояснила ситуацию.

Мелкие бесовки, напрочь забыв обо мне, столпились вокруг раздетой Маши, неподвижно лежащей перед аналогичной норой в противоположной стене неширокого коридора, и яростно о чём-то спорили — на совершенно непонятном языке, странно сочетающем в себе многочисленные рыки и переливчатые трели. Хотя разобрать слова никак не получалось, смысл спора был ясен без перевода: Маша им чем-то категорически не нравилась, непонятно только, чем. Не то чтобы она была какой-то особенной красавицей или наоборот страшилищем — вовсе нет, совершенно обычная, заурядная внешность: худенькая, чтобы не сказать тощенькая, среднего роста, короткие прямые светлые волосы — и вообще вся такая какая-то бледная, чуть не до полупрозрачности, есть такой типаж, к ним и загар не пристаёт, хоть в три слоя кремом намажутся, и даже выспавшись выглядят, будто сутки напролёт думали о несовершенстве вселенной.

Тем не менее, бесовки темпераментно тыкали в отдельные места субтильной фигуры и громко орали. Старшая сидела чуть в сторонке, явно потрёпанная и уставшая, и с заметным усилием развязывала ещё оставшиеся на хвостах узлы. Пользуясь тем, что всеобщее внимание от меня отвлечено, я заранее изо всех сил стиснул зубы, ухватился за прутья решётки и потянул в разные стороны, что есть дури. Ну, на особый успех я не рассчитывал — мои занятия спортом остались в далёкой молодости, но сидеть и тупо ждать неизвестно чего (а то и ещё чего похуже) было бы вовсе глупо. Руки немедленно скрутила судорога, наружу рванулся с трудом удержанный вопль, а я всё тянул и тянул, вкладывая в усилие всё до последней капельки.

Пытаясь растянуть прутья, скрючившись в слишком низкой для меня норе, я зацепил решётку, и новый фонтан ощущений всё-таки пробил сжатые челюсти и вырвался наружу бешеным полурыком-полустоном. Эти же ощущения дали стимул для победного рывка, и в моих руках оказались уже знакомые мне двузубые вилы, до того, как я вдруг понял, просто воткнутые в стены крест-накрест. Бесовки замолкли на полуслове и аж присели, медленно-медленно оборачиваясь ко мне.

— Ну что, с-суки, не ждали? — кстати вспомнил я концовку анекдота про Вовочку. — А вот не надо себя ушами по щекам хлопать! — старшая бесовка попыталась было подняться, но на этот раз вилы выкручиваться не стали, и небольшая царапина поперёк живота заставила её обречённо упасть на прежнее место. Сил после рывка едва хватало чтобы стоять, и я, оперевшись на одни вилы, погрозил другими аборигенам. — А ну давайте рассказывайте, что у вас тут такое. И хватит мне мозги полоскать, я реально слинять хочу, а не тупить здесь до полного посинения.

Старшая попыталась было дёрнуться, но рывок вышел смазанным, я легко отбросил её от себя и пришпилил вилами хвост к полу. Она неуклюже упала на попу, раскинув ноги и тяжело дыша. Видно было, что сил у неё не осталось, но сдаваться она всё равно не собирается. Уважаю, чего уж тут... хоть сейчас и не к месту.

Оставив одни вилы держать старшую, вторыми загнал мелочь в ту нору, из которой только что вылез, и решительно воткнул их поперёк — даже почти совсем не удивившись, когда воткнутые вилы превратились в решётку и слабо засветились красным... интересно, а когда я там сидел — был синий... Выдернув вторые вилы, загнал старшую в нору напротив и тоже загородил — и решётка тоже засветилась красным. Ну и ладно.

Маша в себя приходить отказывалась наотрез. Уж не знаю, что они такое с ней сделали, но общеизвестные стандартные методы (похлопать по щекам, потрясти, подуть в ухо, потрясти сильно) не помогали. Я подумал было её одеть, пока не очухалась, но потом просто завернул в свой плащ: очнётся — пусть сама разбирается со своей одеждой.

Бесовки — и старшая, и младшие — сидели тихо и только внимательно следили за мной взглядом, время от времени какими-то совершенно змеиными движениями меняя позы... Ну, то есть младшие шевелились, ползая друг по другу, а старшая свернулась калачиком и, тихо поскуливая, продолжала распутывать хвосты. Выглядела она при этом хрупкой, беззащитной и всем миром обиженной, так и хотелось обнять, утешить, приголубить и далее по тексту, но я этим тварям больше не верил ни на грош... И вообще, я взрослый женатый мужик с детьми, меня голыми сиськами не соблазнить... Даже такими роскошными... И такой соблазнительной попой — тоже, знаю я, чем это кончается: сначала девять месяцев ждёшь, а потом всю оставшуюся жизнь за голову хватаешься... В общем, ну на фиг!

Видимо, уловив моё настроение, старшая перестала "позировать" и полностью сосредоточилась на хвостах — похоже, что узлы и вправду доставляли ей серьёзные неудобства, а я наконец-то оделся и обулся. Температура в подземелье была вполне комфортной, чтобы ходить в одной рубашке — видимо, потому аборигенки и щеголяли практически в неглиже — а пиджак я пожертвовал Маше на подушку, в пару к плащу. Немного подумав и внимательно посмотрев на запертых — надеюсь, надёжно — бесовок, я пристроился под бок к Маше и уснул.

* * *

Я рывком очнулся. Отдёрнул голову в сторону и схватил Машу за руки, не давая ещё раз меня ударить. Повезло, что нормально бить она не умеет, а пощёчину я уж как-нибудь переживу.

— Пусти, сволочь! Что ты со мной сделал? А я тебе уже почти поверила, а ты!.. — Маша кричала и вырывалась.

— Наконец-то ты очнулась! Я тебя тряс-тряс, а ты ни в какую, лежишь, как мёртвая, дышишь едва-едва, и сердце почти не прослушивается! — здесь я малость слукавил: дышала она вполне нормально, как будто просто крепко спала, а сердце я и вовсе не слушал. — И перестань уже дёргаться, всё равно не поможет, лучше скажи, как ты себя чувствуешь, — при двукратной разнице в весе дёргаться было действительно бесполезно, и она попыталась меня пнуть — тоже вполне безуспешно, только плащ с себя окончательно стряхнула и малость смутилась. Я повторял одно и то же с небольшими вариации ровным, слегка встревоженным голосом, и круге на третьем до неё постепенно дошёл смысл моих слов.

— А что случилось? Да пусти уже, чёрт возьми, и так синяки теперь будут! — голос был ещё сердитый, но уже покладистый, и я счёл за лучшее не спорить.

— Не знаю я, что случилось. Судя по всему — мы вырубились, эти, — я махнул рукой в сторону клетки с мелкими бесовками, проснувшимися от машиных воплей, и теперь хлопающими сонными глазами, — засунули меня голого вот в эту самую клетку...

— Ага, очень ты сейчас голый, как я погляжу! — перебила меня Маша.

— Потом оделся...

— А меня зачем раздел? — перебила она снова.

— Да говорю же — не я это! И вообще, не перебивай меня, я сам собьюсь! — рыкнул я уже всерьёз. Маша как-то резко успокоилась, и дальше слушала относительно тихо, только шебуршилась под плащом, натягивая на себя одежду. — Очнулся голый, в клетке, за решёткой. Эти мелкие тебя тоже раздели и о чём-то спорили, да так, что про меня напрочь забыли. Ну я решётку выдрал, их самих туда загнал и запер, а старшую — напротив. Хотел тебя одеть, но подумал, что мы не настолько близко знакомы и только в плащ завернул, — на этом месте Маша явно собралась что-то сказать, даже рот открыла, но в последний момент передумала, только слегка покраснела, — вот... Пытался тебя в чувство привести — полчаса тормошил и всё без толку. Ну и решил поспать, пока эта компания более-менее надёжно нейтрализована... "Солдат спит — служба идёт", "утро вечера мудренее" и всё такое. А то ещё опять вырубимся не вовремя, а они нас на суп пустят. Ну или на шашлык, мне как-то без разницы, я ещё пожить хочу...

— А тётка что? — Маша кивнула на внимательно слушающую нас старшую бесовку — опять отлично выглядящую и непонятно как сменившую прежний фартук, скорее практичный, чем какой-либо ещё, на другой — явно декоративный: белоснежный и с оборочками, что на фоне матово блестящей абсолютно чёрной кожи выглядело... Так, отставить левые мысли! Отставить, я сказал! От Маши мои метания, пусть и мимолётные, не укрылись, и взгляд в сторону старшей бесовки, и без того не самый добрый, похолодел ещё больше.

— Сам ты тётка! — тем временем фыркнула старшая. — А я — красавица! Ваша братия все, как один, так и говорили! Красота неземная и пропорции выдающиеся... — бесовка, невзирая на низкий потолок своей клетки, ухитрилась как-то выпрямиться в полный рост и выпятить эти самые пропорции, окончательно разозлив Машу.

— Сиди и не отсвечивай, корова дойная! — буркнула моя напарница и отвернулась... уперевшись взглядом в троицу мелких бесовок, по мере сил пытающихся повторить манёвры старшей (что-то я засомневался, что она и вправду их мать... впрочем, какая теперь разница?), и явную нехватку личных, кхегм, достоинств они более чем успешно компенсировали командной работой... Счастье, что у меня дочка примерно их возраста и к педофилии у меня иммунитет не прошибаемый даже любовью к анимешкам! Не найдя покоя и на противоположной стене, Маша поневоле опять повернулась ко мне. — И что с ними теперь делать? И нам что делать?

— "Что делать?", "что делать?"... Выпустить нас и жить в своё удовольствие! — неожиданно ответила ей старшая бесовка. — Вкусно есть? Пожалуйста! — Машин желудок предательски буркнул, а мой поддержал идею практически в полный голос. Бесовка сосредоточилась, щёлкнула хвостом, как кнутом, и на пол, как будто с небольшой высоты, упал макдаковский поднос, а на него — две больших картошки, две коробчонки с бутербродами и два больших стакана. С секундным опозданием натюрморт завершили две трубочки. Я всегда подозревал в "Макдональдсе" что-то потустороннее. — Мягко спать? Да запросто! — ещё один щелчок хвоста и с негромким стуком за нашими спинами появился здоровенный траходром, напрочь перекрывший проход. — Шмотки? Да вообще фигня! — на этот раз щелчок был обоими хвостами сразу. На кровать с тихим шелестом посыпалась одежда, а на бесовке оказалось длинное вечернее платье, полностью закрытое, но выглядящее провокационнее того фартучка, что был на ней секунду назад. — Барахло? Сколько угодно! — на ворох одежды посыпались коробки с часами да запонками, со всякими айфонами-айпадами-верту, сверху их накрыла коробка с каким-то ноутом — в глаза бросилась надпись "24 карата", а на подушки, накрыв почти полкровати, рухнула огромная плазма.

— Ну вот скажи, ну чего тебе надо, а? Вот с ним всё понятно — нормальный мужик: любит, чтобы сиськи, жопа, ноги, только с ростом и лицом заморочки, а тебе? — это был прямо-таки крик измученной души... Кстати, интересно, а как она мои вкусы узнала? Впрочем, сейчас неважно! — Ну вот хочешь — всего много? — слова не разошлись с делом: очертания её размылись и буквально через пару секунд она превратилась в форменную валькирию — с длинными светлыми волосами, явно больше двух метров ростом, которая в горящую избу войдёт прямо сквозь стену с тем самым конём подмышкой, платье же превратилось в наряд с рекламы октоберфеста, только ещё более зазывающий. — А хочешь — совсем мало? — перед нами предстала девочка-подросток, угловатая и без... без фигуры, в общем, в драных шортах и майке на три размера больше, при этом выглядящая похабнее иной порнозвезды в разгар работы. — Или ты думаешь, меня на двоих не хватит? Таки хватит, даже и не сомневайся! Хочешь группешник? Так ты не смотри, что дочки мелкие, поучаствовать они уже вполне могут, а Сеня так и вовсе второй хвост со дня на день отрастит, своих дочек заведёт! Ну объясни ты мне, ну чего тебе не так? Только не говори, что тебя дома кто-то ждёт и ты ни с кем и ни за что, я же вижу, что не ждёт и что очень даже с кем и как!

Не знаю, как Маша, а я даже немного опешил. Бесовка явно говорила искренне... Что, впрочем, ничего не значило, учитывая предыдущий опыт. После затянувшейся паузы Маша нашлась первой.

— Ты с какого дуба рухнула, корова безрогая? Ты за кого меня считаешь, лахудра драная? Я тебе не из этих, я нормальная, и нравятся мне нормальные му-жи-ки! — последнее слово она выделила голосом, специально для особо непонятливых. — Да я лучше вот с ним прям здесь и сейчас в жопу без смазки, чем с тобой в любом виде! — видимо, лицо я всё-таки не удержал, так как Маша вдруг смутилась и виновато пробормотала, густо покраснев, "Ты... Это... Не обижайся, я не всерьёз!". Я только пожал плечами.

Теперь настала очередь бесовки искать слова: такого поворота событий она явно не ожидала, да и у дочек на лицах шла борьба недоверия с любопытством.

— Ты что, из этих? — с ужасом в голосе спросила бесовка. — Из... как их там у вас теперь... из голубых?

— Из каких голубых? Ты совсем охренела, что ли? Девушка я! В смысле, женщина! Ба-ба. — По слогам, как маленькому ребёнку, ещё только учащемуся говорить, объяснила Маша. Похоже, что от немедленного выдирания шевелюры бесовку спасла только решётка.

— То есть как — баба? Ты же попаданец!

— Не попада-нец, а попадан-ка! — демонстративно закатила глаза Маша. — Потому что женщина!

— То есть как — женщина? Так не бывает! Вот есть мы, есть попаданцы, мы, — она очень понятным жестом обозначила, что именно они делают, — потом попаданцы уходят, а дети остаются... — она хотела ещё что-то сказать, но Маша её перебила.

— Ещё как бывает! Я же — здесь! Или ты думаешь, мы у себя детей святым духом делаем? Ни фига подобного, всё, как у всех: встречаются парень с девушкой, потом бац, — Маша повторила жест бесовки, — и через девять месяцев ребёнок.

— А... Ребёнок? — бесовка, всё ещё не переварившая новую информацию, характерно очертила живот рукой.

— Да, ребёнок! — Маша передразнила бесовку, не только обведя живот, но и покачав воображаемого младенца на руках. — А ты думала как?

Видимо, утратив от волнения контроль, бесовка вернулась к своему первоначальному облику: чуть ниже среднего роста, худощавая, но фигуристая, с огромной шапкой по-негритянски чёрных и кудрявых волос, сквозь которую едва пробиваются чёрные же, чуть отдающие в красноту, небольшие рожки.

* * *

На этот раз сознание возвращалось медленно и крайне неохотно. Со мной что-то делали, но явно не то, о чём можно было подумать после слов старшей бесовки про предпочтения нормального мужика. Резкий запах ворвался в нос, перебив дыхание и заставив закашляться, пытаясь проморгать заслезившиеся глаза.

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓