Горный ключ - 1

— Подставки для кристаллов-проводников. Они передавали эмоции, — ответил Олсен: глаза эмиссара непрерывно бегали, словно им страшно было на чем-нибудь задержаться; он нервно теребил свой значок, приколотый к камзолу. Зато командор Робийяр являл собою образец безмятежности и спокойствия перед лицом врага, попыхивал трубкой, изредка щурясь на волшебницу.

— Вы можете объяснить, каким образом в замке оказалась отменно оборудованная комната пыток? — спросил капитан Раул Маура.

— А откуда вы знаете, что она оборудована отменно? У вас есть опыт в делах такого рода? — осведомился аргассец. Капитан побагровел.

— Их светлость Месмер, — Виктор вытащил изо рта трубку, — распорядился. Чувства и... хм... переживания подопытных направляли в кристаллы, а камушки пичкали ими Рамона. Немудрено, что при такой диете граф поехал рассудком.

На скулах Мауры заходили желваки.

— И с какой же целью вы занимались столь непотребным делом? — холодно полюбопытствовала Феоне. Эмиссар, замявшись, переглянулся с командором.

— Все подробности известны только Луи Месмеру, — скороговоркой пробормотал Олсен. — Он нашел способ управлять эмпатом, а для этого его понадобилось свести с ума... Но о деталях я ничего не знаю!

Рокуэльцы в свою очередь обменялись скептически-недоверчивыми взглядами.

— Наверняка врет, — припечатал Руи.

— Управление эмпатом посредством сведения его с ума? — задумчиво протянула Феоне. — Да вы никак бредите, почтенный.

Капитан Маура, недобро прищурился и добавил:

— А не сунуть ли нам их в те же камеры, да их же инструментами...

— Ну что вы, капитан, время таких зверств еще не настало, — медово улыбнулась Феоне. — Но я запомню ваш совет... Что в смежной комнате? — она кивнула на лабораторию на пол-этажа выше, из которой велось наблюдение за Рамоном. Стекло взамен выбитого еще не успели вставить.

— Это комната управления, — ответил Олсен, облизывая губы. — То есть, Месмер действительно мог управлять им. Там находятся приборы, фиксирующие изменения показателей при воздействии кристаллов на графа.

— Они там находились, — вмешался Виктор, — пока их графская светлость не перебил все под горячую руку.

— Перебил? — изогнула бровь волшебница.

— В припадке буйства, — пояснил аргассец. — Практически сразу после этого...

— Нет-нет, сначала про буйство, — попросила Феоне. Рокуэльцы любопытно придвинулись поближе.

— Так про буйство я ничего не знаю, вот эмиссар — да, был свидетелем, его впечатлило.

— Это случилось внезапно, — вздохнул Олсен. — Буквально ни с того, ни с сего.

— Ну да, конечно, — пробормотал Хуан. — После таких издевательств — просто безо всякого повода...

— Он неожиданно разорвал ремни, разбил кристаллы и стекло вон там, — маг указал на пустую раму, — сломал кресло, перебил аппаратуру, а затем вызвал мощнейший всплеск силы, у нас перегорели последние приборы!

— И когда же это было? — небрежно уточнила Феоне, однако глаза чародейки загорелись, как у кошки, учуявшей свежую рыбу.

— Двадцать четвертого апреля, ночью, в час тридцать.

— Что он сделал? Вы смогли определить природу и назначение всплеска?

— Точно никто не скажет, — вздохнул Олсен. — Однако больше всего это напоминало множественную телепортацию со сдвигом во времени.

Феоне протяжно присвистнула. То ли Рамон и впрямь рехнулся до такой степени, что замахнулся на хрономагию, то ли он был отнюдь не такой сумасшедший, каким хотел казаться... Но что же притащило юнцов в замок? Рамон? Или магия Айна Граца, нежданно-негаданно обломившаяся Фабиану? Или и то, и другое? Магисса потерла лоб. Она знала, что башня чувствует, когда Рамон применяет магию, особенно в крупных масштабах. Возможно, почуяв, что затеял граф, Айна Граца вовремя подсуетилась, в результате возникло два направленных друг к другу портала. Тогда понятно, почему перемещение рокуэльцев прошло без сучка, без задоринки, по такому-то широкому коридору. Следов же осталось столько, что Феоне без труда удалось проследить цепочку до места назначения, с минимальными усилиями восстановить коридор и протащить по нему рокуэльскую гвардию. Однако этот хроносдвиг... выходит, Рамон заранее знал, что придет в голову Месмеру? Или сдвиг — "дело рук" башни?

"Скорее всего, — подумала волшебница: она едва ли не на четвереньках обползала весь внутренний дворик, и картина наконец-то стала проясняться... — Но тогда какого ж черта Рамон сбежал в последний момент?!"

— А потом? — спросила Феоне у Робийяра. — Что было потом?

— Что вы понимаете под словом "потом"? — осведомился Робийяр. — Потом пришел я со своими людьми и навел порядок.

— И что же Луи Месмер? По-моему, жечь эмпата после такого — как минимум, неразумно, — задумчиво сказала Феоне. Аргассец поморщился: он был с ней полностью согласен.

— Трудно сказать; их комиссарство разродились очередной бредовой идеей. Я сопротивлялся, как мог, вон, Олсен подтвердит, однако ослиное упрямство комиссара...

— Какой именно бредовой идеей? — перебил капитан Маура.

— Не помню, — отмахнулся Виктор. — Ахинея насчет великих способностей Рамона.

— А у вас, эмиссар, нет таких провалов в памяти? — вкрадчиво мурлыкнула Феоне. Олсен сглотнул.

— Луи Месмер счел, что для получения силы Айна Грацы Рамона нужно поставить в опасную для жизни ситуацию, — пробормотал маг. Магисса задумчиво посмотрела на него.

— Что-то подсказывает мне, что вы нагло лжете. Вы так хотите попасть в опасную для жизни ситуацию?

Эмиссар втянул голову в плечи.

— Вам лучше объяснит Месмер. Но он решил, что эмпат доставил в окрестности замка ключ...

Виктор поморщился.

— Да что вы там лопочете, можно подумать, на телепатическом допросе из него не выбьют правду! — взорвался командор. — Господин Месмер хотел получить не ключ и не эмпата, а магию Айна Граца! И чтобы спровоцировать Рамона на проявлениие оной, развел во дворе большой костер. Что вышло — видите сами, но если человек — дурак, то это надолго...

Офицеры примолкли. Родриго и Фоментера вытаращились друг на друга. Ничего себе!

— Однако аппетиты, — заметила Феоне. — Так и подавиться недолго... Ладно, здесь все. Ведите в камеру Рамона, — приказала волшебница.

По дороге Руи придвинулся к Хуану и прошептал ему в ухо:

— Слушай, у меня уже голова от них пухнет! Кто, куда, когда... Тебе хоть что-нибудь ясно?

— Ясно, — вздохнул Хуан, — что над Рамоном ставили опыты, ну и доставились... А уж чего этим магам от него надо было — да кто их, на голову ушибленных, разберет. Все знают, что в башне что-то сидит, да только лучше не трогать, пока не пахнет.

— Но тогда почему Рамон сбежал? Если он сам же вызвал сюда Бьяно? — нахмурился Родриго.

— Может, ему не глянулась компания? — Фоментера кивнул на Феоне. Руи хмыкнул: всем уже было известно, что Рамон терпеть не может Верховную волшебницу — всем, кроме нее самой.

Свидетели и заключенные добрались до казематов, миновали длинный коридор и остановились перед тяжелой, обитой железом дверью. Феоне шепнула заклятие, дверь отворилась, и первое же, что увидели за ней рокульцы, — тяжелые колодки в углу.

— А это еще что?! — прошипела чародейка, круто поворачиваясь к Олсену и коменданту.

— Иногда Рамон вел себя невежливо, — отозвался Виктор. — Приходилось воспитывать. Месмера как-то раз чуть не удушил, жаль, невовремя отняли...

Рокуэльцы сжали кулаки. Магисса коснулась рукой второй двери, забранной в верхней трети решеткой. Камера графа оказалась небольшой квадратной комнаткой, напоминающей кладовку. Пол был усыпан соломой, в одном углу стояло ведро воды, в другом зияла дыра, заменяющая отхожее место. На низкой кровати с брошенным поверх досок матрасом сидел Фабиан и рассматривал сцепленные замком руки.

— Что ты тут делаешь? — спросила Феоне.

— Сижу, — бесцветно ответил юноша.

— Потрясающе полезное занятие, — презрительно фыркнула магисса. — Лучше бы поискал друга и покровителя.

Дон Эрбо поднял на нее глаза:

— А я чем, по-твоему, занимаюсь?

— Чувствуешь что-нибудь? — подобрела волшебница. Фабиан отрицательно качнул головой. — Ну так попробуй сосредоточится!

— Я пытаюсь, — едко отозвался юноша, — но без шляющихся табунами зевак мне было гораздо легче.

Идальго откинулся назад, на прохладные камни и закрыл глаза, скрестив руки на груди. У сердца ныло, как застарелый шрам на погоду; магия башни пульсировала в такт биению пульса. Юношу окутала глубокая, бархатная тьма и тишина — как в склепе. Удары сердца отдавались в висках.

"Рамон..."

Первый оклик в бесконечную темноту был тихим и робким. Никто не отозвался, но магия Айна Граца зашумела в ушах, как прибой. Она проходила сквозь кровь, стучала в сердце, сжимала голову тонким обручем...

"Рамон!"

И тишина...

Бьяно чуть слышно застонал. Что не так? Может, он неправильно...

"Боги, Рамон! Рамон, отзовись! Рамон, Рамон, прошу тебя, Рамон, прошу! Боги, неужели ты не слышишь меня? Рамон!"

У юноши вырвалось сдавленное рыдание, и в тот же миг в темноту ударил язык зеленого огня, а за ним, как кровь из раны, хлынули боль, нежность и страсть, обратились в пронзительный крик без слов — в темноту, в пустоту; он готов был выплеснуть всю душу, только не молчи!

Тишина...

"Рамон..."

Еще зов, слабый, полный отчания стон, бледными лозами сплелись любовь и тоска, еще одна вспышка — а потом пришел ответ. Удар раскаленным прутом в самое сердце. Бьяно выгнулся и закричал — в голос, изо всех сил, срывая горло. Там под сердцем, где раньше отзывался мягкий зов Рамона, все разрывалось от боли; она покатилась по телу полукровки, заставила забиться в судорогах, и темнота разлетелась в клочья.

— Бьяно, Бьяно! — кто-то подхватил юношу на руки, кто-то прижал к губам фляжку с водой. Кабальеро глотал льющуюся в горло воду, давился и чувствовал, как жгуче ноет под сердцем. Иногда Рамон не понимал его, мог задеть или выпить почти до дна, так, что полукровка с ног валился, но он никогда не бил его. Не пытался вышвырнуть вон, разорвать опротивевшие узы...

— Хватит ему, хватит, захлебнется!

— Бьяно, ты как?

Фабиан открыл глаза. Все было затянуло серой дымкой, сквозь которую угадывалось лицо Руи. Губы мага задрожали. О боги, сейчас им придется что-то объяснять, рассказывать, а хочется только забиться в темный угол и завыть...

— Бьяно, может, тебя отвести в комнату? — раздался над ухом шепот Хуана.

— Врача бы ему, — Родриго пощупал ледяной лоб полукровки и цокнул языком. — Трясется, как в лихорадке.

— Может, он заболел?

— А то по нему не видно, того гляди копыта протянет.

— Он ответил? — бесцеремонно вмешалась Феоне. О боги, вот только ее тут не хватало. Фабиан прикрыл глаза — перед ними все плыло. От ответа Рамона юношу все еще колотило, как в припадке, настолько неистовой и дикой была ярость эмпата и столько сил он вложил в удар...

— Он велел мне убираться.

— Что? — не уловила Феоне.

— Он разорвал нашу связь, — сказал полу-оборотень. — Он больше не хочет меня видеть.

Магисса изумленно ахнула. В фиалковых глазах сверкнуло торжество, которое, впрочем, через миг угасло.

— Не может быть, — холодно бросила волшебница, сжав в кулак затрепыхавшуяся надежду. — Узы между ключом и замком так просто не рвутся.

— Мне не было просто, — косо усмехнулся Бьяно. Ему было больно. Пересиливая чередующиеся волны боли и слабости, юноша сел — Хуан понятливо подставил ему плечо. Родриго скинул вечно полурасстегнутый камзол и ловко завернул в него полукровку. Ноздри мага затрепетали, вбирая человеческий запах; идальго вскинул на дель Мору затравленный взгляд и вдруг судорожно всхипнул.

— Неудачник, — презрительно отрезала чародейка. — Любовника — и того найти не можешь.

Фабиан слабо вздрогнул. Это обвинение давно уже перестало сколько-нибудь его задевать. Но ладонь Руи сжалась на плече полукровки, и магу пришлось вяло отмахнуться:

— Он мне не любовник.

— Ах, — издевательски усмехнулась волшебница, — а кто же тогда сутки рыдал в подушку?

— Бьяно, пошли отсюда, — сказал Родриго, смерив чародейку взглядом, который напоминал о хадизарских "псах" в боевом бешенстве. Хуан помог полукровке встать, и друзья не столько повели, сколько поволокли шатающегося мага к выходу. Рокуэльцы посторонились, пропуская кабальеро, и Олсен с командором, которые до того успешно прятались за спинами офицерства, оказались на виду. Фабиан остановился. В голубых глазах юноши появился огонек.

— Бьяно, пойдем, тебе надо лечь, — Хуан деликатно подтолкнул полукровку к двери. — Пойдем, пойдем, выпьешь бульона, валерьянки...

Фабиан, зашипев, рванулся к Виктору. Свистнули когти, и аргассец отшатнулся с располосованной щекой. Олсен вжался в стену.

— Что, щенок, бесишься от недотраха? — усмехнулся Робийяр, зажимая порезы перчаткой. — Любовник бросил, да еще и сбежал, видать, подальше от такого ангельского нрава.

— Скотина! — зарычал Родриго, подхватывая оседающего на пол мага.

— Правдивая скотина, отметьте это, идальго, — отозвался Виктор, перчатка стремительно намокала.

— Кабальеро! Пошли вон! — рявкнула магисса. Дель Мора поднял вяло дернувшегося Фабиана, перекинул через плечо и вышел вон, напоследок полоснув Феоне ненавидящим взглядом.

Спасаясь от жаркого рокуэльского солнца, дамы задернули окна плотными зелеными шторами. Тонкие лучики света, пробивающиеся между полотнищами, скользили по шелковым платьям и крутым локонам (плод усилий куаферов и щипцов), по грифу арфы и золотому тиснению на обложке книги, которую вполголоса читала младшая фрейлина.

Графине Вальдано было невыносимо скучно. Она сидела в кресле посреди комнаты, рассматривала гобелен с картиной галантного содержания и старалась, чтобы взгляд не казался совсем уж остекленевшим.

Гобелен был единственной дозволенной радостью. По причине своего официально продолжающегося траура Анжела не могла присутствовать при дворе, выезжать в театр или на охоту; даже прогулки дозволялись только в церковь. Нарядные платья тоже полностью исключались, равно как и любое светское общение в доме. Что же до Вероны, которая раньше скрашивала одиночество и скуку сестры, то, став женой томоэ, она переехала в Эспинолу. Миро отпускал Верону на три дня в неделю в Ромоллу, но что было делать в остальные четыре?

Анжела пошевелилась в кресле, и маленькая рабыня-негритянка принялась махать на госпожу опахалом с удвоенным усердием. Девушка раздраженно отодвинулась. В последнее время ее снедала неясная тревога, аргасске постоянно казалось, что она забыла про что-то очень важное, но, несмотря на все усилия, она так и не могла вспомнить — что именно. Поскольку заняться было нечем, а заунывное брякание арфы вперемешку с бубнежом чтицы нагоняло тоску, Анжела снова задумалась над провалом в памяти. Кажется, она говорила об этом с Феоне и Вероной... Волшебница тоже хороша — смылась с отрядом на поиски Рамона, и до сих пор ни ответа, ни привета...

Графиня дернулась в кресле, как укушенная, резко выпрямилась и уставилась на гобелен загоревшимися глазами.