Горный ключ - 1

ГОРНЫЙ КЛЮЧ

...Его куда-то несли. Тело мучительно ныло, над головой покачивался темный потолок, то уплывая вдаль, то нависая угрожающе низко, то покрываясь багровыми пятнами, а то и вовсе исчезая. Вокруг шуршал многоголосый тревожный шепот. Он все шелестел и шелестел, нудел, как пчелиный рой, плыли над головой балки и своды, и было очень больно... Там, внутри, где-то в груди, и эта боль разгоралась все сильнее и сильнее, будто костер, поглощая без остатка. Он не понимал, где он сейчас, и что за голоса вокруг, и кто тащит его на руках куда-то вверх, и вверх, все время вверх, и почему же они никак не оставят его в покое?..

Боги, как больно, как невыносимо больно... За что?! За что он сделал это с ним? За что?..

Взгляд затянуло влажной пеленой, но даже сквозь нее он заметил светлый размытый прямоугольник впереди. Юноша мотнул головой, протестующе застонал. Кто-то тут же наклонился к нему, обдал запахом пота, пыли и пороха, забубнил успокаивающе. Полукровка отвернулся. Свет полоснул по глазам, но тут же затуманился: идальго бережно опустили на мягкое, вытянули из-за пояса пистолет, отстегнули шпагу, потом опять подняли, сняли камзол, и все мельтешили, и мельтешили кругом, и шуршали, и шелестели, и топтались вокруг, а внутри было все больнее и больнее. Боги, когда же его оставят в покое?! Когда его снова уложили, он облегченно закрыл глаза, но над ухом звякнуло, забулькало, и губы вдруг охолодил край стакана. Юноша снова отвернулся, ему снова ткнули в рот стаканом. В боли вспыхнула искра гнева и ярости. Кто-то подсунул под голову кабальеро руки и приподнял ее, пришлось опять открыть глаза — перед ним плавал стакан, полный какой-то мерзкой жидкости. Да что они все время лезут к нему?! Полукровка наотмашь ударил по стакану. Раздался короткий крик, стакан пропал, зазвенело разбившееся стекло, и плеснула вода.

— Пошли вон!

Они никонец-то ушли, только прошуршала ткань, и наступила блаженная, сладкая темнота. Он повернулся на бок, зарылся лицом в подушку и свился в клубок вокруг своей боли.

Северный замок, апрель 1627 года.

Фабиан лежал на кровати поверх покрывала так тихо и неподвижно, что Феоне показалось, будто он крепко спит. Отросшие волосы юноши падали на лицо, закрывая его почти до губ. В русых прядях запутались щепки от досок. Феоне сделала шаг к кровати, ресницы полукровки слабо дрогнули, и он медленно открыл глаза. Сквозь пелену спутанных волос он несколько секунд отрешенно смотрел на вошебницу, а потом снова опустил веки. Чародейка наклонилась, рассматривая бледное, истончившееся, словно восковое лицо, на котором, как следы от поцелуев, багровели ссадины. Щеку пересекала глубокая узкая рана, в уголке губ запеклась кровь. Казалось, что юноша не просто упал с эшафота, но и провалялся под обломками не меньше недели: запавшие щеки отчеркнули линию скул, нос и подбородок заострились, а под глазами легли серовато-сиреневые тени. Феоне подцепила пальцем подбородок юноши, и его рука, бессильно лежавшая на покрывале, вдруг конвульсивно сжалась в кулак.

— Только попробуй, — вполголоса предупредила магисса, запустила руку в волосы кабальеро и потянула вверх, заставив его оторвать голову от подушки. — Так и будешь хныкать?

— Мне больно...

— От этого не умирают.

Фабиан снова открыл глаза, но не попытался вывернуться из жестких пальцев волшебницы или поглядеть ей в лицо.

— Что вам надо от меня? — с отчаянием спросил он. Феоне покрепче вцепилась в волосы и рывком запрокинула голову кабальеро назад. Спасаясь от боли, юноша приподнялся, потом сел.

— Решил с тоски уморить себя голодом? — магисса кивнула на остывшие блюда.

— Пусти... — прошептал Фабиан. — Пусти...

— Будешь есть? — с угрозой спросила Феоне.

— Пусти... пусти меня... Мне больно, отпусти! — Феоне неожиданно разжала пальцы, и юноша скорчился на кровати. — Так больно...

Волшебница задумчиво качнулась с каблука на носок, сузила глаза, рассматривая полукровку волшебным зрением. Потом подошла к столу с едой и протянула над тарелками руку. Остывшие еще сутки назад блюда подогрелись и задымились.

— Ешь, — приказала чародейка.

— Не хочу...

— Не успел проголодаться? — ехидно спросила Феоне.

— Просто не хочу. И не могу. Мутит, — Фабиан брезгливо потянул носом, поморщился и тронул пальцами ссадины на лице.

— Я бы тебя еще и не так отделала за все твои художества, — сказала Феоне, оторвала от цыпленка ножку и протянула идальго. — Ешь! Тебя мутит от голода.

Кабальеро неуверенно посмотрел на мясо, взял в руки ножку и надкусил, стараясь не принюхиваться. Прожевал, с усилием проглотил и прижал ладонь ко рту, словно его тошнило. Чародейка неторопливо и пристально изучала идальго. Отчего такая бледность, слабость и одновременно полное нежелание есть? От нервного отрясения? С горя? Или дело в тонкой зеленой дымке, которая окутывала силуэт юноши, стоило взглянуть на него вторым зрением?

— Где Рамон? — спросил Фабиан, не поднимая на нее глаз.

— Нету его. Ушел и не вернулся, — волшебница отошла к окну и скрестила руки на груди. — Замок уже обыскивают.

Полу-оборотень чуть слышно вздохнул, расставаясь с надеждой на то, что ему померещилось.

— Думаешь, не найдут? — уточнила магисса. Бьяно покачал головой.

— Но почему он сбежал?

— Кто ж знает, что может придти в голову сумасшедшему.

Идальго слабо вздрогнул.

— Как? — насмешливо воскликнула Феоне. — Неужели от вашего взора укрылся настолько заметный факт?

— Но ведь он сбежал от меня...

— Не пори чушь, — фыркнула магисса. — Он удрал просто потому, что ему здесь изрядно надоело.

— Он знал, что я здесь. Знал и все равно ушел...

— Может, не заметил.

Фабиан скривил губы.

— Ну да, раньше всегда замечал.

— Значит, не узнал.

Юноша сжал кулак, комкая простынь, и вдруг швырнул цыплячью ногу через всю комнату, принялся остервенело вытирать пальцы салфеткой. Феоне хмыкнула: истерика соперника проливала целебный бальзам на ее сердце. Впрочем, злорадство не помешало магиссе заметить зеленые искры, сверкнувшие в потемневших глазах полукровки.

— Это они! Они с ним что-то сделали! Клянусь, если только узнаю...

— Не "если", а "когда", — поправила Феоне. — Я непременно их всех допрошу, но главным тут был Месмер, а его сейчас даже телепатически допрашивать бессмысленно.

— А ты попробуй не телепатически.

— Я же говорю — бессмысленно! Он страдает.

— Да с чего бы это? — прошипел Фабиан. — Совесть негаданно проснулась?

— Нет. Он потерял способности, полностью и необратимо.

Кабальеро поперхнулся.

— Что, правда?..

— Правда.

— Наверняка прикидывается.

— Дон Эрбо! — прикрикнула чародейка. — Не будьте ослом! С магом такое может случиться, если он бросает все силы на то, чтобы выжить. Рамон его едва не убил.

— Жаль. Что едва.

— Идиот малолетний! А кто нам, по-твоему, тогда расскажет, что они с твоим томоэ такого сделали, если он даже тебя видеть не хочет?!

Губы Фабиана задрожали. Магисса, прищурившись, смотрела на него, словно ждала, что он наконец сорвется и выдаст ей какую-то тайну...

— Действительно, очень интересно, — вкрадчиво промурлыкала она, — почему эмпат сбежал от своего ключа? Или это больше не ключ?

Юноша склонил голову.

— Что же ты не позовешь его? — шепнула чародейка и наклонилась к самому уху полукровки, почти физически ощутила, как он болезненно вздрогнул и закусил губу. — Давай, зови, ты же хвастался мне, что можешь сделать это в любой момент!

— Он больше не отвечает, — глухо сказал Фабиан. Феоне отстранилась. Ее соперник собрался в клубок, обхватив себя руками.

— Но ты знаешь хотя бы, жив он или нет?

Русая голова отрицательно качнулась.

— Я его не чувствую... Совсем, — узкая ладонь юноши коснулась груди. — Там, где была связь... там ничего нет. Только очень больно...

Феоне погладила кабальеро по макушке.

— Бедный, бедный мальчик, — насмешливо сказала она. — Ты так страдаешь!

Фабиан вскинулся и оттолкнул ее руку. Волшебница, посмеиваясь, наклонилась к полукровке и вкрадчиво выдохнула ему в ухо:

— Я бы на твоем месте очень постаралась, малыш. Ты напичкан магией Айна Граца по самые уши, так воспользуйся ею! Учти, если польза от тебя опустится до нуля... я не буду щадить твою нежную ранимую душу. И с превеликим удовольствием сверну тебе шею, но перед этим детально объясню твоим приятелям, чем и как ты занимался со своим обожаемым опекуном!

Чародейка прошлась по камере от двери к окну, словно проверяя, не вырыл ли заключенный за ночь подкоп, потом круто повернулась на каблуках и уставилась на Месмера. Бывший маг сидел на стуле, обхватив голову руками, тупо смотрел в стену и в целом не производил впечатления человека, способного на такие активные действия.

— Луи, — мягко позвала его Феоне. — Ты меня слышишь?

Луи вздрогнул, отвел взгляд от стены, так же тупо поглядел на женщину и снова уставился на трещину в побелке. Магисса провела ладонью по лбу. Феоне всегда была плохой утешительницей, да и что она могла ему сказать? Месмер лучше всех понимал, что с ним случилось и почему. Тем более, что на жалость к обездоленному коллеге у Верховной рокуэльской волшебницы просто не было времени. Через сутки-двое Ординария подымет хай до небес по поводу беззаконных действий рокуэльской гвардии и Верховной волшебницы лично, и к этому времени на руках у Миро должны быть достаточно весомые козыри.

— Луи, я не задержу тебя надолго. Ответь только на один вопрос: разрушить связь эмпата и ключа в одностороннем порядке — можно или нет?

— Да почем я знаю, — тихо отозвался Месмер спустя две минуты, когда Феоне уже стала терять терпение вместе с надеждой на ответ.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— Иди в задницу, — так же безучастно посоветовал Луи, уперся локтями в стол, снова сжал голову ладонями и закрыл глаза.

"Нашел время скорбеть об утраченном," — раздраженно подумала магисса.

— Луи, подумай хорошенько. Только ты знаешь, что именно вы сделали с Рамоном и почему он сбежал. Чем скорее мы его найдем, тем снисходительнее отнесется к тебе его сиятельство.

— Зачем? — бесцветно спросил Месмер. — Зачем мне его искать?

— Хотя бы для того, чтобы томоэ не потребовал твоей смертной казни, — терпеливо объяснила Феоне. — Разве ты хочешь кончить жизнь на костре?

— Ты уберешься отсюда или нет?! — рявкнул Луи, грохнув по столу кулаками. Волшебница на всякий случай отступила и протянула:

— Я не понимаю, на что рассчитываешь. На Ординарию? Да на что ты ей теперь сдался — без способностей, без Рамона, без обещанных открытий? Тебя обвинят в том, что ты выдал расположение секретного ординарского замка, а так же нанес непоправимый ущерб репутации Ординарии, и сбросят в отбой. Я, в общем-то, и не сомневалась, что Ординария тишком проводит запрещенные опыты, но одно дело — моя уверенность, а другое — воз улик в суде.

Феоне замолчала и с досадой обнаружила, что, пока она произносила свою речь, единственный слушатель снова впал в полную прострацию.

— Месмер! — чародейка схватила его за плечи и принялась трясти, как грушу. Комиссар вдруг выпрямился, вскочил и врезал магиссе кулаком в лицо. Женщина совершенно не ожидала атаки; ее отбросило в угол, где она запнулась о ножку шкафа, привалилась к стене и осела на пол. Сквозь пальцы обильно и густо текла кровь. Феоне подняла глаза на собеседника. Месмер стоял над опрокинутым стулом, судорожно стиснув руки, и по его телу пробегала частая дрожь. Ноздри трепетали, лицо было искажено невыносимой мукой.Одна мысль, что он навсегда лишился дара, да еще и по своей вине, жгла мага, как огнем. С извращенным удовольствием растравляя свои раны, Месмер глядел, как Феоне оперлась о стену, уселась поудобнее и приложила ладони к разбитым носу и губам. Кончики пальцев волшебницы мягко засветились, и через несколько секунд о неприятном инцинденте напоминали только влажные пятна на ее камзоле.

— Надо ли понимать это как полный и безоговорочный отказ от сотрудничества? — глухо поинтересовалась чародейка. Месмер всхлипнул, опустился на пол и уткнулся лицом в локоть. До женщины донеслось слабое поскуливание.

— Ну же, Луи, не раскисай — он ведь и убить тебя мог. А так ты жив, здоров, в своем уме, тебе только тридцать пять (на вид, по крайней мере) — чего ты плачешься?

У бывшего мага вырвалось сдавленное рыдание. Феоне вздохнула.

— Я хочу сказать, что многим приходится куда хуже, чем тебе. Чем рыдать, подумай лучше о своем будущем.

— Зачем? — хрипло буркнул комиссар. — Какая разница, что со мной будет дальше?

Месмер поднял голову, и Феоне цокнула языком — плачущие мужчины ее всегда раздражали.

— Луи, возьми себя в руки! Ты можешь читать лекции, можешь пойти в разведку, на государственную службу...

— Я смертный! — заорал Луи, двинув по столу кулаком. — Я всего лишь простой смертный, можешь ты это понять?! О боги! — прохрипел он с отвращением, и его передернуло. — Всего-навсего смертный, даже не человек, так — ничтожная тварь! Да лучше умереть! Боги, за что, за что?!

Месмер закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— За чрезмерное любопытство, полагаю, — пробормотала Феоне, встала и отряхнула камзол. Она не знала, чем тут можно помочь и как утешить. Случись такое с ней — волшебница не была уверена, что ей бы удалось сохранить ясный рассудок. В иное время магисса не стала бы препятствовать комиссару, буде он захочет распрощаться с жизнью, но сейчас Месмер был слишком ценным свидетелем. Ну что ж, в конце концов, телепатические допросы неизбежны. Чародейка вышла из комнаты, кликнула стражу и распорядилась:

— За господином комиссаром следить в оба глаза! Особенно — за тем, не вздумает ли он наложить на себя руки. Если что — привязать к кровати, поить-кормить насильно. Вопросы?

— Никак нет, ваша светлость!

Дверь содрогнулась от тяжелого удара.

— Если их милость изволит биться головой о стену, — раздумчиво отметила Феоне, — дозволяю умеренное рукоприкладство. В рамках пинка под ребра.

Темные глаза гвардейцев мрачно сверкнули: бывший томоэ по-прежнему пользовался у рокуэльцев любовью и уважением.

— Ваша светлость! — воскликнул один из солдат, заметив кровавые пятна на ее одежде. — Этот, что же...

— Ерунда, — небрежно отозвалась магисса, шевельнула бровью, и пятна исчезли. — Господин комиссар совершил неудачную попытку самоубийства.

Феоне пошевелила носком сапога обломки кресла. В комнате для опытов еще не успели убрать все последствия графского гнева.

— Что это? — спросил Руи, вытягивая из общей кучи подлокотник, болтающийся на ременной петле.

— Что это? — брезгливо бросила Феоне Олсену.

— Кресло, к которому пристегивали подоп... Рамона, — покорно ответил эмиссар. Дель Мора швырнул обломок обратно и вскочил, торопливо вытирая руки об одежду.

— Гадство, — прошипел юноша. Хуана передернуло, рокуэльские офицеры, которые тоже были свидетелями при обыске, зашептались.

— А вон то? — Фоментера указал на бронзовые оплавленные подставки по углам комнаты.