Zemlya za okeanom(plus9)

Вильямс и Андерхилл отстреливались сквозь узкие щели между бревнами и через дымоход. Андерилл убил одного из нападавших первым выстрелом, что несколько остановило натиск. Так как пороховой дым указывал на их позиции, то двое чероки после выстрелов отпрыгивали на безопасное расстояние. Когда битва закончилась, они обнаружили, что почти все пули ложились в предлах полвершка от отверстия дымохода, а некоторые пролетали сквозь щели и впивались в стены хижины.

В разгар перестрелки из амбара к дому выбежал Лафайет Вильямс. Он вернулся из Чукалиссы поздно ночью и чтобы не беспокоить остальных забрался спать на сеновал. Младший Вильямс говорил, что якимы пытались поджечь амбар, но влажные от недавнего дождя бревна не разгорались. Лошадь Андерхилла находилась в амбаре и ей перерезали глотку, а также угнали дюжину лошадей Вильямса, которые паслись на ближнем поле.

Двое юных сыновей Даниэля Карлтон, отгонявшие скот на пастбище, услышали нестихающую стрельбу и сообщили о том отцу, который поспешил передать эти новости в Чукалиссу. Здесь, несмотря на название (Чукалисса означает "Большой Город") немногие способно было откликнуться на зов о помощи, но, тем не менее, наспех были собранны все наличные силы в количестве 28 воинов, которых возглавил Олдермен Карлтон. Этот небольшой отряд быстро выдвинулась к осажденной ферме. Якимы, заслышав их приближение, отступили в густые заросли и там ожидали неизбежной стычки.

Заросли с большими деревьями и густым подлеском были отличным естественным укреплением для внезапного нападения. Едва атакующие оказывались в пределах двух саженей друг от друга, как сражение превращалось в серию индивидуальных схваток, когда один человек бился с другим среди густой чащи. Обычно после единственного выстрела противники вынуждены бывали сражаться с помощью ножа или же используя свои ружья в качестве дубинок, а то и просто схватываться врукопашную.

Кликитаты не только превосходили чероки численно, но и позиция их в лесистом районе была весьма сильной. Ополченцам пришлось отойти. В коротком, но кровавом бою, были убиты Олдермен Карлтон, Лот Видден и Вильям Паркер, а еще трое — ранены. Из якима погиб один. С ним в рукопашную сцепился Вильям Макулла, а Даниэль Карлтон, увидев это поспешил на помощь и перерезал врагу глотку.

После краткого отдыха чероки, получившие подкрепление с окрестных ферм, изготовились к бою. 26 октября отряд из 45 человек под командованием лейтенанта милиции Джона Паркер выступили вдоль реки на поиски враждебных якиима. На следующее утро пять человек были оставлены для охраны лошадей, один послан за провизией, а остальные продолжили охоту за неуловимым врагом. В 10 часов утра лагерь якима был обнаружен и стремительный натиск оставил полусонным часовым мало шансов предостеречь своих товарищей. Но два выстрела, которые успел дать караул, взбудоражили якимов и они бросились искать укрытия в лесу или же пытались переплыть реку. Посреди потока был застрелен военный вождь Вавукчя, но его брат Вияпнут сумел спастись, нырнув со своего коня и проплыв под водой к покрытому густыми зарослями противоположному берегу.

Едва оправившись от первого шока, якимы открыли меткий ответный огонь. Высокий обрыв противоположного берега реки служил им опорным пунктом. Выстрелы оттуда убили Джорджа Хоуэлл и Роберта Прайн и ещё троих ранили. Видя, что они контролируют отсюда ход боя, некоторые из якима двинулись за реку, надеясь обстрелять противника с фланга. Лейтенант Паркер, чьи силы сократились до 34 боеспособных человек, решил отступить, унося раненых. В заранее назначенном сборном пункте раненые получили медицинскую помощь, а отряд пополнился свежими силами. Убитых тоже вынесли с поля боя и доставили в Чукалиссу.

Подкреплённым отрядом была сделана ещё одна попытка перехватить якима. Поиски заняли два дня. Было найдено тело пораженного пулей якима, укрытое брезентом с фургона, следы крови, оставленные убитыми или ранеными, но ни одного живого воина. К 30 октября все воины чероки прекратили преследование и вернулись в Чукалиссу."

Паркер объявил, что одержал победу и заявлял некоторое время спустя, что убивать воинов якима было так же легко, как отстреливать уток. Однако первая стычка близ дома Тиллиса определённо была поражением чероки. Трое их рассталось с жизнью, а когда местонахождение якима было обнаружено, атаковавший их отряд был отброшен с потерями. Наконец, когда были собраны крупные силы, противника просто не смогли найти.*(6)

Правитель Орегонской конторы Ротчев имел достоверную информацию и, получив на то согласие главного помощника правителя, отправил в помощь чероки квартирующий в Ново-Архангельске 4-й эскадрон 1-го Американского драгунского полка, придав ему два фунтовых фальконетов из крепостной артиллерии. Всего в состав отряда входило: 128 драгун при шести офицерах и девяти артиллеристах. Командовать в этом походе должен был командир эскадрона капитан Воеводский.

"Шли мы ускоренным маршем. Более 100 верст за 2 дня по левому берегу Орегона... Реку форсировали выше порогов с помощью вишрамов, которые не участвовали в бунте. Далее мы шли по землям ковлиц (та-ва-л-лиц), также мирным. Однако Лев Григорьевич (Воеводский) предусмотрительно отправлял вперед эскадрона авангард в составе полувзвода, который постоянно ехал в полуверсте от основных сил. Подобная, как мне тогда казалось, излишняя предусмотрительность не спасла нас от засады, но позволила достойно принять бой.

9 ноября, на 4 день похода, в 14-30, мы услышали вдруг впереди выстрел, а затем целый залп. Позже пленные рассказывали, что главный вождь кликитатов Канаскит, который командовал засадой, не хотел воевать с русскими. Он говорил, что их враги чероки, но молодые воины, завидуя успехам союзников якимов, начали терять терпение, и когда уже показался наш эскадрон, прямо сказали: решай, с нами ты или против нас. Поняв, что сама его жизнь висит на волоске, Канаскит сказал: "Я вам покажу", и занял позицию за сосной в десяти саженях от тропы. Остальные воины залегли в траве, которая отросла высоко. Когда прапорщик Силин поравнялся с тем местом, где засел Канаскит, вождь поднял ружье, тщательно прицелился и сделал первый выстрел, которым поразил его прямо в сердце. В следующее мгновение были убиты все нижние чины авангарда.

Не зная, что там происходит, мы изготовились к обороне, ожидая увидеть отступающий авангард, но взамен того появились сотни воющих дикарей. У нас почти не оставалось времени, чтобы выстроить солдат в линию и подготовить свою артиллерию. Контратаковать мы тоже не могли. Засада была устроена в на редкость удобном для индейцев месте. Тропа, по которой двигался эскадрон, пролегала по редколесью, но почва вокруг была так плотно усеяна камнями, что проехать там верхом, даже шагом, было почти невозможно.

Враг быстро наступал, стреляя на ходу и укрываясь за толстыми стволами. Кликитаты рассыпались по нашим флангам, образовав круг шириной в дистанцию прицельного выстрела. Наши драгуны открыли ответный огонь, фальконеты осыпали неприятеля картечью. Перестрелка продолжалась около часа и индейцы были вынуждены отойти.

Этот час дорого обошелся нашему отряду: 6 убитых, среди них поручик Данилевский, и более 20 раненых. Хуже всего, что мы лишились почти всех коней. Сами мы, и нижние чины, и офицеры старались, как и индейцы, укрываться за стволами деревьев. Но стволы те не давали защиты коням и многие из них, раненые пулями и испуганные, начали метаться ломая при этом на камнях ноги. Так что и отступить теперь мы никак не могли. Индейцы тут же настигли бы нас, пеших.

Пока дикари раздумывали и совещались, нападать ли им на нас снова, а происходило это неподалеку, так что мы ясно слышали голоса вождей, обращавшихся к своим воинам, капитан скомандовал строить укрепление в виде бруствера из поваленных сосен и туш убитых наших коней. С оставшихся коней сняли седла и также вложили в бруствер. Тогда впервые обрадовался я, что так долго не производилась в эскадроне замена старых седел, чьи пуки давали надежную защиту даже от пуль.*(7) Туда же приспособили все наши эскадронные и артельные фуры кроме патронного ящика и одного полуфурка полного пороху что везли мы для союзных чероков. Их укрыли как можно лучше, но все же так открыто, что оставалось молиться чтобы шальная пуля не взорвала все на воздух...

Затем индейцы пошли во вторую атаку, которая была еще яростнее первой. Их боевые кличи, эхом разносившиеся меж деревьями, треск их ружей слились в одну ужасную музыку. Капитан скомандовал "Пли!" когда индейцы были саженях в 50 от нас. На большей дистанции стрельбе мешали деревья. На первую волну атакующих обрушилась стена пуль и картечи заставив их отпрянуть и отскочить назад. Но тут-же индейцы, сквозь дым и огонь, продолжили пробиваться к нашему, сметаного на живую нитку, редуту. Еще несколько секунд и самые везучие из них стали запрыгивать на бруствер, которая была высотою не более 5 футов. Здесь они и были окончательно остановлены. Каждый индеец залезший на бруствер был либо застрелен, либо заколот штыком.

Несмотря на кровавую неудачу, кликитаты скоро пошли на новую атаку. Одна штурмовая волна за другой понеслись на редут, чтобы тут же, еще более поредевшей, отпрянуть назад. Длилось это не более четверти часа, но на каменистой земле вокруг редута осталось лежать множество тел, где поодиночке, где друг на друге. Но и для нас эта атака оказалась еще смертоноснее первой. Когда дикари наконец отступили было убито 13 нижних чинов, 2 унтер-офицера, подпоручик Нагель и капитан Воеводский. Пуля попала ему прямо в лоб и умер он мгновенно. Многих из наших смерть настигала, когда они, стоя на коленях или лежа за бревнами, неосторожно высовывали голову. Пули поражали их в лоб или в шею. Раненых было более 30 и среди них подпоручик Кученев и прапорщик Брещинский. Меня также ранило стрелою в плечо.

Командование отрядом принял поручик Пушкарев. Выходец из солдатских детей, он, равный мне по чину, он был почти вдвое старше и опытнее, участвовал еще во французской компании и считался самым положительным и основательным офицером в эскадроне.

Начинало смеркаться. После канонады стояла тишина, прерываемая стонами раненых и стуком шанцевых инструментов и топоров. Мы продолжали укреплять свою маленькую крепость, в краткие минуты отдыха забываясь сном прямо на земле...

Атака началась когда до рассвета оставалось еще некоторое время но самая темная пора ночи уже миновала. Контуры противоположной стороны редута стали выступать из мрака и тут дикий вопль расколол тишину. Но индейцы не смогли воспользоваться фактором внезапности, который мог бы стать решающим. Когда из темноты, одна за другой, стали появляться тени и с криками бросаться на бруствер, раздался залп. Залп этот дал превосходный результат, положив большинство бегущих в первых линиях. Их не спасла темнота. Все ружья были заряжены на картечь, по 8 пуль на ствол, и пространство перед бруствером было буквально простегано свинцом. Индейцы отпрянули и это позволило нам сделать еще два залпа затратив на них менее четверти минуты. Этого удалось достигнуть путем нарушения устава. Петр Карпович (Пушкарев) приказал перезаряжать по индейски, когда сразу после выстрела, не прочистив ствол, засыпают заряд и уплотняют его не шомполом, а с силой ударив прикладом о землю так, что картечины сами уминают порох. Затем остается только натрусить порох на полку и стрелять. При такой методе, разумеется, трудно дострелить даже на 20 саженей, да и стрелять вниз нельзя. Картечь тут же выкатится из ствола. Но мы то стреляли почти в упор...

Третий залп оказался последним. Сказалось огромное превосходство индейцев в численности. Они превосходили нас примерно 15 к 1 (точно известно, что их было около двух тысяч).

Фальконеты сделали второй залп и с этого момента началась полнейшая неразбериха, напоминающая беспорядок, который творится в разоренном муравейнике: ... та же суета и отсутствие всякого смысла — за исключением разве что стремления снова и снова убивать.

В современной войне большинство раненых и практически все убитые на поле боя становятся жертвами огнестрельного оружия. Длительные рукопашные схватки с белым оружием, штыками и прикладами нередко романтически представляют как явление вполне обычное. Ничто не может быть дальше от истины... Если же в кои то веки солдаты скрещивают штыки один на один, такие схватки крайне редки и продолжаются каких-нибудь несколько суматошных секунд. Это же предрассветный бой оказалось редким исключением. Все мы оказались втянуты в кровавый водоворот сражения за свою жизнь. Помню как я выстрелил из пистолета в здоровенного индейца с топором в руке, а затем всадил штык в грудь другого. Далее началась та страшная круговерть, когда из всего прожитого остаются какие то мелькающие вспышки: блеск стали, оскал зубов из под красно-черной маски боевой раскраски (значит уже рассвело).

Когда, как то внезапно, этот страшный бой закончился стояло уже ясное утро. Индейцы отступили и к счастью более на нас не нападали ибо всех способных держать оружия осталось на один неполный взвод. Артиллерийская команда, набраная из компанейских работников, была вырезана полностью. Индейцы, перелезая через бруствер, первым делом кидались к пушкам, считая их самой завидной добычей. Уцелел только их командир, компанейский приказчик Андрей Гепнер, да и то потому, что еще вечером был ранен пулей в голову и лежал у пороховых ящиков.

Поручик Пушкарев лежал без памяти после удара топором в голову (врачи говорят что выжил он только чудом). Подпоручик Кученев сильно мучился от страшной раны в живот и смерть его была близка. Я с трудом держался на ногах но вынужден был принять командование тем, что осталось от эскадрона, так как прапорщик Брещинский также получил три раны и других офицеров в отряде не осталось.

Утешало лишь то, что индейцам досталось много больше. Наше укрепление превратилось в могильный курган. Местами трупы лежали сплошь, устилая землю своеобразным ковром... деревья, за которыми во время боя прятались индейцы, были просто изрыты пулями и картечью...

Около полудня часовой сообщил о приближении парламентера. Им оказался вождь Канаскит, шедший в одиночестве со знаком мира — пучком белых перьев насаженной на палку. Мне, также в одиночестве, пришлось выйти ему навстречу, ведь зайдя за редут Канаскит тут же увидит нашу малочисленность и бессилие.

Вождь приветствовал меня по русски, а выслушав ответное приветствие перешел на чинук. Красноречиво повосхищавшись некоторое время мужеством драгунов Канаскит напомнил мне, что христианский долг запрещает издеваться над мертвыми телами, снимая с них скальпы и просил разрешить достойно похоронить павших воинов. Себя вождь предлагал в качестве заложника-аманата.

Я слышал истории о том, как приказчики Компании, после победы над индейцами, с выгодой продавали скальпы убитых врагов их родственникам. Но знал также и об отрицательном отношении к такому обычаю правителя (Этолина) и епископа (Вениаминова). Ответ мой звучал так: