— Это случилось к вечеру прошлого дня... Наша 'Пантера' находилась на краю поселка. Когда русские пошли в наступление, мы подбили два танка, их штурмовики залегли, бой затихал. Вы в это время что-то кричали русскому сержанту, который стоял у ворот и держал на руках маленькую девочку. И тут раздался страшный взрыв. Оказывается, с тыла, со стороны соседнего поселка, нас обстреляли из орудий. Это было полной неожиданностью.

Взрывной волной и вас, и сержанта разметало по сторонам.

Я и ефрейтор Брайнер бросились к вам на помощь, несмотря на приказ лейтенанта Эберта немедленно уносить ноги. Вы были сильно контужены и находились без сознания. Кроме того, осколком вам задело ногу. Было много крови.

— Подожди, ефрейтор, — перебил Степана Франц, приподняв голову. Голос немца дрожал от волнения. — Девочка... в руках у русского сержанта была девочка. Что с ней? Она жива?

— Да, господин капитан. Девочка жива, — соврал Степан. — Жива. Ни царапинки. Ее прикрыл собой русский сержант. Выжил ли он сам, не знаю. Вас всех тряхануло основательно. А девочка жива. Собственными глазами видел, — Криволапов осознано пошел на обман, чтобы угодить командиру. В действительности в пылу боя он ничего не помнил. — Ее подхватила какая-то старуха и унесла домой. Только можно удивляться смелости этой старухи. Откуда силы взялись? Под пулями она подхватила девочку и понесла.

— За эту новость получишь Железный крест, — проронил Франц и благодарно дотронулся до плеча Степана. — Ты меня очень обрадовал. Это моя дочь, Криволапоф.

— Я догадался, господин капитан, — Степан улыбался, его глаза горели от похвалы. Краешки губ Франца также разошлись в улыбке.

После небольшой паузы Степан робко произнес:

— А та девушка, что стояла с вами, была вашей женой?

— Да, Криволапоф, эта была моя жена, — тихо ответил Франц, не делая замечания за нетактичный вопрос. — Правда, мы не сумели обвенчаться. На то была причина... Она погибла из-за меня...

— Погибла? Жалко, красивая девушка. Вы, наверное, сильно любили ее, раз мы оказались в этом поселке?

— Все, ефрейтор, хватит об этом говорить, — Франц резко пресек подчиненного, подавив в себе грустные мысли. — Докладывай, что произошло дальше.

— Дальше нам просто повезло, — оживился вновь Криволапов. — Мы сумели чудом оторваться от русских. Мы не пошли через Поляниновичи. Там ждала засада, оттуда нас обстреляли. На полной скорости, под дымовую завесу ушли вправо, а затем на север. Обогнули поселок Никоновичи и затерялись в лесу. Лейтенант Эберт дал радиошифровку. Время прорыва нам указали на пять утра. Я удивляюсь, как мы прорвались к передовой. Меня и сейчас колотит, когда я вспоминаю, как мы прорывались на заре. Обезумевшие русские бойцы до сих пор стоят перед глазами. Они шалели, видя наш танк, да еще со звездой, несущийся на полной скорости с тыла. Только когда мы смяли два поста у передовых траншей, русские стали стрелять.

Тем временем вступили в бой гренадеры. Но они нас подвели. Мы уже были подбиты... Криволапов тяжело вздохнул и замолчал.

— Это все?

— Нет, господин капитан, — Степан сжал кулаки, повертел опасливо головой. — Мне трудно говорить. Было очень страшно!.. Срочно покинув танк, мы попали в настоящий ад. Радист унтер-офицер Дортман был убит сразу. Пулеметная очередь прошла через грудь. Наводчик унтер-фельдфебель Хаас убит шальной пулей гренадеров. Мы только успели затащить вас в воронку, как вокруг изверглась земля. Русские гаубицы похоронили всех. Все полегли, кто оказался ранним утром в этой зоне. Две сотни гренадеров нашли здесь смерть. Все полегли, кроме лейтенанта Эберта. Он уполз стремительно вперед, оставив меня с вами. Выскочил он из этой заварухи или нет — не знаю. Лейтенант обещал вернуться за вами. Но до сих пор его нет. Скоро начнет светать. Он мне оставил ракетницу, вот я и выстрелил. Пусть знают там, что мы живы.

— А портфель? Где портфель с документами? — оборвал Степана Франц, вскочил и застонал от боли в правой ноге.

— Не видел я портфель, господин капитан! Ей-богу, не видел, — Криволапов перекрестился для убедительности. — Все так полыхало и взрывалось. Может, лейтенант прихватил?

— Черт! Свинья паршивая! Нацистский сопляк! Убежал, а командира оставил погибать. Каналья! — выругался Франц. — Выберусь, в полевой суд отдам мерзавца.

'Франц, хватит стонать, — зашумело в правом полушарии — в разговор вновь вмешался Клаус. — Принимай решение. Надо быстрее уходить отсюда. Скоро рассвет. Подсказываю. В сторону передовой разминирована полоса. Фонариком передай условный сигнал. У тебя получится с моей помощью. Дальше ползите от воронки к воронке. Отдыхайте в них. Вас заметят, придут на помощь и подберут. Но мне подсказывает профессиональное чутье, если выживем, жди сюрпризов от Эберта. Лейтенант — ярый нацист. Вы схлестнулись с ним. Он мстителен и обид не прощает. Поэтому действуй быстро, но будь осторожен. Если что, я на стреме'.

— Что будем делать, господин капитан? — отозвался Криволапов, когда Франц перестал ругаться.

— Помоги подняться и слушай приказ...

ГЛАВА 2

17 мая 1944 года. На участке фронта 18-й моторизованной дивизии вермахта.

Быховский район. Белоруссия

Начальник отдела 1-Ц штаба 9-й армии вермахта подполковник Кляйст в эту ночь не спал. Его цельная волевая натура не могла смириться с тем, что в служебных вопросах имеются белые пятна, неточности, разночтения.

В данном случае речь шла об армейской операции Glaube. Он лично участвовал в ее подготовке, был отчасти ответственным за ее проведение, имел к ней профессиональный интерес.

Куратором этой безумной идеи, глубокого рейда в тыл русских, был командир 41-го танкового корпуса генерал-лейтенант Вейдлинг.

Неясность для Кляйста состояла в том, как оценивать операцию, можно ли доверять разведданным, полученным от Арийца. Уж слишком много было вопросов к самому Арийцу. А жив ли он сам, чтобы развеять при встрече сомнения, он пока не знал.

Новый командующий армией генерал-лейтенант Йордан с нетерпением ожидал итоговый доклад об операции. Кляйст его подготовил. Но главные выводы не были сформированы. Эту работу он думал сделать утром, вспомнив хорошую русскую поговорку: 'Утро вечера мудренее'. В который раз перевернув свое худое тело на видавшем виды кожаном совдеповском диване, который ему постелили в служебном кабинете, он попытался уснуть, но его вновь постигла неудача.

Мысли об операции, об Ольбрихте, о полученных разведданных от Эберта, несмотря на физическую усталость, не хотели покидать его мозг и возвращали к событиям прошедшего дня.

'16 мая на рассвете на участке второй роты 76-го полка 18-й моторизованной дивизии была проведена завершающая стадия операции Glaube. Проведена отвратительно плохо. Русские были осведомлены о готовящемся прорыве группы и ждали его. Они, не зная точного времени и участка прорыва, в последний момент сумели определиться и, подключив самоходную гаубичную артиллерию, нанести массированный удар по коридору прохода. Две роты, обеспечивающие прорыв, во главе с оберлейтенантом Мельцером были полностью истреблены. Из группы разведчиков сумел выйти живым только один командир взвода лейтенант Эберт. Капитан Ольбрихт и сопровождавший его русский танкист, со слов Эберта, при выходе пропали.

Материалы, доставленные Эбертом, были обработаны и требовали анализа и перепроверки. Но как их перепроверишь? Документы явственно говорили о подготовке русских к масштабному наступлению на участке их армии.

Здесь и передвижение войск ночью, и ложные переправы, и батареи, и концентрация стрелковых частей во втором эшелоне, которые умело скрывались в землянках, и многие другие факты, указанные Эбертом.

Как результат рейда — трижды подчеркнутые выводы Арийца, что наступление русских по всему фронту начнется 23-24 июня. Основные удары по армии: первый — из Рогачева на Бобруйск, второй — из поселка Озаричи на Слуцк. Удары наносятся одновременно.

Это правда или дезинформация? Разве можно, задав такой вопрос, заснуть? И что удивительно, в главном штабе сухопутных войск этим разведданным не поверили. Откуда мол, и кто мог вообще принести такие новости? Кто такой Ариец?

Командующий группой армий 'Центр' фельдмаршал Буш также отнесся к разведданным скептически. Высылаемые на разведку летчики ничего нового не добавили. На всех участках фронта затишье.

Так что же это тогда, как не дезинформация?'

Кляйст громко зевнул, так и не смог прогнать тяжелые мысли, без желания поднялся с дивана. Надев хромовые сапоги, начищенные до блеска (он был педант во всем), достал сигарету из серебряного портсигара и прошелся в темноте к окну. Ночь была облачная, темная, но иногда проблескивали звезды. Он курил и думал, как поступить.

А задуматься было над чем.

К его потаенной радости — он и не знал, что так отреагирует, — неожиданно появился компрометирующий документ на капитана Ольбрихта. Лейтенант Эберт в ходе доклада высказал недоверие к своему командиру. Более того, он назвал его политически неблагонадежным, даже предателем великих идей фюрера. Им был написан рапорт, где он сделал смелое предположение о вербовке русскими капитана Ольбрихта. Свои выводы он сделал из следующих фактов. В Буда-Кошелеве при встрече с агентом на явочной квартире группа нарвалась на засаду. Чудом остались в живых только капитан Ольбрихт и русский танкист Криволапов. Остальные якобы погибли. Но могло быть иначе. Капитан всех сдал русскому Смершу.

Далее он, Ольбрихт, повел группу через поселок Поляниновичи якобы для встречи со своей выдуманной женой. Кто в это поверит? В деревенской хате он находился один пятнадцать минут. Что он там делал? Могла быть там встреча с русской разведкой? Да! Поэтому он и остался жив. И последнее: с ним постоянно находился русский танкист Криволапов. Явно агент Смерша.

В донесениях подчеркивалась дата наступления русских и удар по их оборонительным линиям двумя концентрированными силами. Документов на этот счет капитан не представил. Только его выводы.

— Это дезинформация русских, — подвел итог Эберт, — переданная через завербованного агента Ольбрихта.

'Каков шельмец этот Эберт! — мельком подумалось начальнику разведки. — На собственного командира батальона кляузу написал. И так у него достоверно получилось. А вдруг он прав?'

Но здесь есть и другая сторона медали, не учитывать ее — проявить близорукость. Как бы не попасть под пресс генералитета? Кляйст задумался.

'Если дать ход рапорту лейтенанта Эберта и доложить об этом в полицию безопасности, значит, вступить в войну с генералом Вейдлингом. Тот опекает Франца Ольбрихта, как собственного сына. Что делать? Что делать?' — Кляйст затушил сигарету и подошел к рабочему столу. Еще раз прочел донесение Эберта. '

Что ему выгодно? Ему лично что выгодно? Конечно, второй случай. Если все подтвердится, что указал Эберт, а в гестапо умеют выбивать показания, то он утрет нос и генералу Вейдлингу, и выскочке Ольбрихту, если тот окажется жив. В генштабе вермахта не поверили донесениям Арийца. Почему он должен верить? А вот дезинформация — это ход конем. И здесь он поставит мат. Все провалы групп, ранее подготовленные им, можно списать на Ольбрихта. Вот где выход!'

Подполковник заложил руки за голову и потянул спинными мышцами. От удовольствия крякнул. В это время раздался длинный тревожный звонок.

'Кто это может быть?' — дернулся Кляйст от неожиданности и бросил взгляд на часы. Было три часа ночи. Рука нехотя потянулась к трубке.

— Слушаю, — глухо выдавил он.

По мере получаемой информации долговязая фигура Кляйста выпрямлялась и вытягивалась в шпалу. На лице серо-землистого цвета — абверовец безудержно курил — появились красноватые пятна. Маленькие бесцветные невыразительные глаза блестели в предвкушении интриги.

— Наблюдать! Пока только наблюдать! — завизжал радостно он. — Будут выходить, оказать помощь и под усиленным конвоем сопроводить ко мне. Исключить любую попытку к бегству. Удержать силой. Доставить только живыми. Исполняйте, капитан.

'Вот и настал мой час, — ухмыльнулся злорадно Кляйст, заерзав маслами в кресле. — Какая удача! Все огрехи спишу на этого выскочку...' — пальцы нервно забарабанили по столу, потянулись к портсигару...

Тем временем Криволапов, упираясь изо всех сил, тянул за собой Франца. Тот здоровой ногой помогал.

— Давай, Криволапоф, давай. Еще. Я выдержу. Осталось немного... Все, стой, передышка, — они скатились в большую воронку от мины.

— Господин капитан, попейте воды. Передохнем, — прохрипел Криволапов, протянул фляжку. — Я за вами, — облизал потрескавшиеся губы.

— Давай, жажда мучает. Чувствую, температура повышается, — Франц, тяжело дыша, взял флягу, поднес ко рту. Холодная вода, пахнущая тиной, бодрила. Напившись, с благодарностью выдохнул: — Все, Степан. Спасибо. Пей сам, и ползем дальше. Скоро нас заметят, сигнал ведь приняли.

— Подождите, господин капитан, — Криволапов прислушался. Затем вытянул худую шею, выглянул из воронки. — Тише. Кажись, с немецкой стороны кто-то ползет. Видите, у меня глаз острый, как у беркута. Точно ползет.

Франц оперся здоровой ногой, подтянул тело и всмотрелся в ночную мглу, которая начала расступаться. Действительно, что-то двигалось со стороны немецких траншей.

— Что они говорят? — взволнованно прошептал танкист.

— Я не слышу. Это дозор, нас ищут.

И в этот момент сзади кто-то, охнув в прыжке, неожиданно навалился на Криволапова. Тут же вторая огромная тень набросилась на Франца.

— Ах ты, гадина! — заверещал Степан, сваливаясь на дно воронки вместе с нападавшим врагом, теряя фляжку.

Юркий, жилистый, он вывернулся на спину при падении и с силой боднул ногой неприятеля в живот.

— Су-ка! — от боли протяжно по-русски выругался разведчик, отлетая от Криволапова.

'Это русские разведчики!' — молнией пронеслась мысль в голове Степана, и он, не раздумывая, вытащил из сапога финку и броском вперед засадил ее по рукоять в бок противника.

— Получай, скотина! Не сдамся. Застрелюсь, но не сдамся, — с неистовой злобой и пеной у рта хрипел он, всаживая еще раз лезвие в обмякшее тело разведчика. Только короткая шелестящая очередь, раздавшаяся рядом, остановила его от дальнейшего безумства. Ответно разорвалась лимонка.

— Ребята, уходим! Нас окружают, — вырвался из тьмы чей-то командный окрик. Вслед за этим — очередь из ППШ. Тень, навалившаяся на Франца, отпрянула назад и стремглав, перебросившись через край воронки, ушла в полумрак. Все проходило считаные секунды.

— Господин капитан! Вы живы? — прошептал трясущийся Криволапов, подползая на коленях. — Господин капитан! — Степан дотронулся до лица Франца. — Вы живы? Очнитесь.

Франц приходил в себя от удушья.

— Да... жив, ефрейтор, — пробормотал Франц заплетающимся языком. — Чуть не задушил, мер... за... вец... Впервые сталкиваюсь с такой силой в руках. Если бы не подошла помощь, утащил бы в берлогу медведь. А ты сам, Степан, не ранен?