Любимчик богов

— Было бы от чего отдыхать. — Костя стоял на пороге чуть перекошенного сруба, где кроме печки, широкой лавки и почерневшего стола, не было ничего. Даже пол был не дощатый, а просто утоптанная до каменного состояния земля. Совсем маленькие окошки тем не менее были забраны настоящим стеклом, хоть и в наплывах, но довольно прозрачным.

— Это дело так не пойдёт. — Резюмировал Константин, и для начала принялся за уборку и ревизию. Вымел из углов кучи объедков и мусора, который просто и без изысков покидал в топку печи. Потом настал черёд печки, но проведённый осмотр ни щелей в кладке, ни повреждённого воздуховода не обнаружил. Простое кресало, прилежно высекло искру, и скоро в печи заплясал весёлый огонёк.

Продуктовые запасы не порадовали, но и не слишком огорчили. Несколько склянок с маслом, бочонок с кислой капустой в погребе, зачерствелый хлеб, и початая бутыль чего-то мутного со слабым запахом спирта, и ягод.

— Негусто. — Резюмировал Костя, и полез искать заначки. Богатый опыт обысков в домах, дал ему возможность быстро найти несколько тайничков. Серебряная монета — плотный тяжёлый кругляш диаметром примерно в три сантиметра, женское украшение в виде массивного медальона из белого тяжёлого металла, и два десятка мелких монеток разного цвета, в грязной полинялой тряпице. Последнее явно было кладом самого Горыни, и вздохнув непонятно от чего Константин отставив в сторону найденные сокровища, занялся едой. Приготовил скромный ужин, распарив хлеб в чугунке с водой, и наложив в тарелку капусты, только сел перекусить, как раздался тихий шорох шагов.

С оглушительным скрипом распахнулась входная дверь и на пороге появился Никифор сжимая в руке свой странный посох.

— Пойдём. Староста ждёт. — И увидев взгляд брошенный Константином на еду, улыбнулся. — Там покормят.

Дом старосты — просторный пятистенок, с высокой крышей над которой гордо реял маленький треугольный флаг алого цвета с вставшим на дыбы медведем, стоял на деревенской площади, где располагалась управа, храм Перуна, и общинный суд, где проходили все собрания глав семей.

Всю эту картину мгновенно отпечатал в памяти тренированный разум Константина. Поднимаясь по ступенькам высокого крыльца, он уважая хозяйку тщательно вытер подошвы об лежавшую у входа тряпку, и поклонившись, вошёл в просторную светлицу.

— Мира, этому дому, — Горыня ещё раз поклонился, и встретился взглядом с коренастым широкоплечим мужчиной с седыми волосами, и одетым в холщовую рубаху, широкие штаны и мягкие сапоги.

— Да, Никифор. Это не Горыня. — Староста вгляделся в глаза Константина и покачал головой. — К добру ли...

— То лишь Перун ведает. — Никифор усмехнулся. — Скажи лучше, что с вирой?

— Вирой? — Староста нахмурился. — Виру за поругание общинной земли вложил в казну общины. Или не так?

— Не так, Аким. — Никифор не прекращал улыбаться, но глаза его опасно сузились а руки державшие посох ощутимо напряглись. — Вирная запись гласит. За поругание земли общины, за оскорбление общинника Горыни, за угрозу убийством общинника Горыни. Две трети виры — его.

— Да как же это? — Староста удивлённо поднял брови. — Он можно сказать на попечении общества был всё это время. Общество его кормило, поило, одевало — обувало...

— Кислой капустой да чёрствым хлебом? — Константин покачал головой. — Да, видно община совсем прогнила, если такие дела в ней творятся. Выдай-ка мне положенное, да пойду я отсюда прямо с утра. Нечего мне делать в месте, где имя предков и закон Перуна — пустой звук. — Он встал и шагнул к выходу, когда на его плечо легла тонкая женская ладонь пахнущая травами.

— Постой воин. — Возникшая словно ниоткуда моложавая женщина, в длинном сарафане, с тонким золотым ободком на лбу и повойнике3, , вздохнула, и взяв гостя за руку посадила на лавку. — Простите моего мужа гости дорогие. От забот и тревог за нашу весь, забыл и законы людские и законы богов.

Теперь Константин видел настоящего главу поселения. Высокая статная женщина с властным лицом, и пронзительными голубыми глазами. Жена старосты говорила низким бархатным голосом так, что казалось, трепетала каждая жилка в организме.

— Ты, воин получишь всё до последней монеты, а ты, ведун, прими в дар от мира сто рабочих часов на благо травного подворья и лекарской избы.

— Я согласен. — Никифор кивнул и посмотрел на Константина.

— А расскажите, хозяйка для чего срочно нужны деньги? — Константин внимательно посмотрел в глаза женщине. — Может я как-то смогу помочь?

— Помочь... — Жена старосты невесело усмехнулась. — Недород же был в прошлом году. Вот и скопились недоимки. Могли бы списать за счёт воинского набора, да куда там. Только три человека в этом году в набор уходят. Больше никак не собрать. Три серебряных нужно заплатить — столько, сколько взяли вирой.

— Хорошо. — Константин кивнул. — Люди действительно не дали мне помереть, когда я без разума был, и это — долг чести. Пусть моя часть виры с той девицы вся уходит в казну, но мне нужно кое-что. Лес строевой, инструмент плотницкий и столярный, посуду для дома, да стёкол оконных. Буду дом в порядок приводить.

— Хорошо. — Зоря склонила голову, признавая договор заключённым. — А теперь гости дорогие прошу к столу...

2

Жизнь нужно прожить так чтобы депрессия была у других.

Подтёмнику Особой Канцелярии и собственной императорской канцелярии боярину Орлову.

Настоящим спешу донести, что имеются случаи засылки в Империю магов — кромешников и боевых магов — выпускников военно-магических факультетов Лозаннской, Берлинской, Лондонской и иных школ, проходящих служение в Орденах Креста, Странствующих рыцарей, Огненной Купели и других.

Цель внедрения — проведение массового обряда жертвоприношения для инициации выброса некротической энергии и последующим её утилизации в артефактах и боевых амулетах.

Лавинообразное повышение стоимости подобных амулетов на рынках Европы, Магриба и Востока, способствует попыткам различных орденов получить новые источники энергии, а так же упрочить своё положение в ситуации внутри европейских войн.

А полусотней километров западнее, на берегу неширокой реки, где раскинулось родовое владение князей Стародубских, начинался праздник. Князь, потерявший сына в случайной стычке с разбойниками, всю свою любовь обрушил на единственную наследницу огромного состояния семьи — юную Марию Стародубскую. Для неё нанимались лучшие учителя, покупались дорогие наряды, и вот теперь в день совершеннолетия, князь устроил роскошный бал, словно желая сиянием свечей, затмить горе, обрушившееся на семью с потерей единственного сына.

На бал собрались гости со всей Руси, а кое-кто даже приехал из-за границы, как например деловой партнёр князя — граф Борхард, и старинный друг семьи — этнограф Карл Маркс изучавший обычаи арабских колдунов. Гости прибывшие в костюмах прошедшей эпохи, танцевали под модный в этом сезоне вальс, знакомились, флиртовали, и конечно решали многие насущные дела. И лишь графиня Светлова, прибывшая в числе последних, была явно не в духе. Отдав в качестве своей доли виры тысячу рублей, она просто истекала злостью к смердам посмевшим так унизить её, жрицу Кромки в пятом поколении. Ведуна ей не достать, это было понятно. На своей земле, он десяток таких как она закопает, и не вспотеет. А вот холопа с наглыми глазами, словно раздевавшими её, прямо там на дороге, можно и нужно было наказать.

К слову сказать, причина приезда графини была весьма далека от отдыха. Многоходовая интрига по соблазнению юной княжны Стародубской вступила в завершающую фазу. Виконт Рошфор, статный красавец и выпускник Ллильской магической школы, был уже 'заряжен' нужной аурой, снабжён деньгами и обложен нужными людьми, так что этой маленькой птичке не вырваться.

Но и свои дела графиня не забывала. План мести который за столом только обрел первые очертания, во время игры в фанты, оформился окончательно, и сказавшись больной, графиня поспешила в выделенную ей комнату, чтобы там, без свидетелей подготовить всё нужное.

Через неделю, когда основная масса гостей начала разъезжаться, а сам князь уехал на охоту, графиня, переодевшись в дорожный костюм, прошла к конюшне, где сама оседлала и вывела Уголька — черного словно смоль ахалтекинца.

Рысью выскочив из распахнутых ворот, она погнала вороного к краю огромного лесного массива, примыкавшего к землям князя, и лишь оказавшись в самой чаще, соскочила с коня, и бросив поводья, пошла пешком. Звериное чутье не подвело её, и к ночи Елена вышла к одной из волчьих лёжек. Повсюду белели разбросанные кости, и над логовом стоял стойкий запах псины.

Сняв с плеча сумку, графиня достала большой литровый бутыль из тёмного стекла, и откупорив пробку, стала лить густую словно мёд жидкость на землю рисуя сложный узор. Когда рисунок был закончен, аккуратно вернула пробку на место и спрятала бутылку в сумку. Потом настал черёд других ингредиентов, и в конце, графиня сняла с шеи медальон, опустив его в ямку посреди узора, и замерла, внимательно просчитывая структуру плетения, и проверяя всё ли в порядке. Затем разделась догола, и встав на определённой точке, движением руки активировала плетение.

Линии сразу засветились синеватым цветом, осветив поляну колдовским светом, и в тишине замершего леса сначала едва слышно, а потом все громче и громче стал прорезаться резкий пульсирующий звук, словно сам Соловей — Разбойник вышел из своей могилы. Звук рвал кроны деревьев, и гнул к земле мощные стволы, но на поляне, будто застывшей в янтаре, не колыхнулась ни единая травинка.

Через минуту, рядом с колдуньей начало сгущаться серебристое облако, из которого на траву легко выскочило четырёхлапое существо похожее на огромную обезьяну, но только с серо-стальной шкурой, длинными когтями и острым рядом игольчатых зубов в пасти.

— Урррхх. — Существо, переваливаясь, подошло к ведьме, и неторопливо провело когтем по молочно белому бедру ведьмы оставляя кровавую борозду. Потом опустило голову, длинным языком слизнуло кровь с ноги, и блаженно зажмурившись, стояло какое-то время, покачиваясь словно в трансе, но через минуту, широко раскрыло глаза, и подняло взгляд.

— Уррорхх гррым.

— Ты знаешь что мне нужно. Принеси его сердце.

— Уох уоххх. — Существо словно захохотало и село, подтянув ноги под себя. — Уохх?

— Хорошо. — Колдунья усмехнувшись шагнула вперёд. — Только быстро, а то я тебя знаю. — И встала перед упырём на четвереньки, оттопырив зад.

К удивлению Константина, инструмент, привезённый с утра мужичком невысокого роста с длинной окладистой бородой, оказался весьма неплохого качества. Топор, лучковая пила, несколько стамесок, и другое, было остро заточено, и аккуратно переложено промасленной тряпицей.

— Эта... инструмент, ну? — Мужчина сдвинув шапку на затылок, размахивал руками показывая на короб с железками. — Топор значить...

— Я знаю, что такое топор. — Константин кивнул, и подхватил сундук. — Когда лес привезут?

— Ох... мужичок отшатнулся словно увидел чудовище. — И вправду Никифор вылечил убогого. — Ты, это значить. Топором сторожко, острый он. Свояк у меня брился им. — Зачастил он словно боясь что его остановят. — И лес товой, ну да, с деляны везут значить. До полудня привезут. А то, эта, тут пара плотников пришлых, значить. Они вроде подряжалися крыльцо резное сладить в доме Перуновом, да видать не сошлись в цене. Так сейчас по дворам ходют ищут работу значить.

— А берут-то дорого?

— Ну, золотушку в день, отдать нужно. Да харч какой нито взять.

— Харч, это интересно. — Заинтересованный Костя кивнул. — И где тут харч берут?

— Так знамо где... — мужичок удивился. — У Гаврилы Кушки. Вот как пойдёшь по улице, так вон туда, а там, изба с крышей такой, ну сразу видать. Кабак тама. И харч тама.

Пока Костя ездил с говорливым мужичком за едой, пока сговаривался с плотниками, да пока размечали чего нужно сделать, подвезли пять длинных телег с брёвнами. Правда, на каждой уместилось лишь четыре — пять штук, но в итоге получилось немало.

Визит в трактир заодно прояснил и денежную систему государства. Выходило так, что самыми дорогим металлом было серебро. И шла одна полновесная гривна за тысячу золотых рублей. Каждый рубль, в свою очередь, был равен десяти железных гривенникам, а те, десятку медных копеек.

Запас продуктов на несколько дней обошёлся Горыне в пятьдесят копеек, а бутыль ягодного кваса ещё в две копейки, правда, бутылку нужно было отдать обратно.

Первым делом подняли угол дома, и выправили сруб. Потом настал черёд, крошечных слепых окон, которые расширили против прежнего почти в три раза, и снесли старое, развалившееся крыльцо. Затем выкопали новый погреб, а рухнувший сарай и хлев разобрали на дрова, а на этом месте начали делать основание под баню.

Через три дня, когда на стены завели ещё по паре брёвен, поднимая высоту дома, и заново сладили крышу, дом было не узнать. Мужики сделали красивые резные ставни, на окна, и даже изящного конька на крышу крыльца, а местный каменщик, сложил белую печку для бани.

Вся работа обошлась Константину в пятнадцать золотых, что было очень даже немало, но сделанное того стоило. Теперь он мог спать на нормальной кровати, и складывать вещи не в сундук, а в шкаф, который сделал сам, распустив бревно на тонкие доски. Но совершенно неожиданно для него, самым эпичным строением, на которое под разными предлогами прибегало смотреть все село, оказался туалет типа сортир, выстроенный в углу участка. Туалетов в деревне оказывается не знали, и носили своё сокровенное кто куда. Летом в основном на огород, а зимой прямо в хлев.

Выставив плотникам по окончании работ бутыль самогона, и рассчитавшись, Костя проводил телегу на которой они уезжали на новый 'объект' и первый раз за три дня сел передохнуть на вкопанную рядом с домом скамейку.

За время ремонта, Константин путь и шапочно перезнакомился как минимум с половиной жителей деревни, и теперь каждый проходивший мимо здоровался или бросал заинтересованный взгляд на аккуратный дом бывшего деревенского дурачка.

К удивлению Константина, в основном жители реагировали с умеренным интересом, в основном пытаясь понять, что за человек новый Горыня, и чем он может быть лично им полезным. А так как обещаний тот не раздавал, помочь, несмотря на свою богатырскую силу, никому не рвался, и вообще вёл себя замкнуто, общий интерес сам собой рассосался.

Зато это дало возможность самому Константину обойти все окрестности села стоявшего на невысоком холме с плоской вершиной. Взгорок был всего метров десять, но довольно крутым, и сразу упирался в частокол из мощных бревен, за которым находилась дорожка для стрелков, и дозорные башни. Всё почерневшее от времени, но крепкое до звона, и готовое простоять ещё два века.

Несмотря на то, что округа уже вот как полсотни лет жила в мире, дозорные выставлялись каждый день, что, как полагал Константин, было частью воинского обучения. Так же было интересно, что оружие имелось в каждом доме, и довольно разнообразное, хотя больше всего коротких казнозарядных ружей, и клинков по типу казацкой шашки, но с более выраженной гардой. В ходу здесь были и обереги от различных напастей и даже амулеты позволявшие например видеть в кромешной темноте, защищать владельца от чего-нибудь, или насквозь бытовых, типа светлячка освещавшего дом.

Мир доставшийся Константину был интересным, и складывая по кусочкам картинку он не переставал удивляться тому, как сложно и противоречиво всё скроено. На металлических деталях инструмента было выбито явно заводское клеймо, а бутылки в трактире, вписывались в некий стандарт, как минимум по высоте. А ещё были самовары и керосиновые лампы, хотя последние явно не пользовались спросом, в силу того, что янтарные шарики заряженные магией давали свет не хуже, и при том были куда безопаснее. То есть, где-то была промышленность, которая всё это производила, и производила уже давно, так как сформировались стандарты. У сельского кузнеца кроме орудий труда, Константин видел и мечи, и копья, но это ровным счётом ничего не значило. Доспехи тоже существовали в то время, когда уже были мушкеты. Конечно, шанс нарваться на автоматическое оружие был невелик, но Костя понимал, что этот мир его ещё не раз удивит.

— Скучаешь? — Рядом на скамейку плюхнулся главный пастух села, а по совместительству наставник местного войска Луконя, отслуживший в своё время двадцать лет сотником княжьего войска.

— Отдыхаю. — Константин улыбнулся. — Только — только спровадил работников. Зайдёшь в дом? Я квасу свежего от Опанаса принёс.

— Да что тот квас... — Старик отмахнулся. — Мы с Никодимом тут всю голову сломали думая, куда тебя пристроить. Ты в воинском деле как?

— А черт его знает. — Костя пожал плечами. — Не знаю я, что тут у вас воинским искусством называют. Может, махаете мечами до посинения, так это не ко мне. Я в железках этих вообще никак не соображаю. Ну, если только с ножом. Но с ножом против меча не пойдёшь.

— Думаешь, у князя в дружине мастера меча служат? — Усмехнулся Луконя.

— А ты меня уже и в дружину прописал?

— Дак куда тебе деваться — то? — Старик удивлённо приподнял серебряно-седые кустистые брови. — У кузнеца уже подмастерья да ученики есть, да и стар ты, в ученики идти. Надел тоже поднять не успеешь, даже если выделит тебе община. А зима она не тётка. Пирожка не поднесёт.

— Придумаю. — Константин махнул рукой. — А в кабалу на десять лет идти, так этого мне не надо.

— А как же по-другому то? — Дед от возмущения всплеснул руками. — Ты же не боярский сын какой, да не отслуживший срок. Да и кто возьмёт тебя на свободную — то службу? Сам вона сказал, что воинским делом не разумеешь?

Дед посидел ещё какое-то время, подходя к теме с разных сторон, но через полчаса ушёл, махнув рукой, а Константин, чтобы не разряжать осветительный камень лёг спать.

Спал он чутко, поэтому когда на улице тревожно забил колокол, быстро вскочил, и намотав портянки, надел сапоги и выскочил на улицу.

Бежавшая мимо девчонка — дочь старосты крикнула на бегу: — Упыри на луговой стороне! — И унеслась прочь, а Константин рванул в противоположную сторону, где уже судя по звукам, разгоралась битва.

Когда он поднялся на стену, там уже столпилось больше двух десятков мужчин, в основном с топорами на длинных рукоятях, и тяжёлыми длинноствольными ружьями.

— В башку ему бей, в башку! — Кричал кто-то слева, неожиданно сильно громыхнул выстрел, и облако дыма на несколько секунд заволокло стену.

Когда дым рассеялся, в свете факелов, Костя разглядел чудовище похожее на огромную карикатурно искажённую фигуру человека. Размером примерно с быка, с узловатыми мощными конечностями, и сравнительно небольшой головой на широченных плечах. Пуля попала куда-то в бок, и взвизгнув упырь дёрнулся и подняв голову уставился кроваво — красными глазами на людей. В этот момент Константин мог поклясться, что существо смотрит именно на него, но через секунду, оно рыкнув, в несколько скачков достигло стены, и от тяжкого удара люди чуть не попадали вниз, а от брёвен полетели мелкие щепки.

Мужики бились словно сработанная артель. Кто-то подавал дротики, кто-то заряжал пару мелких пушек, а кто-то стрелял сверху, и не было видно никакого командования, но при этом ни капли суеты и беспорядка.

— Силён упырь. — Сказал кто-то сзади. — Первый раз такого вижу. Эх жаль Никифор уехал. Теперь без него совсем кисло будет.

Когда Константин оглянулся, то увидел коренастого мужчину с короткой винтовкой в руках, быстро заряжавший трубчатый магазин патронами.

— На, держи. — Он сунул в руки Косте ещё пару магазинов и простой холщовый мешок с патронами. — Заряжай и подавай.

Вскинув ружьё, мужчина не торопясь всадил все шесть пуль точно в упыря, отчего тот взревел ещё громче, и снова ударил в стену. Но если первый раз стена выдержала, то сейчас в треске и гуле удара, Костя явно расслышал хруст дерева.

Теперь в монстра палили со всех стволов, и даже кидали небольшие гранаты, но было незаметно, что это как-то ухудшает здоровье упыря. Наоборот, он стал кидаться на стены чаще, и здоровенные брёвна частокола уже явственно накренились, сдаваясь под напором чудовища.

— Ванята, бей в колокол 'двойную зорю'! пусть уводят детей и мамок, в схроны!

Колокол сразу зачастил выбивая какую-то сложную дробь, а пушкари наконец взявшие прицел, ударили с двух стволов по упырю, взбивая пыль вокруг попаданием крупной картечи.

Ещё один удар, и под треск ломающихся брёвен и хруст расползающегося настила, люди посыпались со стены горохом. Несмотря на внезапность, большинству защитников села удалось вовремя отпрыгнуть в сторону, а тех, кому повезло меньше, быстро вытаскивали из-под завала.

Увидев ноги торчащие из кучи брёвен, Константин разметал дрова по сторонам и приподняв без усилий толстый, почти в обхват остаток частокола, одним движением ухватил человека за ногу, и выдернув из завала откинул куда-то далеко, а когда поднял голову перед ним уже щерилась двумя рядами зубов морда упыря.

Не раздумывая ни секунды, он воткнул кулак ему в свиной пятачок, вложив в это движение всю новоприобретённую силу и весь свой опыт владения боевыми искусствами.

Ощущения были такие, словно кулак врезался в каменную стену. Боль в повреждённой руке вспыхнула и затихла задавленная волевым импульсом, а чудовище осело на задние лапы, и замотало башкой приходя в себя.

— Бей Горыня! — Откуда-то справа и сверху рукоятью вперёд упал тяжеленный топор, с двумя лезвиями, и длинным тонким шипом в середине. Сжав оружие в руке, Костя взмахнул рукой проверяя массу и баланс, и не давая упырю более ни мгновения передышки, рубанул лезвием по голове. Почувствовав встречное движение чуть сдвинулся в сторону, пропуская лапу с когтями мимо, и вытянув топор на себя, снова качнулся вперёд вбивая сталь в рану и прорубая голову почти до самой шеи, и выдернув топор последний раз, резко прыгнул вверх, и падая ударил топором вкладывая в движение всего себя до капли, и прорубив упыря почти до середины груди.

Глаза на разваленной башке упыря мигнули глядя в разные стороны, и он завалился на спину, выдернув оружие из рук Константина.

Сразу же откуда-то из-за спины подскочили несколько стрелков разрядивших ружья в упор, а остальные принялись споро разбирать завал в поисках уцелевших.

— Молодец. — Тяжёлая рука хлопнула Константина по плечу, и повернув голову он увидел мужчину которому заряжал ружьё. — Хороший удар.

— А чего ж его пули то не брали? Калибр-то вполне серьёзный.

— Калибр? — Удивился стрелок и перехватив взгляд направленный на ствол ружья, произнёс, — а, ты про размер. Так шкура у него какая. Любая пуля отскочит. Только вот если из пушки, да попасть хорошо, да картечь стальная или вообще серебряная. Да только мало железа да стоит дорого. Оттого и стреляем голышами. А они только людей пробивают. От шкуры упыря сам видел — отскакивают, да крошатся в пыль.

— И часто такое? — Константин кивнул на лежавшего ничком монстра.

— Не часто, но бывает. — Мужчина подошёл к голове упыря и потянул топор за рукоять, но тот даже не шелохнулся. — Давай вынимай, а то Глеб орать будет на всё село.

Костя, чуть поднатужившись, выдернул топор, и обратил внимание на лезвие. Сталь была смята, словно удар пришёлся не по плоти, а по наковальне.

— Точно будет орать. — Мужчина вздохнул. — Да и хрен с ним. Староста пусть платит. Упыря не пустили в село — великое дело. Таких дел бы наворочал. А ты не кручинься. Тебе ещё награда от князя положена. А за такого могут и вдвое дать. Вона, какой матёрый. И чего он к нам полез?

Но вопреки ожиданию, хозяин оружия, только хмыкнул, увидев замятое лезвие.

— Знатный удар. — И оглянулся на кузнеца, стоявшего в отдалении спросил. — Лукьян, поправишь мне топорик? Смотри как этот молодец его уработал.

— Поправлю, чего же не поправить. — Кузнец — коренастый мужчина в толстом тягиляе и потёртых кожаных наручах посмотрел на лезвие. — Даже перековывать не нужно, так сделаю. Только вот рукоять... — Он с сомнением посмотрел на смятую, словно та была сделана из пластилина ручку. — Нет, сделаю топор наново. Эх, тебя бы в кузнецы с такой рукой, да стар ты уже. Только вот если в подручники... пойдёшь?

— Нет дядько Лукьян. — Горыня покачал головой. — Действительно поздно мне. Всю науку не постичь а быть до стрости подручником...

— Ладно. — Кузнец кивнул, признавая правоту Горыни. — Сделаю.

— Сделаешь, и отдай вон ему. — Глеб кивнул на Горыню. — Пусть будет у него. Такое дело сделал. Это-ж видано ли, с двух ударов завалил матёрого упыря. Всем селом ему поклониться должны.

Лукьян снова кивнул.

— Сделаю лучше прежнего и с рукоятью из морёного дуба. Тяжёлый будет, но ты вона какой здоровый, обвыкнешь.