Любимчик богов

55

1

— А вы верите в реинкарнацию?

— Извините, а можно мне другого врача?

Великому командору Ордена Креста Луи де Баролю,

Донесение.

В течении последних трёх месяцев Орден Странствующих предпринял шесть неудачных попыток провести вызов Дикой Охоты, опираясь на новое заклинание зарегистрированное во внутреннем Кодексе под номером 238. Само плетение модифицировано под носителей истинной крови уровня 2 или 3, и в теории может позволить вызвать сущность высшего порядка полностью лояльную вызывателю, что открывает широкие возможности по наращиванию потенциала Дикой Охоты, и перевода её в Кровавую Мессу.

Однако в силу причин которые остались неизвестными все попытки провести обряд провалились, а их инициаторы погибли, о чем свидетельствуют погасшие именные метки.

Обращаю внимание Великого Командора, на слабую проработку оперативной обстановки в местах проведения операций и слабую техническую подготовку инициирующих обряд.

Уверен, что с должным вниманием к подготовке, и тщательным отбором волхвов, операцию можно провести, опираясь на технические возможности Ордена Креста.

Должным образом вызванная Дикая Охота, позволит собрать большие количества С-энергии что положительно повлияет на баланс сил в Большом Совете.

Командор шестой курии Франц де Гольц.

Константину — военному пенсионеру шестидесяти восьми лет всегда нравилось отдыхать в Сосновке. И тишь заброшенной деревеньки, и речка причудливо вьющаяся между перелесков, и крошечные пятачки золотых пляжей вдоль неё... Перечислять можно было бесконечно.

Дом в деревне, который он выкупил, уже через пять лет был превращён в настоящий оплот холостяка, а оставшиеся развалины разобрал на брёвна, и сложил за околицей, вывесив плакат, что можно забирать бесплатно.

Так и жил, сначала по месяцу в году, потом всё лето, а когда смертельный диагноз из предположительного стал реальностью и вовсе переехал в Сосновку.

В последнее время приступы боли случались всё чаще, и порой приходилось их долго пережидать или купировать инъекциями мощных препаратов.

От деревни до трассы было всего пять километров, и поскольку дорогу никто кроме него не использовал, она быстро заросла травой, и фактически исчезла, оставив лишь направление между крашеных столбиков.

Вот по такому направлению он и катил в райцентр, за продуктами, и кое-какой мелочёвкой заказанной через хозяина магазина.

Последний поворот перед выездом на трассу, и Константин, плавно оттормозившись остановился возле потрёпанной жизнью шахи, перегородившей проезд.

Машина стояла наискосок, с распахнутыми дверями, и всем своим видом намекала, что происходит что-то необычное и неправильное.

Константин вздохнул, открыв дверь, мягко вышел из машины, и огляделся. Собственно из этого места можно было уйти лишь вниз к маленькому болотцу, или вверх, на плоскую вершину холма возвышавшегося над всеми окрестностями. Холм, поросший старыми дубами, как-то устоял перед жаждой лёгкой поживы, и дубрава, росшая прямо посреди холма, была настоящим украшением местности. Дубы росли вокруг поляны, на которой находился огромный плоский валун, но местные, когда деревня была ещё жива, обходили и холм, и дубраву десятой дорогой.

Наверх можно было подняться и на машине, но тогда нужно было дать почти километровый крюк, и потом долго карабкаться по каменистой осыпи вдоль русла талых вод.

Когда наверху, раздался тонкий захлёбывающийся женский крик, Константин уже был на половине подъема, и ускорившись оставшееся расстояние преодолел одним махом.

Выскочив наверх, он увидел группу мужчин восточного вида собиравшихся хорошо порезвиться за счёт крошечной девчушки в линялых джинсах, уже порванной розовой футболке, и свежим порезом на щеке.

— Отошли от неё быстро. — Костя коротким движением размял кисти и шагнул вперёд.

Мгновенно девушка была оставлена, и шакалы в человеческом обличье пошли прямо на Константина, негромко переговариваясь на своем гортанном языке.

Откуда-то в их руках появились ножи, и Константин широко улыбнулся. Эту игру он хорошо знал. Рука скользнула к бедру, и он вытащил потёртый НР-43, оставшийся от деда.

Первые двое легли мясом, каким они в сущности и были. Третий чуть задержался на белом свете, отчаянно маша перед собой ножом словно вентилятор, а вот последний, явно кем-то обученный и натасканный именно на ножевой бой, ухитрился ударить именно в тот момент, когда очередной спазм боли ударил ему по нервам, и в результате пропорол Константину руку, почти до кости. Но на этом его удача кончилась, и вытаращив глаза, гость с юга завалился в кусты фонтанируя кровью из взрезанного горла.

— Вот тыж! — Костя одной рукой сдернул с себя футболку, и туго перетянул рану. — Кому расскажу, не поверят. Получить ножом от какого-то проходимца. Ты как? — Он поднял взгляд на девчонку, и поразился происшедшей с ней переменой.

Не чумазая захватанная тысячами рук заплечница а юная девушка, прекрасная совершенно неземной красотой, стояла в пяти шагах с улыбкой на сочных губах. Куда-то делась и порванная футболка, и джинсы, а появилось длинное белое платье, вышитое по подолу, золотой нитью и платок покрывавший голову, перехваченный по лбу толстым золотым обручем.

Атеистом Константин, как и все побывавшие в окопах, конечно, не был, но вот такое преображение и его выбило из колеи. Он на всякий случай оглянулся, ища ту самую девицу, из-за которой влез в потасовку, но кроме него и женщины в белом никого не было.

— Ты за мной? — Брякнул он и сразу же пожалел о сказанном.

Но женщина не обиделась и только рассмеялась серебряным смехом.

— А хочешь в Ирий? — Она подошла совсем близко, и Константин почувствовал тонкий запах трав, шедший от незнакомки. — Славные воины, долгий пир, сладкие утехи?

— Да какой мне Ирий, с моими-то грехами... — Константин несмотря на боль в руке улыбнулся, покрепче затягивая узел на ране. — Доскриплю сколько осталось, а там посмотрим.

— Осталось немного. — Женщина покачала головой. — Почти доконала тебя хвороба. Но кровь, пролитая на старом капище, да ещё и в бою, дорого стоит. Четыре жертвы... Так что я твоя должница.

— А вылечить сможешь? — Без особой надежды спросил Константин.

— Судьба твоя в этом мире уже прописана, и не мне её менять. — Женщина покачала головой. — Но кое-что сделать можно. — Она взяла его за руку, и повела в дубовую рощу.

— Ложись. — Кивнула на камень, и уже слегка одуревший от боли Костик безропотно улёгся на тёплый от солнца гранит. — Готов? — Девушка улыбнулась, и от её улыбки странным образом прошла боль в руке, и даже перестало ныть в животе.

Неожиданно склонившись над Константином она впилась длинным поцелуем в губы мужчины и мир для него погас.

— Горыня, Горыня! Вот паскудник чтоб тебя! — Хриплый мужской голос ворвался в сознание Кости словно молот. Поморщившись повернулся на тёплом камне и замер глядя на свои руки. Крепкие жилистые, со следами многочисленных порезов и мозолями, и совершенно чужие.

'Сьездил за хлебушком!' Он снова повернулся на спину и посмотрел в синее небо, на котором плыло одно единственное облачко. Показалось или нет, но облако вдруг приняло форму женского лица, а правый глаз на мгновение прикрылся, словно лицо ему подмигивало.

От этого видения он снова вскочил, и перевернувшись в воздухе словно кошка, встал на ноги. Высоту нового тела оценить было невозможно, но судя по габаритам камня, новый Константин был примерно такого же роста и близких пропорций. Но самое главное в теле не было ни одной знакомой болячки. Нигде не тянуло, не стреляло, и не было постоянной тошноты, которая сводила его с ума в старом теле.

Что ещё поразило Костю, так это запахи. Яркие и мощные они словно сбивали с ног. Стоило посмотреть на что-нибудь как обоняние тут же находило в общей мешанине запахов нужную ноту, и выделяло её.

'Даже если это всё бред, — подумал он, — то всё равно красивый и очень приятный. Лучше чем раковый корпус больнички'.

Длинная полотняная рубаха из чуть желтоватой некрашеной ткани, подпоясанная засаленной верёвкой, штаны из плотной темной материи, сапоги, надетые прямо на босую ногу и тяжёлый плетёный хлыст в левой руке, завершали ансамбль под названием 'пастушок'. Вздохнув, Костя ощупал лицо, и насколько позволяла чувствительность пальцев, понял, что оно не рябое, и более-менее правильное. А остальное мало его волновало. Красотой лица пусть парятся другие.

Но девушка, кем бы она ни была, не подвела, и тело ему досталось просто превосходное. Жилистое, крепкое, и весьма скоординированное. Во всяком случае, стоило ему лишь подумать о том, чтобы взобраться на дерево, как он ловко словно рысь взлетел на самый верх могучего дуба чтобы осмотреть окрестности.

В целом он увидел, что и ожидал. Рельеф остался почти таким же. Речка, под холмом, и деревенька вдали. Только вот не деревенька, а настоящее село, а может и городок, поскольку виднелись крыши больших зданий и круглый купол чего-то похожего на церковь, только без креста.

Он легко сбежал с холма, но на том месте, где был оставлен его верный УАЗик и 'шаха' несостоявшихся насильников, была лишь дорога огибавшая холм, и чёрно-белый верстовой столб с цифрой '186' на указателе.

Глубоко вздохнув, Константин сел, в мягкую нагретую солнцем придорожную пыль и крепко задумался. По всему выходило, что незнакомка перебросила его в чужое тело и судя по одежде в другое время. Тот ли это мир, в котором он жил или другой, покажет время, а пока совершенно непонятно что делать.

Замечтавшись, он прозевал появление кавалькады всадников, выехавшей из-за поворота. Насколько он разбирался в лошадях, все были как на подбор, стройные тонконогие и в прекрасной сбруе отделанной золотом. Всадники тоже, словно с выставки, щеголяли камзолами и шляпами украшенными перьями, а так же шпагами, ножны которых бряцали о сёдла.

— Прочь с дороги, смерд! — Ехавший первым, высокий длинноволосый мужчина замахнулся на Константина стеком, но промахнулся, и, досадуя на свою оплошность, замахнулся вновь, и снова хлыст просвистел мимо.

Улыбка на лице Константина взбеленила его больше прежнего, и мужчина потянул шпагу из ножен.

'Вечер перестаёт быть томным' подумал Константин, наблюдая, как шпага покидает ножны, и по дуге летит прямо в лицо. Короткий нырок вниз, подшаг, и удар коленом в прыжке вышибает всадника из седла.

Второй всадник тоже попробовал ударить стеком, и Константин машинально принял его на ручку и на долю секунды скосил взгляд на то, что держал в руках.

Кнутом он пользоваться не очень умел, но вот тело доставшееся попаданцу, точно знало, что делать с этим предметом. Короткий взмах захлестнул плетёную кожаную верёвку на шее всадника и мощным рывком сбросил из седла.

Один из оставшихся в седле, вдруг вытянул руку в сторону Константина, и из неё вырвался огненный шар но не долетев до обалдевшего от такого поворота Костика, с тихим треском схлопнулся, истаяв в воздухе. Так же истаяли и льдисто-голубые иглы, и серое нечто запущенное третьим всадником.

— Здесь земля Мокоши, госпожа. — Произнёс мужчина гарцуя на лошади, и Костя наконец рассмотрел стройную девушку в мужском платье и ярко-алом плаще стоявшую позади. — Мы не сможем атаковать его силой.

— Я сама пристрелю эту тварь! — Девушка одетая в мужской кафтан небесно-голубого цвета с богатой золотой вышивкой, подняла в руке нечто похожее на кремнёвый пистолет, но между ней и Константином неожиданно возникло препятствие в виде высокого мужчины, как показалось Косте, с небольшим деревом в руках

— Стойте! — Раздался властный и мощный голос, и мужчина ударил в землю комлем дерева. И сразу же от него по земле рванула такая волна, что Константин с трудом удержался на ногах. Лошадям тоже досталось, и пуля предназначенная Косте, ушла в небо. — Вы на земле Сосновской общины. Назовитесь или будете уничтожены.

— Я графиня Светлова! — Девушка даже чуть привстала на стременах, видимо, чтобы казаться солиднее, и чуть подняла кромку широкополой шляпы показав красивое породистое лицо с тонкими бровями, и небольшим точёным носиком.

Горыня глядя на красотку только успел подумать, что с удовольствием повалял бы её на сеновале, лишь улыбнулся когда девушка буквально ожгла его злым взглядом.

— Это мои люди, сопровождающие меня на праздник в имении князя Стародубского, и мои друзья. Виконт Рошфор и дворянин Бельский.

— Ну и что же вас завело так далеко от казённого тракта, графиня Светлова? — Мужчина чуть наклонился вперёд, и на лицах всадников Костя увидел признаки неуверенности. — Решили срезать путь по общинным землям? И указ Государя от восемнадцатого вересня шестьсот тридцатого года вам не указ? И почему вы напали на общинника Горыню?

— Он первый!

— Ложь. — Припечатал мужчина. — Его следов нет на дороге. Значит, стоял он на обочине, и не мог напасть на всадника. А вот вы даже не постеснялись обнажить оружие, и применить силу. — Мужчина повернулся к Константину. — Иди молодец. Я тут без тебя разберусь.

И куда сейчас? Горыня... хмм. Хорошее имя. — Покинув место скоротечной схватки, Константин оглянулся. Я же вроде пастух? Значит нужно двигать к стаду. А стадо у нас? — Он постоял с минуту, и развернувшись уверенно пошёл к тому месту где в старом мире была большая низинка густо поросшая травой.

— А вот я тебя! — Навстречу ему из кустов вылетел сухонький старичок, потрясая кнутовищем. — Мало что у тебя в башке квашня, да ещё и бездельник!

— Охолонь, дед. — Константин, легко перехватил занесённый над собой кнут, и коротким кистевым движением вынул его из руки склочного старика. Неожиданно для Константина -, старичок крутанулся, и ударил локтем назад целясь Горыне в бок, но тот жёстко блокировал удар, и обозначил свой, остановив руку в нескольких миллиметрах от головы старшего пастуха.

— Вот так значит? — Дед хмыкнул, и разразился целым каскадом ударов, на всех уровнях, стараясь не сколько поразить противника а хотя бы достать. Но Константин, который провёл всю молодость в спортзалах а юность и зрелость в местах совсем негостеприимных, легко блокировал совсем не безобидные движения старика.

— Хорош! — Он отскочил в сторону, и приложив руку к груди коротко поклонился. — Правда, хорош. Удалось, значит Никифору. Откуда же тебя такого занесло?

— Издалека, деда. — Горыня тоже приложил руку к груди и поклонился в ответ. — Места у нас неспокойные, воюем часто.

— А кем был-то? — Раздался сзади спокойный голос, и обернувшись Константин увидел мужчину с деревцем в руках, стоявшего метрах в десяти.

— Даже не знаю, как сказать-то. — Горыня пожал широченными плечами. — Царёв человек был. Как кто шалил или чего не понял, так мы ехали, объясняли. Или закапывали.

— Особая Сотня значит. — Мужчина с посохом покачал головой, и слегка пристукнул своим дрыном, отчего по земле пошёл густой гул, словно от удара в колокол. — До вечера будь при стаде, а вечером, приходи в общинную избу.

Мгновение, и мужчина словно растворился в пространстве.

— А... Константин поражённо обернулся. — А, где?

— Никифор это. — Веско произнёс пастух, словно это объясняло всё. — Ведун наш. Вчера было ему явление пресветлой Мокоши, и сказала она, что нашла новую душу для Горыни. Тот-то совсем дурачок был. Не говорил ништо, да все норовил спать залечь. Только и мог, что с хлыстом управляться. Дочка мельника его нажила с кем-то, а с кем так и не сказала. — Старик устало присел на траву. — Вырастила тебя до двух годков да и померла от огневицы1. А тебя вот, ну Горыню, выходили, да к делу никак приставить не могли. К воинскому искусству оказался негоден, даже к девкам на околицу не ходил. Пустой человек. Ни души, ни разума.

— И обычное это дело, такие как я? — Константин тоже присел рядом.

— Не скажу часто, но бывает. — Старик покачал головой. — Сам вижу в первый раз, а вот полковой колдун, тот рассказывал, что видел такого. Но, ты, паря языком-то не чеши. Чего деревенские спрашивать будут, улыбайся и молчи. Целее будешь. Кроме меня и Никифора, что ты пришлый никто не знает. Ну, вот вечером староста будет знать. А для всех — тебя Никифор исцелил. Но память ты потерял. Деревня у нас конечно не простая — воинская деревня, под рукой князя Медведева. Холопов и смердов тут нет, но болтунов конечно хватает. Так что держи пасть на замке, а язык прибитым к зубам. Целее будешь. — Старик вздохнул. — А как ты там, рукой, ну вот этак... — Он изобразил удар по горлу.

— Это просто. — Константин не вставая медленно показал движение. — Важно ещё пальцы сжать вот так. Но только перед самым ударом.

Пока остальные подпаски гоняли коров, не позволяя им выбраться за пределы пастбища, Константин делился с дедом разными тонкостями боевых искусств, стараясь при этом не особенно размахивать руками, потому как мальчишки, которых определили к стаду, были весьма глазастыми, и уж точно не страдали немотой.

Наконец, когда дед хоть немного удовлетворил своё любопытство, стал сам рассказывать о жизни в селе.

— Тут у нас паря всё по-простому. Староста, он отвечает перед миром, и перед князем. Налоги мы сдаём в казну уезда, но главный наш налог — люди. Каждый год на службу князю из села уходит пара подготовленных воев. Служат по десяти лет, а дальше как сами решат. Или деньгой получают выслугу, и сюда возвертаются, или берут землёй на дальних рубежах, и туда едут с хозяйством, или дальше служат князю, но уже там расчёт вдвое, а кому и втрое от прежних, так что желающие есть. Кто-то идёт в вои сам, сверх списка, но тогда веси положен откуп. Или деньгами или послаблением в подати.

Но воинская служба у нас в почёте. В каждой деревне есть пусть маленький но свой отряд. И от кромешных тварей защита, и от людишек лихих.

— Кромешные твари? — Константин заинтересовано посмотрел на главпастуха.

— В хорошем месте ты жил, если не знаешь что это такое. — Старик вздохнул. — У нас кромка эта, почитай рядом совсем. Только шаг ступи. Иной раз такое чудище вылезет, а деревенские и не сдюжат, тогда упырь откормится на силе человеческой и упокоить такого большой крови стоит. То Перуновых Сотен забота. Для того у них и сброя2 лучшая, и брони, и сами вои из отборных. Иначе с кромешниками да тварями их не сладить. Но и честь Перуновым воинам великая. Но попасть в сотню тяжко. Из набора в три сотни, перуновым благоволением едва ли пара человек уходит. Остальные только после службы в обычных тысячах.

— А со мной как?

— Да как, оботрёшься в селе, а там посмотрим. Чего тебе сейчас куда лезть. Мозги у тебя встали нормально, вона как меня отбил. Остальную науку сам поймёшь. Одно скажу. Не знаю как там у вас, откуда ты, но здесь с девками строго. Если понесла — женят. А так, вона к вдовушкам ходи, хоть корень сотри до комля. Они-ж все корень мары пьют. Нельзя им приживать деток после мужниной смерти.

— А кто такие смерды?

Дед усмехнулся.

— Смерды это те, кто под хозяином живёт. Едят — пьют, всё хозяйское. Ничего своего нет. Но и живота лишить смерда никак не моги. Кормить-поить обязан, одевать — обувать. А уж он на тебя работает, стало быть. Ну как может. В смерды идут в основном или погорельцы, у кого семьи нет и помочь некому, или из долговых, ну за кого хозяин деньгами вступится, или совсем людишки пропащие, типа галицких, или полонских. Есть ещё холопы, но их совсем мало. Тако кличут потомственных в услужении. Бывает до десяти поколений в слугах княжеских ходят.

— А вот эти герцоги там и графы, они к нам вообще как?

— Да никак. — Дед вздохнул и приложив к глазам руку козырьком посмотрел на солнце. — Служилые, те да. Но служилых не много. В основном больше таких, кто титул и достояние своё нажил как-то, да часть денег обратил в родовой знак. Они в основном зовутся герцогами, графьями, да баронами всякими. А служилые, те или князья с боярами, дворяне, стольники или вои. Есть ещё по службе всякие разделения, но это тебе пока ни к чему. — Он неожиданно легко поднялся на ноги. — Егорка, Васята, собирай стадо! А тебе, — Дед посмотрел на Горыню. — идти следом, смотреть, чтобы ни едина животина не отбилась.

Стадо собрали споро, тем более что в лес никто не забрёл, и под хлопки кнутов и лай огромных, черных словно смоль, косматых псов, погнали к селу. Костя шёл замыкающим, и лишь посматривал, чтобы живность не отставала, для чего было достаточно щелкнуть бичом, и рогатый скот быстро сбивался в кучу.

До села было всего пара километров, и меньше чем через час, стремительно редеющее стадо брело по улице, разбираемое владельцами.

Тут то и нагнал его Никифор, пристроившийся рядом.

— Твой дом, вон, в конце улицы. Неказист, конечно, но крепкий. Хозяйства у тебя можно сказать нет. Столовался прежний Горыня или у бабки Тасьи что тебе дальней тёткой, или чего-то сам варил. Помогал соседям, чего тяжёлого сделать, и те платили продуктами. Всё. Мне пора. Зайду ближе к вечеру. Завтра с пастухами не вставай, отдыхай покамест.

— Было бы от чего отдыхать. — Костя стоял на пороге чуть перекошенного сруба, где кроме печки, широкой лавки и почерневшего стола, не было ничего. Даже пол был не дощатый, а просто утоптанная до каменного состояния земля. Совсем маленькие окошки тем не менее были забраны настоящим стеклом, хоть и в наплывах, но довольно прозрачным.

— Это дело так не пойдёт. — Резюмировал Константин, и для начала принялся за уборку и ревизию. Вымел из углов кучи объедков и мусора, который просто и без изысков покидал в топку печи. Потом настал черёд печки, но проведённый осмотр ни щелей в кладке, ни повреждённого воздуховода не обнаружил. Простое кресало, прилежно высекло искру, и скоро в печи заплясал весёлый огонёк.

Продуктовые запасы не порадовали, но и не слишком огорчили. Несколько склянок с маслом, бочонок с кислой капустой в погребе, зачерствелый хлеб, и початая бутыль чего-то мутного со слабым запахом спирта, и ягод.

— Негусто. — Резюмировал Костя, и полез искать заначки. Богатый опыт обысков в домах, дал ему возможность быстро найти несколько тайничков. Серебряная монета — плотный тяжёлый кругляш диаметром примерно в три сантиметра, женское украшение в виде массивного медальона из белого тяжёлого металла, и два десятка мелких монеток разного цвета, в грязной полинялой тряпице. Последнее явно было кладом самого Горыни, и вздохнув непонятно от чего Константин отставив в сторону найденные сокровища, занялся едой. Приготовил скромный ужин, распарив хлеб в чугунке с водой, и наложив в тарелку капусты, только сел перекусить, как раздался тихий шорох шагов.

С оглушительным скрипом распахнулась входная дверь и на пороге появился Никифор сжимая в руке свой странный посох.

— Пойдём. Староста ждёт. — И увидев взгляд брошенный Константином на еду, улыбнулся. — Там покормят.

Дом старосты — просторный пятистенок, с высокой крышей над которой гордо реял маленький треугольный флаг алого цвета с вставшим на дыбы медведем, стоял на деревенской площади, где располагалась управа, храм Перуна, и общинный суд, где проходили все собрания глав семей.

Всю эту картину мгновенно отпечатал в памяти тренированный разум Константина. Поднимаясь по ступенькам высокого крыльца, он уважая хозяйку тщательно вытер подошвы об лежавшую у входа тряпку, и поклонившись, вошёл в просторную светлицу.

— Мира, этому дому, — Горыня ещё раз поклонился, и встретился взглядом с коренастым широкоплечим мужчиной с седыми волосами, и одетым в холщовую рубаху, широкие штаны и мягкие сапоги.

— Да, Никифор. Это не Горыня. — Староста вгляделся в глаза Константина и покачал головой. — К добру ли...

— То лишь Перун ведает. — Никифор усмехнулся. — Скажи лучше, что с вирой?

— Вирой? — Староста нахмурился. — Виру за поругание общинной земли вложил в казну общины. Или не так?

— Не так, Аким. — Никифор не прекращал улыбаться, но глаза его опасно сузились а руки державшие посох ощутимо напряглись. — Вирная запись гласит. За поругание земли общины, за оскорбление общинника Горыни, за угрозу убийством общинника Горыни. Две трети виры — его.

— Да как же это? — Староста удивлённо поднял брови. — Он можно сказать на попечении общества был всё это время. Общество его кормило, поило, одевало — обувало...

— Кислой капустой да чёрствым хлебом? — Константин покачал головой. — Да, видно община совсем прогнила, если такие дела в ней творятся. Выдай-ка мне положенное, да пойду я отсюда прямо с утра. Нечего мне делать в месте, где имя предков и закон Перуна — пустой звук. — Он встал и шагнул к выходу, когда на его плечо легла тонкая женская ладонь пахнущая травами.

— Постой воин. — Возникшая словно ниоткуда моложавая женщина, в длинном сарафане, с тонким золотым ободком на лбу и повойнике3, , вздохнула, и взяв гостя за руку посадила на лавку. — Простите моего мужа гости дорогие. От забот и тревог за нашу весь, забыл и законы людские и законы богов.

Теперь Константин видел настоящего главу поселения. Высокая статная женщина с властным лицом, и пронзительными голубыми глазами. Жена старосты говорила низким бархатным голосом так, что казалось, трепетала каждая жилка в организме.

— Ты, воин получишь всё до последней монеты, а ты, ведун, прими в дар от мира сто рабочих часов на благо травного подворья и лекарской избы.

— Я согласен. — Никифор кивнул и посмотрел на Константина.

— А расскажите, хозяйка для чего срочно нужны деньги? — Константин внимательно посмотрел в глаза женщине. — Может я как-то смогу помочь?

— Помочь... — Жена старосты невесело усмехнулась. — Недород же был в прошлом году. Вот и скопились недоимки. Могли бы списать за счёт воинского набора, да куда там. Только три человека в этом году в набор уходят. Больше никак не собрать. Три серебряных нужно заплатить — столько, сколько взяли вирой.

— Хорошо. — Константин кивнул. — Люди действительно не дали мне помереть, когда я без разума был, и это — долг чести. Пусть моя часть виры с той девицы вся уходит в казну, но мне нужно кое-что. Лес строевой, инструмент плотницкий и столярный, посуду для дома, да стёкол оконных. Буду дом в порядок приводить.

— Хорошо. — Зоря склонила голову, признавая договор заключённым. — А теперь гости дорогие прошу к столу...

2

Жизнь нужно прожить так чтобы депрессия была у других.

Подтёмнику Особой Канцелярии и собственной императорской канцелярии боярину Орлову.

Настоящим спешу донести, что имеются случаи засылки в Империю магов — кромешников и боевых магов — выпускников военно-магических факультетов Лозаннской, Берлинской, Лондонской и иных школ, проходящих служение в Орденах Креста, Странствующих рыцарей, Огненной Купели и других.

Цель внедрения — проведение массового обряда жертвоприношения для инициации выброса некротической энергии и последующим её утилизации в артефактах и боевых амулетах.

Лавинообразное повышение стоимости подобных амулетов на рынках Европы, Магриба и Востока, способствует попыткам различных орденов получить новые источники энергии, а так же упрочить своё положение в ситуации внутри европейских войн.

А полусотней километров западнее, на берегу неширокой реки, где раскинулось родовое владение князей Стародубских, начинался праздник. Князь, потерявший сына в случайной стычке с разбойниками, всю свою любовь обрушил на единственную наследницу огромного состояния семьи — юную Марию Стародубскую. Для неё нанимались лучшие учителя, покупались дорогие наряды, и вот теперь в день совершеннолетия, князь устроил роскошный бал, словно желая сиянием свечей, затмить горе, обрушившееся на семью с потерей единственного сына.

На бал собрались гости со всей Руси, а кое-кто даже приехал из-за границы, как например деловой партнёр князя — граф Борхард, и старинный друг семьи — этнограф Карл Маркс изучавший обычаи арабских колдунов. Гости прибывшие в костюмах прошедшей эпохи, танцевали под модный в этом сезоне вальс, знакомились, флиртовали, и конечно решали многие насущные дела. И лишь графиня Светлова, прибывшая в числе последних, была явно не в духе. Отдав в качестве своей доли виры тысячу рублей, она просто истекала злостью к смердам посмевшим так унизить её, жрицу Кромки в пятом поколении. Ведуна ей не достать, это было понятно. На своей земле, он десяток таких как она закопает, и не вспотеет. А вот холопа с наглыми глазами, словно раздевавшими её, прямо там на дороге, можно и нужно было наказать.

К слову сказать, причина приезда графини была весьма далека от отдыха. Многоходовая интрига по соблазнению юной княжны Стародубской вступила в завершающую фазу. Виконт Рошфор, статный красавец и выпускник Ллильской магической школы, был уже 'заряжен' нужной аурой, снабжён деньгами и обложен нужными людьми, так что этой маленькой птичке не вырваться.

Но и свои дела графиня не забывала. План мести который за столом только обрел первые очертания, во время игры в фанты, оформился окончательно, и сказавшись больной, графиня поспешила в выделенную ей комнату, чтобы там, без свидетелей подготовить всё нужное.

Через неделю, когда основная масса гостей начала разъезжаться, а сам князь уехал на охоту, графиня, переодевшись в дорожный костюм, прошла к конюшне, где сама оседлала и вывела Уголька — черного словно смоль ахалтекинца.

Рысью выскочив из распахнутых ворот, она погнала вороного к краю огромного лесного массива, примыкавшего к землям князя, и лишь оказавшись в самой чаще, соскочила с коня, и бросив поводья, пошла пешком. Звериное чутье не подвело её, и к ночи Елена вышла к одной из волчьих лёжек. Повсюду белели разбросанные кости, и над логовом стоял стойкий запах псины.

Сняв с плеча сумку, графиня достала большой литровый бутыль из тёмного стекла, и откупорив пробку, стала лить густую словно мёд жидкость на землю рисуя сложный узор. Когда рисунок был закончен, аккуратно вернула пробку на место и спрятала бутылку в сумку. Потом настал черёд других ингредиентов, и в конце, графиня сняла с шеи медальон, опустив его в ямку посреди узора, и замерла, внимательно просчитывая структуру плетения, и проверяя всё ли в порядке. Затем разделась догола, и встав на определённой точке, движением руки активировала плетение.

Линии сразу засветились синеватым цветом, осветив поляну колдовским светом, и в тишине замершего леса сначала едва слышно, а потом все громче и громче стал прорезаться резкий пульсирующий звук, словно сам Соловей — Разбойник вышел из своей могилы. Звук рвал кроны деревьев, и гнул к земле мощные стволы, но на поляне, будто застывшей в янтаре, не колыхнулась ни единая травинка.

Через минуту, рядом с колдуньей начало сгущаться серебристое облако, из которого на траву легко выскочило четырёхлапое существо похожее на огромную обезьяну, но только с серо-стальной шкурой, длинными когтями и острым рядом игольчатых зубов в пасти.

— Урррхх. — Существо, переваливаясь, подошло к ведьме, и неторопливо провело когтем по молочно белому бедру ведьмы оставляя кровавую борозду. Потом опустило голову, длинным языком слизнуло кровь с ноги, и блаженно зажмурившись, стояло какое-то время, покачиваясь словно в трансе, но через минуту, широко раскрыло глаза, и подняло взгляд.

— Уррорхх гррым.

— Ты знаешь что мне нужно. Принеси его сердце.

— Уох уоххх. — Существо словно захохотало и село, подтянув ноги под себя. — Уохх?

— Хорошо. — Колдунья усмехнувшись шагнула вперёд. — Только быстро, а то я тебя знаю. — И встала перед упырём на четвереньки, оттопырив зад.

К удивлению Константина, инструмент, привезённый с утра мужичком невысокого роста с длинной окладистой бородой, оказался весьма неплохого качества. Топор, лучковая пила, несколько стамесок, и другое, было остро заточено, и аккуратно переложено промасленной тряпицей.

— Эта... инструмент, ну? — Мужчина сдвинув шапку на затылок, размахивал руками показывая на короб с железками. — Топор значить...

— Я знаю, что такое топор. — Константин кивнул, и подхватил сундук. — Когда лес привезут?

— Ох... мужичок отшатнулся словно увидел чудовище. — И вправду Никифор вылечил убогого. — Ты, это значить. Топором сторожко, острый он. Свояк у меня брился им. — Зачастил он словно боясь что его остановят. — И лес товой, ну да, с деляны везут значить. До полудня привезут. А то, эта, тут пара плотников пришлых, значить. Они вроде подряжалися крыльцо резное сладить в доме Перуновом, да видать не сошлись в цене. Так сейчас по дворам ходют ищут работу значить.

— А берут-то дорого?

— Ну, золотушку в день, отдать нужно. Да харч какой нито взять.

— Харч, это интересно. — Заинтересованный Костя кивнул. — И где тут харч берут?

— Так знамо где... — мужичок удивился. — У Гаврилы Кушки. Вот как пойдёшь по улице, так вон туда, а там, изба с крышей такой, ну сразу видать. Кабак тама. И харч тама.

Пока Костя ездил с говорливым мужичком за едой, пока сговаривался с плотниками, да пока размечали чего нужно сделать, подвезли пять длинных телег с брёвнами. Правда, на каждой уместилось лишь четыре — пять штук, но в итоге получилось немало.

Визит в трактир заодно прояснил и денежную систему государства. Выходило так, что самыми дорогим металлом было серебро. И шла одна полновесная гривна за тысячу золотых рублей. Каждый рубль, в свою очередь, был равен десяти железных гривенникам, а те, десятку медных копеек.

Запас продуктов на несколько дней обошёлся Горыне в пятьдесят копеек, а бутыль ягодного кваса ещё в две копейки, правда, бутылку нужно было отдать обратно.

Первым делом подняли угол дома, и выправили сруб. Потом настал черёд, крошечных слепых окон, которые расширили против прежнего почти в три раза, и снесли старое, развалившееся крыльцо. Затем выкопали новый погреб, а рухнувший сарай и хлев разобрали на дрова, а на этом месте начали делать основание под баню.

Через три дня, когда на стены завели ещё по паре брёвен, поднимая высоту дома, и заново сладили крышу, дом было не узнать. Мужики сделали красивые резные ставни, на окна, и даже изящного конька на крышу крыльца, а местный каменщик, сложил белую печку для бани.

Вся работа обошлась Константину в пятнадцать золотых, что было очень даже немало, но сделанное того стоило. Теперь он мог спать на нормальной кровати, и складывать вещи не в сундук, а в шкаф, который сделал сам, распустив бревно на тонкие доски. Но совершенно неожиданно для него, самым эпичным строением, на которое под разными предлогами прибегало смотреть все село, оказался туалет типа сортир, выстроенный в углу участка. Туалетов в деревне оказывается не знали, и носили своё сокровенное кто куда. Летом в основном на огород, а зимой прямо в хлев.

Выставив плотникам по окончании работ бутыль самогона, и рассчитавшись, Костя проводил телегу на которой они уезжали на новый 'объект' и первый раз за три дня сел передохнуть на вкопанную рядом с домом скамейку.

За время ремонта, Константин путь и шапочно перезнакомился как минимум с половиной жителей деревни, и теперь каждый проходивший мимо здоровался или бросал заинтересованный взгляд на аккуратный дом бывшего деревенского дурачка.

К удивлению Константина, в основном жители реагировали с умеренным интересом, в основном пытаясь понять, что за человек новый Горыня, и чем он может быть лично им полезным. А так как обещаний тот не раздавал, помочь, несмотря на свою богатырскую силу, никому не рвался, и вообще вёл себя замкнуто, общий интерес сам собой рассосался.

Зато это дало возможность самому Константину обойти все окрестности села стоявшего на невысоком холме с плоской вершиной. Взгорок был всего метров десять, но довольно крутым, и сразу упирался в частокол из мощных бревен, за которым находилась дорожка для стрелков, и дозорные башни. Всё почерневшее от времени, но крепкое до звона, и готовое простоять ещё два века.

Несмотря на то, что округа уже вот как полсотни лет жила в мире, дозорные выставлялись каждый день, что, как полагал Константин, было частью воинского обучения. Так же было интересно, что оружие имелось в каждом доме, и довольно разнообразное, хотя больше всего коротких казнозарядных ружей, и клинков по типу казацкой шашки, но с более выраженной гардой. В ходу здесь были и обереги от различных напастей и даже амулеты позволявшие например видеть в кромешной темноте, защищать владельца от чего-нибудь, или насквозь бытовых, типа светлячка освещавшего дом.

Мир доставшийся Константину был интересным, и складывая по кусочкам картинку он не переставал удивляться тому, как сложно и противоречиво всё скроено. На металлических деталях инструмента было выбито явно заводское клеймо, а бутылки в трактире, вписывались в некий стандарт, как минимум по высоте. А ещё были самовары и керосиновые лампы, хотя последние явно не пользовались спросом, в силу того, что янтарные шарики заряженные магией давали свет не хуже, и при том были куда безопаснее. То есть, где-то была промышленность, которая всё это производила, и производила уже давно, так как сформировались стандарты. У сельского кузнеца кроме орудий труда, Константин видел и мечи, и копья, но это ровным счётом ничего не значило. Доспехи тоже существовали в то время, когда уже были мушкеты. Конечно, шанс нарваться на автоматическое оружие был невелик, но Костя понимал, что этот мир его ещё не раз удивит.

— Скучаешь? — Рядом на скамейку плюхнулся главный пастух села, а по совместительству наставник местного войска Луконя, отслуживший в своё время двадцать лет сотником княжьего войска.

— Отдыхаю. — Константин улыбнулся. — Только — только спровадил работников. Зайдёшь в дом? Я квасу свежего от Опанаса принёс.

— Да что тот квас... — Старик отмахнулся. — Мы с Никодимом тут всю голову сломали думая, куда тебя пристроить. Ты в воинском деле как?

— А черт его знает. — Костя пожал плечами. — Не знаю я, что тут у вас воинским искусством называют. Может, махаете мечами до посинения, так это не ко мне. Я в железках этих вообще никак не соображаю. Ну, если только с ножом. Но с ножом против меча не пойдёшь.

— Думаешь, у князя в дружине мастера меча служат? — Усмехнулся Луконя.

— А ты меня уже и в дружину прописал?

— Дак куда тебе деваться — то? — Старик удивлённо приподнял серебряно-седые кустистые брови. — У кузнеца уже подмастерья да ученики есть, да и стар ты, в ученики идти. Надел тоже поднять не успеешь, даже если выделит тебе община. А зима она не тётка. Пирожка не поднесёт.

— Придумаю. — Константин махнул рукой. — А в кабалу на десять лет идти, так этого мне не надо.

— А как же по-другому то? — Дед от возмущения всплеснул руками. — Ты же не боярский сын какой, да не отслуживший срок. Да и кто возьмёт тебя на свободную — то службу? Сам вона сказал, что воинским делом не разумеешь?

Дед посидел ещё какое-то время, подходя к теме с разных сторон, но через полчаса ушёл, махнув рукой, а Константин, чтобы не разряжать осветительный камень лёг спать.

Спал он чутко, поэтому когда на улице тревожно забил колокол, быстро вскочил, и намотав портянки, надел сапоги и выскочил на улицу.

Бежавшая мимо девчонка — дочь старосты крикнула на бегу: — Упыри на луговой стороне! — И унеслась прочь, а Константин рванул в противоположную сторону, где уже судя по звукам, разгоралась битва.

Когда он поднялся на стену, там уже столпилось больше двух десятков мужчин, в основном с топорами на длинных рукоятях, и тяжёлыми длинноствольными ружьями.

— В башку ему бей, в башку! — Кричал кто-то слева, неожиданно сильно громыхнул выстрел, и облако дыма на несколько секунд заволокло стену.

Когда дым рассеялся, в свете факелов, Костя разглядел чудовище похожее на огромную карикатурно искажённую фигуру человека. Размером примерно с быка, с узловатыми мощными конечностями, и сравнительно небольшой головой на широченных плечах. Пуля попала куда-то в бок, и взвизгнув упырь дёрнулся и подняв голову уставился кроваво — красными глазами на людей. В этот момент Константин мог поклясться, что существо смотрит именно на него, но через секунду, оно рыкнув, в несколько скачков достигло стены, и от тяжкого удара люди чуть не попадали вниз, а от брёвен полетели мелкие щепки.

Мужики бились словно сработанная артель. Кто-то подавал дротики, кто-то заряжал пару мелких пушек, а кто-то стрелял сверху, и не было видно никакого командования, но при этом ни капли суеты и беспорядка.

— Силён упырь. — Сказал кто-то сзади. — Первый раз такого вижу. Эх жаль Никифор уехал. Теперь без него совсем кисло будет.

Когда Константин оглянулся, то увидел коренастого мужчину с короткой винтовкой в руках, быстро заряжавший трубчатый магазин патронами.

— На, держи. — Он сунул в руки Косте ещё пару магазинов и простой холщовый мешок с патронами. — Заряжай и подавай.

Вскинув ружьё, мужчина не торопясь всадил все шесть пуль точно в упыря, отчего тот взревел ещё громче, и снова ударил в стену. Но если первый раз стена выдержала, то сейчас в треске и гуле удара, Костя явно расслышал хруст дерева.

Теперь в монстра палили со всех стволов, и даже кидали небольшие гранаты, но было незаметно, что это как-то ухудшает здоровье упыря. Наоборот, он стал кидаться на стены чаще, и здоровенные брёвна частокола уже явственно накренились, сдаваясь под напором чудовища.

— Ванята, бей в колокол 'двойную зорю'! пусть уводят детей и мамок, в схроны!

Колокол сразу зачастил выбивая какую-то сложную дробь, а пушкари наконец взявшие прицел, ударили с двух стволов по упырю, взбивая пыль вокруг попаданием крупной картечи.

Ещё один удар, и под треск ломающихся брёвен и хруст расползающегося настила, люди посыпались со стены горохом. Несмотря на внезапность, большинству защитников села удалось вовремя отпрыгнуть в сторону, а тех, кому повезло меньше, быстро вытаскивали из-под завала.

Увидев ноги торчащие из кучи брёвен, Константин разметал дрова по сторонам и приподняв без усилий толстый, почти в обхват остаток частокола, одним движением ухватил человека за ногу, и выдернув из завала откинул куда-то далеко, а когда поднял голову перед ним уже щерилась двумя рядами зубов морда упыря.

Не раздумывая ни секунды, он воткнул кулак ему в свиной пятачок, вложив в это движение всю новоприобретённую силу и весь свой опыт владения боевыми искусствами.

Ощущения были такие, словно кулак врезался в каменную стену. Боль в повреждённой руке вспыхнула и затихла задавленная волевым импульсом, а чудовище осело на задние лапы, и замотало башкой приходя в себя.

— Бей Горыня! — Откуда-то справа и сверху рукоятью вперёд упал тяжеленный топор, с двумя лезвиями, и длинным тонким шипом в середине. Сжав оружие в руке, Костя взмахнул рукой проверяя массу и баланс, и не давая упырю более ни мгновения передышки, рубанул лезвием по голове. Почувствовав встречное движение чуть сдвинулся в сторону, пропуская лапу с когтями мимо, и вытянув топор на себя, снова качнулся вперёд вбивая сталь в рану и прорубая голову почти до самой шеи, и выдернув топор последний раз, резко прыгнул вверх, и падая ударил топором вкладывая в движение всего себя до капли, и прорубив упыря почти до середины груди.

Глаза на разваленной башке упыря мигнули глядя в разные стороны, и он завалился на спину, выдернув оружие из рук Константина.

Сразу же откуда-то из-за спины подскочили несколько стрелков разрядивших ружья в упор, а остальные принялись споро разбирать завал в поисках уцелевших.

— Молодец. — Тяжёлая рука хлопнула Константина по плечу, и повернув голову он увидел мужчину которому заряжал ружьё. — Хороший удар.

— А чего ж его пули то не брали? Калибр-то вполне серьёзный.

— Калибр? — Удивился стрелок и перехватив взгляд направленный на ствол ружья, произнёс, — а, ты про размер. Так шкура у него какая. Любая пуля отскочит. Только вот если из пушки, да попасть хорошо, да картечь стальная или вообще серебряная. Да только мало железа да стоит дорого. Оттого и стреляем голышами. А они только людей пробивают. От шкуры упыря сам видел — отскакивают, да крошатся в пыль.

— И часто такое? — Константин кивнул на лежавшего ничком монстра.

— Не часто, но бывает. — Мужчина подошёл к голове упыря и потянул топор за рукоять, но тот даже не шелохнулся. — Давай вынимай, а то Глеб орать будет на всё село.

Костя, чуть поднатужившись, выдернул топор, и обратил внимание на лезвие. Сталь была смята, словно удар пришёлся не по плоти, а по наковальне.

— Точно будет орать. — Мужчина вздохнул. — Да и хрен с ним. Староста пусть платит. Упыря не пустили в село — великое дело. Таких дел бы наворочал. А ты не кручинься. Тебе ещё награда от князя положена. А за такого могут и вдвое дать. Вона, какой матёрый. И чего он к нам полез?

Но вопреки ожиданию, хозяин оружия, только хмыкнул, увидев замятое лезвие.

— Знатный удар. — И оглянулся на кузнеца, стоявшего в отдалении спросил. — Лукьян, поправишь мне топорик? Смотри как этот молодец его уработал.

— Поправлю, чего же не поправить. — Кузнец — коренастый мужчина в толстом тягиляе и потёртых кожаных наручах посмотрел на лезвие. — Даже перековывать не нужно, так сделаю. Только вот рукоять... — Он с сомнением посмотрел на смятую, словно та была сделана из пластилина ручку. — Нет, сделаю топор наново. Эх, тебя бы в кузнецы с такой рукой, да стар ты уже. Только вот если в подручники... пойдёшь?

— Нет дядько Лукьян. — Горыня покачал головой. — Действительно поздно мне. Всю науку не постичь а быть до стрости подручником...

— Ладно. — Кузнец кивнул, признавая правоту Горыни. — Сделаю.

— Сделаешь, и отдай вон ему. — Глеб кивнул на Горыню. — Пусть будет у него. Такое дело сделал. Это-ж видано ли, с двух ударов завалил матёрого упыря. Всем селом ему поклониться должны.

Лукьян снова кивнул.

— Сделаю лучше прежнего и с рукоятью из морёного дуба. Тяжёлый будет, но ты вона какой здоровый, обвыкнешь.

Завал из рухнувших брёвен частокола уже разобрали, а раненых отвезли в Травную избу. Староста обходивший место боя, остановился перед Горыней и неожиданно, в пояс поклонился.

— Спасибо тебе Горынюшка. Спас всех нас. Такое страшилище завалить...

— Это что, — подал голос Гридя. — Он энтого упыря кулаком как есть опрокинул. Самолично видел. Хряснул ему в пятак, да тот так и сел на жопу.

Мужчины, которых медленно отпускал страх за родных и близких сначала негромко, а потом в голос расхохотались.

— Ну учудил, Горыня. Это ж надо, кулаком ему в харю тыкать...

— Так не было оружия. — Костя пожал плечами. — Не бежать же от него прятаться.

3

Красная шапочка, а почему ты гуляешь в лесу так поздно?

— А чего мне бояться? Стреляю быстро и точно. Крови не боюсь, патронов дохрена...

Газета Московские новости 5 червена 7358 года.

Новости кратко.

* * *

Публичная порка купца Никандрова поставившего негодные шестерни для подъёмников Московского Императорского университета состоится в полдень, шестицы на наказной площади.

* * *

Выпускные экзамены Безбородовского училища Особой Канцелярии прошли в Тверской губернии в присутствии Великой Княжны Ольги и шефа училища неведника4 князя Бенкендорфа.

Выпускники показали высокое мастерство в скрытом преодолении полосы укреплений и прочих науках входящих в курс обучения.

* * *

Представления скоморошьей компании 'Круг' вновь вызвали пересуды в московском обществе и многочисленные обращения к Городовому Общественного Надзора. В ходе представления скоморох Аркашка Рязанский уронил с чресел штаны и публика могла лицезреть его заднюю часть в свете многочисленных фонарей освещавших сцену зала купца Горшенина.

Особо чувствительные дамы тут же упали в обморок, а негодующая публика хотела идти бить скоморошью кодлу, и только вмешательство полицейских чинов остановили расправу, обещанием подробно разобрать нарушение общественного порядка.

Тем не менее, билеты на следующее представление раскуплены совершенно, включая галерку, и приставные кресла.

Графиня Светлова в момент смерти призванного ей упыря ужинала в весёлой компании молодых людей, и выбирала тех, с кем проведёт эту ночь. Пока безусловным фаворитами были дворянин Бельский и граф Миллер. Оба высокие статные и широкоплечие, с красивыми ухоженными лицами и буквально купавшихся в облаке дорогих духов.

Посмертный выплеск сбросил её со стула, и потеряв сознание графиня рухнула прямо в на грязный пол трактира, устроив немалый переполох в своей свите. Занеся Светлову в комнату, молодые люди послали за лекарем, и подумав, что с припадочной иметь дело себе дороже вернулись к столу.

На следующий день в село на взмыленной лошади примчался Никифор, и внимательно осмотрел упыря, которого отволокли на околицу, и наложил заклятие от гнили и порчи. Потом осмотрел разрушенный частокол, и долго разговаривал со всеми, кто был в ту ночь на стене, оставив Горыню напоследок.

Но и его пытал недолго, основное время посвятив осмотру уже заживающей руки, после чего, оставил стекляшку с каким-то зельем и ушёл.

А к вечеру того же дня Горыне стало плохо так, что он не смог подняться с кровати, и в таком положении его застала Настасья — одна из многочисленных дочек живущего через улицу Григория. Всполошившись, привела сначала травницу, а уж та подняла и Никифора, снова чуть не уехавшего по своим делам.

Осмотрев почерневшую до локтя руку, ведун вздохнул и покачал головой.

— Жизни тебе от силы пара месяцев. Отравил тебя упырь клятый. К ревуну5 сляжешь и не поднимешься. И я дурак старый подумал, что тебя Перуновым промыслом, обнесёт лихо.

Думал Константин недолго.

— А вернуть руку, пусть ненадолго, можно?

— Тогда неделя. — Сказал, как отрезал Никифор. — Яд будет не проникать постепенно, а сразу двигаться по всему телу.

— Скажи, а разбойники есть в округе?

Несмотря на ситуацию, Никифор улыбнулся.

— Понятно, что ты задумал. Привести лихих людишек на старое капище, да на камень жертвенный. Есть разбойнички как не быть — то? Банда Черного на сто десятой версте тракта. Уж сколько ловили ее, да так всё без толку. Там болота, да плавни, не найти. След вода смывает, да старая ведьма им ворожит. Думаешь, возьмёшь их?

— Дело не такое уж хитрое. Разбойники это всё же не военные разведчики.

— Как сказал? военные разведчики? Что речение сие означает? — Заинтересовался Никифор.

— Ну, люди специальные, кто уходит в тыл врага, чтобы все движения войск подмечать, и передавать воеводам.

— Пластуны значит. Ты был разведчиком? — Никифор склонился над небольшим сундучком который привёз с собой.

— Давно. В начале службы.

— А служил сколько? — Ведун, одним взмахом руки подвинув к себе стол, стал смешивать разноцветные жидкости в пузатой бутылочке.

— Тридцать лет почти. — Константин повернул голову, но из-за спины ведуна было ничего не видно, и только волны разнообразных запахов да звон стекла, говорил о том, что он работает.

— Тридцать лет — срок. Сколько же лет тебе было?

— К восьмому десятку подбирался.

— Варвара, дай настой липовика, у тебя свежее. — Обратился Никифор к травнице. — И горелку малую давай.

Минут через двадцать, за неспешным разговором, ведун наконец-то сварил зелье, и охладив его в ведре с колодезной водой, поднёс к кровати.

— Это пей сейчас. Организм у тебя здоровый, так что, может две недели протянешь, может и поболе. Это — он протянул совсем маленькую бутылочку, — когда совсем плохо станет. На пару часов всего. Потом — смерть.

Староста лично привёл боевого коня с полной сбруей, которого весь выкупила у Ратибора, и набил его сумки всем, что нужно в дорогу.

Уже всё знали, что за хворь приключилась у Горыни, и куда он собрался, и на проводы собралось почти половина села. Сам Константин предпочёл, чтобы секретность была бы повыше, но в данной ситуации приходилось мириться с неизбежным.

Зато кузнец поднёс ему чудо чудное — вполне приличный револьвер, и небольшой полотняный мешочек с двумя десятками патронов, чем сразу поднял настроение Горыни. Всё-таки однозарядное оружие сильно смущало бывшего армейского разведчика.

Доспехи и поддоспешник надевать не стал, справедливо полагая, что скорость и подвижность важнее защиты.

К исходу второго дня, доехал до приметной сосны, росшей на высоком взгорке, и углубился в лес, ведя коня в поводу.

Следы бандитских засидок и прохода людей искал два таких драгоценных дня, и лишь утром, на третий вышел к повороту, где не так давно была жестокая схватка. Об этом говорили и попятнанные стрелами стволы деревьев, и едва уловимый запах крови.

А потом нашёл и путь по которому уходили, бандиты прихватив добычу. Длинный извилистый овраг с ручьём на дне, был удобен как для отступления, так и для обороны, но как полагал Костя, на одинокого путника, к тому же без доспехов нападать сразу не будут, а скорее всё же попробуют выяснить, что же ему надо.

Так и случилось.

Перед очередным поворотом в камень перед ним ударил арбалетный болт, и отскочив, звякнул на камнях.

— Стой где стоишь.

— Стою. — Костя поднял руки, показывая, что в них нет оружия, и через мгновение раздался звук осыпающихся камней и шорох травы. Кто-то спускался со склона, не сильно беспокоясь производимым шумом.

Неплохо одетый мужчина в сером поддоспешнике, надетой поверх него траченной кольчуге залатанной проволокой, и заряженным самострелом в руках неспешно подошёл ближе и смерил гостя взглядом.

— Давай-ка раздевайся, да коня своего отпускай. Тебе он боле не надобен будет.

— Вот так, да? А здравствуй мил человек, чем помочь тебе дорогой? А к столу пригласить? — Константин явно насмехался, и разбойник мгновенно почуяв издёвку, вскинул оружие, или точнее стал поднимать самострел, как в лоб ему ударила рукоятка ножа, заставив покачнуться.

В долю секунды сократив расстояние до пребывающего в прострации бандита, Константин перехватил самострел и впился глазами в глаза, ломая волю противника.

— Скажи другу своему, чтобы спускался. Дело у меня до атамана вашего. Не хочу, чтобы подстрелили.

— Галаш, спускайся, проводишь гостя. Негромко, но внятно произнёс мужчина, не отрывая взгляда, и через несколько минут на тропе появился второй дозорный.

Через пять минут оба бандита связанные сидели рядом, с ошалелыми глазами наблюдая, как Горыня демонстративно правит на камне тонкий, длинный кинжал.

Сломались они не сразу, но быстро, и со сноровкой опытного палача, Костя погнал допрос.

— Ещё дозорные на тропе есть? Тайный знак, что всё в порядке? Сколько всего разбойников в лагере? Есть ли посторонние? — И так далее, и несколько кругов подряд, уточняя, и закрепляя информацию.

В итоге зарезав второго разбойника, словно барана, и оставив одного из них в качестве проводника, он быстро двинулся вперёд, идя с бандитом рядом, словно они старые приятели.

— Стой, Бакай. — Раздалось сверху. — Кто с тобой?

— Да от Елисея Калиты человек. К атаману. — Бодро крикнул разбойник и махнул рукой. — Я Галаша там оставил, присмотрит, пока я не вернусь.

— Ну, иди.

Горыня, наконец, разглядел дозорного, с удобством устроившегося в развилке толстой дубовой ветви. Короткий взмах рукой, и разбойник получил нож и ссыпался вниз замерев сломанной куклой.

Бодро ввинтившись между огромных кустов лещины, разбойник, так и не отошедший до конца от процедуры ломки, повёл Горыню к лагерю.

Всего на дороге промышляло около трёх десятков татей, но уже вторую неделю они безвылазно сидели в лагере, зализывая раны после очередной стычки, стоившей им почти десятерых подельников. Караван был не только богатым, но и хорошо защищённым. Даже возницы были опытными воинами, так что вместо обычной десятки охраны бандитов встретил отпор почти трёх десятков воинов, заставивших банду отступить, теряя людей. Так что момент для Горыни был исключительно удачный. Боеспособными оставались лишь двенадцать человек, а остальные имели раны различной тяжести, и представляли куда меньшую опасность.

Дорога к логову проходила в том числе и по проложенному по дну болота мосту. Бакай потянул за неприметную палку, мост бурля грязной жижей всплыл на поверхность, и проводник хлюпая сапогами бодро пошел вперёд.

— Здесь все? — Спросил Константин, как только они вышли на край поляны в центре большого острова на болоте.

— Там ещё тропка, к бабке Змеихе, но туда никто кроме атамана не ходит. — Обморочно произнёс Бакай, и поскольку Горыня его больше не держал, мягко осел на траву.

Сориентировались бандиты быстро. Тенькнула тетива арбалета, но Костя уже был в движении.

Метательных ножей он набрал три штуки, и они полетели в лежавших вокруг костра людей, после чего настал черёд револьвера.

Кто-то видимо соображал быстрее, чем другие, и от самой большой палатки раздался сначала один выстрел, потом ещё и ещё, пока Горыня, спрятавшись за мертвецом освобождал барабан от гильз и перезаряжал свой револьвер. Два выстрела, и атаман с простреленными плечами упал ничком.

Атаман тоже стрелял неплохо, и несмотря на рывки Горыни из стороны в сторону, сумел зацепить его пробив ногу навылет. Туго затянув рану, полоской ткани, он хромая начал обходить лагерь.

Стрелял Костя аккуратно, и среди бандитов нашлось десять живых, что как ему казалось, было вполне достаточно. Перевязав разбойников и крепко связав их, начал обходить землянки и в третьей по счету, среди рванья и тряпья обнаружил совершенно седую женщину, явно находившуюся не в себе. Прижав к груди тряпичный свёрток, она баюкала его словно малыша, что-то невнятно мыча.

Догадываясь, что произошло, Горыня осторожно коснулся её иссохшей руки.

— Поедем домой?

— Домой? — Женщина неожиданно улыбнулась, и кивнула. — Покормлю Бориску и пойдём. — Она отогнула рубаху, и стала совать грудь в тряпки, продолжая мычать, словно пела колыбельную.

Из землянки Константин вышел с таким лицом, что бандиты, будучи даже связанными по рукам и ногам попытались расползтись в стороны, мыча в заткнутые в рот кляпы.

И лишь мысль о том, что смерть разбойников должна послужить нужному делу, а не быть его личной местью, остановила Горыню. Обыскивая землянку атамана, он к удивлению обнаружил кучи почти сгнившего тряпья, и несколько крепких сундучков в которых, судя по весу, были монеты. Золото или даже серебро. Кроме этого, он нашёл огромное количество оружия и пару револьверов замечательной выделки, похожих на американских Миротворцев6. Револьверы были украшены искусной инкрустацией, а щёчки на рукоятях были сделаны из перламутра. Кроме того, нашлось больше трёх сотен патронов, что само по себе было немалой ценностью, так как снаряжённый патрон стоил гривенник за штуку.

От обыска его отвлекло внезапно проснувшееся чувство опасности, и быстро снарядив оба револьвера и сунув в карман горсть патронов, выскочил наружу.

Сначала ничего не заметил, но проследив по взглядам разбойников направление, увидел как по воде, словно скользя по поверхности, идёт женщина, замотанная в чёрные одежды.

Справедливо полагая, что ничего хорошего от колдуньи ждать не приходится, открыл огонь сначала из одного револьвера, а когда закончились патроны, из другого, замечая, как колышется ткань от попадания пуль. Калибр у револьверов был вполне приличный — примерно двенадцать миллиметров, так что колдунье приходилось несладко. Тем не менее, понимая, что уже не успевает перезарядить оружие, Константин подхватил тяжеленное ружьё с колесцовым замком за цевьё, и понёсся навстречу собираясь использовать его как дубину.

Но двигаясь вперёд, он начал замедляться и с каждым шагом ему становилось всё тяжелее, пока он почти не остановился, словно продавливая ставший тугим и вязким воздух.

Уже не надеясь достать колдунью сверху, а хотя бы пробить стволом, начал толкать ружьё вперёд, прикладывая все силы.

Противостояние для колдуньи тоже было непростым, и по её иссохшему лицу стекали ручейки пота, оставляя светлые дорожки.

Проталкивая ружьё, рука Горыни легла на курок, и лишь для очистки совести он нажал спусковой крючок.

Выстрел крупной картечи с расстояния в пару метров начисто снес правую руку колдунье вместе с плечом, и та каркнув словно ворон, завалилась набок, фонтанируя чёрной кровью.

Ружьё было двуствольным и спотыкаясь от перенапряжения, Константин вскинул ружьё и почти в упор превратил грудину в одну сплошную кашу.

Сидя возле остывающего трупа, Горыня первым делом перезарядил оба револьвера, перевязал нормально рану на ноге а потом, поднял бандита захваченного первым, и заставил его запрягать две телеги, а после носить связанных разбойников укладывая их словно дрова. Седую женщину усадили на другую повозку, там, где везли награбленное бандитами богатство.

Выехали с разорённой стоянки ещё до полудня, и двинулись в сторону села. Боевые кони запряженные парой шли ходко, так что к вечеру они уже пересекли границу общины, а уже ночью, объехав село, поднялись на холм к старому капищу. Приступы грозящие беспамятством накатывались всё чаще и чаще, и он уже почти из последних сил подошёл к заповедной поляне.

К удивлению Горыни, там уже горел костёр, и мирно, словно два старых друга беседовали Мокошь, всё в том же белоснежном платье и Никифор, в своей вечной хламиде.

— Пришёл. — Мокошь легко словно танцуя встала, и подошла ближе. — Хорошее дело сделал воин. Её я тоже забираю. — Она взмахнула рукой в сторону женщины, которая уже спала среди тюков с тканью и оружия, прижимая к груди свёрток, которого считала своим ребёнком. — Пусть душа её давно отлетела, но не могла найти покоя.

— А...

— Знаю о чём спросить хочешь. — Богиня кивнула. — Выбирай. Или она или ты. Энергии в этих телах совсем немного.

— Пусть будет она. — Константин, у которого вдруг пересохло в горле кивнул. — Люди не смогли её защитить так пусть хоть в посмертии у неё всё будет.

— Ты сказал. — Мокош кивнула. — А теперь покажи.

Константин кивнул и подошел пребывающему в ступоре вознице.

— Ты готов?

— К чему, господин? — Чуть заикаясь спросил разбойник.

— Умереть. Но не жертвенным бараном, а воином, хотя вы этого и не достойны. Но насколько я понял, боги здесь не принимает безвольных жертв.

Тот вздохнул и тряхнув головой, слез с телеги.

Бой, несмотря на перевязанную ногу Горыни получился коротким, и через десяток секунд, он чётко воткнул нож прямо в сердце бандита. Так или почти так, закончили жизнь все десять разбойников, за исключением атамана.

— Это не моё. — Мокошь покачала головой. — Это сестрицы Мары.

— Так отдай. — Костя равнодушно отвернулся.

— Не могу. — Богиня виновато улыбнулась. — Тебе придётся самому её призвать.

— Просто позвать достаточно? — Уточнил Горыня и увидев кивок Никифора, негромко произнёс. — Мара, слышишь ли меня. Приди, забери своё.

Короткий всплеск ветра и на поляне возник туманно мерцающий вихрь из которого вышла высокая черноволосая женщина в длинном платье похожем на звёздное небо.

— А, старый знакомый. — Она приветливо улыбнулась Горыне. — Радовал ты меня в том мире, радуешь и в этом. Она взмахнула рукой, и атаман лежавший на телеге чуть дёрнулся и глаза его остекленели.

— Ну, всё. Старую ведьму я прибрала ещё на болоте, а этих отдаю тебе сестрица. Мара ослепительно улыбнулась и сделав пару шагов, вдруг обернулась. — Нет, посижу немного. Подышу воздухом этой земли. Ты ведь не против, сестрица, и вы, уважаемый Никифор?

— Прошу. — Ведун во мгновение ока сдёрнул с себя плащ и расстелил перед костром.

Мокошь с непонятным выражением на лице обернулась в сторону Мары, и вздохнув махнула рукой. Сразу же в центре поляны возник сверкающий вихрь, откуда во все стороны ударил плотный солнечный свет, и с криком 'Мама!' выбежал мальчишка лет шести.

Женщина спавшая в повозке, вдруг встрепенулась, и забыв про свёрток, рванулась к мальчишке и встав перед ним на колени просто стала целовать его прижимая к себе.

— Мама, не плачь. Мама... — Мальчишка что-то говорил, а потом, когда женщина встала, взял её за руку, и что-то рассказывая, повёл за собой, и через секунду вихрь схлопнулся, оставив на поляне лишь примятую траву.

— Но сдаётся мне сестрица, что ты хочешь обжулить моего верного паладина? — Донёсся от костра голос Мары. — Условие он выполнил, и даже более. Десять жизней за одну... более чем справедливо. А если учесть тех кого я забрала на болоте, так просто грабёж получается.

— Он не твой!!! — Мокошь, резко словно кошка обернулась и даже чуть пригнулась словно перед броском.

— Не мой. — Мара, насмешливо посмотрела на сестру, и поудобнее устроилась на плаще, растянувшись на нём словно кошка. — И не твой.

Горыня, смотревший на всё это с круглыми от удивления глазами, не нашёл ничего лучше, чем подняв руки подойти ближе.

— Девочки, не ссорьтесь, вы чего?

В ответ обе как-то отпрянули и через секунду рассмеялись заливистым смехом.

— Это всё воздух среднего мира. — Сказала отсмеявшись Мокошь. — Бьёт в голову сильнее вина...

Но окончание фразы он уже не расслышал, повалившись в траву словно подкошенный.

Очнулся уже в своей постели. Травница Варвара сопела на лавке рядом, а рядом на табурете сидела девчонка лет двенадцати.

Стоило ему открыть глаза, как девочка метнулась к бабке, и стала трясти её за плечо.

— Бабушка Варвара, бабушка Варвара, проснулся он.

— Да не тряси меня, ужо всю душу вытрясешь. — Женщина опустила ноги на пол, села и накинув платок на голову, посмотрела на пациента.

— Глазки, я смотрю, чистые, испарины нет... Попьёшь вон на столе в бутылке оставила отвар. По стакану кажно утро.

С чем и отбыла по своим делам, оставив после себя тонкий запах сушёных трав и бутылочку с лекарством.

А Горыня, не торопясь сел на кровати и первым делом проверил руку, которая была вполне нормального цвета, и рану на ноге, которой просто не нашёл. Затем, прополоскал рот настойкой, глотнул, и скривившись от горечи, стал прибирать в доме. Лишь наведя в доме порядок, вымылся и надев чистую одежду, пошёл к кузнецу прихватив оба револьвера.

В кузне уже стоял дым коромыслом, а подмастерья и ученики бегали словно ошпаренные. Сам Лукьян, стоя возле кузни, перебирал инструменты, а увидев Горыню, широко улыбнулся и сразу предупредил.

— Если по делу — говори, а если так пришёл, то вечером заходи. Вечерять будем, и по чарке пропустим.

— Я по делу. — Горыня выложил на стол револьверы.

— Добрая работа. — Кузнец взвёл и спустил курок, крутанул барабан, слушая как щёлкает трещотка, и вопросительно поднял взгляд.

— Нужно сделать самовзвод. Ну, чтобы когда крючок нажимаешь, курок сам взводился, и соскакивал на капсюль.

— Я знаю, что такое самовзвод. — Лукьян усмехнулся. — Зачем тебе эта господская забава?

— Как сделаешь — покажу, что вовсе не забава. — Горыня улыбнулся. — Очень мне этого самовзвода там, у разбойничков не хватало.

— Сделаю. — Кузнец кивнул. — Сегодня уж не успею, а завтра займусь. Так что, придёшь вечерять? Как солнце сядет, так мы садимся.

— Приду. — Горыня благодарно прижал ладонь к груди и поклонился.

К моменту когда револьверы были готовы, сельский скорняк уже сшил две кожаных набедренных кобуры, и Горыня потратил почти сотню патронов пристреливая оружие сначала стоя, потом в движении, и наконец, попробовал стрелять с двух рук. Из-за тугих взводов получалось не очень хорошо, но на короткой дистанции преимущество двух стволов могло быть решающим. Ещё в прошлой жизни Константин был высококлассным стрелком, и участвовал в соревнованиях по скоростной стрельбе. Тогда у него, правда, были куда более удобные автоматические пистолеты, но и с револьверами тоже можно было многое сделать.

Ещё Горыня сходил к местной мастерице, и та буквально за два дня сшила ему пару удобных штанов, с карманами в нужных местах, и длиннополый пиджак, не пожалев тёмно синего голландского сукна, а на подкладку голубого ханьского шёлка.

Через три дня, когда вся деревня разморенная жарким солнцем вяло копошилась по своим делам, в село вошёл большой отряд воинов, под квадратным флагом с вздыбленным медведем. Все были хорошо одеты, в чистое и почти однообразное обмундирование, а на груди красовались полированные нагрудники. Возглавлял процессию молодой мужчина с лихо заломленной шапкой. К нему и подскочил староста, поймав коня за повод, и рассыпаясь в величаниях.

— Ты Афанасий Егорыч, давай сразу к столу, и воев своих приглашай. А там уж и баньку натопят.

— Некогда мне в баньках рассиживать. — Лениво растягивая слова произнёс княжич. — Тятька наказал другим днём быть обратно, так что глянем на твоё чудо дивное, коли не обманул, и повезём в Медведевск.

— Дак не получится другим днём. — Староста ухмыльнулся. — Мы тут немного татей побили...

— Каких татей? — Сын князя Медведева нахмурился.

— Так банду Черного, как есть всю положили. Самих людишек вон в тот сарай определили. Никифор их нетленным заклятием покрыл, а товар и прочее, у меня во дворе. Только там, кроме казны и брать-то нечего. Погнило всё. Ну вот только если оружье.

— Казна — хорошо. — Афанасий оживился. — А как же так, вы всю ватагу смогли? — Он легко спрыгнул с лошади, и пошёл к сараю, где сложили тела бандитов.

— Да не мы сами. — Староста семеня следом вздохнул. — Дурачок деревенский. Ну бывший дурачок. Вылечил его Никифор. Так он и упыря того, и банду всю один приморил.

— Да как такое можно! — Возмутился шедший следом мужчина с сединой в волосах, и в богатых мягких сапожках алого цвета. — Чтобы один, да всю ватагу?

— А упыря значит можно с двух ударов? — Ехидно спросил Аким. — Вона топор в колоде торчит. Полюбуйся.

Тысячник в подчинении которого были сотни 'особого ряда' развернулся к столбу рядом с которым лежала пиленная колода. На колоде воткнутый углом торчал топор замятым лезвием вверх. Легко выдернув железку из колоды, тысячник молча осмотрел исковерканный металл и покачал головой.

— И где же молодец этот? Очень мне на него посмотреть хочется.

— Так послали уже, Савва Панкратьич.

Когда гости вышли из сарая, туда сразу же зашли трое воинов, и принялись составлять опись разбойников, сверяясь с розыскными листами. За прошедшие дни, жители деревни съездили к бывшему лагерю, и вывезли всё что можно было вывезти и представляло хотя бы гипотетическую ценность а кроме того прихватили все найденные тела вместе с колдуньей.

Когда Горыня пришёл на площадь, с телами почти покончили и разбирались с горой барахла, и деньгами в трёх окованных железом сундучках. Монеты уже разложили по кучкам, и сейчас тысячник и староста громко обсуждали долю веси в добытых богатствах. Оба спорщика вспоминали какие-то указы, и уряды, переходя временами на личности, но было заметно, что торг доставляет обоим настоящее удовольствие.

Никифор, подошедший чуть раньше в празднике не участвовал, а сидел в тени под раскидистой вишней, и спокойно смотрел на суетящихся вокруг деревенских жителей и воинов князя. К нему и подсел Горыня.

— Это надолго? — Он кивнул в сторону спорщиков.

— Нет. Всё уже решено Перуновой Правдой. Тебе треть серебра, да всё оружие, что с бандитов добыл. Да рухлядью мягкой половина. За Чёрного тебе по листу розыскному десять серебряных, да за ведьму пятнадцать. А остальные по гривне — всего сорок пять. Ещё за упыря двадцать гривен, но из них половину общине. Оружие у тебя выкупят ещё за сто золотых, хоть и дёшево, но не торгуйся. Этот прибыток дружине пойдёт. Да не в казну а в братину7.

— Да не нужны мне эти тряпки. — Горыня вздохнул.

— Да уж конечно. — Ведун усмехнулся. — Купно с частью казны у тебя триста пятьдесят серебряных. Таких богатеев в нашем уезде всего трое. Князь, братья Шуйкины, да Антип Горлов...

Разговор прервал молодой боярин ставший перед Горыней.

— Так ты, тот самый воин?

Горыня встал.

— Если о банде и упыре, то да.

— Обращайся ко мне князь, холоп!

Горыня в ответ глянул на Никифора и увидев как тот едва заметно отрицательно качнул головой, снова посмотрел на боярина.

— Князь у веси Медведев, да и тому я присягу не давал. И не холоп я тебе. Звать меня Горыня, хочешь поговорить, обращайся нормально.

— Да я... — Афанасий Медведев вскинул хлыст, и на подставленной руке Горыни заалела кровавая полоса. И в ту же секунду в лоб боярину упёрся ствол револьвера.

— Назови мне хотя бы одну причину, почему мне не спустить курок.

Те воины, которые стояли рядом, двинулись было на помощь, но остановились глядя в зрачок другого револьвера.

— Охолони. — Тысячник ничуть не смущаясь направленного на него револьвера, подошёл и руками опустил стволы к земле. — Княжич конечно неправ, но и тыкать в него оружием не след. Посиди-ка отдохни.

С этими словами, Савва отвёл сына князя в сторону.

— Говорил мне твой отец, что умишка ты не нажил, но вот совсем дураком не казался. — Тысячник, воевавший с князем ещё на порубежье, вздохнул. — Ты видел, как он вынимал скорострел? И я не видел. Только мелькнула рука и всё. А я много чего повидал. Такой воин десятка дружинного стоит, и я разменяю любой из них на этого Горыню. Ты перед ним стелиться должен, как батюшка твой перед воями Перуновой сотни. Знаешь, что государь наш, Михаил Елисеевич сам подносит чарку воям, что отличились в бою? Сам подносит и зазорным не считает. Потому как они в землю ложатся за Русь. А ты его холопом кличешь. Ну не стал он перед тобой шапку ломать. Да и не должен по правде-то. А теперь что? Обиду ты ему нанёс кровную. За такое не деньгами берут — кровью.

— Ништо. — Всё еще бледный от злости на собственный страх княжич скривил тонкие губы в усмешке. — Золотой кину — утрётся и благодарить будет.

— Дурак ты, княжич. Так я батюшке нашему и доложу. Дурак мол сын твой родный. Дурак и к воинской службе негодный. Тот, кто в одиночку взял банду из двадцати лихих людишек, деньгам счёт не ведёт. У него свой счёт. Они вместе с Марой наособицу считают. Давай, иди, сунь ему золото. Посмотрю я на то, что он тебе скажет. Говорю тебе, если есть у тебя хоть что-то в голове, поди и повинись перед ним. Повинись, и проси его быть тебе наставником. Коли согласится — значит тебя Перун-Батюшка в лоб при рождении поцеловал. А не согласится, тоже невелика беда. Хоть зла не затаит.

— Да я...

— Ты, ты. — Савва устало кивнул. — Делай, как знаешь, а я без этого Горыни в обратный путь не двинусь. Буду жить тут хоть год хоть два, но к себе в сотню переманю.

С этими словами тысячник двинулся наводить порядок в приданом подразделении, а княжич, послонявшись по площади, плюнул на всё и пошёл к старосте за стол.

Когда всё что нужно было увезти улеглось на повозках, воины пошли в баню, а тысячник побродив по деревне, подошёл к Горыниному дому.

— Проходи, не стой. — Хозяин дома коловший дрова качнул головой на скамейку. — Садись, сейчас баню догрею, и пойдём попаримся.

Через час, вдоволь напарившись в выскобленной до белого цвета бане, они сидели в полотняных рубахах и пили клюквенную настойку, закусывая жареным мясом и соленостями.

— Да, а баня у тебя, просто царская. — Тысячник покачал головой. — Чисто, аж входить боязно.

— Так грязная баня это же вообще глупость. — Горыня усмехнулся и разлил по новой. — А я всё жду, когда ты меня сватать начнёшь. Ведь не в баньке попариться пришёл?

— В такой баньке попариться — праздник, но ты прав, Горыня. Нужда у меня до тебя есть. — Савва бодро дохрустел огурчиком, и вытерев мокрое от пота лицо рушником, продолжил. — Дела у нас нынче такие. На западной границе, собирает войска король Сигизмунд. В помощь ему уже идут войска короля Наполеона третьего, и других прочих. И придут они, как сам понимаешь, не подарки раздавать. Государь собирает армию, и наш князь назначен командующим армии, которая будет закрывать юго-запад. Аустрия да оттоманцы. Так что вся турецкая орда, аустрийцы, да германцы, все будут наши. Хан польский по слухам призвал в армию больше трёх сотен кромешников...

— Это ещё кто?

— Те, кто таскает существ из-за кромки. — Пояснил тысячник. — Потому и кромешниками кличут. Упырь, которого ты завалил тоже оттуда. Бывает, прорываются сами, но в основном, колдовство чёрное. Тварей этих конечно немного, но бывает, что и один целой сотни стоит. Сами европцы лезут редко, но насылают тварей разных, упырей там, навок, умрунов. От того и стоит в каждом уезде Перунова сотня. Где-то поспокойнее, как в Сибири, а где-то каждый день сеча, как на западных границах. Кромешников конечно ловим, да на кол сажаем, но не переводятся. — Тысячник вздохнул и почесал ветвистый шрам на левом плече. — Извести бы колдунов этих под корень, да руки коротки. Их в германских землях, да у галлов учат, а первейшие академии колдовские у испанцев да италийцев. И простой народ от этой нечести обороняют ведуны наши, да воины земли русской.

Так что не на гульбище зову. На смертный бой, где мы по одну сторону, а они по другую. И пока мы их не одолеем, не будет покоя. Всё одно пакостить будут.

— Да я как бы и не против, только вот что объясни мне. Кем буду я? Солдатом? Так это мне не интересно. Чтобы мною командовал какой-нибудь... ну вроде вот этого боярина, или как он называется. Знаешь же, что хороший командир это половина победы. А вот так, ложиться в землю, из-за глупости чей-то...

— Я-то знаю. — Савва усмехнулся. А вот откуда ты это знаешь?

— Так воинская деревня-то. — Горыня улыбнулся в ответ. — Только и разговоров на празднике где кто служил и что там было. Тут почитай любой малец, малый строевой устав расскажет без запинки.

— Это да. — Тысячник кивнул. — Ну а сам-то кем хочешь быть?

— Так не знаю я толком, ни как война идёт, ни как тварей этих убивают. Разговоры — разговорами, но и собственное представление нужно тоже иметь. Вот коли вольным стрелком...

— А потянешь весь приклад? Дорогонько-то будет все за свой счёт брать. — Савва покачал головой. — Там в серебряный только и уложишься.

— Конь у меня есть, оружие... Ну ружьё ещё прикупить, да какую-никакую защиту, чтобы хотя бы грудь прикрыло.

— А, да. Ты же за банду виру свою имеешь. — Вспомнил Савва. — Да, там денег чтобы полк свой собрать хватит. Но смотри, в вольных, могут потребовать испытания, а княжич наверняка подсуетится и сунет опытного бойца, чтобы тот заломал тебя, как бы ненароком. И убивать тебе поединщика никак нельзя. Сразу людей против себя поставишь.

— Ладно, на месте посмотрим. — Горыня кивнул. — Есть еще, что мне знать нужно?

— Ну, как... — Тысячник задумался на несколько секунд. — Вольные обычно в отрядах за пластунов, да доглядов. Народ там разный, но своих в обиду не дают. В Перуновой сотне их половина, но те наособицу стоят. Вои из первейших, и в сече самым остриём идут. А кто в строевых сотнях, так те стрелками, да пушкарями обыкновенно. Ну и конечно летуны...

— Летуны? — Переспросил Горыня.

— Ну, да. Летуны. — Савва улыбнулся. — Те, кто в пузырях, летает. Отчаянный народец, но дружный. Да все с княжьего подворья харчуются, да в одеждах шелковых, что с Желтороссии везут. Есть ещё догляды княжьи. Ну, так про них и не узнаешь, пока в порубе у Князя не окажешься.

Просидели с Саавой почти до утра, а с рассветом, Горыня начал сборы. Он с самого начала предполагал, что может и не задержаться в селе, но вот так, сразу срываться конечно не планировал. Хотя может оно и к лучшему. Хозяйства особого не нажил, и собираться толком было нечего. Одел под рубаху медальон который назначил своим талисманом в этом мире, прихватил личные вещи, деньги в трёх мешках из толстой кожи, почистил и смазал револьверы, надел сшитый по его рисунку патронташ, и поверх всего накинул длиннополый пиджак из голландского сукна, тоже пошитый мастерицами Сосновки. Не хватало только широкополой шляпы, чтобы закончить образ.

Дом он отдал тётке Анастасье, с трудом уговорив её на переезд из крошечного домишки с протекающей крышей.

Седлать лошадь он уже более-менее научился, и взгромоздив на Обжору мешки со скарбом и деньгами, повёл в поводу к площади.

На этот раз там собралась практически вся деревня. Провожали трёх молодых воинов уходивших в войско князя по набору, и вокруг разодетых в яркие ткани воинов крутился вихрь из девок, тёток, мамок и детей. Люди заходили в храм Перуна группами и по одному, и буквально через минуту выходили, оставив небесному владыке подношение. В основном дарили деньги — горсть медных иногда железных монет, мастерицы — свои изделия, а воины — что-то добытое с врага.

В большой и светлый храм, с высоким куполом, и стрельчатыми окнами забранными тонким 'хрустальным' стеклом, Горыня вошел без трепета, и спокойно, как хороший офицер входит в кабинет генерала. То есть понимает — всегда найдется, за что его взгреть, но косяков особых нет, и потому, душа спокойна.

Никифор, встретивший его у входа, молча протянул чашу вырезанную из дерева, и качнул головой, в сторону стоявшей в глубине храма статуи. Там, на длинных полках вокруг идола уже стояли рядами такие же чаши. Принятое богами исчезало, а то, что оставалось в чашах, делилось между весью, и храмом Перуна в Медведевске.

Горыня ссыпал в чашу медные чешуйки своего предшественника по телу, и ту серебряную монету, что нашёл в доме. Добавил от себя ещё пять монет, и уже понёс, чтобы поставить на полку, когда вдруг остановился.

Сердцем понимая, что не серебро нужно Перуну, подошёл ближе к статуе, и вгляделся в черты лица, исполненные талантливым резчиком из древесины столетнего дуба.

Перун в Сосновском храме был похож не на гневного карающего бога, а на чуть усталого, но внимательного родителя, с едва заметной полуулыбкой смотрящего на своих детей.

Ссыпав деньги в горсть и спрятав в карман, Горыня поставил чашу перед статуей, и полоснув по ладони ножом, сжал руку в кулак.

Когда в чаше набралось примерно полстакана, перехватил рану куском чистой тряпки которая лежала в кармане именно та этот случай, и поднял свой дар.

— Прими Перун — батюшка.

Резкая вспышка ударила по глазам словно взрыв световой гранаты, а когда Горыня проморгался, то сквозь зелёное марево, увидел что чаши в руках нет, как нет и пятен крови на сжатом в руке платке.

— В чём клялся-то? Спросил Никифор подошедший сзади.

— Да ни в чём. — Горыня поднялся на ноги, и оглянулся на слегка опешившего ведуна.

— Клятва кровью — серьёзная клятва. Тако вои что идут на смерть за родную землю, призывают Перуново благословение.

— Мне чтобы защищать родную землю не нужно клятв. — Горыня почувствовав, что боль в раненой руке куда-то ушла, размотал платок, и увидел как рана буквально на глазах полностью исчезла. — Я один раз уже поклялся, и уверен, что этого достаточно. А вот подношение сделать... Ну, что я купец, чтобы деньгами кланяться? — Он залез в карман и вытащил приготовленные для дара деньги. — Это вот, возьми для тех, кто нуждается. Можешь в храм отдать, можешь людям. Сам смотри. И вот это, — он достал из другого кармана пять серебряных. — Отдай Тасье. Не могу я ей деньги совать, после того, что она для меня сделала. А хозяйство у неё небогатое. — Он кивнул ведуну и вышел из храма на площадь.

Возки, на которых сложили разбойников, и тело упыря уже вытянулись один за другим, и потихоньку караван двинулся вперёд.

Горыня поклонился до земли бабке Анастасье, что привечала его, когда все в селе отвернулись, обнял на прощание, легко взлетел в седло, и легким хлопком коленей послал Обжору ходкой рысью чтобы догнать голову колонны где ехал Савва.

В разговорах и неторопливой езде, по Царскому Тракту провели пять дней, столуясь в придорожных трактирах и один раз остановившись на берегу широкой реки, которую называли Волгла.

На реке вопреки ожиданию Горыни, было вполне оживлённое судоходство. Сновали крупные баржи, широкие лодки, и высокие парусники.

Савва, вышедший к утёсу вместе с другими, вдруг поднёс ладонь, к глазам закрываясь от солнца, и ткнул пальцем в едва заметную точку в небе.

— Глади-ко, почтовый из Новограда пошёл. Смотри Горыня, такого чуда мож и не видывал никогда, чтобы люди-то по воздуху словно птицы.

Горыня чуть напряг зрение и действительно увидел на фоне небесной синевы, чуть вытянутый пузырь за которым тянулся едва видимый дымный след.

— А летает, на угле что ли?

— Ты бы ещё сказал на дровах. — Савва рассмеялся в голос. Нет не на угле, но земляное масло жрёт исправно. Сам видел, как заливают из бочки.

— А корабли такие есть? Ну на земляном масле. — Поинтересовался Горыня, и оглянулся на посерьёзневшего тысячника.

— Есть как не быть-то. — Только дорого то. Вон у нас всего пара, у Нижегородцев два десятка, у Астраханцев, с сотню, да в Русском море с сотни две. Вот те точно на угле ходят. Только не обычном, а горючем камне, что добывают из земли. А вообще это тебе к розмыслам княжьим, да вот не любят они вопросов.

— Это понятно. — Горыня кивнул и пошёл рассёдлывать Обжору.

4

— Да, какая-то недетская сказка у нас получилась, — подумал Колобок, дожевывая остатки лисицы...

В Медведевск входили после полудня, когда тучи заволокли небо мутной пеленой, грозясь пройти долгожданным дождём.

Сам город судя по рельефу и расположению реки, находился там или примерно там где в оставленном мире располагался Городец, в семидесяти километрах от Нижнего Новгорода. Только был Медведевск куда крупнее Городца девятнадцатого века и по окраинам стояли высокие наблюдательные вышки с тремя ярусами для стрелков, и окружённые двухметровым частоколом. Своеобразные миникрепости, отмечавшие край городской черты.

Дома в городе были в основном деревянные, но много было и каменных домов и домов с каменным первым этажом.

Горыню поселили на подворье8, выделив на удивление чистую комнатку на втором этаже трёхэтажного дома, где на первом был трактир и службы, а на втором и третьем — комнаты постояльцев.

Покидав вещи, Горыня сразу отправился в Серебряный Приказ, который в этом мире был чем-то вроде банка. Принимал на хранение деньги и выдавал именные пайцы, которые можно было обналичить в любом месте государства, и даже в некоторых странах. Взамен денег, вынесли небольшую прямоугольную пластину с дыркой и затейливым тиснёным рисунком в виде сокола, потом укололи палец, и размазав кровь Горыни по металлу дождались когда та мигнёт синим свечением. Потом сделали оттиск пластины в книге, и отдали пайцу новому владельцу.

'Средневековье блин'. — Ворчливо прокомментировал Горыня увиденный способ идентификации владельца. — 'Что, дальше? Интернет на блюдечках с яблочками, и вещательные станции с диджеями — котами-баюнами?'. Но ворчал он скорее по неизжитой ещё стариковской привычке, примеряя новый мир на себя, и осознавая, что кое-где, этот мир ему довольно велик, а кое-где просто не укладывается в понятные рамки.

Потом он жуя пирожок со стерлядью прошёлся по городскому торжищу, просто глядя чем торгуют и что возят, и вновь был немало удивлён огромному количеству товаров с Дальнего Востока. Даже фейерверки в виде ракет, и бумажные веера, продавались в лавках, как самый обычный товар.

Залезшему в карман вору, Горыня просто зажал руку и резком поворотом тела сломал запястье, а когда засёк двинувшихся на подмогу громил, просто откинул полы пиджака с рукоятей револьверов, и спокойно посмотрел в глаза местного криминалитета. Тот, как и предполагалось, сразу же 'исчез как сон, как утренний туман' а воющего от боли воришку через минуту приняли городские стражи.

В оружейном ряду, присмотрел себе хорошее ружье с нарезным стволом, пару кинжалов, очень похожих на ходившие в его мире 'арканзасские зубочистки' и походные ремни на оба плеча, которые здесь были частью снаряжения командиров от десятника и выше. Прекрасно сбалансированные клинки из отличной стали как родные устроились в ножнах чуть сзади револьверов и при ходьбе висели словно приклеенные.

На княжий двор его позвали на следующее утро, прислав мальчишку в тёмно-зелёном кафтане, и с вышитым медведем на спине.

Горыня одетый во всё чистое, утром смахнул едва заметную поросль на лице остро заточенным ножом, и был готов хоть на пир, хоть на войну.

Дворец князя был просто большим особняком, правда, сложенным из белого камня с садом и обширной площадью прямо за воротами.

На площади числом около полусотни толпились воины князя, а сам местный властитель — грузный мужчина лет сорока в расшитом золотом зелёном шёлковом кафтане, сидел на широком балконе в кресле с высокой спинкой, поглядывая сверху, и нетерпеливо постукивал об пол носком алого сапога.

Во дворе Горыню сразу подхватил Савва, и повёл ближе к лестнице.

— Ну, не подведи, Горынюшка. — Савва как-то вымученно улыбнулся. — Очень многое от твоей победы зависит. И не только деньги на кону.

— Потом расскажешь. — Горыня кивнул, и поскольку шум на площади разом стих, посмотрел наверх.

Князь, встав со своего места, ещё раз внимательно осмотрел всю площадь, кивнул, и произнёс неожиданно сильным и низким голосом похожим на рык льва.

— Сотники, полутысячники и тысячники войска государева. Сегодня день испытаний молодых воев, прибывших по набору. Лучшие из них, те, кто согласился на испытание, и пройдут его, пойдут в Перунову сотню, Особую сотню и тысячу правой руки, остальных разберут по росписи. Сейчас вы не воины, а тиуны9, что должны судить честно и верно.

Князь сел, и на площадку вышел совсем молодой, лет восемнадцати, парень, с чуть изогнутой саблей в руках. Поклонился князю, и повернулся как раз в тот момент, когда с другой стороны толпы вышел обнаженный по пояс воин с длинной секирой.

Поединок на взгляд Горыни был коротким и не зрелищным, но двигались оба воина, едва не смазываясь в туманное пятно. Через минуту, протяжный гонг остановил схватку.

— Достоин! — Прозвучал вердикт старших командиров, и юноша почти вприпрыжку унёсся куда-то.

Так и пошло. Достоин, недостоин, и далее пока толпа, в которой стоял Горыня не сократилась до последнего человека.

Он уже снял свой пиджак, расстегнул и снял портупею, и сложив аккуратно на краю площадки в одной рубахе и штанах вышел вперёд.

Навстречу ему, откуда-то из задних рядов двигалось бугристое нечто, напоминавшее человека только общими очертаниями. Сам Горыня был по здешним меркам высок и широкоплеч, но такого ужаса он не видел ни в той жизни ни в этой.

— Чем биться будешь? — Спокойно спросил гигант, и посмотрел в глаза Горыни и тот сразу отметил, что здоровяк вовсе не тупое мясо.

— Как скажешь. — Горыня пожал плечами. — Мечами, секирами, да хоть на хлыстах.

— На хлыстах у себя в деревне, будешь биться. — Здоровяк оглянулся, и коротко бросив: — Бердыши. — дождался пока не принесут два боевых топора с длинными древками и затейливой формы лезвием.

Горыня уже оценил противника как довольно опасного, но не сильно подвижного, принял оружие, качнул в руках, проверяя баланс, и кивнул противнику.

— Начнём?

Без малейшей паузы, гигант выбросил бердыш вперёд, на всю длину древка и руки, но Горыня лишь сдвинулся в сторону, и когда оружие пошло назад, смахнул его в сторону, и словно выстрелил обратной стороной древка в лицо противника.

Тонкий шип которым оканчивалась рукоять, замер в нескольких сантиметрах от головы гиганта, и словно нехотя ушло назад.

— Топор! — Взревел гигант отбрасывая бердыш, и стоило Горыне протянуть руку, как в неё вложили двулезвийный топор. Точно такой же как и его собственный, оставшийся в комнате на подворье.

Теперь гигант был куда осторожнее. Короткими взмахами проверяя оборону Горыни он пёр словно носорог, и успокоился лишь когда тот подловил его на взмахе, и сместившись влево, мгновенным ударом ноги выбил оружие из рук здоровяка.

— Достоин. — Воин хмуро зыркнул на Горыню, и не оглядываясь, словно ледокол пошел сквозь толпу.

Горыню сразу же обступили воины, одобрительно хлопали по плечам, так что через минуту плечи уже ощутимо ныли. Выдернул его из толпы Савва, и сияя словно медная бляха, потащил его куда-то к дворцу.

— Идем. Тут тебя видеть желают.

Горыня только и успел, что подхватить одежду да кобуры с патронташем, а надевать всё это пришлось на ходу.

Пробежавшись бодрой рысью по длинному коридору, пахнущему почему-то керосином, поднялись по винтовой деревянной лестнице, и через маленькую дверь, попали в большую залу с колоннами и узорчатым паркетным полом.

Зал, украшенный высокими выше человеческого роста зеркалами, и массивными золотыми подсвечниками, был вытянут вдоль особняка, и окна выходили на обе стороны дома.

Они быстро прошли всю залу, и снова поднявшись по лестнице, на это раз мраморной с алой ковровой дорожкой, попали в небольшой холл с пятью дверями.

— Княже? — Тысячник распахнул одну из дверей, и войдя сделал знак Горыне чтобы тот тоже проходил.

— Так это из-за тебя я проиграл полсотни серебряных? — Говоривший грузный широкоплечий мужчина с длинными седыми волосами, окладистой бородой и роскошными усами, сидел за монументальным столом затянутым зелёным сукном, и пристально смотрел на Горыню.

Тот вместо ответа вежливо поклонился, понимая, что в данной ситуации ответа и не требуется.

— Хорош, правда хорош. Дубыню победить, это дорогого стоит.

— Дубыня воин хороший, но не очень быстрый. — Горыня едва заметно улыбнулся. — Если бы на его месте был воин с быстрыми руками, мне было бы гораздо сложнее.

— Скромный, это хорошо. — Князь кивнул. — А что скорострелы так смешно носишь, неужто и с левой умеешь стрелять?

— Если вы позволите, князь, готов показать. Только вот где?

— Пойдём. — Князь неожиданно легко поднялся из кресла, и быстро вышел из кабинета, а Горыне пришлось поспевать следом.

В полуподвале дворца нашелся настоящий тир, длиной метров тридцать, что даже для такого револьвера было смешной дистанцией. Мишени уже висели, так что Горыня просто вышел на рубеж стрельбы и оглянулся на князя.

— Ну, давай. Покажи.

Горыня встал, и чуть сдвинув кобуры вперёд, одним движением выхватил револьверы и в пулемётном темпе отстрелял оба барабана.

— Осип! Подай ка мишени. — Скомандовал князь, и из-за загородки метнулся мужчина в форменном камзоле.

— Вот княже. — Он с поклоном подал два листка, а князь начал считать дырки.

— Двенадцать. — Он с каким-то странным выражением посмотрел на Горыню. — Двенадцать. Есть пара девяток, но все остальные в центре. А не подскажешь, где это ты так стрелять научился?

— Так воинская весь, княже. — Выдал Горыня заготовленный ответ. — Народ или мечами махает, или стрельбой вот развлекается. Патроны сам снаряжал, капсюли Никифор привозил. А револьверы эти я у банды Чёрного взял.

— Оружие это сынка князя Стародубского. Подарок ему был на Перунов день. — Князь тяжело вздохнул. — Убили его там. Отпишусь сегодня Григорию Николаичу, что оплатили тот должок. А скорострелы оставь себе. Ты их честно взял. Да ещё будет тебе награда от Стародубского. Тот уж и охотников посылал и егерей... Сам-то как прошёл?

— Так я один был. Вот меня и не посчитали. — Горыня усмехнулся. — Шли бы толпой, так они сразу мостик бы притопили, да сами попрятались. А болото большое, ходить не переходить.

— А с упырём как? Я смотрел, матёрый аж ужас. Кромешный приказ нам за него целых двадцать серебряных отсчитал.

— Вытягивал из завала стражника, а как голову поднял, так смотрю он рядом, вот как Савва Панкратьич сейчас стоит. Ну и врезал от души. Прямо в пятачок ему попал. А место видать чувствительное, ну и сел он а пока в себя приходил, я топором и рубанул.

— Говорят с одного удара завалил?

— Ну не с одного, но третий раз когда ударил, он уже мёртвый был.

— Я топор тот, велел обратно не чинить. — Князь усмехнулся. — В оружной зале повешу. Будет гостей удивлять. Теперь о тебе. Воин ты справный, и вот Савва о тебе печётся словно о сынке родном. А это, поверь, дорогого стоит. Савва у нас вообще, недоверчивый. Ну и Никифор за тебя поручился. А я старого пройдоху знаю давно, и он свои слова на ветер не разбрасывает. Так что предлагаю тебе службу у меня. Если пойдёшь в гридь10, то присягать будешь мне лично, а если в Перунову сотню, то государю. Разницы в общем немного, но личную присягу могу снять я, а государеву — только сам Михаил Елисеич. Но я хочу, чтобы ты послужил в Перуновой сотне. Дружина здесь в Медведевске небольшая но крепкая. Разбойному приказу если что, помогаем не чинясь, да и моя гридь, бывает, впрягается. Война-то отгремела всего лет десять назад, так что тати11 по дорогам встречаются. Ну и самое главное, человек ты пока незнакомый, так что кое-что сделать сможешь того, что мои люди не сумеют. Пойдём.

Вернувшись в кабинет, Медведев сел за свой стол, и порывшись в ящике, достал небольшой кожаный кошель, и развязав тесёмки кинул его поближе к Горыне.

В кошельке было с десяток серебряных монет, но когда тот взял в руки одну из них, то сразу почувствовал что та чуть легче оригинала. Внимательно оглядев монету, он заметил и другие признаки подделки. Рант был неровный, а гурт с перепадом по глубине. Но в целом, если не приглядываться, качество подделки было довольно высоким.

— Хорошая работа князь. С оловом сплавляли?

— Молодец, сразу углядел. — Медведев качнул головой. С оловом. Самое простое, расплавить нормальное серебро, и влить в него олова. Да, монеты будут дрянные, но для подделки очень даже неплохо. Так вот. Монеты эти идут откуда-то отсюда. Это разбойный приказ точно установил. А вот откуда отсюда мы никак выяснить не можем. На каждой монете знак особый, невидимый стоит. Да только чтобы ставить тот знак, нужно много силы вложить, и это сразу нашими ведунами замечено будет. Но вот монеты есть, а как они тот знак ставят, мы никак понять не можем. Может, не видим то, что прямо перед глазами, а может, вообще не там ищем. Попробуй посмотреть новым взглядом. Поможешь поймать, и будет тебе честь великая.

— Хорошо. — Горыня ещё минуту покрутил монету в руках, запоминая признаки подделки, и положил на стол. — Кто-то этим делом занимался?

— Да. — Медведев кивнул. — Сейчас тебя Савва проводит к дознатчикам, и там всё сам решишь.

Идти к местным следователям Горыне пришлось довольно долго, заодно выяснив, что княжеский дом занимает фактически целый квартал, очерченный тремя улицами и рекой, к которой примыкала территория обнесённый высокой, почти в три метра каменной стеной. Местный разбойный приказ, тюрьма и казармы, где жили неженатые воины Отдельной Сотни приписанной к приказу, и часть сотрудников. Княжеские гридни жили совсем недалеко, буквально в ста метрах, от острога, а между казармами находился плац и площадки для тренировок.

Дознатчики сидели на втором этаже трёхэтажного деревянного дома, выходившего торцом к тюремному двору, и фасадом к внешней стене. Смысл этого стал понятен Горыне, когда он вместе с Саввой поднялся в один из кабинетов и увидел узкие бойницы окон обращённые на улицу.

За столом заваленном бумагами и папками сидел крепкий лысоватый мужчина лет сорока в чуть лоснящемся мундире, и коротких мягких сапожках.

— Вот Гордей, принимай помощника. — Произнёс Савва входя в кабинет.

— А... Савва. — Гордей Копытин — старший взыскающий разбойного приказа чуть подслеповато прищурился глядя на вошедших и подхватив со стола очки с небольшими круглыми линзами, одел на нос и внимательно осмотрел Горыню. — Опять мясника сватаешь. Говорил я тебе. Разбойный приказ это не Особая Сотня. Тут головой думать нужно.

Вместо ответа Савва расстегнул форменный кафтан и вытащил на свет серебряную пластинку пайцы украшенную фигуркой сокола выложенной мелкими рубинами.

— Ну так-то да. — Гордей кивнул, признавая волю государя. — Против такого не попрёшь. Ладно, лети соколик наш драгоценный, мы тут сами разберёмся. — Дознатчик сделал жест ладонью и Савва, подмигнув Горыне на прощание ушёл.

— Ну, голубь сизокрылый, — Гордей, взял в руки перо, и начал аккуратно чистить его от подсохших чернил и бумажных волоконец. — Делать-то, что умеешь? Про воинские умения свои не сказывай. То, будешь девкам заливать. Что кроме того?

— Могу расспросить человека не попортив шкуру, могу войти в дом без ключей и не потревожив никого. Могу сказать, что человек врёт, если разговор спокойный. Могу...

В этот момент дверь кабинета распахнулась с такой силой, что ударила о стену. Сидевший чуть в стороне Горыня уже скинул пальцем большой руки предохранительную петлю с рукояти револьвера, но как оказалось это не к нему.

— Гордей Иваныч, Миньку Седого, в трактире на Речной видели! Пятёрка Гаврилы вся там, да Особая даёт два десятка.

— Пока они приедут, Миньку поминай, как звали. — Произнёс Гордей, напряжённо задумавшись. — Давай хватай всех кто рядом и поехали. — Он поднял острый взгляд на Горыню и кивнул. — Ты тоже.

Рессорная повозка запряженная парой крепких лошадей домчала до места буквально за пятнадцать минут, и не доезжая до места целый квартал, дознатчики Разбойного приказа стали соскакивать с подножек, беря трактир в оцепление.

— Так. — Гордей оценивающе посмотрел на Горыню. — Одет подходяще. Войдёшь в трактир, и закажешь выпить. Там публика чистая, так что помои не наливают. Сидишь, пока наши не ворвутся в зал. Дальше сообразишь сам.

— А как он выглядит-то Минька этот? Горыня проверил ещё раз как ходят в кобурах револьверы, и на месте ли 'зубочистки'.

— Шрам у него через всё лицо, да волос длинный седой, как у ведуна. — Нехотя ответил Гордей. — Тыж не вздумай его брать. Пулю поймаешь, меня потом Савва без соли сожрёт. Иди...

Легко соскочив с возка, Горыня сделал движение, словно поправлял шляпу, и двинулся вперёд, туда, где на перекрёстке стоял двухэтажный дом занимаемый трактиром 'Пивная бочка'.

Сразу срисовав наблюдателей внизу и в окне второго этажа, он поднялся на крыльцо и распахнул неожиданно тяжёлую дверь.

Внутри кабак представлял собой просторное помещение с двумя десятками массивных столов, и длинную стойку, за которой находился сам кабатчик и ряды разноцветных бутылок.

Не глядя ни на кого, Горыня прошёл к свободному столу, сел, чуть расфокусированным взглядом посмотрел на хозяина, и сделал приглашающий жест.

Полноватая девка, в несвежем переднике, подскочила через несколько секунд.

— Немецкие вина есть?

— Германские? — Переспросила официантка, и не дожидаясь ответа кивнула. — Рейнвейн есть. Айсвайн...

— Давай Рейнвейн, да рыбки жареной. — Горыня опустил в потную распаренную ладонь золотой рубль, и откинулся на спинке стула, разглядывая посетителей с явной гримасой презрения и неудовольствия. А наткнувшись на лицо перечёркнутое длинным шрамом, вообще скривился, и отвернулся, уставившись на колыхающиеся полупопия другой официантки, протиравшей свободный стол от объедков грязной тряпкой.

Только стукнуло об стол донышко зелёной бутылки и тарелки с жаренными стерлядками, как возле стола нарисовался высокий кряжистый мужик в лёгкой поддевке, подпоясанный тонким ремешком и свисающими с ремешка кожаными кармашками под всякую мелочь.

— Ты не нравишься хозяину. — Гулко произнёс мужик и в упор посмотрел на Горыню.

— Ты, чьих будешь, сиделец? — Лениво процедил Горыня, и смерил гостя долгим взглядом, пройдясь от нечищеных сапог, до бородатой головы с торчащей на макушке прядью засаленных волос.

— А ты пошто, такой любопытный? — Мужик сжал кулаки до хруста, и уже открыл рот, что-то добавить, когда от хлёсткого удара в грудину, глаза остекленели, и он тихо и почти чинно стёк на пол грязной кучей.

Горыня отхлебнул прямо из горлышка, и держа бутылку в правой руке, а левой подхватив мужика за шиворот, потащил того к человеку со шрамом, прямо по полу кабака.

— Твоё говно? — Он толкнул тело прямо под ноги Миньке Седого, и снова приложился к бутылке, не отрывая взгляда от атамана.

Второй подельник бандита только начал вставать, когда бутылка звонко разлетелась вдребезги об его голову, а третий так и остался сидеть, получив кулаком по темечку. Таким ударом в мире Константина медбратья успокаивали буйных психов, и мужчина, получив по голове словно кувалдой, тихо растёкся по столу, уткнувшись лицом в тарелку с квашеной капустой.

Услышав за спиной нездоровую суету, Горыня одним движением словно кузнечик перепрыгнул через сидевшего Миньку, развернулся и положив один револьвер тому на спину, упёр ствол в затылок, а второй вытянул вперёд, демонстративно взведя курок.

Кто-то слева встал, с грохотом опрокинув стол, и Горыня почти не глядя воткнул пулю в лоб самого непонятливого.

Когда в кабак с двух концов ввалились бойцы Особой сотни, все посетители кабака сидели чинно, не отводя взглядов от револьверного ствола. Трупов на полу было уже целых три, но оставшиеся не хотели на себе проверять качество оставшихся патронов в барабане.

Дозначики и воины споро приняли арестованных, и вереница одинаковых закрытых возков покатила в сторону княжеского острога.

— И откель же ты такой шустрый на нашу голову ворон залётный? — Гордей разлил принесённое официанткой густое фряжское вино, и пригубил бокал. — Неужто выпускник Гагаринского училища?

Горыня дегустировавший вино, в этот момент чуть не поперхнулся.

— Или паче, Безбородовских будешь? — Гордей внимательно отслеживавший малейшие проявления вазомоторики собеседника, удивлённо поднял бровь. — Тоже нет?

— Про то, князя спрашивай. — Горыня виновато развёл руками.

— Это понятно. — Глава местного полицейского управления кивнул с грустным выражением лица. — Ну раз ты такой весь из себя орёл, то будем разбираться с нашей главной бедой.

В только что пустой ладони, будто из воздуха появился белый кругляш гривны.

— А можно ещё раз глянуть? — Горыня протянул руку, и в неё упала поддельная монета.

Горыню прежде всего интересовала технология производства и он внимательно словно под микроскопом начал осматривать изделие. Сейчас он понял, почему показался неровным рант. Накатан он был нормально, только вот сами риски бокового рисунка были неодинаковы, словно каждую вырезали отдельно. И главное, что заметил Горыня это тонкий след срезанного облоя по всей окружности монеты, там где заканчивался гурт.

В прошлой жизни ему пришлось пару раз заниматься фальшивомонетчиками и технологию процесса, он представлял себе довольно хорошо. Тем более что тогда подделывали тоже сувенирные серебряные монеты Госбанка.

— Значит так. Монета эта сделана не литьём, а штампом. Формы низа и верха подогнаны плотно, но щель всё равно есть и излишек выступает вот здесь. — Горыня показал Гордею след. — И потом его срезают, и в результате остаются характерные царапины. Если возьмёшь хоть пару таких монет, сразу увидишь, что на них есть такой же след,

— И что это даёт? — Гордей достал из кармана лупу в бронзовой оправе с длиной ручкой, и стал внимательно осматривать монету. — Полагаешь, что прессов таких в городе немного?

— Ручной не подойдёт. — Ответил Горыня. — Сплав серебра с оловом дрянной. Хрупкий. Давить нужно так, чтобы металл потёк, а это вручную не сделать.

— Паровой, молот. — Неторопливо и словно нараспев произнёс Гордей и облокотившись на руку с лупой задумался расфокусировав взгляд.

— Да ещё думаю, охрана у завода должна быть, и работников немного.

— Немного работников...— Гордей откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок. — И сторожа, и молот паровой... Никандр! — Глава приказа звонко щёлкнул пальцами и в кабак ввалился неприметный мужичок в рубахе и широких штанах.

Мужичок почесал под редкой бородёнкой и вопросительно посмотрел на Гордея.

— Значит так, Селезень быстрокрылый. Лети-ка ты на Лесную, да глянь, не курится ли дымок над Шубинской фабрикой. А паче молот услышишь так пулей обратно. А Антипу, передай, пусть на всяк соберёт десятка три своих убивцев, да на стороже побудет. Чую, дело ему будет. Да Афанасия зови. Ведун тоже пригодится.

— Сделаю, вашбродь. — Мужичок истаял в воздухе, словно приведение, а Гордей внимательно посмотрел на Горыню.

— Ежели ливцы12 Шубина при деле, лично государю отпишусь.

— Тут другое интересно. — Горыня кивнул. — Если всё так, то Шубин этот по своей воле, или как? И нет ли тут чьих-то хвостов?

— Как сказал, хвостов? — Глава приказа громко расхохотался. — Разберёмся. Это уж совсем просто. У меня такой мастер есть, ему все словно в храме Перуновом каются. Очищает так сказать душу орёлик когтистый. — Гордей достал из жилетного кармана часы, и помолчал прикидывая расстояние и время. — Минут двадцать туда, да там с полчаса, да двадцать обратно... — Он захлопнул крышку часов, и повернулся в сторону кабатчика.

— Неси-ка обед селезень наш бестолковый, да смотри, чтобы всё было свежим. Если что не понравится, отдам тебя вон ему. — Гордей кивнул на Горыню, который в этот момент как раз закончил перезаряжать барабан, и бросил задумчивый взгляд в сторону труженика стакана и поварёшки.

От этого взгляда мужчина чуть побледнел, и что-то неразборчиво икнув унёсся на кухню.

Сам Горыня съел жареной рыбы, потом, после щей, отдал должное рубленному в соусе мясу, и шлифанув всё стаканом морса, довольно отвалился от стола.

А полицейский чин только наращивал скорость, и после судачков, бульона, и тушёного в масле перепела, принялся за сочный ломоть мяса, запивая все это лёгким тавридским вином, и делая перерывы на пирожки.

Но как ни странно, к возвращению Никандра, старший взыскающий разбойного приказа уже сидел вполне насытившийся и благостно ковырял зубочисткой в ровных, словно вчера от стоматолога зубах.

— Ну? — Бросил он не обернувшись, услышав тихие шаги Никандра.

— Есть дым, — Никандр кивнул. — Машину видно обложили мешками с песком, тако что едва слышно, но земля гудит. И дорожка набитая от задних ворот к лесу. Там видно живут или что прячут...

— Людей поднял?

— Да, вашбродь. — Горыня посмотрел на Никандра и изумился тому, как не соответствует общий облик простоватого мужичка и жёсткий сконцентрированный взгляд опытного волкодава.

— Тянуть не будем. — Гордей улыбнулся, и посмотрев с ленинским прищуром на Горыню, кивнул. — Поехали.

В этот раз ехали долго. Почти через весь город, туда, где уже заканчивались дома и начинались промышленные постройки.

Сама дорога сузилась до проезда между заборами, и четверо возков неспешно катила по утоптанной до каменного состояния земле. Наконец приехали, и люди быстро высыпав из возков, подошли к широким воротам, а часть споро унеслась вдоль забора.

Никандр подошедший первым неожиданно сильно стукнул в створки так, что доски загудели от удара.

— Именем государя, открывай! Разбойный приказ!

Он прислушался к тишине за воротами и кивнул молодому мужчине в длинном плаще с капюшоном, который слез с своего места последним. Мужчина откинул капюшон, поправил длинные волосы и размяв пальцы, вдруг сделал движение будто толкал что-то от себя. Ворота прогнулись, словно в них уткнулся огромный зверь, но не поддались и с хрустом выпрямились обратно.

— Надо же, рунная защита! — Тихо проговорил ведун, и сдёрнув с шеи чётки, намотал их на правую руку, отошёл суть назад, и снова шагнул вперёд, толкая от себя невидимую волну.

На этот раз ворота не выдержали, и с хрустом распахнулись, разбрасывая вокруг оторванные куски досок.

Люди словно по команде рванули вперёд, и Горыня успев подумать, что не хватает чего-нибудь вроде 'Всем стоять, работает ФСБ!' кинулся следом.

Где-то впереди вдруг зачастили револьверные выстрелы, бухнуло ружьё, и резко прибавивший в скорости Горыня первым влетел в длинный сарай, в котором остро пахло дёгтем, дымом, и ещё чем-то знакомым со сладковато-приторным ароматом.

Дёрнувшись на одних рефлексах в сторону, он ушёл от пули, и перекатившись выстрелил на звук. Дальше всё утонуло в мелькании вспышек, и грохоте выстрелов, когда Горыня содрогнулся от хлёсткого удара в грудь. Оставаясь в сознании каким-то чудом, он стоял и смотрел на находившегося в паре метров грузного мужчину с большим животом, одетого в дорогой голландский сюртук, и щегольские туфли на высоком каблуке, с кривой усмешкой поднимающего оружие прямо в лицо Горыне.

Тот вхолостую щёлкнул сначала одним револьвером, потом другим, и выронив бесполезное оружие, уже уходя в сторону, метнул с правой руки один из своих кинжалов. Пуля ударила ему в руку как раз в момент броска, и острое стальное жало которое должно было приколоть лоб толстяка словно игла бабочку, воткнулось тому в плечо. Но этого Горыня уже не увидел, потеряв сознание от боли.

5

Основным критерием жизненного успеха является способность оставаться в живых.

Князь Медведев просматривал документы по задержанию банды фальшивомонетчиков когда в кабинет вошёл Никифор, опиравшийся на свой древообразный посох.

— Как он? — Князь поднял взгляд на ведуна.

— Рану в ноге, убрал, плечо тоже подлатал, а вот с пулей в грудь, занятная история вышла. — Ведун вздохнул, полез в карман и вытащил небольшой медальон похожий на монету с выбитым на лицевой стороне кречетом. — Вот что его спасло. Оберег старый, почти разряженный, но на одну пулю его хватило. — Ведун положил на стол медальон и сплющенную револьверную пулю в медной оболочке.

— А оберег-то... — Удивлённо протянул князь рассматривая медальон в сильную лупу. Никак князя Стародубского герб?

— Думаю, что сынок это его. — Никифор кивнул. — Любава-то прижила дитё ещё восемнадцать лёт тому как, да никогда не сказывала чей он. А через пару лет после родов, от огневицы померла. На дальнем хуторе тогда жила, и ни травница наша Варвара, ни я не успели. Сгорела за один день, словно свечка. А мальца выходили и взяли сначала в семью тётки его, Аглаи, а потом, как видно стало, что совсем дурачком растёт, выжили к Тасье, что ему тоже сродственница, а тако жил в избе, что после старого мельника осталась, да Любаве перешла, а потом и Горыне.

— Григорий Николаевич... я даже не берусь предсказать, что он сделает. — Медведев покачал головой. — Может доказательств потребовать. Он же после раны уже всё. Деток не сможет иметь.

— Доказательств? — Никифор расхохотался гулким раскатистым смехом похожим на уханье филина. — Да на кой ляд Горыне сдался этот старый стручок? Воин он из первейших, высок, строен, лицом пригож... Знаешь сколько он виры за банду получил? Вместе с деньгами за упыря, почти триста пятьдесят гривен.

— Да сейчас за боярина Шубина и его подельников получит не меньше полусотни. Он же и пострелял там в заводе почти всех. Сам подстреленный уже, приколол боярина к стене, кинжалом. Да так, что тот и провисел, пока не отцепили. До рукояти в боярина клинок вошёл, а в стену на пол-ладони.

— Вот — вот. — Никифор улыбнулся и ладонью огладил длинную седую бороду. — А титул ему и так случится. Пусть этот старый окаянник сам доказывает Горыне, что тот его сын.

— А сам-то что думаешь? — Медведев пристально посмотрел в глаза ведуна.

— А то и думаю, что как глянет Григорий на Горыню, так и всё решится. Горыня-то один в один с князем в лицо. Только моложе да глаже. Любава-то первой красавицей на селе была, и видать сыну её с той благодати перепало. А не признает, так и нет в том никакой печали. — Ведун усмехнулся. — Такой молодец и нам самим надобен будет. Вот отпишет Гордей в Москву, да знак какой — никакой пришлют молодцу. И будет у тебя в сотне дворянин Гордей Сосновский. Никому не должен, никому не кум не сват... Человек он такой, что не выдаст, да за спины прятаться не будет. Это я тебе точно говорю. Такого молодца хоть завтра в Особую Сотню Государя нашего.

— Переманят его... — князь вздохнул. — Новоградские или Московские...

— А и переманят, так не за мышкин чих. Будет тебе и с этого прибыток. Или деньгами или землёй, или ещё чем отдарятся. Но я тебе вот что скажу. Ты не держи его. Сразу все расклады расскажи, да объясни. Это сейчас он молод, богат, да свободен. А станет князем Стародубским, так сразу почует каково оно, быть всем головою. Пусть сам решает, что ему надобно.

Князь Стародубский, тёмник и старший советник канцелярии Военного приказа, дома старался одеваться как можно более просто и удобно. Серые штаны тонкого сукна, рубаха из тончайшего шёлка, синий сюртук, и мягкие сапожки, делали его похожим на помещика средней руки, если бы не массивный платиновый перстень, с сапфиром и вырезанным на камне соколом — знаком военачальника десяти тысяч воинов — тьмы, или как сейчас стали писать в государевых документах — дивизии.

Лицо князя, украшенное усами и длинными бакенбардами, просто излучало властность и волю, которой этому человеку было не занимать. Но имея характер жёсткий, почти диктаторский никогда не забывал выслушать совет, и вообще самодуром не был.

Почту привезённую курьером Государевой Почтовой Канцелярии, князь Стародубский распаковывал уже после завтрака и доклада управляющего. Дела шли хорошо, и даже более того, так что князь пребывал в благодушном и чуть расслабленном состоянии духа, когда из разорванного конверта на стол выкатился небольшой металлический кругляш.

Родовой оберег князь узнал мгновенно. Точно такой же, висел у него на груди, как и у всех членов не очень многочисленного рода Стародубских. Полностью заряженный оберег, мог отклонить или погасить до пяти выстрелов, и примерно столько же стрел. Это не помогло его сыну, которого разбойники буквально изрешетили пулями, но несколько раз выручало самого князя, до самых последних пор водившего Стародубскую дивизию в бой.

Чуть дрожащими пальцами князь развернул письмо и чертыхнувшись, потянулся за очками лежавшими на письменном приборе.

По мере чтения, складка между кустистыми бровями становилась всё глубже пока лицо не застыло в выражении крайнего удивления. Перечитав письмо ещё раз, а затем снова, князь отложил бумагу, и снова взял в руки оберег.

То, что это тот самый, подаренный насмешливой красавице в маленьком селе, на границе владений Стародубских и Медведевых, не было никакого сомнения. И в словах собственноручно написанных его соседом князем Медведевым тоже не приходилось сомневаться. И дело тут было даже не в фактах, которые легко проверялись. Письмо было составлено так, чтобы никто не мог уличить Медведева в том, что тот не поставил Стародубского в известность, но никак не влияло на решение самого князя. Даже написано было на официальном бланке княжества. Да и приписка, что Горыня уже принят в Перунову дружину, тоже говорила о многом. Перуновы сотни комплектовались самыми лучшими и отчаянными воинами, исполнявшими роль летучих боевых отрядов в мирное время, а в военное, занимавшихся разведкой и особо важными поручениями. Желающих попасть в Перунову сотню всегда было предостаточно, а мест было ограничено, так что очередь из дворянских и боярских сынков стояла от дверей и до вечера. И связи тут играли последнюю роль, так как воевала сотня серьёзно, и даже в мирное время, бывало, хоронила воинов. Но честь дороже жизни, и молодые воины рвались в Сотню изо всех сил.

— Никон! — Князь оперся тяжёлым подбородком о скрещённые руки, и встретив взглядом вошедшего кивнул на стул. — Садись, Никон Петрович. Будем думу думать. Вот тебе раз. — Князь подал письмо от Медведева. — Вот тебе два. — Он вручил помощнику оберег.

Читал Никон бегло и скользнув по тексту ещё раз глазами поднял взгляд на князя.

— Так что же это получается. Прижила девка сыночка от вас, Григорий Николаевич? И оберег фамильный он же только вашу кровь охраняет. Ни на ком боле не работает оберег-то. Покойный Арефий свет Осипович, дело своё туго знал. До сих пор его обереги как новенькие.

— Значит, так. Поезжай в Сосновку, да в Медведевск. Расспроси людей, денежку кому надо дай, но всё мне про этого молодца вызнай до донышка. Что за человек, с кем знается, с кем гуляет, да как вообще...

— Ясно, Григорий Николаевич. — Старый слуга встал и вытянулся во фрунт. — Всё исполню в лучшем виде. Не извольте сомневаться.

Как раз в этот момент Горыня, очнулся от зелий которыми его поил Никифор, и открыл глаза. Потолок в комнате ничем не напоминал таковой в его номере в подворье, за исключением того, что был тоже белёный. Но роспись по потолку в виде цветов, и ажурная лепнина со всей очевидностью говорили о том, что это никак не его комната. Скосив глаза, Горыня увидел опрятно одетую женщину в белом переднике с вышитым по ткани стилизованным цветком, таком же белом платке, и узорчатых ичигах на ногах.

— Проснулся, соколик. — Женщина сразу подхватилась с места, и суетливо налила полную кружку какого-то питья и подала его Горыне. — Испей-ка отвара, а я кликну девок, чтобы мыльню готовили. Пропотел ты хорошо, так что к вечеру уже почти здоров будешь.

Отвар с вкусом ягод и мяты, провалился в желудок и не успел Горыня подумать о том, что вместо мытья предпочёл бы плотно перекусить, как вошедшие в комнату девицы подхватили его под руки, и почти волоком отвели в комнату с каменными полами и молча стали споро намывать душистым мылом во всех местах.

Ошалевший от такого обращения Горыня только успел прикрыть глаза, когда ушат ледяной воды обдал его с головы до ног. Потом его обтёрли полотенцами, и так же быстро одели в подштанники, штаны, рубаху и даже обернув ноги портянками, надели сапоги.

— Спасибо красавицы. — Горыня благодарно кивнул девушкам. — И сам бы справился, но так и быстрее и приятнее.

— Ещё приятнее к ночи будет, коли к нам дорогу найдёшь. — Черноглазая девица с толстой косой доходившей почти до ног, улыбнулась, показав ровные белые зубки, и с коротким смешком удалилась вместе с подругами.

Когда Горыня вернулся в комнату, где лежал, там уже сидел Никифор, и окинув пациента долгим взглядом кивнул.

— Ну, хоть на человека похож. А то лежал такой, что краше в домовину кладут. Дай-ка я тебя посмотрю. Нахватал ты немало, но твоё счастье, Мокошь-матушка на тебе печать свою оставила. Я токмо пули вынул, да раны стянул, как всё заросло, словно и не было ничего. Сам-то как?

Горыня с наслаждением потянулся, разминая тело после долгого бездействия, и улыбнулся.

— Да как новый. Ничего не болит, не ноет... Как благодарить вас, Никифор Кондратьич?

— То пустое. — Ведун отмахнулся. — Воев поднимать — благое дело. Ты вон к бандитам сунулся не за ради благодарностей?

— Так я же быстрее, чем люди Гордея. Быстрее и стреляю лучше.

— А вот три пули поймал! — Сварливо перебил его ведун.

— Сам дурак. — Горыня кивнул. — Перестал выстрелы считать. Забыл что их только двенадцать. Вот и поплатился.

— Не кори себя. — Никифор улыбнулся. — Кто знает, как бы оно сложилось, если бы тати в тебя палить не начали. Про всё позабыли только тебя и выцеливали. Вот их и повязали всех. Ну кроме двенадцати. — Ведун хищно усмехнулся. — А буде у тебя не двенадцать пуль а поболе, так и вязать было бы некого. Но и так повязали почти с два десятка, да самого боярина взяли. Они как раз в тот дён убирали все следы. Перевозить хотели в Тверь. Но теперь Гордей в именинниках, да дознатчики, все живы — здоровы. Только пару воев сотни особой подранили, ну так их уже небось вином в кабаке поят. Ты у меня самый тяжёлый был. — Никифор хлопнул ладонью по колену. — Ладно. Давай потихоньку спускайся вниз. Там вещи твои, да оружие. Сегодня переночуешь здесь, а завтра давай с утра в казармы Перуновой Сотни. Там уже всё обговорено.

— А я думал так и оставят в разбойном приказе. — Горыня улыбнулся.

— Так тебя сунули только проверить, да посмотреть что за человек. — Никифор хитро сверкнул глазами. — Да и не до тебя сейчас у дознатчиков. Две банды за день взяли. Теперь бумаги сколько испишут, да человека из Москвы ждать будут. А в городе после таких случаев, тихо да гладко с месяц а то и два. Так что нечего тебе штаны там просиживать да девок лапать. В Сотне всяк при деле будешь.

Казарма Перуновой Сотни оказалась вполне уютным домом с отдельными комнатами которые язык бы не повернулся назвать кельями. Широкие кровати с мягкими матрасами, мыльня которую постоянно держали под парами, и даже собственный скверик, где можно было уединиться с девушками и женщинами Лекарского приказа.

Первым делом Горыню обмерили с головы до ног, сообщив, что доспех на него будет готов через неделю, а военный кафтан, выходной сюртук и попону для коня он должен пошить сам, но деньги ему компенсируют. Затем, замерили калибр револьверов и вписали в особую книжечку для снабжения боеприпасами. Ещё вручили личную пайцу воина Перуновой Сотни, и стальной браслет — оберег от кромешников. Правда, как говорили опытные воины, помогал тот оберег слабо, но Горыня посчитал, что лучше такая защита, чем никакой.

Последним выдали форменный палаш, и заставив расписаться в книге учёта, отпустили с миром.

Кормили воинов сотни в трактире, стоявшем через дорогу. Там по предъявлении пайцы можно было получить обед ужин или завтрак, а за небольшие деньги спиртное, и всякие дополнительные услуги вроде пирогов в дорогу, и напитков разливаемых в большие литровые бутыли.

Понимая процесс 'прописки' Горыня сам пошёл и договорился с кабатчиком чтобы тот 'накрыл поляну' и вечером кабак гудел принимая всех свободных от службы воинов. Скоро сюда же подтянулись дознатчики, и другие воины Медведевского гарнизона, квартировавшие на территории княжеского дворца, так что, несмотря на огромный зал, вмещавший больше ста человек, столы начали ставить уже во дворе трактира.

Дубыня — здоровяк который участвовал в испытании, подошёл к сидевшему за столом Горыне, и протянув здоровенную полуведёрную кружку, кивнул.

— Давай брате. Чтобы не таить зла, да быть верным побратимам всем нам. — Он оглядел длинный стол, за которым сидели воины сотни. — Про подвиги твои, дознатчики рассказали. И про то, что жизни многим из них спас. И то — добре. Сотня Перунова во всём особых статей, но главное, сотня — наша жизнь. Мы не отступаем без приказа князя или государя. Не бросаем своих, работаем, когда все отдыхают и делаем то, что никто не сделает. — Дубыня протянул братину Горыне, и тот уже наученный старшими товарищами, с поклоном принял её и сделал первый глоток.

— Во здравие государя. — Оторвался и глотнул ещё раз. — Во здравие князя, — и третий раз приложившись, поднял братину над головой. — Во здравие Перунова войска!

К себе в комнату Горыня попал уже по утро, а буквально через два часа, его как и всех воинов Сотни подняли на утреннюю тренировку.

Тренировка не впечатлила ни самого Горыню ни тело привыкшее к тяжёлому крестьянскому труду. На следующее утро болели некоторые группы мышц, но в целом нагрузка не была запредельной. Удивил только пожилой китаец, обучавший воинов сотни бою без оружия и со случайными предметами. Ханьский воин был совсем не субтильным а вполне крепким мужчиной высокого роста, с прекрасно развитой мускулатурой и движениями горного барса.

Посмотрев на его учебные схватки, Горыня понял, что ловить в данном случае ему нечего, и в свою очередь постарался хотя бы проиграть достойно, что и было оценено мастером.

— Тии где училися? — Произнёс он, когда воины закончили работать и потянулись с площадки.

— Если скажу что это не первая моя жизнь, вы удивитесь?

— Не очена сильно. — Ханец кивнул с серьёзным выражением лица. — У тебя ниххонская школа. Есть немного У-и13 и чегото иссе. — Покази есе как бьеш рукой... — Нет не знаю такой техники. Будес у меня заниматся?

— Почту за честь мастер. — Произнёс Горыня и поклонился.

— Ти хао. — мастер поклонился в ответ и в первый раз за всё время улыбнулся.

Между тренировками и занятиями по групповому бою, оставалось достаточно времени, чтобы Горыня обошёл весь город, вдоль и поперёк. В городе было много производств из глины, небольшой судостроительный и ремонтный завод, и несколько казённых фабрик выпускавших военное имущество.

В своих прогулках он довольно случайно нашёл маленькую мастерскую с примитивными но вполне рабочими станками производства Московского станкостроительного завода. Заводик занимался выделкой оружия для охотников, в том числе и для охотников за всякой нечистью и нежитью, поэтому на складах было полно разных стволов заготовок под спусковые механизмы и проволоки для пружин.

За двадцать рублей, владелец мастерской и он же мастер, разрешил Горыне приходить вечерами и делать свои поделки, при этом иногда помогая в особо сложных случаях. Жил одинокий мастер при самом заводе, и явно маялся от безделья, так что его помощь была существенной.

А мастерить Горыня взялся ни много ни мало, а автоматический пистолет, так как его уже сильно утомила возня с револьверными барабанами. Взяв за основу знакомый ему до последней гайки, и простой как водопроводная труба пистолет-пулемёт Стэн, и доработав конструкцию, он получил вполне приличный агрегат, с тридцати пяти зарядным магазином, и стволом, упакованным в глушитель вихревого типа. Основную трудность доставил рантовый револьверный патрон, но и это, с помощью такой-то матери и напильника, удалось преодолеть.

Получилось оружие примерно в тех же габаритах что и прототип, только с торчащим вниз магазином, лёгким рамочным плечевым упором и откидной рукояткой для левой руки, чтобы повысить точность автоматического огня. Трясло автомат от мощного револьверного патрона нещадно, и рукоять была очень кстати.

Второй экземпляр изначально задумывался как одноручное оружие, и Горыня сделал его компактнее, рукоять переместил на приёмный кожух магазина, и уменьшил насколько можно заднюю часть, чтобы затвор и возвратный механизм не сильно торчали над запястьем.

Патроны купил в лавке снабжавшей воинов Сотни, немало удивив хозяина, взяв сразу три сотни обычных посеребрённых патронов и две сотни с серебряной дробью в стальной посеребрёной обоолочке, предназначавшихся против нежити. Высшую нежить так было не убить, но мелкая, легко переносившая обычную пулю, от серебра загибалась достаточно быстро.

— Страшное оружие ты сделал соколик. — Мастер покачал головой, смотря как Горыня под злой шелест глушителя и лязг затвора, укладывает весь магазин в десятисантиметровый торец полена на заводском дворе.

— Оружие это инструмент, дядько Макар. — Горыня вздохнул, и стал собирать гильзы. — Человеку все едино, зарубят его топором, застрелят из фузеи, или убьют голыми руками. Убивает не оружие, а человек.

Первый боевой выход в качестве воина Перуновой сотни Горыня совершил в плановом порядке в качестве сменного сопровождения обоза с серебром, добытом в Зауралье. Караван только называвшийся 'серебряным' вёз не только серебро, но и золото, платину и вообще дары Сибири и Дальнего Востока, включая ценные меха и мамонтову кость, добываемую якутами.

Воины Перуновой Сотни из Горска14, сопровождали ценный груз до Москвы, а по землям Нижегородской губернии, до железнодорожной станции в столице губернии их сопровождала Медведевская сотня, передавая там воинам из Владимира. Таким образом, сопровождение было выстроено по всем землям империи от порта Дальний в Желтороссии.

Сопровождение каравана оказалось просто очень долгой прогулкой, так как уже давно повывели дураков, готовых напасть на две сотни воинов и полный десяток боевых ведунов.

Вокзал Нижнего Новгорода — скромное двухэтажное строение не произвёл на Горыню никакого впечатления. А вот сам паровоз, пыхающий сизым дымом и белым паром, с огромными колёсами и высокой трубой, понравился своей технологичной красотой, и пока шла передача груза он с таким же любителем техники — Антипом, под снисходительные улыбки паровозной бригады облазил техническое чудо сверху донизу.

Саму Великую Имперскую Дорогу строили уже не первое десятилетие, и сейчас укладывали последние километры до Казани, откуда она должна была пойти в Горск, и дальше, на Восток, к берегам Тихого океана.

Задержавшись в Нижнем чтобы набрать гостинцев Медведевская сотня, так же неспешно двинулась в обратный путь, прицепив за собой обоз торговцев с телегами и пару карет с путешествующими дворянами.

Купцы и группка молодых дворян, ехали из Нижнего с ярмарки, а боярин Лаптев спешил по казённой надобности в Горск.

За длинной дорогой, Савва просвещал Горыню, для чего вообще созданы были Перуновы сотни. По словам тысяцкого в каждом уездном городе стояла своя Сотня насчитывавшая от полусотни до двух сотен воинов, исполнявших в мирное время роль внутренних войск, а в военное — разведки и спецназа. Больше всего воинов было в Москве, где квартировали три Тысячи, общим числом более пяти тысяч человек. А всего по Руси, Перунова войска было больше двадцати тысяч, при численности армии мирного времени в двести пятьдесят тысяч.

Особые Сотни, приписанные к разбойному приказу в основном патрулировали города вместе с городской стражей, и занимались отловом бандитов. Так же воины Особых Сотен были приписаны к Тайному Приказу — контрразведке, и Приказу Посольских дел ведущего дела с другими государствами.

Каждая сотня имела своё название, в основном по родовому тотему князя, или месту где квартировала. Таким образом Медведевская сотня звалась 'Медвежьей', Стародубская — 'Кречетами', Владимирская — 'Рысями' и так далее. Все сотни в случае войны собирались в один или несколько ударных отрядов, на плечи которых ложились самые сложные и особо опасные операции.

Особо отличившиеся воины Медведевской сотни, носили на плаще вышитую серебром оскаленную медвежью голову. Просто отличившиеся — золотую, а остальные воины — медный знак на груди с той же ощеренной пастью.

Горыня как новик15, не имел даже медного знака, но это его совсем не печалило. К отличиям в Сотне было лёгкое отношение. Никто не кичился наградами и знаками, и в подразделении поддерживался дух воинского товарищества и взаимопомощи.

Он ехал в передовом дозоре, когда почуял тонкий едва уловимый запах крови. По привычке поднял кулак, призывая товарищей к вниманию, и лишь через секунду подумал, что его могут не понять. К счастью, воины ехавшие рядом мгновенно догадались, что что-то не так, и в руках их появились короткие ружья, с толстыми стволами дававшие на близкой дистанции чудовищное облако картечи из посеребрённой рубленой стали.

Через минуту подскочил тысяцкий.

— Что?

— Кровь. Свежая. — Горыня ещё раз принюхался и соскочив с Обжоры, уверенно подошёл к обочине и смахнув тонкий слой желтоватой пыли обнажил чёрное пятно.

Рядом спрыгнул Савва, и коснувшись пятна растёр по пальцу алую полосу.

— Часа полтора как. Куда вот только ушли... Он обернулся на подъехавших воинов. — Антип, Всеслав, и ты, Горыня. Пройдитесь вдоль обочин. На листьях кровь не забросаешь.

Следы нашли практически сразу, да и не особенно их маскировали. Возможно, надеялись, что просто проедут мимо, не заметив крови на дороге, а возможно просто торопились.

Два десятка двинулись в погоню сначала на конях, а когда пошёл лесной бурелом, взяли коней в повод.

Через полчаса ровного бега, в яме прикрытой ветками нашли первое тело. Мужчина лет тридцати с пулевыми ранами в груди и конечностях. Он явно погиб ещё у дороги, а унесён уже мёртвым. Второй труп, найденный неподалёку, умер уже на месте, где его оставили, что следовало из приличной лужи крови натекшей из тела.

Оба следопыта скользили по лесу, словно тени справа и слева от тропы, а остальные воины бежали экономной рысью рядом с лошадьми.

Ещё через тридцать минут, следопыты вытащили на тропу один труп и человека в глубокой отключке.

— Дозорных сняли. — Лаконично пояснил Антип и снова исчез в лесу.

Оказалось, что и полевому допросу воинов сотни учить было не нужно. Через три минуты, выживший активно каялся во всех грехах, сотрудничая изо всех сил, и даже сверх того.

Банда оказалась аж из-под самого Новгорода — Великого, а знакомый атаману кромешник подрядил их напасть на маленький караван князя Елецкого когда он ехал в своё муромское имение. Что хотел сделать кромешник, разбойник не знал, так что этот момент следовало прояснить воинам Перуновой Сотни.

Большая поляна, метров сто в длину и около пятидесяти в ширину была почти пуста, так как шалаши разбойников ютились на самом краю. А вот в центре поляны, были вкопаны пять столбов, где привязанные за руки и за ноги, висели сам князь его жена, двое сыновей и дочь.

Первым на поляну выкатился Дубыня, приложил к плечу небольшую пушку калибром в пять сантиметров, и снабжённую прикладом, выстрелил по шалашам.

Двести грамм картечи, со ста метров перемешали палки, ветки и кровоточащую плоть в одну кашу, а выжившие, те кто кинулись в лес, были сметены залпом пятёркой воинов вышедших с другой стороны.

Горыня уже выдвинул плечевой упор, и удерживая в прицеле кромешника подбежал ближе садя короткими очередями. Маг, видя окружавших его воинов поднял руки, и голову, но сказать ничего не успел. Посеребрённые пули одна за другой врезались в поставленный им щит, заставляя колдуна дёргаться, и не давая сосредоточиться на заклинании.

Точку в противостоянии поставил Дубыня, ударивший сверху огромным топором. Защита кромешника на такое рассчитана не была, и колдун разошёлся на две половинки.

— Да, зря ведуна не взяли. — Подошедший из-за спины Никанор покачал головой.

Дубыня не отвечая посмотрел на десятника, потом на окровавленное лезвие, и пошёл оттирать его травой. Князя и его семью, уже снимали со столбов, оказывали насколько возможно первую помощь, послав пару самых быстрых воинов за подмогой.

А рядом с поляной нашли два десятка связанных воинов из княжеской дружины. Основательно помятых, но живых. Всего разбойников было около полусотни, и если бы не первый выстрел из пушки Дубыни, они могли бы оказать достойное сопротивление. Но, как сказал взмыленный Савва, оглядев поляну: 'не свезло им'.

Вместе с Саввой прибыл и отрядный ведун, занявшийся ранеными и семьёй князя Елецкого, ещё не вполне отошедшего от случившегося с ними кошмара.

Через пару часов поляна бывшая местом бойни преобразилась. Лекарь торгового каравана, и ведун Сотни обрабатывали раненых, следопыты осматривали детали некогда целого колдуна, а воины сотни бродили вокруг, изображая бдительную охрану, впрочем, поглядывая по сторонам.

Савва, полулёжа на мягкой траве, беседовал с князем, когда к ним подошёл Антип. И отозвал тысяцкого в сторону.

— Савва Панкратьич, посмотри-ко. — Он держал в руках исковерканный попаданиями пуль нагрудник. — На кромешнике был.

— Ох. — Савва мгновенно понял в чём дело, покачал головой. — А ведь из наших по нему стрелял только Горыня. Получается он живой-то был только из колдовства своего. А тут-то его Дубыня и посёк. Спрячь, потом покажешь Ивану, да скажи, чтобы сохранил колдуна до Медведевска.

— Сделаю. — Антип кивнул и отошёл, а тысяцкий вернулся к князю.

— Так кому кланяться -то , Савва? — Елецкий, знавший тысяцкого уже лет десять порозовел, отходя от ужаса неминуемой и страшной смерти, и временами даже улыбался.

— Мокошиным промыслом вы живы остались. Новик наш, Горыня, почуял кровь, ну а дальше всё так. Пошли по следу, да взяли татей.

— А что за ружьё такое у новика этого? — Князь исподлобья посмотрел на Савву. — Показалось мне или нет, штук двадцать пуль он вогнал в этого кромешника.

— Так Перунова Сотня. — Савва улыбнулся. — У Дубыни топор волшебный, рубит камень словно дерево, а сам острый, что травинку сбривает. У Антипа ружье бьет почти на десять сотен шагов, а у Ладимира кинжал огнём пыхает так, что вместо раны — дыра в теле. Кто знает, чем он заплатил Перуну за скорострел свой. Захочет — сам скажет. Не захочет — спрашивать никто не будет. Не по воинской правде это, сам знаешь.

— То так. — Князь кивнул. — А всё же воинам твоим, я поклонюсь. И пиром честным, и справой воинской. Не ведаете ли в чём нужды?

— Так всегда чего-то недостаёт. — Савва улыбнулся. — Но огненным припасом поклонишься — в самый раз будет. Его много не бывает.

Тяжелораненых и тех убитых, что представляли интерес для Особой канцелярии и Разбойного приказа на дорогу перенесли на руках, и споро перераспределив груз на телегах, продолжили путь.

Никто из торговцев даже не думал протестовать, так как все понимали, меньше банд — спокойнее дороги. А из ближайшего городка отправили голубиную почту, и на полдороге до Медведевска их встретили телеги Разбойного приказа, куда и перекидали неприятный груз.

Не успел Горыня вымыться и переодеться с дороги, как его затребовал к себе князь Медведев.

Борода на юном лице Горыни практически не росла, так что взглянув в зеркало, и решив 'Так сойдёт' он поспешил в княжеский дворец.

Князь встретил его приветливо, сразу предложив сесть, и после пары ничего не значащих вопросов перешёл к делу.

— Тут случилась у нас потрава мелкая. — Он усмехнулся. — Слуга князя Стародубского был взят стражей здесь в Медведевске за сыском. И оно бы ничего, коли разыскивали они беглого татя, или вороватого холопа. Но вот интерес к воину Перуновой Сотни, уже совсем по другому ведомству. Это дело особой канцелярии. До греха доводить не стали. Сосед всё же. Но отправили слугу того под конвоем, и письмо я присовокупил. Так, мол, и так, негоже за моей спиной розыск вести, да ещё и на воина справного, в воровстве не замешанного.

— Долго вы его выпасали? — Горыня усмехнулся.

— Словцо какое... — Князь покачал головой. — Но верно говоришь. Выпасали мы его недолго, но людей в том деле было занято с полсотни. Я тебе это к чему говорю. У тебя сейчас в Серебряной избе под четыре сотни серебряных гривен. Это хватит и на титул, и на землицу, и пахарей переманить. Своя земля, своё хозяйство... Никому не обязан, кроме государя нашего, да богов. А Григорий Николаевич, он же не просто так старается. Он тебя сначала понять хочет. Понять, а потом к делу своему пристегнуть. Семейство у него небольшое, всего два десятка человек будет, но шумное, и драчливое. Что ни год, всё лаются друг с другом в губернском суде за межи и доли от доходов. Сейчас всему этому голова князь Стародубский, а ему уже за шестьдесят. Года преклонные, и одна дочка в прямых наследницах. Она конечно по государевому указу — княжной наречена будет, только вот хозяйство ей не удержать. Девка шустрая, да быстрая, на коне скакать да белку самострелом бить. Но в хозяйстве совсем нет разумения. Управляющие конечно найдутся, но и хозяйство без головы — не жилец. И все это понимают, и первым делом сам князь. И сейчас ему просто край как нужен молодой наследник. Тот, кому всё княжество передать можно.

— А мне-то это зачем? — Горыня усмехнулся. — Да будь мне хоть семьдесят, зачем мне грузить на плечи чужое хозяйство? Да я, честно говоря, и своего-то не хочу. Ну, край — прикупить дом хороший в большом городе. И всё. Какой из меня помещик? Нет, мне этот воз и даром не нужен, и с деньгами не нужен.

— Ну то, сам решать будешь. — Князь удовлетворённый ответом Горыни кивнул. — Григорий Николаевич сам к нам решил пожаловать. И за слугу своего виру внести, и как я понимаю, с тобой встретится.

— Да пусть приезжает. — Горыня безразлично качнул головой.

— Я тебе всё это сказываю зачем? Затем что князь опытный баюн. Опомниться не успеешь, как шубу ему будешь заносить на поворотах. Может услать тебя на дальний кордон? Всё спокойнее будет. А я уж перед князем отбрешусь.

— Посмотрим. — Горыня пожал плечами. — Чего гадать? Я от опасностей не бегал ещё, и привыкать не буду. Может, и он мне тапочки будет приносить?

— Скажешь... — Князь фыркнул, но судя по улыбке, и этот ответ молодого воина ему понравился.

6

-Ты куда, Иван-Царевич?

— В чисто поле. Отец велел из лука стрельнуть, на чей двор стрела упадёт — там и невесту брать...

— А гранату к стреле зачем прикрутил?

— Да жениться неохота!

Князь Стародубский въезжал в Медведевск шумной кавалькадой карет, и под грохот подков личной дружины. Проследовав прямо ко дворцу, он вышел на расстеленную к его приезду ковровую дорожку, и с чувством обнявшись с князем Медведевым, и представив свою дочь, пошёл беседуя о приличествующих в таких случаях пустяках. Обсудили виды на урожай, закупки казной отборного зерна, и солонины, а так же погоду и очередную забаву известного вольнодумца князя Кропоткина — паровую коляску. Кропоткин вообще слыл чудаком, но его дом оснащённый электрическим освещением, прудами с фонтанами, и личный летательный пузырь были предметом всеобщей зависти и постоянных сплетен.

Приступив к неспешной трапезе в парадной столовой, князья как добрые соседи, быстро разрешили незначительный конфликт из-за потравы картофельного поля, и подробно обсудили статью в 'Губернском Вестнике' посвященную новому спектаклю заезжей труппы, и возможные стати актрис, на которые оба так и не нашли времени полюбоваться.

После стерляжьей ухи и пирогов 'на шести углах' настало время тщательного анализа всеобщего падения нравов, различные педагогические аспекты воспитания подрастающего поколения, и способы заготовки розг16.

Медведев не торопил события, а его гость тоже не спешил переходить к делу, ради которого собственно приехал. Так уж повелось, что одной из норм этикета являлась неспешность, которая стала синонимом солидности и благочестия.

Наконец, когда принесли сладкие наливки, и закуску к ним, князь Стародубский, пригубив вишнёвую, и как бы случайно поинтересовался:

— Егор Тимофеич, а какова дружина у тебя ныне? Много ли с набора взял, и каковы люди?

— С набора взял две сотни. — Охотно ответил Медведев. — Полторы взял к себе в дружину, два десятка отдал в Разбойный приказ, да десяток в Кромешный. Пятеро ушли в Перунову Сотню, да полтора десятка в Особую. Там у них убыль случилась, так что люди нужны были срочно.

— Целых пять человек в Перунову Сотню? — Изумился Стародубский. — Я вот двоих взял и то, за удачу считаю. А ты целых пять! Смотри, зимой государев смотр Перунова войска...

— То пусть другие беспокоятся. — Медведев усмехнулся. Четвёртого дня взяли банду с кромешником — литвином да пять десятков татей. Князь Елецкий уже наверное с жизнью прощался, когда мои молодцы его со столба снимали. Его да всё семейство. Жалко только кромешника этого живьём не взяли. Дубыня его аккурат пополам ссёк. Так и развалился словно кочан капустный.

— Я тебя не про Дубыню, он воин справный. — Ответил несколько раздражённо Стародубский. — Недаром уже знаки воинских достоинств считать перестал, да серебром шитого медведя носит. Я про молодых твоих.

— Абаш сабельник да стрелок из первейших. Я его тятьку знал. Такой же лихой рубака. Варлам мастер ножевого боя, да ружьем владеет как своей рукой. С двухсот аршин17 пулей в яблоко попадает. Кузьма так тот наверное с топорами родился. Да из скорострелов тоже неплохо попадает. С сорока шагов почти все в круг укладывает. А вот Матвей, тот пластун потомственный. Прадед его, дед и отец пластунами были. Ну и Горыня. Тот на испытании топор из рук Дубыни выбил ногой. Да потом его ханец наш, Кунь Лоу взял в личные ученики. Ну а стреляет он так, что пока пятак подброшенный, на землю упадёт, с двух рук, все двенадцать пуль в мишени будут, да не хуже девятки лягут. Так что воины справные. Но я так понимаю, что тебя Горыня интересует в первую голову? — Медведев улыбнулся. — Помяни моё слово, будет у нас второй Дубыня. Упыря кончил, пробив ему башку топором. До грудины пробил! А у Гордея в один день две банды взял. Пятнадцать покойничков как рядком положил.

Гордей, наш стольник Разбойного приказа уже в столицу отписался, чтобы Горыне Серебряного сокола дали, а Серебряный Сокол, это сразу титул, пусть и невысокий, но это только начало. Будет он как Дубыня — боярином, и сотником или я ничего в воинском деле не понимаю.

— Знаешь же что сын он мне... — Хмуро произнёс Стародубский.

— Знать не знаю, но мысль такая была. Потому и отписал тебе скорой почтой. — Медведев покачал головой. — Но разговаривать тебе с ним придётся самому. Присягу он не принимал. Ни мне, ни государю, так что он свободный человек. Захочет уйти — держать не буду.

В парке, куда пришёл Горыня по распоряжению князя Медведева, было тихо. Дети князя Медведева — сыновья Афанасий, Никон и Лавр уже выросли для игр в парке. Афанасия князь услал на западное порубежье набираться ума, Никон и Лавр учились в столице а, дочери были замужем и проживали в своих имениях. В эту часть парка заходил лишь сам хозяин и травницы, следившие за цветами и кустами, приходившие с утра или вечером. Побродив среди ухоженных деревьев и цветников, Горыня уселся на скамейку из резного дерева, и задумался, строя будущий разговор с князем. Собственно он мог и хотел его просто послать в пешее эротическое путешествие, но в этом мире князя не пошлёшь — себе дороже будет. Но вот заслать его по тому же адресу, но окольным маршрутом — вполне можно и нужно. Самому Горыне ни в одно место не упёрлась возня с хозяйством, если только это не его единоличное и персональное хозяйство.

Лёгкий шорох шагов отвлёк его от раздумий, и повернув голову он увидел бредущую по дорожке девушку с длинными светлыми волосами лет шестнадцати в легком шелковом платье, и легких летних узорчатых сапожках. Девушка была настолько хороша собой, что казалось от лица её исходит лёгкое сияние.

— Ты кто? — Она остановилась, и с изумлением словно увидела жабу в рост человека, уставилась на Горыню.

— Человек. — Горыня уже догадавшись, что видит дочь князя Стародубского, усмехнулся. Но девушка была не только задиристой но и глазастой, и скользнув взглядом по кафтану Горыни зацепилась взглядом за знак на груди изображавший ветвистую молнию, вышитую серебром по синему полю.

— Перунова Сотня. — Задумчиво произнесла Мария, и во взгляде её что-то изменилось. — Из новиков будешь?

— Из новиков. — Горыня кивнул, признавая очевидное.

— Это же вы освободили семью Кирилла Мирославовича?

— Князя Елецкого? — Уточнил Горыня и увидев кивок девушки подтвердил — Мы. Там колдун какой-то привязал их к столбам, хотел, наверное, какой-то обряд провести. Ну, в общем, не смог.

— А кромешник он каков?

— Да некогда его разглядывать было. — Горыня пожал плечами, и подвинулся, давая место княжне захотевшей присесть. — Там и мыслей-то: не поймать шальную пулю, да упокоить всех быстренько. Черный плащ помню, да глаза как два уголька. И вот ещё нос торчал из-под плаща. Ещё руку правую запомнил. Перстень с большим черным камнем, и браслет вроде золотой. И рука такая как у старика. Костистая и в пятнышках вся.

— А говорите не запомнили! — Мария улыбнулась, и от этой улыбки у Горыни неожиданно посветлело на душе. — А страшно там было?

— Да есть конечно. — Горыня кивнул. — Пуля она же дырочку найдёт. Только вот страх свой нужно крепко держать. Не давать ему принимать за тебя решения. Иначе сам погибнешь и товарищей за собой утянешь.

— Странно, вы вроде новик, а рассуждаете как мой дядько Тарас. — Девушка задумалась. А вот к примеру упыря, видеть приходилось?

— Приходилось. — Горыня кивнул. — Только ничего в нём интересного нет. Здоровый как бык, мордочка маленькая, а вместо носа пятачок. И сам он серый а пятачок словно у хряка — розовый. Только твёрдый словно камень. — Горыня машинально потёр костяшки правой руки.

— Вы что его кулаком?!!

— Да не было в руках ничего. — Горыня досадливо вздохнул. — Вот и приголубил на первый раз. А после уже топор кинули, так я его тем топором и... остановил.

— Ну, коли такое мне рассказали бы про Дубыню, я бы поверила. Но вы... — Она насмешливо посмотрела на Горыню. — У вас тоже волшебный топор?

— Нет, дочка, топор был обыкновенный. — Тихо подошедший князь Стародубский улыбнулся, и поправил ленту на плече дочери. — Тот топор сейчас у нашего доброго хозяина в оружной зале висит. А рядом чучело упыря. Можешь сама посмотреть. Да, как посмотришь, проверь воев наших, как устроились, да зайди в лекарский приказ. Там для нас травы приготовили.

Когда Мария недовольно взмахнув полами платья, ушла, князь, не чинясь, присел рядом, и посмотрел тяжёлым давящим взглядом на Горыню.

— Познакомились, значит?

— Нет, — Горыня проводил взглядом уходившую девушку, и улыбнулся. — Она не спрашивала, как меня зовут, и сама не представилась.

— Ну а я представлюсь. Князь Стародубский — тёмник канцелярии Военного Приказа18.

— Горыня. Воин Перуновой Сотни Медведевского уезда.

— Знаешь ведь зачем я приехал?

— Не знаю... догадываюсь. — Горыня покачал головой.

— Твой. — Князь достал из кармана и протянул Горыне на раскрытой ладони оберег, чуть подпорченный пулей.

— Был вроде мой. — Он безразлично пожал плечами. — Заказал я себе у Никифора такой же. Обещался сделать, как из Новгорода приедет.

— Забирай. — Стародубский взял руку Горыни и раскрыв ладонь вложил в неё оберег. — Это я твоей матушке подарил, когда... ну мы...

Горыня спокойно молчал, ожидая продолжения, но князь, видя непробиваемую стену безразличия сам начал заводиться.

— Не знал я о том, что ты на свет появился. Любава понесла тебя, когда я на порубежьи был. Да и после всё никак не вырваться было. А потом сообщили мне, что она померла. А вот оно как оказалось...

— Если что было, князь, всё быльём поросло. — Горыня качнул головой. — Тому уж столько лет, ворошить не нужно. У меня своя жизнь, у вас своя.

— Ты мне сын, и твой дом там. — Князь качнул головой куда-то в сторону.

— Мой дом, казарма Перуновой Сотни. — Горыня помолчал. — Ему вдруг стало жалко этого немолодого человека, но и свою жизнь он не хотел ломать.

— Как ты не поймёшь. — Григорий Николаевич тяжело вздохнул. — Княжья кровь не водица. Мы родственники самим Рюрикам. Род наш от Игоря сына Рюрика, Святослава Игоревича, Владимира Святославовича и Ярослава Мудрого, и князя князей Всеволода Ярославича. Ты даже среди воев Перуновой Сотни будешь выделяться как сосна в поле. А если примешь родство, то через пару лет поведёшь в бой свою сотню, это я тебе обещаю.

— Честь великая, но я откажусь. — Горыня покачал головой. — Хочу быть сам себе головой, и отвечать только за себя.

Князь, едва сдерживая себя, резко вскочил, посмотрел в спокойные зелёные глаза Горыни, и... натуральным образом сдулся. Постоял и шлёпнулся обратно на скамейку, потому что ноги отчего-то не держали. Не так он представлял себе этот разговор. Мальчишка, смеет отказываться от такой чести! От несметных богатств рода Стародубских?!! Но одна мысль грызла сердце словно червь. А если Любава сказала ему, кто его отец? Или передала через родственников? И рос он в деревне, наверняка не всегда досыта ел, ходил в обносках, (а то он не знает в чём крестьянские дети бегают!) и думал об отце, живущем в каменных палатах, и евшем на серебре. Смог ли он сам после такого оставаться спокойным как этот мальчишка? Смог ли он сказать 'всё быльём поросло' и даже не высказать и тени обиды?

Ощущая, как уходит слабость из тела князь тяжело вздохнул и посмотрел в глаза сыну.

— Хорошо. Делай, как знаешь. Но помни — дом твой будет ждать. — Встал, и не оглядываясь ушёл быстрыми шагами, словно боясь что его остановят.

Горыня вернулся в казарму, и до вечера лежал в постели, прикидывая варианты развития событий, но в итоге его сморило в тяжёлый и тягучий сон, из которого вынырнул уже утром с гудящей головой и усталостью во всём теле.

Но тренировку никто не отменял. Пришлось собирать организм в кучу, и выходить на пробежку, которой начинался день Перуновой Сотни.

Потом из него вынимал душу в течении трёх часов Кунь Лао, шлифуя навыки снижения численности человечества, и едва волоча ноги Горыня побрёл в мыльню.

Но молодой организм восстанавливается быстро, и уже через час, вымытый и переодетый во всё чистое, Горыня сидел в кабинете младшего письмоводителя княжеской канцелярии, и учился грамоте.

Буквы этого мира лишь напоминали известную ему кириллицу, и даже порядок букв был другим. Зато цифры были арабские, что было весьма удачно. Во всяком случае, письмоводитель проверив навыки счёта у Горыни, больше к этому вопросу не возвращался.

Вечером, когда свирели у Перунова Дома оповестили о зажжении жертвенного огня, он уже стоял у дверей мастерской, с большим свёртком и котомкой в которую сложил всякие деликатесы купленные у лучшего трактирщика в Медведевске. Горыня всегда старался прихватить гостинец для мастера, выказывая тому уважение, и мастер ценил его знаки внимания.

На этот раз Горыня собрался пополнить свой арсенал гранатами, и попробовать сделать нормальную пушку для Дубыни. С заряжанием с казённой части и осколочным снарядом.

Нужная болванка нашлась сразу, а вот сверление такого ствола, да ещё термообработка и всё остальное заняло почти три дня. Затвор он сделал самым простым — продольно-скользящим как у Мосинки, а заряжание вручную.

Для демонстрации он увёз Дубыню далеко за город, где был овраг. Под слегка насмешливым взглядом богатыря распаковал пушку, зарядил, и мысленно помолившись Перуну, нажал спусковой крючок.

Ахнуло так, что в голове потемнело, и опомнился Горыня сидя на заднице, сжимая в руках оружие и очумело мотая головой. Зато в том месте, куда попал снаряд, всё было переломано, и чуть дымилась небольшая воронка.

— А ну-ка. — Гигант легко взял пушку, и сдвинув затвор назад, посмотрел как вылетает стреляная гильза и вложил новый заряд.

На этот раз Горыня заткнул уши ладонями, и смог увидеть, как снаряд врезается в ствол дерева, и как само дерево превращается в груду щепок.

— Изрядно. — Дубыня, довольно качнул головой. — Сам придумал? Не отвечай, знаю что сам. Нет такого оружия ни в Нижнем, ни в Москве. А летит далеко?

— Не пробовал ещё. — Горыня покачал головой. — Ты же видишь, как меня унесло. До этого только раз и стрельнул, и то, в тисках зажал механизм. Так чуть не вывернул стол вместе с тисками.

— Царская пищаль. — Дубыня кивнул. — Чем поклониться тебе, брате?

Горыня улыбнулся.

— Придумаю что-нибудь ещё — сделаю. Только вот снарядов к ней маловато. — Он протянул Дубыне патронташ, где в кармашках торчали ещё семь зарядов. — Но если девицы из лекарской избы принесут ещё кислоты, то можно будет сделать.

— Принесут. — Дубыня кивнул, и прихватив оружие за цевьё, пошёл к лошадям.

— А вместо поклонов лучше расскажи, как тут с девицами дело обстоит. А то глаза разбегаются да не понять никак, к кому подойти-то можно. Уж больно под венец идти неохота.

— Кстати, девки тобой уж сильно интересовались. Всё выспрашивали к кому в городе ходишь.

— Интересовались это хорошо, — Горыня усмехнулся. Организм требовал своё, но патриархальность местных нравов несколько пугала. — И вот куда её вести если что? А коли понесёт?

— Ну вести можешь и к себе в комнату, и у них в лекарском приказе мест хватает. А что понесёт, не беспокойся. Они же все грамотные. Знают, как всё правильно сделать. — Дубыня хитро усмехнулся. — Такое учиняют, что разума лишишься. Нет в этом деле лучше их. И сегодня у них праздник. — Он поднял указательный палец вверх. — Пойдём-ко заглянем к Трифону, пусть приготовит яств всяких, да напитков, а мы к вечеру подойдём.

Легонько хлопнув коня по шее, Дубыня оглянулся и увидев, что Горыня пристроился рядом, пустил першерона рысью.

— А к городским не ходи. Тама они все про замужество думают. Если что, и князь не поможет. А мало будет травниц, так сведу тебя со швеями Небесного приказа. Там конечно летуны пасутся, но для нас двери не закроют. Тоже с понятием.

В деле изготовления взрывчатки, неожиданно большую помощь оказала травница Анастасия уже имевшая дело с этим процессом. По её словам так делали дорогой огненный припас который шел в снаряды пушек Государевых коронных полков. И пушки те, по её словам были даже казнозарядными, с затвором, и поворотным лафетом.

От Анастасии Горыня узнал и о школах травниц, алхимических училищах, и о развитой сети учебных заведений, готовивших кадры для промышленности и управления. Ну и само собой как-то случилось, что темноокая черноволосая красавица сначала осталась ночевать у Горыни в комнате, а после — чаще зазывала его к себе в лекарскую избу, где у неё была большая светлая комната на третьем этаже.

Именно из этой комнаты его и выдернул слуга, сообщив, что его срочно требует к себе князь.

Поцеловав на прощание Анастасию, Горыня быстро собрался и через пять минут уже стучался в кабинет Медведева.

— Заходи, — Князь со странным выражением лица посмотрел на Горыню и отчего-то вздохнув, полез в стол.

— Это твой дружинный знак. Держи, заслужил. — Князь положил перед Горыней золотой медальон. — Конечно, положено чтобы ты, как новик поносил медный, но после вот этого... — Медведев рядом с дружинным знаком положил красиво исполненный орден с изображением сокола. — Серебряный сокол третьей степени это, если ты не знаешь — личное дворянство. Так что ты теперь дворянин Горыня Сосновский. Носи его, и дружинный знак не снимая, как велит указ государев. Ну и самое главное. — Князь выложил на стол запечатанный пакет. — Здесь бумаги для князя Стародубского. Бери пару заводных с конюшни Сотни, и поторопись. Деньги, и подорожную возьмёшь в канцелярии.

'Личное дворянство это неплохо, как и золотой знак' — Размышлял Горыня, двигаясь по тракту в направлении родового имения Стародубских. 'Здесь это статус. Покруче, чем просто дворянство, так как Сокола даже третьей степени за деньги не купить. А вот что в конверте, было бы интересно прочитать. Но рисковать не буду. Черт знает что там за защита от вскрытия' — Двигаясь ходкой рысью, Горыня постоянно менял лошадей и поддерживал средний темп больше ста километров в сутки, проходя в день два стандартных перехода, и к вечеру третьего дня уже подъезжал к имению Стародубских.

Дворец князя выглядел по-настоящему роскошно. Выстроенный в греческом стиле с колоннами, портиками и галереями высоких окон, он имел возвышающуюся над зданием башенку, а вправо и влево уходили крылья здания с длинными балконами, и пилястрами.

До ворот было ещё метров сто, когда из них вылетела кавалькада всадников в цветах княжеской гриди, и галопом унеслась куда-то в сторону. Ещё через минуту, за ними поспешила новая группа, и когда Горыня подъехал, уже чуть более спокойно, на рысях вышел десяток всадников в плащах Перуновой Сотни. Увидев Горыню, отсалютовали ему приподнятыми руками, и ускакали по своим делам.

Стоило подъехать к ступеням дворца, как сразу подскочили двое. Один принял поводья лошадей, а второй вопросительно посмотрел на Горыню.

— Дворянин Сосновский с письмом от князя Медведева.

— Сейчас доложу. — Слуга кивнул, и повысив голос крикнул, — Василь, проводи господина в малую приёмную.

Стародубский ворвался в приёмную словно вихрь. Буквально вырвав из рук Горыни документы, он тут же вскрыл конверт, и бегло просмотрел бумаги.

— Никон! Зови стряпчего, и князя Волконского.

Ничего не говоря, князь немигающим взглядом посмотрел на Горыню и молча сел в высокое кресло.

Прошло совсем немного времени, когда в зале появился невысокий мужчина в форменном кафтане, и с серебряным знаком поместного приказа на лацкане. Поклонившись присутствующим, он занял место за столом, и быстро разложил какие-то бумаги, и письменные принадлежности. Затем вошёл высокий широкоплечий мужчина в зелёном кафтане, с большим медальоном на груди, и наградными знаками в три ряда. Бегло окинув комнату взглядом, коротко поклонился князю, кивнул словно знакомому Горыне и занял ещё одно кресло.

— Начинай Порфирий Егорыч. — Произнёс князь и стряпчий взял в руки документ.

— Сим указом государя нашего Михайло Третьего, от двенадцатого июля семь тысяч триста пятьдесят восьмого года19, оглашается достоинство дружинника Перуновой Сотни Медведевской Горыни Сосновского, как сына князя Стародубского, с присвоением ему родового знака Кречета, дарованного Ростиславу Мстиславовичу Смоленскому, как основателю рода.

В присутствии головы губернского дворянства и служилого сословия, главы особой канцелярии Костромской губернии, князя Волконского, свидетельствую печать канцелярии государя Михайло третьего и собственноручную подпись, а тако же знак тайный, личного письмоводителя государя.

Волконский едва заметно улыбнувшись, кивнул, и встал.

— Я, князь Волконский, тёмник особой канцелярии, и престолосоветник второго разряда, свидетельствую личность Порфирия Колчина — старшего стряпчего Поместного приказа Костромской губернии, и находящегося здесь Князя Стародубского, тёмника и старшего советника канцелярии Военного приказа.

— Князь, соблаговолите поставить подпись, — стряпчий посмотрел на Стародубского, и тот тяжело ступая, размашисто расписался на документе. — Теперь вы, княжич, Стародубский. — Он обернулся в сторону Горыни, и тому не оставалось ничего другого как поставить роспись, которую успел натренировать на уроках грамматики.

После этого чиновник достал из деревянного футляра печать, что-то сделал, и когда она засветилась мягким голубым свечением, плотно прижал к документу.

— На основании документа сего, будет сделала запись в шестую часть родословной книги Костромской, Владимирской и Нижне-Новгородской губернии, и выдан знак княжьего достоинства княжичу Горыне Стародубскому. — Он достал из полотняного мешочка серебряную пайцу, провёл по металлу каким-то стерженьком и убедившись что та начала светиться положил её на стол. — Пожалте вашу руку, княжич. — Уколол палец Горыни тем же стерженьком, и мазнув кровью по пластине, удовлетворённо кивнул, и протянул пайцу.

— Ваша честь — честь государя. — Произнёс князь Волконский вставая. — Преумножайте честь рода, поступками своими, и будьте верным сыном державе. — И с коротким поклоном вышел из кабинета.

Горыня заторможено кивнул, и слегка ошалев, наблюдал, как гости покинули комнату, а его практически под руки потащили куда-то наверх, и оставили в роскошно обставленном кабинете. Монументальный стол, длиной в пару метров, и шириной в метр, окружали высокие, до потолка полки с книгами, и пара ковров с обязательным оружием всех времён, начиная от потёртого и изъеденного временем клевца20, до вполне современного многозарядного ружья.

— Извини, нет времени на политесы... — Князь Стародубский вошел быстрым шагом в кабинет, и открыл верхний ящик стола. — Вот родовая печать, вот княжеская пайца, всё остальное у управляющего.

— Что это всё значит? — Горыня сдвинулся так, чтобы загородить проход.

— Машеньку украли. — Почти спокойно пояснил князь но руки его стиснувшие родовую пайцу побелели. — Там конечно письмо, что мол уезжает сама, но Кузьма Никандрович, наш волхв, точно сказал что это подделка. Мы разослали летучие отряды по всем дорогам и тропам и нашли их след, ведущий в Бачину топь, где стоял охотничий дом князя Темносинего. Сейчас все отряды подтягиваются к дому. Я пойду вместе со своей дружиной...

— Я с вами. — Горыня кивнул и наткнулся на полный ярости взгляд Стародубского.

— Нет, ты останешься. Останешься потому что кроме тебя прямых Стародубских больше не осталось.

— Нет, я поеду, и вытащу Марию. — Горыня улыбнулся. — У меня с этими тварями разговора не будет.

Уверенность Горыни как-то передалась князю и тот успокаиваясь кивнул. — Ладно. Поехали, а там что-нибудь придумаем.

7

Охотничий домик оказался маленькой, но вполне серьёзной крепостью на болотном островке. Высокие стены, с навесом от стрел и бойницами, башнеобразный дом без окон на первом этаже, и даже десяток пушек чьи жерла сверкали начищенной бронзой в свете вечернего солнца.

Единственной дорогой на остров, был подъёмный мост, а сами стены уходили прямо в чёрную жижу болота.

Дружинники, егеря и воины Особого Приказа рассматривали дом негромко переговариваясь и обсуждая перспективы штурма. Все сходились на том, что крепостицу-то они возьмут, но людей положат просто без счета.

Графиня Светлова стояла возле окна и в надвигающихся сумерках смотрела на шевеление войск вокруг крепости. Темнота не мешала ей прекрасно видеть всё до последней детали, и графиня улыбалась тому, что всё идёт строго по её плану.

Огромная пентаграмма гекатомбы21 уже была расчерчена и скрыта слоем земли, во избежание повреждения, а главная жертва уже готовилась к своему последнему выходу. Конечно, в идеале, было бы хорошо взять не одного носителя рюриковой крови а пятерых, но и одна жертва подкреплённая несколькими десятками смертей тоже позволяла закончить ритуал. Для Дикой Охоты она специально призвала лярву, пять упырей, и два десятка навок, и не без основания полагала, что крови прольётся достаточно чтобы вызвать могучего демона, который будет подчиняться ей одной. А имея такой аргумент, она будет в Русском Ковене не просто лучшей, а первой из всех.

Да, вызов такого количества существ из-за кромки практически исчерпал её резерв, но награда покроет всё.

— Лионель! — Она чуть повернула голову, и видела как Рошфор сразу же подскочил и замер рядом в ожидании приказа своей госпожи. — К полуночи всё должно быть готово. Вспорешь ей брюхо только по моему сигналу и упаси тебя сделать это раньше!

— Да, госпожа. — Глаза француза горели огнём фанатика, и Светлова не сомневалась, что этот уж точно исполнит всё как нужно.

— У нас есть не больше часа. — С придыханием сказала графиня и левой рукой распустила узел шнуровки на платье. — Поторопись мой рыцарь.

Горыня не торопясь обошёл островок, осмотрев крепость со всех сторон а потом, заведя лошадей на более-менее спокойную полянку, разложил своё имущество на попоне.

Гранат было всего пять штук, зато с гексогеном и нормальными взрывателями, позволявшими сделать растяжку. Кроме этого была одна мина, даже не мина а вольная импровизация на тему ОЗМ-72 прозванная в среде советского войскового народа 'Ведьмой', ну и патроны. Десять магазинов по тридцать пять патронов к автомату, и ещё восемь двадцатипатронных к пистолету, плюс револьвер, на совсем крайний случай. Всё оружие с глушителями, пусть и не лучшего качества, но тут уж, что есть, то есть.

— Ты никак собрался куда, княжич? — Сотник личной дружины князя с лёгким подозрением рассматривал вываленное на подстилку хозяйство.

— Да, прогуляюсь перед сном. — Горыня кивнул, и накинув разгрузку стал набивать кармашки жилета магазинами, а остаток патронов взял россыпью, надеясь что будет возможность доснарядить их в процессе боя.

— Часа через три пушки подвезут.

— Сначала их подвезут, потом поставят, потом будут долго ломать стену...

— Ну, уж. Сказал долго. За десяток выстрелов дыру такую пробьют...

— Потом вы под огнём будете переправляться через болото...

— То да. — Сотник поскучнел. — А сам-то как через воду переберёшься? Ведун говорил, что навки там. А в воде навка страсть как сильна.

— Ну, они-то тоже не бессмертные. — Горыня сфокусировал взгляд на брикете взрывчатки, который так и не успел приспособить к делу, но углубление под детонатор на всякий случай сделал.

— Сгинешь там. — Спокойно сказал сотник. — Ты сгинешь, а меня князь со свету сживёт. Там как минимум три упыря по двору бегают. А три упыря, это тебе не баран чихнул. Это ежели без ума попереть, всем нам хватит. А окромя упырей ещё десятка три разбойников, да кромешник в башне.

— Будем преодолевать трудности по мере поступления. — Горыня пошевелился в разгрузке, попрыгал, поправил ремешок правой кобуры, и подхватив с попоны брикет взрывчатки двинулся к болоту.

Замедлитель слегка задымил и оставляя туманную дорожку взрывчатка ухнула в черную воду. На поверхности воды сразу пошли круги и всплески от навок метнувшихся к месту падения бомбы.

— Ложись! — Горыня споро прилёг за дерево, а сотник так и остался стоять, не в силах понять, какую опасность представляет подожженный кирпич.

Взрыв двух килограммов взрывчатой смеси взметнул фонтан воды выше стен крепости и обдал всех находившихся с этой стороны стены водой, а через мгновение глубины болота содрогнулись от слитного воя потревоженных навок.

Но тут воины уже не плошали. Белёсые фигуры в чём-то похожем на саваны брали на острия алебард и расстреливали из ружей и револьверов серебряными пулями. Визг, крики и грохот выстрелов на несколько минут заполнили весь лес, но быстро всё стихло. Две навки выскочивших на Горыню уже подёрнулись дымкой, и начали превращаться в чёрную слизь, а он спокойно доснарядил использованный магазин, вставил в приёмное гнездо, и взведя затвор, поставил оружие на предохранитель.

— Ну, вот. Первая проблема решена.

— Князь. — Как-то выморожено произнёс сотник, глядя за спину Горыне, и обернувшись тот увидел Стародубского в окружении ближников и одетого в полевой камзол князя Волконского. Тот предполагая разнос со стороны Стародубского, быстро вышел вперёд, и довольно хлопнул Горыню по плечу.

— Хороший ход, княжич. Выманить навок из болота, это правильно. Теперь их сильно поубавилось, а возможно, что и совсем нет. Потери при переправе будут намного меньше. Я ведь прав, Григорий Николаевич?

— Прав, прав. — Хмуро подтвердил Стародубский, хмуро глядя в упор на Горыню. — Только было бы неплохо сказать про то воинам что рядом с болотом сидели. Или ещё какие сюрпризы есть?

— Полагаю, пока привезут пушки, да пока мы пробьём стену, эти гниды могут всё что угодно сделать с Марией. Нужно их отвлечь. — Горыня забросил автомат за спину.

От такого предложения князь Стародубский налился кровью, и выпучил глаза словно внутри него взорвалась граната. Он несколько раз открыл рот, чтобы что-то сказать, но так и не смог произнести ни слова, а Волконский с интересом глянув на Горыню, прошёлся взглядом по его снаряжению, и посмотрел прямо в глаза.

— Ты уверен, что не сгинешь там просто так?

— Ну, кто в этом уверен, долго не живёт. — Горыня качнул головой. — Но вот смотрите. Они же знали, что их найдут, и знали, что штурм будет кровавым. Значит, что-то приготовили. Нужно сломать им их расчет. Сделать такое, что поломает их планы. Навок перебили — хорошо, но кто знает, что там у них за стенами. Мы видели трёх упырей. А сколько их ещё? А может и ещё какие люди есть, только хоронятся от взгляда. Надо сделать разведку боем. Тогда и видно будет, что у них в карманах. А кого послать? Дружинники люди подневольные. Присягу князю принесли. Их на смерть посылать нечестно. Воинов Особой Сотни, тоже. Да и не пойдут они пока дыру в стене не пробили. Значит кроме меня — некому. Да и не собираюсь я помирать. — Горыня усмехнулся. Есть у меня для этих гнид сюрпризы.

— Интересно. — Волконский задумчиво качнул головой. — Что-ж, надеюсь твои слова не пустая бравада. Потому что смерти дочери и вновь обретённого сына ваш батюшка не переживёт.

В самом узком месте, там, где находились подъемные ворота крепости, ширина болота была всего около десяти метров, так что наскоро сколоченный щит, относительно спокойно поднесли к краю, и под прикрытием силовых пологов ведунов, после подъема опустили его на стену сделав своеобразный пандус по которому можно было подняться.

Всё дело портили пушки, и два десятка стрелков открывших ураганный огонь по любому кто появлялся вблизи моста как только ведуны ушли.

— Хорошая была идея. — Волконский наблюдавший за событиями через подзорную трубу насмешливо глянул на Горыню, который и предложил настелить штурмовой мост прямо поверх стены.

— Это не всё представление. — Горыня в ответ усмехнулся. — Порох-то у защитников дымный. Через пару минут, там можно будет полк провести. Всё одно никто не заметит.

— Не выдержит настил такое количество людей. Вон как его пушками посекло.

— Так я и не зову с собой никого. — Горыня оглянулся на конструкцию побитую ядрами и пулями, и уже не раздумывая кинулся вперёд, набирая скорость.

Дерево хрустело под ногами, дым застилал глаза, и когда он уже подумал, что удалось проскочить, одна из выживших навок вылетела из воды словно торпеда. Скользнув в дыру в настиле, она взмахнула руками пытаясь поймать того кто уничтожил их гнездо, но автомат коротко рявкнул, и практически обезглавленное тело, опять рухнуло в воду.

Горыне оставалось буквально пара метров, когда тяжёлая пуля ударила в кирасу, чуть не сбросив с настила. Чтобы не упасть пришлось буквально лечь, на острые, едва обломанные сучья. Перебирая конечностями словно таракан, он влез на край, и спрыгнул внутрь крепости как раз в тот момент, когда настил не выдержал и начал рассыпаться, обрушиваясь в воду.

Два десятка мужчин суетившихся у стены только начали разворачивать оружие, когда по ним прошелся свинцовый дождь. Короткими точными очередями он зачистил стены крепости, и видя как по двору мечутся три упыря, достал гранату из кармашка.

Взрывчатка была не самой лучшей но двести грамм, это двести грамм, и упырю, который сунулся к цилиндру просто оторвало голову, а второй нахватал в бок осколков, и взревев словно паровоз, попытался достать в прыжке Горыню, но не допрыгнул и врезался башкой в стену, чуть не сбросив его с верхней площадки.

Почуяв врага совсем рядом, монстр встал на задние лапы и пробив головой относительно тонкий слой настила, оглянулся ища человека.

— Да здесь я, здесь. — Горыня изо всех сил врезал окованным сталью носком сапога по морде упыря, и когда тот широко раскрыл пасть и огласил лес рёвом, вогнал в пасть короткую очередь из автомата.

Тело сразу же обмякло и рухнуло на землю.

А третий упырь в это время забрался по лестнице, и по скрипящим и подламывающимся доскам неторопливо двинулся к такому вкусно пахнущему мясу...

Графиня Светлова, которую накрыл откат окончательной смерти двух десятков навок, вырубилась как раз в тот момент, когда её тело раскачивалось в коленно-локтевой позиции. К счастью вошедший в раж кавалер этого не заметил, продолжая движения.

Очнулась магистр практической магии довольно быстро, но настроение у неё было совсем не радостным. Сухо поблагодарив Рошфора за 'незабываемые наслаждения' она быстро привела себя в порядок и пошла проверить, как обстоят дела в подземелье.

Вернулась Светлова как раз в тот момент, когда сдох первый упырь, и упала, словно подкошенная, прямо перед окном. И напрасно виконт подносил к её лицу нюхательную соль. Стоило её глазам открыться, как раздался дикий рёв упыря, странный шелестящий звук, и графиня снова вырубилась.

Теперь будущее уже не казалось виконту таким блестящим. Без поддержки сильного мага, крепость было не удержать, а уж потом трудно себе представить, что сделают с ним воины князя. За счастье будет просто провисеть пару дней на колу. Ханьские мастера долгой смерти могли растянуть пытки на долгие месяцы, поддерживая тело в сознании и раскрывая новые аспекты слов 'адский ужас' своим подопечным.

А третий упырь неторопливо двигался к Горыне, полностью игнорируя трупы. Его интересовало только свежее, ещё кричащее мясо, потому что именно эманации смерти, выделяемые погибающим организмом, делали упыря сильнее.

Горыня забросил автомат за спину и достал короткое ружье 4 калибра, именно на такой случай заряженное серебряной картечью. Тщательно выцеливая голову, он мягко нажал на крючок, и десяток сферических пуль ударил в рыло, содрав с него кожу, и обнажив мышцы и череп. Упырь завыл широко раскрыв пасть, и Горыня торопливо вбил в пасть новый заряд, снеся чудовищу голову.

Резкая боль от ударившей в плечо пули, чуть не выбила его в беспамятство, и повернувшись он увидел десяток стрелков подошедших к месту боя с другой стороны стены.

Выронив ружьё на настил, он распластался, уходя от новых пуль, и извернувшись взял в руки автомат.

Как и следовало ожидать, автоматический аргумент поставил жирную кровавую точку в этом противостоянии, а воин Перуновой Сотни, уже торопливо менял магазин, и чертыхаясь от боли в правой руке, сунул левую руку в подсумок, достал склянку с зельем, зубами выдернул пробку, а затем, не считая глотки опрокинул содержимое в глотку.

Боль сразу утихла, кровь на ране начала на глазах темнеть схватываясь в плотную корку, а в голове прояснилось. Зато в горле словно зажгли факел, и она нещадно саднила ожогом. В таком нерадостном настроении, Горыня спрыгнул во двор крепости, и дёрнув рычаг, заставил опуститься мост через болото.

Практически сразу в крепость влетели два десятка воинов Перуновой Сотни, за ними полсотни воинов княжеской дружины, и степенно, как и подобало положению и возрасту, вошли два боевых ведуна и князь Стародубский в окружении воинов личной охраны.

Воины быстро встали у двери в крепость, а ведуны переглянувшись, улыбнулись друг другу, и тот что постарше сделал приглашающий жест своему молодому коллеге. Тот поклонился и коротко взмахнул рукой.

Удар был такой силы, что вылетела дверь, а вместе с ней полукруглые куски стены чётко очерчивая границу заклинания. Воины вооруженные щитами и короткими ружьями по двое начали забегать внутрь, и сразу же донеслись звуки отчаянной рубки.

Горыня встряхнулся, и чуть прихрамывая, пошёл в здание. На первом этаже, там, где в просторный холл выходили стазу шесть мощных дверей, и откуда поднималась винтовая лестница, воины уже рубились с ещё одним упырём и в отличие от боя с крестьянами, доставалось тому весьма серьёзно. Упырю уже посекли шкуру, и целясь именно в рану непрерывно били два стрелка. Наконец пули сделали своё дело. Монстр, взревев последний раз рухнул набок, и дёрнув лапами, издох.

Последнего живого упыря воины сначала приняли на рунные щиты, а потом, вступил в дело подоспевший ведун, обративший чудовище в неподвижную статую. Просто столкнув его с дороги, пятёрка воинов взбежала по крутой лестнице вверх, и оттуда сразу же донёсся истеричный вопль: 'Не стреляйте!'

Боль в ноге у Горыни всё усиливалась, и с трудом поднявшись по высоким ступенькам, он увидел, смутно знакомого юношу, в простом дорожном сюртуке, и с длинноствольным пистолетом в руке. А перед ним, словно щит стояла Мария Стародубская, в изорванном платье и с растрёпанной причёской.

В свете ярко-желтых магических светильников вся сцена отпечаталась в сознании до мельчайших деталей словно фотография.

Молодой человек что-то говорил, когда то, что Горыня принял за ком тряпок у окна, зашевелился и сначала встав на четвереньки выпрямился, и оказалось что это молодая женщина, в коричневом охотничьем костюме, но с роскошной золотой цепью с тяжёлым медальоном на шее. Лицо у неё было бледным словно снег, и судя по тому как дрожали подламывающиеся ноги, чувствовала она себя не вполне хорошо.

Светлова коротко взмахнула рукой, и Рошфор удерживавший Марию, просто осыпался на пол серой пылью, и кучей одежды, а сразу порозовевшая графиня схватилась левой рукой за медальон и начала поднимать правую, когда в неё начали стрелять.

Тяжёлые пули из крупнокалиберных ружей воинов Перуновой сотни были специально приспособлены для убивания нежити, и кромешников, так что каждая пуля была не только посеребрена снаружи, но и имела внутри несколько мелких дробовых шариков из того же серебра.

Несмотря на швальный огонь и удары пуль, Светлова всё же подняла руку, когда в неё ударил плотный луч света из-за спины Горыни. Это вступили в бой подоспевшие ведуны. Светлова окуталась туманной дымкой, и схватилась второй рукой за медальон, когда Горыня вклинился между ней и Марией, оттолкнув девушку к стене. Воины мгновенно сориентировались и прикрыли княжну, встав перед ней с рунными щитами, а Горыня уже всаживал пули в раскрытый рот колдуньи длинной очередью из автомата.

Затвор клацнул, и в секунду сменив магазин, он снова нажал на спусковой крючок. Кустарно сработанное оружие всё же, заклинило, и Горыня выдернул из кобуры пистолет.

Но точку в бою поставили ведуны. Подобравшись ближе, ведун князя Волконского вскинул руки, и словно светящееся облако окутало женщину, а второй хлопнул ладонями и Светлова замкнутая в магический полог, повалилась, словно подкошенная, на пол.

Зачистка старой крепости, бой с лярвой, обнаруженной в подвале, и уничтожение алхимической лаборатории, всё это прошло мимо Горыни, которого взяли в оборот лекари княжеской дружины.

Выяснилось, что он таки поймал ещё одну пулю, которая прошла навылет мягкие ткани правой ноги. Защита отработавшая на весь вложенный заряд, поглотила всё что можно, а остальное пришлось по самому организму, который судя по пульсирующей боли в ноге и в плече был весьма недоволен прошедшим праздником.

Лекарь, заметив боль Горыни, окликнул ведуна и тот, походя коснулся пальцами лба раненого, мгновенно погружая в глубокий сон.

В этот раз, для разнообразия Горыня проснулся от того, что страшно чесалось плечо. Сунув руку чтобы почесать это место, наткнулся сначала пальцами на повязку, и сразу очнулся окончательно, потому что чесать рану, его отучили ещё в детстве. В комнате, с огромными, до потолка окнами, и лепниной окрашенной в бледно-голубой цвет, было относительно пусто. Кровать в центре, камин, несколько кресел вдоль стен и одинокий стул, в метре от изголовья намекал о возможном присутствии сиделки или врача. Чуть прихрамывая, он обошёл всю комнату, и в углу на манекене обнаружил роскошный серый шелковый камзол расшитый жемчугом и серебром и другие детали одежды, включая сапоги и исподнее. Надевать это попугайское чудо, Горыня не хотел категорически, хотя и понимал, что слуги хотели как лучше, и наверняка расстарались ради молодого князя. Но вот шелковые подштанники, он одел с удовольствием, так же как и рубаху, приятно холодившую тело. Так в подштаниках и рубахе вышел в коридор и сразу же наткнулся на стражника, стоявшего у дверей.

Воин в серо-голубом кафтане княжьей сотни только открыл рот, как Горыня приложил указательный палец к губам.

— Одежда моя где?

— Так, эта, ужо...

— Давай принеси, а то там какая-то тряпка вся в блёстках, так я такое носить не буду. Принеси нормальную одежду, ладно?

— Да, княжич. Сполню махом. — Стражник истово кивнул и придерживая шапку правой рукой а саблю левой, унёсся по коридору топая сапожищами.

Гулять по дворцу в одном исподнем категорически не хотелось, и Горыня вернулся в комнату, подумав о том, что неплохо было бы ещё и перекусить. Молодой организм настоятельно требовал белков, жиров и углеводов и желательно побольше.

Но первым в комнату вошёл князь.

Хмыкнул глядя на одетого в бельё Горыню, и присел на тот стул, что стоял возле кровати.

— Кафтан-то чем тебе не угодил?

— Не люблю я яркое. — Горыня вздохнул. — Знаю, что чем выше человек стоит тем ярче должен быть убор, а всё равно не могу. Пусть камзол стоит хоть сто гривен, но выглядеть должен просто и скромно.

— Ты прям как наш Михайло Алексеич, дай Перун ему здравствия многие лета. Тоже не любит яркие одежды. — Григорий Николаевич усмехнулся и огладил длинную седую бороду. — То не беда. Сейчас принесут сотника моего кафтан, а там и пошьют тебе, что захочешь. Оружие твоё вот только оружейник посмотрел и сказал, что чинить не сможет. Придётся тебе его к мастеру везти, уж больно чудное оно.

— Так я и есть мастер. — Горыня подошёл к окну, и рывком раздвинув тяжелые занавески, выдохнул от картины освещённого солнцем сада. — Думаю, если станки будут, починю быстро. А нет, так сделаю заново. Железо брал какое было, так от этого и все беды.

— Так ты ещё и по железу мастер? — Стародубский усмехнулся и услышав осторожный стук в двери, чуть повысив голос бросил. — Входи давай, кто там...

— Вот князюшко, — Пожилой мужчина внёс в комнату простой кафтан серого сукна, штаны и пару сапог. — Всё как ты велел. Авдотья клянётся, что всё в пору будет.

— Одевайся, да в трапезную иди. — Князь встал и вышел из комнаты, а принесший одежду стал суетиться вокруг Горыни, помогая тому разобраться с одеждой.

Но не успел он одеться и привести себя в порядок окончательно как в дверь постучали и услышав 'войдите' на пороге появился князь Волконский.

— Займу у вас совсем немного времени. — Ответил князь на выражение лёгкого удивления на лице Горыни. — Он сел на тот же стул что и Стародубский, и Горыне пришлось садиться напротив, чтобы лучше видеть лицо гостя.

— Простите меня, что я некоторым образом влез в вашу жизнь, наведя подробные справки, о вас и вашем окружении, но мне как главе особой канцелярии нашей губернии, это простительно. — Князь улыбнулся. — Вы сразу показали себя очень хорошим воином, уничтожив банду, и колдунью на которую у нас был розыскной лист, и сделав это в одиночку. Прекрасный результат, если учесть, что до сих пор, в геройстве замечены не были. Впрочем, вы из воинской деревни, а это многое объясняет. Полагаю, что слухи о вашей недееспособности до определённого возраста есть проявление естественной нелюбви простых людей ко всему необычному, а Сотник Луконя Сосновский о вас весьма высокого мнения, равно как и боярин Савва Михайлов.

Скажу сразу, в переселение душ, и прочую высокую материю не верю, но происшедшее с вами, иначе чем Перуновым промыслом назвать не могу. Потому что манеры ваши, походка, и привычки, это совсем не манеры деревенского жителя, будь это хоть сорок раз воинская деревня. Но, что имеем то имеем, и мне приходится принимать случившееся как данность. И в связи с этим, хочу просветить вас о некоторых тонкостях положения дворянства в империи, его привилегиях и обязанностях. Уверен, вы об этом недостаточно осведомлены.

Итак, начнём с того, что у вас личное дворянство, благодаря Знаку Дружины Серебряного Сокола. Пусть и третьей степени, но это весьма почитаемый воинский знак, которого у меня к примеру нет. Никаких особых прав это конечно не даёт, но общинный суд, судить вас больше не может, а лишь воинский суд, или губернский, или паче чаяния государев. Но это уже крайний случай. Потом, есть некоторые послабления по налогам, и приобретению земли, это вам лучше расскажут в Землеустроительном приказе, вы можете иметь свою дружину, пока не больше десятка, не снимать головной убор в присутствии дворян и поступить в среднюю и высшую школу Военного, Особого и Разбойного приказов. Это что касается прав. Обязанностей побольше. В случае войны, вы обязаны встать под знамёна какой-нибудь воинской части, если не приписаны к конкретному подразделению, или поступить на действительную гражданскую службу, предполагающую освобождение от службы военной. Ну и конечно оказывать помощь работникам Военного, Особого и Разбойного приказов, буде таковая понадобится в силу срочной необходимости.

Но сейчас, в силу вступления в действие государева указа о присвоении вам княжеского достоинства, это уже не имеет особой важности. Как княжич Стародубский вы обретаете дополнительные возможности, как то, поступление в любую высшую школу империи, и даже в училище Канцелярии Военного Приказа. Это чтобы вам понятнее объяснить, планирование военных кампаний, а так же особые дела, для обеспечения военной силы государства. Скажу сразу, за один скорострел, вас примут без экзаменов хоть в инженерную академию. А по результатам штурма лесного замка, да с учётом княжьего достоинства, место в училище Канцелярии Военного Приказа, вам уже можно сказать оставлено.

Но я это всё к чему. Отношение государства Российского к семьям старой крови особое. Даже если вы прямо сейчас повернётесь и уедете из имения Стародубских, даже если бы вы не подписали указ, о присвоении княжьего достоинства, вы, тем же указом фактически единственный прямой наследник рода Стародубских, и носитель Рюриковой Крови. Поясню, что это значит. Вы, уже не принадлежите себе, хоть скройтесь в тайном скиту. Вас отныне будут включать во все расклады политических сил государства, и только от вас зависит, будете ли вы в этих раскладах активной частью, либо пассивной. Вы так же попадаете в Реестр лиц особого внимания, и подлежите особому учёту, как вероятный престолонаследник. Да, перед вами не одна сотня достойнейших дворян, но Право Престола, это тема, на которую никто не шутит.

С вас если что, спросят и за благополучие рода, и за верность Государю, и никого не будет интересовать отдалённость от дел семьи. Да, в случае вашего отказа от участия в жизни семьи, спрос будет не очень строгим, но он будет. И уж совершенно точно на вас буду коситься, если ущербу подвергнется жизнь и честь сестры. Отрицательное отношение всех старых родов в таком случае гарантировано.

— Да, чем больше вы говорите, тем сильнее мне хочется уехать как можно дальше, и возможно навсегда. — Горыня усмехнулся. — Я никого не звал к себе в родственники и никому в родню не набивался. Вырос, сделался таким, как есть, всё сам.

— А сможете, так. Совсем в одиночку? — С вызовом бросил князь. — Человек существо общественное.

Горыня хмыкнул.

— Если завтра попаду на необитаемый остров с одним ножом, то через месяц там будет дом, а через год, остров превратится в уютное имение.

— Глядя на вас, я в это почему-то верю. — Волконский кивнул. — И всё же, я полагаю, что понятие Родина что-то для вас значит.

— Значит. — Горыня кивнул, признавая очевидное. — Но только если родина не сильно настаивает на том, чтобы её любили. Родина для меня или мать, или вообще никто. Мать любит своих детей, не за что-то а просто потому что мы её дети. Часто даже вопреки. Да и есть разница между Родиной, и чиновниками, которые корчат из себя её воплощение на земле. Так что со своим сыновним долгом перед русской землёй, разберусь сам. А что касается князя Стародубского, так у меня нет к нему никаких особых претензий. Претензий нет, но и любви тоже немного. Я и документ-то подписал потому, что понимал, что это ничего, по сути, не меняет. Фактически расписался в том, что ознакомлен с указом Государя. А не подписал бы, так и всякое противоречие указу государя должно иметь границы разумного. Но вот принуждение меня к делам Стародубских... это уж увольте, сверх меры. Сестру освободил, что же ещё? Разбирать склоки крестьян за спорный лужок? Ездить с товаром на ярмарку? Ну посмотрите на меня, князь. Где я а где ярмарка. Вы меня видите в ином качестве, нежели покупателя, причём исключительно в оружейной лавке?

— Всё так. — Михаил Афанасьевич кивнул. — Только я не предлагаю вам хозяйственного участия в делах семьи, а предлагаю правильно войти в систему государства. Уверен, что княжеское достоинство вы можете получить сами. Я видел вас как воина, и признаюсь это весьма впечатляюще. Только Рюриковой кровью можно объяснить вашу доблесть и удачливость. Да и Серебряный Сокол в первую неделю службы, тоже дорогого стоит. Но вот, как вы правильно заметили, Россия это не только государь, но и огромное количество чиновников, в том числе и военного ведомства, и хотите ли вы тратить двадцать лет, на приобретение того, что ваше по праву? А князь столь достойного и древнего рода, уже совсем другое дело. И голос ваш, и влияние, если что, будет куда заметнее как князя Стародубского. Служите где хотите, и кем хотите, но не забывайте о семье. Какая бы она ни была — она ваша. Ну, представьте себе, что вдруг, Машеньку снова похитили. Не поедете её вызволять?

— Поеду, конечно. — Горыня кивнул. — А после разобью в кровь морды всех в том виноватых.

— А если от какого соседа имению раззор будет? Или не приведи Перун, поругание чести?

— Если буду в том уверен, разберусь так, что мало никому не будет. — Горыня снова кивнул.

— Так и я о том! — Михаил Афанасьевич всплеснул руками, и подхватившись со стула начал ходить по комнате. — Можете их не любить, можете даже ненавидеть, но это же ваша кровь. А кровь не водица. Знаете что за последние полгода это уже восьмое похищение особ Рюриковой крови?

Горыня кивнул.

— Насчёт восьмого не знаю, но князя Елецкого сам освобождал. Кирилла Мирославовича уже со столба снимали.

— И ведь то, не просто так. Хотите вы Машеньке такой судьбы?

— Нет, конечно. — Горыня вздохнул. — Только ведь не успокоится Григорий Николаевич. И невест начнёт подсовывать, и вообще делами опутывать. Человек он опытный и цепкий. А я не хочу сейчас никаких дополнительных сложностей. Только-только служить начал, быт себе обустроил.

— Ну что вы несёте? — Укоризненно покачал головой Волконский. — Какой к ляхам быт? Речь идёт о серьёзных вещах. Не просто вашем будущем, а наиболее эффективной вашей работе в государстве. Возможно вы гениальный управленец, возможно военачальник, а может талантливейший инженер. И никто не будет впихивать вас в узкое стойло княжеского имения. Я первым буду, кто воспротивится такому вашему применению. Я ещё, знаете ли, хочу от государя знак Наставник в серебре, за сотню достойных кандидатов принятых по моей рекомендации. — Михаил Афанасьевич улыбнулся. — Понимаю, что вам, молодому и обеспеченному человеку не хочется терять ни крохи из той свободы, что вы имеете. Но свободу вашу империя обменивает на возможности, а это согласитесь вполне равноценно.

— И ответственность.

— Разумеется. — Князь кивнул. — но ответственность это необходимый элемент государственного устройства. — Он вздохнул и неожиданно подмигнул Горыне. — Покидаю вас, и надеюсь, что ваше благоразумие не уступает вашей доблести.

Двери за князем давно закрылись а Горыня всё стоял у окна размышляя о прошедшем разговоре. В принципе подход озвученный Волконским его устраивал. Он действительно многое мог сделать для этой России. Мог и должен. И то, что его не собирались использовать как будущего управителя поместья, только радовало. Кроме того, была ещё и война, набухавшая на западной границе. Где-то в эти годы в покинутом им мире тоже была война где случилась очередное пришествие евроорды и осада Севастополя, так что ему было что внести в программу будущего пребывания гостей.

Но всё это будет, если Волконский выполнит всё о чём говорил. Горыня вздохнул, и вышел из комнаты.

— Где сейчас князь? — Поинтересовался он у усатого стражника, и тот с готовностью кивнул.

— Туточки, счас провожу.

В высоком зале с колоннами и расписным потолком, чуть потерявшись от окружающего величия, стоял длинный стол, за которым могло свободно сесть два десятка воинов. Но приборы стояли лишь на четверых. Князь Волконский, князь Стародубский и его дочь Мария, едва отошедшая от шока похищения, беседовали о чем-то, когда в зал вошёл Горыня, и вежливо поклонился сначала князьям, а затем Марии Стародубской.

— Ну, здравствуй, брат. — Девушка пронзительно глядя Горыне в глаза, подошла и совершенно неожиданно обняла, обдав целым букетом ароматов трав, и едва чувствовавшегося аптечного запаха. Потом взяла его за руку, и усадила по правую руку от князя. — Отныне это твоё место.

В чинном молчании прошла первая перемена блюд, когда Григорий Николаевич, вытер губы салфеткой, и глотнув из бокала с вином, внимательно посмотрел на Горыню.

— А что, сын. Не поделишься планами на будущее?

— Поделюсь... батюшка. — Горыня отставил в сторону тарелку, и тоже вытер губы. — Полагаю, служить дальше в Перуновой сотне князя Медведева. Скоро сотня идет на порубежье с турками и негоже мне уходить в такое время.

— То так. — Хмуро подтвердил князь комкая в руке салфетку. — Никто не может говорить, что Стародубские труса празднуют. Но ты последний из прямых наследников в роду...

— Это что-то меняет? — Спокойно спросил Горыня. — Скоро война будет. А там и последние сыновья, и вообще последние в роду встанут. Иначе никак.

— Слова достойные князя. — Волконский довольно улыбнулся. — Большая война — большие почести. А вы, любезный Григорий Николаевич, снарядите-ка молодца вашего по первому разряду, чтобы не знал ни в чём утеснения, да благословите на подвиг ратный. Тяжело отпускать сына, но он не только вам сын, но и России-матушке и встать на её защиту — сыновний долг, что паче долга княжеского стократ.

8

Все когда-нибудь заканчивается: терпение, нервы, патроны. Но за патроны особенно обидно.

Утро десятого дня червена22 выдалось хмурым. На низко нависших облаках набухали первые капли дождя, а перед дворцом Стародубских, провожали сына и единственного наследника огромного состояния — княжича Горыню. Уезжал молодой княжич не налегке, а в сопровождении двух телег, с десятком охраны из княжьей гриди. На охране настоял князь, а Горыня, просто махнул рукой, понимая, что не во всём нужно соблюдать неуступчивость, и если хочешь выиграть в главном, хотя бы в мелочах, нужно соглашаться.

Зато в телеге лежало десять пудов23 самой наилучшей стали в слитках и готовых стволах уральской выделки, а так же слесарный инструмент, и точные мерные приборы, которых Горыне очень не хватало. Была ещё куча презентов скрипящей от злости родни, что с приклеенными улыбками оставляли какие-то подарки, и уверяя в своей горячей любви уступали очередь следующему.

Ну и разумеется дары от Стародубского — Медведеву, и разнообразное барахло, соответствующее княжескому титулу.

Горыня уже расцеловался с сестрой и поклонившись отцу, легко влетел в седло Обжоры, и взмахнув на прощание шапкой, тронул коня.

Ехали неспешно, и в Медведевск прибыли к закату четвёртого дня. Горыня устроил дружинников на подворье, а сам поспешил доложиться князю о прибытии.

— Ну покажись, княжич Стародубский. — Егор Тимофеевич встал, и приветливо обняв Горыню, усадил его на кресло возле стола. — Не чаял я, что вернёшься, но вижу, что долгу воинскому верен. То добре. — Он широко улыбнулся. Три недели нам на сборы, а после двинемся на порубежье. Идём всей дружиной. И мои гридни, и Перунова сотня, все там будут. Так что обоз немалый, и дело у меня для тебя есть важное. — Увидев, что Горыня что-то собирается сказать, повысил голос. — И не думай отказываться. Десятник Никанор Старицкий занемог, так что тебе принимать десяток. Воины там справные, если что подскажут.

— Не рано мне десяток принимать? — Горыня вздохнул. — Боюсь обидятся воины кто больше моего служат.

— Это ты верно сказал. — Князь кивнул. — Верно да не совсем. Служить под княжичем старого рода и честь великая и прибыток немалый. Воинам тем ведь и батюшка твой доплачивать будет.

— Чтобы они вместо меня на пули ложились? — Глаза Горыни зло сузились. — Да как я потом дружине в глаза смотреть буду?

— Того не будет. — Уверенно ответил Медведев. — Но десятника а уж тем более сотника всё одно прикрывать будут, да вытаскивать отовсюду. Как поймут, что ты за них радеешь, и жизни их не размениваешь, так и сойдётесь, так что не разделить потом будет. Первый десяток это как первая любовь. Вместе потом будете многие лета. Я потому тебе и десяток тот даю, что необычный он. Там простым воином Дубыня, Анисим, Савелий да Егорий, все дворянского достоинства, да и остальные тоже им под стать. Никанор-то сам до боярина дорос, да вот годами уже преклонен, так что, как здоровье поправит, в сотники пойдёт али в полутысячники, но на десяток уже не вернётся. Держал я его там только как узду для ватаги этой. Но раз ты у меня, так тебе и десяток этот. Завоюешь их доверие — быть тебе полководцем. Нет — не обессудь. — Егор Тимофеевич развёл руками. — Вот такой мой сказ тебе.

По имуществу и прочему, зайдёшь к Тарасу. Он на внизу в казарме сидит. Там у него и склад и книги. Примешь всё что есть, и возьмёшь, чего не достаёт. Строго смотри на припас огненный, чтобы свежим был да лекарские свитки и зелья все с печатями. Ну за последнее можешь сильно не переживать. Никанор всё проверит. Это по его части. Вопросы есть?

— Да какие тут вопросы. — Горыня хмыкнул. — Вопросы будут, когда я в этой истории разберусь. А пока ничего не знаешь, какие вопросы.

— Ну и ладно. — Князь кивнул. — Иди сейчас к Тарасу, а там и десяток твой подойдёт. Советую повечерять с ними, да всё обговорить ладом.

— Понял, сделаю. — Горыня поднялся, и поклонившись на прощание вышел из кабинета.

— Ну? — Громко произнёс князь, когда стихли шаги Горыни по коридору, и в стене, открылась маленькая дверка, откуда вышел ведун.

— Не нукай, не запряг. — Сварливо отозвался Никанор, и отряхнув плащ от пыли, посмотрел на князя. — Говорил, и повторю ещё раз. Дашь десяток — справится с десятком. Дашь сотню, будет и сотней командовать. Насчёт тысячи не уверен, но пооботрётся в наших делах, можно и на тысячу ставить.

— Не знал бы тебя с малолетства, не поверил бы. — Князь покачал головой. — Ну да чего уж. Десятку тому и правда новый командир был нужен. А княжич молодой, как раз к тому способен. А проявит себя, так и полусотенным сделаю.

А Горыня первым делом зашёл в кабак, где кормили княжеских воинов, и заказал стол на пятнадцать человек. Десяток только назывался таковым а людей в нём могло быть куда больше. Вот и в десятке Горыни числилось пятнадцать воинов, а всего в Перуновой сотне Медведевского уезда было почти полторы сотни воинов. Десяток ему действительно достался непростой, но и в той, прошлой жизни у него было достаточно много сложных сослуживцев. И кавказцы признающие только авторитет силы и мастерства, и украинцы мечтающие забраться куда-нибудь потеплее, и всякого хватало. Так что этого испытания он не боялся. Вопрос с начальником склада вещевого имущества и боеприпасов тоже решился быстро, и к тому времени когда сотня вернулась со стрельбища, у Горыни всё было готово.

Дубыня сам нашёл его во дворе и присел рядом на жалобно скрипнувшую лавку.

— Ты, угощение-то воям составлять будешь? Не каждый день десятника меняем.

— Так готово уже всё. — Горыня повернулся к Дубыне, и улыбнулся. — Первым делом от князя туда зашёл. И стол, и угощение. Только вас ждал.

Выпив за государя, за князя и братство, и вкусив от мастерства повара, перешли к текущим делам.

— Я братие за место это не дрался, и мне оно досталось волей князя. Спорить с ним тяжело, — при этих словах дружинники усмехнулись. — Но вот моё мнение. Если не в бою, и есть время, каждый из вас сделает мне честь, показав на ошибки, и подсказав как правильно. Особенно это касается дел хозяйственных в которых я совсем плохо понимаю. Но и в бою, при возможности выслушаю совет. Начальник конечно должен быть один, но ваш опыт и знания я очень ценю.

— А что по припасу огненному? — Поднял голос Анисим — один из лучших стрелков в сотне. — Прошлому разу, за свои докупали.

— Припаса получили по норме. Тут я ничего сделать не могу и нормы те, не я утверждаю. Но договорился отдельно докупить две тысячи патронов. Если считать с теми что положены по списку, то получается по три сотни на каждого. Хватит этого?

— По три сотни-то хватит. — Анисим заметно повеселел.

— Кроме того, я предлагаю тем у кого ружьё и скорострел не основное оружие поделиться со стрелками, чтобы те, имели запас.

— А сам-то сколько берёшь? — Задорно выкрикнул с дальнего края стола дружинник Гаврило, работавший парой сабель. — Твои-то скорострелы, в три горла жрут!

— Себе купил тоже две тысячи штук, и договорился ещё на пять тысяч. А если сделаю одну штуку, то повезём ещё десять тысяч.

— Я тако понимаю, что не просто так берёшь тьму огненного припаса. — Дубыня задумчиво посмотрел на Горыню и улыбнулся. — Но видел твои поделки в бою, и всем братием скажу, ежели хоть половина тех пуль уйдёт по врагу, им совсем не лепо будет.

Сидящие расхохотались и пир пошёл куда веселей.

А днём, специально приехавший с Горыней от князя Стародубского поверенный, уже предоставил список домов подходящих для нового статуса Горыни. Из всех строений Горыня выбрал просторный двухэтажный каменный дом, с большим двором, и что очень важно каменным сараем, высоким забором и расположенный через одну улицу от дружинных казарм. Весь дом обошёлся в пятьдесят гривен, и оставалась сущая мелочь. Нанять работников, привести пустовавший дом в жилой вид, и вообще обустроить. Скинув все хозяйство на княжеского поверенного, Горыня съездил к мастеру у которого делал автомат и арендовал его заводик, озаботив того покупкой хорошего фрезерного станка, и переделкой горна. Потом, уже к вечеру появился у Анастасии, и поднеся пару роскошных китайских платков, и искусно сделанную серебряную птичку, уговорил её помочь с изготовлением взрывчатки, тем более, что древесный спирт, для каких-то других надобностей уже получали на маленьком заводике в Медведевске.

Полтора месяца пролетели единым мигом, и Горыня едва успел сделать всё что хотел ко дню отъезда. Дубыня получил полсотни зарядов для своей ручной пушки, стрелки осваивали пусть примитивную, но вполне рабочую оптику на винтовках, а в телеге с высокими бортами лежали полсотни гранат, и столько же мин, с простыми словно палка ударными взрывателями из переделанных патронов. Главная же гордость Горыни — весьма удачная реплика пулемёта Максим, с длинной матерчатой лентой на двести выстрелов и даже ребристым кожухом водяного охлаждения. Правда, чтобы закончить эту еще давно начатую работу пришлось нанимать двух мастеров и одного ювелира, но дело того стоило. Пулемёт под винтовочный пятилинейный24 патрон для тяжёлой винтовки, с которой охотились на высшую нежить и кромешников, получился громоздким словно пушка но, несмотря на задержки, выдавал сумасшедшую плотность огня, а ствол дополнительно укрепили рунами, что позволяло надеяться на долгий срок службы.

Пришлось поставить этого монстра на колёсный лафет, и лепить широкие клёпаные колёса, чтобы пулемёт не вяз на слабом грунте.

Теперь всё это хозяйство неторопливо грузилось на четыре баржи — беляны, что повезут воинов к южным рубежам. Беляна — несамоходная баржа длиной в сто метров имела кроме просторного трюма надстроенную над бортом верхнюю палубу, что позволяло взять действительно огромное количество груза и людей.

Грузили воинское имущество, продукты долгого хранения, и лекарские припасы, так как десяток целительниу ехали вместе с Сотнями на границу. Для девушек выделили самые лучшие помещения в носу первой баржи, а воинов расселили на верхних палубах под широкими брезентовыми навесами. В трюмах ехало всё имущество и лошади, которых было чуть больше шести сотен при сотне конюхов, и десятке коновалов.

Десяток Горыни попал на первую баржу, и пользуясь случаем он занял пустовавшие постройки в середине, разместив не только свой десяток, но и канцелярию Сотни, так что прибывший на борт Савва попал уже на всё готовое, включая обед, приготовленный уже здесь, на борту.

Савва взмыленный словно лошадь взлетел на борт баржи, и долго озирался, ища к чему бы докопаться, но опытные воины уже всё сделали как надо. Лошади размещены, накормлены — напоены, люди все по местам, у печки под дружинным котлом курится дымок, где девчонки — поварихи готовят кулеш на всю баржу, а вещевое имущество или спрятано в трюм, или укрыто непромокаемой тканью. Не найдя причины для разноса, тысячник для порядку спустился в трюм, и устроив нагоняй попавшемуся под горячую руку конюху, наконец успокоился и поднялся на палубу уже в относительно нормальном настроении, был накормлен от пуза, и довольный ушёл на верхнюю надстройку, к капитану каравана, гонять чаи.

К следующему утру пришёл паровой буксир взявший на трос все четыре баржи, и без помпы и оркестра Медведевская дружина двинулась в дорогу.

Путь по Волге — Волгле оказался неторопливым и размеренным словно круиз. Мерно пыхтел пароход, сплошной лентой проплывали берега с городами и деревнями, мелькали встречные и попутные суда, а Горыня наконец отоспался за все три недели подготовки к походу. Наконец-то начала отходить крепко въевшаяся в ладони металлическая пыль, а дым парохода уже не напоминал о кузнечном горне.

Быт постепенно наладился. Горыня на одной из остановок прикупил досок, и кусок плотной ткани, соорудив по правому борту большую беседку со столом, где можно было, и перекусить, и посидеть, любуясь проплывающими мимо берегами.

Движение по реке было весьма интенсивным. Вниз и вверх по реке торопились тяжёлые баржи, шустрые коммерческие пароходы и неторопливые пассажирские суда. Река не засыпала даже ночью, так как на берегах были установлены хорошо видимые створные знаки а по всему фарватеру яркие красные бакены в которых ночью зажигали достаточно яркие фонари. А по берегам реки теснились заводы. И с огромными водяными колёсами и пыхтящие паровыми машинами.

В районе Казани Горыня увидел примыкавший к Волге большой порт для дирижаблей гле в тот момент громоздились пять серо-голубых туш пассажирских лайнеров и два курьера с вытянутыми гондолами и узкой обтекаемой кабиной.

А ближе к Астрахани встретилось с действительно редким гостем — скоростным фрегатом Волгло-Каспийской флотилии резавшем воду узким остроносым корпусом под мерный рокот мощных двигателей.

На место перевалки прибыли в начале сентября, и в центральной части России уже начинались дожди, а здесь, на юге, вовсю царило лето. Неторопливо выгрузились и сразу двинулись обозами в крепость Калач, откуда на шнявах, спустились к Ростову-на-Дону, и дальше в крепость Отрадная.

Крепость стояла на границе российских владений, и оттуда, через границу частенько набегали всякие личности желавшие пограбить и увести в рабство мирных хлебопашцев.

Сама крепость представляла собой просто укреплённое поселение едва обрамлённое валом — редутом, буквально в пять метров высотой, отдельными укреплениями — редутами и башнями , возвышавшимися над всей крепостью. В целом крепость построенная из гранитных валунов скреплённых раствором, и насыпных валов представляла собой весьма унылое зрелище, и лишь зелень и лето царящее вокруг немного поднимали настроение Горыни.

Служить им предстояло вместе с двумя сотнями из Твери, а сменившиеся сотни из Полоцка и Казани, радостно собирали имущество, и грузились в обратный путь.

Был в крепости и постоянный состав — около двухсот пластунов, артиллеристов, и персонал госпиталя. Впрочем, совсем постоянным он тоже не был, меняясь через два года. Ещё в крепости служили штрафники направленные в дальний гарнизон отмывать грехи кровью, но тех было совсем мало — не более полусотни, и заняты они были в основном хозяйственными работами, хотя в случае атаки самой крепости стояли на стенах наравне с остальными.

Всего в крепости было больше трёх тысяч человек, что для этого места представляло собой немалую силу, несмотря на то, что приходилось постоянно раздёргивать сотни на разъезды и поддержку малых крепостей стоявших ближе к границе.

Противниками русских сотен на этом участке границы были бесчисленные орды башибузуков, лезущих со стороны Турецкой Империи, и Иранского Ханства. Обкуренные и упившиеся магических зелий бандиты воевали до последнего человека и падали лишь получив критические ранения. Русских воинов отчасти спасал избыток патронов и пушки в крепостях. А ещё Горыня поразился количеству запасённого в крепости провианта, снарядов и патронов. Такое ощущение, что у крепостных подвалов вовсе нет дна, и там кроме второго подземного этажа есть и третий и вообще какой хочешь. Ящики с припасами, бочки и мешки, стояли плотными рядами, теряясь в темноте переходов.

Медведевской сотне как наиболее ветеранской назначили головной редут, и башню возвышавшуюся над крепостью на десять метров. Первым делом Горыня разобрал пулемёт и втащил его на самый верх, после чего собрал и одиночными выстрелами пристрелял на разные дистанции, затем установил в основании крепостного вала взрывчатку, протянув инициирующие шнуры в окопы. За три дня подготовки позиции в инженерном отношении намахался лопатой как землекоп, но к первому выезду в патрулирование не только успел всё сделать но и показать десятникам как всё работает.

Бывалые мужики чуть смущённо улыбались, не веря словам, что один взрыв сметёт всех перед валом, но Савва уже видевший пулемёт в деле, прекратил все споры одной фразой.

— Вы как девицы красные ломаетесь. — Он насмешливо хмыкнул. — Ну чего сложного в том, чтобы дёрнуть верёвку, когда полезут особо густо? Денег за то не возьмут, времени тоже немного, да и вреда никакого не вижу.

На том дискуссия прекратилась.

Тревога прозвучала на вторую неделю пребывания Горыни в порубежье. Раненый всадник на взмыленной лошади, едва крикнув что башибузуки взяли в осаду Черкесск, упал, к счастью подхваченный подскочившими воинами.

Уже через полчаса пятьсот воинов вылетели из ворот крепости, и скрылись в облаке пыли повисшем над дорогой, а для остальных была сыграна 'малая тревога' и бойцы разошлись по редутам и стрелковым башням.

Через час, на башню поднялся тысячник, и посмотрев в сторону Черкесска, где уже вставал сигнальный столб красного дыма, покачал головой.

— Худо дело, десятник. Черкесск в осаде. Думаю, и по нам ударят. Тут конечно не там, но и ты не зевай. Как быстрострел твой готов?

— Готов Савва Панкратьич. — Горыня кивнул. — Воду запас, патронов вон, натащил. Если что только человека бы чтобы ленты набивал. У меня пять всего.

— Так с десятка своего возьми. — Не понял проблемы тысячник.

— А кого взять? Четверо внизу, с пищалями картечными, да у них двое в помощь, пятеро на втором поверхе, с ружьями, да у них двое, на смену и заряжание. Ещё пару забрали на редут.

— Кто забрал?

— Сотник Вакула Горшенин.

— Да, у него там совсем негусто. — Савва кивнул. — Ладно, пришлю тебе человека из резерва. Поставишь его картечникам в помощь, а сюда возьмёшь из своих.

С тем и отбыл, оставив Горыню в одиночестве. Через пять минут прибыл боец из резервной сотни и после короткой суеты вызванной перетасовкой людей, вновь воцарилась тягучая тишина.

'Бинокль, бы сюда, а лучше стереотрубу' — Горыня до рези в глазах вглядывался в серое марево близких холмов и никак не мог понять, чудится ему движение или это плод воображения и игры света. 'А ещё лучше систему активного наблюдения с беспилотником' — Горыня вздохнул и тут же вздрогнул от резкого звука колокола, возвещавшего тревогу. Видимо у дозорных на центральной башне глаза были лучше, и они увидели опасность раньше всех.

В сотый раз проверив ленту, и личное оружие, Горыня глянул на спокойно посапывающего Антипа, и поразился тому насколько спокойно человек относится к предстоящему бою. Ведь все из мяса и костей, и жизни у каждого тоже не две, а вот, притулился себе в тенёчке и дремлет...

Где-то через полчаса, стало видно, что в направлении крепости неспешно движется конная лава, тысячи в четыре, и полоща по ветру квадратными флагами, разворачивается широким фронтом.

Сразу зазвучали выстрелы дальнобойных винтовок, и у турков начались первые потери. И хотя выбитых всадников было немного, но психологический эффект от такой стрельбы был весьма значительным. Войско ещё не развернулось, а убитые уже есть, и пуля в любой момент может настигнуть именно тебя.

От этого а может и от чего другого, турки сразу взяли быстрый темп, и набирая скорость лава, свистя, вопя на разные голоса и постреливая из ружей, двинулась к крепости.

Прицел на пулемёте был самый примитивный, открытого типа, но по такой толпе промахнуться сложно.

— Ну, с богом. — Горыня крепко взялся за рукоятку, и нажал на спуск.

Басовитый голос пулемёта сразу перекрыл все звуки боя кроме взрывов снарядов. Всадники срезанные очередью валились под ноги другим лошадям, в гуще врагов то и дело вставали огненно-черные фонтаны взрывов от крепостных пушек, но словно заговорённые башибузуки рвались вперёд.

Сменив ленту, Горыня повёл стволом вдоль фронта, выкашивая передних, а хлопки винтовок слились в один ровный гул.

— А до нашего-то редута ни один не доскакал! — Антип, ловко набивавший патроны в холщовую ленту, широко улыбнулся. — Ты спомоги левому редуту. У них завсегда самая рубка.

— Понял. — Горыня переставил прицел, и врезал длинной очередью во фланг врагам подскочившим к защитному сооружению чуть выдававшемуся вперёд. Там всадники действительно уже начинали соскакивать с лошадей и лезть на крутой склон бруствера.

Пулемётная очередь отсекла прорвавшихся от основной части войск, и их быстро перестреляли и перекололи воины Тверской Сотни.

Штурмующие быстро поняли, откуда им грозит главная опасность, и перенесли удар на Горынин редут буквально заваливая трупами ров перед редутом. Сразу по щитку зазвенели пули, но толстый, почти сантиметровой толщины металл хорошо держал свинцовую пулю. Кто-то впечатлённый напором горцев дёрнул шнур, и в основании редута рвануло так, что широкий конус перед укреплением очистило от врагов, а осколками и поднятыми взрывом камнями посекло даже тех кто стоял относительно далеко.

С высоты башни, стоявшей в центре редута, Горыня простреливал всё пространство перед валом, и даже успевал постреливать в сторону других угрожающих мест. К этому времени беснующаяся толпа уже вплотную подвинулась к укреплению, и в ход пошли гранаты Горыни, и бомбы старого образца, которые взрывались похуже, но было их намного больше.

От выстрела прямо под ухом зазвенело в ушах, и чуть обернувшись, он увидел стоявшего во весь рост Дубыню, спокойно перезаряжавшего свою пушку.

— Сподручнее отсюда. — Произнёс он коротко, и не обращая внимание на пули густо свистевшие вокруг, привстав над ограждением верхней площадки, всадил новый снаряд в самую гущу врагов.

Пятьдесят граммов взрывчатки в литой чугунной оболочке, разметали десяток всадников а со второго этажа залпом ударили картечницы, снеся всю толпу перед редутом и превратив три десятка врагов в кровавую кашу.

Чуть дальше, но близко к врагам ударили пушки центральной крепости, и осколки рубанувшие по задним, исчерпали наступательный порыв врагов. Они попытались отойти, бросив своих умирающих и раненых, но в тыл им неожиданно ударила тяжёлая сотня всадников отсекая от возможности побега. Даже лошади закрытые кольчужной попоной, рвали врагов зубами оставляя тяжелейшие раны, а уж ратники в тяжёлых латах, вообще не щадили никого пройдясь по полю боя словно мясорубка.

— Добро мы их посекли. — Дубыня, дёрнул рукоятью затвора, и толстая гильза звонко запрыгала по камням. — Упырей конечно не было, но и так, славно вышло. Даже за редуты не дошли басурманы клятые. Патронов-то сколько сжёг?

— Две тысячи примерно. — Горыня посмотрел на болтающийся хвостик последней, пятой ленты. — Уже думаю, не мало ли привёз припаса.

— А сколько взял-то?

— Сначала купил пять тысяч, потом ещё десять, и после, докупил ещё десять тысяч. Двадцать пять всего. Но с такой скоростью, боюсь и пятьдесят тысяч мало будет.

— Ништо. — Дубыня легонько стукнул Горыню по плечу, отчего тот вздрогнул всем телом. — Надо будет, зашлём в Ростов людей, да привезут тебе хоть воз патронов. А лучше всего, так сделай-ка ты ещё парочку таких же быстрострелов.

— Пулемёт.

— Что? — Удивился богатырь.

— Я говорю, штука эта называется пулемёт.

— Пулемёт так пулемёт. — Согласился Дубыня. — Так что, сделаешь?

— Сделаю. — Горыня кивнул. — Только не здесь. Тут ни станков, ни металла нужного. А как домой приедем, так сделаю сколько надо. Хоть десяток, хоть два. Только вот патронов он жрёт...

— То не беда, коли патронов много по врагу уходит. — Дубыня махнул рукой. — Беда когда в рукопашную придётся идти. Так бывало намахаешься, что едва на ногах стоишь, да кровушкой уделаешься так, что не отмыться.

С грохотом откинув люк в полу, на башню вбежал Савва, и с ходу обнял Горыню так, что у того затрещали рёбра под доспехом.

— Ну, удружил, десятник. Сколько живу, такого ни разу не видывал. Чуть не пять тыщщ басурманов положили, и почитай без потерь.

— Нешто не зацепили никого? — Дубыня покачал головой.

— А, — тысячник, наконец отцепившийся от Горыни, махнул рукой. — Ведуны же в бой не вступали да силу свою сохранили. Так всех, кого зацепили, сразу вытаскивали. Сейчас уже лечат. Эх, мне бы ещё десяток таких скорострелов... — Он испытывающе посмотрел на Горыню.

— Говорил уже. — Горыня покачал головой. — Станки нужны. Да не простые. Станки, сталь, да мастеров хороших... Ну и время. Каждую деталь подгонять приходится. Штучное изделие пока.

— Что штучное, это не очень хорошо. — Савва улыбнулся. — А вот что 'пока' это хорошо. Вернёмся домой, я князю всё доложу. Будут тебе и станки, и сталь, какая захочешь, и мастера. Хоть с самой Москвы выпишем. А может, поедешь в Ростов, да наладишь там дело? Я отпишусь тамошнему князю...

— Ну, нет уж. — Горыня мотнул головой. — Сотня здесь, а я, там?

Огромные кучи трупов пришлось убирать ведунам, так как похоронить их не было никакой возможности. Но и магам эта работа далась не просто. Сменяясь через каждые полчаса, они ворожили что-то, пока перед крепостью не поднялся черный туман, и медленно ползти по земле превращая тела погибших в прах. Освободив землю на одном участке вихрь неторопливо, словно гусеница переползал на другой, пока всё пространство не было очищенно от трупов.

9

Если удача повернулась задом, у вас есть интересная возможность...

По случаю набега были резко усилены разъезды и патрули, и десяток Горыни, назначили в разъезд на боковом участке ответственности крепости вдоль реки Большой Зеленчук.

Они находились в дозоре уже второй час, когда глазастый Анисим увидел цветные дымы над Отрадной.

— Горыня, с крепости сигналют. — Он приложил к лицу руку козырьком и привстал в стременах. Нападение, уходят.

— Чье нападение, куда уходят? — Нетерпеливо спросил Горыня.

— Ну, чьё понятно. Немчинов-то тут нет. Только турки. Уходят куда, тоже понятно. По Куберлянке-то дорога перекрыта. Там крепостица малая стоит. Малая, да так стоит, что не сковырнуть. А дорога у них теперь одна. Вдоль Урупа да в горы. Ежели поспешим — перекроем.

К дороге успели вовремя. Когда всадники вылетели на убитую тысячам ног и телег тропу, турки как раз показались вдали. Небольшая группа из полусотни всадников, тяжело нагруженная поклажей двигалась по дороге. На конях, переброшенные словно тюки висели связанные целительницы, а в поводу турки вели ещё пару лошадей с плотно набитыми мешками.

Удар дружинной конницы разметал караван по обочинам, и лишь мужчина в дорогом шелковом халате расшитом золотом стоял, прижав кривой нож к шее Анфисы — одной из целительниц Отрадной крепости.

— Стой иблисово семя! Стой или я перережу ей горло.

Вместо ответа Горыня спрыгнул с лошади, спокойно вытащил пистолет, и тщательно прицелившись вогнал пулю в глаз турка. Анфиса сразу же вывернулась из объятий мертвеца, оттолкнула труп в сторону, и поправила сбившуюся набок безрукавку.

— Снягол25 клятый. — Потом подняла пронзительный взгляд голубых глаз на десятника и улыбнулась. — Добрый выстрел воин.

— Горыня, гости. — Анисим как самый глазастый кивнул в сторону гор. — Этих видно встречали.

— Девок в сёдла, и в крепость! — Коротко скомандовал Горыня, и посмотрел вдаль где уже клубилась пыль поднятая лошадиными копытами.

— Не уйдём. — Дубыня стал рядом. — Лошади турков устали. А с грузом наши ходко не пойдут.

— Я придержу их а вы гоните в крепость за подмогой. — Горыня оценивающе посмотрел на нагромождение валунов вдоль дороги. Час продержусь, а может более. Давай, поспеши. А то за так все ляжем, и девчонок не выручим. А вы мне тут с однозарядными ружьями не помощники.

Дубыня кивнул, признавая правоту десятника, и очень скоро похватав целительниц, десяток унёсся к крепости, а Горыня осмотрев ещё раз будущее место боя, прилёг за удобным камнем.

Первые шеренги всадников легли даже не успев понять, что они уже умерли. Автомат с глушителем стрелял куда тише, чем звучали крики раненых людей и отчаянное ржание лошадей, и довольно долго бандиты не могли понять, откуда их убивают.

Сотня откатилась назад, и снова нахлынула словно морской прибой, и вновь отступила, оставив на камнях два десятка всадников. Трупы уже перегородили дорогу высоким валом, и все попытки растащить завал пресекались короткими очередями.

Потом они полезли сразу с трёх сторон, и Горыня метнул одну за другой две гранаты, целясь в самую гущу спешившихся всадников.

Занятый зрелищем разлетающегося во все стороны мяса, он прозевал момент, когда стоявший вдали кромешник взмахнул руками и над камнями промчался настоящий огненный вихрь опаливший лицо Горыни, и раскаливший верх шлема так, что подкладка задымилась.

— Вот засранец! — Горыня рванув застёжку, сбросил шлем, переполз под другой валун и аккуратно выглянул наружу. Кромешник стоял метрах в ста от места бойни, с поднятыми руками словно готовил оркестр к вступлению.

— Я те музыку-то испорчу. — Горыня сменил магазин, и тщательно прицелившись, высадил весь рожок в фигуру, чуть дрожащую от потоков горячего воздуха.

Колдун чуть покачнулся, но сразу поняв, откуда стреляют, резко опустил руки, и Горыня только лишь успел словно ящерица заползти под валун, когда по телу ударила мощная волна, вбившая его в камень словно сверху сбросили мешок с цементом.

Уже не вполне соображая, что делает, а на одних рефлексах, Горыня лёжа перебросил через валун пару гранат, и по раздавшемуся вою понял, что враги подобрались совсем близко.

Немного очухавшись после магического удара, он снова высунулся и в упор наткнулся на усатую рожу турка подползшего к валуну.

Очередь в упор смахнула тому голову словно мечом, и улегшись поудобнее, Горыня начал зачищать пространство перед позицией короткими очередями, от которых башибузуки метались словно тараканы под дустом. На половине очередного магазина оружие заклинило, но передёрнув затвор, удалось восстановить работоспособность, и продолжить стрельбу.

От тяжёлых потерь банда откатилась за поворот, а Горыня сменив позицию, ревизовал свой арсенал.

Оставалось ещё пять магазинов к автомату, две гранаты, пистолет с десятком магазинов, и как оружие последнего шанса револьвер.

Но в заплечном мешке было ещё две сотни патронов так что, устроившись поудобнее, он начал снаряжать опустевшие магазины, поглядывая на дорогу.

Но новой атаки не случилось. Через полчаса с обратной стороны дороги застучали конские подковы, и на дороге показалась конная сотня, летящая, словно на пожар. Перед кучей мертвых и раненых людей и лошадей передовые круто осадили коней, и с ружьями в руках рассыпались по обе стороны дороги.

— Горыня, жив! — Дубыня легко поднял десятника с земли и обнял так, что покорёженные пластины доспеха жалобно скрипнули.

— Был, жив пока ты обниматься не полез. — Ворчливо ответил княжич, освобождаясь от медвежьего захвата. — Да ничего, вон, отсиделся за камушком...

— Ты это видел? Богатырь поднял с камней шлем с оплавленной маковкой. — Никак кромешник здесь был? — Он окинул взглядом поле боя и заметив трещины на огромном валуне покачал головой. — Отсиделся он. Колдун-то выжил?

— Того не знаю, только с пяток пуль я ему только в голову воткнул. Так что жить он может и будет, но улыбаться перестанет.

Несмотря на протесты Горыни, сразу по приезду его приняли в свои руки целительницы, и сняв помятые доспехи с тела, принялись лечить от всей широты русской души, не забывая подсовывать то ковшик ледяного кваса, то туесок с ягодами.

А к вечеру следующего дня наблюдатели на центральной башне что-то такое просемафорили дежурному по крепости, и тот унёсся скачками поднимать тёмника Суходольского — коменданта крепости. В свою очередь комендант поднял всех командиров от сотника и выше, и через полчаса они одетые строго по форме наблюдали, как к центральной башне швартуется туша летательного пузыря класса 'Скороход'.

Винты ещё вращались, разгоняя едкий чёрный выхлоп двигателей, когда на верхнюю площадку башни сошел худощавый невысокий офицер в чёрном с серебром камзоле Канцелярии военного приказа.

Вышедшую группу военных в форменных кафтанах встречали со всем почтением и сразу же попросили пройти откушать чем бог послал.

Но темник военного приказа Пушкин уже успел позавтракать в дороге, и соизволил прямо сейчас ознакомиться с невиданным результатом штурма крепости. Каковой и был ему представлен в виде огромной кучи сабель, пик, ружей и доспехов, сваленных в углу плаца.

Осмотрев гору мятого и окровавленного железа что была выше его невеликого роста, князь, удовлетворённо хмыкнул, и повернувшись к коменданту крепости произнёс.

— Мы эту орду два месяца ждали. Думали, как навалятся они на вас, да в штурме увязнут, так мы под утро и врежем. Шесть полков под это дело собрали. А вы, вон как. Лихо, господин тёмник. Лихо. А что в Черкесске?

— Посад слегка пожгли, а крепость удержали. — Доложился комендант. — Мы сразу две конных сотни туда направили, так они и ударили. Из басурманов десятка три ушло.

— А здесь?

— А здесь никто не ушёл. — Суходольский усмехнулся и подкрутил кончик длинного седого уса. Да и выжило-то с сотню всего. Уж больно злой скорострел у Медведей. — Он вытащил из горы трофеев искорёженный нагрудник, и показал две дыры в толстом металле. — Ружья -то под такой патрон однозарядные. Да и мало их у нас. Всего десяток. А этот, вона как, словно водой поливает. Если со ста шагов, двоих прошивает, насквозь а в третьем застревает.

— Ну, хвались Савва Панкратьич. — Князь с прищуром посмотрел на командира медведевской тысячи.

— Пойдём, князь. Там такая штука, что её враз перед тобой не поставишь. Заносили наверх пол дня да ещё столько же опускать. Вон, на башне центрального редута стоит.

Не чинясь, князь со свитой поднялись на самый верх, где уже стоял Горыня одетый по такому случаю в полную форму, и даже со знаком Сокола на груди.

— Здорово, молодец! — Князь с улыбкой протянул руку для пожатия, и усмехнувшись аккуратному движению дружинника посмотрел на пулемет. — Твоя задумка?

Горыня слегка охреневший от вида пусть и слегка постаревшего, но вполне узнаваемого светоча русской поэзии машинально вытянулся по стойке смирно.

— То не могу знать, господин темник.

— Это как так? — Пушкин заинтересовано перевёл взгляд на Горыню.

— А приснился, мне сей агрегат, в точности до последней детальки. Даже вот щит от пуль этот и тот приснился. Только сделать оставалось. А того, есть ли такой ещё где-то — не знаю.

— Это я знаю. — Князь широко улыбнулся. — Мне по должности положено. Так вот, нет такого. Ни такого, ни близко к такому. И мне, в общем, всё равно, где ты там подсмотрел эту конструкцию, но вот прям сейчас, мы эту твою пушку разбираем и везём в Москву.

— Не пойдёт, господин тёмник. — Горыня отрицательно мотнул головой. — А ну как опять приползут басурманы бешеные? А ведь приползут обязательно. И ну как товарищи мои не отобьются? Кровь их на мне ведь будет.

— Что о товарищах думаешь — хорошо. — Князь с улыбкой кивнул Горыне. Только вот пострелять медведевцам да тверичам, в этом году не придётся. Уже к полудню, тёмник Афанасьев приведёт сюда третью дивизию, а к вечеру здесь и в окрестностях будет стоять пятидесятитысячный корпус под командованием военного князя Багратиона. Хватит туркам здесь хозяйничать. А тебя я приглашаю с собой. Приказывать не хочу, знаю я про вашу дружинную вольницу, но прошу.

Вопрос как всегда решил Савва. Коротко переговорив с десятком Горыни и с князем Пушкиным, он без разговоров приказал демонтировать пулемёт, и отвёл Горыню в сторону.

— Так. Едешь с князем в Москву и без разговоров. У меня на твой счёт железные инструкции и от Михайлова и от Стародубского, так что не переживай. Десяток твой я себе в личную охрану возьму, ничего с ними не станется. Обратно мы поедем только весной, так что если к травному26 подъедешь в Михайловск, мы как раз вернёмся. За Обжору своего тоже не волнуйся. Обиходим как своего. Доспехи тоже не бери. Они сейчас только в переделку.

— Тогда, Савва Панкратьич я вам весь свой огненный припас под трёхлинейки оставляю. Пули жалеть — последнее дело.

— Вот это разговор! — Тысячник довольно хлопнул ладонью по плечу Горыни.

Несмотря на то, что дирижабль был курьерского класса, в грузовом отсеке места хватило и для пулемёта и для лафета. А палубой ниже, где располагались жилые помещения, нашлась вполне уютная комнатка с огромным окном — иллюминатором, правда закрытым наглухо на толстые винты.

Пыхнув двигателями, дирижабль неторопливо отчалил от башни, и чуть поднявшись, взял курс на северо-восток. Горыня прилично измотанный как вчерашним боем, так и Анфисой, устроившей ему жаркую ночь, завалился на узкую койку и под монотонный гул моторов просто вырубился, проспав до следующего утра.

Разбудило его яркое солнце, нахально светившее через иллюминатор прямо в лицо Горыне. Поняв, что больше не уснёт, он встал, оделся и вышел в коридор, откуда попал сначала в машинное отделение, а потом нашёл-таки туалет, и умывальник.

Потом, матрос в короткой куртке и бескозырке проводил его в кают-компанию, где уже сидел князь с тремя офицерами. Сотником в чёрном, полутысячником в лазоревом мундире, и сотником в светло-голубом камзоле Летной Службы.

— А вот и наш герой. — Пушкин приветливо кивнул Горыне. — Как спалось?

— Хорошо спалось господин тёмник. — Горыня кивнул. — Чего же не спать. Не трясёт, покачивает как в люльке...

Стюард отодвинул ему стул, за общим столом и дал знак нести завтрак.

— У вас завидное самообладание, десятник. — Александр Сергеевич заразительно рассмеялся. — Я вот в первый раз когда летел, так чуть штаны не обмочил. А когда первый раз в училище прыгал с парашютом, так чуть не стал заикаться. Уверен, у вас всё получилось бы с первого раза.

— Надо попробовать. — Горыня совершивший в прошлой жизни за сотню прыжков спокойно пожал плечами, присаживаясь за стол, и благодарно кивнул матросу, который принёс большую тарелку каши, и стакан с горячим чаем.

— А правду ли говорят, что вы в последнем бою, один уложили полсотни турок? — Седой сотник из генштаба сидевший по левую руку от Пушкина внимательно посмотрел на Горыню.

— Да не считал я их. — Горыня, уже нацелившийся на истекающую ароматным паром кашу, с сожалением отставил ложку. Но так-то да. Их там всего сотня была, или чуть больше. Ну и где-то половину я там оставил.

— Да как же так вышло? Сотник тоже отложил столовые приборы. — Один да против стольких врагов?

— Реализовал тактическое преимущество. — Горыня усмехнулся, и обратившись к прислуживающему за столом попросил.

— Простите, не знаю вашего звания...

— Старший матрос... — Вполголоса произнёс командир воздушного корабля.

— Старший матрос, — Поправился Горыня. — Не сходите ли ко мне в каюту, и не принесёте ли такое короткое ружьё. Оно там возле окна стоит, не ошибётесь. Да из под подушки быстрострел тоже.

Офицеры помолчали.

— Вы всё время кладёте оружие под подушку? — Спросил молчавший до сих пор тысячник в лазоревом кафтане особого приказа.

— Тяжелое детство, господин тысячник, — Горыня насмешливо развёл руками. — Побудки случались порой довольно неприятные.

Через пару минут, в зал на небольшом столике, словно очередное блюдо вкатили автомат и пистолет.

— Полюбопытствовать взглядами можно уже сейчас, но я предлагаю сначала всё же поесть, а после, разбираться с оружием. — Горыня чуть склонил голову, обозначая поклон. — Тем более что оружие хорошо смазано маслом, а оружейная смазка неважная приправа к завтраку.

Под такое напутствие еду смели в пять минут, и освободив стол от тарелок выложили на него оружие.

— Ну, вот это условно можно назвать автомат. — Горыня вынул магазин, передёрнув затвор убедился в отсутствии патрона в патроннике и сняв заднюю крышку вытащил затвор с возвратной пружиной. — Боеприпасы обычные, в три линии под скорострел.

— Мы называем его револьвер. — Негромко подсказал офицер Особой канцелярии.

— Револьвер так револьвер. — Горыня внутренне усмехнувшись кивнул. — А огненный припас для ручного оружия я называю патроном.

— От латинского patronus — покровитель?

— Или от испанского patron — главный. — Горыня кивнул. — Всё же в оружии патрон — главный, как ни крути. А 'огненный припас' как-то длинно. Патроны располагаются вот в таком коробе — магазине, откуда автоматикой подхватываются по одному, и подаются в ствол, где выстреливают, и выбрасываются наружу механикой приводимой в действие силой отдачи. Дальше цикл повторяется, пока нажат спуск, или есть патроны в магазине. Их тут тридцать пять штук, а смена магазина при должной сноровке занимает полторы — две секунды. Собственно, таким образом, и развивается подавляющая огневая мощь, позволяющая одному стрелку вести огонь сравнимый с десятком, а то и с сотней.

— А это? — тысячник показал на пистолет.

— Конструкция та же, только нет возможности стрелять очередями как у автомата.

— Тогда зачем он нужен? — Удивился контрразведчик.

— А вы когда-нибудь оказывались в ситуации, когда не успеваете перезарядить револьвер? У меня, пока я не сделал это оружие, такая ситуация возникала с пугающей регулярностью.

— У вас такая неспокойная жизнь десятник? — Поинтересовался Пушкин внимательно рассматривая пистолет.

— Четыре упыря, два кромешника лично, и ещё штуки три с другими, ну и так, по-мелочи всякого. — Горыня улыбнулся. — А вы как проводите свободное время?

— Ну, примерно так же. — Офицер в лазоревом камзоле кивнул. У меня на личном счету уже десятка полтора упырей, пяток кромешников и один драхун. И скажу, что от такого автомата я бы точно не отказался. Уж очень хлопотное это дело колдунов упокоевать. У меня револьвер под пятилинейный патрон, а вместо пули — серебряная дробь в тонкой стальной оболочке. Только так и спасаемся. Живучие поганцы...

— Да, Михаил Викторович, ваш револьвер не всякий удержит. А уж стрелять-то... — Заметил генштабист, и усмехнулся. Я вот по времени боевой службы своей в основном десятилинейной картечницей пользовался. Если попал, то всё. Конец колдуну.

— А если промазал — втык от сотника за растрату дорогого боеприпаса. — Офицеры рассмеялись.

Тем временем Пушкин уже собрал и разобрал автомат, и выдвинув приклад, вскинул оружие к плечу.

— Дельно, дельно. — Он довольно покачал головой. — И в руках держать удобно, и лёгкий. А с надёжностью как?

— С надёжностью пока не очень хорошо. — Горыня развёл руками. — Сталь нужна получше, да станки более точные. Но осекается редко. На пять магазинов — один раз или менее. Но чистить нужно после каждого боя, и чистить аккуратно. Никакого песка или толчёного кирпича. Только масло, и не жалея.

— Да, оружие не рядового пехотинца. — тысячник наработанным движением вскинул пистолет на линию прицеливания. — Но, полагаю, что поклонников у вашего оружия будет до неприличия много.

— И очень кстати поставили новый патронный завод в Туле. — Капитан корабля тоже взвесил в руках автомат, а сложив приклад, покрутил в руках. — Пожалуй, и я бы с удовольствием вооружил этим экипаж. С винтовками — то много не навоюешь.

— А я бы предложил вам поставить пару пулемётов по бортам гондолы. — Сказал Горыня. Можно и по земле ударить, и если вдруг в воздухе кто заведётся.

— Так и с земли могут в ответ... ударить. — Ответил капитан.

— Пятилинейная пуля летит почти на пять вёрст, а на три сохраняет определённую прицельность. Попасть по воздушному кораблю который находится на высоте трёх вёрст да ещё двигается со скоростью сто вёрст в час, можно лишь случайно. А вот когда ответят из пары пулемётов, случайностей уже будет так много, что очень быстро они перерастут в закономерность. — Горыня усмехнулся. — А если чуть увеличить размер патрона, ну скажем до восьми линий27, то в пулю уже можно вложить взрывчатку, и будет это пусть и небольшой но вполне действенный снаряд, а из пулемёта мы получим автоматическую пушку, которая при малом калибре запросто покроет огневой мощью даже тридцатилинейные пушки28.

— Ну это вы хватили. — Пушкин улыбнулся.

— Тридцатилинейная пушка стреляет один раз в десять секунд, или шесть раз в минуту, выбрасывая при этом почти десять килограммов взрывчатки. Сама пушка при этом весит больше сорока пудов, и ей нужен расчёт из пяти человек. Автоматическая пушка за ту же минуту в теории может выстрелить двести раз, выбросив шесть килограммов взрывчатки, а весит втрое меньше, да и расчёт нужен не более трёх человек. Плюс, автоматическая пушка может быстро корректировать огонь по своим попаданиям, и мгновенно переносить его в стороны, а пушке нужен квалифицированный артиллерист — наводчик, каждый раз вычисляющий угол возвышения орудия. Да, обычная пушка стреляет куда дальше, но в случае дистанций прямой видимости автоматическое оружие становится царём поля боя.

Государь-Император

Великий князь

Князь

Боярин

Поместный боярин

Стольник

Дворянин -

Воин

Неведник маршал. 100 тыс воинов

Военный князь — командующий армией. 50 000 — 100 000.

Тёмник — генерал — лейтенант. Комдив 10 000 — 15 000

Воевода — генерал — майор — комбриг — 5 000 — 8 000

Тысячник — полковник — комполка 1500 — 3000

Полутысячник — подполковник замкомполка

Старший сотник — майор — комбат (большая сотня) 500 — 800

Сотник — капитан — комроты 80-200

Полусотник — лейтенант ком взвода — ЗКР 50 до 100 воинов

Старший десятник — старший сержант ЗамКомВзв 20-30 воинов

Десятник — сержант ком отделения 10 воинов

Воин солдат

новик рекрут, необученный солдат.

Рюрик Михаил Алексеевич — Михайло третий

Медведев Егор Тимофеевич

Стародубский Григорий Николаевич

Елецкий Кирилл Мирославович

Волконский Михаил Афанасьевич

1 Так на Руси называли лихорадку.

2 Оружие.

3 Повойник — традиционный головной убор славян

4 Неведник — маршал.

5 Ревун — сентябрь в исчислении славян.

6 Colt Single Action Army (Peacemaker) 1873

7 Братина — Чаша которую пили как символ братства и название общей кассы дружины или отряда.

8 Подворье — изначально гостиница или постоялый двор.

9 Тиун — судья

10 Гридь — личная боярская дружина.

11 Тать — бандит, разбойник.

12 Ливец — специалист по литью металла.

13 У-и — старое название у-шу.

14 Горск — название Екатеринбурга в этом мире.

15 Новик — Новичок.

16 Гибкий прут из ивы которым наказывали учащихся.

17 200 аршин — 142 метра.

18 Канцелярия Военного приказа — аналог генерального штаба.

19 1850 год по европейскому исчислению.

20 Клевец — боевой молот.

21 Массовое жертвоприношение.

22 Червен — Июль.

23 Пуд — 16 килограммов.

24 Пять линий — 12.7 мм.

25 Снягол — головорез.

26 Травный — май месяц у славян.

27 8 линий — 20 мм.

28 Тридцать линий — 76 мм.