Вересковая Пустошь. Поцелуй Ветра

— Эй, — раздалось где-то в стороне яростное шипение голосом, похожим на Вирин, — а ну идите отсюда! Вот охальники! К больной и спящей по юбку лезут! Я старшому-то расскажу, дайте только время.

— Да ты что, Вира! — возмутился второй, которому отчего-то мои старые ноги понравились. — Мы просто пришли убедиться...

— Убедились? А теперь вон отсюда! — рявкнула знахарка, что даже я дернулась. — Ну вот, разбудили.

Ворча себе что-то под нос, женщина подошла ближе к кровати, чем-то позвякивая (уж не поднос ли с посудой у нее в руках?), и произнесла, как только прикоснулась к мои рукам:

— А это можно теперь убрать. Присаживайся удобнее.

— Я могу попытаться открыть глаза? — задала я, наконец, самый важный для меня вопрос.

— Рано... лучше завтра. Пожалуй, все же глаза я завяжу тебе... то есть вам.

— Да ладно, можно и на 'ты'. Чего уж там, — вздохом выразив сожаление, что не могу воспользоваться своим зрением, села и тут же почувствовала, как Вира поправляет за моей спиной подушки, складывая одну к другой плотнее.

— Хорошо. Так удобно?

Я кивнула.

— Тогда открывай рот, только осторожно, у тебя в уголках еще не разошлись спекушки...

— Что не разошлось? — не поняла, пытаясь пальцами ощупать губы.

— Гнойнички запеклись... ты ж целые сутки в подземелье пробыла...

— Почему? — невольно вырвался горестный вопрос.

— Не могу пока ничего сказать. Не смею. Без позволения кнэза. Не спрашивай, открывай рот, я тебе бульону дам. Тебе силы нужно восстанавливать, ну же... Еще ложечку...

Так, подбадривая, меня накормили наваристым бульоном, вкусом чем-то напомнившим куриный, и заставили снова лечь, вытерпев процедуру по завязыванию глаз. Собрав посуду, Вира собралась снова уходить, а мне вдруг так тоскливо стало, что снова одна останусь, даже сердце дрогнуло.

— Вира, зачем я здесь? Что со мною случилось? — всхлипнула, не удержавшись, и прижала кулак ко рту.

— Ну-ну, милая, успокойся. Все будет хорошо. Кнэз наш очнется, сразу все и прояснится.

— А кнэз... это хозяин дома, правильно я понимаю? — тяжело вздохнула я в ответ.

— Почти. Да.

— А что с ним? — спросила просто из вежливости, хотя мое состояние в данный момент волновало меня больше.

— Ничего страшного. Небольшое истощение. Отоспится и придет в нормальное состояние. Все равно, что после тяжелого похмелья, сон — лучший лекарь.

— А-а, — почти брезгливо сморщилась — терпеть алкоголиков не могу — и кивнула. — Рассольчик ему помог бы...

— Уже давала. И взвар тоже. Только не держится внутри ничего, все обратно вышло. Так что только сон и поможет.

Странно, хозяин дома отравился некачественным алкоголем, что ли? Вот чувствую, не найдем мы с ним общий язык, коли он так выпивку любит. С другой стороны, кто я такая, чтобы к мужику в душу лезть, и предъявлять свои взгляды на трезвый образ жизни? Вот именно, никто. Да и своих проблем хватает. Вира ушла, молча, не сказав больше ни слова, а я решила заняться обдумыванием сложившейся ситуации и поиском возможным путей для решения некоторых неразрешимых, на первый взгляд, вопросов. Но отчего-то снова уснула. То ли бульон оказался таким наваристым, то ли меня сонным лекарством напоили... кто поймет, этих знахарей?

Глава 2.

С пожеланиями доброго утра Вира вошла в спальню, и сообщила тихим голосом, что мне нужно, как можно скорее, подняться, решить личные дела в уборной, чтобы она могла уже промыть мне глаза. Понимая, что в данный момент я полностью завишу от ее расположения, не стала возражать, да и какой был бы смысл вести себя иначе. Когда знахарка занялась моими болячками, я только вздыхала, пытаясь унять свое беспокойство и вновь проснувшееся любопытство. Отвечать на вопросы Вира не стала бы, о чем довольно четко дала мне понять еще вчера, да и краткие фразы, что сопровождали ее действия, произносились тихо, словно она опасалась, что ее кто-то услышит. И подобное поведение пугало даже больше, чем если бы она повысила голос или отказалась бы ухаживать за мною.

— Хорошо, гной вымылся, но глаза сможешь открыть только к вечеру, промывать будем почаще, — убирая свои принадлежности по уходу за больной, Вира произнесла самую длинную фразу за это утро, и умолкла.

Затем что-то зашипела себе под нос, и я услышала совсем близко от себя ее взволнованный шепот:

— Кнэз очнулся... и требует привести тебя к нему для разговора... но я пока убедила его, что ты слишком слаба... до вечера есть время. Надеюсь, смогу вернуть тебе зрение к вечерней трапезе. После нее кто-нибудь тебя проводит к нему.

Я вздрогнула, пытаясь осознать, что за странная реакция: страх, неприязнь... Да еще и этот жуткий шепот знахарки, словно она отчего-то и сама испугана.

— Что... что мне ждать? — в горле пересохло, пришлось с трудом проталкивать в горле вязку слюну.

— Не знаю. Но советую, не спорить с ним, соглашаться на его требования... вести себя так, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

— К-какие т-требования?

Я не боялась посягательств на свое тело со стороны кнэза — стара я была уже для этого, да и мой внешний вид вряд ли смог привлечь какого-либо мужчину, но вот оказаться в роли рабыни или потенциальной жертвы какого-то маньяка — страшно.

— Ты — призванная... не бойся. Никто не обидит.

Вира видимо поняла, чего именно я боюсь, и решила как-то приободрить.

— Да к тому же... в этой мрачной крепости нет других женщин. Я не в счет. Завтра меня уже здесь не будет.

— Как это нет других женщин? — не поверила я, выдавив вопрос осипшим голосом.

— Выпей воды, — заботливая женщина поднесла к моему рту емкость с водой и позволила напиться. — Мы в приграничье... ни одна женщина не захочет находиться в этой крепости, особенно когда начинается Сумеречный шторм.

— Ничего не понимаю, — схватилась я за голову руками. — Может, объяснишь уже нормально. Где я вообще? Как попала к вам? Что это за крепость и кто ее хозяин?

— Тихо-тихо, не надо... успокойся. Я только хотела, чтобы ты не спорила с ним. У кнэза Рэмуэрда тяжелый характер, но он никогда не обидит женщину, старую или молодую... не важно. Здесь живут еще его пять братьев. Все они настоящие воины. Младшему еще нет и шестнадцати лет... ты его уже знаешь — это Тамин. Но не спрашивай больше ничего. Прошу.

А меня почему-то вдруг осенила одна странная мысль, что я до сих пор даже не задумывалась — что же на мне надето? Провела ладонями по телу и замерла в нерешительности.

— Э-эм... Вира, скажи, а в чем это я? Мне кажется, это не мое платье...

Повисшая тишина и отсутствие ответа напрягло, но знахарка вдруг выдохнула и издала странный смешок.

— И правда... я даже не подумала, — пробормотала она вроде бы смутившись. — Балахон какой-то... Надо бы тебя переодеть. Но во что? У меня есть одно сменное платье с собой, но... тебе оно будет велико. Ты вона какая худая.

Стоп. Что значит — худая? Неужели для этих странных людей мои девяносто пять кило кажется худобой?

— То есть... подожди, что значит худая? Я вообще-то страдаю излишками веса...

Снова молчание в ответ. Я повернулась на звук шагов, пытаясь понять, неужели она сейчас уйдет вот так, не ответив мне.

— Вира, — позвала я ее, — да ответь же... я что... похудела?

Хлопнула дверь. Вот и поговорили. Черт возьми! Так хотелось сейчас громко выругаться. Редко когда я замечала за собой вот такое яростное желание ругаться, честное слово. Даже когда муж разводился со мною, выкидывал меня из нашего общего коттеджа, выгнал с работы... и то, не ругалась матом. А сейчас, смотри-ка, готова сорваться. А ведь не случайно мне показалось, что я стала словно легче. Ой, не случайно. Может я просто не заметила, что на нервной почве в последнее время стала терять в весе? Не питалась же толком, кусок в горло не лез из-за всех этих переживаний, что устроил мне муженек, уже бывший. Мысли перескочили на новые проблемы, вернее слова, что произнесла знахарка.

И как понимать еще это выражение — "призванная"? Кто призвал, куда, зачем? Если бы я не испытывала реальной боли, то посчитала бы, что мне снится дурной сон. С другой стороны, вполне возможно, что я сейчас нахожусь в больнице в состоянии комы. Наверное, человек, пребывая без сознания, все же может испытывать физическую боль. Ох, не о том я думаю.

Потерев ладонью левой руки правое предплечье, грустно улыбнулась. А ведь у меня вполне мог быть сын, такой же, как Тамин. Этого же возраста. Или дочка. Пятнадцать лет — замечательный возраст. Ох, но если в этой крепости, как сказала Вира, нет других женщин, то где же мама Тамина? Живет со старшими братьями... не с родителями. Неужели мама у него умерла? Во мне вдруг всколыхнулись нерастраченные материнские чувства: от сожаления до нежности. Парень-то, судя по голосу, добрый малый, отзывчивый. Вон как за мной ухаживал, даже не постеснялся в уборную сводить, и под ручку поддержать.

Так, довольно разлеживаться, пол дощатый и довольно теплый, наверное ,смогу немного размять свои косточки. Поднялась, вытянула вверх сцепленные в пальцах руки и принюхалась. Ну и запашок от меня, то еще амбрэ. Странно, что после подземелья никто не предложил искупаться, да хотя бы знахарка. Взяли и уложили в постель этакую грязнулю. Ладно, вот вернется Вира, попрошусь искупнуться. Да и стыдно чужое платье надевать на грязное тело.

Думаю, что и хозяевам будет приятнее общаться не с вонючей кикиморой, а с опрятной... Бабой Ягой. Да, мне сейчас очень, должно быть, эта роль подошла бы.

Не успела я посмаковать, как следует, последнюю мысль, как расслышала скрип открывающейся двери. Я повернулась на звук, продолжая стоять на своих ногах, обняв свои предплечья руками. Сдавленный возглас от двери удивил, но прозвучавший следом обеспокоенный возглас: "Вам уже лучше?" — заставил невольно улыбнуться.

— Тамин, проходи... и правда, мне получше.

— Я вам завтрак принес. Медина Светлая Лана, вы любите поджаренную яичницу? — мне показалось, что парнишка не совсем был уверен в моем положительном ответе.

— Это было бы здорово, — ответила, и попыталась нащупать рукой край кровати.

— Подождите, я сейчас... вот сюда поставлю поднос. Дайте руку, я помогу.

Удивительно, как ловко получилось у него и меня усадить удобнее, и накормить невидящую пациентку фактически с ложечки, при этом ни разу не пронеся ее мимо моего рта.

— Вот ты где? — раздался окрик Виры со стороны двери. — А ну бегом отсюда, там уже обыскались тебя. Оставь все, я сама уберу. Если кнэз узнает, что ты ослушался... влетит, мало не покажется.

Тамин сорвался с места, бросив мне на ходу: "Я все равно еще прибегу к вам", и скрылся за дверью спальни.

— Вира, почему ему нельзя меня навещать? — мне стало даже больно от понимания, что вот так просто лишить меня этого лучика света и радости, что зовется Тамином.

— Пока нельзя. Наелась? Давай тогда переодеваться, — знахарка довольно твердо ответила на мои вздохи.

— Но я вся грязная, ты только принюхайся... Мне бы сначала помыться.

Женщина хмыкнула, затем помолчала какое-то время, словно раздумывая над ответом, затем с сомнением в голосе переспросила:

— Ты, правда, хочешь помыться?

— Ну, естественно. Или у вас все ходят грязными и считают, что чистота не является залогом здоровья?

— Нет, конечно, просто я почему-то думала, что ты не захочешь пока менять свой запах...

— Почему это не захочу?

— Чтобы отпугнуть мужчин, как иначе-то?

Вот тут я не удержалась — рассмеялась.

— Мужчин... отпугнуть... от меня? Ну насмешила. Да какие мужчины в моем возрасте?

— Погоди-ка, — задумчиво произнесла знахарка, — а сколько, по твоему, тебе лет?

Смеяться тут же перестала, недоуменно пытаясь понять смысл вопроса о моем возрасте.

— Знахарка, ты сама что ли не видела, когда залечивала мои раны. Мое тело уже давно не юное... очень давно.

— Э-эм... мдааа...

Что за странное мычание? Замерла, прислушиваясь к сдавленным смешкам, которые нет-нет да вырвутся из горла собеседницы.

— Ладно. Мыться, значит? Хорошо. Это даже интересно... что ж.

И снова молчание.

— Вира, — осторожно произнесла, не понимая ее реакции. — Что происходит?

— Нет-нет, ничего. Сейчас я все организую. Заодно и травяной взвар еще сварю, в купание добавим. Так, надо еще дров подбросить в камин... я быстро.

Кто натаскал горячей воды я так и не поняла. Ванные процедуры для меня приготовили в уборной, которая, по словам знахарки, и была для этого предназначена. Жалко, что я не могла видеть убранства как спальни, так и ванной комнаты. Было донельзя любопытно, как же тут все устроено. Когда настало время идти мыться, Вира помогла мне разоблачиться и влезть в высокую лохань, затем натирала волосы пенной массой, пахнущей травами — как стало мне известно позже, то бы запах вереска. Тело так же помогла помыть знахарка, натирая его мягкой тканью со взбитой пеной. Ополоснув из какой-то емкости волосы и плечи, заставила подняться, чтобы обработать те места на теле, где покусали пчелы.

Должно быть, Вира так увлеклась своими обязанностями, что не расслышала, как открылась дверь в уборную, к которой я стояла спиной в полный рост, и потому тоже не сразу отреагировала на этот звук. А вот возглас, какой-то сдавленный и удивленный, расслышали обе, как и затем произнесенное мужским голосом: "Извините... ". Дверь с громким стуком закрылась. Я замерла, смущенно представляя, какую печальную и возможно неприятную картину мог увидеть тот, кто так неосмотрительно ворвался в импровизированную купальню — да, увидеть обнаженную немолодую даму, пусть и со спины, не самое приятное зрелище, надо полагать.

— Вот же... неугомонные, — проворчала рядом Вира, и замотала меня в какую-то мягкую ткань, чтобы тут же помочь выбраться из лохани. — Не расстраивайся, кто бы там ни был, ничего страшного не случилось. Можно подумать, эти... обормоты, голой женщины не видели. Вот же... охальники!

Вира еще долго что-то бурчала недовольно себе под нос, и когда надевала на меня свое платье, завязывая широкий тканевый поясок вокруг талии, так, чтобы оно не болталось вокруг моего тела, и когда помогала снова устроиться в постели, подоткнув одеяло под ноги. Затем без слов взяла и вышла, оставив меня одну. Я же только криво улыбнулась, не совсем понимая, чего это она так разошлась, ну прямо изворчалась вся, а еще было интересно узнать — кто вообще ворвался в самый неподходящий момент, и зачем это было сделано?

Пожав мысленно плечами, мне-то в принципе чего опасаться — не девушка же, решила отдохнуть, чувствуя некоторую усталость. Казалось, только глаза прикрыла, как не заметила — уснула.

— Медина Светлая Лана, просыпайтесь, — настойчивый голос проник в сознание, выдернув из мира сновидений, и я узнала голос Тамина.

Обрадовалась, попыталась сесть, и удивилась, что на глазах уже нет повязки, и я смогла разлепить веки. Нечеткие контуры силуэта парня, что сидел у меня в ногах, разглядеть получилось, и я снова обрадовалась. Как мало надо для счастья — всего-то иметь возможность видеть, покинув мир Тьмы.