Вересковая Пустошь. Поцелуй Ветра

Глава 1.

Думала ли я, что было бы — не отправься я по зову души зализывать сердечные раны в глубинку, прочь из города, от его суеты и равнодушия к чужой боли, приняв решение под влиянием сиюминутного порыва? И я отвечу — нет, явно не думала, а только чувствовала, что поступаю единственно верно, только так... и никак иначе.

Но моя история началась не сейчас, и даже не в этом мире, если уж быть точной. Сложились ли так звезды на небосводе, решила ли пошутить Леди Судьба, а, может, так и было предрешено, но что случилось — то случилось. И не могла я в данный момент найти сил не только на решительные действия по своему спасению, но и на то, чтобы произнести хоть словечко жалобы или просьбы...

Мне было так плохо, словно меня на полном ходу сбил грузовик. Боже! Как же больно, все косточки и суставчики выкручивает, что я готова уже выть в полный голос, глаза... что с моими глазами? С трудом, всхлипывая, ощупала лицо и глаза — сплошная опухоль... что со мною? Последнее, что я помню — внезапное и немотивированное объективными причинами нападение пчелиного роя на глупую, недальновидную женщину, решившую прогуляться до речки, что текла тихо-мирно не далеко от деревенского домика, снятого мною на все лето. Откуда эти неадекватные насекомые вообще взялись? Я же не подходила к деревьям, на которых могли бы быть размещены их улья, да и не видела ни одного рукотворного пчелиного домика... Застонав, попыталась успокоиться — не вышло. Было не просто страшно, было до ужаса страшно! Где я? Почему вокруг такая зловещая тишина, и что-то капает рядом... кап-кап... кап-кап.

Ну допустим — меня покусали дикие пчелы, и я в больнице. Но почему мне не вкололи обезболивающего и, самое пугающее, почему я сижу на чем-то жестком, холодном, и пахнет вокруг далеко не лекарствами. Запах в помещении был затхлым, с ароматом мышиного помета и гнили. Боже, так что же все же случилось со мною?

Как можно было так вляпаться в пятьдесят лет? Разве мало — оказаться разведенной, после тридцати лет брака, не оставивших на память ни собственного жилья (денег хватило разве что на съем 'однушки' на окраине города и то, через три месяца могут выгнать, если платить будет нечем), ни детей — почему-то мы с мужем оказались не совместимы на генетическом уровне, о чем я узнала буквально за год до развода, к моему горькому сожалению (знала бы раньше...), — ни даже рабочего места. Вот с последним вообще обидно получилось. Работала я в компании бывшего супруга управляющим, и увольнение стало делом решенным в день получения свидетельства о разводе. Все мои претензии по части имущества пришлось забыть, так сказать, во избежание преследования опять же "бывшим" через суды за якобы разворованные "резервные фонды". Да если б я и правда, что украла у компании, то уже владела бы виллой где-нибудь на Мальдивах, а не вынуждена была бы снимать жилье на окраине города, с месячным окладом в кармане, так сказать, в качестве подъемных. Сволочью, одним словом, оказался тот, с кем я думала прожить до старости лет в любви и согласии. Но теперь уж точно — ничего не попишешь.

И все же — где я? Попыталась подняться и охнула — в спине прострелило знатно. Да еще и в лодыжке так резануло, что если бы не слипшиеся от гноя глаза, слезами бы залила свои опухшие щеки. Переждала боль, пытаясь справиться с дыханием, и упорно двинулась, постанывая и вздрагивая, вдоль стеночки, касаясь склизкой поверхности кончиками пальцев. Надо же, я еще и брезгливость ощущаю? Смешно даже. Сама выгляжу, наверное, как кикимора болотная или чудище лесное с опухшим из-за укусов пчелами лицом и возможно даже израненным телом — не зря же все так болит, так еще и боюсь запачкать руки о какую-то невидимую грязь или слизь. Нет... дальше идти — сил нет совсем. Лучше переждать, и желательно сидя...

Опустилась на пол и даже где-то в глубине собственного сознания ощутила проблеск радости, так как пальцами нащупала солому. Как вдруг странный звук привлек мое внимание. Похоже на топот ног... где-то за стеной. Напрягла слух до максимума — ну точно. Кто-то явно спешил, затем шаги затихли, и раздался противный скрежет, такой, словно пытались открыть двери, державшиеся на проржавевших от старости петлях. Я замерла, не зная, что ожидать от неожиданного посетителя, если учитывать и тот факт, что нахожусь неизвестно где.

Дверь отворили и затихли. Как вдруг совсем рядом мужской голос произнес нечто на незнакомом языке, по своей эмоциональной окраске напоминающее ругань. Я сжалась и почему-то задрожала. Не знаю, что меня так напугало — может то, что я ни слова не поняла из столь гневной речи. Затем раздались снова чьи-то шаги, в помещение влетел еще один, судя по тяжелой поступи, мужчина и эти двое — кто они, горе похитители? — начали ругаться между собой. И все время произносили одно и то же слово, перемежая с другими, а мой мозг невольно выцепил его из общей массы ругани и запомнил — "Гульбишэ"... Гульбишэ? Что бы это могло значить? Но как начали ругаться эти двое, так и внезапно умолкли, затем я ощутила легкое прикосновение к шее и... отключилась.

Следующая встреча с собственным сознанием состоялась среди запахов иного характера, хотя затхлость присутствовала, но не было уже иных отвратных "ароматов". Да и лежала я явно не на твердом, холодном полу, а на чем-то мягком, пахнущим приятным разнотравьем. И даже головой я почувствовала то, что смело можно было бы назвать подушкой. Одно казалось неизменным — вокруг стояла звенящая тишина и снова что-то капало. Кап-кап...

Приподнялась на локтях, невольно удивившись, что прежней боли в телесах своих уже не чувствую, за исключением той боли, что испытывало в данный момент мое многострадальное лицо, да и глаза все еще не могла открыть. Прикоснулась пальцами ко лбу и поняла, что на глаза намотана какая-то тряпка, кстати, она тоже пахла какими-то приятными травами. Снять ее или не трогать? Не зря, наверное, кто-то озаботился и наложи эту повязку на мое лицо? Села удобнее, вздохнула полной грудью, прислушиваясь к ощущениям — вдруг сердце кольнет, или позвонки прострелит где? Нет, как ни странно... А ведь после таких эмоциональных потрясений, что пришлось претерпеть в последнее время, сердце стало нещадно болеть, асистолия, да к тому же разгулявшийся по телу ревматизм одолел вкупе с головными болями. "Ну, что ж поделать, — как говорил мой терапевт, — не девочка же уже, почитай на шестой десяток замахнулась, возрастное все это. Опять же вес лишний. Сбросить бы вам килограммов пятнадцать... всё легче бы было".

Мда, возрастное... пятьдесят лет, и уже разваливаюсь как старая кошёлка. Обидно. А ведь в молодости была красивой девочкой с зелеными глазами, ресницами-опахалами, точеным носиком и задорной улыбкой, из-за которой и обратил на меня внимание мой тогда будущий "бывший" муж. Лучше бы вообще мимо прошел или смотрел на кого другого — мысленное бурчание позволило немного собраться, а следом, еще и мысленную оплеуху отвесить себе. Довольно! Не стоит ворошить прошлое. Не важно, что когда-то каштановые пышные косы до пояса нынче стали блеклыми, раньше времени поседевшими (хотя и пыталась закрасить их, но я-то знала, сколько у меня седых волос), а румянец если и был на щеках, то только от раннего морозца или во время приливов вперемешку со скачками давления. Да и фигура утратила стройность, кожа посерела, а взгляд перестал лучиться огнем радости. Довольно!

Неужели я должна все еще цепляться за прошлое, а не попытаться жить настоящим. Вот именно! В первую очередь — надо разобраться со своим местом нахождения и самочувствием.

Повертела головой, все еще подспудно ожидая, что вот сейчас кольнет в основании черепа, или пронесется боль резкой молнией вдоль позвоночника, затапливая голову мигренью. Но странная легкость в теле заставила насторожиться и обеспокоиться — уж не вкололи ли и правда мне какого-нибудь сильнодействующего вещества? И, что самое обидное, в таком вот состоянии, когда не видишь ничего, вдруг понимаешь — все, аут, приперло! В смысле в туалет надо и срочно! Что же делать?

Спустила ноги, пытаясь нашарить голыми ступнями пол (и куда подевалась моя обувь?), и когда коснулась половой доски, озадачено ощупать пальцами шероховатую дощатую поверхность. Странно, что пол явно не покрашен и даже не зашкурен. Странно. Половицы скрипнули под моим весом, и тут же услышала чей-то вскрик.

— Ой, я уснул, подождите... я помогу, — раздался недалеко от меня чей-то ломкий молодой голос, и в мою руку повыше локтя тут же довольно крепко вцепились чужие пальцы. — Вам в уборную?

— Что? Э-э-э... да-а, — несколько ошарашено ответила, пытаясь осмыслить — а ведь я поняла то, что этот ребенок сейчас произнес. — Ты говоришь по-русски?

— Это вы говорите на нашем... сюда, — меня аккуратно провели через порожек, посоветовав при этом не запнуться, и дали рукам нащупать...

— Что это? — не поверив своим ощущениям, решила переспросить, и едва не застонала, когда получила в ответ:

— Ночной вазон, медина.

Говоривший быстро сунул мне сие нечто в руки, кашлянул смущенно и... притворил дверь за собой, о чем оповестил тихий скрип дверных петель. И что прикажете — пользоваться мне, женщине в возрасте с больными суставами, вот Этим? Промучавшись какое-то время, я все же управилась и даже не напортачила, только стыда немерено претерпела. Выползла по стеночке из уборной и снова оказалась в цепких ручках мальца. Почему-то мне сразу показалось, что это совсем юный паренек.

— Как тебя звать-то? — тихо спросила, позволив подоткнуть одеяло под ноги, как только оказалась на постели.

— Тамин. А... вас? — почему-то парень запнулся, словно не мог определиться, как ко мне обращаться — на "вы" или проще "ты".

— Ко мне можно обращаться Светлана Сергеевна. А скажи мне, Тамин, где это я нахожусь и что с моим лицом?

Повернула голову в сторону собеседника, уловив какой-то странный звук, словно кто-то шумно выдохнул воздух, и еще кое-что захотела выяснить:

— И подскажи, мне привиделось в бреду или нет, что я была в каком-то помещении, похожем по запаху на... подземелье? Чудные же вещи иногда случаются.

— Что вы... медина Светлая Лана Сер...сер... как вы говорили?

— Просто Светлана Сергеевна, — поправила отчего-то разволновавшегося парня и поторопила. — И все же, ответь на вопросы, будь любезен. А то мне кажется, что я на старости лет сошла с ума.

Тут Тамин чем-то загрохотал, словно стул уронил или табурет, и затараторил:

— Вы пока полежите, я сейчас знахарку позову, она поможет повязку поменять и накормит. А мне... а я... мне уже бежать нужно. Дел столько еще..

— Да постой же, — протянула невольно руки, словно пытаясь ухватиться за шустрого мальчугана, — объясни же...

— Мне нельзя... Вот очнется старшой, пусть сам и объясняется. Да, дождитесь его.

— Да кого?! — хрипло выдохнула я, чувствуя усталость, накатившую внезапно.

— Рэма... то есть кнэза Рэмуэрда.

Звук закрываемой двери и топот ног за нею поставили точку в череде вопросов, что готовы были сорваться с моего языка. А их появилось вдруг достаточно. Это каким же таким чудесным образом я внезапно стала понимать и говорить на чужом для меня языке? В какой стране принято обращение к женщинам "медина"? Допустим, знахаркой могли величать какую-нибудь деревенскую травницу, но и то — в какой же глубинке я должна находиться, что бы услышать такое? А обращение "кнэз" — это что вообще такое? И имена какие-то странные — Тамин, Рэмуэрд. Вздыхай — не вздыхай, а сделать что-либо сейчас ничего не смогу. Придётся понемногу выспрашивать у местных, что произошло со мной и где я нахожусь.

Прикасаться пальцами к верхней части рук и кистей было не менее болезненно, чем к лицу, и потому я вытянула руки вдоль тела, откинулась на подушку и прислушалась к себе. Паники или истерики явно не предвиделось, тело, помнящее отголоски выворачивающей наизнанку боли, почему-то сейчас казалось какими-то легким. И если бы не боль в руках и на лице, можно было бы и не волноваться. За размышлениями пропустила момент появления в комнате еще одного посетителя, и потому дернулась от звука голоса, раздавшегося рядом с собой, больше из-за неожиданности, чем от испуга.

— Вижу, вам уже лучше, медина... — женский голос показался несколько уставшим. — Как ваше имя, помните?

— Да, — отозвалась я, повернув голову в сторону собеседницы. — Светлана. Это, наверное, вы за мной ухаживали, пока я была без сознания?

— Да. Медина Свет... ланэ, — знахарка запнулась на моем имени, словно ей было не привычно произносить его, затем коснулась теплыми пальцами моего левого запястья и пробормотала: — Досталось вам, медина, не то слово... Жаль, что меня поздно привезли к вам, долго придется лечить такие язвы... Упрямцы, все они, как кнэз, упрямцы. Надо же было вас принять за гульбишэ.

— А кто это — гульбишэ? И, уважаемая, как мне к вам обращаться?

Женщина громко хмыкнула, затем что-то рядом зажурчало, следом послышался характерный звук отжимания воды из ткани и к моим рукам поочередно приложили примочки.

— Гульбишэ — это обретающая в окрестных болотах нечисть. А меня кличут знахоркой Вирой. А сейчас мы сделаем примочки и на глазки, и на щечки... потерпите немного.

— Подождите, какая еще обретающая... нечисть... почему обретающая? Вира, вы имели в виду — по преданиям? — странное беспокойство все больше охватывало меня по мере того, как странностей в моей копилочке вопросов становилось больше.

— Тихо-тихо, не волнуйтесь так. Давайте снимем повязку... позже все вопросы...позже...

Вира довольно быстро и аккуратно освободила мое лицо от тряпиц и поцокала языком. Но что-либо спросить еще мне не позволили, начав обрабатывать болезненные опухшие веки, затем лоб, щеки... губы тоже получили свою порцию лекарственного взвара, как его назвала знахарка, а потом мне велено было лежать и не шевелиться. Покрыв широкой мягкой тканью, смоченной все в том же взваре, полностью все лицо, затем так же накрыв и руки, Вира тихонько шикнула, едва я что-то попыталась вопросительно промычать, и удалилась. Напоследок сообщив, что скоро снова придет и будет кормить меня наваристым бульоном. Ну вот, а мне так хотелось подробнее порасспросить обо всем, да хотя бы узнать, какая погода за стенами этого дома. По-крайней мере, думать, что я нахожусь в хлеву, явно не приходилось. Было тепло, сухо и, кажется, я даже расслышала треск горящего дерева в камине, а может и в печурке. Так, прислушиваясь к звукам, что окружали меня, я постепенно задремала.

И сквозь сон не могла понять, кто и что бормочет рядом, и бормочет ли...

— Я тебе говорю, он ошибся... Я собственными глазами видел, как это... эта гульбишэ, издавая те страшные звуки, появилась в круге... она выла, как самая дикая самка гульбишэ, и вот увидишь, Рэм очнется, отойдет от головной боли и сам погонит ее обратно на болото.

— Ты совсем рехнулся, не видешь что ли... у гульбишэ не может быть таких розовых пальчиков и гладких пяточек... дурак ты. Девка это, — громким шепотом возразил второй мужской голос, который не столь яро был настроен против незваной гостьи, то есть меня. — У тех же копыта вместо таких... ножек. Ух, а красивые ножки-то...