Другая грань

— У тебя есть имя, Книжник? — тот отвернулся от окна и посмотрел на настырного собеседника. Тики невольно усмехнулся: почему-то люди считали глаза зеркалами души, в которых отражаются все их самые сокровенные чувства. Чёрные, будто укравшие саму тьму, глаза Книжника не отражали ничего.

— Меня зовут Крис.

Слова приходится вытаскивать силой, будто чиркая огнивом над прелой соломой в тщетной надежде, что ещё одна искра — и языки пламени взметнутся, разрывая на части этот кокон тьмы в глазах собеседника. Не может быть у человека таких глаз — слишком дико смотреть в них и не видеть грани между радужной оболочкой (и почему никто не добавил в радугу чёрный цвет?) и зрачком.

— Красивое имя, — чтобы хоть как-то нарушить повисшую тишину, выдохнул Ной. — Почему ты не хочешь говорить?

— Потому что моя работа — писать, а не говорить, — эмоций в голосе нет, и это делает Тики ещё упрямей в своём решении пробить защиту Книжника.

— И тебе совсем не жалко тех, кто сегодня умрёт? Даже мне их в какой-то степени жаль...

— Я — Книжник, — наконец, во взгляде прорезалось что-то, отдалённо напоминающее снисхождение. — Для меня люди — чернила, которыми я пишу историю. Иногда чернила могут расплескаться, и мы просто доливаем новых. А ты... Эта война — твоя. Ты даже должен чувствовать что-то по отношению к своим врагам: жалость от того, что они оказались слишком слабы, уважение к равному, страх перед сильнейшим...

Ной был в ярости: Книжник спокойно указал ему своё место, так лаконично расставив все акценты. Человек же... Человек внутри Тики испытывал уважение к странному напарнику, которым его наградил Граф. Но обе половины сходились в одном: этого Криса далеко отпускать нельзя. Слишком уж он интересен. Тики поморщился: никогда ещё обе его стороны не были единодушны в своём решении настолько, что от этого сводило пальцы.

Ещё один взгляд в эти чёрные, словно потухшие когда-то угли, глаза и тихое "Пора", когда сил выдерживать эту беседу больше не осталось. Книжник кивнул и моментально исчез — будто растворился в воздухе, который так любил трогать затянутыми в перчатку пальцами Тики. Может, и он знает, каков этот воздух на ощупь.

Надеть цилиндр, и не торопясь выйти на улицу, запорошенную бежевыми плащами искателей — не иначе как половину Управления сюда согнали. Воздух чистый, будто после грозы, которая на самом деле грянет только ночью. Тики глубоко вздохнул и улыбнулся:

— И снова в эту жизнь.

Ответа, конечно, не последовало: говорящий рядом с горожанином воздух — не слишком хороший способ сохранить их легенду. Ной посмотрел на женщину, спешно складывающую фрукты в ящики:

— Аппетитно выглядят. Возьму-ка одно яблоко.

Фрукт оказался в ладони Тики раньше, чем торговка успела поймать монетку.

— Ах, спасибо! — розовый чепчик женщины всколыхнулся. — Я уже закрываюсь, так что, если хотите, можете купить ещё.

Тики обернулся и подошёл обратно к прилавку:

— Хорошо, — Ной снял цилиндр и стал складывать в него яблоки. — Видите ли, я отправляюсь в длинный путь.

Торговка погрустнела: чем-то этот одетый с иголочки джентельмен ей понравился:

— Разве вы не собираетесь укрыться?

Ною изобразил удивление:

— О чём вы говорите?

— Какие-то важные люди сказали нам прятаться по домам. Потому мы и прекращаем торговлю.

Тики огляделся: так и было. Люди, ещё ничего не понимающие, но уже чувствующие смутную угрозу, быстро складывали товары и разбредались по домам. Не сильно им это поможет, если ночью город станет пылью... Как там сказал Крис? Жалость к слабейшему? Но разве можно жалеть этих людей, которые, будто стадо пастуха, слушаются приспешников Ватикана?

— Ну, тогда я буду поосторожнее.

— Не знаю, понимаете ли вы... — женщина со своей заботой начала утомлять. — Ладно, возьмите ещё яблочко.

Брошенный торговкой фрукт угодил прямо в ладонь:

— Спасибо.

Тики укусил сочный бок яблока и усмехнулся: хорош Ной с полным цилиндром яблок и довольной миной на лице среди объятых тревогой и снующих туда-сюда горожан. Наверное, Крис был того же мнения, раз до Тики донесся еле слышный смешок.

— Хочешь яблоко?

— Нет, спасибо, — прошелестел воздух прямо рядом с его ухом.

Ной пожал плечами и пошёл дальше.

Небо потемнело, от городской стены глухо, будто сквозь пелену воды, послышались крики и отзвуки взрывов, но Ноя, сидящего прямо на ступенях церкви, яблоки занимали намного больше.

— И что ты будешь делать дальше? — нетерпения в голосе Книжника не было, но уже то, что он первым начал беседу, говорило о многом.

Тики прикрыл глаза и прислушался:

— К городу с моря приближается трое экзорцистов.

Воздух рядом будто расступился, пропуская в эту реальность Криса — в глазах того светилось неприкрытое любопытство.

— Эффектно, — кивнул ему Ной. — Хочешь знать, откуда я это узнал?

Выжидающий взгляд чёрных глаз в ответ, Тики отвернулся:

— Очень просто. Мы чувствуем Чистую силу, — он немного помолчал. — Они уже в городе.

Тики поднялся и стряхнул невидимую пыль с рукава:

— Пойдём, прогуляемся. Выбирай: восток, юг или запад?

— Восток, — пожал плечами уже исчезающий Крис.

— Значит, идём на восток, — он надел цилиндр и пошёл по опустевшей улочке. — Господи, как далеко меня отправил Тысячелетний Граф!

Взрыв стены прямо перед ним выбил последнее яблоко из руки Ноя. Тики замер: мало кто ожидает, что добыча сама придёт тебе в руки, а тут... Из образовавшегося пролома выскочил беспечно улыбающийся экзорцист. Хотя... уже нет. Это был почти труп.

— Человек? — жертва и не поняла, что шансов выжить у неё уже не осталось. — Ты ведь не акума?

— Ну, вообще-то нет, — снова накатила необъяснимая злость на этого глупца. Уважение к равным, да? — Как тебя зовут?

— Дейся Барри.

Нет, он не равный. И оттого, что теперь его могила не будет безымянной, ничего не изменится. Приказ Графа касался некого Аллена Уокера, а не этого слабака.

— Нет, ты не тот. Ладно, я спешу, — посмотрим, как этот экзорцист распорядится жизнью, которую ему только что подарили.

Колокольчик пролетел в нескольких сантиметрах от лица Ноя.

— А ты ведь тоже не обычный человек? — предсказуем, как и все они. Злит. — Посмотрим, что ты расскажешь.

Даров не возвращают, а этот глупый экзорцист только что подписал себе приговор. К самоубийцам нет даже жалости, но ужас в его глазах поможет развеять скуку. Конечно, экзорцист попытался сражаться с Ноем, но также тщетно, как трепыхающаяся на игле бабочка, — это была лишь отсрочка перед неизбежным.

Робкие лучи рассвета осветили изломанное тело, распятое прямо на столбе в страшной позе — жуткое пугало для остальных служителей Чёрного ордена, маленькое развлечение для Ноя, получающего удовольствие от обладания обеими сторонами этого прогнившего мира.

Граф был доволен исходом битвы: акума и Микк сильно потрепали победный флаг, с которым Чёрный орден вошёл в разрушенный город. Его довольный смех был слышен даже в комнате Книжника, где он и отсиживался в ожидании очередного задания. Крис также был в превосходном расположении духа: наконец, он выбрал себе подходящего союзника, который согласится принять его таким, каков он есть. Без всей мишуры, которую даёт напускное дружелюбие и прочие игры, в которые так любят играть простые люди. Мужчина встал с кресла и ещё раз оглядел свою комнату: единственное, что его не устраивало — в ней не было окна, которое можно зашторить, но к этому неудобству он уже почти привык. Лампа на столе потрескивает фитилём, пропитанным каким-то маслом с неуловимо терпким ароматом. И две тени от одного огонька на стене — Крис не сразу заметил их:

— Я вижу тебя, выходи.

Ложная тень колыхнулась и тихий шёпот, переходящий в шипение, наполнил комнату:

— Тебе придётся забыть о том, что ты Книжник.

— Я уже понял это, как только увидел тебя. Мне придётся ослабить эту сторону?

— Усилить, но кого-нибудь одного, — прозвучал ответ.

— Но Граф и его приспешники и так сильны — противник сейчас кажется слабее.

— Это только сейчас, — зашипела тень и лёгкой дымкой исчезла со стены, будто кто-то стёр её из этой реальности.

Усилить одного... Похоже, само провидение против каких-либо отношений со своей любимой насмешкой над человечеством — Книжником, — построенных на правде. Крис привык лгать другим — это стало такой же необходимостью, как сумерки в месте, которому никто не дал названия. В месте, где и живёт эта безымянная тень, отсутствующими глазами следящая за равновесием этого мира, которое в любую минуту стремится нарушиться. Даже Книжник, носящий сейчас имя из собственного прошлого, не смог найти изъяна в словах тени, когда она впервые легла на пол от его ног. Тень шипела, что баланс сил поддерживать необходимо, иначе конец этому миру придёт намного раньше, чем предсказывают ему все новоявленные властелины. И что он, Книжник, сейчас должен сделать выбор: потратить свою жизнь на записывание истории этой планеты или прилагать усилия, чтобы летопись никогда не оборвалась. Крис никогда не жалел о принятом решении: просто очередная ложь, как улыбка, которая обволакивает глаза, но внутрь не проваливается. Просто очередная игра.

*

Крис не очень любил воду — какой смысл мочить ноги и идти к противнику, если он сам прибежит к тебе, как только заметит? Но Тики был явно другого мнения, либо просто предпочитал лишать экзорцистов времени на подготовку к бою, а потому, оставив Книжника на берегу, пошёл к ним прямо по воде. Любитель эффектных выходов и игр с жертвами перед тем, как нанести решающий удар, — вполне ординарный портрет для представителя этой самой безжалостной семьи. Когда-нибудь подобная беспечность и любовь к декорациям сыграет с ним плохую шутку. Но не теперь: даже Крис видел, какой ужас вспыхнул в глазах экзорцистов при виде идущего к ним Ноя. Впрочем, огонь первобытного страха жертвы перед хищником быстро погас — Тики явно подостыл к поединкам с пешками, а ферзи ему пока не попадались.

Крис видел, как Ной возвращается, волоча за собой оцепеневшего от ужаса экзорциста, и бросает его перед собой на траву.

— Он ещё жив? — спросил Книжник, пока Тики брезгливо отряхивал перчатки. В подтверждение его слов экзорцист дёрнулся в его сторону, но увидел только пустоту.

— Покажись, Крис. А то ещё с ума сойдёт, если решит, что со мной разговаривает воздух.

Книжник бесшумно вышел из-за пелены, скрывавшей его от этой реальности:

— Зачем он тебе?

Ной усмехнулся:

— Он согласился сотрудничать, ведь он очень любит своих детей. Правда? — Тики достал из кармана пуговицу и прочитал на серебре имя экзорциста. — Ты любишь своих детей, Суман Дарк?

Экзорцист вздрогнул и кивнул: ужаса в глазах только прибавилось. Как в дымной комнате, в которой зажгли ещё одну коптящую лампу.

— Ты можешь идти, — Тики махнул ему рукой и прикурил сигарету.

Дважды повторять не было нужды: Суман уползал прочь на коленях, будто ноги отказывались ему повиноваться. Крис проводил его взглядом и повернулся к Тики:

— А если он убежит?

— На Луну? — Ной с интересом рассматривал облачко сигаретного дыма возле плеча Книжника. — Останемся здесь. Если, конечно, ты не собираешься возвращаться к Графу и слушать его очередные шутки.

Крис внимательно посмотрел в карие глаза Ноя, настолько светлые в солнечный день, что они казались слепленными из застывающей смолы. Несмотря на почти безразличный тон, взгляд Тики сочился почти что просьбой, граничащей с упрямством.

— Не собираюсь. Но ведь тебя ждут твои друзья, — ревность в голосе, как лёгкое марево над раскалённой крышей в сиесту, и шафрановые глаза пробивает луч какого-то радостного нетерпения.

— Они привыкли ждать меня. Возвращаться туда, где тебя ждут, — простое удовольствие, доступное многим.

Крис отвёл глаза — Книжник не любил говорить о том, чего не видел или не испытывал сам. Да и какой смысл? Всё равно, что зрячий будет сейчас описывать слепому игру света на идеально огранённом бриллианте. Ной не отрывал взгляда от его лица — чего он добивается? Признания в собственной неполноценности? В том, что почти все тривиальные человеческие радости для Криса — табу? Слишком мощный козырь в самом начале игры, и Книжник не собирался отдавать его Ною. Или дело в том, что игра началась только для Криса, а Тики уже пьёт невидимое шампанское в свою честь?

— Сложно так жить? — неожиданно спросил Ной так тихо, что Книжнику пришлось прислушиваться.

— Зачем ты спрашиваешь? — надоело прилагать усилия для придания голосу оттенков эмоций, потому слова просто падали камнями и ложились в стену между Книжником и окружающим его миром.

— Я хочу понять, — Тики бросил сигарету в воду, наблюдая, как река уносит мгновенно промокший окурок. — Ты сам отрёкся от всего, чем дорожу я, проживая для этого сразу две жизни.

— Меня всё вполне устраивает. Я вижу удовольствие в том, чтобы не иметь никаких удовольствий.

— Теперь ты кажешься мне ещё меньшим человеком, чем я сам, — Ной сел на траву и закурил снова. Так разница в их росте не ощущалась, и Тики это нравилось: высокие люди для него были чем-то вроде колонн, в тени которых он любит скрываться от ненужных взглядов. Вот только в тени таких людей он теряться не любил.

Крис исподлобья смотрел на пылающий жаром золотой круг, неспешно плывущий по кронам старых деревьев, игнорируя приглашающий жест Ноя. Любопытство Тики не раздражало, только оставляло лёгкую досаду от невозможности объяснить Удовольствиям прелесть их отсутствия, идущую от нежелания получать их от кого бы то ни было.

— А что ты хотел услышать, Тики? Что-то о трудном детстве ещё не Книжника, которого отняли у родителей, чтобы превратить в перо, записывающее историю? О запретном желании любить и быть любимым и о страшной тайне, когда я нарушил этот закон? Не было ничего подобного. И никогда не будет.

Он обернулся, чтобы увидеть реакцию Ноя на собственную речь, и остался доволен: тлеющая сигарета в серых губах подрагивала в такт дыханию, но Тики быстро взял себя в руки и ухмыльнулся:

— Ты знаешь, почему мы не произносим слова "никогда"? Потому что наша вечность слишком растянута, чтобы зарекаться. И неважно, сколько ты проживёшь, Книжник: даже один день может быть длинным, как вся жизнь любого торговца из той подворотни в Барселоне.

— Неужели ты сам решил разуверить меня в моих собственных правилах? — слова вылетают так отрывисто, что крошатся в воздухе. Зацепил, Ной, сильно зацепил.

В ответ — лёгкое пожатие плечами, которое может значить и всё и одновременно ничего. И какое-то злорадное удовлетворение сверкнуло в глазах, когда он откидывался на спину, отбрасывая в сторону такой нелепый среди этой нетронутой природы цилиндр. Хотя и сам Тики выглядит уместно только в окружении роскоши столь же дорогой, как и его костюм. Крис не подозревал, каков его облик в человеческом мире — воображение отказывалось стирать эту картинку, чтобы с нуля рисовать на траве деревенского рубаху-парня.

— Не смотри на меня так, — его глаза потемнели — ничего общего с теми брызгами янтаря, что светились на его лице несколько минут назад.